А. Глава тринадцатая. Главка 9

9


     Было так темно, что не различишь даже вытянутой перед собой руки. Но этот дом был мне слишком хорошо знаком, и я добрался до входа, ничего не задев по пути. Нащупал щеколду, отодвинул её и толкнул дверь наружу. Створка медленно, как в театральной постановке, открылась, и лунный свет, более ничем не сдерживаемый, залил крохотную прихожую неверным мерцанием. На меня пахнуло влажным ночным воздухом, наполненным росой. Сад был чудесен в призрачном серебряном освещении, но он остался лишь фоном, впечатлением на границе сознания. Всё моё внимание сосредоточилось на тонкой женской фигуре, стоявшей на крыльце. Да, это была моя сестра, это не мог быть никто другой.
     Я хотел что-нибудь сказать, но у меня ничего не вышло. Звуки застряли где-то глубоко в горле, не найдя выхода. Юля была страшно бледна – и даже ночь не могла этого скрыть. Она стояла неподвижно, похожая на изваяние. Помню, я протянул к ней руки, снизу вверх, как протягивают к божеству, и это заставило её шевельнуться. Юля сделала шаг, другой – и тут ноги её подкосились, и она с тихим стоном рухнула прямо на меня. Я подхватил её, подхватил неуклюже, едва не упав сам, и с большим трудом удержал. Никогда бы не подумал, что сестра моя может быть такой тяжёлой: казалось, на меня действительно упала статуя. Она что-то невнятно пробормотала и, кажется, потеряла сознание. Впервые я видел, как кто-то лишается чувств.
     Признаюсь, в этот момент мною овладела растерянность; в голове вихрем пронеслись воспоминания из курса первой помощи в школе. Что делать? Одной рукой я тщетно пытался нащупать выключатель, другой поддерживал Юлю. Нет, свет включить не получится. Медленно, сам злясь на собственную неповоротливость, я протащил сестру несколько метров до кухни и опустил на стул с высокой деревянной спинкой. Затем, наконец, зажег лампу и бросился к маленькой аптечке, висевшей над холодильником. Там было много всяких бутылочек, таблеток, ваты и бинтов. Я опрокинул несколько склянок, что-то просыпал, но нашёл в дальнем углу пузырёк с нашатырным спиртом. Обильно намочил кусок ваты и поднёс к лицу Юли. Она вздрогнула, отпрянула в сторону, закашлялась и пришла в сознание.
     – Что… что такое? – были первые её слова. – Что случилось, Саша?
     – Что случилось? – повторил я и сам испугался своего охрипшего голоса. – Ты… как ты себя чувствуешь?
     Она поднесла руку к голове и прикрыла глаза.
     – Не лучшим образом, братишка, – вымученная улыбка растянула её губы. – Ты и сам, наверное, видишь. 
     – Да, но… дать тебе чего-нибудь?
     Это прозвучало уже совсем растерянно; Юля чуть пожала плечами.
     – Я бы не отказалась от чая. Покрепче, если можно.
     – Да-да, конечно, сейчас!
     Это была осязаемая, простая просьба, и я обрадовался, что смогу её выполнить. Поставить чайник, заварить самый крепкий чёрный чай, какой только нашёлся, – это было делом пяти минут. Юля сидела на стуле неподвижно, и была всё ещё очень бледна. Она приняла из моих рук дымящуюся чашку, едва не пролила её на себя, но совладала с дрожью пальцев и медленно, отдуваясь, выпила всё до дна.
     – Спасибо, Саша, так лучше, – сказала она чуть погодя. – Теперь я хоть чувствую, что жива.
     – Как же ты смогла доехать в таком состоянии? Да ещё и в темноте?
     – Сама не знаю, – голос сестры звучал слабо, и мне приходилось вслушиваться. – Всё было как в тумане. Словно тобой что-то управляет и ведёт в нужном направлении. Кажется, я пару раз едва не попала в аварию, но не помню хорошенько.
     – Зачем же ты поехала? Расскажи же, что случилось!
     – Сейчас, братишка, сейчас, мне нужно собраться с мыслями… Пожалуй, стоит прилечь. Я как-то не очень хорошо себя чувствую.
     – Да, верная мысль, – засуетился я (и тут же мысленно обругал себя за эту суетливость). – Давай я тебе помогу.
     Опираясь на мою руку, она медленно начала подниматься вверх по тёмной узкой лестнице. Эти пятнадцать с чем-то ступенек показались мне бесконечными. Вот мы, наконец, достигли комнаты, и Юля, не раздеваясь, тихо опустилась на кровать.
     – Ничего, что я так? – вяло спросила она. – Мы ведь можем без церемоний?
     – Конечно, всё в порядке. Давай  тебе подложу подушку… Осторожно, вот так. Может, зажечь свет?
     – Нет, так лучше, – остановила она меня тихим движением руки. – В темноте гораздо лучше, да и луна вот светит.
     И действительно, сменившее своё положение на небе светило теперь смотрело прямо в окно мансарды. Я опустился на колени рядом с кроватью и попытался рассмотреть лицо сестры. Оно показалось мне очень худым, словно за последние несколько дней она пережила немало потрясений. А возможно, ты было лишь обманчивое освещение или мое взбудораженное воображение. Юля дышала тяжело, глаза у неё были прикрыты. Наверное, ей стоило поспать, однако любопытство и волнение, переполнявшие меня, не могли ждать.
     – Так что же… ты расскажешь мне? Я перепугался до смерти, когда увидел тебя там, в дверях.
