Зелёные глаза Зульхии

                Зелёные глаза Зулейхи?
Так есть ли в жизни место чудесам?.. С точки зрения атеистов – нет. Но, атеисты люди скучные, у них слабо развиты фантазия и воображение. А у молодого писателя Гузель Яхиной с этими качествами дела обстоят отменно, потому и удалось ей создать роман «Зулейха открывает глаза», да так, что и с романом, и с его автором,  поистине, чудо произошло. Иначе как объяснить  ситуацию,  что первый роман молодого автора получает всеобщее признание, и вместе с ним сильное неприятие  части критики, и в дополнение  несколько престижных премий, в том числе премия «Большая книга»… Так, что с отрицанием чудес стоит повременить, тем более, что жанр книги «Зулейха открывает глаза» таит в себе, именно таит, а не хранит, определённую жанровую многослойность, начиная от романного реализма, и вплоть до притчевой иносказательности.
В чём же реализм романа, более того - «эпохальный» реализм»? А в том, что действие романа разворачивается в 30-е годы, и называется это время «Эпоха коллективизации и индустриализации страны» то бишь СССР. О жертвах и злодеяниях Сталинского режима той поры известно всем, как гражданам бывшего Союза, так и за его пределами, и лишь очень ленивый не кинул камень в то, уже далёкое время.
 Множество книг различной значимости написано про события той поры, включая  писателей-гигантов, как-то; Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Юрий Нагибин, и ещё достаточное количество авторов различного калибра. Все  произведения накалены страстным осмыслением того периода,  как правило, бескомпромиссным со знаком плюс, либо со знаком минус. Да, оно и понятно; тысячи, и тысячи загубленных жизней, несметное количество поломанных судеб не могут восприниматься  созерцательно…
Вот и в романе «Зульхия открывает глаза» с первых  страниц, да что там страниц, с первых строк мы окунаемся в леденящий душу кошмар глухой татарской деревни.  Кошмар лютой зимней стужи, и не менее лютого мракобесия деревенского домостроя, где «мокрая курица», как называет безропотную Зульхию её свекровь Упыриха,  хрестоматийный образец  домостроевской тирании, образца Кабанихи из «Грозы» Островского, с той разницей, что Кабаниха лютовала в первой половине 19-го века, а незрячая садистка Упыриха  доживает свой век  сто лет спустя…
Гузель  Яхина с скрупулёзно живописует один день жизни Зульхии, с этого дня по сути начинается роман, и этот день говорит о предыдущей жизни Зульхии,  насквозь пропитанной дремучими, языческими предрассудками, тотальным бесправием женщины-жены, звероподобной тиранией свекрови, и безоговорочным послушанием мужа Зульхии, по имени Муртаза, своей лютой матери. Но, тем не менее, Зульхия убеждена, что у неё хороший муж; он сам выбрал щуплую, малосильную девушку Зульхию себе в жёны, привёл в  дом, защищает от тирании матери, регулярно исполняет супружеский долг, регулярно бьёт, одним словом, Муртаза хороший муж и ей повезло.
Себя же Зульхия, напротив, ощущает плохой женой, неполноценной, достойной порицаний Упырихи, уже потому, что не получается у неё рожать здоровых детей; троих  девочек родила Зульхия, и все они умерли в младенчестве. Только и остаётся, исполняя языческие обряды, задабривать дух кладбища «Зира-иясе», умоляя оберегать могилы детей… Меж этих могил находится и тайный схрон, вырытый Муртазой, и куда он с помощью Зульхии привозит и прячет мешки с посевным зерном, узнав, накануне, о долженствующем прибыть отряде уполномоченных по коллективизации…
Муртаза, не желая отдавать, добро; убивает топором корову, расчленяет её на мясо, собирается так же поступить с лошадью, но Зульхия виснет на нём, не позволяя сделать это,..
