Письмо моей давно умершей любимой

Здравствуй, моя родная, моя давно погибшая бедная Лена, Ленуша. Моё упущенное счастье, моя разбитая жизнь.
Ты физически всё ещё жива. Твоё тело ходит по земле, в том самом городе, где мы были так счастливы. Твоё тело зарабатывает деньги, с кем-то разговаривает, что-то делает, о чём-то беспокоится, что-то чувствует.
И я тоже хожу, с кем-то разговариваю, что-то делаю.
Мы физически всё ещё живы, хотя мне уже 57 лет, а тебе скоро будет 54.
Ты как-то сказала: «Моя жизнь долгая». Ты сказала это уже после своей смерти.

Когда твой дедушка в конце войны оказался в Венгрии, он влюбился в венгерку и остался с ней. Его жена, твоя бабушка, Тамара Николаевна, ждала мужа с войны. Она оставалась с двумя детьми. Во время войны она пристрастилась к курению. Она курила потом до конца жизни. Когда куришь, не так чувствуется голод. А ей нужно было кормить двух дочерей.
Она выкормила их. Но её душа погрузилась во мрак: она чувствовала, что муж не любит её, что он чужой ей, что она одна в мире. И она кормила дочерей, заботилась о них, даже баловала их – но не обращала на них внимания. Она была погружена в своё горе, в своё вечное одиночество.
Так росла твоя мама, Роза Сергеевна. Её баловали, но не любили. Она не знала в детстве настоящих человеческих отношений.
Когда я узнал Сергея Мисаковича и Тамару Николаевну, они уже были стариками. Как-то при мне Сергей Мисакович, твой дедушка, вынул из ящика стола фото дочери, Розы, в детстве. Они оба склонились над фото и заворковали: «Розаночка! Розаночка!»
И мне стало страшно. Я понял, как они относились к дочери: как к любимой комнатной собачке, как к забавной игрушке.
Когда Роза выросла, она вышла замуж за Бориса Шибалкина. Но он не был Борисом и не был Шибалкиным. Неизвестны ни его подлинное имя, ни фамилия.
Он был испанцем. Его родители погибли во время гражданской войны в Испании: они были республиканцами. Ребёнка (ему было, кажется, 4 года) вывезли на самолёте в СССР. Его отдали в семью члена партии – Шибалкина.
Это было партийное поручение.
Конечно, навязанного ребёнка никто не любил. Его добросовестно вырастили, выкормили, но он не знал в детстве человеческих отношений.
Страстью Бориса было подростковое самоутверждение. Доказать себе свою потентность, свою силу. Доказать, что я смогу, я сумею.
Роза тогда была красивая, и ему важно было доказать себе, что он сможет её завоевать.
Так они стали мужем и женой.
Но когда стали, цель Бориса была достигнута, и появились другие цели.
Я познакомился с ним через много лет после его развода с Розой. У него была уже вторая жена. Я увидел подростка. Он мог говорить только о себе, о своём самоутверждении. Он работал по нефти, в Нижневартовске, много зарабатывал. Это доказывало его потентность, его силу.
Больше ничего его не интересовало.
Этот несчастный человек, в раннем детстве потерявший родителей, оторванный от родины, выросший в чужой холодной семье и в чужой ему холодной стране – это глубоко трагическая фигура, ужасная судьба.
Он не принимал никакого участия в твоей жизни, хотя ты была его единственным ребёнком. Он твой отец формально. Биологический отец. Фактически ты, твой внутренний мир, твоё счастье – никогда его не интересовали.
Его интересовало только самоутверждение. Доказать себе, что я сильный, что я смогу. Только это.
Он не замечал ни тебя, ни свою жену.
Ты выросла без отца.
Нужно понять его и простить. Его судьба ужасна.
Этот человек, может быть, жив до сих пор. Биологически жив.
Когда Роза окончательно поняла, что муж, покорив её, перестал ею интересоваться, она решила избавиться от него.
У Бориса была язва. Ему пришлось лечь на тяжёлую операцию. Ему вырезали 2/3 желудка. Это очень тяжело и мучительно. После операции ему нужно было восстанавливаться.
Роза Сергеевна почувствовала, что это подходящий момент. Она сказал мужу, что не будет ему готовить: ей некогда. У неё дочь, работа. Пусть сам себе готовит.
Если бы она по-доброму, по-женски отнеслась к нему в этот момент, жалела бы его, ухаживала за ним, этот, в сущности, мальчик, не получивший в жизни ни капли любви, тепла, ласки, – стал бы ей действительно близким человеком.
И тогда другими стали бы и он, и она.
Но она оттолкнула его. И сделала это удивительно подло.
Потом она никогда не раскаялась в своём ужасном поступке. Уверен, не раскаивается и до сих пор, если она ещё жива.
Ты всё это наблюдала, впитывала. Ты не осуждала свою маму.
Впрочем, она была твой мамой только формально. Биологически. Быть мамой в человеческом смысле Роза Сергеевна не умела. Фактически ты выросла без мамы. Ты сирота.
Ты не знала в детстве человеческих отношений. Твои биологические родители друг друга не любили, не смогли, не пытались полюбить. Они были чужими друг другу и остались чужими. И ты выросла в этом, считая, что это нормально.
Твоя мама, Роза Сергеевна, очень энергичная, биологически сильная. Поскольку не состоялась её любовь, не состоялась её жизнь, она должна была как-то заполнить пустоту в своей душе. И она научилась это делать – за твой счёт.
Она тетешкала свою Леночку, баловала, страшно перекармливала. Ей нравилось, что это маленькое существо полностью зависимо от неё, полностью в её власти.
Так постепенно из Розы Сергеевны сформировалась  деспотка. Деспоту нравится иметь кого-то в полной своей власти. Деспот – ущербный человек. В душе у него пустота. Он пытается компенсировать её, полностью подчинив себе другого человека. Так, чтобы другой стал его куклой, его придатком, его частью, а он – Богом, полным хозяином другого. Тогда он ощущает свою иллюзорную значимость.
А тебе это нравилось. Тебе нравилось быть рядом с мамой, хотя ради этого надо было полностью отказаться от себя, от свой свободы. Но мама была защитой, она ласкала, она баловала. Нужно было только угодить ей, быть во всём ей покорной, исполнить любое её желание, - и сильная, заботливая мама делала жизнь Леночки лёгкой, беспечной и приятной.
Ты не знала в детстве ничего другого. И тебе очень нравилось такое беззаботное существование. Без любви, без свободы, без смысла, без цели – но лёгкое, доставляющее удовольствие.
Розе Сергеевне нравилось, что её Леночка умная, талантливая. Ты читала книги, играла на сцене, училась играть на пианино. И так, во многом, случайно, в твой душе появилось что-то человеческое. Его было мало, оно очень слабо держалось, оно было как растение без корней, но оно было.
Это было в тебе тогда. В тот год, это был всего один год, когда мы любили друг друга, были вместе. До нашей свадьбы.

Когда я спросил мою маму, зачем она вышла за моего номинального отца (я никогда не воспринимал его как близкого человека, а как абсолютно чужого, - даже тогда, когда мы жили в одной квартире), она сказал: «Хотела иметь свою семью».
Моей маме было 25 лет, когда её полюбил хороший человек, Алексей Иванович Шведов. Но она ему отказала. Она испугалась любви. Она не была к ней готова. У неё был комплекс: она боялась, что окажется несостоятельной в отношениях с мужчиной, но не осознавала этого. Она разрушила своё счастье.
Она жила тогда в Ваду-луй-Водах. Объяснение происходило там, возле какого-то крестьянского дома, на грязной, немощёной деревенской улице молдавского села.
Она могла быть счастлива, и я уверен, - была бы счастлива с этим человеком, по-настоящему её полюбившим. Но она сама разрушила своё счастье.
А потом вышла замуж за чужого, гадкого человека. И родился я.

