Розовое земное Царство Божие по Л. Н. Толстому

Полное название:

        ЦАРСТВО БОЖИЕ НА ЗЕМЛЕ И «ЛАТЕНТНАЯ РОЗОВОСТЬ» ЛЬВА ТОЛСТОГО

            (Критика церковно-богословского подхода Г.Л. Ореханова).

      По материалам книг Г. Л. Ореханова «Русская православная церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников» (2010) и «Лев Толстой. Пророк без чести» (2016).


       [ ИЗ ГЛАВЫ 5-й МОЕЙ НЕ ОКОНЧЕННОЙ И НЕ ОПУБЛИКОВАННОЙ КНИГИ
                О К. Н. ЛЕОНТЬЕВЕ И Л. Н. ТОЛСТОМ
             (концепция "нового", или "розового христианства") ]


      Без сомнения, в далёкой молодости будущий поп Ореханов не напрасно просидел до дырок N-ное количество штанов, изучая в университете психологию. Как мы уже говорили выше, он умело сочетает приёмы прямого и дерзкого вранья с полуправдой (в духе и иногда даже стиле писаний о Толстом П.В. Басинского) и с приёмами МАНИПУЛЯЦИИ мыслями и настроениями читателя. Среди этих приёмов на страницах анализируемых нами книг Георгия Леонидовича не последнее место занимает СГУЩЕНИЕ КРАСОК, преувеличение всего негативного (правдивого и нет), касающегося преимущественно Л. Н. Толстого, которое, он хоть как-то может, отравив своим ядом но не вызвав подозрения, выблевать на печатные страницы.

      Ниже мы несколько раз вернёмся к действительно поднятым «Новыми христианами» К.Н. Леонтьева и уже рассмотренным нами (см. главу 3) проблемам – но теперь именно в их УТРИРОВАННОЙ и искажённой подаче Г. Орехановым.

      Следующие за характеристикой «розового цвета» страницы монографии «Русская Православная Церковь и Лев Толстой» Г.Л. Ореханов посвящает связанной с «розовостью» теме «неистинного» христианства: христианства не страха, а любви. Вслед за Конст. Леонтьевым Г.Л. Ореханов пишет о ложном: «всепрощающем» -- христианстве «безжизненно-всепрощающего» лже-Христа. Только вот у Леонтьева, как мы видели, это – Христос Ф.М. Достоевского, тогда как для Ореханова — конечно и преимущественно Христос Л.Н. Толстого. Очень «кстати», разумеется, вспоминает автор ответ Л.Н. Толстому К. П. Победоносцева – о «расслабленном» Христе, в противопоставлении Христу ИМПЕРСКОМУ, гневающемуся и казнящему. Это 1881 год, когда Толстой написал письмо имп. Александру III с мольбой о прощении цареубийц…

      Такой, прагматичный, Иисус Христос Победоносцева и Ореханова – в оппозиции «розовому» МОРАЛЬНОМУ ИДЕАЛИСТУ (определение Ореханова), проповедующего «любовь» и «гармонию» (у Ореханова оба слова закавычены: см. 2010. С. 322). То есть мораль ВНЕ ИДЕАЛОВ, по существу и на деле мораль УТИЛИТАРНАЯ и светская – вот то, что реально близко православным – и московскому попу XXI столетия, и далёкому его духовному предтече – обер-прокурору Синода в веке XIX-м. Завяжем здесь узелок на память, ибо именно УТИЛИТАРИЗМ – одна из главных негативных характеристик «розового христианства» в анализируемых нами книгах Г.Л. Ореханова 2010 и 2016 гг.

     Г. Л. Ореханов признаёт, что ошибка противопоставления «страха» и «любви» относится к культурным явлениям уже Нового времени «и не имеет под собой серьёзных оснований в православной аскетике» (Орех. – 2016. С. 373). Тут автору «Пророка без чести» непросто: публицистическое напряжение полемики К.Н. Леонтьева с Достоевским и Толстым, как мы видели, приводит автора в брошюре «Наши новые христиане» именно что к фактическому противопоставлению страха и любви – с явным предпочтением первого. Уже ранние критики «Новых христиан» обратили внимание на это…

      Пытаясь «отмазать» Леонтьева от мрачной «ферапонтовщины», Георгий Леонидович приводит цитату, ещё отсутствующую в монографии 2010 г. Точнее, не цитату, а – как очень любит, ибо так легче соврать – ПЕРЕСКАЗ ЦИТАТЫ из мемуаров Л.А. Тихомирова «Тени прошлого». Здесь, однако, нам будет достаточно этого пересказа:

      «Лично, психологически, как свидетельствует, например, в своих воспоминаниях Л.А. Тихомиров, К.Н. Леонтьев был человеком сердечной веры, постоянно соединённой с любовью к Богу. В проповеди страха Божия для Леонтьева заключалось глубокое убеждение в реальности Божественного бытия и сознание опасности возбудить Его гнев – чувство, которое у Леонтьева сочеталось с тёплой, сердечной верой» (Там же).

     И тут же, будто в продолжение раскавыченной цитаты, приписывает уже от себя (тоже любимый «исследовательский» приём Ореханова):

     «Страх Божий – это отчётливое понимание своей неспособности автономно, то есть без божественной помощи, спасать свою душу в этом мире и даже просто творчески жить в нём» (Там же. С. 373 - 374).

     И ниже, солидаризуясь с Леонтьевым:

     «Только страх Божий – гарантия трезвого подхода к вопросам веры и морали. Любовь без страха не представляет никакой ценности» (Там же. С. 375).

      С последним выводом, между прочим — трудно не согласиться с позиций именно христианского понимания концепта «страха Божия». Выше, в Первой Главе, мы уже достаточно подробно останавливались на нём. Коротко говоря, Ореханов, вослед за Конст. Леонтьевым, раскрывает в выше процитированных строках «Пророка без чести» именно древнее авраамическое ЕВРЕЙСКОЕ понимание смысла этого понятия: «страх Божий» как страх перед гневным (или всегда готовым прогневаться) Богом-Отцом, «Царём Небесным», которого целесообразно одновременно бояться и любить. Такой страх мы назовём метафизико-эсхатологическим. Он существенно отличен от предлагаемого Л.Н. Толстым, основанного на букве и духе учения христианского, понимания «страха Божия» как страха Сына (лучше говорить: Дитя) И работника Божия, ПОСЛАННИКА Божия в мире – не исполнить смысла своего посланничества, своей жизни или исполнять его слишком дурно. Попросту говоря: СТРАХ СОГРЕШИТЬ. Не из-за перспективы гнева и наказания Небесного Царя, а – по соображениям Долга, Ответственности и… так скажем: ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫМ: потребности в оправдании своего бытия в мире, в особенности – в перспективе его конечности. Просто КОНЕЧНОСТИ, опять же – без фантазий о сковородках, чертях и «загробных муках».

       Такой Страх Божий – истинно христианский, ЭТИЧЕСКИЙ – суть страх личности, человека, перед грехом и злом не в мироустройстве, не в «других», а в СЕБЕ самом. Теми грехом и злом, которые обращают в ад ЗЕМНУЮ жизнь людей и их общностей.

     Актуализация в индивидуальном и общественном сознании такого страха – признак истинной ЗРЕЛОСТИ как личности, так и общности личностей. Доверие БогУ, напротив, облегчает жизнь таких людей и общностей, высвобождает интеллект, физические и эмоциональные силы из рабства у первобытных животных поведенческих программ, страхов и страстей и переводит их на познание и совершенствование мира и самих себя. На путь к Царству Божию на Земле – суеверно отрицаемому Леонтьевым, Орехановым и церковниками.

      То, что это жизнепонимание – именно христианское, высшее из доступных ЗРЕЛОМУ уму человека, косвенным образом подтверждается реакцией на такую трактовку «страха Божия» людей НЕДОЗРЕЛЫХ, малодумающих, недалеко ушедших от состояния ребёнка. Они всегда возражают: «ЗАЧЕМ МНЕ СТРАДАТЬ ЗА УЧЕНИЕ БОГА, если, живя «бесстрашно», в своё удовольствие, я не буду наказан гневным Небесным Отцом?»

     Ответ Лев Николаевич дал уже в начале своего христианского проповедничества, в книге «В чём моя вера?» Не готовый ограничить себя, даже пойти на мучения ради Бога, во имя ЛЮБВИ К БОГУ В СЕБЕ И ДРУГИХ – обычно как что-то повседневное, роковое, терпит мучения не просто ОТ мирового зла, а ЗА учение мира. Доверившемуся Богу даётся вИдение ложности многих суеверий и соблазнов мирских и путь ухода от них.

     «В чём моя вера», из гл. X:

      «Разбирая отвлечённо вопрос о том, чьё положение будет лучше: учеников Христа или учеников мира? нельзя не видеть, что положение учеников Христа должно быть лучше уже потому, что ученики Христа, делая всем добро, не будут возбуждать ненависти в людях. Ученики Христа, не делая никому зла, могут быть гонимы только злыми людьми, ученики же мира должны быть гонимы всеми, так как закон жизни учеников мира есть закон борьбы, т. е. гонения друг друга. Случайности же страданий — те же, как для тех, так и для других, с тою только разницей, что ученики Христа будут готовы к ним, а ученики мира все силы души будут употреблять на то, чтобы избежать их, и что ученики Христа, страдая, будут думать, что их страдания нужны для мира, а ученики мира, страдая, не будут знать, зачем они страдают. Рассуждая отвлечённо, положение учеников Христа должно быть выгоднее положения учеников мира. Но так ли оно в действительности?

      Чтобы проверить это, пусть всякий вспомнит все тяжёлые минуты своей жизни, все телесные и душевные страдания, которые он перенёс и переносит, и спросит себя: во имя чего он переносил все эти несчастия: во имя учения мира или Христа?

      Пусть всякий искренний человек вспомнит хорошенько всю свою жизнь, и он увидит, что никогда, ни одного раза он не пострадал от исполнения учения Христа; но большинство несчастий его жизни произошли только оттого, что он в противность своему влечению, следовал связывавшему его учению мира.

      В своей исключительно в мирском смысле счастливой жизни я наберу страданий, понесённых мною во имя учения мира, столько, что их достало бы на хорошего мученика во имя Христа. Все самые тяжёлые минуты моей жизни, начиная от студенческого пьянства и разврата до дуэлей, войны и до того нездоровья и тех неестественных и мучительных условий жизни, в которых я живу теперь, — всё это есть мученичество во имя учения мира» (23, 415 - 416).

