Верные друзья

Денёк выдался по-весеннему солнечный и старики, как обычно,
с раннего утра возились во дворе. Их стерегла всеобщая семейная
любимица Пальма.
Стоит кому-то из посторонних пройти мимо дома Петровых,
как она поднимала лай, бросаясь к закрытым воротам.
– Цыц! Пустобрёха! – отчитывал её хозяин. – Ты пошто на каж-
нова кидашся, халера табе возьми! Энто жа соседи ходют мима на-
шай ограды.
Собака стояла перед Петром Ивановичем с опущенной головой
и поджатым хвостом. Вид у неё был виноватый-превиноватый!
– Ишь ты! Понимат, ядрёна корень! – восхищался Пётр Ивано-
вич. – Вумна кака, не гляди, што псина!
Но стоит опять кому-нибудь пройти мимо, как собака снова
стремительно кидалась к воротам. Известив всех, что дом надёжно
охраняется, Пальма снова с виноватым видом подходила к хозяину.
– Дык чево с табе возьмёшь-то! – вычитывал он ей снова. – Пси-
на – ты и есть псина! Бестолкова, и всё тута!
– Чё ты хошь? Она ить ужо стара! – заступилась за охранницу
Клавдия Никифоровна. – Сколь ужо годов-то, как она у нас
прижилася?
Внучка Ольга сидела на ступеньках крыльца и что-то читала,
вернее, пыталась читать. Но собачий лай и спор стариков отвлека-
ли её от книжки.
– Поди, урок учишь, Олюшка? – бабушка присела рядом с ней.
– Тута шумно. Можа, в избу зайдёшь?
– Уроки я все уже давно сделала, бабулечка, – успокоила её
внучка. – А сейчас как раз читаю книжку про собаку, которая ждала
хозяина несколько лет!
– А чё жа с хозяином-то стряслося? – поинтересовался дед. –
Чево апосля сталось с энтой собачкой-то?
– Хозяина с сердечным приступом увезли в больницу, а собака
его ждала на том самом месте, откуда его забрала «скорая».
– Ну и чё дальша? – теперь уже и бабушка проявила интерес к
судьбе пёсика.
– Не знаю, не дочитала ещё.
– Вишь тама, в энтой книжке, прописывают об собаке, а тута
вона она, живьём... цельна исторя! – Клавдия Никифоровна погла-
дила Пальму по голове. – Хошь шичас про иё приключення в книж-
ку прописывай!
Понимая, что разговор идёт про неё, собачка крутилась возле
крыльца, виляя пушистым своим хвостом и радуясь.
– Вона как выкобениватца! Ишь ты, холера така! – Пётр Ивано-
вич закурил, подсаживаясь к внучке на ступеньки. – Да-а-а! Совсем
ужо старуха стала наша Пальма-то! Пинцанерка!
– Деда, ну какая же она пенсионерка? – возразила внучка. – Пен-
сионеры пенсию получают за трудовой стаж...
– Ну, дык и Пальма за службу получат кормёшку заместо пен-
зии... Всё одно, как пинцанерка!
Ольга не стала спорить с дедом, а тот, что-то подсчитывая в уме,
припоминал, как и когда эта собачка появилась у них.
...Обтёсывая последнее бревно, Пётр Иванович заметил малень-
кую лохматую собачонку, бежавшую к нему. Приблизившись, она под-
прыгнула и уселась прямо ему на колени. От неожиданности тот даже
растерялся. Собачка лизнула его в руку и не собиралась никуда пере-
мещаться. Наблюдавшие картину соседи в голос заговорили:
– Энто хороший знак, Пётра! – и посоветовали приютить у себя
невесть откуда прибежавшего «вестника счастья».
Конечно же, эту пришлую псину приютили и назвали Пальмой.
Она оказалась на редкость умная и охотно откликалась на своё но-
вое прозвище. Понимала всё, разве только что не разговаривала!
Изо всех домочадцев больше всего привязалась к хозяину. Когда тот
был дома, ни на шаг от него не отходила.
