Учитель русского

В шестом классе к нам пришёл новый учитель по русскому. На первом же уроке литературы сказал: «Я прекрасно понимаю, что этот предмет в дальнейшей жизни понадобится далеко не всем вам. Может, кто-то из вас собирается посвятить себя точным наукам и, чтобы поступить в ВУЗ, хочет сосредоточиться на более важных для себя предметах. Может, кто-то намерен стать слесарем или водителем, швеёй или продавцом, простым рабочим или дворником (тут все мы дружно заржали, но учитель говорил очень серьёзно) — в этом случае без моего предмета вы тоже вполне проживёте. Я не стану предъявлять к вам больших требований и аттестат портить вам не намерен. Но и меня поймите: ставить оценки просто так я не могу, поэтому предлагаю такие условия. Если вы не считаете нужным тратить время на прочтение программной литературы и её анализ — берёте критику и пишете по ней сочинение. Придираться особо не буду, и за прилежное переписывание критических статей свою твёрдую «тройку» вы получите. Если же вам нужна оценка более высокая, то принимаются только собственные соображения по теме. Хотя бы пару слов, но своих, хоть как-то обоснованных, конечно. «Четвёрка» — это минимум, на который вы можете рассчитывать в данном случае. А если изложите свою мысль более-менее грамотно и последовательно — «пятёрка» вам обеспечена. Чтобы было понятно: я не против изучения критики и считаю, что мнения других людей способны расширить ваше видение мира. Читайте, изучайте — это только приветствуется. Но жду от вас ваших собственных выводов, изложенных вашими словами. А что касается русского языка — грамотно писать никому не помешает, так что извините, буду требовать от всех».

И он стал ненавязчиво и незаметно для нас самих учить нас думать. Не загонял в рамки, не призывал следовать общепринятым шаблонам, не поощрял равнения на авторитеты. Даже самые бредовые идеи терпеливо разбирал и при помощи наводящих вопросов помогал анализировать, выстраивать логическую цепочку, заполнять пробелы в рассуждениях. Не позволял другим смеяться над слишком уж нестандартными мнениями и, находя в них хоть толику здравого смысла, доказывал их право на существование, затем их расширяя, развивая и по ходу корректируя. При этом не цеплялся за учебную программу и часто ей в ущерб задавал сочинения на жизненные темы, за что периодически вызывался «на ковёр» к директору.

Тогда мы были не в состоянии оценить, что таким образом он готовил нас к суровой реальности взрослой жизни, давал шанс осмыслить различные её стороны заранее, чтобы потом мы могли не совершить непоправимых ошибок. Часто в процессе разбора какого-то произведения спрашивал: согласны ли вы с мнением этого персонажа? а как бы поступили на его месте вы и почему? Или рисовал ситуацию — из жизни, из книги, из фильма — и предлагал смоделировать различные сценарии её развития, тем самым развивая в нас навык прогнозировать свои действия и думать об их последствиях.

Интерес к чтению он привил нам оригинальным способом. Рассказывал какую-нибудь историю, а то и несколько подряд с нарастающей степенью интересности. Нужно сказать, что делал он это очень увлекательно, иногда для наглядности используя предметы обстановки и предлагая кому-то из нас изображать персонажей своего повествования. Мы слушали с открытыми ртами, живые и красочные сцены проносились перед нашими глазами, вряд ли кого-то оставляя равнодушными. И каково же было наше разочарование, когда на самом интересном месте звенел звонок! Заинтригованные, мы уговаривали учителя задержаться на пару минут и хотя бы в двух словах досказать, чем же всё закончилось. Но он только виновато разводил руками и говорил, что ему ещё нужно успеть подготовиться к уроку в другом классе. «А в следующий раз расскажете?!» — с надеждой спрашивали мы. «К сожалению, у нас на это не будет времени, — отвечал он. — Мы и так сегодня весь урок проговорили, а учебную программу-то никто не отменял… Но если кому-то о;чень интересно, что было дальше… (тут он принимал безразличный вид и делал таинственную паузу, которую мы заполняли воплями: «Интересно! Конечно, интересно!»), записывайте информацию: все эти истории — из книги…»