                * * * * *

     Как ни смешно, но Ореханов, даже признавая, уже в монографии 2010 г., «страх Божий» именно в этическом его аспекте, оставляет при своих правах и «традиционное» принуждение личности извне, «внешнее насилие» (патерналистского государства). В рассуждениях Конст. Леонтьева о народных русских пороках – быть может, самых позорных и несправедливых страницах «Новых христиан» -- Георгию Леонидовичу видится не всемирная, но совершенно особенная, «национально заострённая» (!), «этнографическая» (!!) правда, сближающая, даже «роднящая» К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева:

     «…Проповедь “розовых добродетелей” способна в первую очередь принести вред именно в пределах нашего отечества, России, ибо отечественные пороки таковы, что слишком часто требуют не любви, а внешнего насилия и внутреннего страха – страха согрешить» (2010, с. 322; ср.: 2016, с. 375).

      С какого хрена «страха согрешить» требуют именно ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ, российские, пороки – ни Леонтьев, ни Ореханов не уточняют. Зато – да: государственный патернализм оправдан сполна. Для Леонтьева, человека благородного по-своему, искренне православного XIX столетия, политическим выражением его являлась, конечно, абсолютная монархия при «сильной», самостоятельной Церкви. А для толстомордины Ореханова, возвышенного в «мэтры толстоведения» путинской эпохой? Очевидно – современный нам авторитарный бандюжье-полицейский режим Чекистской Моли Обыкновенной…

     Вот эта цитата из письма Леонтьева В.В. Розанову очень люба Ореханову:

     «Народ же, выносящий и страх Божий, и НАСИЛИЕ, есть НАРОД БУДУЩЕГО ввиду всеобщего безначалия» (Там же).

      Безоговорочно подписываться под ошибочным этим суждением – значит отрицать БЕСПРЕЦЕНДЕНТНОЕ в истории насилие государства над личностью, совершённое в будущем для Леонтьева, но прошлом для Г. Ореханова XX столетии. Насилие, при котором не могло быть и речи о самой возможности духовной, религиозной эволюции большинства людей и всех общностей людей – в их САМОСТОЯНИИ перед Богом. Ореханов “между строк” делает именно это – тем самым поддерживая идеологический тренд путинской России на обеление и оправдание преступлений не столько времён царизма и Империи, сколько – большевизма и времён СССР.

     Истинная духовная зрелость, характеризующаяся, в числе прочего, приматом ЭТИЧЕСКОГО Страха Божия, страха уступить суеверию, впасть в соблазн и грех – исключает, делает недопустимым и невозможным состояния народа-ребёнка на помочах “матушки” Православной церкви и “батюшки” паханата, изображающего из себя Государство Российское.

       Никаких «этнографических», народных («русских», например), никаких «отечественных» пороков – никогда не было и нет! Ни один народ не глупее и не грешнее другого, пока не примет массово на веру тот или иной обман. А вреднейший из обманов – религиозный, суеверия названной нами выше церкви.

      Страх Божий истинный – ЗРЕЛОСТЬ. Рабство у церковной веры – РОЗОВОСТЬ, инфантильность личностей и народов.

      Таким образом, любовь христианская, то есть любовь к достойнейшему из предметов любви: Божественной Первооснове личности – не только не «оппозиционна» по-христиански же понятому «страху Божию», но НЕОТДЕЛИМА от него. Любовь к сущности Бога в себе и доверие Богу-Истине, соответственно, соединяют в себе начала метафизическое и этическое и в этом могущественном соединении вызывают истинный Страх Божий. Но у детей и малодумающих людей – бывает наоборот: «страх Божий» суеверный, по существу языческий или еврейский, а по догматике – церковный или сектантский, всё-таки открывает людям путь к Христу и к исполнению Закона Любви (а значит, в перспективе – к более глубокому пониманию Страха Божия). И Толстой знал это и считался с этим. Так, уже в одном из ранних писем к близкому другу (с 1883 г.) В.Г. Черткову, от 24 июля 1884 г., критикуя религиозные воззрения уже широко известной в то время «Армии Спасения», Толстой пишет:

     «Помню, вы мне объяснили путь, которым они приходят к Христу: 1) страх перед вечными <загробными> мученьями, 2) надежда на спасение от них, 3) учение об искуплении, 4) вера в это учение и есть то спасение.

     Путь этот очень странен для меня. Я с детства никогда не верил в загробные мучения и знаю большую половину людей, которые не могут верить в это. Но знаю и людей, которые верят в это — преимущественно женщины. Этот 2-ой разряд людей (мне кажется, что их характерная черта есть сердечная холодность) мало способен к тому, чтобы познать радость любви, и потому он приводится к любви — страхом. — Знаете, как стадо гонят поить. Одни, энергические субъекты, бегут сами к воде от жажды, других надо подогнать. — И вот мне кажется, что эта армия спасения и учение это исполняет это дело — то дело, которое прежде исполняла церковь (но устарела и компрометировалась). Это учение подгоняет людей к ключу воды живой — и больше ничего уже не может делать. Оно приводит людей, отошедших от Христа, опять к нему. И прекрасно, что они делают это, и больше от них требовать нечего. Тот, кто придёт к ключу живой воды и в ком есть жажда, тот найдёт сам, что делать с водой и как её пить. Ошибаются они только в том, что они настаивают на том, что воду надо пить именно так, а не иначе, и в таком именно положении» (85, 77 - 78).

     Как ни смешно и досадно (за читателей как «Пророка без чести», так и орехановской монографии 2010 г. о Толстом и церкви), Ореханов, процитировав “удобный” для него клочок приведённого нами полностью суждения Льва Толстого об Армии Спасения, предлагает его читателю в качестве подтверждения того, что «любовь» и «страх» пребывали в «учении Толстого» в состоянии ДИХОТОМИИ (т.е. взаимоисключающей разделённости). На деле, как мы видим, Толстой просто-напросто описывает процедуру «приведения к вере», которую устраивали над своими неофитами ВСЕ исторические церкви, секты – да и продолжают устраивать по сей день, в отношении детей и малодумающих людей! Эту процедуру человечество постепенно перерастает, по мере утверждения в высшем, божеском, христианском религиозном жизнепонимании – ускользая, к поповской досаде, из-под церковного влияния!

      Зато вот ЭТО – правда и одновременно очередное «откровение по Фрейду» от Г. Л. Ореханова:

      «На первый взгляд кажется, что критика К.Н. Леонтьева относится в первую очередь к Ф. М. Достоевскому и непосредственно с Л. Н. Толстым не связана – ведь в 1882 г. его “новое направление” просто ещё не было широко известно. На самом деле это вовсе не так: обвинения К. Н. Леонтьева во многих пунктах приложимы к Л. Н. Толстому, и в первую очередь к Толстому. […] Незадолго до смерти К. Н. Леонтьев был вынужден понять, что всё-таки главную опасность для православия представляли не “пророчества” Ф. М. Достоевского, а вполне реальные призывы и действия яснополянского старца» (Орех. – 2010. С. 323).

      Действительно, в 1890 г. К.Н. Леонтьев писал А.А. Фету в связи с публикацией его, Леонтьева, «критического этюда» «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л.Н. Толстого»:

     «Хотя Льва Николаевича за его новейшие проповеди готов бы был сослать в самое суровое заключение <...> думаю один экземпляр этих оттисков и ему в Ясную Поляну послать… "Автору, мол, “Войны и мира” и т.п. Но не автору “Моей веры”, “Исповеди”...» (Леонтьев К. Избранные письма. 1854-1891. СПб., 1993. С. 514-515).
 
      Пожелание имперской расправы над Толстым «христолюбец» высказал в том же году, зимой, и при личной встрече, при очередном посещении Львом Николаевичем возлюбленной им, не менее, чем Леонтьевым, Оптиной Пустыни. Под 28 февраля 1890 г. Толстой записал в Дневнике:

      «Во сне видел, что говорю с священником о пьянстве, о терпимости и о чём-то ещё, что забыл. О терпимости: не презирать ни жида, ни татарина, любить. А мне: православного. Мне кажется, я достиг этого в этот приезд 3-й в Оптину. Помоги мне Бог.

      […] Был у Леонтьева. Прекрасно беседовали. Он сказал: вы безнадежны. Я сказал ему: а вы надежны. Это выражает вполне наше отношение к вере» (51, 23 - 24). После этого разговора отношение Толстого к Леонтьеву улучшилось. Философ же в день встречи с писателем сообщил в одном из писем: «Сейчас ушёл от меня гр. Л.Н. Толстой. Был ужасно любезен, но два часа спорил. Он неисправим»; а позже упомянул в переписке о том, что сказал Толстому: «Жаль, Лев Николаевич, что у меня мало фанатизма. А надо бы написать в Петербург, где у меня есть связи, чтобы вас сослали в Томск и чтобы не позволили ни графине, ни дочерям вашим даже и посещать вас, и чтобы денег вам высылали мало. А то вы положительно вредны». На это Толстой будто бы с жаром воскликнул: «Голубчик, Константин Николаевич! Напишите, ради Бога, чтоб меня сослали. Это моя мечта. Я делаю всё возможное, чтобы компрометировать себя в глазах правительства, и всё сходит мне с рук. Прошу вас, напишите!» (Памяти К.Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 135).

      Вот так. И нам не столь важно здесь, что Г.Л. Ореханов, демонизируя в глазах читателей Льва Толстого и «просветляя» образ Константина Николаевича Леонтьева (как П. Басинский – Иоанна Кронштадтского…) выдаёт желаемое ему за факты (ибо выше мы уже дали на многое опровержения), сколько то, что брошюра К.Н. Леонтьева «Наши новые христиане», вкупе с фактами личной его неприязни к успешнейшему, чем он, и писателю, и публицисту, и богоискателю – остаётся и в современной, снова перебаливающей “осложнением” традиционализма, России козырем в руках клерикалов, борющихся за «духовный» контроль над общественным сознанием и связанные с ним денежные и статусные приятности.

