Витязь-поэт

     Александр Сороковиков

             ВИТЯЗЬ – ПОЭТ
    (Алексею Мозговому, последнему витязю-поэту – посвящается)


    Если произвести классификацию искусства с точки зрения академической науки, то, по факту реальности его можно разделить на три главных категории: 1) Сакральное искусство, то есть – искусство культовое, 2) Искусство аристократическое, 3) Искусство народное или фольклорное.
    Из этих трех главных категорий отдельно выделяется искусство витязей-поэтов, или – рыцарей-поэтов. В истории поэзии оно имеет название благородного искусства, или «миннезанга», и соединяет в себе категории всех трех перечисленных выше искусств. То есть – сакрального, аристократического и ведического, так как народное искусство своими корнями уходит в искусство ведическое.
    Алексей Борисович Мозговой являлся представителем этого редкого ныне племени витязей-поэтов. В связи с чем, будет уместным привести, посвященное ему стихотворение, которое так и называется «Витязь-поэт»: 
   
Твои песни, с Есенинской грустью –
Новоявленный миру талант,
Пахнут древней былинною Русью,
Хоть, ты был, как Высоцкий – вагант.

Был бы, верно, вагантом и д;ле,
Ублажая восторженный свет.
Но, тоскуя до боли, о воле,
Ты родился, как витязь-поэт.

Витязь, не потому, что – оружье,
Взял ты в руки, а от того,
Что Донбасс тебя вызвал на службу.
Для защиты его от врагов.

Ты вернулся не для расправы.
Но, мечом дело Правды верша,
Духом Игоря и Святослава,
Облеклись твои плоть и душа.

Ты был ратник – по месту рожденья.
Ты, от Бога был – князь и поэт.
«Не осталось теперь уж сомнений».
Твое имя – средь звезд и планет.

Астрономы, в созвездии Овна,
Нарекли в честь комбрига звезду.
Слуги тьмы терпят крах безусловный.
Мозговой встал в небесном ряду.

    Но, зададим себе вопрос: откуда к нам пришло понятие «витязь-поэт» и – «рыцарь-поэт». Какие принципы исповедали рыцари-поэты? И, в чем состояло их «кредо»? Из какой глубины веков появилось это понятие? Являлись ли эти рыцари представителями сословия, либо это были бесстрашные одиночки, в подвиге которых отображались дух и традиции ушедшей эпохи? Об Алексее Борисовиче Мозговом нередко говорили, что он будто всплыл в нашей лишенной чести и достоинства действительности, придя из какой-то очень далекой эпохи. Автор склоняется к такому же определению. Комбриг Мозговой был не от мира сего. Он пришел к нам из другого времени. Собственно, и сам Алексей Борисович так о себе думал. Свидетельство тому – следующее стихотворение:

Не могу быть как все, вот досада,
Что-то, где-то не так как у всех…
И ведь делаю всё так, как надо,
И случается в чем-то успех.
Не прижился в толпе, не притёрся,
И не смог приспособить себя.
- Эй, прохожий! Постой, познакомься.
Может быть, я похож на тебя…
   