Ты родилась от людей, которые не любили друг друга. Они соединили свои судьбы потому, что Борис вожделел красивую девушку Розу и непременно хотел одержать победу над ней, заполучить эту девушку, а она сдалась и позволила ему победить.
Ты родилась случайно. Тебя не должно было быть на Земле.
Ты не плод любви.
Но ты появилась.
Меня тоже не должно было быть на Земле. Я не плод любви. Я родился случайно. Мои родители не любили друг друга. Это была ошибка моей мамы.

На самом деле женщина может иметь ребёнка только от любимого человека.
Это самка, животное – может иметь детёнышей от кого угодно, от любого самца. А женщина нет.
Она может родить: биологический акт состоится. Для этого не нужна любовь, достаточно мужского семени, спаривания с самцом. Но это не будет ребёнок, а будет ублюдок.

Когда мы полюбили друг друга, мы были очень счастливы. Не только я любил тебя, но и ты любила меня. Мы были бесконечно одиноки и несчастны в детстве. И наша любовь друг к другу стала первым и единственным в нашей короткой жизни источником радости, света, душевного тепла.
Ты говорила: «Ты мой родной. Ведь ты мой родной, правда?» Ты говорила, что я «хороший друг». Ты говорила: «С тобой я знаю, куда я иду».
Я впервые в жизни поверил, что могу быть счастлив, что моя жизнь может быть осмысленна и полна.
У нас было ужасное детство. У меня оно было настолько несчастным, что я почти совсем его не помню. После 20 лет я ни разу не вспоминал о своём детстве.
А ты считала и, наверное, до сих пор считаешь, что детство твоё было хорошее. Ты радостно прыгала на коротком поводке у Розы Сергеевны, тебе это очень нравилось.
Как-то ты заболела. Я тогда был у тебя. Пришла Роза Сергеевна, кинулась к своей ненаглядной Леночке: «Леночка! Деточка!»
И вдруг у меня на глазах моя любимая исчезла, провалилась куда-то. Вместо неё я увидел блаженствующее существо, которое трудно назвать человеком.
Это было очень страшно.
Но я верил, что тогда, когда ты будешь жить с нами: со мной и моей мамой – ты постепенно изменишься. Человеческое в тебе усилится, вырастет – а животное уйдёт, исчезнет.
Так и было бы, если бы мы прожили жизнь вместе.

Мы были обязаны прожить нашу жизнь вместе. У мужа и жены – одна жизнь, а не две разные. Они – единое целое.
И когда их жизнь разбита, они отделены друг от друга – погибают оба.
Мы муж и жена перед Богом. Мы могли быть счастливы – только вместе.
Мы совершили самое страшное преступление. Мы разрушили, потеряли нашу любовь. А у нас она была: настоящая любовь. Такая любовь – редкая гостья на Земле. Хотя все люди всю свою жизнь мечтают о ней, призывают её, поют песни о ней, пишут стихи о ней. Но не умеют любить и проживают свои несчастные пустые годы на Земле без любви.
А у нас она была. Мы вряд ли заслужили это счастье. Нам повезло. Но мы не поняли, какой драгоценностью обладаем и безумно расточили, разбили и потеряли счастье, которое было у нас.
И если бы действительно после смерти существовал какой-то Ад, то нам там было бы самое место.

Человек, именно потому, что он человек, хочет быть Единственным. Прежде всего, для кого-то, для какого-то другого человека. Ему нужна уверенность, что вот этот другой человек – Единственный для меня на Земле. Я для него всё: он не может без меня. И он (или она) для меня – Всё.
И когда есть эта духовная связь, человек восполняется – и он счастлив. Каждый день становится другим, каждое простое действие, каждое слово – приобретают значение.
И это было у нас, тогда, в короткий, как мгновение, период нашей любви. И была надежда.
Только тогда была счастлива ты, и был счастлив я. Разница только в том, что я это понимаю, а ты нет, - но это несущественная разница.

Когда я сделал тебе предложение, я не понимал, на что иду. Я понимал, что люблю и любим, что мы должны быть вместе. Но не понимал тебя во всей твоей сложности. И, что ещё хуже, не понимал и себя, своих слабостей.
В начале дела нужно всё рассчитать. Этого расчёта не было. Я поторопился, не созрев, не понимая, чего требует от меня этот вызов жизни. И ты согласилась.
Почему я допустил эту ошибку?
Моё человеческое формирование началось в 20 лет. И в 25 лет я не был зрелым взрослым мужчиной. Я был ещё подростком, но не понимал этого.
Ведь до свадьбы у нас, вроде бы, было всё хорошо. Да, было что-то в тебе, что меня тревожило. На самом деле, во мне самом было то, что должно было тревожить меня ещё больше, но я этого не замечал.
Совершенно одинокий в детстве, глубоко несчастный, я сильнейшим образом привязался к тебе и стал зависим от тебя. А муж не должен зависеть от жены.
Давно сказано: «Жену своей любите, но не давайте ей власти над собой». Муж должен быть авторитетом для своей жены, как учитель – для своих учеников.
Я не был для тебя авторитетом. Ты ощущала мою огромную привязанность – и не ценила нашу любовь.
Ты тоже не была взрослой.
И ты сначала не соглашалась. Ты говорила, что тебе рано выходить замуж.
Но потом ты согласилась.
Не потому, что пожалела меня.
В то время ты часто бунтовала против Розы Сергеевны. Как у всех в этом возрасте, у тебя было стремление к свободе, но не было умения быть свободной. Ты устраивала маме дикие скандалы, с воплями, выбрасыванием одежды из шкафа, доведением себя до невменяемого состояния. Ты говорила, что она часто посылала тебя матом.
И ей это надоело.
Ей хотелось пожить на свободе, одной, без тебя.
И ты это почувствовала.
И поэтому согласилась.
У тебя есть парапсихологические способности.
Я помню, как однажды я в Одессе, один в пустой квартире моих родственников, попал в неприятную ситуацию. И когда я вернулся в Кишинёв, ты сразу спросила, что со мной случилось, и точно назвала дату и время.
Так же ты чувствовала любое желание Розы Сергеевны, раньше, чем его начинала осознавать она сама.
А угодить Розе Сергеевне, исполнить любое её желание – это был у твой главный инстинкт, выработанный в раннем детстве.
Ты делала это автоматически, бездумно, как животное.
Да ты и была животным, в этом смысле. И остаёшься до сих пор.
Но потом, когда ты переехала к нам, ты почувствовала психологический дискомфорт.
Раньше, когда мы встречались, всё моё внимание было отдано тебе одной. И тебе это нравилось. Теперь я начал работать. Я увлечённый творческий человек. Моё внимание переключилось на работу, и это тебе не понравилось.
Твоё отношение ко мне изменилось. Теперь, когда мы жили вместе, тебе хотелось найти во мне улучшенный вариант Розы Сергеевны. Но я совсем не соответствовал этому безумному представлению, которого ты сама не осознавала.
У тебя изменились отношения с моей мамой, твоей любимой учительницей и классным руководителем. Раньше они были хорошими, но поверхностными. Теперь оказалось, что «уважаемая Людмила Ильинична» - сложный человек. Она всё делала на кухне сама и фактически не подпускала тебя ни к чему, из-за чего ты не чувствовала себя дома, а ощущала себя, скорее, в гостях, и это тебя раздражало. Но «уважаемая Людмила Ильинична» была сильным человеком, а ты нет, она была авторитетом для тебя, ты не могла понять, в чём дело, и не умела противостоять ей.
Я же этого не замечал, а когда заметил, было уже поздно: ты уже ушла.
Сама эта ситуация требовала от тебя чего-то нового, чего ты не умела, и это тоже создавало дискомфорт. Я не помог тебе: не умел и был занят работой. Не осознал, что тут серьёзная проблема, именно моя, и я её должен решать.
Я в этом смысле ненормальный неадекватный человек, как и многие т.н. «творческие» люди. Таким людям свойственно с головой уходить в своё дело, не замечая ничего другого, даже своих близких. Это сумасшедшие. Их зрение устроено так, что они видят только дальних, но не видят ближних: они страдают дальнозоркостью.
Я должен был помочь тебе. Но ты не просила, потому что и не сознавала, в чём дело, и я ничем тебе не помог.
Ты продолжала и у нас выплёскивать свои эмоции таким же образом, как привыкла всегда. Но для меня это было дико, и я не знал, как себя вести. Однажды, когда ты устроила дикий скандал с выбрасыванием вещей из шкафа, истерикой, слезами, я зачем-то ушёл на кухню. Ты очень обиделась. И потом говорила, что я ушёл «к своей маме».
Но я просто не знал, что делать. Я очень ранимый и с чувством собственного достоинства. Я не умею скандалить. Моя мама ни разу за всю жизнь не повысила на меня голос.
Тебе же хотелось ответной реакции, но я не мог её дать.
Тебе было плохо. Я должен был подойти, обнять тебя, поцеловать и пожалеть.
Я виноват, что не сделал этого.
А в это время, когда ты чувствовала, что что-то не так, и не знала, как быть, Роза Сергеевна уже отдохнула от тебя. И ей захотелось, чтобы ты вернулась. Чтобы Леночка снова была рядом, чтобы снова тетешкать её, заботиться, баловать и защищать. И ты сразу почувствовала это и побежала к ней.
Прошло 4 месяца. Ты не жила дома. Я пытался с тобой поговорить, но ты не слушала, отвечала, что для тебя наша любовь не что-то особенное, а обычное, что тебе хорошо со всеми мужчинами. Ты ходила к Коле, с которым тебя ничто не связывало, кроме сексуального наслаждения.
Ты нагло заявляла мне, своему мужу, единственному человеку на Земле, которому ты была по-настоящему нужна, который тебя любил и жалел, что будешь делать всё, что захочешь. Что главное для тебя – наслаждение.
Сладкие конфетки, вишни под дождём. Так ты это называла.
Мне нужно было вести себя твёрдо, по-мужски. По отношению к своим ученикам я тогда уже научился так себя вести. Но с тобой – не смог.
Я виноват. Я не смог соответствовать своей новой роли – мужа и главы семьи. Я ещё не созрел тогда.
Я очень мучился. Я чувствовал, что не могу жить без тебя, и не знал, что делать, как тебя вернуть. Я весь извёлся от этого.
И я всё реже видел тебя. Когда мы встречались, это была уже не ты. Жестокая, бездушная, эгоистичная, больше похожая на животное, чем на человека.
Я не понимал, где же моя Лена. И эти переходы часто происходили прямо у меня на глазах, мгновенно. Вот ты настоящая, какой я тебя любил, и вдруг ты исчезаешь – и в твоём теле оказывается эта ужасная тварь, комнатная собачка Розы Сергеевны, аморальная, пустая, ни с кем и ни с чем не желающая считаться. Для которой есть только одна ценность – удовольствия, наслаждения. Любые. Неважно, с кем.
Которой важно только одно: сохранить своё место при Розе Сергеевне. Где ничего не нужно решать самой, нет никаких проблем. Где ничему не нужно учиться. Никуда не нужно идти. Не нужно трудиться. И где поэтому так хорошо, так прекрасно.
Ты не понимала, что в этот момент перед нами стоял выбор, тот, который стоит перед каждым человеком на Земле.
«Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие».
Жизнь – это развитие, взросление, движение вперёд. Но ты вернулась назад, к Розе Сергеевне, в свой детский мирок. Ты выбрала смерть.