                * * * * *

       В Главе Третьей нашей книги мы уже указали читателю на лживость, тенденциозность трактовки Г. Орехановым смысла и значения в рассказе Л.Н. Толстого «Чем люди живы?» христианской Любви – в её соотношении со Страхом Божиим и Смирением, покорностью воле Бога. То, что у Конст. Леонтьева – нечаянная ошибка, Ореханов обратил в дерзкое, лживое утверждение:

      «…Любовь становится в рассказе символом человеческой жизни, её главным содержанием; даже ослушание Бога во имя человеческой любви не есть грех, эта любовь – высшее проявление христианской веры. Здесь очень характерно ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ послушания Богу и проявления любви к человеку. Таким образом, для Л.Н. Толстого свободное (а для К. Н. Леонтьева – своевольное) проявление любви есть высшая заповедь христианства, именно так нужно понимать, с точки зрения Л.Н. Толстого, слова евангелиста, что “Бог есть любовь”» (Орех. – 2010. С. 324).

      Опять – излюбленный шарлатанами в науке приём ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЯ там, где должно быть сопоставление. И опять – ложь. Причём – НЕУВАЖИТЕЛЬНАЯ к читателю монографии, потому что рассчитана как будто на тех, кто рассказ «Чем люди живы?» ни разу в жизни не читал ДО КОНЦА, в котором как раз торжествует идея ПОВИНОВЕНИЯ и людей, и даже Божьего Ангела воле Боге, Божьему Промыслу – подчиняющего себе примитивные альтруистические инстинкты человека как общественного животного и базирующиеся на них “аксиомы” нерелигиозной этики (среди которых, кстати, и все “аргументы” против учения о непротивлении злом насилию). А для вдумчивого и не вовсе религиозно невежественного читателя – ложь раскрывает себя уже в следующих абзацах орехановских построений в монографии 2010 года.

     Вообще странно подозревать СЮЖЕТ и ГЛАВНУЮ ИДЕЮ рассказа в некой “нехристианскости” – причём именно в ЦЕРКОВНОМ понимании христианства. В соответственном месте Главы Третьей, анализируя леонтьевских «Наших новых христиан», мы уже подчеркнули народные, ФОЛЬКЛОРНЫЕ истоки сюжета и образного строя рассказа Л.Н. Толстого «Чем люди живы?», который первоначально был почерпнут Толстым из живой речи народного, православно-верующего, сказителя. И мы видели уже, и увидим ниже, как Г. Ореханов ловко использует незнание Конст. Леонтьевым (как и большинством современных нам читателей) этих народных истоков, приведшее к тому, что Константин Николаевич и «розовую» тенденциозность, и несомненную православность рассказа связывает исключительно с мировоззрением, с верой автора – Л.Н. Толстого. Вместе с тем, именно у Ф.М. Достоевского в некоторых публицистических “высотах” его Пушкинской речи авторская тенденция выразилась в законченном виде. Толстой же – развил покоробившие Леонтьева в «Чем люди живы?» тенденции – в УЧЕНИЕ о Любви как действительном законе жизни и о Царстве Божием на Земле как цели христианского совершенствования и единения людей в любви. «…Это учение носит латентный характер, -- с сожалением отмечает Г. Ореханов, -- оно, в отличие от, скажем, морального императива Л. Н. Толстого, состоящего из пяти заповедей, не обладает чертами законченной доктрины» (Там же).

      Жалеет, ибо «замкнутую» на себе доктрину легче опровергнуть в каждом из её импера… Стоп!

       А о чём, кстати, речь?? Что за пятичленный «моральный императив Л. Н. Толстого»?

       А речь-то, между прочим – о НАГОРНОЙ ПРОПОВЕДИ Христа, которую московский поп Ореханов кощунственно обзывает «моральным императивом». В которой, действительно, Толстой выделил «пять малых правил» доброй и разумной жизни людей (в борьбе, соответственно, с 5 «соблазнами» мирской жизни – см. «В чём моя вера?», гл. 12-я), но которую при этом воспринимал ОРГАНИЧНО, не «вычленяя» из неё ничего, не «препарируя» -- а только критически переосмысливая её церковно-богословское толкование.

       Заповеди же Нагорной проповеди, как сие общеизвестно, расположены не в случайном порядке, а по “восхождению” их значительности – от личной к сверхчеловеческой. И исполнение их возможно – именно от первой к пятой. Первая – запрещает личности, всякому христиански верующему человеку, в голове своей или в речах ничтожить другого человека, рационализируя жестокое или пренебрежительное отношение к нему, использование его как средства для своих целей. Вторая – особенно касается отношений ДВОИХ: мужчины и женщины – запрещая особенно ничтожить женщину, смотреть как на средство утоления похоти, блудной жизни. Третья – о Клятве – распространяет запрет на уровень ОБЩНОСТЕЙ людей, и в то же время – снова касается личности верующего: запрещается отдавать себя во власть кого-либо, кроме Бога, признавать какую-либо власть ЛЮДЕЙ над собой, в чём-либо обещаясь таким людям всякой клятвой: устной, распиской ли, клятвой ли на суде, присягой в военной службе…

      Заповедь Четвёртая, о Непротивлении Злому, распространяет своё значение не только на двух и более людей, но на целые народы – и исполнима для верующего только при условии сознательного исполнения такой личностью первых трёх. Иначе неизбежны перетолкования, перевирания её… и – недоумение перед проповедью таких людей, как Лев Николаевич, которые восстановят простой и истинный смысл Четвёртой Заповеди.

      Наконец, Пятая – о Любви к враждующим и отвечании любовью на вражду – уже чаще всего и сознательнее всего подменяется построениями безбожной, «светской» этики о примате «справедливого воздаяния», о «добре с кулаками» и под. – всё по той же причине: люди “хватаются” за неё, пропустив то в Нагорной проповеди, что предшествует ей.

       Органичность восприятия Л.Н. Толстым Нагорной проповеди Христа Иисуса подтверждается его КРАТКИМ изложением Евангелия, составленным примерно в тот же период его духовной эволюции, когда писался и рассказ «Чем люди живы». В нём Лев Николаевич отнюдь не пропускает и слов Христа, предшествующих изложению Заповедей, понимая их как РАВНОЗНАЧНЫЕ условия блаженства в воле Отца:

       «Матф. IX, 35. И Иисус ходил по городам и селениям и поучал всех блаженству исполнения воли Отца.

       36. Иисусу жалко было людей за то, что они погибают, не зная, в чём истинная жизнь, и мечутся и мучатся сами не зная зачем, как заброшенные овцы без пастуха.

        Мф. V, 1. Раз собралось к Иисусу множество народа, чтобы слушать его учение, и он взошёл на гору и сел. Ученики окружили его.

    2. И Иисус начал учить народ о том, в чём состоит воля Отца.

     Лук. VI, 21. Он сказал: блаженны нищие, бездомные, потому что они в воле Отца. Если они и поголодают, они насытятся; если и погорюют и поплачут, они утешатся.

22. Если люди презирают их и отстраняют и гонят отовсюду.

23. Пусть они радуются этому, потому что так гоняли всегда людей Божиих. И они получат награду небесную.

24. Но горе богачам, потому что они получили уже всё, чего желали, и больше ничего не получат.

25. Теперь они довольны, но будут и голодны. Теперь они веселы, но будут и печальны.

26. Если все величают их, горе им, потому что все величают только обманщиков. Блаженны нищие, бездомные, но блаженны только тогда, когда они не по виду только нищие, но и по душе, как соль хороша только тогда, когда не по виду только похожа на соль, но когда солона сама по себе.

Матф. V, 13. Так и вы, нищие, бездомные, учители мира, вы блаженны, если вы знаете, что истинное счастье в том, чтобы быть бездомным и нищим. Если же вы нищие только по виду, то вы, как соль несолёная, никуда уже не годитесь.

14. Вы свет миру, и потому не прячьте своего света и показывайте его людям.

15. Ведь, зажегши свет, не ставят его под лавку, а ставят на стол, чтобы он светил всем в горнице.

16. Так и вы, не скрывайте своего света, а делами показывайте его так, чтобы люди видели, что вы знаете истину, и, глядя на ваши добрые дела, понимали бы Отца вашего небесного.

17. И не думайте, что я освобождаю вас от закона. Я учу не освобождению от закона, а я учу исполнению вечного закона.

18. Пока есть люди под небом, есть и вечный закон. Закона тогда только не будет, когда люди сами собою всё будут исполнять по вечному закону. И вот я даю вам заповеди вечного закона.

19. И если кто освободит себя хоть от одной из коротких заповедей этих и научит других тому, что можно освобождать себя от них, тот последним будет в царстве небесном; а кто исполнит и тем научит других, тот большим будет в царстве небесном.

20. Потому что если ваша добродетель будет не больше добродетели книжников православных, то уж никак не будете в царстве небесном» (24, 840-841).

          И далее уже – излагаются заповеди…

        И вот эта-то органичность восприятия – очень не стыкуется с ошибкой Леонтьева и сознательным враньём Г. Ореханова о высшем, а тем более исключительном значении для Толстого именно «Заповеди Любви» -- неисполнимой в изъятии из духовного “контекста” всей Нагорной проповеди.


                * * * * *

      Итак, ещё разик:

       Учение Л.Н. Толстого о Царствии Божием, по Ореханову, «НОСИТ ЛАТЕНТНЫЙ ХАРАКТЕР, оно, в отличие от, скажем, морального императива Л. Н. Толстого, состоящего из пяти заповедей, не обладает чертами законченной доктрины» (Орех. – 2010. С. 324).

      Жалеет Ореханов о «неоконченности» потому, что мёртвую, системно «замкнутую» на себе доктрину легче опровергнуть в каждом из её главных положений, “уличить” в еретичестве, равно как и в утопизме.

     Всегда при таких оговорках спекулянтов и шарлатанов в толстоведении хочется спросить в лоб: А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК? То есть: было ли «именное», лично от Льва Толстого, учение о Царстве Божием?

     В трактовке мыслей и суждений о Царстве Божием именно Л.Н. Толстого в текстах анализируемых нами двух книжек Г.Л. Ореханова (2010 и 2016 гг) возникает своеобразная «фигура умолчания». Поп-психолог, мастер манипуляции, будто договаривается “между строк” с читателями: «Мы ведь знаем, чтО такое истинное Царство Божие – не земное, а мистическое, Небесное. А вот – сравните, чтО за ахинея у этого Льва Толстого!»