Получив заветную «информацию», мы, расталкивая друг друга, мчались в школьную библиотеку, где вялая библиотекарша неизменно встречала нас недовольным ворчанием: «Экземпляров на вас не напасёшься!» Те, кому книг не хватило, разочарованно пристраивались к кому-то в очередь, и мы читали, читали, читали в надежде поскорее добраться до «той самой» истории.

Иногда рекомендованными книгами оказывались произведения, которые нам предстояло изучать в следующем году, иногда к школьной программе они не имели никакого отношения, но всегда это были вещи с глубоким смыслом, которые раскрывали перед нами важные грани жизни. Малым объёмом и лёгкостью восприятия такие книги чаще всего не отличались, поэтому периодически кто-то, устав от поисков интригующей истории, приставал к учителю с вопросом, на какой странице она начинается, ну хоть приблизительно. «Да не помню уже, — неизменно отмахивался он. — Вы читайте, читайте. Где-то там всё равно найдёте». 

И мы читали. Скрепя сердце, с раздражением, плюясь на «эту муть» и поминая автора незлым тихим словом, но постепенно втягиваясь в сюжет. И когда, наконец, добирались до «того самого» места, ради которого, собственно, и шли на такую жертву, могло оказаться, что история эта укладывается всего в пару абзацев и является малозначительным эпизодом, не имеющим отношения к основному сюжету, эпизодом, который приобрёл для нас такую притягательность лишь благодаря повествовательному таланту нашего учителя. Но для многих из нас это уже не имело значения: произведение в целом часто оказывалось не таким уж «тупым», каким представлялось вначале, и мы по собственной воле осиливали его до конца, незаметно для самих себя шаг за шагом расширяя собственное сознание.

Уважение, которым пользовался у нас учитель русского, было безусловным и возникло как-то само собой, с первого момента нашего с ним знакомства. Хотя мы прослыли как самый сложный класс и умудрились довести до слёз и выжить из школы не одного преподавателя, «испытывать» этого учителя, давать ему обидные прозвища и вести себя в его присутствии неподобающим образом никому из нас даже не пришло в голову. Так сложилось без каких бы то ни было усилий с его стороны: он ни разу не повысил на нас голос, не пугал директором, родителями и двойками и вообще никоим образом не демонстрировал свою власть, так же как не пытался добиться нашего расположения заискиванием и всякими «пряниками». Но какая-то необъяснимая мощь, мягкая, добрая, но справедливая и несломимая одновременно, неизменно исходила от этого человека, охватывая собой окружающих, взывая к лучшему в их сердцах и в то же время не позволяя садиться на голову.   

Удивительно, но его сразу и безоговорочно признал даже наш парнишка-зверёныш, ходячая катастрофа местного значения, четырнадцатилетия которого с нетерпением ожидал весь педагогический коллектив нашей школы вкупе с исправительной колонией для несовершеннолетних. Сколько мы его знали, он относился к учёбе и преподавателям с презрением, позволяя себе в разговоре со старшими хамить, нецензурно выражаться, плеваться и вообще вытворять всё, что ему заблагорассудится. Лишь на уроках нового учителя вёл себя прилично и, как ни странно, начал проявлять некоторый интерес к происходящему. Даже — о чудо! — время от времени стал тянуть руку и, изо всех сил стараясь обходиться без матерных слов, активно помогая себе жестами, пытался более-менее внятно выразить свои соображения по обсуждаемой теме. Поначалу, когда у него в журнале начали появляться «четвёрки» по русской литературе, наша классная руководительница глазам своим не поверила — ведь у него и «троек»-то отродясь не водилось. Была даже попытка выяснить, не нарисовал ли этот разбойник «четвёрок» из своих законных «единиц», что уже как-то случалось. Но нет — и весь класс, и сам учитель русского подтвердили: всё честно. А обвиняемый, поставленный у доски на всеобщее обозрение, обвёл классную руководительницу нахальным взглядом и с самодовольным видом удалился за свою парту.