 Тут и появляется Иван Игнатов во главе отряда красноармейцев и местной бедноты… Муртаза, ослеплённый ненавистью, замахивается топором на Игнатова,  тот успевает выхватить револьвер и застрелить  Муртазу на глазах у Зульхии…
…С этого дня начинаются нескончаемые мытарства Зульхии, не только физические, но и мытарства женщины, взросшей на скрижалях ислама… Её выселяют, из дома, и вместе с такими же «раскулаченными» бедолагами отправляют в, неведомую, мистическую Сибирь, путь в которую лежит через, досель невиданную, Казань, через святотацкую ночёвку в мечети, где вынуждено спят рядом мужчины и женщины, не стесняясь и не чураясь блуда …
Так оканчиваются сутки жизни Зульхии, а дальше Гузель Яхина постепенно знакомит нас с другими персонажами романа, начиная с профессора Казанского университета Вольфа Карловича Лейбе. Профессор медицины Лейбе, выживший из ума старик, живёт в скорлупе сказочного яйца, в которой он профессор Вольф Лейбе по-прежнему одевает, вычищенный, обожаемой им домработницей Груней, мундир, и идёт преподаваться студентам, идёт делать сложнейшие операции в особо почитаемой им отросли медицины – гинекологии…  Но, все эти действа, увы, лишь результат пребывания в «сказочном яйце», то есть в безумии, где обретается профессор, а на самом деле,.. есть лишь кабинет и одна комната, что остались ему от большой профессорской квартиры, превращённой в «коммуналку», где  домработница Груня, как ему кажется, ухаживает за ним, и чистит его мундир, в действительности же Груня, под диктовку сожителя, пишет донос на Лейбе, рассчитывая, что арест старика позволит ей занять его комнату. Расчёт оправдался…
…И оказался профессор Вольф Лейбе в одной теплушке, на одних нарах, рядом  татарской крестьянкой Зулейхой Валеевой в многомесячном путешествии-скитании в неведомую, пугающую Сибирь…
Как уже говорилось; литературы о «лихих» годах коллективизации, о жутких, преступных проявлениях сталинского беззакония, написано бессчётное количество всего и всякого. Эта тема стала «общим местом» в отечественной литературной историографии. Но, почему  при несомненной избитости темы, роман Гузель Яхиной читается с напряжённым интересом, почему он не травмируют сознание, не вызывает отторжение читателя сценами жестокого насилия?
Роман «Зулейха отрывает глаза», как все по-настоящему талантливые произведения, хранит в себе некую тайну, а тайны, как правило, алогичны, противоречивы и парадоксальны. Вот эту тайну, тайну творческого подхода в рассмотрении трагического периода огромной, заселённой великим множеством народов и народностей, страны, своеобразно увиденную и не менее своеобразно отражённую молодой женщиной и начинающим автором Гузель Яхиной, интересно попытаться постичь…
 Начало разгадки, думается, следует искать в том, что автор нашумевшего романа - женщина, при том – восточная женщина мусульманской закваски. Думается неспроста множество раз, в романе, упоминаются зелёные глаза Зулейхи, как тут не вспомнить, что зелёный, это цвет ислама. А теплушка, в которую уполномоченный НКВД Иван Игнатов погружает «раскулаченных» и «бывших» сродни ветхозаветному «Ноеву ковчегу», где каждой твари по паре… Тут и татарские, и не татарские, крестьяне, тут  ленинградские  интеллигенты, духовенство, и  мастеровой люд, и, даже,  уголовник, куда же без них…
Нескончаемый, мучительный путь полон мрачными событиями; голод, ужасающая антисанитария, смерти младенцев и стариков… НО!.. Начинают мерцать мистические искры метаморфоз. «Искрит», когда жёсткий и бескомпромиссный коммунист Игнатов  жёстко и бескомпромиссно выбивает у начальства улучшение «кормёжки» для голодающих в теплушках переселенцев…  НО!.. Особо знаковым событием становится известие, о том, что измученная, обессиленная, истощённая Зулейха -  беременна…
 Первым это слово произносит старый профессор Вольф Лейбе, опытным взглядом учёного-медика он определяет не только сам факт, но и количество недель беременности Зулейхи, как это принято в гинекологи, и которое в точности совпадает с последней ночью, проведённой Зулейхой с ещё живым мужем Муртазой…
С изумлением, нужно отметить мистическую константу; в безумных фантазиях профессора наступает выраженная  ремиссия, его разум обретает логическую устойчивость, не теряя при этом привлекательных особенностей прежнего безумия.