      Ахинея и одновременно ересь – в УТИЛИТАРИЗМЕ целей и средств построения Царства Божьего, предлагаемых Толстым:

      «Фактически под именем “Царства Божьего” в поздних религиозных произведениях Л. Н. Толстого имеется в виду некий “ИНТЕГРАЛЬНЫЙ МОТИВ”, состоящий из понятий “разум”, “любовь” и “правда”. Л. Н. Толстой настаивает, что Царство Божие не приходит внешним образом в пространстве и во времени, а открывается в нас, ибо оно уже внутри нас и ТОЛЬКО ТРЕБУЕТ АКТУАЛИЗАЦИИ (23, 370). Человечество неуклонно движется к Царству Бога на земле по пути прогресса (28, 89).

      Учение Л. Н. Толстого поражает своей ПРАГМАТИЧЕСКОЙ НАПРАВЛЕННОСТЬЮ. Земля – “полная чаша”, хозяйский двор, всё в нём приготовлено так, “чтобы люди могли спокойно жить в нём”. Хотя Царство Божие сокровенно скрыто в человеке, появляется учитель, его проповедь и призыв “не губите хозяйское добро, вам лучше будет” приводит к глобальным результатам: Царство “открывается” человеку, его жизнь на земле становится осмысленной, разумной и, главное, утилитарно-продуктивной. ВСЕ ЗЕМНЫЕ БОГАТСТВА СТАНОВЯТСЯ РЕАЛЬНО ЕГО СОБСТВЕННОСТЬЮ, и эта собственность будет приумножаться человеком, если он НЕ БУДЕТ “ДЕЛАТЬ ГЛУПОСТЕЙ” (23, 383. Выделение наше. – Р. А.).

     Таким образом, проблема была замечена К.Н. Леонтьевым точно: РАДИКАЛЬНОЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ “СТРАХА” И “ЛЮБВИ” и безусловный выбор в пользу второй – вот в чём опасность пути, намеченного “новыми христианами”. Конечный пункт этой программы – построение Царства Божьего на земле чисто земными средствами. Ибо никак иначе трактовать призыв Л.Н. Толстого невозможно: нужно только последнее решительное усилие, усилие разума воли и любви, нужно однажды понять и осуществить призыв Христа – и тогда это строительство земного царства без Церкви и мистики, догматов и Таинств начнётся» (Орех. – 2010. С. 325 - 326).

     Мы намеренно воспроизвели в этой пространной цитате из книги Ореханова «Русская Православная церковь и Л. Н. Толстой» не один только лживый, намеренно искажённый, с нотками раздражения, “пересказ” Орехановым христианских размышлений и проповеданий Л. Н. Толстого о Царстве Божием, но привели и ССЫЛКИ из его текста на Полное собрание сочинений Л. Н. Толстого – ссылки, по которым, вослед за нами, может “пробежаться” и наш читатель, дабы убедиться в НАМЕРЕННОЙ ЛЖИ Ореханова по поводу того, в чём благородный К. Н. Леонтьев сделал только ненамеренные ошибки суждений и выводов.

      “Пересказ” Г. Л. Ореханова, повторим, паскуднейше нравственно ГРЯЗЕН: начиная от кощунственного терминов: «латентный», «интегральный мотив» (в другом месте, как мы помним, был «интегральный концепт») и «актуализация» в отношении ЕВАНГЕЛЬСКИХ слов Иисуса Христа о Царстве Божием, и заканчивая упоминанием «земных богатств», намекающих на “принадлежность” проповеданного Л. Н. Толстым Царства не к Христовым и Божьим, а к АНТИХРИСТОВЫМ.

     Теперь, как обычно, длинно и нудно, с пространными цитатами, восстановим картину истинную – чтО для Льва Николаевича возвещённое евангелистами Царство Божие и отчего оно возможно для нас, и именно на Земле?

       Даже самые скептические и ортодоксально-религиозные исследователи сектантства считают приемлемым и даже необходимым сопоставление анализируемой ими «ереси» с каноническими «священными» текстами Библии. Так поступали с Толстым его современники, выступая с печатной критикой. Ореханов, как мы видим, зашёл до предела дальше их: он представляет читателю «учение Льва Толстого» в НАМЕРЕННОЙ изоляции от текстов евангелических: как своего рода беспочвенную “фантазию по поводу”, целиком выдуманную усадебным ересиархом.

      Между тем, начиная с помянутого Орехановым и тенденциозно процитированного трактата «В чём моя вера?» и с не помянутого, ненавистного московскому попу «Соединения и перевода четырёх евангелий» — учение о Царстве Божием имеет у Льва Николаевича неоспоримо евангельские не только истоки, но и содержание.

     Начнём-ка с АКТУАЛИЗАЦИИ ЛАТЕНТНОСТИ (тьфу!..).

    «Быв же спрошен фарисеями, когда придёт Царствие Божие, отвечал им: не придёт Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17: 20-21).

     Это отнюдь не Лев Толстой «настаивает», а евангелист. И это — слова Христа. Как и Луки же пророчество о том, что люди отвергнут учение, что сознательному сыну Бога (христианину) придётся страдать… но:

     «Не бойся, малое стадо, ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк. 12: 32).

     Этими словами – не случайно! – завершается трактат Толстого «В чём моя вера?», когда  Лев Николаевич говорит об ИСТИННОЙ, живой и в наши дни, христовой Церкви  — «малом стаде» по прежнему гонимого миром Христа:

      «Церковь,  составлявшаяся  из  тех,  которые  думали  соединить людей  воедино  тем,  что  они  с  заклинаниями  утверждали  про себя,  что  они  в истине,  давно уже умерла.  Но Церковь,  составленная из людей не обещаниями, не помазанием, а делами истины и блага,  соединёнными  воедино —  эта  Церковь  всегда  жила и  будет  жить.  Церковь  эта  как  прежде,  так  и  теперь  составляется не из людей,  взывающих:  Господи,  Господи!  и творящих беззаконие  (Матф.  VII,  21,  22),  но  из  людей,  слушающих слова сии  и  исполняющих  их.

      Люди  этой Церкви  знают,  что  жизнь  их  есть  благо,  если они не нарушают  единства  сына  человеческого,  и  что благо это нарушается только неисполнением  заповедей  Христа.  И  потому  люди  этой  Церкви  не  могут  не  исполнять  этих  заповедей и не учить других исполнению их.

     Мало ли,  много ли теперь таких людей,  но это  — Та Церковь, Которую ничто не может одолеть, и та, к Которой присоединятся все люди.

      Не  бойся,  малое  стадо,  ибо  Отец  ваш  благоволил  дать  вам царство  (Лук.  XII,  32)» (23, 464 - 465).

      А вот это – совсем не Толстой:

      «…Чтобы быть во дворе овчем, чтобы принадлежать к малому стаду Христову, надо только возлюбить всем сердцем Господа нашего Иисуса Христа, надо написать на сердцах своих заповеди Его святые и всем сердцем хранить и исполнять их. Вот тогда, когда будем мы — все мы, все вы, слушающие меня, — когда будете в малом стаде Христовом, только тогда нам не страшно ничто, не надо тревожиться ни о чём» ( https://www.mgarsky-monastery.org/kolokol/3477 ).

     Это слова из проповеди 14 октября 1954 г. святителя Луки Крымского (Войно-Ясенецкого), мученика той большевистской, сталинской сволочи, преклонением перед которой (и лично палачом “товарищем” Сталиным) до сих пор “беременна” не только российская Православная церковь, но и вся буржуазно-православнутая (но УЖАСНО не христианская!) путинская Россия.

      Или вот, тот же Войно-Ясенецкий:

      «Люди малопросвещённые, даже из православных, представляют себе Царствие Божие не так, как нужно. Их представление стоит ближе к грубому представлению мусульман. Мусульмане представляют себе вечную жизнь правоверных как радостную жизнь в прекрасном саду, где будут их окружать прекрасные молодые женщины, где они будут наслаждаться замечательными яствами. Это представление грубо-материалистическое.

     Христос сказал, что Царствие Божие внутри нас. Оно не придёт приметным образом, а тихо и незаметно придёт в сердца человеческие, и оно уже в сердцах праведников… Царствие Божие начнется для них ещё при жизни их. Жить в Царствии Божием — это значит жить там, где царствует Бог.

     Царствие Божие не приходит внезапно, не приходит заметным образом по громкому воззванию трубы. Царствие Божие — это тихое, мирное, незаметное вхождение Духа Святого в сердца человеческие» ( http://bible.optina.ru/new:lk:17:21 ).

     Митр. Иларион (Алфеев), наш современник:

     «Пришествие Царства Божия — событие исключительно внутреннего порядка: это встреча человека с Богом, откровение Бога человеку. Оно происходит в сердце и может быть незаметно для окружающих» (Там же).

     Так что к вышеприведённой нами пачкотне Г. Ореханова об «актуализации интегрального мотива» в рамках «латентного» учения подходят, как ни постыдно, и священные всем христианам строки канонического Евангелия (не в толстовском отнюдь, а в синодальном, церковном переводе), и их трактовка церковными, именно православными, авторитетами 20 – начала 21 веков.

     Может быть, однако, Толстой сам ошибочно перетолковал верное понимание в своём переводе евангелий?

     Смотрим «Соединение и перевод четырёх евангелий» (цитату берём из краткого Общего Изложения, сопровождающего собственно перевод):

      «Иисус  объявляет,  что  царство  Божие  пришло,  между  тем не произошло  никакого  видимого  явления.

     Объявляет  ученикам,  что  отныне  небо  отверзто  и  между небом  и  людьми  постоянное  общение.

     Объявляет,  что  отдаляться  от  развратников  и  развратниц не  нужно,  что  они  не  виноваты,  виноваты  только  те,  которые думают,  что  они  хороши,  потому  что  исполняют закон Божий.

     Объявляет,  что  очищений  никаких  внешних  не  нужно,  что сквернит  только  то,  что  изнутри  выходит,  что  только  дух  очищает.

     Объявляет,  что  субботы соблюдать  не нужно,  что  соблюдение это глупо и лживо,  что суббота  есть установление человеческое.

     Объявляет,  что  не только постов  не нужно,  но  что  все старые внешние  обряды  только  пагубны  для  его  учения.

      Наконец,  объявляет,  что  служить  Богу  жертвами  не нужно. Не  нужно  ни  быков,  ни  овец,  ни  голубей,  ни  денег,  самого храма не нужно; что Бог есть дух, что он хочет не жертв, а любви, что  ему  надо  служить  —  всем,  всегда,  везде  — в  духе  и  делом.