     Она наклонила голову, как бы раздумывая.
     – Да, братишка, я хочу тебе рассказать. Мне что-то трудно говорить, но это пройдёт… Я могла приехать только к тебе, понимаешь? Больше ни к кому, даже к родителям, потому что они слишком многого не знают. Ты тоже знаешь не всё, но это неважно. Когда я села за руль, то поняла, что путь у меня один. И вот приехала, – я почувствовал, как она улыбнулась уголком губ. – Но, боюсь, не смогу тут надолго задержаться.
     – Почему? – последняя фраза мне очень не понравилась.
     – Потому что он догадывается, где я могу быть.   
     – Он? Ты имеешь в виду…
     – Да, я имею в виду его. Плешина, именно его.   
     Последняя фраза была произнесена таким безразличным, бесцветным тоном, что я невольно поднял брови. На моей памяти сестра впервые назвала его не по имени. Не Сергей, не Сергей Сергеевич – а Плешин. Это могло значить только одно: произошло нечто действительно серьёзное.
     – Но… почему он должен догадываться? Он разве знает, где наша дача?
     – Он всё знает, Саша, тебе это и самому известно. Я ему однажды сказала между делом. И даже дала телефон.
     – Телефон? Значит, он может позвонить?
     – Если будет меня искать. Но я не уверена, братишка, я сейчас ни в чём не могу быть уверена.
     – Ты рассказала ему? – то был даже не вопрос, потому что ответ напрашивался сам собой.   
     Юля помолчала. Эти несколько десятков секунд растянулись для меня в минуты.
     – Рассказала. Я не выдержала, братишка, я не выдержала срока, который сама себе установила. Это было слишком тяжело. Не могу объяснить словами, но ты, надеюсь, понимаешь. И вот, вчера… или сегодня?.. когда предварительные результаты стали известны, я ему рассказала.
     Юля замолчала и отвернула голову. Я чувствовал, что она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать.
     – И… какие же были предварительные результаты? – совершенно неуместный вопрос, который вырвался у меня сам собой. Проклятая журналистская привычка!
     – Отрыв был очень небольшой, и не в пользу Плешина, – снова фамилия! – Я сделала глупость, конечно, что не учла этого. В такой ситуации он не мог мыслить вполне здраво. Нужно было выждать, но… чёрт, я не могла больше ждать, просто не могла! И рассказала ему про всё.
     Тут она снова повернулась ко мне. Маленькие слезинки на ресницах блестели в лунном свете, но Юля смахнула их движением руки.
     – Мы были в его предвыборном штабе, ну, ты знаешь, наверное, это унылое место с кучей компьютеров посреди комнаты. Я отвела его в сторону, там было ещё несколько человек, и… и призналась, – губы её болезненно скривились. – Сказала прямо, без обиняков и подробностей, надеялась, что так будет лучше. В первый момент он даже не понял, о чём речь, как будто я говорила на неизвестном языке. Но когда понял, у него вдруг стало такое лицо… Совершенно каменное. Я даже испугалась, а меня ведь нелегко испугать. Он выждал с минуту, на меня не смотрел, всё как-то вниз, в пол. И говорит потом: “Неужели ты думаешь, что меня можно так легко…”
     – Легко что?
     – Он не сказал, – медленно ответила Юля, – вовремя остановился. Однако можно догадаться, что имелось в виду. Да и слова не так важны, смысл был вполне ясен. А глаза… о, его глаза, когда он их поднял! В них было столько ярости! Я почувствовала, как он сжал руки в кулаки: самих рук не было видно, но это чувствовалось…
     – Он ударил тебя? – вопрос вырвался, как пистолетный выстрел.
     – Нет, – еле слышно произнесла сестра. – А лучше бы ударил, право. Это было бы честнее, по крайней мере. Он просто отошёл – и вернулся к своей предвыборной гонке. И в этот момент мне стало так тошно, так противно и одиноко… Всё сразу навалилось: и покушение, и больница, и будущее, за которое нельзя быть спокойной. И я убежала, выскочила из этой проклятой комнаты, прыгнула в машину – и поехала к тебе.
     Мы помолчали.
     – Что ты думаешь теперь делать? – спросил я.
     – Не знаю. Сейчас я вообще ничего не понимаю, не понимаю, что чувствую, чего хочу. В одном только уверена: не желаю его видеть, никогда, ни при каких обстоятельствах. И если он приедет… не допускай его ко мне. Я не боюсь, да и чего тут бояться? Просто страшно, что можно так ошибаться в людях, так верить человеку, который может легко тебя предать. За одну минуту опрокинуть всё твоё представление о нём. А самое трудное, что чувствам ведь не прикажешь; не убьёшь их просто так. Я действительно… была к нему небезразлична. Да что там говорить! Прости меня, Саша.
     – За что же?
     – Ты всегда был прав насчёт Плешина. А я была слепа. Позволила чувствам взять надо мной верх.
     – Ну-ну, – я осторожно погладил её по голове. – Не надо сейчас об этом. Неважно, кто был прав, а кто нет. Нам нужно подумать, что делать теперь…
     – Наверное, так. Только меньше всего на свете я могу сейчас думать.
     – Тебе необходимо поспать.
     Юля кивнула.
     – Да. Ты побудешь со мной пока?
     – Конечно, сестрёнка. Как я могу тебя бросить?
     – Спасибо, – слабо улыбнулась она. – Я знала, что ты меня защитишь.
     Вслед за тем она повернулась на бок лицом ко мне, подложила руки под голову, и тут же заснула крепким, беззвучным сном.