Последний раз я говорил с тобой, когда тебе было 46 лет. По скайпу. Самые близкие люди на Земле мы один раз разговаривали по скайпу, единственный раз – за последние 30 лет.
Ты сказала: «Я живу интересами своей мамы и своей работой».
Но жить чужими интересами нельзя: у взрослого человека должны быть свои интересы.
А работу свою ты давно бросила, предала её.

Как-то, накануне Нового года, когда мы уже были женаты, но ты жила у Розы Сергеевны, ты позвонила мне, измученному, истерзанному, не знавшему, как спасти нашу любовь, как вернуть тебя. Ты сообщила, что приехала Надя, твоя пустая и легкомысленная подружка, и вы придёте ко мне встречать Новый год. Повеселиться, поплясать.
Я ответил, что нам лучше разойтись. Не знаю, как они вырвались у меня, эти безумные слова. На самом деле это было для меня страшнее смерти. На следующий день я извинился перед тобой, но ты уже ничего не слушала.
Мне следовало согласиться. А когда ты пришла бы, серьёзно с тобой поговорить. Сказать, что ты разрушаешь своё счастье, разрушаешь свою семью.
Я не догадался этого сделать.
Это ужасное свойство было характерно для меня всю жизнь. Я вёл себя импульсивно и вредил себе. А догадывался, как надо было себя вести, когда было уже поздно.
В этом сказалось моё ужасное, одинокое, несчастное детство.
Когда мне было 23 года и я полюбил тебя, мне казалось, что оно преодолено. Но это было не так. Да, я научился общаться, дружить, почувствовал себя уверенней, я нашёл своё дело. Но далеко ещё не стал таким, каким должен был стать. У меня были иллюзии: они очень помешали. Не было трезвости в оценке своих возможностей.
Впрочем, стать таким человеком, каким я хотел и должен был стать, я мог только с твоей помощью, только благодаря тебе.
Один человек – это всегда только половина человека.
И я стал бы таким. Если бы мы прожили жизнь вместе.
А без тебя – не сумел.

Наверное, тебе кажется, что я обвинял и обвиняю в происшедшем тебя. Так, как ты всегда обвиняла меня.
В 46 лет ты сказала, что не могла не уйти от меня, потому что ты страстная, и я тебя не удовлетворял. Ты имела в виду сексуальное удовлетворение.
Само убеждение, что муж существует для сексуального удовлетворения жены и ни для чего иного, конечно, безумно. Но ты ушла к Розе Сергеевне. И остаёшься с ней до сих пор. Спустя 30 лет.
Роза Сергеевна удовлетворяла тебя.
Нет, я никогда не считал, что ты во всём виновата. Я считал, что виноват я. Мы оба были безумны.
Но дело не в этом. Мы ведь были единым целым. Наши души соединились.
Многие люди, видевшие нас тогда, понимали, что они видят чудо. Что это та самая Настоящая Любовь, редкая гостья на Земле.
В нашем подъезде жила женщина-музыкант. Прагматичная еврейка. Она сама любви не знала. У неё был удобный, практичный муж, которым она была довольна.
Однажды она видела, как мы с тобой вышли во двор вместе – вынести мусор. До контейнеров нужно было пройти 50 метров. Мы шли, взявшись за руки. Нам не хотелось расставаться.
И она, ничего подобного не знавшая и никогда такого не видевшая, поняла, что это такое, и сказала мне об этом.
Но когда мы теряли друг друга, когда всё рушилось, все, абсолютно все, кто нас знал, вели себя максимально безумно: так, будто им хотелось, чтобы мы потеряли друг друга.
Так вели себя мой лучший друг Миша, так вела себя Лена Кушнир, так вели себя наши мамы.
Наши мамы-вампирши. Которые родили нас только для себя.
Когда я пришёл к тебе той ужасной ночью, а ты была у Розы Сергеевны, и уже легла, ты спросонья нежно обняла меня и сказала: «Вадюша!» - но я был в невменяемом состоянии. Я потребовал, чтобы ты оделась и шла домой.
Тебе нужно было вспомнить, что я твой муж, что ты не была дома полгода, без всякой причины, но рядом была Роза Сергеевна, а ты уже проснулась. Ты стала угрожать мне, обещала сказать своему отцу. И я ударил тебя.
Я мягкий человек, даже слишком. Вообще, когда мужчина бьёт женщину, тем более, любимую женщину, свою жену, это проявление не жестокости, а слабости, внутренней боли, это эмоциональный срыв.
Впрочем, это не оправдание. Я не должен был ночью приходить, но я уже был сам не свой. Я измучился. Как я потом понял, я сам уже подсознательно хотел взорвать эту ненормальную ситуацию, разорвать всё, так мне было больно.
Так делать нельзя было. Разговаривать нужно было спокойно и твёрдо. Но я тогда на это способен не был.
И не уверен, что способен и сейчас. Ведь я провёл все эти годы без тебя. Без тепла, без любви. Совсем один в целом мире.
Можно и нужно требовать от человека самообладания, но сначала нужно его согреть любовью.
Потом вы с Розой Сергеевной зачем-то подали в суд, хотя нам нечего было делить. Но вам нужно было это сделать именно через суд. И в суде я увидел то ужасное существо, которое поселилось в твоём теле, а тебя уже совсем не было. И это страшное существо сказало голосом обиженной капризной маленькой девочки: «Я не хочу с ним жить!»
И суд согласился: не хочешь – не надо.
Два года после этого я ждал тебя. Ждал каждый день. Я был болен, чуть не умер, и врачи не могли понять, что со мной. Ведь мне было всего 26-27 лет.
Но ты не пришла. Не позвонила. Не написала.
Ты уехала в Сибирь, в Нижневартовск, где тогда жил твой т.н. «отец» со своей второй женой.
Ты сбежала. Может быть, тебе казалось, что сбежала от меня. На самом деле ты была в ужасе от своих безумных и подлых поступков, от того, что ты своими руками и без всякой причины разрушила свою семью, свою любовь, своё собственное счастье, свою жизнь.
Но признаться себе в этом, осознать это ты никогда не была способна.