 Осознание Зулейхой факта своей беременности, становится потрясением, оно обрушивает на неё мистический калейдоскоп; мерещится Упыриха с её пророчествами-проклятиями в адрес Зулейхи, за то, что не может она родить здорового ребёнка,  предсказания о скорой и неизбежной смерти Зулейхи… Но, сейчас беременность Зулейхи ставит под сомнение пророчества, которым Зулейха безоговорочно верила. Беременность взваливает на Зулеху ответственность за новую жизнь, которую она вынашивает, при том у неё нет сомнений, что родится опять девочка, и, вскорости, умрёт как все предыдущие…
 Беременность Зулейхи усиливает мистические всполохи в тёмной и мрачной теплушке переселенцев. Вынашиваемая Зулехой, в их присутствии, новая жизнь освещает и освящает  «попутчиков» Зулейхи, включая Ивана Игнатова, у них мобилизуются внутренние резервы духовных сил, что придаёт им силы физические… Вскорости они им понадобятся, и понадобятся в немалом количестве как одни, так и другие…
… Это произойдёт, когда, наконец, окончатся мытарства железнодорожного пути, и переселенцы будут погружены в трюм ржавой и ветхой баржи, и Игнатов собственноручно запрёт трюм на, ржавый как сама баржа, замок, и всё это поплывёт по Енисею, а затем по Ангаре, и ночью случится буря, и старая баржа станет тонуть, а Игнатов не сумеет открыть ржавый замок, и две сотни переселенцев уйдут вместе с баржой на дно Ангары…  Только несколько человек, находящиеся не в  трюме, а на палубе сумели спастись, в их числе Зулейха, которую спас, и вытащил на берег сам Иван Игнатов…
И на совершенно диком берегу таёжной Ангары начинается фантасмагорическая жизнь кучки людей. Иначе, как мистической и ирреальной её назвать невозможно: Накануне сибирской зимы, без необходимого инструмента, без тёплой одежды, без провианта, а только с несколькими одноручными пилами и небольшим мешочком револьверных патронов, что подвёз на своём катерке, следовавший за баржой, оперуполномоченный Ефим Кузнец, остались эти несколько человек на диком таёжном берегу, в надежде, что Ефим Кузнец вернётся через месяц с продуктами, строительным инструментом и новой партией ссыльных… Так, он обещал Игнатову…
Не, правда-ли, история, от которой стынет кровь!? Но, роман Гузель Яхиной, читается, тем не менее, если не с лёгкостью, то уж точно с удовольствием. Не потому-ли, что при всём жестоком реализме, роман написан с присущей восточным женщинам восточной мудростью, которая, в свою очередь, пропитана притчевой поэтикой…
Наиболее существенное, что отличает роман Яхиной о репрессиях 30-х годов, от других произведений, на ту же тему других авторов в том, что у неё этот период выражен, как проявление социальной стихии, сродни наводнению, извержению вулкана, либо засухе и клеймить эти проявления, или осуждать их  бессмысленно и нелепо… Тем более, что природные катаклизмы обладают не только разрушительной, но и могучей живительной и преобразующей силой. Только они в состоянии в значительной степени, а то и коренным образом преобразить устоявшийся и, потому, утративший жизнеспособность, порядок вещей. А человеческий социум, как гармоничная часть бытия, так же подвержен катаклизмам, над которыми не властна воля человека. Иными словами: «Во всём боля Божья» /или Аллаха, что в сущности одно и тоже/, и это очень близко мировоззрению восточного человека…
