Безруковский и его жена

К себе любимому, но мокрому от дождя путешественнику в Арзрум, Пушкин провёл много скрытых ниточек от своих же мокрых героев из «Медного Всадника», из «Конька» и даже от мокрого петуха из «Графа Нулина». Ну, и, конечно, не забыл мокрого от дождя есаула Безруковского из «Осенних вечеров», которые до сих пор числятся за лже-автором Ершовым. Однако посмотрим, что об этих «вечерах» говорят сегодня. Начнём со статьи Википедии о Ершове: «в позднюю пору жизни (конец 1850-х гг.) он написал большой цикл повестей «Осенние вечера», обрамляемых сквозным сюжетом — встречей персонажей, которые рассказывают эти повести. Такая композиция характерна скорее для 1830-х годов («Двойник, или Мои вечера в Малоросии» А.Погорельского, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя), в которые происходило формирование Ершова-литератора и для своего времени выглядели уже анахронизмом».
Анахронизм из 1830-х годов - отлично сказано! Ну, а вот что об этом пишет ершовед Т.П.Савченкова: «В 1850 г. Ершов начал работу над циклом рассказов «Сибирские вечера», впоследствии переименованных в «Осенние вечера»… Ершов обращается к сложившейся в русской литературе 1830-х г.г. циклической форме… В пору ершовской юности и молодости были знамениты циклы вечеров А.Погорельского «Двойник, или мои вечера в Малороссии» (СПб., 1828), Н.В.Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» (СПб., 1831-1832), М.С.Жуковой «Вечера на Карповке» (СПб., 1839), анонимные «Вечера на кладбище. Оригинальные повести из рассказов могильщика» (М., 1837), «Вечера на святках. Собрание русских повестей» (М., 1833). А в третьем номере «Библиотеки для чтения» за 1824г. напечатан одновременно с «Коньком-Горбунком» «Вечер на Хопре» (два первых рассказа цикла) М.Н.Загоскина. …Действительно, «Осенним вечерам» не удалось вписаться в общую картину литературного развития… …Новую эстетику Ершов не принимал» (1).
Сразу же отбросим опечатку, поскольку «Конёк» был издан не в 1824-м году, когда Ершову было 9 лет, а спустя десять лет, но при этом полностью согласимся с утверждениями об анахронизме композиции, устарелости названия («вечера»!) и отсталости «Осенних вечеров» от современности. Однако откуда вообще взялась тяга Ершова к прозе? Неужели в зрелом возрасте он решил вспомнить молодость и, так сказать, «тряхнуть стариной»? Да нет, вспоминать-то ему было нечего, поскольку ранее никакой художественной прозы он не писал, а тут вдруг «Остапа понесло». Убедительных объяснений этого «понесло» у ершоведов нет. И НИКОГДА НЕ БУДЕТ! Почему? Да потому, что «Осенние вечера» написаны не Ершовым, а Пушкиным, о чём можно посмотреть в моей главе «Пушкину - подарок, а ершоведам проблема!» И были они написаны в сентябре 1834-го года, когда и название, и содержание, и композиция этого цикла рассказов (назовём их так!) были уместны, современны и понятны.
Однако, стоп! А разве могут произведения Пушкина устаревать? Да, в частностях - могут, т.к. «Другие времена – другие песни». И, например, нынешние дети с трудом поймут пушкинские слова «Ямщик сидит на облучке», поскольку никогда не видели ни ямщиков, ни облучков, да и самих лошадей видели в зоопарке или в кино. И точно так же современные юноши вряд ли поймут иронию Высоцкого в отношении китайцев, которые сегодня на все насмешки могут ответить: «Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний», и при этом - противопоставить Высоцкому свою песенку про глупых русских, поверивших Западу и допустивших развал своей страны.