    Со своей стороны, когда автор серьезно изучал жизнь и подвиг легендарного комбрига, то, неоднократно ловил себя на мысли – Мозговой, начиная с детства и до самого конца жизни, жил не по Заповедям закона, и не по правилам морали, но, гораздо выше. Он жил по Заповедям Блаженств. По тем Заповедям, о которых говорится в Нагорной Проповеди: «Блаженни нищие духом, яко тех есть Царствие Небесное… Блаженни алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся. Блаженни милостивыи, яко тии помиловани будут. Блаженни чистые сердцем, яко тии Бога узрят. Блаженни миротворцы, яко тии сынови Божии нарекутся. Блаженни изгнани правды ради, яко тех есть Царствие Небесное. Блаженны есте, егда поносят вам и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесах» (Мф. 5; 3-12).
    Думается, что это неложно – причина цельности характера Алексея Борисовича Мозгового состояла в том, что он с детства, еще даже не зная Бога, жил по всем этим Заповедям. А потому, именно эти Заповеди и дали ему, и благородство души, и цельность характера, и необычайную по нашим временам честность и совестливость. Не по причине ли соблюдения этих Заповедей, Мозговой, живя в нашем времени, был человеком как бы из другой эпохи?
    В контексте нашего повествования зададим вопрос: Какой же была эпоха, когда люди были цельными по природе? Когда, неисполнение, не только обета, но, просто – слова, являлось высшим проявлением безчестия, и когда коварно совершенное убийство, делало убийцу изгоем общества? Постараемся же ответить на эти вопросы.
    Если говорить о раннем средневековье, либо эпохе дохристианской, то главным качеством живших тогда людей являлось цельность их характеров. Цельным тогда было всё, касалось ли это духовности, быта, культуры, человеческих взаимоотношений. Двоедушному было трудно выжить в условиях полярной действительности – «свой-чужой», а потому характеры людей древности были цельными. Это же правило касалось не только религии, но также науки и искусства. Причем, жесткая специализация, в части гуманитарной сферы, для древних являлось делом условным. Философ, кроме своей специальности, был блестяще эрудирован также в области искусства и других наук. Отсюда, и поэтам приличествовало владеть философией и знать о главных научных достижениях времени. Таланты в древние времена являлись универсальными. Ко всему, воинскими искусствами, в той или иной степени, владели все. Гражданин Древней Эллады обязан был обладать тремя минимумами – владением воинским искусством, знанием основ грамоты, и умением сочинять стихи. Этим минимумом, свободный гражданин должен был владеть и в христианскую эпоху, два тысячелетия спустя. В связи с вышесказанным, вспомним эпизод происшедший с молодыми Бахом и Генделем. Однажды, поспорив о методах композиции, они в горячности схватились за шпаги, и вступили друг с другом в нешуточное противоборство. К счастью, в этой схватке никто тяжелых ранений не получил, но сам эпизод, относящийся к началу XVIII столетия, характерен.
    Традиции искусства, как воинского, так поэтического и музыкального, не имело больших различий. Воины тогда сочиняли песни, а певцы владели боевыми искусствами. То же самое было в отношении культуры и духовности. Монахи, занимаясь науками, блестяще знали античные поэзию и философию, а поэты и философы писали богословские трактаты. Человек древности был человеком цельным, и если получал образование, то образование его являлось всесторонним. Что такое религия, и что такое искусство, и что такое воинское мастерство, для древнего человека не имело различий.
    Трагедия нашего времени состоит в том, что мы забыли об этой цельности, а следовательно, забыли, какова первооснова искусства (будь-то воинского или поэтического), и в чем заключалась его роль. Искусство древних не существовало само по себе, но являлось и мыслилось, в первую очередь, как проповедь для мира непоколебимых морально-этических констант, проповеди  главных принципов благородства – долга, верности, чести, а также, как выражение – во-вне, мироощущения витязя-поэта. Культура древних не мыслилась и не являлась служанкой культа, а тем более наемницей, получающей плату. Культура была для древних родной дочерью культа. Она была рождена, создана, выпестована им, а потому и несла в мир свободно и благоговейно исходящие от культа принципы, исходящие от него идеи.         
    Во времена раннего средневековья не только в Западной Европе, но также  на Кавказе, и в самурайской императорской Японии, и у нас на Святой Руси (хотя, возможно, не так ярко выражено), появилось сословие витязей-поэтов, то сословие, о котором в  доброй старой Англии говорили, как о «потрясателях копья», рыцарей-бардов, в совершенстве владевших не только холодным оружием, но, что гораздо важнее, – оружием слова. В одной руке у которых был меч, а в другой – лира.
    Именно этот псевдоним: Потрясатель копья, или – «Scake-speare» носил гениальный английский поэт и драматург Вильям Шекспир. Зачем Френсис Бэкон (исследователи называют имена также Рэтленда и Оксфорда) скрывался именно под этим псевдонимом? Что это значит и как это понять? Чтобы прояснить поставленный вопрос, необходимо обратиться ко временам седой древности.
    В эпоху раннего средневековья, если возникал военный конфликт между христианскими королями, то существовал свой, предшествующий сражению обычай, существовал особый этикет. Как правило, если король считал себя цивилизованным владыкой, то битва, после соблюдения всех формальностей, в частности, – предъявления ультиматумов и писем с объявлением войны, начиналась… (?!) с состязания певцов. При этом, нередко здесь состязались сами короли. Соблюдая очередность, они воспевали героические песни. Оба войска внимательно слушали песенные выступления коронованных особ, и лишь после этого начиналась битва. Состязание певцов переходило в воинское противоборство.
    Поступать иначе – нападать внезапно, без объявления войны, исподтишка, было неблагородно, так поступали только варвары. Война, если говорить о периоде средневековья, соблюдалась по всем правилам рыцарского благородства, отступать от которых считалось непозволительным.
    Например, философ-гуманист XVI века Мишель Монтень описывает такие обычаи. Когда один король выходил войной на другого, он прежде посылал гонца, где вместе с письмом об объявлении войны прилагал подробное описание о численности своего войска, о количестве всадников, конных рыцарей. О том, сколько в его войске лучников, оруженосцев, сколько камнеметных орудий. А также о количестве провианта и прочее, и прочее… Нередко случалось, что после изучения присланной хартии осажденный герцог или король сдавался на милость победителя.
    Одновременно существовал и другой обычай того времени. В этом случае, со стороны нападавшего войска, кто-то из витязей-поэтов (как правило из гвардии короля), с песней о героических подвигах Роланда, потрясая копьем, и подбрасывая его над собой, мчался навстречу вражескому войску. Этот воин, поющий «Песнь о Роланде», потрясающий копьем – «Scakespeare», знал, что едва он пропоет свою песнь, как навстречу ему помчатся несколько всадников, в поединке с которыми он погибнет. Но это случится потом. А сейчас, пока, потрясая копьем, он поет свой «Гимн о бесстрашном рыцаре», ни одна рука не посмеет обнажить меч, ни одна рука не посмеет натянуть тетиву лука. Оба войска внимательно выслушают его песнь. Одно то, что позади, вдохновляясь его пением, другое, навстречу которому он мчится, с угрюмой злобой. Витязь-камикадзе поет, ибо знает: от того, как он вдохновит пением свое войско, зависит исход сражения. А потому призывно взлетает над головой подбрасываемое им копье. А потому призывно звучит «Песнь о Роланде».
    Вильям Шекспир, а точнее – скрывавшийся под этим псевдонимом Френсис Бэкон (или – Рэтленд), прекрасно знал о традиции потрясателей копья, знал о традиции витязей-поэтов, традиции витязей-смертников. А потому именно – «Scakespeare». Бэкон знал, на что шел, знал, какие чувства он хочет пробудить и для кого и зачем пишет.
    Если говорить о современных представителях когорты витязей-поэтов, то к ним, вне всякого сомнения принадлежали – Игорь Тальков, Николай Мельников (написавший поэму «Русский Крест»), художник Константин Васильев (из села Васильево), скульптор Вячеслав Клыков. Принадлежал к ним и Алексей Борисович Мозговой.