Была ещё история с девочкой-хорошисткой, любимицей преподавателей и объектом насмешек одноклассников. Учёба давалась ей нелегко, но она так старалась, чтобы завершить четверть без «троек», оставалась после уроков на пересдачи, писала дополнительные рефераты — и тут беда: явный «трояк» по русской литературе намечается.

Я на перемене дежурила в классе, когда её родители приходили разбираться. Мать возмущалась: «Ночами ребёнок не спит, литературу вашу всё учит, а у неё же кроме вашего предмета и другие есть! Что вы от неё хотите?! Она ведь сочинения отлично пишет, сама проверяла. Вон по библиотекам целыми днями пропадает, старается…» — «И правда, нехорошо получается, — согласился учитель. — Я ей тоже сколько раз говорил: ты же девочка прилежная, все книги по программе ещё летом прочитала, так теперь и делать-то ничего не надо. Тему даю — просто ответь как сама понимаешь, хоть пару слов, и меньше «четвёрки» не поставлю. А она — теряется, за конспект хватается. Всё заученными словами привыкла, потому и просиживает в библиотеках. Ваша дочь очень трудолюбива и память у неё отличная, но знания оценивать по этим критериям я не могу». — «Другие же могут!» — раздражённо фыркнула мать. «А я — нет, — отрезал учитель. — Да и не в оценках дело. Без своего мнения ей в жизни тяжело придётся, и никакой диплом не поможет». — «Это уж наши заботы, — снова фыркнула женщина и бросила требовательный взгляд на мужа, который сразу как-то стушевался и впервые за всё время пробубнил что-то несвязное в подтверждение. — А с вашей манерой оценивать знания мы будем разбираться! Любой филолог подтвердит высокий уровень сочинений моей дочери!»

И они удалились: она — с победным видом и высоко поднятой головой, он — следом, виновато опустив взгляд и, в отличие от жены, не забыв вежливо попрощаться на выходе. А учитель уложил в потёртый дипломат свои бумаги, не спеша застегнул пиджак и как всегда спокойно вышел из класса.

«Да, мамочка — не подарок, — с сочувствием подумала я. — Куда уж ребёнку, если даже муж у неё собственного мнения не имеет…»

И решила больше даже про себя не называть одноклассницу тупой зубрилкой.

Девочка эта всё же получила за четверть свою единственную «тройку», но, кажется, в отличие от своей матери, в обиде на учителя не была. А вскоре, смущаясь и краснея, начала отвечать своими словами, причём не только на уроках русской литературы…

Можно ли сказать, что мы любили нашего учителя? Несомненно. Но не той восторженной любовью, какой любят преподавателей, что выбирают товарищескую манеру общения с учениками. Мы не бегали за ним хвостиком, не облепляли его на переменах, не вываливали на него свои радости и горести, не пытались выразить ему своё обожание. Он просто был — как солнце, которое ненавязчиво светит всему вокруг, такое естественное, что о нём не задумываешься. Рядом с ним нам было просто хорошо, в его присутствии мы чувствовали себя спокойно и защищённо, и нам было этого достаточно.

Что мы о нём знали? Почти ничего. Невысокий худощавый мужчина за пятьдесят с седеющими русыми волосами до плеч, в поношенном, но неизменно опрятном сером костюме. Что бы ни происходило — всегда спокойный, доброжелательный и внимательный. Казалось, никакие обстоятельства мира не могут вывести его из себя, отчего он представлялся оплотом стабильности и надёжности в бурном водовороте житейских будней. Приезжал в школу на стареньких «Жигулях», что частенько показывали свой норов, не желая заводиться и требуя к себе повышенного внимания хозяина. О себе никогда не рассказывал. Не то чтобы скрывал — он вообще был очень открыт и прост в общении, не признавая запретных тем, — просто мы, несмотря на наше чрезмерное любопытство, почему-то никогда его об этом не спрашивали. Но, невзирая на эту простоту, было в нём что-то такое, от чего, подходя, невольно внутренне подбираешься… чтобы соответствовать, что ли.