В Нижневартовске ты жила в квартире своего отца. Видимо, это была однокомнатная квартира. Как-то, в тридцатиградусный мороз, ночью, жена твоего отца решила выгнать тебя на улицу. Что в это время делал твой «отец», не знаю.
Ты уехала от них – в Сургут, где тебе предложили работу.
Ты была дефектологом. Ты любила эту работу. Она соответствовала твоему призванию и способностям. Ты тоже была прирождённым творческим человеком, как и я. Тебе нравился детский сад в Сургуте, ты там работала хорошо.
Но ты была там совсем одна.
И скоро вернулась в Кишинёв, к Розе Сергеевне.
Ты говорила, что Роза Сергеевна попала в ДТП, что её нужно было спасать. Может быть. А может быть, ей просто нужен был предлог, чтобы ты вернулась к ней. Я не знаю. А тебе нужен был предлог, чтобы вернуться.
И ты вернулась, хотя в Сургуте ты жила, пусть и одиноко, но по-человечески.
Я не поехал за тобой в Нижневартовск. Я уже не верил, что смогу достучаться до тебя. Я отчаялся.
Но всё равно ждал, ещё долго ждал.
А потом перестал ждать.
И решил жить один.
Это тоже было безумное, импульсивное решение.
Но я не понимал этого тогда.

Когда ты вернулась к Розе Сергеевне, ты бросила и свою работу. Предала и её. Кто сказал «А», должен сказать и «Б». Это было неизбежно.
Предав свою любовь, ты предала и своё дело.
Роза Сергеевна всегда считала жизненным успехом – деньги. И она решила устроить тебя в банк. Ты на это согласилась.
С тех пор ты занимаешься этим: этой мышиной вознёй – только ради денег. Хотя ты любила свою работу, и ты способный человек.
Работа не то, что служит нам, не то, что существует для нас. Работа – это Служение. Мы должны служить своей работе. Стараться достичь высокого уровня мастерства, принести пользу. Именно такое Служение нужно человеку.
У тебя были в ранней молодости и Любовь, и Настоящее Дело, которое ты сама выбрала. Ты долго училась в институте.
Но ты бросила, предала всё то, что нужнее всего для человека.
Потому что ты решила остаться навсегда комнатной собачкой Розы Сергеевны. А для этого тебе ничего не нужно было, кроме умения угодить Розе Сергеевне, а оно у тебя было ещё в раннем детстве.
И ты довольна своим выбором.
Смерть оказалась для тебя привлекательнее жизни.

Бедная моя, ты почти совсем не знала настоящей человеческой жизни. Ужасное детство. Потом ты пыталась подружиться со своим двоюродным братом, но как ты ни старалась, он остался равнодушным к тебе – и это тебя больно ранило. Как мне было жалко тебя, ранимую, одинокую, когда ты рассказала мне об этом.
Я понимал тебя, я очень хотел, чтобы ты была счастлива. Но нельзя сделать человека счастливым против его воли. Ты сама всё разрушила.
А я был слабым, и не смог удержать тебя.

В книге Астрид Линдгрен «Рони – дочь разбойника» есть такая сцена. Рони слышит голоса из подземного царства. Гномы зовут её сладкими голосами, чтобы задушить. Но её любимый, Бирк, удерживает Рони от безумного шага, когда она уже готова броситься на эти зовущие к смерти голоса. И он твёрдо держит её, а потом она приходит в себя.
Вот этой твёрдости мне и не хватило.
Я не сумел удержать тебя.
Я виноват в том, что ты погубила себя.
Да, человек часто бывает безумен, и его должен удержать от саморазрушения кто-то близкий.
Я стал бы сильнее, твёрже – со временем. Но только, если бы ты была со мной.

Потом ты родила, как ты это называешь, «сына» - от чужого тебе человека. Хотя у тебя был любимый человек.
Так наш ребёнок, который должен был родиться, не родился. А родился тот, который не должен был родиться.
Этого бедного человека, за которого ты формально вышла замуж, вы с Розой Сергеевной вскоре прогнали.
Это была часть твоего договора с Розой Сергеевной. У тебя тоже должна быть живая куколка, комнатный щеночек, которого можно тетешкать, заполняя пустоту своих дней. И Роза Сергеевна честно выполнила договор.