Если я упаду, поднимите мой меч.
Не меня, только меч поднимите.
В неразрывном строю, Русских витязей плеч,
Несгибаемо правду несите!
 
    Это стихотворение, ёмкое и лаконичное, чем-то похоже на танка японских самураев. Сочинять стихи и жить по «Кодексу чести», японский самурай учился едва ли не с рождения. Среди них даже бытовала поговорка: «Плох тот самурай, который не может в бою сочинять стихи танка».Самурай должен был без рассуждения отдать свою жизнь за императора, без рассуждения обнажить меч против грабителя и убийцы. Самурай не мог нападать тайно, исподтишка, но должен был идти в бой с «открытым забралом» и с песнью на устах. Потому что, они не только по сословной принадлежности, но, что гораздо важнее, по устроению души являлись витязями-поэтами.

    У поэтов раннего средневековья, как равно, у авторов античной эпохи, руководящей культурологической идеей являлась идея жертвенности. Именно эта идея стала главенствующей в куртуазном (благородном) рыцарском романе конца XII – начала XIII веков. Родился этот жанр, а точнее – направление, благодаря творчеству, уже не странствующих музыкантов, но – рыцарей, князей и даже королей. Разумеется, рыцари, и представители знати не сразу взялись за перо, не сразу стали писать романы, и состязания певцов стали собираться не вдруг.
    Подоплекой тому явилось творчество странствующих музыкантов: менестрелей, трубадуров, или  бардов, как их называли в Шотландии и Британии. Именно бардовское искусство при дворах оказало влияние на формирование вкусов знати. Например, роман «Тристан и Изольда», эпос «Кудруна», равно как «Песнь о Нибелунгах», «Песнь о Роланде», эпосы «Старшей и Младшей Эдды», «Сага о Вельзунгах», «Сага о Тидреке» (Дитрихе Бернском), «Сага об Эрике Рыжем» были хорошо известны в среде светского общества Западной Европы. Например, широкое распространение получил роман «Тристан и Изольда», который был написан по мотивам сказания кельтских бардов VIII-го века. Наиболее известные версии мы знаем в изложении Томаса Беруля, Жозефа Бедье, Мейстера Годфрида и Эйльгарда.
    Эволюция благородного искусства совершалась таким образом. Странствующие музыканты (менестрели и трубадуры) оказывали разовые услуги знатным вельможам, устраивая выступления за определенную плату, то уже в X-X; веках их стали брать на постоянную службу, определяя на должности министериалов в придворных ансамблях. Благодаря этому, представители рыцарского сословия и высшей знати, получая с детства уроки у взятых на службу менестрелей, сами стали заниматься поэтическим и музыкальным творчеством.
    Наиболее известными рыцарями-поэтами в период становления «миннезанга» были Вольфрам фон Эшенбах и Генрих фон Офтердинген, которого впоследствии стали именовать Тангейзером.
   Родоначальником же благородного рыцарского романа принято считать Генриха фон Фельдеке (жил во второй половине X;; века), написавшего поэмы «Тристан», а также «Энеида» - по мотивам поэмы Вергилия. В числе родоначальников жанра был также Гартман фон Ауэ (1170-1215 гг.), написавший романы «Эрек» - (1190 г.) и «Ивейн» - (1200 г.)
    Имена других миннезингеров, живших в период X;;-X;;; веков, известны по состязанию певцов в Вартбурге. Можно сказать, что на этом состязании присутствовал весь цвет куртуазного рыцарского искусства. Вот их имена: Вольфрам фон Эшенбах – победитель состязания. Вальтер фон дер Фогельвейд – его творчество есть высшее достижение лирики того времени. Также Рейнхард фон Цвекштейн (или, иначе – Рейнмар Цветтер), Генрих Шрайбер, и Иоганнес Биттерольф.
    Закат миннезанга, время упадка направления, связан с творчеством графа Гуго фон Монфорта (1357-1423) из Австрии, а также тирольского (смежные земли Австрии и Италии) рыцаря Освальда фон Волькенштейна (1377-1445), жизнь которого была полна авантюрных приключений, а потому творчество его отражало то изобилие подвигов, которые ему приходилось совершать. Если же говорить о заключительном периоде творчества обоих, то оно носит обличительный характер, ибо говорит об упадке, как нравов всего общества, так и падении идеалов рыцарства.
   