Думаю, в школьном коллективе ему было нелегко. На переменах преподаватели спешили в учительскую, чтобы поболтать о том о сём, но его среди них никогда не было. Он проводил перемены в классе, беседуя с подходящими к нему учениками или погрузившись в чтение какой-нибудь книги. Коллеги избегали его, обращаясь подчёркнуто официально и только по необходимости, но это, казалось, его нисколько не беспокоило. Сложные отношения сложились у него и с директором: тот не раз с сердитым видом вызывал его к себе в кабинет, как позже докладывала «разведка» — за самовольное отступление от школьной программы и балаган на уроках. («Балаганом» в глазах сторонних наблюдателей выглядели те самые увлекательные рассказы учителя, что порой превращались в импровизированные театральные представления с нашим участием.) Но, невзирая ни на что, преподаватель русского оставался верен себе, ничем не выказывая своего огорчения сложившимся положением дел и продолжая неизменно светить всем, кто его окружает, независимо от их к нему отношения.

 

Мне этот человек, сам того не осознавая, помог поверить в себя и указал путь в хаосе жизни, хотя оценить я это смогла только многие годы спустя.
 
Так получилось, что меня с детства не привлекали многие ценности и интересы, которыми жили окружающие. Не было и никаких идей по поводу того, кем хочу стать в будущем: всё, что я видела вокруг, казалось чуждым настолько, что даже в воображении не удавалось примерить на себя известные мне роли. И это несмотря на то, что я с большим увлечением осваивала самые различные навыки и имела неиссякаемый интерес к познанию окружающего.

Жизнь от такой неопределённости представлялась полной бессмыслицей, вызывая растерянность и страх перед будущим, и я часто с содроганием думала о том, что же буду делать после школы. Спрашивала родителей, ради чего мы живём, — «Ради детей», — получала неизменный ответ, и бабушка авторитетно подтверждала: «Долг каждой женщины — родить и воспитать хотя бы одного ребёнка». Чувство безысходности от этого разрасталось до неимоверности, так как стремление создавать семью у меня тоже напрочь отсутствовало и, в отличие от своих подружек, я совершенно не представляла себя в роли матери. А жизнь только лишь ради детей казалась тупиком: ведь если конечной целью нашего существования является банальное продолжение рода, то выходит, что развитие человека как личности ничего не значит? К чему тогда цивилизация, культура, наука, образование, нравственность? К чему все потуги? Только для того, чтобы обеспечить более комфортное существование своему потомству?

В общем, хотя жизнь и казалась мне штукой ужасно увлекательной, места для себя я в ней не видела. На фоне того, что у других с данным вопросом проблем не возникало, это угнетало и пугало вдвойне. Чтобы хоть как-то заполнить внутреннюю пустоту, я честно пыталась увлечься тем, чем было принято увлекаться в моей среде, что неизменно вызывало сильный внутренний протест и только обостряло чувство бессмысленности происходящего. Моё сознание категорически отказывалось участвовать в этом театре абсурда, отчаянно желая проявить себя в чём-то НАСТОЯЩЕМ.



Как-то раз на уроке русской литературы нам задали сочинение на тему «Каким я хочу видеть своё будущее». Не зная, о чём писать, я насочиняла что-то вполне стандартное насчёт какой-то профессии — лишь бы от меня отвязались — и успешно об этом забыла. Но на следующем уроке, ознакомившись с нашими творениями, учитель решил продолжить разбор темы. Сначала перечислил варианты наших мечтаний, которые оказались весьма однотипными и сводились к высшему образованию, работе по специальности, а у некоторых кроме всего — ещё и к счастливой семейной жизни. А потом сказал:

— Стремления каждого из вас похвальны. Но знаете ли вы, что в жизни встречаются люди, которые избирают другие пути?