Поэтому то, что начинает происходить, и обретает реальность на берегу Ангары, вполне соответствует понятию «промысел Божий»: Накануне сибирской зимы, «кучка» людей, в основном пожилые интеллигенты из Ленинграда; Изабелла Леопольдовна, профессор агрономии Константин Арнольдович Сумлинский,  живописец Иконников Илья Петрович, профессор-медик Лейбе Вольф Карлович, мастеровой человек однорукий Лука, «глубоко» беременная и потому немощная крестьянка Зулейха,  уголовник и мерзавец Горелов, и, наконец, поставленный над этими «робинзонами»  опер-уполномоченный  Иван Игнатов, одноручными пилами начинают рыть-выцарапывать землянку, одновременно, под руководством многоопытного Луки, этими же пилами, сооружать бревенчатое покрытие, в то же время заготавливать дрова на долгую зимнюю пору… А Иван Игнатов в тайге револьвером добывает тетеревов, из которых Зулейха и Изабелла Леопольдовна варят похлёбку, и все ждут прибытия Зиновия Кузнеца,.. обещал ведь…
Надежда на спасительное «явление» Кузнеца слабеет, но сила духа горстки людей, наоборот, крепнет. Они начинают ощущать в себе, неведомые  ранее, силы и возможности в преодолении немыслимых невзгод, чем вызывают у Игнатова, раздражающее его, чувство уважения и,..  желание, во что бы то ни стало, спасти этих людей. Игнатов корит себя за невольные «слабости», что пришли на смену «здоровой» классовой ненависти, привычной и надёжной…
И тут вот грянуло,.. вроде  ожидаемое, но в то же время, совершенно внезапное,.. - роды Зулейхи…
 Вольф Лейбе, оглядев и прощупав, изнемогающую от боли роженицу, сразу оценил,.. что плод лежит неправильно, родить Зулейха не сможет, и он … решается…
Эта сцена, сцена разрешения от бремени Зулейхи несомненно, вершина литературного мастерства Гузель Яхиной в данном романе. Откровенно физиологические подробности, того, как голой рукой, омытой самогоном, бутыль которого оставил Зиновий Кузнец,  Лейбе проникает в чрево Зулейхи, на ощупь поправляет в нём плод, и с превеликой осторожностью извлекает его на свет Божий… Но, в процессе этого немыслимого священно-действия, происходит ещё одно чудо-творение; скорлупа фантастического яйца, в которой находилась голова поражённого безумием профессора, начинает трескаться и разламываться, и к концу священнодействия профессор Лейбе целиком освобождён от своего сладостного безумия…
Для Зулейхи завершение её беременности есть так же освобождение от устойчивого ощущения ущербности; она родила не девочку, обречённую, как все предыдущие, на скорую смерть, а мальчика, за жизнь которого будет бороться, и силы для этого черпает от тепла тельца малютки, от дыхания и лепета крохотного Юзуфа; так Зулейха назвала сына…
А сил нужно великое множество,.. не только Зулейхе, но и всей малочисленной колонии. Пришла зима с положенной сибирской суровостью, Ангара замёрзла и стала, а так же стало ясно, что рассчитывать на спасительное прибытие Зиновия Кузнеца, более не приходится. В лицо переселенцам явственно повеяло смертным дыханием неминуемой гибели от голода, холода, болезней…
 НО... Иван Игнатов, с жестокой непримиримостью поднимал с рассветом колонистов и гнал их в тайгу на заготовку дров под приглядом подлого уголовника Горелова, а сам, изготовив снегоступы, отправлялся на охоту. И эта жестокость Игнатова спасала переселенцев, она заставляла их находить в себе силы сражаться за жизнь,.. и они их  находили…
… И перезимовали… Еле живые,.. но живые… В полном отчаянии,.. но с надеждой… И как бывает,.. очень редко, но бывает,.. когда та самая,.. что с косой, и дышит могильным хладом,.. но тут… - появился из-за поворота Ангары катерок Зиновия Кузнеца, а за ним баржа с парой сотен новых «раскулаченных кровососов»…