    В этой связи необходимо сказать несколько слов о двух писателях конца XV; начала XV;; веков. Это Уильям Шекспир, которого не напрасно именуют последним Великим бардом и Мигель де Сервантес Сааведра, автор бессмертного «Дон Кихота». Как ни странно, оба умерли в один год, и едва ли не в один день (1616 г.) При этом, оба являлись сыновьями своего времени, и писали в традициях своего времени. Но, несмотря на все различия, при полной непохожести направлений, их творчество удивительным образом перекликается. Объединяет же обоих не форма и не содержание, но – дух.
    Как и Шекспир, Сервантес пишет драматические пьесы, но в отличие от Великого барда, его произведения успеха не имели. Например, современник Сервантеса, придворный испанский драматург Лопе де Вега (написавший более двух тыс. пьес, стихов и прозаических произведений), называл коллегу по перу – очень слабым писателем. Но, скажите, кто сейчас помнит Лопе де Вега, слава которого гремела далеко за пределами его родины? Сервантеса знают все.
    Сервантес своей судьбой как-бы повторил жизнь Освальда фон Волькенштейна, с единственной поправкой – в отличие от биографии последнего миннезингера, судьба Сервантеса являла горький гротеск, если не пародию на судьбу тирольского рыцаря. Никто из его современников даже не мог подумать, что бездарный неудачник явит миру великое произведение. Этого не могло быть, но, тем не менее, это произведение появилось. Потому что, не появиться не могло. Они вдвоем, вместе с Шекспиром (и так ли сейчас важно, кто скрывался под этим псевдонимом) завершили эпоху благородного рыцарского романа. Пусть не по форме, но что гораздо важнее, по духу. И это всепобеждающее завершение было необходимо, потому что время Позднего Ренессанса уже оперировало иными понятиями, и эти понятия были все менее обращаемы к Богу, но все более к ценностям «светлой античности», а значит, к падшему страстному человеческому естеству.
    Сервантес и Шекспир, хотя и писали в современной им традиции, но дух лучших произведений этих гениев далеко не соответствовал духу времени. Они вновь, как витязи благословенного средневековья, подняли на щит уходящие в прошлое вопросы долга, совести, чести, верности и любви. Как это сделали впоследствии романтики X;X века, как это сделал классик авантюрного романа Александр Дюма.
    Суть произведений Дюма состояла в возрожденных идеалах рыцарства X;;-X;;; веков. Идеалы, выраженные в девизе: «Мой Бог, мой король, моя дама!» - ко времени позднего Ренессанса пришли в полный упадок, и французские мушкетеры, здесь, в буквальном смысле подхватили падающую рыцарскую эстафету. Успех же книг Александра Дюма в том и состоял, что он воплотил в своих романах порядком забытые идеалы рыцарства. И огромные тиражи его книг лишний раз напоминают, что благородство, верность и честь устареть не могут.
    Несмотря на то, что, искусство, с течением времени все более и более гуманизировалось, и все более отходило от духовных сакральных ценностей, но уже в начале XIX века происходит не совсем ожиданный для классицистов поворот. Потому что, именно классицисты Иоганн Готфрид Гердер,  Генрих Герстенберг, а также Клопшток, и в некоторой степени Гёте, проявляя интерес к древним эпосам, заложили основы романтизма. Эта работа не прошла бесследно, потому что, когда после лицезрения ужасов Французской революции, у профессоров Йенского университета Фридриха и Августа Шлегелей произошла радикальная перемена мировоззрения, то эта перемена оказала благотворное влияние и на их учеников. Благодаря Фридриху Шлегелю произошел поворот от космополитизма и безрелигиозности, к ценностям национальным, религиозным, а также к историческим ценностям своего народа. Благодаря этой благодатной перемене появилось такое явление в литературе как Йенские романтики. Йенских романтиков было всего трое. Это – Фридрих Новалис, Вильгельм Вакенродер и Людвиг Тик. Этим троим (а также появившимся следом художникам «Назорейцам») удалось, ни много ни мало, повернуть мировоззрение эпохи в другое русло. И это невозможное для человеков дело удалось, потому что новое мировоззрение провозглашало не общечеловеческие (т.е. – безнациональные) «прогрессивные» принципы гуманизма, но напротив, обращалось назад, к таким принципам, как – народность, религиозность, и историзм.
    Алексей Борисович Мозговой так писал об этой прогрессивной, гуманизированной, безнациональной, построенной на стяжании действительности:

