Возвращение пана Твардовского. Часть II

Якуб Новыкив-Кшеминьский

Тетралогия «Возвращение пана Твардовского»
Часть II

ПРИ СВЕТЕ СОЛНЦА И ЛУНЫ               
    
               


"My, wygna;cy stron rodzinnych,
Mo;e ju; nie ujrzym kwiatu,
A wi;c, sad;my je dla innych,
Szcz;;liwszemu sad;my ;wiatu!"

Seweryn Goszczy;ski



Луна и Солнце никогда не отдыхают и не прогуливают.

У них непростая работа, помочь посмотреть в себя и увидеть то, что вокруг.

Разъясняют, хотя по-разному.

1.

Они стоят на её балконе.

Холод плитки не чувствуется под мягкими подошвами выбранных ею одинаковых тапочек. Только разного размера и цвета.

В доме выключено все электричество. Экономия на лунном свете.

Луна огромна, как в самом наворочанном телескопе с цейсовской оптикой. Освещает дальний хутор, болотистый низ. Мерцает неоновыми искорками изогнутый зыбкий рушник проточной речки. В доме спят малая, кошка и кот. Под балконной террасой спит панорама их жизни.

Предыдущие жизни были замысловаты. Слившись в их общую жизнь, стали еще причудливее. Однако намного красивее и осмысленнее.

Он почти прижал её к балконной решетке, обнимая сзади. Вжавшись в него всей собой, она поглаживает его руки на своих бедрах. Это поглаживание стоит всех мелодрам вместе с секс-видеоиндустрией больного мира. Мягкие волосы-паутинки у самого его носа манят грушевым букетом парфюма с неподходящим названием Императрица.

Ничего нет. Звуки и слова оставили их. Они не нужны. Только ночное шествие мыслей и запахов.

Через несколько часов выйдет солнце и осветит грядущие будни. Чтобы потом их смысл объяснил лунный свет.

Поэтому им плевать на будни.

2.

Офис ютился на цокольном этаже брежневской девятиэтажки в одном из безликих и запущенных спальных районов Москвы. Ржавый, особенно под водосточными трубами, бежевый отделочный кирпич с обильными граффити служил контрастом сплошной витрине окон из стекла и белого пластика. Внутри поддельный евроремонт, впрочем, достаточно аккуратный. Несколько проходных комнат с отдельной приемной и кабинетом шефа. Ничего особенного.

Также и в том, что офис сей торговал оружием. Вполне обыденное дело для экс-империи с умирающей экономикой. Здесь можно было купить все, что еще клепали начинающие дышать на ладан, но пока рыпающиеся останки советской оружейной индустрии. Также всем желающим и имеющим на то денежки. Среди таковых преобладали широко известные, солидные организации, ХАМАС, Хезболлах, а также недавно вылупившееся из таинственного крокодильего яичка ИГИЛ. Эти организации назывались почему-то "террористическими" среди профанов и недоброжелателей. Безызвестными широкой публике группками пламенных революционеров, леваков, ультраправых и просто бандитов также не пренебрегали, - разумеется, при условии платежеспособности. То же касалось и отдельных борцов за правое дело, имеющих достаточно средств для приобретения изделий с романтическими названиями Акация, Гвоздика, Бук и даже Корнет и Калибр, не говоря о культовом бренде "Kalashnikov". Если, конечно, все вышеназванные не перебегали дорожку правительству, то есть, лично национальному лидеру, чья обильная фотосессия украшала все помещения офиса, начиная с кабинета шефа, не говоря о приёмной. (Особенно впечатлял вид со щукой, нежно прижатой к бледной несвежей перси).

В преддверие 8 марта в романтическом офисе созвали корпоративную вечеринку. В большой проходной комнате сдвинули столы буквой П, предварительно освободив их от оргтехники. Следующая проходная комната служила танцполом, о чем свидетельствовало расчищенное от офисной чепухи пространство и две изрядные колонки, тянувшиеся разноцветными проводками к подмигивавшему светодиодами черному ящику с надписью Akai.