Однако вернёмся к «Осенним вечерам» и поясним недогадливым ершоведам, что отказ от наименования этого цикла «Сибирскими вечерами» связан в первую очередь с тем временем года, которое всегда было у их настоящего автора, т.е у Пушкина, самым любимым. И это, конечно, осень. А, во-вторых... Нет, о второй причине пока умолчим, а пойдём дальше и поясним, что не только Академик и Таз-баши прячут под собой Пушкина (см. во всё той же главе «Пушкину - подарок, а ершоведам проблема!»), но и Безруковский, герой первого рассказа, тоже. Кстати, а нельзя ли разобраться - откуда взята его фамилия, поскольку слова ершоведов о том, что «отмечается биографическая основа этого образа, совпадение фамилии героя с названием деревни, в которой родился автор «Осенних вечеров» (2), кажутся неубедительными.
Да, действительно, местом рождения Ершова была деревня Безруковая, о чём Пушкин мог хорошо знать от своего подставного автора. Тем более что вся биография этого «автора», которому в 1834-м году исполнилось 19 лет, укладывалась в несколько строк: «родился…, крестился…, учился». А потому и запомнить её было легко, как и легко заметить в ней место рождения Ершова и после этого выдумать фамилию Безруковский, представляющую собой прекрасный блеф, которым настоящий автор прикрыл подставного и на который «купились» ершоведы. Тем более что написано это было тогда, когда этот же подставной автор якобы завершил балладу «Сибирский казак» (1834), где использовалась аналогичная (и при этом такая же подходящая для Ершова!) фамилия казачьего атамана - «Безрукий». Т.е. дублирование фамилии было не только синхронным, но и с использованием того приёма, который ранее я назвал методом «Пушкин-Плюшкин». Тянем ниточку дальше и обнаруживаем этот же метод в синхронно написанной повести «Кирджали», где Пушкин упоминает уже не полковника, а генерал-майора русской службы князя Ипсиланти. Т.е. того самого, кого ещё в «Онегине» он назвал (внимание!) «Безруким»!!! Вспомним эти слова: «Тряслися грозно Пиринеи -- Волкан Неаполя пылал Безрукий князь друзьям Мореи из Кишинева уж мигал» (3). И таким образом круг по «Безруким-Безруковским» замыкается, выдав нам при этом имя самого Пушкина, поскольку Ипсиланти тоже был «АЛЕКСАНДР»!
Ну, а после этого мы уже смело можем предполагать, что это же имя носил и полковник Безруковский, который в молодости был есаулом. А по такому казачьему званию он мог сближаться и с другим есаулом, а точнее, с Пугачёвым, о котором Пушкин в том же 1834-м году издал книгу со словами: «Он был Донской … козак, …был под Бендерами, где за отличие произведён в есаулы» (4). А Бендеры, как и Кишинёв, - это Молдавия, из которой её господарь (правитель) Ипсиланти, как известно, и спровоцировал греческое восстание. И если Ипсиланти не был казаком, то уж Пугачёв был им с рождения. И если Ипсиланти в 1821-м году был правителем Молдавии, то Пугачёв, как известно, провозгласил себя царём всей России. И если Ипсиланти, по мнению Пушкина, мигал грекам, то и в «Капитанской дочке» Пугачёв соответственно стал подмигивать молодому Гринёву. И при этом реальный Пугачёв во многом был похож на Ипсиланти, о котором сегодня пишут: «сам Александр Ипсиланти не обладал качествами, необходимыми для вождя восстания. Он наивно верил в свое предназначение и в свои права на корону Греции, был тщеславен, высокомерен и слабохарактерен; в Яссах он окружил себя двором и целую неделю медлил, занимаясь раздачей титулов» (5). И такую же наивность, такой же «двор» и такую же «раздачу титулов» можно наблюдать и у Пугачёва из «Капитанской дочки».