Не нужны мне богатства без меры,
Я доволен и тем, что есть.
Пусть не будет успешной карьеры
И друзей, воспевающих лесть.
Мне бы воздуха больше, простора,
Как донская бескрайняя  степь.
Чтоб не слышать пустых разговоров
И в пустые глаза не глядеть.
Даже если один я останусь,
Я не стану просить, умолять.
Всё забуду, прощу и расстанусь,
Всем приходится что-то терять.
Только верю я, утро наступит!
Утро нового, чистого дня,
Солнце душу согреет, разбудит
И лучами обнимет меня…

    Но обратимся наконец к России, к XVIII веку, к эпохе «глухого западничества», когда просвещенные сословия относились ко всему Русскому с глубоким презрением. Когда преподавательский состав, как Петербургской Академии, так и Московского Университета, в  подавляющем большинстве состоял из иностранцев. Но, чудом Божьим, в это глухое время в России появляются два таких человека, как Василий Кириллович Тредиаковский и Михаил Васильевич Ломоносов. Причем, и тот и другой, чтобы получить образование, убежали из дома (первый из Астрахани, второй из Архангельской губернии). При этом, оба учились в Славяно-греко-латинской Академии, хотя и в разное время. Впоследствии, оба получили образование за границей – Тредиаковский в Сорбоне, Ломоносов в Марбургском университете.
    По возвращении домой и тот и другой стремились употребить полученные знания на благо Отечества. Что происходит с Тредиаковским? Восприняв на Западе идеи Возрождения, он здраво рассудил, что точно также, как в Европе произошло возрождение Античности, то аналогичным образом возможно возродить и в России свою национальную культуру. Вспомним, что это было время «глухого западничества», и ничто национальное тогда просто не приветствовалось. Но, Василий Тредиаковский приступает к делу. Он пишет трактат «Новый краткий способ к сложению стихов Российских». Прочитавший эту работу Ломоносов, счел ее недостаточной, и вступив в полемику с Тредиаковским, написал свой трактат «Письмо о правилах российского стихотворства». К обсуждению подключился Сумароков – отец Русского театра, и таким образом, в результате этой полемики был создан, ни много ни мало – формат для сложения стихов на русском языке. Более того, был создан, выражаясь современным языком, тот самый «Windows», благодаря которому в России смогла появиться Новая Русская словесность. На этой почве, уже во второй половине XVIII века появились такие величины, как Гавриил Державин и Михаил Херасков – автор «Россияды» и «Коль славен Бог Сиона».
    Этих людей, Тредьяковского, Ломоносова, Сумарокова, Хераскова и Державина, можно назвать предтечами возрождения Русской культуры, которая и совершилась в XIX столетии.
    Но, такому возрождению предшествовало одно знаковое событие, которое серьезнейшим образом катализировало дело развития Русской культуры. 
    В конце XVIII века, в 1797 году (по иным источникам в 1792 г.), Алексей Иванович Мусин-Пушкин обнаружил в Ярославском Спасском монастыре древнюю рукопись «Слова о полку Игореве». Факт обретения этой святыни, в культурной среде России был подобен взрыву. Благодаря этой поэме, или иначе – благородному рыцарскому роману, и как полагают написанному самим князем Игорем, произошел тот самый провиденциальный поворот, когда с Небес было сказано: «Русскому искусству и культуре – быть!» Так вот, через два года после обретения из под спуда сей святыни, в роду Алексея Мусина-Пушкина рождается Александр Сергеевич Пушкин. С рождением этого гения было сказано окончательно и навсегда: «Русской культуре – быть!»
    Здесь, автор хотел бы сделать небольшую ремарку, чтобы высказаться в защиту позиции об истинности «Слова о полку». Поддельным оно не могло быть по той лишь причине, что принципы написания этого произведения коренным образом отличались от правил стихосложения XVII и XVIII веков. В то время имели хождение, либо западное заимствование, либо вновь созданная силлаботоника Тредиаковского и Ломоносова. Уже одно это позволяет понять, что использование указанных методов не позволит создать «Слово о полку Игореве». Так как «Слово о полку» имеет совсем другую основу и другой формат. В этом формате могли писать только хранители древних традиций гусляры и бояны. Но, общеизвестно, что никаких гусляров в России в XVIII веке не осталось. Спасаясь от гонений, они ушли в Малороссию и на Дон, еще за сто с лишним лет до обретения рукописи. Уже только одно это рассуждение позволяет понять – Алексей Иванович Мусин-Пушкин не мог подделать «Слово о полку Игореве».
    Когда же на небосклоне русской словесности появилась звезда Пушкина, то одновременно с этим начался неудержимый процесс возрождения Русской национальной культуры: Михаил Иванович Глинка, Михаил Юрьевич Лермонтов, Николай Васильевич Гоголь, Федор Иванович Тютчев, Николай Языков, Федор Михайлович Достоевский. С  появлением «Славянофилов» в литературе, и далее – «Могучей кучки» в музыке, движения «Передвижников» в живописи, не писать на темы Русской истории, на темы Русской народной жизни, Русской действительности, стало дурным тоном. Благодаря деятельности национальных писателей, художников, композиторов стало дурным тоном игнорировать Русскую культуру. Потому что она уже была, она явила себя, ее уже нельзя было отодвинуть.
    Для того, чтобы понять, почему Русская культура возродилась, постараемся понять: от каких истоков произрастает благородное искусство, от каких корней питается творчество витязей-поэтов?

