Часть Вторая

Полумрак, царивший под сводами Бражного Зала, всегда казался уютным старому охотнику. Что-то особенное было в здешнем воздухе.  Всегда теплый, густой, он был переполнен ароматами древесной коры и диких трав. Гадкий Ворон частенько окунался в него. Порой компанию ему составляла добрая беседа, порой лишь кружка эля да темный угол, но не за ними приходил сюда он. В свете танцующего пламени очага, окутанный смехом и песнями, Ингвар всегда ощущал умиротворение.
Но не сегодня. Сегодня Бражный Зал был холоден. Будто бы нечто ужасное разом высосало из него  привычные тепло и уют, оставив лишь  холодную пыль и острые  взгляды. Сегодня воздух  Зала  был злым, колючим, и пах металлом.
 - Ты предлагаешь нам идти  туда, куда не глядят даже Боги, лишь потому, что какой-то ярл оказался слабаком?! – грохнул кулаком по столу высокий, поджарый альтанг. Ингвар знал его. Барквид  Скуднобородый был частым гостем в этих чертогах, и чаще других его приходилось доставать из-под столов. В его редкой белесой бороде застыли капельки слюны и эля, а на раскрасневшихся висках виднелись темные дороги вен  – видимо, он уже не первый раз пытался перекричать собравшихся.
А кричать ему приходилось громко. В просторной общей комнате  Бражного Зала  собралось почти пять десятков альтангов. Многих из собравшихся Ингвар  знал как спокойных, добрых  людей. Сейчас же, глядя на то, как эти самые люди  попросту свистят  и выкрикивают нечто невразумительное, он с трудом удерживал свои брови от побега к затылку. В дальнем конце комнаты, за широким очагом, охотник  увидел  старейшину, и по тому, как тот прикрыл ладонью глаза, обессилено опершись на подлокотник своего стула, понял – тинг собрался довольно давно. На памяти Гадкого Ворона, этот был, пожалуй, самым оживленным из всех. Что, впрочем, не делало ему чести. 
- Я предлагаю тебе закрыть свой поганый рот! – тем временем проорал альтанг с лицом, рассеченным огромным пунцовым шрамом. По его потрепанному дорожному плащу можно было понять, что он не принадлежит к числу здешних селян.
- Я хочу, что бы ты, наконец, собрал в кулак свои яйца и поступил как мужчина! – продолжил он, сжав кулаки - Твой ярл зовет тебя в стену щитов, а ты трусишь?!
Этот был столь же смел, сколь и глуп. Будь перед ним кто иной, а не Барквид, чужак  вполне мог бы уже быть мертв. Но у Скуднобородого было  и другое имя – Девичьи Усы, и получил его Барквид вовсе не за храбрость. Впрочем, глядя на то, как заиграли желваки на лице  односельчанина, Гадкий Ворон уж было решил, что тот сейчас заслужит новое имя. Охотник уже было приготовился броситься вперед и скрутить Барквида, но по тому, как тот отвел взор, понял, что Девичьими Усами ему быть до самой смерти. Боги явно пожалели Барквиду доблести. Пробормотав что-то очень  угрожающее, но  лишь едва слышимое,  тот уставился в столешницу. Хотя стоило бы признать, что крикни Барквид в полный голос –  воин со шрамом его бы попросту не услышал. Слова, произнесенные чужаком, вызвали очередную волну ропота, и в этот раз Ингвар явственно приметил  - альтанги разделились. Одни в пику себе приняли слова посланца ярла. Голоса же других были полны боевого задора.  И со временем среди кличей последних начал явственно выделяться один звонкий, почти птичий голос. Голос, принадлежавший женщине с пламенем в волосах.
- А я говорю – идем! – закричала  Иттан, воздев кулак к потолку – Вспомните, кто вы есть! Мы – танги! Мы держим копья потому, что Боги дали нам для того руки! Пусть Кровопийца Итна получит свое с наших клинков!
С каждым новым словом Огнеголовой недовольный ропот стихал. Забытый уже огонек побежал по жилам Гадкого Ворона  – от плеч до кончиков пальцев, и горячим водопадом вниз, к самим ступням. Будто искры незримого костра, взметнулись вокруг Игвара призраки. Он вновь почувствовал тяжесть в левой руке – такую же, как много зим назад, когда тяжелый дубовый щит тянул ее к земле. Откуда-то издалека до слуха Гадкого Ворона донесся тонкий визг  – именно с таким срывалась стрела с тетивы его лука. Помнил горячие капли чужой крови на лице. Ликование, с которым врезался его клинок в грудь очередного врага. Утробный зов воронов, слетевших на пиршество.