С П-образного стола было уж сметено порядочно яств, а еще больше пития. Изысканностью то и другое не блистало, но и это не очень смущало присутствующих. Чем больше пустых бутылок закидывалось под стол, тем меньше любое смущение омрачало привычный ход подобных праздненств.

Формальным поводом собрания являлось "поздравление женщин". Впрочем, сказывался явный недостаток объектов "поздравления". Несколько теток и девиц скрашивали преобладающе мужское общество весьма экстравагантным образом. Переодевшись перед корпоративом в женском туалете в самые соблазнительные (по их мнению) одеяния и наложив на лица живописные слои разного класса косметики, местные дамы создавали впечатление совместительниц в гвоздично-калашниковском офисе. Предполагаемое  основное место работы выглядывало из безвкусных декольте и таких платьиц с юбочками, для которых название "мини" звучало бы значительным приуменьшением масштабов бедствия. Лексикон, манера общения, тематика диалогов, жесты и телодвижения также оставляли мало места для сомнений.

За своей малочисленностью они были просто нарасхват. Одинаковые пестрые коробочки с чем-то китайским и букеты традиционных мимоз, вида, как после замачивания в аптечном фурацилине, за ненадобностью в столь ответственный момент были свалены на сиротливо стоящем в уголке кресле. Мужчины пытались блистать национальной доблестью, опрокидывая в себя стаканы водки. Но не всегда удачно, о чем свидетельствовали недвусмысленные звуки со стороны туалетов, одним из которых был как раз женский. Нежной половине было туда еще рано, поэтому она объявила доселе неизвестный "белый эротический танец". Неосведомленность и поглощенные напитки мешали мужчинам вспомнить смысл понятия "белый танец". Это привело к приглашениям против всех правил кавалерами дам, вплоть до хватания за руки и другие части тел, что должно было акцентировать эротический характер предстоящего танца. Тем не менее все переместились на "танцпол", где уже голос неопределенного пола уверял из брякающих несбалансированными низкими частотами колонок: "всё будет хорошо, я это знаю".

На перекладине буквы П был стол руководства. Темноволосый дядька в черной рубашечке а-ля дуче раздумчиво сидел перед почетной и хорошо початой бутылью водки Finlandia и суповой тарелкой, полной бутербродиков с икрой обоего цвета. Он знал и без голоса из колонок в соседней проходной комнате, что все будет хорошо, во всяком случае для него, и по крайней мере сегодня вечером. Поэтому он скоро должен был отправляться на церемонию поздравления других женщин, более изысканно одетых и выглядящих в соответствии с  почасовой оплатой, обозначенной в прайсе для избранных. Начавшие доноситься с импровизированного танцпола нетрезвые мужские возгласы с предложениями пригласить для поздравления дополнительных красавиц из другого оффиса "конторы", предоставлявшего иного рода услуги, также почасовые, вызывали у шефа - а это был он - саркастическую ухмылку превосходства. Он поглядывал на многоглазый черный циферблат хронографа Breguet на матово посверкивавшем платиновом браслете.

Лежащий рядом с суповой тарелкой Samsung Galaxy Note засокрушался: "ах, какая женщина". Шеф взял замигавший заставкой с видом силиконово-грудастой тетки  лопатник, стукнул пальцем по левому силикону, поднес динамиком к уху и сказал:

 Ну, здорово. Тоже бухАем?

Видимо, ответ был отрицательным, а дополнительно сказанное с другого конца сотовой связи мгновенно сменило свекольную от Finlandii окраску лица и шеи шефа на благородно бледную, что эффектно контрастировало с черным воротничком сорочки. После двух фраз  сильно упавшим голосом шеф положил выключенный собеседником лопатник на стол, едва не попав им в майонезное озеро салата, самозванно именовавшегося "оливье". После чего рявкнул:

 Олежа!!!

С импровизированного танцпола витиеватым шажком пришкандыбал парниша со сплюснутой по бокам "щипцовой" головой. Помусолив влажными ладонями косые виски, перешел на чесание груди под белой сорочкой с каплями пота.

 Ну, чего ты сидишь, Саня? А, тебя покруче телки ждут. Сауна, небось, готова?

И завистливо заржал. Но, встретившись взглядом с Саней, икнул и замолк.