Но почему Пушкин называл Ипсиланти «безруким» не только в 1830-м году, но и в кишинёвском стихе «Бунтует наш безрукой князь» (6)? Да потому, что Ипсиланти действительно был безруким, т.к. ещё в 1813-м году в битве под Дрезденом потерял правую руку! А отсюда в пушкинских стихах соответственно и появилось слово «безрукий», а в «Сибирском казаке» - фамилия (или прозвище?) Безрукий. Ну, а в «Осенних вечерах» этот же Безрукий плавно трансформировался в казачьего полковника Безруковского. И причём же тогда деревня Безруковая? Ни причём! Хотя в виде блефа она и потребовалась Великому мистификатору для обмана простаков типа нынешних ершоведов. Ну, а тем только дай обмануться в полном соответствии с пушкинскими словами: «Ах, обмануть меня не трудно!...... Я сам обманываться рад!»
Ну, а когда в характеристике Безруковского говорится, что он кроме всего прочего ещё и «поэт в мечтах», то как же нам не заметить перекличку со всё тем же Ипсиланти, о ПОЭТИЧЕСКОМ переводе которого Пушкин в 1836-м году написал следующее: «Участь этого маленького стихотворения замечательна. …Александр Ипсиланти перевёл его на греческий язык; у нас его перевели Жуковский и Давыдов» (7). Но что же это за стихотворение, часть которого привёл Пушкин? А это «Листок» французского поэта Арно. Перевод же на русский язык того отрывка, который выделил Пушкин, звучит так:
Оторвавшийся от своего стебля,
Бедный засохший листок,
Куда ты? – Не знаю… (8).
Ну, а куда же нас могут привести эти стихи? А опять же к тому, кого можно назвать «безруким»! Правда, условно, поскольку так можно называть птиц без крыльев, которые для них своего рода руки. И такую птицу в виде раненого журавля как раз и показывает Пушкин в своих «Цыганах»:
Так иногда перед зимою,
Туманной, утренней порою,
Когда подъемлется с полей
Станица поздних журавлей
И с криком вдаль на юг несётся,
Пронзённый гибельным свинцом
Один печально остаётся,
Повиснув раненым крылом.
Сразу замечаем, что в стихотворении Радищева «Журавли», которое было взято Пушкиным в качестве источника, нет ранения в крыло. Вот его отрывочный текст:
Один бедный журавль,
Нем и уныл, пригорюнясь сидел:
Ногу стрелой перешиб ему ловчий.
Радостный крик журавлей он не множит;
Бодрые братья смеялись над ним.
"Я не виновен, что я охромел,
…………………………………………..
Стадо взвилося и скорым полетом
За море вмиг прелететь поспешает.
Бедный больной назади остается;
Часто на листьях, пловущих в водах,
Он отдыхает, горюет и стонет;
Грусть и болезнь в нем всё сердце снедают…
«Цыган» же Пушкин начинал на юге, где, кстати, и познакомился с безруким Ипсиланти. И поэтому неудивительно, что своего журавля он сделал раненым не в ногу, как это было у Радищева, а в крыло. Но при всём этом мы не можем считать Ипсиланти основным прототипом пушкинского журавля, поскольку эта птица в поэме сравнивается с Алеко, под маской которого уверенно спрятался сам Пушкин. В то же время быть дополнительным прототипом Ипсиланти может. Да и почему не быть им человеку, которым Пушкин восхищался и о котором даже и сегодня Википедия пишет следующее: «В представлении греческого народа он остался героем и мучеником борьбы за независимость. Останки Александра Ипсиланти через 137 лет были перевезены в Грецию и покоятся сегодня при церкви на Марсовом поле (;;;;; ;;; ;;;;;) в Афинах. Ипсиланти и этеристы — постоянный предмет интереса, политического и художественного, русских писателей-романтиков и общественных деятелей (в частности, декабристов). Неоднократны его упоминания у Пушкина (в частности, в повести «Выстрел»), жившего во время восстания Ипсиланти в Кишинёве и близко наблюдавшего деятельность Этерии: “Первый шаг Александра Ипсиланти прекрасен и блистателен. Он счастливо начал — и, мертвый или победитель, отныне он принадлежит истории — 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! — завидная участь”. (А. С. Пушкин. Письма. Давыдову В. Л., Первая половина марта 1821 г.)».