Увидя, искажённое злобой лицо Игнатова и направленный на него револьвер, но уже с пустым барабаном,.. Зиновий Кузнец не испугался, а очень искренне, и очень цинично удивился тому, что Игнатов жив, и, более того, сохранил жизнь всем переселенцам…
С того момента на месте крохотной стоянки оборванных, заросших, немытых, но не утративших человеческий облик людей, зарождается и растёт не просто посёлок, но своеобразный городок-полис по подобию греческих полисов… Отсутствие озлобленности у  «первопроходцев» стала основой хозяйственной, и нравственной жизни народившегося посёлка Семрук. И обе эти ипостаси нежданно рождённого общественного организма формируют и оттачивают характеры и личностные качества «колонистов». Уже не землянка, а деревянные бараки, построенные собственными руками, служат им кровом, построен лазарет, где  священнодействует, Вольф Лейбе, Изабелла Леопольдовна погружена в педагогические потуги, Константин Арнольдович Сумлинский творит чудеса практической агрономии, создав, не насильственный, а действительно добровольческий, колхоз… Построен поселковый клуб, и по инициативе Зиновия Кузнеца, он должен быть идеологически правильно оформлен. И тут пришёл звёздный час живописца Ильи Петровича Иконикова. Он вытребовал у Кузнеца покупку немалого количества красок, кистей и прочего необходимого материала, по памяти написал множество видов  Парижа, Петербурга, расписал стены и потолок клуба, создав своеобразный Храм, роспись которого символизировала устремлённость к сияющему совершенству… Малограмотный, но сильно пьяный Кузнец, после мучительных, но кратких раздумий, работу Иконникова одобрил…
… А, Зулейха?!.  Хрупкая, безропотная, «мокрая курица», как называла её Упыриха… А, Зулейха, защищая в тайге младенца Юзуфа,.. застрелила медведя, что стало трамплином для превращения её из помощника повара и уборщицы при лазарете, в  промыслового охотника, и преуспеть в этом, сугубо мужском деле…
Но, ещё Зулейха впервые почувствовала себя женщиной,.. она впервые полюбила, полюбила страстно и самозабвенно, и это чувство в ней было обострено отчаянием, так как полюбила она убийцу своего мужа Муртазы, а именно - Ивана Игнатова…  Долго и мучительно сопротивлялась она  чувству, но...  Увы…
…Увы, потому, что Юзуфа чуть не разорвали волки, когда он пошёл встречать её с охоты, Зулейха успела спасти сына, постреляв волчью стаю, но этот случай и приходящая во снах,  укоряющая её Упыриха, поселили в душе Зулейхи уверенность, что случай с Юзуфом, - расплата за любовь, или как утверждала, снотворная, Упыриха, за греховный блуд  с Игнатовым,.. и Зулейха решительно и бесповоротно прерывает эту связь, не смотря на все усилия Игнатова удержать её…
Так шли годы, формировался и окреп физически Юзуф. Вопреки таёжной и ссыльной дремучести окружающей среды, Юзуф развивался под влиянием образованных и интеллигентных людей, что не могло не иметь последствий. Живя рядом с Вольфом Лейбе и наблюдая его в работе, Юзуф, к великой радости профессора, увлёкся медициной. Старик Лейбе со всем жаром, присущим его романтической натуре, взялся обучать Юзуфа премудростям медицины, восторженно надеясь, что Юзуф придёт ему на смену в Семруковском лазарете… Однако Юзуф всё чаще захаживал в клуб, в мастерскую Иконникова,.. сперва с любопытством, а затем с нарастающим вниманием приглядываясь к волшебными превращениями красок в волнующие, непостижимой красотой виды Парижа и Ленинграда. Эта увлечённость постепенно переросла в страстное желание научиться  этому колдовству, и он стал пробовать себя в живописи под ревнивым и придирчивым вниманием Иконникова…