 А чё случилось, братан?..

Ответу братана Сани предшествовала тирада на наречии тюркской группы, которое некоторые несведущие ошибочно называют "русским языком". Тираду заключили слова:

 Он пропал.

Щипцовый Олежа еще раз недоуменно икнул:

 да кто пропал-то? -
и закончил вопрос похожей тюркской терминологией. Саня ткнул карасиными глазами в портрет со щукой, висевший на салатовой стене прямо напротив. Отследив направление взора братана и шефа, Олежа помимо выпитого и ощупанного в процессе "белого танца" сообразил, что из двоих на глянцевом постере речь шла не о щуке, судьба которой была давно известна.

А посему недоуменно икнул:

Это как это, в натуре, пропал?!

Саня рыкнул с тоской:

-  Да вот так это, блин! Пропал, и писец!

И добавил могильным шепотом:

-  А может, его пропали... и пропили... Расея, сука...

Сквозь приступ икоты, уже не алкогольной, а нервной, Олежа, тряся щипцовым черепом, сдавленно прохлюпал:

-  Звони Йораму, бля!!

Саня помотал головой, как протестующий против навьючивания верблюд:

-  Услышит, что бухой, не поймет. Они ж не бухают, только колются.

И "махнул" пол-стакана Finlandii, заготовленные "на посошок".

3.

Юзеку Рафальскому хронически не везло. В жизни как таковой, но особенно с карьерой.

Бакалаврат на факультете экономики университета в Гданьске он закончил с кучей грехов пополам, что стало объективной препоной на пути в магистратуру. Что делать, мама хотела, чтобы кровь из носу стал экономистом, а огорчать её он никак не мог. А кем хотел быть сам Юзек, он толком и не знал до недавнего времени.

Пока недавнее время не взяло его за шиворот. Правда, довольно нежным образом. После увольнения со сто пятьдесят первого места работы за чрезмерную возню с компьютерами и сооружение заумных программ вместо исполнения прямых обязанностей бухгалтера, Юзек махнул на себя рукой и стал заседать в дешевых пивных, пособие по безработице позволяло. В один из вечеров одинокого унылого сидения над бокалом Kasztelana и копченой скумбрией, которую вылавливали гданьские рыбаки, Юзек невесело размышлял над очередным гранд-концертом мамы, её сварливыми слезами на неблагодарность сына, который не выдержал очередного фирменного пиления и сказал в сердцах: а кто меня засунул на этот чертов экономический. Несносные размышления прервал женский голос над ним.

-  Добрый вечер! А что это пан за мой столик уселся?!

Юзек приготовился к гневной отповеди нахальной тетке и гордо вскинул голову на манер гербового шляхтича. Для еврейского мальчика из неполной семьи и кадрового неудачника это вышло у него достаточно неплохо. Но отповедь умерла, так и не родившись. Имитация испепеляющего взгляда натолкнулась на милое зеленоглазое личико со вздернутым носиком и капризно надутыми пухленькими губками, розовыми без малейших следов помады. Обладательница личика, светлых волос до плеч и аппетитной фигурки под трикотажным черным платьицем держала в нежных ручках точно такой же бокал Kasztelana и совершенно аналогичную тарелочку с жирными ломтиками знаменитой гданьской скумбрии. Юзек поднялся с чурбанчика-табурета и начал собирать манатки для ретирады. Но услышал веселый смех.

 Да что вы, в самом деле! Я же пошутила! Разве в этой забегаловке бывают личные столики? Но этот столик я действительно предпочитаю, когда сюда захожу, вот и место свободно.

Садясь на чурбанчик напротив него, она поставила на стол пиво с атрибутами и заметила:

-  А вы смешной.

Так для него началась Гоноратка. А заодно, новая жизнь.

4.