    Если говорить о точке отсчета творчества витязей-поэтов, то классическим примером здесь можно назвать пророка, псалмопевца и царя Давида. Вначале он был пастухом и музыкальному искусству, видимо, научился самостоятельно. Времени для занятий пением и игрой на гуслях, находящемуся весь день на природе пастуху вполне хватало. Пение это не было отвлеченным. Давид, подобно праведному Авелю, своим пением славил Творца. И Господь, видя чистоту сердечных помышлений Давида, делает его царем, а одновременно с тем – воином, предводителем народа. Но даже став Помазанником Божиим, царь Давид не оставляет «свою первую любовь», он до конца дней продолжает заниматься духовным творчеством.
    Таким образом, именно царь Давид является основоположником благородного рыцарского искусства. Эту традицию продолжил и его сын – царь Соломон, перу которого  принадлежит «Песнь Песней».
    Если говорить о еще более ранних библейских примерах, то здесь уместно назвать имя пророка, героя и предводителя народа Израилева, Иисуса Навина. Всякому воцерковленному человеку известен эпизод о битве израильтян под Гаваоном, когда Иисус Навин воскликнул: «Стой солнце над Гаваоном, и луна над долиной Аиалонскою!» (Нав. 10;12). Если перевести эту фразу с древнееврейского языка, то Навин произнес глагол, который, с одной стороны, повелевает прекратить некое действие, требует его остановки, а с другой, в буквальном смысле, означает  «умолкни!»
    Иисус Навин сказал солнцу именно это: «Не пой!.. умолкни!» А потому возникает вопрос: разве мог грубый и ограниченный вояка сказать солнцу  «умолкни!..» Нет, это мог сказать только поэт, только пророк, доподлинно знавший, что солнце поет, звезды  поют, все мироздание  поет, и тем славит Творца. Он знал это наверняка и слышал это пение.
    И происходит странное для нас живущих ныне, но не для древних, событие – когда солнце умолкло, земля перестала вращаться. Этот факт подтверждают и современные астрофизики, которые обнаружили, что от всех небесных объектов исходит широкий спектр не только грубых электромагнитных, рентгеновских и прочих излучений, но также целый спектр радио и сверхвысокочастотных излучений. Такого рода исследованиями занимался генетик П.П. Гаряев, сопоставлявший звучание не только генов, клеток организма, и живой природы, но и астрофизических объектов. Было отмечено, что излучения, как живых клеток, биологических организмов, так и звезд, при переводе их в звуковой регистр дают очень гармоничную музыкальную картину. Во всех случаях отмечалось, что в этой звуковой палитре отсутствуют даже намеки на какофонию или хаос. Клетки живого организма, а равно звезды и планеты поют стройно, слаженно, и при этом как-бы сливаются в некий оркестр. И звезды, и клетки организмов звучат очень слаженно, строго в соответствии с партитурой, управляемые Великим Дирижером, Который сотворил вселенную за шесть дней. Именно эту непостижимость и эту гармонию мироздания отобразил великий русский ученый, художник и поэт Михаил Васильевич Ломоносов:

Открылась бездна – звезд полна.
Звездам числа нет. Бездне – дна…

    Именно это отразил в своей оде «Бог» его младший современник Гавриил Романович Державин:

О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени Предвечный,
Без лиц, в Трех Лицах Божества!
Дух всюду Сущий и Единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем – Бог!..