Я очень люблю свой родной город, Кишинёв. В Кишинёве я всегда чувствовал себя хорошо.
Трудно объяснить, что такое для человека родина. Это как семья, как близкие люди. Родина помогает, поддерживает просто тем, что она есть. Дышать воздухом родины, ходить по родным улицам – благотворно.
Но я уехал в Россию. Потому что мне было слишком больно. Мне хотелось куда-то уехать.
Это было ошибкой.
Да, в России говорят на моём родном языке. Да, я учитель русского языка. Но, как оказалось, это чужая и враждебная мне страна.
Приехать в неё легко. Вырваться потом – почти невозможно.
В России меня постоянно травили, увольняли с работы.
Ты как-то спросила меня, почему меня увольняли. Тебе было приятно узнать об этом: ведь это доказывало твою правоту. Ты ведь бросила меня. Выходит, правильно сделала.
Но меня увольняли потому, что я уехал из Кишинёва, где ничего подобного не было, и потому, что у меня не было близкого человека, не было эмоциональной поддержки, не было семьи. Работа стала сверхценностью, я нервничал и допускал ошибки.
Я очень любил свою работу. Я способный педагог. Мог бы работать на том же уровне, что мои учителя в педагогике: Макаренко, Сухомлинский. Но – почти ничего не сумел сделать: из-за постоянной травли.
Сейчас я доживаю свою мучительную жизнь в квартире, купленной на деньги от проданной в Кишинёве квартиры моей мамы. Это её квартира. Я сижу сейчас за письменным столом, который стоял в нашей с тобой комнате. Сплю на диване, на котором много раз сидела ты: на стене висит фотография, где ты – на этом диване, это было больше 30 лет тому назад.
В кухне стоит та самая мебель, которую моя мама купила на нашу свадьбу. Мой платяной шкаф я помню с 10 лет.
А мне почти 57 лет, я уже старик.
Я ничего не заработал. Хотя очень любил свою работу, хотя я хороший профессионал.
Я совсем один во всём мире. В комнате со мной – только маленькая собачка, моё единственное близкое существо. Вся моя работа – уроки по скайпу, и я в состоянии заработать  только себе и Щенке на еду.
У меня давно нет надежды, нет перспектив.
Я прожил не свою жизнь.
Моя жизнь осталась в Кишинёве. Я должен был прожить её вместе с тобой, и она была бы совсем другой. Я был бы уважаемым педагогом, спокойно работал, у меня было бы множество учеников.
Я не изменил своему призванию, но не сделал и тысячной доли того, что мог бы сделать в жизни, в своей профессии.
Я сам виноват в этом.
Но и ты несёшь ответственность за мою мучительную, исковерканную жизнь. Ты моя жена.
Но это ещё не самое страшное. Гораздо ужаснее то, что ты сделала с собой.
Ты отказалась от любви, от любимого человека. Ты отказалась от любимой работы. Ты отказалась от возможности иметь свою семью. Мы могли бы иметь ребёнка, но ты отказалась от этого и родила – вернее, выродила – этого бедного мальчика, который вырос, не зная любви, человеческих отношений.
То, что ты сделала с собой, в тысячу раз ужасней того, как ты поступила со мной, - хотя это, в сущности, одно и то же.
У тебя совсем нет способности к духовной ориентации, а у меня она хорошо развита. Я очень непрактичный, не умею принимать прагматически правильные решения, а ты умеешь. Мы должны были жить вместе и помогать друг другу.
Тогда твоя жизнь приобрела бы цель и смысл: «С тобой я знаю, куда я иду», - так ты говорила. Это правда. Определять духовные ориентиры, стратегические цели умел только я.
Но ты бросила меня. Одна ты принимала самоубийственные решения и закономерно духовно умерла, не достигнув даже 30 лет. Без меня ты была обречена.
Без любви, без близкого человека, без семьи, без своей работы – ты вернулась в то ужасное, поистине адское, состояние, в котором пребывала в детстве. Когда была в полной власти Розы Сергеевны.
Твоё детство было ужасно. Это был ад земной. Но ты всегда считала его раем.
Фактически ты даже не столько духовно умерла в 30 лет, сколько отказалась родиться. Ты забралась обратно в лоно Розы Сергеевны, и она была не против. Там тесно, темно, но тепло и хорошо, и не нужно ничего делать, ни о чём заботиться. Всё за тебя делает она, твой Бог земной, твоя хозяйка.
Она решила, что ты будешь работать в банке. Поближе к денежкам, чтобы побольше их нагрести для Розы Сергеевны, которая любит деньги и считает их главным мерилом жизненного успеха. Ты покорно подчинилась, хотя работу дефектолога любила, хотя ты способный человек.
В 46 лет, когда мы разговаривали по скайпу, ты объяснила своё решение: в Кишинёве ездить на работу в садик слишком далеко, а, кроме того, твой двоюродный дедушка в Армении был математиком, поэтому тебе на роду написано работать в банке.
Так ты объяснила то, что предала своё любимое дело, которому должна была служить всю жизнь.
Моя мама, когда я спросил её, уже в конце её жизни, когда она умирала, не жалеет ли она о том, что отказала единственному человеку, который любил её по-настоящему, – Алексею Ивановичу Шведову – сказала, что не жалеет. «Русский! Что сказали бы наши родные!» - так ответила она.
На самом деле её совсем не интересовала национальность этого человека. И это объяснение не менее безумно.
Если я прожил не свою жизнь, в чужой, враждебной мне стране, меня били и гнали, я ничего не достиг, остался не развитым как человек, в чём-то – подростком, страшно страдал от одиночества всю жизнь – но всё-таки был живым, то о тебе нельзя сказать и этого.
Ты давно умерла. Но сама не заметила этого, потому что была такой в детстве. Это состояние ты считала и считаешь нормальным для себя, и оно тебе всегда нравилось.
Мёртвым быть хорошо. Быть беспечным, беззаботным.
«Безумствовать», - так ты это называла.
Хорошо быть безумной, - так ты всегда считала.
Как-то давно ты сказала: «Ты нормальный, а я ненормальная, но я всё равно буду делать всё, что хочу».
Нет, безумным быть не так уж хорошо. Безумный губит себя, сам того не замечая.

Когда тебе был 21 год, ты придумала себе прозвище – «Шпунтя».
Ты могла бы заметить, что я ни разу тебя так не назвал, и мне было неприятно, когда тебя так называли другие.
А тебе это прозвище нравилось.
Но «Шпунтя» - это собачья кличка. Человека так называть нельзя. Шпунтя – это забавная, кудлатая, маленькая собачка.
Ты придумала эту кличку себе сама. Тебе всегда больше всего нравилось быть комнатной собачкой Розы Сергеевны. И ты осталась ею навсегда.
Я же женился не на комнатной собачке Розы Сергеевны, а на Лене. Моей Лене. И ты убила её в себе. Она мешала тебе беззаботно прыгать на коротком поводке у Розы Сергеевны.
И я остался один. Одинокий на этой холодной Земле.
Потому что ты была для меня Единственной. Таково свойство настоящей любви.
Жалею ли я о том, что полюбил тебя? Я мог бы выбрать другую девушку, сделать более прагматичный, разумный выбор.
Нет, я не мог этого сделать. Мы были предназначены друг для друга. У меня не было выбора. Я полюбил тебя, потому что Единственной в мире для меня была ты, а для тебя Единственным в мире был я.
Это не было ошибкой.
Страшной, трагической ошибкой было то, что мы не смогли удержать нашу любовь, потеряли её.

В нашей комнате стояла кадка с китайской розой, купленной к нашей свадьбе.
Мы с мамой уехали, квартиру сдавали. Потом вернулись. Жильцы не поливали розу, и она погибла.
Эта роза – символ нашей любви. Она должна была расти, стать большой и прекрасной, дать много цветов и плодов, принести радость нам и другим людям.
Но мы вели себя безумно и погубили её в самом начале.
Нам нет оправдания.

В квартире моей мамы висит фотография, которую она любила, и я раньше её любил. Это её портрет. Недавно я зашёл туда и посмотрел на неё. Я увидел девочку. Искреннюю, добрую – но девочку. Но девочка не может быть матерью.
Роза Сергеевна, разумеется, тоже не способна быть матерью. Она даже не девочка, она – животное. Самка. У неё есть материнский инстинкт. Только у животных он ослабевает, когда детёныш подрастает, а потом и вовсе сходит на нет. А у неё он остался навсегда, потому что ей нечем оказалось заполнить свои дни, кроме как тетешканьем своей Леночки, своей куколки.
Она похожа на медведицу, кормящую своего медвежонка.
Когда я попросил кишинёвскую журналистку Марину Иримчук позвонить тебе, трубку подняла Роза Сергеевна. Они сказали друг другу несколько слов. Марина, по её словам, услышала голос «усталый и неприятный» - и отказалась звонить ещё раз.
Она, не видя её, по голосу, безошибочно определила, с кем имеет дело.
Ты видела её и видишь каждый день, но фактически никогда не замечала, не видела её. Потому что ты её часть. Как ребёнок, находящийся в утробе матери, не может знать, какая его мать, а только потребляет её тепло, по его жилам струится её кровь, - так и ты не знаешь, кто такая Роза Сергеевна, твой Бог земной.
А Роза Сергеевна на редкость ничтожная и подлая. Она удивительно подло поступила по отношению к своему единственному близкому человеку, своему мужу, вынудив его уйти, оставив ей квартиру и всё, что в ней было. Она высосала все жизненные соки из своего единственного ребёнка, разрушила твою ещё толком не возникшую семью, воспользовавшись твоей зависимостью от неё, сформированной в раннем детстве, использовав свою власть над тобой.
Вот и всё, что она сделала на этой Земле. Нагадила своему мужу и задушила свою дочь.
Такой след она оставила на Земле.
«Розаночка! Розаночка!»
Моя мама была во многих отношениях достойным человеком. Но по отношению ко мне вела себя так же безумно, как Роза Сергеевна по отношению к тебе.
Она родила тебя только для себя. И моя мама родила меня только для себя.
И мы не смогли освободиться, вырваться из этого плена.
Мы сами виноваты.
Мы сами погубили себя.