Они гуляли под башней Гедиминаса почти час. Замковая гора, служившая опорой строению, издавна считавшемуся эмблемой города, начинала проклевываться частыми зелененькими иголочками молодой травки. С горы открывался весь Вильнюс, начинавший просыпаться после зимней стужи приглушенным шумом, блеском стекла и бетона, фигурными головками костелов, мерным течением реки, давшей имя древнему городу. Перед этим они надолго задержались у костела Св. Троицы и монастыря отцов Базилиан. Не хотелось уходить с этого уже почти зеленого, оживленного ложбинками и овражками поля с продолговатым островком обветшавших домиков тех времен, когда город назывался еще Wilno. Время застыло на этом сотворенном много веков назад пространстве, напоминавшем сельский майданчик, или некий провинциальный городок, но никоим образом не район столицы государства, хоть бы и маленького. Смелый свет весеннего  солнышка не мешал теплым, но печальным теням, которые неслышно касались их рук и щёк, просили побыть с ними. Их не надо было просить, только времени оставалось не так много. Перед его ночным отъездом они хотели побыть у башни Гедиминаса, ну и еще где-то.

Как позволит время.

Они поднялись чуть повыше, к Верхнему замку. Невысокий, щуплый хлопец с натянутым на голову капюшоном пестрой курточки и девочка, плотненькая и видная, даже чуть выше паренька, в облегающем пальто черного драпа с позолоченными пуговками и стягивающем  не очень осиную талию широким фиолетовым хлястиком, перевитым такой же позолоченной цепочкой. Из-под беретика, лилового, цвета почти под хлястик, волосы ниже крепеньких плеч, натурального тёмно-каштанового цвета. За спинами у обоих рюкзаки, у него защитный камуфляжный, у нее вишневый.

Ань, ты, наверное, голодная, как волк?..

Плотненькая Аня засмеялась, показывая ровный рядок крупных белых зубов из-под сочных губ, подрисованных помадкой.

Не бойся, тебя не съем.

Увидев, что паренек насупился, поспешно добавила:

 Ну да, голодная, конечно, так я же дома поем, как тебя провожу.

Голова в капюшоне энергично замоталась.

Нет! Мы поужинаем на Кафедральной площади. Я знаю место.

Аня подозрительно подвигала тонкими темными бровками:

 Ты смотри-ка, какой знаток Вильнюса, оказывается! Это откуда же ты все тут узнать успел? Уже кого-то туда водил кормиться, а, Кастусь?

Теперь уже смеялся Кастусь, хотя его улыбка была не столь идеальна за счет неровности мелких зубов и щербатости, на верхнем ряду сбоку одного не хватало.

Ну, что ты гонишь, Ань, сама же знаешь, я в Вильнюсе в первый раз в жизни, а из недели пять дней с тобой.

Аня помела плечики пышными волосами.

А первые два дня, откуда я знаю, с кем ты тусовался?

Тощенький Кастусь недоуменно хмыкнул.

Ты что, к Гжегожу ревнуешь? Или к Юозасу с Данилой? Они и показали.

Из-под лилового беретика и низко посаженных тонких бровок озорно блеснули карие глаза.

 Ладно, Казанова, так и быть. Её высочество соизволяет отужинать с вами, сэээр!

Сэээр аж с тремя "э" довольно шмыгнул носом:

 Хорошо, что не величество!

Обиженное высочество задиристо затрясло волосами.

А что ты прикалываешься?! Со стороны папы у нас в роду графы, и еще великая княжна дома Романовых! Вот так вот!

Кастусь примирительно поднял руки:

О'кей, о'кей, высочество. Знали бы твои романовские предки, как ты по-литовски шпаришь, в гробах бы перевернулись.

Одна из потенциальных претендентов (претенденток) на трон порядком времени несуществующей Российской империи расхохоталась весьма неподобающе для столь высокого сана.

Ну, сказал! Я же родилась в Вильнюсе, коренная. Папа и мама тоже, знаешь, как шпарят? Лучше меня! Они еще при Союзе в литовскую школу из русской перевелись, знаешь, как их сначала лупили? Там и познакомились, когда папу собирались бить литовские парни, а мама им рожи расцарапала! И ногами пинала!

С бедного Кастуся аж капюшон слетел, открыв светло-русый ёжик.

Ничего-то себе... А чего они в ту школу перевелись? Экстремалы?

Аня еще звонче рассмеялась, ямочки на нежных щечках подталкивали Кастуся на мысли, далекие от перипетий традиционно паршивых российско - литовских отношений, как и российско - любых.