Тянем ниточку дальше и замечаем, что после «Цыган» Пушкин закончил «Бориса Годунова», где среди примет Гришки Отрепьева вставил и такую: «одна рука короче другой» (9). И вот тут уж пушкинистам придётся поломать голову, чтобы догадаться – а по какой же причине у данного героя одна рука короче другой? Тем более что и в «Метели» имеется «раненый гусарский полковник Бурмин» (10), который, как и Ипсиланти, участвовал в войне 1812-го года, но какое именно он получил ранение, Пушкин, к сожалению, не указал. Понятно, что Остап Бендер и Гришку Отрепьева, и других инвалидов, обозвал бы одним словом: «дефективный!» Но в любом случае разбираться в дефектах пушкинских героев придётся ещё немало.
А пока вернёмся к «Осенним вечерам», о которых Т.П.Савченкова пишет следующее: «Таинственная диалектика случая и Провидения определяет проблематику всего ершовского цикла. “Часто малейший случай, на который мы не обращаем внимания, решает всю нашу будущность“, - говорит устроитель дружеских вечеров полковник Безруковский (исследователями творчества Ершова отмечается биографическая основа этого образа, совпадение фамилии героя с названием деревни, в которой родился автор «Осенних вечеров»). Именно эта мысль «проигрывается» в разнообразных регистрах – от напряжённо-драматического до гротескно-комического – во всех рассказах “Осенних вечеров“ (12). И о Безруковском всё! А ведь если в его образе усматривается «биографическая основа», то почему бы и не показать конкретные переклички, связанные с биографией Ершова? Взять бы, например, первый рассказ «Осенних вечеров» под названием «Страшный лес», в котором Безруковский вспоминает себя молодым казаком, да и показать подтекстовую взаимосвязь образа этого есаула с личностью молодого Ершова. Ан нет, не получается! «Не лепится горбатый к стенке». А почему? А потому, что стенка не та, не пушкинская!
Хотя давайте-ка попробуем стать на сторону ершоведов и посмотреть, что из этого выйдет. Итак, рассказ начинается словами: «Это было в 18.. году. Семейные дела моего брата требовали непременного присутствия моего в Т. Я подал в отпуск. …Сборы военного известны. Через два часа, считая тут же и прощание с сослуживцами, я летел уже по большой московской дороге». Немедленно вспоминаем, что у Ершова действительно был брат, с которым он учился в Петербургском университете и который всё время был рядом, пока не умер в 1834-м году. Но главное не в том, что Ершов не расставался со своим братом, а в том, что он никогда не ездил «по большой московской дороге»! Весь путь молодого Ершова – это выезд в 1830-м году из Тобольска в Петербург и возвращение обратно в 1836-м году. И при этом никаких сведений о том, что он ехал в столицу и обратно не по короткому Ярославскому тракту, а через Москву, нет. Тем более что и делать-то ему в Москве, где отсутствовали родственники и знакомые, было нечего. Ну, а если мы расшифруем название пункта назначения, который имеет первой буквой «Т», как Тобольск, то опять же упрёмся в пресловутую «большую московскую дорогу», движение по которой должно быть из Москвы. А там до издания «Осенних вечеров» Ершов, повторю, никогда и не был! Ну, а если за буквой «Т» предположить Томск, то какая же «московская дорога» между этим городом и Тобольском, который в своё время называли «столицей Сибири»? Не выходит ничего, поскольку мы смело можем предполагать, что при обеих своих поездках Ершов ездил отнюдь не по московской дороге, а по более прямой - петербургской.