    Астрофизики установили, что сверхвысокие колебания солнца, которое можно воспринять как гармоничное пение, возбуждают атмосферу и магнитосферу земли, отчего земля начинает вращаться. Если между солнцем и землей поставить некий блокирующий эти излучения экран, то вращение земли будет прекращено. Иисус Навин поставил этот экран своей молитвой. И действительно, до сих пор астрономы не могут понять, когда у нас появились лишние сутки. Этих лишних суток не должно быть, но они есть. Их добавил Иисус Навин в битве под Гаваоном. Один этот пример позволяет понять, что представляет собой божественное пение, даже если оно исходит от неодушевленного космического объекта.
    Для Никола Тесла, сербского ученого с мировым именем, вся вселенная была пронизана как светом, так и звуком. Он на много десятилетий предвосхитил открытия ученых, которые доказали, что именно вакуум, а также черные дыры, содержат неисчерпаемые запасы энергии. Согласно утверждению Тесла, вакуум, это не пустота, а энергия и свет в связанном состоянии. Также, этот ученый утверждал, что звезды излучают не только потоки света и тепла, но и звуковые колебания, которые могут быть восприняты в совокупности, как партитуры небесного оркестра. «Музыка сфер» для Тесла являлась такой же реальностью, как и видимый всеми людьми свет солнца и звезд. Он утверждал, что солнце поет и звезды поют, ибо слышал это пение своим духовным слухом. Для Тесла не существовало разницы между поэзией и наукой, они являлись для него синонимами. Математика для него являлось той же поэзией, но выраженной не словами, а формулами.
    К тем же выводам, о светоносности и поэтичности Богом созданный природы, пришел и великий Русский философ Иван Александрович Ильин. В своей книге «Поющее сердце», он пишет об этом так:
    «Есть только одно истинное “счастье” на земле – пение человеческого сердца… Сердце поет, когда оно любит; оно поет от любви, которая струится живым потоком из некоей таинственной глубины и не иссякает; не иссякает и тогда, когда приходят страдания и муки, когда человека постигает несчастье, или когда близится смерть, когда злое начало в мире празднует победу за победой и кажется, что сила добра иссякла и что добру суждена гибель… Сердце поет не от влюбленности, а от любви; и пение его льется подобно бесконечной мелодии, с вечно живым ритмом. В вечно новых гармониях и модуляциях. Сердце приобретает эту способность только тогда, когда оно открывает себе доступ к божественным содержаниям жизни и приводит свою глубину в живую связь с этими не разочаровывающими драгоценностями неба и земли… Сердце поет, воспринимая зрелые создания и героические деяния человеческого духа – в искусстве, в познании, в добродетели, в политике, в праве, в труде и в молитве, – ибо каждое такое создание и каждое деяние есть живое осуществление человеком Божией воли и Божьего закона… Сердце наше поет во время цельной и вдохновенной молитвы… Человек с поющим сердцем есть остров Божий – Его маяк, Его посредник». И, можно добавить – Его соработник.
    Именно об этом говорил в своих стихотворениях Алексей Борисович Мозговой:

К нам ангелы спускаются с небес,
Под покрывалом белого тумана.
Всего один у них здесь интерес,
Нас удержать от злобы и обмана.
Собою жертвуя, дают они нам свет,
Во тьме греховности, убогости и смрада.
На протяженье многих тысяч лет,
Спасение душ, одна у них отрада.
И гибнут ангелы в бою, спасая нас,
А мы и знать не знаем их тревоги.
В пути лишь грех приумножаем каждый час,
А крылья ангелов, в грязи, вдоль всей дороги.
Вперед идем, по трупам, к цели!
Рассудок наш в иллюзиях погряз.
Ах, если бы понять только успели,
Что гибнут, гибнут ангелы за нас…