     Увидав  и услыхав  всё это,  фарисеи пришли  к Иисусу и  стали спрашивать  его,  как  же  он,  отрицая Бога, проповедует  царство Божие?  И  он  отвечал  им:  «Царство  Божие,  как  я  проповедую, не  такое,  какое  проповедывали прежние пророки. Они говорили, что  придёт  Бог  с  различными  видимыми  явлениями, а  я  говорю про  такое  царство  Божие,  которого  пришествия нельзя  видеть.

     “И  если  скажут  вам,  вот  оно  пришло  или  придёт,  или  вот оно  здесь,  вы  им  не  верьте.  Царство Божие  не  во  времени  и  не в  месте  в  каком-нибудь,  оно,  как  молния,  и  здесь,  и  там,  и везде  — и  нет  ему  ни  времени,  ни  места,  потому  что вот оно где:  оно  внутри  вас”.

     […] В  словах к фарисеям и беседе с Никодимом Иисус  объясняет, что  он  разумеет  под  царством  Божиим  и  под  Богом.

     И  Бог  и  царство  Божие  — в  людях.  Бог — это  неплотское начало,  которое  даёт  жизнь  человеку.  Это  неплотское  начало он  называет  сыном  Бога  в  человеке,  — Сыном Человеческим. Сын Человеческий  есть  Разумение.  Его  надо  возвысить,  обоготворить  и  жить  им.  Люди,  делающие  дурное  —  погибают; люди,  делающие  правду — живут.  Кто  живёт  в  Разумении, тот живёт невременно;  кто не живёт в нём, тот не живёт,  а погибает.

     Бог  отец  — не  творец  всего  и  не  отдельный от  мира  Бог,  как  прежде  разумели  его  евреи» (24, 191, 193).
    
     Всё то же, что у святителей, толкование, основанное на тех же канонических текстах – исключая разве что суеверные поминания Бога именно как отдельной от мира  личности, Христа как «господа», а равно и фантазии о “нисхождении” Святого Духа извне человека, и не на всякого человека, а только на святых и праведных, признанных таковыми Православной церковью. У Толстого нет этих домыслов церковного богословия. Но делает ли это его проповедь Царства Божия нестыкующейся с проповедью Иисуса Христа? Никак.

     Теперь обратимся к книге Л.Н. Толстого «В чём моя вера?». Отсюда, из VI-й главы, Г. Ореханов выуживает цитату в подтверждение своего утверждения об «утилитаризме» понимания Толстым Царства Божия – якобы как «ненарушимого, вечного мира». На деле, если восстановить контекст рассуждений мыслителя, мы видим, что «мир на земле», по Толстому, отнюдь не главная характеристика Царства Божия, а – просто важнейшее и необходимое ВНЕШНЕ ВЫРАЖЕННОЕ следствие  предполагаемого автором исполнения всеми людьми заповедей Иисусовой Нагорной проповеди:

     «…Я спросил  себя:  что  бы  было,  если  бы  весь  христианский  мир поверил в  эти заповеди не  в том смысле, что их нужно петь  или читать для умилостивления Бога,  а что их нужно исполнять для счастия людей? 

     […] Я  представил  себе,  что  вместо  тех  народных  ненавистей,  которые под видом  любви  к  отечеству  внушаются  нам,  вместо  тех  восхвалений  убийства — войн,  которые  с  детства  представляются нам  как  самые  доблестные  поступки,  я  представил  себе,  что нам внушается ужас и презрение ко  всем тем деятельностям — государственным,  дипломатическим,  военным,  которые  служат разделению людей,  что нам внушается то,  что признание каких бы то  ни  было  государств,  особенных  законов,  границ,  земель, есть  признак  самого  дикого  невежества,  что  воевать,  т.  е. убивать  чужих,  незнакомых  людей  без  всякого  повода  есть самое  ужасное  злодейство,  до  которого  может  дойти  только заблудший  и  развращённый  человек,  упавший  до  степени животного.

     […] Прежде  я  спрашивал  себя,  что  будет  из  исполнения  учения Христа,  как  я  понимал  его,  и  невольно  отвечал  себе:  ничего. Мы  все  будем  молиться,  пользоваться  благодатью  таинств, верить  в  искупление  и  спасение  наше  и  всего  мира  Христом, и всё-таки  спасение  это  произойдёт  не  от  нас,  а  оттого,  что придёт время конца мира.  Христос придёт в свой срок во  славе судить  живых  и  мёртвых,  и  установится  царство  Бога  независимо  от  нашей  жизни.  Теперь  же  учение  Христа,  как  оно представилось мне,  имело  ещё и другое  значение;  установление царства  Бога  на  земле  зависело  и  от  нас.  Исполнение учения Христа, выраженного в пяти заповедях, установляло это царство Божие. Царство Бога на земле есть мир всех людей между собою. Мир  между  людьми  есть  высшее  доступное  на  земле  благо людей.  Так представлялось  царство  Бога  всем пророкам  еврейским.  И  так  оно  представлялось  и  представляется  всякому сердцу  человеческому.  Все  пророчества  обещают  мир  людям.

      Всё учение  Христа состоит в том,  чтобы дать царство  Бога — мир  людям.  В  Нагорной  проповеди,  в  беседе  с  Никодимом, в  послании  учеников,  во  всех  поучениях  своих  он  говорит только  о  том,  что  разделяет  людей  и  мешает  им  быть  в  мире и войти в царство Бога.  Все притчи суть  только  описание  того, чтО есть Царство  Бога  и  что,  только  любя  братьев  и  будучи в  мире  с  ними,  можно  войти  в  него.  Иоанн  Креститель,  предшественник  Христа,  говорит,  что  приблизилось  Царство Бога и  что  Иисус  Христос  даёт  его  миру.
      
      Христос говорит,  что  принёс  мир  на  землю  (Иоан.  XIV,  27). «Мир  оставляю  вам,  мир  мой  даю  вам,  не  так,  как  мир даёт, я даю вам.  Да  не  смущается  сердце  ваше  и да не устрашается».

     И  вот  эти  пять  заповедей  его  действительно  дают  этот мир людям.  Все  пять  заповедей  имеют  только  одну  эту  цель — мира  между  людьми.  Стоит  людям  поверить  учению  Христа и  исполнять  его, и мир будет  на  земле,  и  мир  не  такой,  какой  устраивается  людьми,  временный,  случайный,  но  мир  общий, ненарушимый,  вечный. 

     […] При  исполнении  этих  заповедей  жизнь  людей  будет  то,  чего ищет  и  желает  всякое  сердце  человеческое.  Все  люди  будут братья  и  всякий  будет  всегда  в  мире  с  другими,  наслаждаясь всеми благами мира тот срок жизни, который уделён ему Богом. Перекуют люди мечи на орала и копья на  серпы.  Будет то Царство Бога,  царство  мира,  которое  обещали все  пророки  и  которое  близилось  при  Иоанне  Крестителе,  и  которое  возвещал и  возвестил  Христос,  говоря  словами  Исаии:  «Дух  Господень на  мне,  ибо  он  помазал  меня  благовествовать  нищим и  послал меня  исцелять  сокрушённых сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым  прозрение,  отпустить  измученных  на свободу,  проповедовать  лето господне благоприятное» (Лук.  IV, 18 —19;  Исаии  LXI,  1 — 2).

     Заповеди  мира,  данные  Христом,  простые,  ясные,  предвидящие  все  случаи  раздора  и  предотвращающие  его,  открывают это  царство  Бога  на  земле.  Стало  быть,  Христос  точно  мессия. Он  исполнил  обещанное.  Мы  только  не  исполняем  того, чего  вечно  желали  все  люди, — того,  о  чём  мы  молились  и молимся» (23, 368 - 371).

      Ореханов приводит только часть этой пространной фантазии Толстого о торжестве в будущем человечестве ХРИСТИАНСКОГО ПОНИМАНИЯ ЖИЗНИ. Ссылки на евангелия, на пророков – конечно, из цитаты Ореханова купированы…

      Не менее неуважительно и непрофессионально, ВАРВАРСКИ обходится Г. Л. Ореханов с сочинением Л. Н. Толстого «Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание», на которое он делает ссылку в цитированном нами выше отрывке:

     «Человечество неуклонно движется к Царству Бога на земле по пути прогресса» (28, 89).

      И далее – развивает темку нехристианской «утилитарности» идеи прогресса в религиозных сочинениях Толстого.

     Проверим, О ЧЁМ в действительности пишет Толстой на «28, 89» т.е. чтО приводится на стр. 89-й 28-го тома Полного (юбилейного) собрания его сочинений.

     А пишет Толстой – как раз о СОЧЕТАННОМ ВЛИЯНИИ на религиозное жизнепонимание человеческих общностей с одной стороны – научных знаний, открытий и их влияния на МАТЕРИАЛЬНУЮ повседневность жизни общества, с другой же, И ВАЖНЕЙШЕЙ ДЛЯ ТОЛСТОГО стороны – о ДУХОВНОЙ эволюции общественного сознания в богопознании и осмыслении Высшего учения жизни, Откровения, доступного особенно духовно чутким «религиозным руководителям человечества»:

     «Жизнепонимание  общественное потому и  служило  основанием религий,  что  в  то  время,  когда  оно  предъявлялось  людям, оно  казалось  им  вполне  непонятным,  мистическим  и  сверхъестественным.  Теперь,  пережив  уже  этот  фазис  жизни  человечества,  нам  понятны  разумные  причины  соединения  людей в  семьи,  общины,  государства;  но  в  древности  требования такого  соединения  предъявлялись  во  имя  сверхъестественного и  подтверждались  им.

     Патриархальные  религии  обоготворяли  семьи,  роды,  народы; государственные  религии  обоготворяли  царей  и  государства. Даже  и  теперь  большая  часть  малообразованных  людей,  как наши  крестьяне,  называющие  царя  земным  богом,  подчиняются законам  общественным  не  по  разумному  сознанию  их  необходимости,  не потому,  что  они имеют понятие  об идее государства, а  по  религиозному  чувству.

     Точно  так  же  и  теперь  христианское  учение  представляется людям  общественного  или  языческого  миросозерцания  в  виде сверхъестественной  религии,  тогда  как  в  действительности в нём нет ничего  ни  таинственного,  ни мистического,  ни  сверхъестественного;  а  оно  есть  только  учение  о  жизни, соответствующее  той  степени  материального  развития, тому возрасту, в котором находится  человечество  и  которое поэтому неизбежно должно  быть  принято  им.