Он зажмурился и мотнул головой, отгоняя морок. В этом царстве безумной отваги ему  отчаянно хотелось  сохранить трезвость рассудка.
Тем временем перед Иттан будто вырос каменный валун. Ингвар непроизвольно улыбнулся. Несмотря на пугающий вид, с этой окладистой бородой без единого проблеска светлых тонов, и такими же черными волосами, старый охотник не знал более спокойного и сдержанного человека, чем Хёгни Мшистый. Вот и сейчас огромный альтанг, рядом с которым Огнеголовая вполне сошла бы за ребенка, просто молчал, не желая перебивать перекрикивающих друг друга односельчан. Одного слова могучего кузнеца  будет достаточно, что бы умолкли все разом, но Ингвар знал,  Хёгни счел бы это попросту невежливым. Впрочем, время шло, а рты все не закрывались. Терпению Мшистого могли бы позавидовать горы, но даже они дрогнули бы перед жаждой тангов к ругани.
- Ты знаешь, я не против хорошей драки, особенно если эта драка угодна Богам.  – наконец, заговорил Хёгни, так и не дождавшись тишины - Но в этот раз мы будто идем в снежную бурю. Близится зима, и годи сказали мне, что быть ей  суровой. Быть может, Итна и рада была бы пролитой крови, но не Кровопийца кормит нас в дни, когда земля засыпает.
- Хозяин Леса получил с нас свое! – на щеках Иттан выступил гневный румянец – Пастух не заслуживает чести и славы, и не встретить ему Итну в конце Дороги Ворона!  Мы достаточно стригли овец да копались в земле!
- И лишь благодаря земле, овцам и благосклонности Амдунга  мы все еще живы. – брови Мшистого, будто грозовые тучи, нависли над  переносицей – Уж не собираешься ли ты просить у Итны зерна да мяса?
Румянец на щеках Огнеголовой превратился в багряное пламя, почти слившись с цветом ее волос. Ингвар готов был услышать яростный поток брани из уст воительницы, но Хёгни не предоставил ей такой возможности.
 - Ты слушаешь ветер, Огнеголовая! Почем нам знать, пойдут ли вообще южане к горам? – Мшистый указал огромным пальцем в сторону посланцев Халькеля – Эти чужаки тоже говорят, полагаясь на слова перепуганного гонца!
- Ты обвиняешь меня во лжи?! – человек со шрамом задрожал от гнева. Наверняка он сказал бы гораздо больше, но грозный вид огромного Хёгни явно вынуждал его тщательно выбирать слова.
- Нет, друг, я не говорю ничего такого – спокойно, будто извиняясь, проговорил Хёгни – Я знаю, ты честен перед нами, и искренне  веришь своим словам.  Но можем ли мы все  полагаться лишь на твою веру?
На скулах посланника заиграли желваки.
- Устами  этого мужчины говорит ярл, почтенный! – чистый, будто горный ручей, мог принадлежать только Фольки Острому Языку  - Думается мне, что неспроста  он отправил этих достойных мужей в наши края. Кошачья Лапа не слывет дураком.
- Зато слывет  беспробудным пьянчугой! – развел руки в стороны Хёгни, и громоподобный  хохот сотряс бревенчатый свод Зала.
Ингвар позволил себе усмехнуться. В словах Мшистого была доля правды – Халькель уже давно был известен не умением и силой, а вместимостью собственного брюха. Впрочем, помнил Гадкий Ворон и то, что некогда Кошачья Лапа имел не только крепкую руку, но и острый, пытливый ум. И он сильно сомневался, что время и любовь к элю притупило его.
- Йомар, ты что молчишь? Вразуми же этого труса!– вдруг услышал он дрожащий от гнева голос Иттан.
Йомар Копыто, наконец, отнял ладонь от лица и обвел Зал пристальным взглядом из-под седых, кустистых бровей. Гадкий Ворон мог поклясться, что видел, как старик выругался, не разжимая губ.
 - Что ты хочешь услышать от меня, женщина? – с нажимом произнес старейшина, буравя взглядом Огнеголовую  – Уж не ждешь ли ты от меня повелений? Вы – свободные люди. И судьба ваша – в ваших руках. И в ведении Богов, конечно же.