 Ну, даёшь, экстремалы! Так решили бабушки и дедушки! Они все у меня особенные Русские. Считают, что не знать язык и традиции страны, где ты живешь, "признак хамства и низости", вот так! И еще хотели, чтобы папа и мама умели за себя постоять. Переживали жутко, конечно, но не вмешивались. Их еще пробовали задирать, но однажды папа вступился за литовскую девчонку, к ней русский солдат на улице приставал. Солдат страшно избил папу, челюсть сломал. Когда немножко окреп, мама заставила его высматривать вместе с ней на улице того солдата. Так высмотрели где-то через месяц. А мама носила в сумке кирпич. Подошла к солдату, и ни слова не говоря, кирпичом в морду!! Чуть не посадили, урод-то в больницу надолго загремел! А в школе уже, ну всё, респект!

В ходе лирического повествования нижняя челюсть Кастуся опускалась все ниже и ниже к грешной земле.

Слышишь, Ань... А с твоей мамой опасно связываться...

Аня прикусила язык. Вот, всегда так, опять натрепала лишнего...

Моя мама очень добрая, зря ты... Просто она с детства ненавидит несправедливость. Дедушку, её папу, таскали за всякое в КГБ. Стыдили: "вы русский человек, а ведете себя, как бандит, лесной брат". А дедушка им: слава Богу, в кои-то веки видите настоящего Русского. У папы родители посмирнее, но тоже настоящие!

Постепенно приходящий в себя Кастусь проговорил:

...Давай такси вызовем, и на Кафедральную. Тебе поесть надо.

Аня с готовностью кивнула головой. Она ругала себя за длинный девчачий язык, еще подумает парень, что она из семьи отморозков. Ведь он ещё не видел папу, худого лысоватого человека в очках на мягком лице русского интеллигента в бесчисленных поколениях. И маму, крупную, яркую, улыбчивую женщину, от которой дочь унаследовала очаровательные ямочки на нежных щечках, доцента кафедры романо-германских языков университета в Вильнюсе, одного из старейших в Европе и в мире.

Они спустились с Замковой горы, и Аня вызвала по мобильнику почти сразу приехавшее такси. Серебристый Audi A6 быстренько домчал их до Кафедральной площади. Несмотря на громкие монаршие протесты, Кастусь расплатился с таксистом, хитро подмигнувшим ему на прощание. Подал руку вылезающей с заднего сиденья Ане.

Знаешь, как надо с высочествами, ууу, Казанова! И на своем настоять умеешь! Ну? Где там твоя таверна, Джек Воробей? -

одобрительно поиграла ямочками несостоявшаяся великая княжна.

Они зашли в уютненькое кафе в боковой улице у самой Кафедральной. Официантка заученно улыбнулась им у гардероба и проводила за двухместный столик в глубине сводчатого полутемного зальчика с теплящимися коваными бра на красных кирпичах стен давней кладки. Положила кожаные папки меню перед каждым. Аня отбросила меню в сторону и сказала на беглом литовском без малейшего чужого акцента:

Прошу, по порции жюмайчю блинай, соус брусника и кисло-сладкий, минеральной тракайской по бутылочке, кофе по-турецки два, по требованию. Каунасских пирожных два к кофе. Пока все. Счет общий. Благодарю вас!

Официантка повторно и заученно улыбнулась и пошла хлопотать по заказу. Обалдевание Кастуся перешло в следующую логическую фазу.

 - ...Ты что заказала-то?..

Аня снисходительно махнула рукой.

Тебе понравится, еще никто не плевался, фирменное литовское. А то еще заказал бы фигню всякую по незнанию, старожил ты мой... наш!

Оговорка удержала Кастуся от пререканий. В родном Минске, кроме драников вместо жюмайчю блинай, и со знатью явный напряг, как и с настоящими Русскими...

Принесенный без особых проволочек заказ был с нешуточным аппетитом уплетен обеими высокими сторонами. На подначивающее "ну???" императорской особы Кастусь безмолвно поднял большой палец. После секундного раздумья и второй. Ответом было высочайшее YES!!! с классическим ликующим жестом.