     Придёт  время  и  приходит  уже,  когда  христианские  основы жизни  —  равенства,  братства  людей,  общности  имуществ, непротивления  злу  насилием  —  сделаются  столь  же  естественными  и  простыми,  какими  теперь  нам  кажутся  основы  жизни семейной,  общественной,  государственной.

      Ни  человек,  ни  человечество  не  могут  в  своём  движении возвращаться  назад.  Жизнепонимание  общественное,  семейное и  государственное  пережито  людьми,  и  надо  идти  вперёд и усвоить следующее,  высшее  жизнепонимание, что и совершается теперь.

      Движение  это  совершается  с  двух  сторон:  и  СОЗНАТЕЛЬНО, ВСЛЕДСТВИЕ  ДУХОВНЫХ  ПРИЧИН,  и  бессознательно,  вследствие причин  материальных.

       […] Несмотря  на  требования  изменения  жизни,  сознанные, высказанные  религиозными  руководителями  и  принятые разумнейшими  людьми,  большинство  людей,  несмотря  на  религиозное отношение к этим руководителям, т.  е.  веру в их учение, продолжает  в  усложнившейся  жизни  руководствоваться  прежним учением,  подобно  тому,  как  поступал  бы семейный человек, если  бы,  зная  о  том,  как  следует  жить  в  его  возрасте,  по  привычке  и  по  легкомыслию  продолжал  бы  жить  ребяческою жизнью.

      […] Мы руководимся в экономических,  государственных и  международных  отношениях  теми  основами,  которые  были  годны людям три и  пять  тысяч лет  тому назад  и  которые  прямо  противоречат и теперешнему нашему сознанию и тем условиям жизни, в  которых  мы  находимся  теперь» (28, 88-90).

     И так далее… Если здесь и есть ошибка Толстого – она уж точно не в переоценке материальных детерминант эволюции общественного религиозного сознания… скорее, Толстой всё-таки недооценивает их, идеалистически приписывая «не следование» христианским человечеством учению Христа – ошибкам и инерции ума, массовым суевериям…

     В пользу Г. Ореханова его и его церкви поклонники могли бы возразить, что «духовные руководители» могут быть не Пророки, а ЛЖЕпророки и ЛЖЕучители, опирающиеся в своём проповедании на популизм, т.е. придающие сакральные смыслы своим выдумкам о наилучшем устроении одной МАТЕРИАЛЬНОЙ, утилитарной стороны жизни людей. Но это возражение поставило бы «орехановцев» на скользкую дорожку: путём пропагандистской вульгаризации помыслов христианских проповедников и даже самого Христа уже шли в 19 и 20 столетиях АТЕИСТЫ Европы и СССР.

     Кроме того, достаточно прочесть не одну стр. 89, а ВСЮ главу V толстовского «Царства Божия…» (равно как и статью его «Религия и нравственность», в которой концепция разных жизнепониманий изложена Толстым ярче, кратче и понятней), чтобы видеть, что основной упор идеалист Толстой делает именно на ПУТЬ РАЗУМА К ВЫСШЕЙ ПРАВДЕ, сродни тому, который прошёл Христос, уединившись без запаса личных вещей и без пищи в пустыне (т. е., как раз, выключивший себя из области материальной повседневности масс людей). Здесь мы уже не можем задержаться на этой теме.

     Более важная тема – трактовка Г. Орехановым (в той же вышеприведенной нами цитате из его книжки «Л. Н. Толстой и русская православная церковь») образа мира как ХОЗЯЙСКОГО ДВОРА, «полной чаши» земных богатств, потребителями которых обещает сделать «антихрист» (намёк на антихриста весьма прозрачен) Лев Толстой всех тех, кто предастся его «утилитарному» лжеучению. Ссылается Ореханов, как мы помним, на том 23 – й Полного собрания сочинений, стр. 383. То есть – на текст сочинения Л. Н. Толстого «В чём моя вера?» Что же там пишет Толстой о Хозяине и его «дворе»?

     Образ хозяйского двора появляется в главе VII этого сочинения, в которой Л. Н. Толстой спорит как раз с СВЕТСКО-ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ сволочью, с позиций материализма и утилитарного прогресса настаивавшей в 18-19 столетии на «отжитости» религии Христа, иллюзорности «фантазий» о БЛАГЕ ОБЩЕМ человечества (благе ДУХОВНОМ), душевном веселья, радости как НАГРАДЕ христианину, а особо – на «неисполнимости» Христова учения. Удивительным образом они оказываются недалеки от выводов из спекуляций своих мнимых оппонентов, церковников:
      
     «…У   людей  этих  был учитель,  ясно,  определённо  указавший им, чтО им дОлжно делать, чтобы жить счастливее, и что слова этого учителя были объяснены одними так, что он на облаках придёт всё устроить, а другими так, что слова этого  учителя прекрасны,  но  неисполнимы,  потому  что  жизнь  человеческая не  такая,  какую  бы  мы хотели, и потому  не стоит ею  заниматься,  а  разум человеческий  должен  быть  направлен  на  изучение законов  этой жизни без  всякого  отношения к  благу  человека.

      Церковь говорит: учение Христа неисполнимо  потому,  что жизнь  здешняя  есть  образчик  жизни  настоящей; она хороша быть  не  может,  она вся  есть зло.  Наилучшее средство прожить эту  жизнь  состоит  в  том,  чтобы  презирать  её  и  жить  верою (т. е. воображением)  в  жизнь  будущую,  блаженную,  вечную; а  здесь  жить — как  живётся,  и  молиться.

      Философия,  наука,  общественное  мнение  говорят:  учение Христа неисполнимо  потому,  что жизнь  человека  зависит не от того света разума, которым он может осветить самую эту жизнь, а  от  общих  законов,  и  потому  не  надо  освещать  эту  жизнь разумом  и  жить  согласно  с  ним,  а  надо  жить,  как  живется, твёрдо  веруя, что  по  законам  прогресса  исторического, социологического  и  других  после  того,  как  мы  очень  долго  будем жить  дурно,  наша  жизнь  сделается  сама  собой  очень  хорошей.

      Приходят люди во двор,  находят в этом дворе всё,  что нужно для  их  жизни:  дом  со  всею  утварью,  амбары,  полные  хлебом, погреба,  подвалы  со  всеми  запасами;  на  дворе — орудия  земледельческие,  снасть,  сбруя,  лошади,  коровы,  овцы,  полное хозяйство — всё,  что  нужно  для  довольной  жизни.  Люди с разных сторон приходят в  этот двор и начинают пользоваться всем  тем,  что  они  находят  тут,  каждый  только  для  себя,  не думая ничего  оставлять  ни  тем,  которые  теперь  с  ними  в  доме, ни  тем,  которые  придут  после.  Каждый  хочет  всё  для  себя. Каждый  торопится  воспользоваться  чем  может,  и  начинается истребление  всего — борьба,  драка  за  предметы  обладания: корову  молочную,  нестриженых  котных  овец  бьют  на  мясо; станками  и  телегами  топят  печи,  дерутся  за  молоко,  за  зерно, проливают  и  просыпают  и  губят  больше,  чем  пользуются. Никто  спокойно  не  съест  куска,  ест  и  огрызается;  приходит сильнейший  и  отнимает,  а  у  того  отнимает  другой.

     Намучившись,  избитые,  голодные  люди  уходят  из  двора. Опять хозяин приготовляет всё во дворе так,  чтобы люди могли спокойно  жить  в  нем.  Опять  двор — полная  чаша,  опять  приходят прохожие, и опять свалка, драка,  всё идёт тунью,  и опять измученные,  избитые  и  озлобленные  люди  выходят  вон,  ругаясь  и  злобясь  и  на  товарищей,  и  на  хозяина,  что  он  плохо и  мало  заготовил.  Опять  добрый  хозяин  учреждает  двор  так, чтобы могли жить в нём люди,  и опять то же,  и опять,  и опять, и  опять. 

     И  вот  в  один  из  новых  приходов  людей  находится учитель,  который  говорит  другим:  братцы!  мы  не  то  делаем. Смотрите,  сколько  добра  во  дворе,  как  всё  хозяйственно  устроено!  На  всех  нас  хватит и  останется  тем,  которые  после  нас придут,  только  давайте с умом жить.  Не  будем друг у дружки отнимать,  а  будем помогать  друг  другу.  Станем  сеять,  пахать, скотину  водить,  и  всем  хорошо  будет  жить. 

     И  вот  случилось, что  кое-кто понял, чтО говорил учитель,  и  стали  эти  понявшие так делать: перестали драться,  отнимать друг у дружки и стали работать.  Но  остальные,  которые  и не  слыхали  речей учителя, а  которые  и  слышали,  да  не  верили  им,  не  делали  по  словам человека,  а  по-прежнему  дрались  и  губили  хозяйское  добро и уходили.  Приходили другие, и было то же самое.  Те,  которые послушали учителя,  говорили  всё  своё:  не  деритесь,  не  губите хозяйское  добро,  вам  лучше  будет.  Делайте,  как  сказал  учитель.  Но  всё  ещё  было  много  таких,  которые  не  слыхали  и  не верили, и дело шло долго всё по-старому. 

     Всё это понятно и так точно  могло  быть,  пока  люди  не  верили  тому,  что  говорил учитель.  Но  вот,  рассказывают,  что  пришло  время,  все  услыхали  во  дворе  слова  учителя,  все  поняли  их,  все,  мало  что поняли,  все  признали,  что  это  сам  Бог  говорит  через  учителя, что  и учитель-то  был  сам Бог,  и  все поверили,  как  в  святыню, в  каждое  слово  Учителя.  Но  рассказывают,  что  будто  после этого,  вместо  того  чтобы всем жить по словам учителя,  вышло то,  что  после  этого  уж  никто  не  стал удерживаться  от  свалки, и  пошли  все  бузовать  друг  друга,  и  стали  все  говорить,  что теперь-то  мы  верно  знаем,  что  так  надо  и  что  иначе  нельзя.

     Что  же  это  такое  значит?  Ведь  скотина — и  та  сладится, как  ей  так  корм  есть,  чтобы  не  сбивать  его  дурОм,  а  люди  узнали,  как надо лучше жить,  поверили,  что сам Бог им велел так жить,  и  живут  ещё хуже,  потому  что,  говорят,  нельзя  жить иначе.  Что-нибудь  другое  вообразили  себе  эти  люди. 