Почему мы были безумны? Ты, я, моя мама, Роза Сергеевна?
От одиночества.
У Розы Сергеевны никого не было, кроме тебя. Только тобой она могла заполнить свои дни.
У моей мамы никого не было, кроме меня. Поэтому она не хотела меня отпускать, отчаянно цеплялась за меня.
У меня не было ни одного близкого человека, кроме тебя. И я так боялся тебя потерять, что действительно потерял.
У тебя никого не было, кроме меня, хотя ты этого никогда не понимала.
Твоя мама никогда не была способна быть матерью. Твой отец не был твоим отцом: он не участвовал в твой жизни, был к тебе равнодушен.
Бедная, как это ужасно.
И моё детство было ужасным.
Мы были слабыми и не готовыми к жизни.
Сейчас, когда наш скорбный земной срок подходит к концу, нам нужно подвести печальный итог.
Я мог бы стать выдающимся педагогом, но не стал. Ты могла бы стать женой, матерью, хорошим дефектологом, другом и поддержкой для многих – но не стала.
Нам лучше было не рождаться на свет, раз мы не стали теми, какими должны были, обязаны были стать.

Больше 30 лет влачиться по Земле, среди чужих людей, без любви, без понимания, без ласки. Как это ужасно.
А ведь у меня была любимая, была ты. Каждый день с тобой был бы огромным счастьем: и для меня, и для тебя. Каждая мелочь приобрела бы особый смысл. В каждом из нас зажглось бы Солнце, которое осветило бы и согрело не только нас самих, но и многих людей.
Мы ничтожества и преступники.
Мы не имели права терять этот Божий дар.
И мы справедливо наказаны за свой страшный грех, за своё преступление.

Ты, может быть, думаешь, что я виню только тебя в своём несчастье? Нет. Я понимаю и всегда понимал, что сам виноват ничуть не меньше тебя.
Но не в этом дело. Судить нас должны не мы сами.
Я был безумен, думая, что смогу прожить свою жизнь без тебя, пусть и не счастливо, но достойно.
Даже это оказалось невозможно.

Если отделить друг от друга сердце и лёгкие, они погибнут. Они живы только вместе. Они не могут существовать друг без друга.
Но ты и не стремилась жить, что-то решать самой, строить семью. Тебе это было не нужно.
Ты знала, что в любой момент можешь вернуться назад, к Розе Сергеевне.
Наверное, тебя надо было увезти куда-то в Сибирь. Чтобы не было возможности вернуться.
Но я не понял этого тогда, а потом было уже поздно.

Без меня ты просто повторила сценарий Розы Сергеевны: нелюбимая работа только ради денег, подлости и ложь для самооправдания, замученный единственный ребёнок.
Без тебя я просто повторил сценарий моей мамы: любимая работа, но ничего больше, - без семьи, без детей.
Мы прожили не свою жизнь, нас протащили, проволокли не нашими путями.
Наша жизнь была бы совсем другой, но её не было. А то, что было, - это не наша жизнь.
Эти две безумные женщины съели нас, своих детей, скушали – и продолжили себя в нас, а мы позволили им это сделать.

Ты никогда не догадывалась об этом, но то, что человек ещё жив физически, не значит, что он и в самом деле живой. Человек – духовное существо.
Без любви, без смысла, без близкого человека, без тепла, без света – он умирает.
Он может продолжать функционировать как биологическое существо и социальная единица.
Но он мёртв.
Бедная моя, я плачу над нами обоими.

Сегодня утром была очень странная погода. Я не видел такой раньше. Трагическая и траурная.
Темно, хотя давно должен был начаться рассвет. Мутное небо, густой туман, всё мрачное, серое. А потом пошёл снег. И снега такого я не видел никогда. Это были не снежинки, а огромные хлопья, комки снега, разной формы, до нескольких сантиметров в длину, и летели они густо-густо, тут же таяли на земле, и она стала совсем чёрной. И ветра не было.
Это было очень страшно.
Я часто вижу нас: тебя и себя – в нашей квартире, которой не было, с детьми, которых тоже нет. Это хорошая, но простая квартира, и мы все счастливы, согреты любовью, наши души наполнены долгим совместным трудом, радостью, мы достойные люди.
Этого ничего не было.
На самом деле я сижу в квартире в старом деревянном доме, больше похожем на барак или сарай. Я совсем один, у меня есть только собачка, Щенка. И ту я хочу пристроить, потому что она молодая, ей долго жить, а я стар и болен.
Моя работа – это уроки по скайпу. Иногда ученик приходит ко мне домой. Другой работы для меня больше нет. И уже давно. Я почти ни с кем не общаюсь, у меня нет друзей.
Я бесконечно устал от всей своей жизни. Мне 57 лет. У меня немеет и холодеет левая нога, у меня сердечная недостаточность, спаечная болезнь, фиброз печени, гепатит С. Я старик.
Моя жизнь постепенно мелеет и уже превратилась в тоненький-тоненький, едва различимый ручеёк.
Но так не должно быть. Жизнь человека, как река, должна становиться всё более полноводной, разливаться вширь. Тогда и умирать не страшно, когда дело сделано, человек состоялся и совершил всё, что должен быть совершить на Земле. И тогда он упадёт на землю, как спелое яблоко, и другие люди с благодарностью вспомнят о нём.
А мы…
Мы, не созрев, давно уже пали и сгнили.
Ты сидишь сейчас в своём доме, роскошном доме, в богатом квартале Кишинёва. Дом этот куплен на деньги, которые ты получила в банке, предав свою любимую работу. Ты гордишься тем, что вы с Розой Сергеевной построили этот дом. Ты называешь себя «Маленькой хозяйкой большого дома».
Хотя хозяйка не ты, а Роза Сергеевна.
Хотя это не дом, а мавзолей. Мавзолей Розы Сергеевны.
Дом – место, где живут живые. Роза Сергеевна же, ты и этот бедный мальчик – в духовном смысле, трупы. Мёртвые тела хранятся не в доме, а в мавзолее.
Так что, это мавзолей.
Где нет жизни, нет смысла, нет человеческих целей, нет любви.
Красивая обёртка – а в ней пустота.
А у меня всё-таки человеческие цели в жизни были, но я их не смог достичь без тебя, потому что всё-таки человеку нужны и нормальная квартира, и постоянная работа, и, конечно, поддержка близких – а у меня ничего этого не было.
Мы дополняли друг друга.
Как и любые муж и жена.
Но потеряли друг друга. И без тебя моя жизнь стала хождением по мукам, потому что я умею ставить цели, но не умею добывать средства. А твоя стала погоней за средствами, без всякой цели.
Ты построила мавзолей Розе Сергеевне. И как-то гордо сказала, что рядом, в таком же доме, живёт чемпион Молдовы по шахматам. То есть, твой жизненный успех сопоставим с его жизненным успехом.
Нет, не этим определяется жизненный успех.
Впрочем, твоё мировоззрение полностью сформировано Розой Сергеевной. А моё – моей мамой.
И так мы и остались – в полной их власти.
Даже когда были далеко от них.
Даже когда моя мама умерла. Я всё равно оставался зависимым от неё, не смог освободиться.
И ты, даже когда Роза Сергеевна физически умрёт, всё равно останешься её покорной комнатной собачкой и будешь точно так же следовать её программе.

Конечно, трудно осознать это: что твоя мама, твой самый близкий родной человек, та, чьи добрые руки ласкали тебя, та, которая защищала тебя от всех опасностей и болезней, - что она может быть твоим скрытым врагом, может вредить тебе.
И мы не разобрались в себе и в наших отношениях с нашими мамами.
Вовремя – не разобрались.
Мы остались зависимыми.
Наши мамы родили: твоя – тебя, а моя – меня – только для себя. И оставили нас – навсегда – для себя.
Это ужасно, но не только с их стороны, а в ещё большей степени – с нашей стороны.
Мы с этим согласились.
Но мать – та, которая даёт жизнь, а не отнимает её. Мать растит ребёнка не для себя, а для кого-то другого. Её задача – согреть и отпустить.
Значит, это не матери. Это какие-то вампирши.
Мы должны были их понять и выйти из-под их влияния, но простить при этом, потому что они не ведали, что творили.
Но мы этого не смогли сделать.
Не только ты, но и я.
Я вообще никогда не считал себя чем-то лучше тебя. Наоборот.

