А. Глава тринадцатая. Главка 6

6


     Первое, что я почувствовал, открыв утром глаза, – это угрызения совести. За весь вчерашний день мне и в голову не пришло вспомнить о том, что происходит в каких-то двадцати километрах от меня, в оставленном городе; более того, я с радостью отбросил все подобные мысли. Однако сегодня подобный подход представлялся верхом эгоизма. В конце концов, речь шла о моей семье, о близких мне людях, речь шла о Юле и о тяжело раненном человеке, за жизнь которого боролись врачи. Удивительно, как я мог на целые сутки совершенно обо всём этом забыть! Более того – сознательно отключить себя от происходящего, отдавшись прелести простой загородной жизни. В этом была вопиющая несправедливость, которую необходимо исправить.
     Я спустился на первый этаж и подошёл к телефону. То был массивный чёрный аппарат под старину с тяжёлым туго поворачивавшимся диском. Помню, как в детстве с благоговением следил за отцом, который своими толстыми пальцами первопроходца крутил его с подчёркнутой важностью и не менее подчёркнутым безразличием. Теперь же эта честь выпала мне. Некоторое время я стоял со снятой трубкой в руке, слушая густые низкие гудки и пытаясь восстановить в памяти номер Юлиного мобильника. Записная книжка осталась в городе, а цифры были не из легко группирующихся. Но вот, наконец, они ясно высветились перед моим внутренним взором, и диск нехотя завертелся, пробуждаясь от зимней спячки.
     Меня ждало разочарование – долгие унылые гудки, ясно говорившие, что надеяться на ответ не стоит. Нахмурившись, я повесил трубку обратно на рычаг, который с лёгким скрежетом опустился под её тяжестью. Подобный сценарий был неожиданным. Обычно Юля всегда отвечала на мои звонки, сколько бы времени между ними ни проходило. В теперешней же ситуации… но не случилось ли чего-нибудь ещё? Сестра хорошо знала, что я беспокоюсь за неё, и не взяла бы трубку без веской причины. Или, может быть, она просто не слышала звонка? Или потеряла мобильник – в подобных обстоятельствах такое нельзя было исключать. Так или иначе, ответа я не дождался.
     Не могу сказать, что это обстоятельство меня ободрило. Поговорив с сестрой, я бы, по крайней мере, успокоил свою совесть, которая всерьёз взялась за дело. Теперь же это откладывалось на неопределённый срок. Следовало хотя бы выяснить, как развиваются события, поэтому моё внимание переключилось на радиоприёмник, с незапамятных времён занимавший место на низеньком кухонном холодильнике. Потребовалось некоторое время, чтобы наладить связь: громкие немелодичные хрипы, вылетавшие из динамиков, сменились наконец привычными позывными выпуска новостей. “Доброе утро, – возвестил бодрый голос ведущего. – Мы расскажем вам о главных событиях дня. Сегодня в нашем городе пройдёт голосование на выборах депутатов Законодательного собрания…”
     Это стало сродни удару грома. Удивительно, но я напрочь забыл про эти треклятые выборы. На фоне последних событий они отступили на очень и очень дальний план. 
     “Двадцать шесть избирательных участков открыты в семи районах, – продолжал зачитывать текст диктор. – Отмечается высокая явочная активность…”
     Да, выборы. Вполне возможно, что Юля не отвечала и по этой причине тоже. Конечно, ранение телохранителя было сильным потрясением. Но я хорошо понимал, как и чем важен для неё день выборов – в свете той тайны, которую пока знали только четверо: я, она, Николай и доктор Подрезов. Значит, сегодня, после подведения итогов выборов, Плешин узнает правду… Сегодня… как быстро оно, оказывается, наступило, это воскресенье. У меня даже защекотало под ложечкой от ощущения надвигающейся развязки. И надо же – именно в решающий момент я самоустранился, уехал, сбежал. Но, с другой стороны, что было мне ещё делать? Немая сцена в больничном коридоре ясно давала понять: сейчас, по крайней мере, я мало чем могу помочь своей сестре. Как бы жестоко это ни звучало, но то была её беда и её крестная мука. Мои неумелые попытки поддержать Юлю лишь ухудшили бы и без того сложную ситуацию. Да сестра и сама, конечно, это понимала.
     “Между тем, – голос перешёл к следующему блоку, – продолжается расследование покушения на кандидата-одномандатника Сергея Плешина, который, напомню, считается главным фаворитом в своём округе. Пока что полиция не смогла выйти на след предполагаемых преступников. Состояние телохранителя Плешина, получившего серьёзные ранения, остаётся тяжёлым, но стабильным”. 
     Значит, ничего нового. Я вообще сомневался, смогут ли найти стрелявшего – не исключено, что его уже нет в живых. В конце концов, он ведь провалил операцию, и это было очень серьёзным просчётом… Подлая мысль, которую не следовало допускать! Речь идёт о жизни и смерти ни в чём не повинного человека. В подобных обстоятельствах выборы вообще могли отменить – или хотя бы перенести на более поздний срок. Теперь же у конкурентов Плешина нет шансов, по предварительным опросам он намного их опережал. Странно, почему я вдруг начал думать о выборах; до этого момента мысль о них вызывала у меня лишь глухое раздражение.
     Новостной блок завершился, и на рассказе о погоде я щёлкнул переключателем – привычки постоянно слушать радио у меня не было. Оставалось, кажется, только смириться с тем, что мне пока предстоит пребывать в неведении относительно происходящих событий. Ещё вчера это радовало. Сегодня всё стало несколько по-иному. Неисповедима человеческая душа.