Однако гадать о Ершове можно долго и безрезультатно. И поэтому мы посмотрим на начало «Страшного леса» не как ершоведы, а как пушкинисты, после чего у нас сразу же высветится не только пункт назначения «Т», не только быстрые сборы, но даже и абсолютно точная дата отъезда молодого есаула! Показываю то, о чём хитроумный автор умолчал, спрятав время и место назначения за многоточиями: «Это было в 1829-м году. Семейные дела моего брата требовали непременного присутствия моего в Тифлисе. … Через два часа, считая тут же и прощание с сослуживцами, я летел уже по большой московской дороге». Не верите?! Ну, тогда разложим всё по полочкам.
1. «В 1829-м году отправился я на Кавказ лечиться на водах. Находясь в таком близком расстоянии от Тифлиса мне захотелось туда съездить для свидания с некоторыми из моих приятелей, и с БРАТОМ, служившим тогда в Нижегородском драгунском полку» (12).
2. «Желание повидаться с БРАТОМ, друзьями, надежда встретиться с сосланными на Кавказ декабристами – всё это влекло его в дорогу» (13).
3. «По прибытии на Кавказ, я не мог устоять против желания повидаться с БРАТОМ, который служит в Нижегородском драгунском полку и с которым я был разлучён в течение 5 лет. Я подумал, что имею право съездить в Тифлис. Приехав, я уже не застал там армии» (14).
4. «В бумагах Пушкина сохранился вид, данный ему от СПб Почтдиректора 4 марта 1829г., на получение лошадей, по подорожной, без задержания, до Тифлиса и обратно» (15).
5. «Из Москвы выехал я 1 мая.. Мне предстоял путь через Курск и Харьков, но я своротил на прямую Тифлисскую дорогу» (16).
Итак, «Т» это не Тобольск, «столица Сибири», а Тифлис, столица Грузии, подорожную до которой Пушкин выписал себе ещё в марте 1829г., но выехал лишь 1-го мая. О скоропалительности этого давно планируемого отъезда свидетельствует тот факт, что ещё днём он сватался к Наталье Гончаровой, но, не получив конкретного ответа (и, возможно, обидевшись!), тут же вечером и покинул Москву. Впоследствии он писал матери Натальи: «Я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределённости, на мгновение свёл меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию» (17). Повторю, «в ту же ночь»! И именно из Москвы, от которой, как известно, и расходятся все «московские дороги», хоть большие, хоть маленькие. И таким образом Пушкин начал своё известное «путешествие в Арзрум». Ну, а когда в 1836-м году он издал путевые записки под названием «Путешествие в Арзрум», то и отметил там, что «с детских лет путешествия были моею любимою мечтою» (18), что начал он своё путешествие (повторю!) из Москвы, а также описал там свои ночные похождения под дождём в Армении. И при этом синхронно, т.е. в том же 1836-м году, он написал и следующие стихи: «Мне путешествие привычно И днем и ночью - был бы путь» (19). И этот ночной путь мы и находим не только в его «Путешествии», но и в рассказе «Страшный лес».
Но почему в этом рассказе Пушкин спрятал себя под маской казака, хотя всегда был штатским? А вы посмотрите, как он оделся по прибытию на Кавказ в 1829-м году! Вот что об этом пишет его современник Н.Б.Потокский: ««Пушкин из первых оделся в черкесский костюм, вооружился шашкой, кинжалом, пистолетом; подражая ему, многие из мирных людей накупили у казаков кавказских нарядов и оружия…Пушкин, подъезжая к офицеру, брал под козырёк и произносил: “слушаем, отец командир“» (20). Т.е., одев костюм, который на Кавказе носили не только черкесы, но и казаки (терские и даже кубанские), Пушкин стал разыгрывать из себя молодого казака. И подобным молодым и холостым казаком в «Страшном лесе» впоследствии оказался и есаул Безруковский. Правда, в черкесском костюме можно было выбрать ещё и роль черкеса Тазита из одноимённой поэмы. Тем более что совсем не зря этот пушкинский Тазит: «любит -- по крутым скалам Скользить, ползти тропой кремнистой, Внимая буре голосистой И в бездне воющим волнам» (21). А подобную голосистую бурю мы, конечно же, встречаем и в «Страшном лесе».