Интересно было наблюдать, как Пальма сидит возле хозяйских
ног и ждёт, когда тот поделится с ней едой. Она ела всё, что он ей
давал, даже лук! Пётр Иванович часто удивлял гостей, когда пока-
зывал им этот фокус с зелёными перьями лука!
В общем, собачонка была редкостная!
Пальма охраняла избу изнутри. А снаружи двор сторожил ры-
жий огромный пёс Джульбарс, а попросту – Жулька. С ним у неё
сразу же не заладились отношения. Пёс готов был сорваться с тяжё-
лой цепи, когда Пальма на виду у него грызла косточку или нежи-
лась на солнышке. Она проделывала всё это специально, дразня
Жульку.
Всё бы ничего, но Пальма стала рожать по шесть-семь щенят
за раз. Топить их в речке Протоке Пётров-старший не решался,
так что волей-неволей приходилось раздавать приплод по сосе-
дям и знакомым. Когда у Петра Ивановича иссякли все любите-
ли щенков, да и собственное терпение, он тайком увёз Пальму к
своему брату Григорию в «Горький посёлок».
Так почему-то все именовали посёлок, названный в честь писа-
теля Максима Горького. От заудинского дома Петровых он нахо-
дился примерно в двух километрах.
Всеобщую любимицу домочадцы долго искали. Без неё в доме
стало как-то пусто. Потерю переживали все, кроме хозяина. Безо
всяких слов было понятно, что это он спровадил собачонку. Никто
не одобрял его поступок. Клавдия Никифоровна даже несколько
дней не разговаривала с мужем из-за этого.
Но через неделю Пальма прибежала домой!
И подбежала сразу не к кому-нибудь, а к хозяину. Заглядывая в
его глаза, будто спрашивала, не соскучился ли он по ней.
– Вота ужо поистине чудеса! – восхищались Петровы.
Раздав очередных щенят, Пётр Иванович снова втихаря отвёз
Пальму. На сей раз к сестре жены – Марии, на Кумыску. Наверное,
километров двадцать будет от их дома, может, и того больше.
– Оттэль-то ужо никавды не возвернетси! – успокаивал он себя.
– Пошто опеть собачонку сплавил? – с укоризной спросила
Клавдия Никифоровна. – Нешто не жалко табе иё?
– Пошто... пошто... – передразнил её муж. – Шшанков-то ейных,
поди, тока я и спроваживаю! Сколь можна! Я чё табе...быдта
сабачатник какой!
– Ну и чё! Зато, вишь, Пальма-то кака верна! Сподобилася назад
дорогу сыскать! – настаивала на своём Клавдия Никифоровна. –
Шибко вумна собачонка-то!
Пётр Иванович ничего не ответил, ему и самому было жалко псину...
Спустя некоторое время Мария приехала к Петровым в гости. И
первое, с чего начались расспросы, это с Пальмы.
Мария Никифоровна рассказала про новую жилицу, которой
создали все собачьи условия. Муж Иван смастерил тёплую будку и
посадил на цепь. Пальма, привыкшая к свободному передвижению,
долго не принимала пищу, а лишь лакала одну воду. Положив мор-
дочку на лапки, она тихонечко поскуливала, вызывая жалость у
своих новых хозяев. Ну, и сняли с неё цепь.
– Ужо шибко стало жалко бедолагу! – виновато объяснялась Ма-
рия Никифоровна. – А к вечеру собачонка исчезла. Мы обошли
ажно весь околоток, но нашай беглянки нигде нету! Кругом посёл-
ка ить скрозь густой лес, можа, она тама и заблудилася...
Получив такое известие, расстроились все, а Пётр Иванович
даже прослезился.
– Чё глазюки-то на мокрым месте? Радывайся! Таперь ужо вовсе
избавился от собачоночки! – укоряла Клавдия Никифоровна, сма-
хивая собственные слёзы. – Таперь-то ужо и... не возвернётси...
никавды-ы-ы!
– Но-о, ладно табе! – цыкнул Пётр Иванович на жену. – Итак без
табе тошно!
Олюшка помнила все эти случаи, когда дед куда-нибудь тайком
увозил из дома Пальму. Девочка всегда горько плакала, каждый раз
переживая исчезновение любимицы, обижалась на деда.