Война… Она грянула в немыслимой дали от таёжного Семрука.  Долго её отзвуки добирались до посёлков «классово-чуждых»... В действующую армию этот контингента не брали,.. но до поры, до времени. Потери на фронте убитыми и пленными были столь велики, что «не до жиру,.. »,  и просьбы добровольцев среди ссыльных и даже заключённых стали удовлетворять. Это обстоятельство обеспокоило Зулейху, - призывной возраст Юзуфа был не за горами…  А у Ильи Петровича Иконникова призывной возраст был давно позади, но, тем не менее, он, упорно настаивал, и добился своего… Илья Петрович убыл на фронт, и не единой весточки от него не приходило, это никого не изумляло, это вызывало лишь горестные вздохи…
Война, как высшая форма общественного несчастья обостряет и проявляет суть личности. Не минул сей тест убеждённого борца за новую, светлую  жизнь, красноармейца, а ныне младшего командира НКВД Ивана Игнатова. Прибывший в очередной раз, с очередным количеством водки, Зиновий Кузнец известил, что многочисленные просьбы Ивана отозвать его из затянувшейся командировки, и даже повысить в звании – могут осуществиться... Надо Всего лишь ему, Ивану Игнатову, проявить революционную бдительность и выявить среди поселенцев Семрука пару десятков «заговорщиков,  пораженцев и паникёров», и списочек сей предоставить Кузнецу, а уж он сумеет «добыть» признательные показания. Ну, и вознаграждён будет Иван  как положено, аттестационный лист на него уже заполнен, остаётся только подписать… Дисциплинированный, не терпящий беспринципных компромиссов большевик Иван Игнатов выпил раз,.. выпил два, и… разразился возмущённой тирадой: мол, его, верного стража революции, не раз глядящего в глаза смерти пытаются спровоцировать, проверить; готов-ли он совершить беззаконие, и он просит, что бы Зиновий передал им, - это никому не удастся… Кузнец, помутневшим от выпитого, взором смотрел на Ивана, понимая; Игнатов «валяет Ваньку»  не желая участвовать в гнусности, затеваемой Кузнецом… Дыша пьяными испарениями друг другу в лицо, они совершено трезво осознали, - этот разговор – рубеж между ними и начало далеко идущие последствий…
Шла война… Дошли до Игнатова слухи, что в одном из поселений на Ангаре выявлена организованная «группа вредителей», часть которых расстреляна, часть получила длительные срока. Игнатов понял; не далёк его час…
Лес не любит шум, таёжный лес не исключение. Тихонько прошелестело по таёжным поселением известие, что война окончилась. Никаких шумных ликований и торжеств в Семруке не наблюдалось, только стали прибывать новые партии «неблагонадёжных»… И вдруг пришло письмо на имя Юзуфа. Ни имя, ни обратный адрес отправителя были Юзуфу не знакомы. В письме не было ни единого слова, но были рисунки с видами Парижа. Юзуф понял, - это послание от Иконникова, и что тот ждёт Юзуфа…
У Юзуфа давно вызрело желание добраться до Ленинграда и поступить в Академию художеств. У него не было сомнений, что его примут, главное добраться до Ленинграда, но как?.. Способ один – бежать из Семрука. Юзуф был убеждён, что если он доберётся до Академии без документов, только со своими живописными работами, то обязательно будет принят… Письмо от Иконникова стало детонатором в взрывном замысле Юзуфа.  У него давно была припрятана лодка в зарослях на берегу Ангары, на ней Юзуф и намеревался доплыть до Красноярска, а там,.. как Бог даст добираться в Ленинград…