Эти слова заставили меня оторваться от интересной книжки, которую я тайком читала во время урока, а учитель продолжил:

— В жизни существуют общепринятые и общепризнанные пути, которыми идут многие, и пути непривычные, порой осуждаемые большинством, но имеющие такое же право на существование и заслуживающие уважения. Я бы хотел, чтобы вы узнали о них, прежде чем выйдете во взрослую жизнь. Может, в своё время это поможет вам сделать правильный выбор.

И он начал рассказывать нам разные истории.

Об одном своём бывшем ученике, гениальном мальчике, которому все пророчили великое научное будущее, но который сам видел себя не иначе как коком на корабле и, невзирая на презрительные насмешки окружающих и протест родителей, нашёл в этом деле своё призвание.

О женщине из интеллигентной семьи, которую не сделали счастливой два высших образования и руководящая должность. Настоящую удовлетворённость жизнью она ощутила, когда обстоятельства вынудили её подрабатывать дворником в городском парке, среди гармонии и тишины природы.

О последнем китайском императоре, которому после революции оставили жизнь. Он стал садовником в ботаническом саду и утверждал, что лишь здесь ощутил себя на своём месте и обрёл внутреннюю гармонию.

О женщинах-лётчиках, строителях, военных и учёных.

О мужчинах-воспитателях, портных, библиотекарях и поварах.

Об инженерах и офицерах, актёрах и грузчиках, мусорщиках и сапожниках…

Подобных историй было много, и все они подводили нас к тому, что нет профессий достойных и недостойных, мужских и женских, предпочтительных и нежелательных, что таковыми их делает общественное мнение, которое создаётся и навязывается большинством, и что абсолютно каждая из них вносит свой незаменимый вклад в жизнь всего общества.

Потом разговор как-то сам собой перешёл на тему семьи, и учитель сказал:

— Многие из вас написали, что мечтают создать семью и воспитывать детей. Это естественно, ведь потребность в любви заложена в человека природой, а дети — продолжение рода и смысл жизни для большинства из нас. Для большинства, но не для всех. (Тут я навострила уши и затаила дыхание.) Знаете ли вы, что есть люди, которые к этому не стремятся?

— Такие люди — эгоисты, — категорично заявила отличница с первой парты. — Они хотят жить в своё удовольствие, ни о ком не заботясь.

— Случается и такое, — согласился учитель, — но не всегда. Бывают люди, которые просто видят смысл жизни в другом.

— Даже женщины? — удивилась соседка отличницы. — Женщина ведь создана для того, чтобы рожать и воспитывать детей. Это её главная обязанность.

— Женщина может рожать, — ответил учитель, — но она не обязана этого делать. Мы живём не в средние века, сейчас любые вопросы относительно своей жизни каждый человек, независимо от пола, вправе решать самостоятельно. Следуя своей природе, выбор в пользу семьи и детей делает большинство женщин — отсюда и сложилось мнение, что подобным образом должны поступать все. Некоторые не испытывают потребности в семейной жизни, но всё же выбирают её, не желая выглядеть белыми воронами или поддаваясь давлению окружающих. Не думаю, что, переступив через себя в угоду общественному мнению, они найдут своё счастье и дадут его своим близким. Поэтому, решив создать семью, хорошо подумайте, действительно ли это важно лично для вас. Если нет — не стоит ломать жизнь себе и своему избраннику. В мире есть множество занятий, которым, помимо семьи, может посвятить себя человек — как женщина, так и мужчина.

И он снова начал рассказывать истории.

О людях самых разных профессий, что даже не помышляют о семье, найдя себя в самоотдаче через свою деятельность.

О семейных парах, в которых оба партнёра вместе трудятся в избранном направлении, не испытывая потребности рожать и воспитывать детей.