    Приближаясь к концу настоящего доклада, и вновь поднимая вопрос об истоках благородного искусства, обратимся к ставшей уже почти мифической личности Орфея. Есть основания полагать, что именно силой божественного (или точнее – ведического) пения, а вовсе не магии, как сейчас принято считать, Орфей воздействовал на природные стихии, мог двигать горами. Именно благодаря этой божественной силе ему подчинялись дикие звери, и чтобы послушать его пение, на поляне мирно собирались олени и волки, зайцы и лисы. Всякая живая тварь слушала Орфея. Травоядные животные забывали страх перед хищниками, а хищники, в свою очередь, забывали о своих инстинктах. 
    Но главным подвигом и смыслом жизни Орфея явились не стихи и песни, которые не дошли до нас, а то, что отстаивая идеалы высокого искусства, он бесстрашно вступил в противоборство с вакханками и был ритуально ими убит. Он поступил здесь не только как поэт, но прежде всего, как герой.
    Именно к этой категории героев-поэтов, пророков-поэтов, которыми были и царь Давид, и Иисус Навин, и Орфей, и первый мученик на земле праведный Авель, именно из их рода были  Игорь Тальков, Николай Мельников, Вячеслав Клыков, и витязь-поэт Алексей Борисович Мозговой.
    Обладающие пророческим даром поэты чувствуют своей душой дыхание небес, их сердца слышат божественное пение, а потому, как и древние герои, пророки и псалмопевцы, будто выйдя из глубины веков, сегодняшние поэты, пусть не по форме, но по духу являются героями, пророками и псалмопевцами. Здесь можно со всей определенностью сказать: главной квинтэссенцией благородного искусства, в отличие от других, также, по всей очевидности нужных  искусств, является наличие рыцарского духа. Без рыцарского духа и духа самопожертвования, благородное искусство создать нельзя. В лучшем случае, это будет стилизацией, в худшем – эпигонством.
    Но, можно задать закономерный вопрос: почему происходит утрата благородства, даже в случае, если законы формы и содержания полностью соблюдены? Ответ может быть только один: утрата благородства у человека происходит неизбежно, и всякий раз, когда он, по причине гордыни и самости, разрывает связь с небесами. Увы, современное человечество почти полностью связь с небесами разорвало. А потому, души современных людей не чувствуют дыхания небес, не слышат и не чувствуют божественного пения. Они глухи и немы. И когда, в своей гордой слепоте и немоте они пытаются изобразить великое, то начинают представлять собой жалкое зрелище. Это искусство разорвавших Завет с Богом потомков Каина. Это песни Иувала, отца играющих на свирели и гуслях. Это музыка обреченных, унылые (либо агрессивные) ноты которых свидетельствуют о разрыве Божьих созданий со своим Творцом.
    Человечество, которое разорвало связь с Небом, обречено. Люди с оцифрованными душами уже не способны воспринять Слова Божьего, потому что Слово – Божественный Логос, предусматривает цельное, нерасчлененное восприятие мира. Цифра же, наоборот, дает фасетчатый, фрагментарный, или иначе – мозаичный, атомизированный взгляд на действительность. Современному человеку, чтобы воспринять Слово в первоначальном смысле, необходимо выйти из своего оцифрованного состояния, то есть, духовно переродиться. Увы, мир неумолимо идет от Слова к цифре, от Логоса к числу. Цифра заменяет и вытесняет Слово, а потому, онтологически неизбежно, что за три с половиной года до Страшного суда придет именно – он, человек цифры – злой плод каиновой техногенной цивилизации.
    Именно эту опасность видел и чувствовал Алексей Борисович Мозговой. Именно с этим духовным перерождением вели борьбу силою слова Игорь Тальков и Николай Мельников. А потому, как поющие «Песнь о Роланде» витязи, как «потрясатели копья», они погибли в этой неравной схватке. Но, должно прямо сказать: несмотря на то, что они пролили свою кровь за нас, их подвиг будет напрасен, и не принесет плода, если с нашей стороны не будет почитания этого подвига. Подвиг их будет напрасен, если пропетое ими слово не прорастет в наших душах. И, если услышав снова их призыв (и хочется верить – этот призыв будет), мы не встанем единой ратью, плечом к плечу, как было в свое время в битве на поле Куликовом, в битве на реке Калке, в битве на реке Каяле.

ВИТЯЗЯМ  ДОНБАССА

На Калке, как столетия назад,
Воспоминая вновь о Русском часе,
Берет свое оружие солдат,
Теперь уже берет его в Донбассе.
В истории случайных смыслов нет.
Здесь вольница гуляла за Порогом.
На верность Сечь дала Христу Oбет.
Донбасс сегодня стал его итогом.

Вы встали здесь, как в битве под Москвой.
Хоть враг сейчас – обезумевший Киев.
Здесь, в древности, с хазарскою ордой,
Вела бои славянская Россия.
Текут здесь реки Калка и Каял,
Рожденные от чистого истока.
Здесь русский витязь до конца стоял,
Под натиском татарского Востока.

Столетия спустя казачья Сечь,
Как-будто принимая эстафету,
За Русь Святую обнажила мечь,
Исполнив князя Игоря заветы.
И, вот, теперь настали времена,
Когда потомки Запорожской Сечи,
Подняв Крест воинский на рамена,
В бой вышли с новой Посполитой Речью.

И замерли от ужаса враги.
Попятились двунадесятые языки.
И янычар хваленые полки,
Под Иловайском и Дебальцево разбиты.
Мы славу воспеваем тем, кто пал
Под Горловкою и Саур-Могилой.
Тем, кто в Славянске намертво стоял,
Как под Можайском, как на Фермопилах.

И, снова, как столетия назад,
Воспоминая вновь о Русском часе,
Берет свое оружие солдат,
Теперь уже берет его в Донбассе.

  +   +   +      

12 апреля 2019 года.