О замысле Юзуфа с ужасом узнала Зулейха… Но, ещё больший ужас у неё вызывало осознание, что ни ей,  и никому другому не удастся отговорить Юзуфа от безумной затеи… Тогда она решилась… Она пошла к Ивану Игнатову…
… Игнатов тоже решился. Не на то, к чему готовился Юзуф.  Игнатов решился на противоположное, он решил остаться в Семруке навсегда…
 Накануне, после долгого отсутствия, прибыл в Семрук  Зиновий Кузнец,  уже в полковничьих погонах, и привёз приказ, который с привычным спокойным цинизмом вручил Игнатову. Приказ гласил, что Игнатов лишается своего и без того невысокого офицерского звания, более того; он увольняется из Органов как не оправдавший доверия, а вместо него комендантом Семрука назначается, восстановленный во всех правах, уголовник  Горелов. Но,.. великая милость Кузнеца; он разрешил Ивану остаться жить в Семруке…
Пять минут дал Кузнец на сборы… Игнатов достал из сейфа метрику – «Юзуф Валиев 1930 года рождения»,  кинул  её в жерло печи, чиркнул спичкой,  побежал огонёк по сухой бумаге,.. затем извлёк чистый бланк метрики и вписал в неё; «Иосиф Игнатов, 1930 года рождения. Мать: Зулейха Валиева, крестьянка. Отец: Иван Игнатов, красноармеец»…
Ставит печать, прячет метрику в карман и стремительно, насколько позволяет хромота, идёт к Зулейхе.
«- Скорее пусть уходит, - сказал он, - Немедленно, сейчас.
Зулейха засуетилась, кинулась собирать вещи, еды какой.
- Некогда, - Игнатов положил ей руку на плечо. – Так пусть идёт, пустым.
В правый нагрудный карман ветхого, истёртого до лёгкости пиджака с разномастными пуговицами Юзуф положил два письма, в левый новую метрику и толстую пачку мятых разноцветных купюр – тоже Игнатов дал.  Зулейха столько денег в жизни не видела. Вот и всё, что взял с собой. Она даже не успела сказать Игнатову спасибо – тот ушёл быстро, как исчез. А Зулейха с сыном побежали в тайгу, к утёсу, где была спрятана старая лодка»…
Всё!.. Роман окончен… Но осталось тревожное чувство недосказанности…  О чём роман? О страшном периоде репрессий?.. Но герои романа не ропщут по этому поводу… О человеческих страданиях? Может быть.  Сразу вспоминается древняя мудрость; «Страдания совершенствуют душу».  Действительно, на протяжении действия романа герои становятся притягательнее, ярче, трепетнее в  духовном  развитии. Все, кроме законченного мерзавца Горелова, в котором совершенствовалась только  мерзость. Даже человек с иезуитскими наклонностями Зиновий Кузнец чувствует некие угрызения совести в конце романа, когда говорит Игнатову: «… - Не нужен ты мне в органах, Ваня. Ни здесь, ни, где ещё». Присутствие Ивана Игнатова в единой с Кузнецом среде, делает эту среду для Кузнеца неуютной и токсичной для него…
Писатель изначально и до самого конца погружает героев романа в атмосферу первородности и первозданности; будь то глухая татарская деревня, или жуткая железнодорожная теплушка, или же таёжная глухомань, где отовсюду сквозит гибелью, но когда всё сие подсвечивается волшебным светом человеческой красоты и тепла, то рождается гармония, и она побуждает читать роман, а читая – сопереживать и наслаждаться…
«Зулейха открывает глаза»… Чьи глаза открывает Зулейха?.. Только свои, или наши тоже?..  И на что Зулейха открывает глаза?..
Несомненно то, что Зулейха открывает глаза на новое звонкое имя  Гузель Яхина, которое появилось в российской литературе.