     Ну что  же  могли  вообразить  себе  эти  люди  во  дворе,  чтобы,  поверив словам учителя, продолжать жизнь  по-прежнему,  отнимать друг у друга, драться, губить  добро  и  себя? 

     А  вот  что:  учитель сказал  им:  ваша  жизнь  в  этом  дворе  дурная,  живите  лучше, и  ваша  жизнь  будет  хорошая,  а  они  вообразили,  что  учитель осудил всю  жизнь в  этом дворе и  обещал им  другую,  хорошую жизнь не на этом дворе,  а где-то в другом месте.  И они решили, что  этот ДВОР ПОСТОЯЛЫЙ и  что  не  стоит  стараться  жить  в  нём хорошо,  а  что  надо  только  заботиться  о  том,  как  бы  не  прозевать  ту  обещанную  хорошую  жизнь  в  другом  месте.

      Только этим можно  объяснить  странное  поведение  во  дворе  тех людей, которые  верят,  что  учитель  был  Бог,  и  тех,  которые  считают его  умным  человеком  и  слова  его  справедливыми,  но  продолжают  жить  по-старому,  противно  советам  учителя.

     Люди  всё  слышали,  всё  поняли,  но  только  пропустили  мимо ушей  то,  что  учитель  говорил  только  о  том,  что  людям  надо делать  своё счастье  самим  здесь,  на  том  дворе, на  котором они сошлись,  а вообразили себе, что это двор ПОСТОЯЛЫЙ,  а там где-то будет  настоящий. 

     И  вот  от  этого  вышло  то  удивительное  рассуждение,  что  слова  учителя  очень  прекрасны  и  даже  слова Бога,  но  исполнять  их  теперь  трудно.

     Только  бы люди перестали  себя губить  и  ожидать,  что  кто-то  придёт  и  поможет  им:  Христос  на  облаках  с  трубным  гласом,  или исторический закон,  или  закон дифференциации и интеграции  сил.  Никто  не  поможет,  коли  сами  не  помогут.  А  самим  и  помогать  нечего.  Только  не  ждать  ничего  ни  с  неба, ни с  земли,  а  самим  перестать  губить  себя» (23, 382 - 384).

     Сам образ «хозяйского двора» у Толстого – можно понимать, конечно, И как утверждение УТИЛИТАРНОГО счастья человека и человечества. Оно неотделимо от разрешения ЭКОЛОГИЧЕСКОГО вызова 21 столетия всей человеческой цивилизации. И для экологически воспитанного сознания человека нашего времени образ «хозяйского двора» обретает масштабы планетарные…

     Но здесь нам приходится обратить внимание читателя на то, что во многих текстах Толстого-христианина, помимо «В чём моя вера?», автором допускается распространённая в среде философского дилетантизма ошибка дефиниции. ФАКТИЧЕСКИ для Толстого совершенно не «одно и то же», к примеру, «чтение» и «познание» (научное), или «религия» и «вера», или «веселье», «радость» и «счастье». Но в приведённой цитате, как мы рискуем предположить, под «счастьем» разумеется именно ДУШЕВНОЕ ВЕСЕЛЬЕ, РАДОСТЬ как НАГРАДА христианину. Здесь, как и в ряде других сочинений Толстого, используется для «радости» узуальный синоним «счастье», к несчастью имеющий в своём лексико-семантическом поле, в числе прочих, и семемы утилитаризма. Толстой был спровоцирован на это общим замыслом: он как бы встаёт временно на точку зрения утилитаристов от церкви и науки, низводит свой дискурс до возможности быть понятым ими – подобно тому как Христос прибегал к сравнениям и притчам в беседах с учениками, с учёными книжниками и с «православными» (так называет Толстой в своём «Четвероевангелии» фарисеев).

     Если на глазах и слуху Г. Ореханова хороший биолог или физик попытается изъяснить, в образной и адаптированной форме, давно известный естественным наукам закон своему 5-тилетнему сыну, а Ореханов на основании услышанного опубликует вывод о глупости учёного и отца – КТО будет наибольший дурак? Разумеется, читатель такой орехановской ахинеи! А именно такая ахинея – все «аргументы» Георгия Леонидовича об «утилитаризме» проповедей Толстого-христианина.

     «Хозяйский двор» у Толстого – только УМОЗРИТЕЛЬНЫЙ образ слишком абстрактного, НЕЗРИМОГО для многих Царства Божия, “пришествие” которого в земной жизни людей не тождественно в проповедях Толстого “установлению” того или иного общественного порядка или уровня материального достатка. Последнее – тоже лишь СЛЕДСТВИЕ, НАГРАДА за жизнь сына-человека в воле Отца, работника в воле Хозяина. Но чудо Христовой веры не в благополучии, не в сытости, даже не в рациональном пользовании природными богатствами известного Божьего мира, планеты Земля. Вера Христова творит единственное, но важнейшее всех выдуманных, чудо. Доверие Богу, полагание на него, исполнение условий «блаженства» в Нагорной проповеди (смирение и страх Божий), избавляет человека от низших (витальных) фобий и блокирует контрпродуктивное срабатывание животных поведенческих программ. Как следствие – редуцируется (хотя никогда и не уничтожается вовсе – по неизбывному несовершенству природы человека) деструктивная, опасная в наши дни и для всей планеты, борьба людей с людьми. Нарушения остаются, но уже не волчьих «понятий», облечённых в государственные законы, а – Богом данного Закона Любви и ненасилия. Вот как обрисовывает эту жизнь Лев Николаевич в поздней своей статье «О значении русской революции»:

    «“Аще  не  будете  как  дети,  не  внидете  в  Царство  Божие”, относится  не  только  к  отдельным  людям,  ко  и  к  обществам людей.  Как человек, испытав все бедствия страстей и соблазнов жизни,  сознательно  возвращается  к простому,  любовному  ко всем,  открытому к добру состоянию, в котором бессознательно бывают дети,  возвращается со всем богатством опыта и разума взрослого  человека,  так  точно  и  общества  людей,  испытав все  бедственные  последствия  отступления  от  закона  Бога  для повиновения человеческой власти и попытки устройства  жизни вне земледельческого труда, должны теперь со всем богатством приобретённого  во  время  заблуждения  опыта  сознательно возвратиться  от  соблазнов человеческой власти и от попыток основания  жизни  на  промышленной  деятельности  к  временно оставленному ими повиновению высшему закону Бога и к первобытной  земледельческой жизни.

      Почему,  вместо  того  чтобы  представлять себе  людей  неудержимо  отдающимися похоти и  размножающимися,  как кролики, и  для поддержания своих размножающихся  поколений  устраивающими себе  в городах  заводы  с приготовлениями химической  пищи и живущими среди них без  растений и животных, —  почему не  представить  себе  людей  целомудренных,  борющихся с своими  похотями,  живущих  в  любовном  общении  с  соседями, среди плодородных полей,  садов, лесов, с прирученными сытыми друзьями-животными,  только  с  той  против  теперешнего их состояния  разницей, что они не признают  землю ничьей отдельной  собственностью,  ни  самих  себя  принадлежащими  какому-либо  государству,  не  платят  никому  ни  податей,  ни  налогов и  не  готовятся  к  войне  и  ни  с  кем  не  воюют,  а,  напротив, всё  больше  и  больше  мирно  общаются  народы  с  народами? […]

      И для того чтобы жизнь была такой, не нужно  представлять себе  людей  какими-либо  новыми  существами — добродетельными  ангелами.  Люди  будут  точно  такие  же,  как  теперь,  со всеми свойственными им  слабостями и страстями,  будут и грешить,  будут,  может быть,  и ссориться,  и прелюбодействовать, и отнимать имущество, и даже убивать, но всё это будет исключением, а не правилом, как теперь. Жизнь их будет совсем другою уже по одному тому, что они не будут признавать добром и необходимым условием жизни организованное насилие, не будут воспитаны злодеяниями правительств, выдаваемыми за добрые дела.

     Жизнь людей будет  совсем другою уже по  одному тому,  что не  будет  более  того  препятствия  к  проповеди  и воспитанию  в духе добра,  любви и покорности воле Бога, которое существует теперь при признании необходимости и законности правительственного насилия, требующего противного закону Бога, требующего  выставления  преступного  и  дурного  в  виде  законного и
доброго.

     Почему  не  представить  себе,  что  люди  своими  страданиями будут доведены до того, что  опомнятся  наконец  от того внушения гипноза, от которого они долго страдали, и вспомнят о том, что они сыны  и  слуги Бога и потому могут и должны повиноваться  только  Ему  и  своей  совести?  И  всё  это  не  только  не трудно  представить  себе,  но  трудно  представить  себе,  чтобы этого  не  было» (36, 361, 359 -360).

      Вот и весь «рай земной». Никаких вам сверхразумных требований “ангелоподобия” или иного совершенства людей, которые часто приписывают Толстому. Идеализм, правда, и даже с чертами мифа о былом «золотом веке». И аграрная утопия, несомненно… но – уж ОЧЕНЬ любезная всякому ясному разуму и чувствительному, человеколюбивому сердцу! В его описании – люди, стремящиеся быть лучше и ищущие высшей Божьей правды-Истины. Мирно трудящиеся и ПО-ХРИСТИАНСКИ относящиеся к собственности и к труду. А вовсе не «овладевшие» Царством Божиим и всеми земными богатствами, как предлагает на веру Г. Л. Ореханов. Толстой никогда и не настаивал на необходимости тех или иных конкретных форм ВНЕШНЕГО устроения будущей общественной жизни христиан. В предсмертной своей, неоконченной, статье «О социализме» -- даже отрицал возможность предвидеть таковые, как заблуждение социалистической и всякой революционаристской и реформаторской сволочи. Главное для него – именно состояние общественного СОЗНАНИЯ, его обращение к христианскому пониманию жизни.

      Наконец, скажем здесь, не в первый раз, о «делании глупостей», которое запрещают заповеди Христа – так выразился в книге «В чём моя вера?» Л. Н. Толстой, подав повод для спекуляций не одного Г. Л. Ореханова, но и ряда его предтеч в сатане. Давайте прочтём сперва всю мысль, из контекста которой Ореханов вырвал эти слова:

      «Учение  Христа  имеет  глубокий  метафизический  смысл; учение  Христа  имеет  общечеловеческий  смысл;  учение  Христа имеет и самый простой,  ясный,  практический смысл для жизни каждого  отдельного  человека.  Этот смысл можно выразить так: Христос учит людей не делать глупостей.  В  этом состоит самый простой,  всем  доступный  смысл  учения  Христа» (23, 423).