Однако, стоп! Не могу удержаться, чтобы не использовать шанс сделать хорошее открытие, т.е. ВПЕРВЫЕ показать Наталью Николаевну Пушкину в художественном произведении, где она оказалась спрятанной под маской жены полковника Безруковского. Однако наверняка тут сразу же найдутся «знатоки», которые станут спорить по поводу слова «впервые», доказывая, что свою жену Пушкин якобы уже изображал в двух стихотворениях: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем» и «Пора, мой друг, пора». Однако в первом стихотворении в образе «вакханки молодой» у нас уже высвечивалась отнюдь не жена Пушкина, а графиня Воронцова. И я напомню, что только на одно последнее в данном стихотворении слово-сигнал «поневоле» замыкается не только «кобылица молодая» из одноимённого пушкинского стихотворения, которой автор грозит: «Погоди; тебя заставлю Я смириться подо мной», но и аналогичная «кобылица молодая» из «Конька», которую всё-таки удалось заставить служить поневоле. Ну, а если мы заглянем в черновик «Онегина», то и там мы найдём слово-сигнал «поневоле» в сцене беготни Татьяны по саду. Правда, тут уж героиня поневоле слушает песню девушек. Короче, никакого присутствия жены Пушкина в стихотворении «Нет, я не дорожу» мы не наблюдаем, но зато отчётливо видим там Е.К.Воронцову.
А вот почему кто-то из пушкинистов вообразил, что жена Пушкина присутствует в стихотворении «Пора, мой друг, пора», вообще непонятно?! Тем более что никаких женщин в основном и черновом тексте этого стихотворения нет, а датировка его предположительна. Как и предположительна «догадка» о его связи с женой Пушкина. Однако как избежать подобных ошибок? А для этого нужно следовать двум правилам:
1. Как бы не было трудно, но надо устанавливать время действия, подразумеваемое в подтексте! И если оно выпадает после 18 февраля 1831-го года, даты свадьбы Пушкина, то тогда и можно искать образ его жены в данном произведении.
2. Однако мало найти предполагаемый образ, нужно ещё и установить его основной прототип, т.к. свою жену Пушкин может использовать в качестве прототипа дополнительного, прикрывая им основной.
Забегая вперёд, скажу, что Анна Ахматова не смогла установить в «Золотом петушке» время подтекста, а поэтому ошибочно вышла на 1834-й год, который в свою очередь даже и сегодня может подвигнуть некоторых исследователей к поиску в образе Шамаханской царицы жены Пушкина. Но там её заведомо не будет! Так же, как и не будет её в рассказе «Страшный лес», в подтексте которого у нас высветился 1829-й год, т.е. время, когда никакой жены у Пушкина ещё не было. А вот когда Безруковский стал женатым полковником, то все основания присмотреться к его жене у нас есть. Тем более что в подтексте «Осенних вечеров» чётко высвечивается сентябрь 1834-го года, когда сам Пушкин был женат уже более трёх лет. Да и он же упорно проявляется под маской Безруковского.
И вот слова об этом герое и его жене: «Отслужив 30 лет царю и отечеству, ветеран взял отставку, не столько по утомлению от службы, сколько по желанию молодой прекрасной своей жены. Порядочный капитал, принесённый ею в вено полковнику, дал ему средства жить если не роскошно, по крайней мере, спокойно и независимо. Счастливый женой, любимый приятелями, уважаемый в обществе, Безруковский смотрел на осень дней своих глазами мира и довольства» (22). Смотрим на это глазами следователя и видим:
1. Важное слово «отставка», которую летом 1834-го года, т.е. непосредственно перед написанием «Осенних вечеров», Пушкин попросил у царя. Правда, чуть позже он от неё отказался. Но при этом само действие со словом «отставка» в памяти осталось. И память эта была свежа, т.к. прошло менее трёх месяцев. Однако – почему мы слово «отставка» не относим к 1824-му году, когда Пушкин подавал аналогичное прошение? Да потому, что в 1824-м году он был холостым, а в «Осенних вечерах» чётко указан ЖЕНАТЫЙ герой!