Хотя ты так ужасно поступила по отношению ко мне, и ещё более ужасно – по отношению к себе самой, я вспоминал тебя каждый день. Я разговаривал с тобой, я делился с тобой тем, что меня волновало. Но не с тобой, какая ты сейчас, конечно: это не ты. А с тобой настоящей, какой ты была тогда, до нашей свадьбы.
Меня никогда никто не любил – только ты одна. Пусть это были краткие мгновения, божественные искорки, озарившие и согревшие наши бедные больные души, - я их помню. Я никогда не забывал о них.
Они не помогли мне: мне нужна была ты, а не только воспоминания, – но я до сих пор благодарен тебе за то, что ты, единственная на всей Земле, любила меня, пусть и совсем недолго.
А я был единственным на Земле, кто любил тебя, понимал и жалел.
Сейчас, когда близок уже наш земной предел, мы должны простить друг друга.
Прости меня за то, что я был слабым, неготовым к вызовам взрослой жизни, эгоистичным и беспечным, как ребёнок. За то, что я не удержал тебя от безумных поступков.
Я тогда не мог этого сделать. Пятнадцатилетный мальчик не поднимет вес, с которым легко справится 30-летний мужчина. Это естественно. Силы человека, если он нормально развивается, растут.
Но мне нужна была ты. И тогда я стал бы другим.
А тебе нужен был я: и тогда ты тоже стала бы другой. Лучшее в тебе раскрылось бы, развилось, выросло. А плохое ушло.
Но тебя нет. Ты давно умерла.
И меня, такого, каким я должен был стать, тоже нет.

Ты перепутала, родная моя. Твоим лучшим другом на Земле, который хотел вывести тебя из ада, в которым ты родилась, был именно я. И я был способен сделать это, несмотря на все свои слабости и недостатки.
А твоим злейшим врагом, высосавшим из тебя все жизненные соки, всегда была твоя мама, защитница и опора, твой бог земной.
То, от чего ты отказалось, потому что это связано с трудностью и ответственностью, - это жизнь. А то, что ты выбрала, потому что это легко и беспечно, - это смерть.
Ты не поняла, что делаешь, - но ты сама это выбрала для себя.
Тебе казалось, что «легче» = «лучше». Это не так. На самом деле всё наоборот.

Если бы тогда кто-то, какой-то авторитетный для тебя человек, друг, сказал тебе: «Что ты делаешь, Лена? Ты губишь себя, разрушаешь своё счастье!» - может быть, ты и опомнилась бы.
Но вокруг не оказалось ни одного человека, который помог бы нам. Все были или равнодушны, или вели себя безумно, поощряя твоё безумие.
Я тоже так себя вёл.
Я должен был спокойно поговорить с тобой, без Розы Сергеевны. Но я находился в невменяемом состоянии.
Ты тоже.
Вокруг не оказалось ни одной опоры, никакой соломинки, за которую мы могли бы ухватиться: ни в нас самих, ни вне нас – и мы погибли.

Мы погибли ещё потому, что живём в безумном, бесчеловечном обществе, где несчастье и одиночество считаются нормальным состоянием человека, множества людей. Где разрушение семей, утрата любви – обыденны и привычны. Где т.н. «свобода»: что хочу, то и делаю, - превыше развития и счастья.
Я мог бы остановить тебя, если бы имел над тобой какую-то власть. Как это было в традиционном обществе.
У меня сейчас живёт собачка, Щенка. Её 3 года. Она раньше была дикой, голодала, чуть не умерла от голода. Я решил взять её. Она шесть раз подряд сбежала от меня. Но её всё-таки отловили, я купил железную цепь и забрал её из отлова.
И теперь она живёт как все домашние собаки.
Она вела себя безумно, но она животное. Ты вела себя не менее безумно, потому что Роза Сергеевна так воспитала тебя, что и ты, во многом, была животным, вела себя – как животное.
Но формально ты была человеком, и я не мог заставить тебя жить со мной, строить семью, вести себя по-человечески.
Если бы в отношении Щенки действовали те же общественные нормы, она так и осталась бы на улице и, наверное, давно погибла бы от голода, холода или её загрызли бы другие собаки. На улице обычно долго не живут.
Но я человек, а Щенка зверь, и я имею над ней власть. И я привёл её к лучшей жизни - на цепи.
А тебя – не мог.
Хотя ты вела себя точно так же, как эта собачка: не менее безумно.

Я знаю, что ты не прочтёшь это письмо. Ведь мёртвые не умеют читать и понимать прочитанное. А ты духовно мертва уже давно.
Я просто подвожу итог.
Мой скорбный земной путь подходит к концу. Я не научился любить и заботиться ни о своей маме, ни даже о своём бедном Гоше, хотя он был всего лишь собакой. Я бил его, запугал его, запустил его болезнь, когда он состарился, - и он умер. Даже заботиться о собаке я не научился.
У меня есть фото, где Гоша смотрит на меня странным пытливым взглядом, будто пытается понять, какой я, действительно ли я заслуживаю его доверия. Совсем человеческим взглядом.
Я оказался плохим хозяином: мой друг, во всём от меня зависимый, погиб из-за меня.
Я презираю себя за это. А исправить уже ничего не могу.
Оказалось, один – я не способен почти ни на что.
Это была иллюзия, что можно прожить без тебя. Я не мог жить без тебя.
Потеряв тебя, я потерял и себя.

Зачем женщина выходит замуж? Чтобы заботиться и любить.
Не для того, чтобы «удовлетворяться». Не для наслаждения.
И если потрудиться, радость приходит.
Без семьи, без близких жить нельзя.
Но ты не знала семьи в детстве, и я не знал. И мы не понимали этого, хотя это так просто, а объяснить нам было некому: мы жили в пустыне.
Мы должны были дать жизнь друг другу. Но вместо этого убили друг друга.

Да, Земля большая, и на ней живёт множество людей. Но ни один из них не может жить без Единственного или Единственной. И путь к другим людям лежит через душу любимого или любимой.
Если же он закрыт, душа человека окукливается, замуровывается в себе.
Он становится эгоистичным.
Теперь другие живые существа для него – лишь средство для удовлетворения своих потребностей.
Лепестки не раскрылись. Звезда стала чёрной дырой.
Сколько таких людей на Земле?
Но я говорю о нас с тобой.
Мы тоже – в их числе.

Прощай, родная моя. Я был счастлив с тобой, всё-таки счастлив, и это были единственные мои счастливые часы на Земле. Ты для меня лучше всех на свете.
Пусть моя вина останется на мне, а твоя – снимется с тебя.
Я не мог спасти тебя, прости меня. Ты сама этого не хотела.
Человека нельзя насильно спасти.
Он сам себя губит и сам себя спасает.

Когда мне было 9 или 10 лет, мы с мамой жили в доме отдыха на Днестре. Как-то вечером, в сумерки, мы гуляли – и вдруг я побежал прямо в воду, в реку.
Что это было? Я хотел погибнуть. Я чувствовал, какой ужасной будет моя жизнь, – и хотел сразу избавиться от неё.
Я сам совсем не помню этого. Как будто тёмная туча накрыла моё сознание: оно выключилось.
Но мама поймала меня и спасла.
Для себя.

Конечно, люди умеют заполнять своё время, как бы пуста и бессодержательна ни была их жизнь. Достаточно завести комнатную собачку, двуногую или четвероногую, и вот уже занятие: кормить, гулять, лечить, а если это человеческое существо, то и учить. Ещё занятия – зарабатывать деньги, тратить деньги, покупать еду, готовить еду, убирать со стола. Ещё – смотреть телевизор, играть в какие-то игры, разговаривать. Ещё нужно убирать в квартире, стирать.
И так проходит день за днём, и человек их не замечает. А лодка, между тем, подплывает к водовороту.
Мы все живём в лодке, плывущей по реке. Это река времени. Выйти на берег, остановиться – не в нашей власти. А в конце – воронка, смерть. Никто не знает, на каком повороте реки она ждёт нас, но это неизбежно.
Однако почти все люди живут так, будто не знают об этом. Они обустраиваются на этой утлой лодчонке, будто на тысячелетия вперёд, суетятся, вырывают что-то друг у друга из рук, толкают друг друга.
А лодка плывёт.
И что самое странное: спастись от неизбежного уничтожения можно. Для этого нужно всего лишь – полюбить. Найти на своей лодке Единственного или Единственную – и оплодотворить свою и его душу любовью.
И тогда лодку всё равно затянет в водоворот – но уже без нас.
Мы улетим, мы спасёмся, наша жизнь продолжится.
Об этом писал Андерсен в своей «Русалочке».
Но мы, любившие друг друга, не помогли друг другу и себе спастись, а погубили друг друга – и себя.