     Наскоро позавтракав, я окончательно разобрал свой рюкзак, вынул из него оловянного солдатика, осколки фарфоровой посуды и ещё кое-какие мелочи. Разложил их на кухонном столе и начал в задумчивости рассматривать. Что-то особенное было в этих кусочках, бывших когда-то посудой, и в этом человечке, бывшем когда-то частью огромной армии. Уж слишком они походили на каждого из нас. Я протянул руку и осторожно прикоснулся к ним. Гладкие, как будто полированные поверхности были холодными. Такова и наша память – ей свойственно остывать. 
     Вежливое покашливание послышалось сзади. Я резко обернулся – в дверях стоял Евгений: изящный летний костюм, лёгкая фетровая шляпа, только тросточки в руках не хватало. Должен признаться, что в первый момент вздрогнул – уж слишком неожиданно он материализовался прямо позади меня.
     – Ах, это вы… Доброе утро.
     – Доброе, раз говорите. Извините, если я вас напугал. У меня есть неприятная привычка появляться вдруг. Ничего не могу с собой поделать, – он насмешливо передёрнул плечами.
     – Да ничего страшного, я не испугался. Просто задумался… Послушал новости и, знаете… – тут я осёкся и замолчал. Пожалуй, хватит. Хватит уже с меня откровений не ко времени и месту. Слишком многим людям было рассказано то, чего бы им не следовало знать. Стоит остановиться и запретить себе подобные излияния.
     – Радио, – весело заметил Евгений, подходя поближе. – Вот уж не думал, что вы слушаете радио.
     – Почему же?
     – Вы, если позволите такую вольность, производите впечатление человека немного не от мира сего. А радио – одно из главных достижений этого мира, организованного и упорядоченного. 
     – Я не просто так пошёл в журналистику, не забывайте.
     – Не забываю. Но всё же пошли ведь не на радио, не так ли?
     – Нет, не на радио. Для этого я слишком… непубличен, что ли.
     – Да, это я уже понял. Какие у вас интересные штучки тут, – обратил он внимание на фарфоровые осколки. – Дайте-ка взглянуть.
     Евгений взял несколько кусочков и внимательно осмотрел их со всех сторон.
     – Интересно, интересно, – пробормотал он. – Прекрасная работа, должен заметить. Это ведь майолика? 
     – Честно говоря, не знаю, я мало в этом понимаю.
     – Судя по тому, что осталось от этой чашки, самая настоящая майолика. Где вы взяли такие чудесные осколки?
     Пожалуй, это можно было рассказать – за вычетом некоторых ненужных подробностей. Евгений выслушал меня внимательно, тонкая улыбка не переставала играть на его губах. 
     – Да, как же, знакомый персонаж, – весело сказал он, когда я закончил. – Витёк подбашенный – так его иногда называют. Вы что же, и правда заплатили ему деньги за битую посуду? 
     – Заплатил.
     – А вы интересный человек! Знаете, мне импонирует такой жест: в нём много свободы. Много презрения к условностям, если хотите. 
     – Вот уж о чём я меньше всего тогда думал, так это об условностях…
     – Могу себе представить, но, тем не менее, общей картины оно не меняет. И само место – оно очень символично. Старая Ратуша, нависшая над площадью, как символ судьбы.
     – В этом, признаться, и правда что-то есть. Мне стало немного жутковато, когда я давеча там проходил.
     – Да, место знатное. Возможно, вы видели… впрочем, нет, не видели, не могли видеть. Я эту картину стараюсь не ставить на видное место, держу вдали от посторонних глаз. Там как раз эта башня – в несколько изменённом виде. В прошлом году у меня было увлечение ею, писал постоянно, со множества ракурсов. Потом забросил, так и не закончил ни одну картину. Разонравилось почему-то… Вы, может быть, хотите послушать про выборы? – вдруг резко спросил он.
     – Про выборы?.. Нет, я… с чего вы это взяли?
     – Вы же писали о них, кажется. По крайней мере, так говорил Игорь. Я вдруг вспомнил, что сегодня воскресенье; знаете, тут ведь немудрено потерять счёт времени. Так что если вы хотите послушать, как проходит голосование…
     – Нет, вовсе нет, – (чёртовы выборы! Никогда мне от них не отвязаться). – Я уже услышал всё, что следовало.
     – Ну и прекрасно, – Евгений усмехнулся тонко-розовыми губами. – Тогда мы можем вернуться к Ратуше. Если вы не против.
     – Совсем не против, мне интересен… ваш взгляд.
     – Про мой взгляд я вряд ли скажу вам что-либо интересное. Меня другая мысль уже давно занимает. Вы, наверное, знакомы с легендами, которые слагают про нашу ратушу?
     – Да, слышал кое-что. Но, по-моему, это всё выдумки… Или сильно приукрашенная правда. 
     – Что до древних легенд, тут я согласен. Однако там ведь есть и куда более современная история – я имею в виду пожар, который случился там семнадцать лет назад. 
     – Ах, пожар! Ну да, припоминаю. Но разве с этим связано что-то таинственное? 
     – Там погибли люди, – каким-то странным голосом напомнил Евгений.
     – Конечно, я слышал… но при чём тут легенда?
     Художник присел на свободное место у стола и, сложив руки лодочкой на уровне глаз, задумчиво заметил:
     – Получается, вы и впрямь ничего об этом не знаете. Что ж, тем интереснее. Позвольте, я вам расскажу…