Остров - гл. 6 - Рыбак и Божество, Остров

Рыбак сидел в лодке на гладких как стол водах узкой бухты, сонно глядя на блики перед собой, пытаясь прочитать в них о своем прошлом. Какое-то время назад он пришел к выводу, что все так или иначе можно читать, а не только свитки и фолианты, которые бесконечно плодил Великий – кроны, небо, скалы и даже грязь под ногами. Волны в этом плане ничем не хуже, тем более их полно, гораздо больше, чем чего угодно на Острове.

Как-то раз он обошел его весь на лодке. На это ушло три дня. Насколько хватало глаз, вокруг виднелась лишь скругленная у горизонта равнина вод. Судя по всему, мир то ли помещался на поверхности шара, то ли в огромной чаше, край которой и был этим горизонтом. Все время, что он плыл, усердно налегая на весла, Рыбак размышлял над этим, но так и не пришел ни к чему в итоге. Иной раз возникала уверенность в первом, затем, по рассуждению, во втором… Идея с шаром казалась ненадежной и вычурной; чаша должна была на чем-то стоять… Наверное, раньше он знал как устроен мир, но теперь забыл как и остальное.

Утрами ему казалось, что вспомнить свое прошлое очень важно, едва ли не важнее всего – словно без этого он не может двигаться во времени дальше, все более и более отставая от истинного себя, живущего где-то там, не догадываясь о нем и об этом Острове – Храме и Жилище Великого Божества. Этот настоящий, призраком которого он мнил себя в разгар неясной тревоги, иногда ему являлся во сне, но всегда только одно лицо – довольное, гладко выбритое, глядящее сквозь него с усмешкой.

Рыбаку иногда казалось, что лицо это, как и все другие – лица ткачих, Отрока, даже Светлый Лик Божества – что-то вроде переплетения ветвей, мерещащихся то одним, то прочим. На самом же деле за ними зияет бездна, из которой по какой-то прихоти всплывают слова, а ветви только шевелятся им в такт, маскируя безнадежную пустоту. И страшнее всего было сознавать, что он сам – та же пустота, единожды заглянув в которую навсегда исчезнешь, сгинешь, будто не существовал на свете.

Возможно, когда-то он уже сделал это? А после стал Рыбаком? – чтобы каждое утро пытаться вспомнить утраченное, читать по изменчивой водной ряби, перебирать взглядом волны, словно бесконечные алмазные четки…

Впрочем, к вечеру его терзания прекращались и даже казались странными, будто ум освобождался от наваждения. Поужинав и помолившись Великому, он ложился спать с пустой как синева головой, чтобы на рассвете снова вернуться к тревожным мыслям, толкавшим его от берега.

За спиной с карниза сорвался камень. Рыбак вздрогнул как от удара.

Вслед за камнем в воду бросилось тело, описав дугу и почти без плеска войдя в нее. Голубое и золотистое в лучах солнца оно проплыло под самой лодкой и вынырнуло по плечи у ее носа. Затем, сделав глубокий вдох, снова ушло под воду, пронеслось вдоль борта, возникнув у кормы, где сидел Рыбак.

«Как же быстро она плывет!» – восхищался он, глядя на спину и ноги женщины.

На горячий борт легла узкая ладонь без ногтей. С вьющихся волос на грудь стекала вода. Губы чуть разошлись, обнажив белизну зубов. Зеленые как листва глаза смотрели на Рыбака в упор. Красавица Арраах – сестра красавицы Хиу. Бесплодные и прекрасные близнецы.

– Занят?

Рыбак лишь пожал плечами, взглядом показывая на трос, уходивший с борта к донной ловушке. Похоже, новая конструкция не оправдала себя – кишащая в бухте рыба то ли ни в какую не заплывала в нее, то ли слишком легко находила выход. За два дня он смог поймать лишь зазевавшегося моллюска. Очередное негодное ни к чему изделие.

Он был автором множества удивительного вида снастей, по которым морские твари, возникни у них такая блажь, могли бы изучать геометрию. На эту, например, он потратил несколько дней и возлагал большие надежды.

– Ладно. Поплаваю тут еще. Я ведь не помешаю?

Рыбак улыбнулся и снова пожал плечами. Арраах соскользнула в воду, медленно проплыла вдоль борта, перевернулась, дав ему увидеть всю наготу, а затем направилась к мысу, распугивая стайки кефали.

Рыбак, все улыбаясь, проводил ее взглядом и начал выбирать трос, чтобы убедиться в том, о чем уже наверняка знал – ловушка была пуста.

Над Островом раздался звон колокола.

На берегу показалась Хиу – босая, в темно-синей накидке.

Звон, лившийся с Горы, повторился.

Рыбак заторопился, бросил снасть и налег на весла, одновременно, из-за спешки и всего сразу, остро возжелав обеих сестер, пытаясь выкинуть эти мысли из головы: скоро предстояло Служение.

Нос лодки уперся в белый мелкий как пыль песок, присоской облепивший его.

Хиу посмотрела на Рыбака с загадочным видом, словно впервые его увидела, затем махнула рукой и сама пошла по тропинке вверх, точно и аккуратно ставя ногу на плоские горячие камни.

Рыбак обернулся и решил подождать, увидев, что к пляжу спешит Арраах, рассекая воду рывками. Тонкие сильные руки женщины толкали ее вперед, будто плавники рожденного в воде существа.

В отличие от сестры, она обожала плавать и могла купаться весь день. Это и еще предпочтения в одежде – единственное, что отличало их. Если Арраах любила наготу, Хиу куталась в платье, словно в защитный кокон, и редко приходила на берег. Ночью же на ложе он никак не научился их различать, забавляя этим обеих. Только на свету – по ровному загару Арраах и Хиу – бледной коже.
 
***

Божество сидело на горбатом алмазном мостике, возвышавшемся над узкой черной щелью в полу его вечной спальни, из которой слышались далекие голоса, спорящие о чем-то, вопящие, причитающие. Толстый хобот ровно свисал на грудь и покатый гладкий живот. Глаза, слишком маленькие для такой громады, пристально смотрели на стоявших по сторонам от щели людей – по две особи мужской и женской природы. Божество готовилось воздать Песнь.

Рыбак не мог сосредоточиться на Служении, блуждая мыслями в будничных заботах. Сегодня он, потратив все утро зря, не поймал даже жалкого малька. К тому же перед глазами, окончательно все запутывая, стояли образы плывущей обнаженной Арраах и спины Хиу, ласкаемой легкой тканью. Теперь они, стоя рядом, были неподвижны как статуи, облаченные в белые до пят платья и нефритовые сандалии.

«Нужно было сразу закинуть сеть», – думал он, забыв, что Божество читает мысли каждого как раскрытую книгу.

Божество глубоко вдохнуло, задержало воздух и выдохнуло. Аромат цветов, наполнявший спальню, усилился.

Мысли Рыбака замедлились, образы побледнели, голову наполнил сладкий туман, взмывший куда-то вверх, оставив после себя бесформенное золотое свечение. Сзади кашлянул и тут же замолк Трепетный Отрок. Сестры стояли, не шевелясь, будто изваяния одной женщины, сделанные из разной породы мрамора – смуглая от загара Арраах и бледная, словно светящаяся изнутри Хиу.

Все было готово.

Глубоко в массивной голове Божества зазвучала Песнь.

Голоса из черной щели замолкли.