Зачем эти дни, времена года: зима, весна, лето, осень? Зачем листья появляются на деревьях, растёт трава, поют птицы? Зачем мы что-то делаем, с кем-то разговариваем, ходим куда-то?
Если нет любви, мы – тени в царстве мёртвых.
Теням может казаться, что они живые, но это иллюзия.
Жить можно только вместе с любимым или любимой.
Жизнь без любви – суетливо бурлящая смерть.

Мне только казалось, что я живу, работаю, знакомлюсь с людьми, думаю, чувствую. На самом деле, сам того не зная, я просто ждал, - ждал все эти годы. Ждал, что ты ко мне вернёшься, что ты опомнишься, что ты поймёшь свою ошибку.
Не веря в это, зная умом, что это невозможно. И всё равно, в самой глубине души, - ждал.
Но прошло больше 30 лет. И ты всё там же: в своём детском беззаботном мирке, при Розе Сергеевне. По-прежнему довольная своим существованием.

Как странно: в 46 лет ты узнала о книгах, которые я написал, и сказала, что именно этого тебе хотелось тогда, когда мы были молодыми.
Я написал эти книги. Но все они вышли в мягких обложках, небольшими тиражами, ни одна не была переиздана – и все будут забыты, и даже уже сейчас забыты.
Я был один. Книги нужно уметь продвигать, я же умел их писать, но я непрактичный человек.
Да, в жизни важно и это.
Когда мы говорим об успехах творческих людей, мы часто не видим направлявшую их, поддерживавшую руку их близких женщин.
Сейчас в России популярен фотограф дикой природы Игорь Шпилёнок. Он увлечённый человек и хороший фотограф. Но известность его началась с того, что его жена послала на конкурс фото, которое сам автор считал снимком для семейного альбома. Это фото стало победителем престижнейшего конкурса. Эта награда проложила дорогу её автору к славе и популярности. Сейчас одна из книг Игоря Шпилёнка выдержала уже 5 изданий.
У меня тоже хорошие книги. Но я всегда был совсем один, без всякой поддержки.
Но ты ведь хотела, чтобы я написал эти книги? Да, хотела? А зачем? Чтобы они были забыты ещё при моей жизни?
Но хотеть нетрудно. А вот что-то делать – трудно.
Ты душой и телом принадлежала Розе Сергеевне, своему земному богу. И ты всегда вела себя правильно: так, как хочет Роза Сергеевна.
И ты ощущала, что правильно ведёшь себя. Это твой критерий правильного поведения, внушённый тебе в раннем детстве: правильно то, что одобряет Роза Сергеевна. Если она сегодня одобряет одно, а завтра – прямо противоположное, значит – сегодня правильно это, а завтра – прямо противоположное. Тут нет противоречия.
Ты хотела, чтобы я сделал что-то хорошее в жизни. Значит, ты любила меня?
Но ты бросила меня, того, кого любила. И с тех пор прошло больше 30 лет. И ты по-прежнему уверена, что поступила правильно.
Слабые и несамостоятельные люди всегда уверены, что поступили правильно. Как бы они ни поступили.
И я прожил все эти годы так, как хотела моя бедная мама, хотя она и не догадывалась, что этого хотела.
Я был хорошим учителем, но и только. Как и она.
Но человек не должен быть ;, ;, 1/8 или ещё меньшей частичкой человека.

Многие говорят, что я молодо выгляжу, хотя я часто чувствую себя как 75-летний старик. Они не понимают, что я выгляжу не молодо, а незрело. Я постаревший подросток.
Поэтому я не люблю смотреть в зеркало.
Я не хотел быть таким. Но без тебя стать таким, каким должен был стать, не смог.
Без тебя я был обречён.

Нас, таких, какими мы стали бы, если бы прожили жизнь вместе, на Земле давно уже нет.
А те, что есть, - это не мы.
Значит, - нас нет на Земле.
Мы убили друг друга и себя, мы исчезли.
Нам только так кажется, что мы ещё живы.

Как быстро промелькнула эта зима.
«Как прошмыгнула жизнь: я даже никогда не слышала, как поют соловьи!» - сказала как-то Фаина Георгиевна Раневская.
Бедная, она всю жизнь была одинока, осталась глубоко инфантильной.
Мы как будто летим, падаем в бездну. Всё быстрее, быстрее.
Быть может, это реальное ощущение?

Жизнь человеку даётся один раз. И настоящая любовь, наш шанс на спасение, тоже даётся один раз.
Мы упустили наш шанс.
Да, нам никто не помог, а многие мешали. Да, никто не сказал нам нужных слов, никто не протянул руку помощи. Всем было всё равно, а наши безумные мамы подталкивали нас к гибели.
Но погубили себя мы всё-таки сами.
Мы не вправе сетовать на судьбу и других людей.
Мы сами упустили свою жизнь, своё счастье.
Нас погубило не то зло, которое было вне нас, а то, которое в нас самих.

Бедная моя. Моё несостоявшееся счастье, моя потерянная жизнь. В каком аду, без любви, без участия, без смысла, прошли твои годы. Ты очень довольна: ты осталась при Розе Сергеевне, чего всегда хотела больше всего. Тебе нравится смерть: она приятна. А жизни ты всегда боялась.
Мой земной путь, моё хождение по мукам, тоже кончается. Уже много лет меня никто не целовал, никто не сказал ласкового слова. Никто не укроет меня одеялом, когда я болен, а ведь я уже старик.
Лучше нам было не родиться, не жить на Земле.

И вот теперь, когда я прошёл этот крестный путь, совсем один, без тебя, когда ты давно уже духовно мертва, твой, как ты его называешь, «сын» родился, когда ты уже умерла, и он даже не видел, не знал тебя живой, а только мёртвой – бедный, бедный мальчик! – ты могла бы спросить: - Жалеешь ли ты, что полюбил меня?
И я бы ответил: Нет. Это было неизбежно. Я не мог не полюбить тебя. И даже зная наперёд всё, что будет, я всё равно бы полюбил тебя.
И за эту любовь, мелькнувшую и исчезнувшую, как божественная искорка, я всегда был и буду тебе благодарен.
Пусть тебя уже давно и нет на Земле.
«Хорошо иметь друга, даже если приходится умирать».
Я знал десятки, сотни семей. И почти все они были не настоящими. Просто мужчина и женщина из прагматических соображений решили жить вместе и живут. И даже если «хорошо живут», не ругаются, - это всё равно не настоящая семья, а всего лишь расширенный эгоизм.
У нас не было семьи. Но мы всё-таки любили друг друга.
Мы были слабыми и не смогли удержать свою любовь.
Но мы не притворялись.
Я знаю, что мне предстоит встретить свой последний час одному. Ты не скажешь мне ни одного человеческого слова, не протянешь руки.
Ведь я тебя «не удовлетворял», и поэтому ты правильно сделала, что ушла к Розе Сергеевне.
Я знаю, что, когда настанет твой последний час, меня уже не будет на Земле, а рядом с тобой останется только этот бедный мальчик – к тому времени, наверное, уже 50-летний, – этот биологически живой манекен, на самом деле тебе совершенно чужой, - и никто не скажет тебе последнего человеческого слова, да ведь ты уверена, что и  не нуждаешься в нём.
Человек очень странное существо. Ему иногда нравится жить. А иногда – умирать.
Может, тот, кто нас создал, знает, зачем это нужно?

Вот и кончилось моё последнее письмо к тебе.
Здесь, на Земле, кончается всё. Кроме любви.
Только она одна будет всегда. Вечно!