     Это – та часть, которую цитирует Г. Ореханов. А вот следующие за нею слова, им лукаво опущенные:

      «Христос говорит:  не сердись,  не считай никого ниже себя, — это глупо.  Будешь  сердиться,  обижать  людей,  — тебе  же  будет хуже.  Христос  говорит  ещё:  не  бегай  за  всеми  женщинами, а сойдись с одной и живи, — тебе будет лучше.  Ещё он говорит: не  обещайся  никому  ни  в  чём,  а  то  тебя  заставят  делать  глупости  и  злодейства.  Ещё  говорит:  за  зло  не  плати  злом,  а  то зло  вернётся  на  тебя  ещё  злее,  чем  прежде,  как  подвешенная колода  над  мёдом,  которая  убивает  медведя.  И  ещё  говорит: не считай людей чужими только потому, что они живут в другой земле,  чем  ты,  и говорят  другим языком.  Если  будешь  считать их  врагами,  и  они  будут  считать  тебя  врагом, — тебе  же  будет хуже.  Итак,  не делай всех  этих глупостей,  и тебе будет лучше» (Там же. С. 423 - 424).

     Из чтения с контекстом сразу понятно, что ни о каком «лучше» для животной личности человека, об УТИЛИТАРНОМ благе – речь здесь не идёт. Человеку никогда не становилось лучше «во плоти» и никогда не налаживалась, а, напротив, расстроивалась и иногда гибла его материальная земная жизнь – от следования тому, чему учил Христос. Но вот именно ЗДЕСЬ-то и нужно помнить человеку-христианину конечность и его жизни, и жизни всего мира, и выбирать торжество ВЫСШЕЙ ПРИРОДЫ, Бога над миром и ДУХА НАД ПЛОТЬЮ.

     Ореханов же приведённый нами отрывок трактует в своей книжке 2016 г. «Лев Толстой. Пророк без чести», как и в предшествовавшей ей монографии 2010-го, как именно проповедь «утилитарной морали», правил во имя земного счастья. Уж чья бы коровка мычала, господа бывые товарищи из РПЦ!..

    Одним из предшественников попа Г. Ореханова, использовавших данный отрывок для оглупления в читательских глазах Толстого-христианина был другой поп, А. Мень – советский, ещё времён «перестройки», публицист и миссионер. А. Мень не преминул в своей статье о Толстом («Богословие Л. Толстого и христианство») обозвать всё христианское проповедание Льва Николаевича «вылущенной» из целого ряда доктрин и сугубо «утилитарной» моралистикой и лживо настаивал на том, что именно на её основании, мол, «Толстой поднимает поистине титанический мятеж против всей культуры цивилизации в целом» (Цит. по: Толстой Л. Н. Четвероевангелие. – М., 2001. - С. 756).

     Оставим на совести давно покойного протоиерея и сам этот приём, и странную терминологию – «культура цивилизации»…

     Ореханов в сравнении с А. Менем, -- ГОРАЗДО хитрее и подлей. На стр. 186 и последующих за нею он НЕ ДЕЛАЕТ вывода по данной цитате, а… продолжает мутить своё дальше. (Кстати! Ещё один приём манипуляции читательским восприятием, так же активно применяемый П. Басинским!) Выводы же и мнения, сближающиеся или совпадающие с выводами и суждениями А. Меня – рассеяны далее Орехановым ПО ВСЕЙ КНИЖКЕ, «между строк» как бы подтверждая читательские впечатления от цитаты.

     А. Мень был честнее уже тем, что хотя бы не вырвал, как Ореханов, кусок текста из общего суждения Толстого и довёл цитату до конца:

     «…Христос говорит:  не сердись,  не считай никого ниже себя,  — это глупо.  Будешь  сердиться,  обижать  людей,  — тебе  же  будет хуже.  Христос  говорит  ещё:  не  бегай  за  всеми  женщинами, а сойдись с одной и живи,  — тебе будет лучше.  Ещё он говорит: не  обещайся  никому  ни  в  чём,  а  то  тебя  заставят  делать  глупости  и  злодейства.  Ещё  говорит:  за  зло  не  плати  злом,  а  то зло  вернётся  на  тебя  ещё  злее,  чем  прежде,  как  подвешенная колода  над  мёдом,  которая  убивает  медведя.  И  еще  говорит: не считай людей чужими только потому, что они живут в другой земле,  чем  ты,  и говорят  другим языком.  Если  будешь  считать их  врагами  и  они  будут  считать  тебя  врагом,  — тебе  же  будет хуже.  Итак,  не делай всех этих глупостей,  и тебе  будет  лучше» (23, 423-424).

     А теперь – взглянем на КОНТЕКСТ, в который вписано данное толстовское рассуждение. Это – одна из ключевых идей Толстого-христианина: люди, живя против истины Бога, становятся рабами, жертвами или подлыми, корыстными прислужниками «учения мира», мирских лжи и зла. И – страдают, и заставляют, борясь со страданием, страдать других… Отсюда – преступления, грабежи (вспомним тут убийство самого А. Меня!), ипотеки, судебные расправы и «месть в законе» по доносам, тюрьмы, казни, революционерство, террор, войны…

     Жить по Христу, по истине Бога – проще и радостней, ибо «иго его благо и бремя -- легко» (Матф. 11: 30). За 1800 лет христианства мучеников за Христа в живодёрском «цивилизованном» мире церковь не насчитывает и 400 тысяч, указывает Толстой, «но сочтите мучеников мира,  — и на одного мученика  Христа  придётся  тысяча  мучеников  учения  мира, которых страдания в сто раз ужаснее.  Одних убитых на войнах нынешнего столетия насчитывают тридцать миллионов человек. Ведь  это  всё  мученики  учения  мира… <…> Не мучеником надо  быть во имя  Христа,  не  этому учит  Христос. Он учит тому, чтобы перестать мучить себя во имя ложного учения  мира» (Там же, с. 424).

     И Мень, и Ореханов утаили от своих читателей этот контекст суждения Толстого об учении Христа. Для Меня, убитого как раз рабами мирской лжи и «слугами дьявола», сие – поистине символично и фатально…
      
     Что же касается «примитивизма» приводимой Менем-Орехановым цитаты… Во-первых, Мень в своей статье пропустил её начало, оторвал целый кусок от предложения:

  «Учение  Христа  ИМЕЕТ  ГЛУБОКИЙ  МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ  СМЫСЛ…»

     И сочинение Л. Н. Толстого «В чём моя вера?», как и «Соединение и перевод четырёх евангелий» -- ОТКРЫВАЮТ этот, признаваемый и постигнутый Львом Николаевичем, смысл!

     Какая ж тут «поверхностность»? какое «легкомыслие»? Да весь лоток теперешней церковно-православной литературы где-нибудь в Спасе На Гаражах не стОит не только ЛЮБОЙ СТРАНИЦЫ этих сочинений русского исповедника и спасителя Христа, но даже… пахнущего свежими опилками лотка для котика!

     Мень в конце 1980-х надеялся на НЕДОСТУПНОСТЬ для читателя этих писаний Толстого. А Ореханов теперь надеется – на ВАШИ, гг. читатели, лень и доверчивость!

    В завершение темы предоставлю высказаться  современному (публ. 2004 г.) исследователю, земляку моему и Льва Николаевича, туляку О. А. Дорофееву:

     «Тот, кто читал эту книгу Толстого <…>, поймёт, в чём тут дело. Один из излюбленных дидактических приёмов Толстого – постоянное повторение основной мысли, которую он хочет донести до читателя, которую хочет внедрить и в самую упрямую, в самую бестолковую голову. Он снова и снова возвращается к мысли с самых разных точек зрения, стараясь не упустить ни одного из возможных ракурсов. И вот, когда три четверти книги уже позади, в пятый или десятый раз возвращаясь к малым Христовым заповедям, он рассматривает их И С ЭТОЙ, самой простой, житейской точки зрения. <…> И наверное, как раз из опасений быть неправильно понятым именно в этом месте, скользком и соблазнительном для людей высоких книжных умонастроений, он и предваряет его словами, наполовину усечёнными Менем» (Цит. по: Толстой Л. Н. Закон насилия и закон любви. – М., 2004. – С. 92.[Предисловие]).

     А. Мень сократил преамбулу; Ореханов пошёл дальше и урезал ПОЧТИ ВСЁ ПОСЛЕДУЮЩЕЕ. А суждения, размазанные по его книге 2016 г. – по ходу, плагиат из давно покойного и подзабытого А. Меня… «Милое», однако, обращение «учёного» в рясе и с источником, и с безответным коллегой по «цеху»!
    
     Не делать и не говорить глупостей и гадостей – того, что обличает и Истина евангелий, и даже твоя совесть… Это не так уж много. Но на этом-то и сбивается в своей брошюре «Наши новые христиане» К. Н. Леонтьев, грешит по-человечески, как дитя своей эпохи. А Г. Ореханов – вводит эти сбои в статус истины, в СИСТЕМУ… Воистину, с XIX века церковь ЛЖЕхристианства «православия» поднаторела в служении обману – дьяволу сатане!

                * * * * *

      Со времён «В чём моя вера?» и неоднократно в позднейших сочинениях Толстой повторял, как истину, евангельские слова:

      «Ищите Царства Божия и правды его, и сия вся <мирские блага. – Р. А.> приложатся вам» (Мф. 6:33).

      Известнейшее, из финала романа «Воскресение»:

      «“Ищите  Царства Божья и правды его”, — а остальное приложится. А мы ищем остального  и  не  находим его и  не только не устанавливаем Царства Божия, но  разрушаем его» (33, 320).

      Главные губители дела Бога и Христа в мире, главные разрушители Царства Божия – не отдельные, простые, слабые и грешащие люди, а все участники и поддержатели СИСТЕМНО ОРГАНИЗОВАННЫХ насилия и лжи. Люди-идолы с особенными именованиями министров, полковников, профессоров, попов… Служители церкви (ложь) и государства (ложь и насилие). И столичный титулованный поп Г. Л. Ореханов – бесспорно, один из них.

                _______________________