2. Выдумка же о том, что «Порядочный капитал, принесённый ею в вено полковнику, дал ему средства жить», взята из опубликованной в том же 1834-м году «Сказки о Мёртвой царевне», в которой эта царевна имела очень богатое приданое (а «вено» - это приданое!), о чём Пушкин писал: «А приданое готово: Семь торговых городов Да сто сорок теремов». И эта богатая царевна всё-таки вышла замуж за королевича Елисея, имя которого направляет нас к ямщику Елисею из одноимённой поэмы Майкова, а затем - и к Даниле из «Конька».
3. Статус старшего брата позволял Даниле командовать младшими братьями и заменять больного старика-отца. Одна из его ипостасей - роль старшего брата. показана во всё той же «Мёртвой царевне» и, что примечательно, именно в сцене сватовства к молодой и прекрасной царевне.
4. Такой же «молодой и прекрасной» является и жена полковника Безруковского, что говорит о сближении по этим приметам её образа с образом пушкинской царевны.
5. И точно так же 21 августа 1833-го года Пушкин в своём письме жене сравнивал её со своей будущей героиней-царевной: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете – а душу твою люблю я ещё более твоего лица» (23). Эти слова заметила и Т.В.Зуева, которая попыталась увидеть в жене Пушкина прототип как «мёртвой царевны», так и царевны-Лебеди из «Салтана», но, к сожалению, до основных прототипов так и не добралась. А установление основного прототипа – это важное условие для исключения ошибок. И вот его-то в лице Натальи Николаевны ни под тем, ни под другим образом, как мы увидим позже, нет. Ну, а прикрывать женой Пушкин мог разных своих героинь, в т.ч. и царевен.
6. Достоинством же образа молодой и прекрасной жены полковника Безруковского, о которой он скучает в своей деревне, является то, что её ОСНОВНЫМ прототипом является Наталья Николаевна Пушкина, показывать которую в произведениях под своим именем Пушкин не решался. Но если это так, то она обязательно должна высветиться в произведениях его подставных авторов. И я думаю, что мы её там обязательно найдём!
А пока ограничимся констатацией того, что мы ВПЕРВЫЕ нашли Наталью Николаевну в художественном произведении. И не в статусе невесты, когда Пушкин не боялся создавать её образ в своих стихах, а в статусе его законной жены! И при этом лишний раз убедились в том, что в сентябре 1834-го года он был «счастливый женой». А будет ли он  таким же в конце своей жизни, пока сказать трудно…
Примечания.
1. Савченкова Т.П. «П.П.Ершов», Ишим, 2011, с.27-28.
2. Савченкова Т.П. «П.П.Ершов», Ишим, 2011, с.29.
3. ЕО X 9.3.
4. ИП 435.
5. Википедия.
6. II, с.160.
7. XII, 46.
8. XII, 476.
9. БГ VIII 136.
10. М 83.35.
11. Савченкова Т.П. «П.П.Ершов», Ишим, 2011, с.29.
12. VIII, 1021-1022. Выделено мной. С.Ш.
13. Вересаев «Пушкин в жизни», «Московский рабочий», 1987, с.163. Выделено мной. С.Ш.
14. из пушкинского объяснения Бенкендорфу - Пс 420 от 10.11.29г. Выделено мной. С.Ш.
15. В.Вересаев «Пушкин в жизни», 1987, «Московский рабочий», с.153.
16. VIII, 1002.
17. Пс 461 от 5 апреля 1830г.
18. ПА 463.23.
19. С3 272.11. или с.436, 1836г.
20. В.Вересаев «Пушкин в жизни», 1987, «Московский рабочий», с.167.
21. Т 95.
22. Сузге, с.237-8.
23. Пс 838.34.