Какое то время Йомар молчал, просто глядя на пляшущее в центре зала пламя. Когда он заговорил вновь, его голос уже не был голосом усталого старца. В нем звучал металл, и каждое слово было наполнено холодом раннего зимнего утра.
- Но вижу я, что Тинг для вас – лишь место, где можно вдоволь покричать! – его тяжелый взгляд бродил по Залу – И о Богах вы говорите так, будто спорите, кто из вас дальше плюнет!  Так вспомните же о святости Тинга!
Йомар с неожиданным для своего дряхлого тела проворством вскочил с узловатого трона. Когда он заговорил вновь – голос его дрожал от гнева.
- Уж не думаешь ли ты, кузнец, что Белый Олень больше заслуживает нашего почтения, нежели Кровопийца? – он с укором посмотрел на Хёгни, и тот пристыженно опустил взор – А ты, Огнеголовая! Как смеешь ты выказывать такое пренебрежение к дарам Хозяина Леса? Тинг священен, и вовсе не оттого, что я так сказал! В этот час Боги слышат каждое ваше слово, сказано оно или нет!
Последнюю фразу  он выкрикнул, бросив полный огня взгляд на посланцев Кошачьей Лапы. Сказать по правде, Ингвар впервые видел Йомара таким. Сколько он помнил, Старейшина всегда был молчаливым, мудрым, но  усталым. Память о былых днях, полных славы и доблести, тянула его подбородок к земле, изгибая спину и опуская веки. Гадкий Ворон слыхивал, что в дни, когда кости старика еще не трещали от натуги,  Копыто был совсем иным. Правда, ему  всегда казалось, что те дни давно миновали. Не без удовольствия Ингвар подумал, что рад был ошибиться в старике.
 - Спрашиваешь ты, Мшистый, можно ли полагаться на веру? – лицо Копыта исказила кривая ухмылка – На твою, быть может, и нет. Твоя вера столь же слаба, сколь сильна твоя самоуверенность, раз уж ты мнишь себя умнее ярла этих земель!
Отчетливый хруст раздался под сводами Бражного Зала. Так могли хрустеть лишь костяшки пальцев, сжимаемые  в кулак силой медвежьих мускулов. Дело принимало серьезный оборот, и Гадкого Ворона вовсе не радовала перспектива оказаться зажатым между яростным напором Копыта и непоколебимой мощью Мшистого. На скулах могучего кузнеца играли желваки, что не сулило ничем хорошим. Ингвар слишком хорошо знал, чем может закончиться потасовка с огромным альтангом.  Не раз, и не два видел он, как Мшистый вырывал кадыки врага могучими пальцами, и как огромный кузнечный молот порхал в его руках, будто иссушенная осиновая ветвь.
Гадкий Ворон  тяжело вздохнул. Никогда прежде не чувствовал он столь сильного желания сбежать. Сердце птицей билось в груди от неясной тревоги. Кости в ногах отчаянно ныли, будто  терзаемые крошечными, но острыми зубами ночных духов.  Ингвар вновь тряхнул головой. Лишь новый морок, и всего то. Гадкий Ворон прекрасно знал, как им противостоять. Даже почувствовав жжение в давно уж затянувшей ране, он нашел в себе силы сделать шаг вперед. Хёгни не замечал его, чему Гадкий Ворон втайне был рад. Лишь когда его ладонь легла на могучее плечо, тот обратил на охотника взор. С облегчением Ингвар увидел теплоту в огоньках, что пытались  скрыться под черными облаками густых бровей. Впрочем, несмотря  на то, что кузнец был рад видеть Ингвара подле себя, лицо его было оставалось напряженным. Мшистый явно опасался того, что мог бы сказать старый охотник.
- Ингвар Гадкий Ворон – нараспев проговорил Йомар, приковывая к старому охотнику внимание Тинга – Уж ты-то должен знать, что значат слова ярла! Вразуми же этих остолопов!
- Не мне судить о решениях ярла, почтенный – криво улыбнувшись, произнес Ингвар  – Я охотник, если помнишь.  Будь я умнее Кошачьей Лапы – то сидел бы сейчас в Зеленой Скале, и сам был бы ярлом.
- Не прибедняйся, почтенный! – посланец Кошачьей лапы, тот, что со шрамом на лице, вдруг выступил вперед – Каменный Кулак не раз упоминал твое имя при ярле. Говорил, что сотня твоих мечех стоила трех.