Она любила собачку, играла с ней, разговаривала и обязатель-
но, в свой день рождения, приносила ей кусочек торта. Пока Олюш-
ка рассказывала Пальме о своём празднике, сладкоежка не спеша
уплетала гостинец, аккуратно подлизывая все крошечки. В благо-
дарность за такое отношение собачка позволяла внучке хозяина на-
ряжать себя в тряпки: то в принцессу, то в куклу.
Известие о возможной гибели собачки девчушка восприняла с
рыданиями.
Но однажды ранним утром кто-то настойчиво поскрёбся.
Только хозяин отворил дверь, как к нему кинулась Пальма,
облизывая и визжа от радости. Её было не узнать: исхудавшая,
грязная, шерсть клочками...
– Дык сколь жа дён ты, горемышна, шла до дому-то? – спросил
Пётр Иванович, лаская собаку. – Как жа дорогу-то сыскала?
– Кому сказать... диво дивное, ды и тока! – обрадовалась Клав-
дия Никифоровна. – Энто жа сколь километров она брела!
Пальму отмыли и откормили.
Вероятно, тоже из благодарности вскоре она опять принесла
щенят. Раздав их, Пётр Иванович опять отдал собаку, на сей раз
родственнику, проживающему недалеко от них.
Зная историю беглянки, те предприняли все меры: посадили на
привязь и не реагировали на её собачьи хитрости.
Больше месяца уже прошло. На улице всё ещё стояла тёплая осен-
няя погода. По приглашению этих самых родственников Петровы
пришли на свадьбу их старшего сына. Парень был не в меру стесни-
тельным с женским полом, хоть и давно в армии отслужил. И вот,
наконец-то, на тридцатом году отважился жениться.
Выпив «чуток лишнего», Пётр Иванович вышел в сенцы. Голова
вдруг закружилась и ноги вмиг стали ватными. Он прилёг прямо
на полу. Свернувшись калачиком, уснул.
Тем временем Пальма перегрызла ошейник и села возле спяще-
го, облизывая его лицо. Когда родственники пытались прибли-
зиться к Петру Ивановичу, собачонка с лаем кидалась, никого к
нему не подпуская.
Пришлось хозяйке дома укрыть гостя одеялом, да так и оста-
вить ночевать в сенцах.
Проснувшись утром на полу, да ещё и в сенцах, Пётр Иванович
увидел рядом Пальму, радостно вилявшую хвостом.
– Пошто энто я на полу-то проспал? – спросил он жену.
– Дык вота Пальма не подпустила к табе никаво! А жениха-то
чуть було не укусила, кавды он хотел табе перенести в избу! – с ра-
достью сообщила она.
За возобновившемся с утречка застольем только и было разго-
вору, что о преданной собачонке. Ну, конечно же, выпили по рюма-
шечке за верность. Никто, правда, не стал уточнять, за какую: со-
бачью или человеческую. Просто выпили за верность, и всё!
– Как же за такое не выпить-то? – решили все единодушно. И
это был ещё один повод пригубить похмельного зелья.
После этого случая Пётр Иванович уже больше никогда не от-
давал Пальму. Терпеливо он раздавал её щенят. Только теперь и со-
бачка стала их приносить по два-три.
Забегая вперёд, сообщу, что прожила Пальма почти двенадцать
лет. По собачьим меркам – это почти сто лет людских! Она состари-
лась и поседела: у неё стали выпадать зубы, оттого мордочка стала
ещё более узкой, с впалыми щеками. Пищу ела только жидкую. По-
луслепая, она едва передвигалась. Вид у неё был жалкий.
Но как пришла, так и ушла!
Хромая, поковыляла из дому... помирать. Пётр Иванович потом
нашёл её, уже закоченевшую, в сосновом лесу. Закопав в ямку,
сделал сверху маленький холмик и положил ветку цветущего
багульника.
Придя домой, налил себе рюмку водки и молчком, одним зал-
пом, выпил. Делал он это неосознанно, словно отдавал последнюю
дань памяти верному безмолвному другу!
Обычно Петровы держали по две собаки, но такой больше не
было... никогда!