О Матери Терезе и подобных ей энтузиастах, не видящих для себя иного смысла жизни кроме как в помощи обездоленным. О добровольцах, что, оставляя семьи, едут в места стихийных бедствий и очаги эпидемий, самоотверженно трудятся в хосписах и лепрозориях.

О священниках, философах и проповедниках, что находят смысл в праведной жизни и несении в мир своего мировоззрения.

О людях, уходящих в монастыри и уединяющихся на природе, чтобы посвятить жизнь самопознанию и служению Богу.

Какие-то истории мы слушали с интересом, какие-то — с недоверием, некоторые у многих вызывали презрительные ухмылки и смешки. Но когда речь дошла до служения Богу — класс разразился громким хохотом и язвительными комментариями. Призвав к тишине, учитель сказал:

— Зря смеётесь. Уважения достоин любой выбор, если только он не ущемляет права других. Мир бесконечно разнообразен, и каждый из нас видит его лишь со своей точки зрения, которая является далеко не единственной и уж тем более не единственно верной, даже если её разделяет большинство. Поэтому не стоит осуждать кого-либо лишь за то, что он живёт и мыслит по-другому. Вспомните историю: очень многие люди, которые оставили в жизни яркий след и которых мы сейчас считаем великими, осуждались и презирались своим окружением, высмеивались и терпели гонения, потому что были не такими, как все. И кто знает, кем станет тот, кто сейчас страдает от ваших насмешек?

— А если он станет великим сапожником?! — выкрикнул кто-то с задней парты, и класс поддержал его дружным гоготом.

— Я бы не стал судить о человеке по его профессии и социальному статусу, — ответил учитель. — Можно быть и великим сапожником, если твои человеческие качества на высоте, если ты испытываешь удовлетворение от своей работы и выполняешь её с душой, если ты мастер своего дела и люди с благодарностью отзываются о твоём труде. И можно быть ничтожным директором завода, если ты мелочен и склочен, если от твоего характера страдают подчинённые, если твоё занятие не приносит тебе счастья и ты выполняешь свои обязанности спустя рукава. Кстати, в ХYI веке в Германии жил один человек, которого звали Яков Бёме. Так вот: он родился в бедной крестьянской семье и всю свою жизнь проработал сапожником, мало того — был безграмотен, но это не помешало ему стать великим философом, известным сейчас во всём мире.

Класс притих, задумался. А учитель спросил:

— Скажите, какой критерий в выборе жизненного пути вы считаете для себя главным?

Кто-то назвал достаток и успешность, но большинство главным посчитали счастье, внутреннюю удовлетворённость своей жизнью.

— Вот видите, — сказал учитель, — именно внутреннюю удовлетворённость вы ставите на первое место. И вряд ли станете отрицать, что все люди разные. Почему же вы думаете, будто то, что принесёт удовлетворённость конкретно вам, должно принести её и всем остальным? И на каких основаниях считаете себя вправе презрительно относиться к «инакомыслящим»? Ведь тогда любой другой может относиться к вам подобным же образом только потому, что вы не разделяете его взглядов и ценностей. Вспомните басню про лису и журавля. Так и у нас: то, что для одного — мечта, для кого-то может стать тяжёлой ношей, которая сделает его несчастным и которую он если и будет тянуть, то лишь из чувства долга. Потому нельзя навязывать другим свои идеалы и осуждать то, что не находит отклика в вашей душе. Если человек делает выбор, кажущийся вам странным, значит, он видит в нём важный для себя смысл, которого мы не понимаем. Осуждения же заслуживают лишь люди, что умышленно причиняют другим зло. Это единственный выбор, который недопустим.   

Тут подняла руку та самая отличница с первой парты и сказала:

— А я думаю, что от деятельности человека не просто не должны страдать другие, но она должна ещё и приносить пользу обществу. Вот вы говорили о служении Богу. Но мы-то знаем, что Бога нет, никакой нормальный человек не будет в него верить. Какая кому польза от служения тому, что не существует?