Воин вскинул кулак к своду в жесте, которого Ингвару видеть не доводилось уж много зим. Жесте величайшего почтения в землях, очень далеких от Последнего Приюта.  В некотором замешательстве поднял он руку в ответном салюте. Шрам на щеке посланца ярла изогнулся безобразной дугой, поддаваясь натиску улыбки. 
- Зовут меня  Оддмар Кожанный Шлем, и для меня четь назваться тебе, сотник! Коль знал бы я, что иду за тобой – хмыкнув, он хлопнул себя по пыльному плащу  – Да и одел бы что поприличнее.
- Сомневаюсь, что Кошачья Лапа послал тебя по мою душу, Оддмар – усмехнулся  Гадкий Ворон – Даже Гуннар был удивлен, встретив меня сегодня.
Глаза Оддмара на миг недоверчиво сузились, но затем он снова улыбнулся.
- Стало быть, сами Боги привели меня к тебе! – произнес Кожанный Шлем.
Казалось, он был готов продолжить, но Ингвар не предоставил ему такой возможности.
- Я не ведаю,  готов ли  Приют к шествию Ветрлид  – проговорил он, окидывая взглядом собравшихся – Не знаю я и того, что видел гонец и стоит ли верить тому, что он мог видеть.  Но скажу, что Легион – это не то войско, что можно просто мимо пропустить. И если это ведомо даже простому охотнику – то и ярлу тоже.
Гадкому ворону вдруг стало зябко. Как в давно забытые времена покрылся он гусиной кожей. Где-то в невообразимой дали  сталь звякнула о сталь. Охотник закрыл глаза. Наверняка уж дома, над огнем , бурлит в котле ароматное варево. Подле него порхает юркая  Аскатла. На подворье Лейви старательно пытается выделать оленью шкуру. Только б не испортил, малец. Рукам его не занимать ловкости, но вот опыта явно недостает. В глубине дома, у окна, небось, сидит его милая Аслейв, баюкая маленького Сигурда. В ее белых, будто снег, волосах вязнут последние лучики убегающего за зубчатый горизонт солнца, и, кажется, будто она сама сияет.  Он будто наяву увидел, как она оборачивается к нему. Улыбается. Еще один морок, но в этот раз – близкий. Теплый, как летнее солнце. Мягкий, как трава на скрытом горном лугу. Родной.
- Я расскажу вам историю – продолжил старый сотник, борясь с новым мороком - Отсюда к Югу лежат земли, что именуются Скандией. Я бывал там, много зим тому, когда половина из вас еще концы копья не отличала. Под знаменем ярла Кетильмунда мы покинули Колючий  Холм. Почти семь сотен воинов, каждый из которых стоил всех вас, собранных воедино! Мы пели так, что горы подрагивали.  Да и пили тоже! Тебе бы пришелся по душе тот поход, Огнеголовая.  Казалось, что сама Итна была бы рада пройти с нами, и искупаться в той крови, что мы пролили во имя ее!  А затем мы повстречали Легион.
Гадкий Ворон вдруг понял, что впервые за весь Тинг воцарилась тишина.  Призраки оживали в его голове, вставали перед внутренним взором, будто стена чужих, вражеских щитов. Частокол смертоносных пик. Земля, пропитанная кровью, противно хлюпает под тяжелыми, кованными сапогами. Запах горелой плоти. Старая рана болела почти нестерпимо
 - Немногие вернулись назад. – криво улыбнувшись, произнес Ингвар – И вовсе не победу принесли мы в родные горы. Наши знамена, щиты и честь остались гнить в прибрежном иле, прямо рядом с истыканным копьями Кетильмундом и его лучшими воинами. Легионы не похожи на других южан.
Эхо последнего слова уже давно стихло под сводами Зала, но никто не смел нарушить воцарившуюся в нем тишину. Кто-то молчал пристыженно. Кто-то – задумчиво. Кому-то просто было нечего добавить. Но всем было о чем поразмыслить.
Наконец, несколько осипший голос Оддмара разорвал угрюмую, тусклую тишь.
- Мы заночуем в Приюте, с вашего позволения. - проговорил он, нервно сминая края собственной накидки - Поутру мы уйдем, и возьмем всех, кто пожелает отправиться с нами.
Впервые на памяти Гадкого Ворона альтанги покидали Бражный Зал в молчании.