— Не нам судить о нормальности или ненормальности того, кто нам непонятен. Ведь с его точки зрения можем казаться ненормальными все мы, и правда может оказаться вовсе не на нашей стороне. К примеру, раньше люди верили, что Солнце вращается вокруг Земли, и считали ненормальным Галилея, который утверждал обратное. И кто оказался прав? А существование Бога никто ещё не доказал и не опроверг, этот вопрос остаётся открытым. Зато уже многие доказали существование явлений и сил, нам непонятных и пока неизученных, которые вполне могут трактоваться людьми как божественные проявления. А насчёт пользы… Если так рассуждать, то какая миру польза от актёров, музыкантов, художников, поэтов?

— Ну… они же… для души. Чтобы людей… вдохновлять… — замялась девочка и смущённо замолчала.

— Для души, — подтвердил учитель. — Только у разных душ потребности разные. Одним музыку подавай, другим балет, третьи в спорт идут или в какое-то ремесло, четвёртые себя познать стремятся и посвящают жизнь тому, чтобы стать лучше и тем приблизиться к своему богу. В общем, каждого вдохновляет что-то своё, поэтому не стоит судить только по себе. Представь себе глухого человека, который, не имея возможности слышать музыку, считает увлечение музыканта глупым и бесполезным. Но каждый, кто слышит, с ним не согласится. Точно так же служение Богу или любое другое занятие. В мире есть немало людей, которые выбирают пути, непонятные для большинства — значит, для них это очень важно, так же, как для тебя стать врачом, а может, даже важнее. И значит, что на этом пути они находят что-то для себя действительно значительное — согласись, никто по собственной воле не станет долго заниматься делом, не приносящим никаких результатов. Непривычный выбор этих людей вовсе не говорит об их ущербности. Скорее, это говорит об ущербности тех, кто его не понимает, ведь они, подобно глухим, не способны воспринимать какую-то грань реальности, а потому и не испытывают потребности в её познании. А если говорить о пользе… Служение Богу, если оно настоящее и идёт от сердца, обязательно побуждает человека к совершенствованию. Возьми тех, кого называют святыми: они своим примером подвигают людей становиться чище, лучше, справедливей, учат состраданию и любви к ближним и проявляют действенную о них заботу. Так что польза для общества от искренне верующих очевидна, и уж их-то меньше всего можно обвинять в эгоизме. Конечно, я не говорю о фанатиках и лицемерах, которых немало в любом деле…

Мы ещё долго говорили на эту тему. Следующим уроком у нас должен был быть русский язык, но учитель решил перенести запланированный диктант на другой раз, чтобы не прерывать начатую беседу, которая захватила всех нас. Он говорил о том, что человек может почувствовать себя счастливым, только если найдёт своё место в жизни. О том, что общепринятые ценности и идеалы подходят далеко не всем, и что поэтому важно понять, в чём испытываешь потребность именно ты, чему именно ты хочешь посвятить данную тебе жизнь. О том, что очень многие, идя на поводу чужих мнений, обрекают себя на пожизненные страдания. О том, что поэтому так важно не бояться быть самим собой и отстаивать свои стремления…

Когда прозвенел звонок, учитель сказал:

— А теперь — домашнее задание. Подумайте, действительно ли вы желаете для себя той жизни, о которой написали. Не обязательно писать сочинение или отвечать. Просто подумайте…



Эта беседа ещё не один день занимала моё сознание, постепенно рассеивая страх перед будущим и укрепляя веру в то, что жизнь вовсе не бессмысленна — просто её смысл мне ещё не открылся. Фраза учителя о бесконечном разнообразии мира давала надежду на то, что среди этого разнообразия обязательно найдётся занятие и для меня, занятие, которое позволит мне чувствовать себя на своём месте. А потому нет никакой необходимости подстраиваться под других и выбирать из того, что меня совсем не привлекает. Просто жить, оставаться собой и лишь не переступать грань, когда мои действия могут причинить вред другим. На всё остальное, как бы это ни воспринимали окружающие, я имею полное право.

Это понимание принесло внутреннее спокойствие и необыкновенную свободу от чьих бы то ни было мнений. Меня перестали задевать чужие суждения и насмешки одноклассников, я перестала искать опору в ком-то и начала обретать её в себе, всё больше доверяя голосу своего сердца. Всё новое и необычное, являя контраст с серой обыденностью, стало привлекать меня с удвоенной силой, и я погружалась в его изучение с головой, расширяя свои познания об этом мире и человеке. Одновременно всё больше убеждалась в том, что оставленное позади, всё то, во что я безуспешно пыталась вжиться, не стоит и капли сожалений. Если и существует что-то, что станет для меня смыслом жизни, то оно там, в будущем. И я шла в это будущее уже без страха.



Спустя какое-то время на перемене перед уроком русского языка моё внимание привлекла раскрытая толстая книга на столе учителя. Когда я подошла поближе, порыв ветра из распахнутого окна перевернул страницы, открыв удивительную картинку: рождающийся младенец, ребёнок, юноша, зрелый мужчина, пожилой человек, умирающий глубокий старец… а затем — новое рождение и новый виток жизни, и дальше — волны подобных витков, уходящие в бесконечность. Разные возрасты, разные тела, что сменяют друг друга — и проходящая через них голубоватая искорка, остающаяся неизменной…

Заметив, что я увлечённо рассматриваю картинку, учитель оторвался от своих записей, перевернул книгу и показал мне её обложку.

— «Бхагавад-Гита», — сказал он, — фрагмент древнеиндийского эпоса. Ему пять тысяч лет, в нём записаны беседы воплощённого Бога со своим учеником — во всяком случае, так считают сами индийцы. А это… — он снова раскрыл картинку, — На Востоке верят, что человек, умирая, рождается снова, и так — бесконечно. Да, это многое объясняет…

Учитель задумался, будто бы ушёл в себя, и я не посмела нарушить его молчания, хотя вопрос, что же это объясняет, назойливо крутился на уме. А затем прозвенел звонок к началу урока, и мне пришлось вернуться за парту. Но с этого времени «Бхагавад-Гита» не выходила у меня из головы, а загадочная фраза учителя превратилась в навязчивую идею, чуть ли не жизненно важный вопрос, тайну, требующую непременной разгадки.

Чтобы разыскать «Бхагавад-Гиту», понадобилось несколько месяцев — в конце советской эпохи подобная литература была редкостью и в книжных магазинах не продавалась. Когда, наконец, эта книга почти в восемьсот страниц оказалась в моих руках, я прочла её, почти не отрываясь, всего за несколько дней. Читала легко, новые знания находили отклик в сердце и воспринимались как нечто само собой разумеющееся — как будто вспоминалось нечто естественное и давно понятное, но слегка подзабытое. Одновременно приходило отчётливое понимание: вот оно, то НАСТОЯЩЕЕ, без которого жизнь казалась бессмысленной. Нет, речь не шла о служении Кришне — конкретно этот путь меня не привлекал и присоединяться к его последователям я не собиралась. Но он позволил мне осознать потребность в духовном совершенствовании, на фоне чего как-то сами собой померкли и отпали многие мои прежние земные интересы.

Это было моё первое прикосновение к духовным знаниям, после которого начался осознанный и целенаправленный поиск в этом направлении, поиск, который спустя много лет вывел меня на мой Путь. И эту первую ступень самоосознания помог мне пройти школьный учитель, которого я вспоминаю с неизменной благодарностью как настоящего Учителя и Человека с большой буквы. Без света этого маяка у меня были все шансы заблудиться в лабиринте жизни и не выйти на тот перекрёсток, на котором я встречу своего Духовного Учителя.