Расплатился снова он, воодушевленный великокняжеской похвалой при высадке из такси. Но на сей раз Аня закатила типично придворный скандал и насильно всунула в боковой карман пестрой курточки тоненькую стопочку литов.

- Я хозяйка!!! А ты в Минске будешь башлять!!!

До его минского поезда оставалось два часа. Они вышли из кафешки в подсвеченную рекламным неоном позднюю вечернюю темень, и через два шага оказались возле базилики Св. Станислава, известного в соседней стране как Wile;ska Katedra.

Луна была такая огромная, что они даже переглянулись. Она стояла за спинами трёх святых на портике базилики, резко очерчивая контуры статуй, снова занявших свои бессменные посты в новых воплощениях после уничтожения варварами с востока шестьдесят пять лет назад.

Святой Станислав, молитвенно сложив руки, с надеждой смотрел ввысь, поддерживаемый изменчивым, но ясным лунным светом. Каменные одежды и священническую стулу теребил ветер давних времен мученичества и прославления. Святой Казимир радостно распростер руки навстречу Божьей воле, улыбаясь посланному знанию и причастности тайне. На вершине портика Святая Елена вознесла обретенный Крест, высившийся на молочно-синеватом фоне лунного комментария. Необычная для немалого города вечерняя тишина оттеняла зрелище возвращения бренного в сотворившую его вечность.

Они молча смотрели, постигая язык тишины. Немного погодя Аня тряхнула пышными волосами из-под беретика и произнесла с наносной бравадой:

Ну, так что? В Латвию же поедешь, ясный перец? Видел, что там отгрохают? А у тебя как раз биотехнологии. Генная инженерия, вот где развернешься! И жилье классное. А нас этот Серебряный Петух только собрался клюнуть в попу...

С твердостью, абсолютно неожиданной для тщедушного и невзрачного будущего мужчины, Кастусь ответил, глядя прямо в карие глаза, где стоял совсем иной, по обычаю всех времен и народов, немой вопрос:

Я уже решил. Только Литва.

И молниеносно поставил печать первого в жизни мужского решения на полненьких губках Ани. Губки ответили так горячо, что минский Казанова оторопел. Но её высочество закончило опечатывание, после чего по-старомодному побежало прочь. Резко остановившись на некотором расстоянии, Аня повернулась и крикнула:

Скоро на драники приеду! Готовьте пиастры, сэээр!!

И понеслась дальше, рассекая счастливым раскрасневшимся личиком холод мартовского вечера.



5.

Вилла на престижной окраине Берлина по нынешним меркам была достаточна скромна. Когда-то этот дом, построенный при кайзере Вильгельме II, принадлежал одному из богатейших в стране еврейских промышленников. После прихода к власти небезызвестного Адольфа промышленник заплатил изрядный выкуп белокурым бестиям и отбыл с другими еврейскими богачами под конвоем войск СС в Киль, а оттуда пароходом в Лондон. Вилла перешла во владение второразрядному эсэсовскому бонзе, впрочем, сравнительно ненадолго. После загадочного и для многих маловероятного самоубийства фюрера бонза заплатил кому надо в английском оккупационном секторе, прямо в родных паундах, лежавших в тайном сейфе на черный день. В этот самый черный день он осел под знойным испанским именем в столь же знойной Аргентине. Когда  берлинская стена перестала смущать немецкий дух несовершенством своей архитектуры, бонза был еще жив, и даже попытался восстановить право собственности. Но ему прозрачно намекнули, что знойное испанское имя прилипло к нордическому лбу до Страшного Суда. В противном же случае суд земной будет, возможно, не столь страшный, сколь весьма обременительный для преклонных лет подсудимого. Вспомнив судьбу Аугусто Пиночета и некоторых других подобных подсудимых, бывший бонза и нынешний дон Хосе Фернандес ди Асунсьон выбрал, как не верующий ни в Бога, ни в черта, все-таки Страшный Суд.

Предмет же его претензий в престижном берлинском районе Gr;newald впоследствие приобрела одна из восходящих звезд немецкой политики.

Сейчас данная звезда смотрелась не очень восходящей на инвалидной коляске, куда она пересела после покушения лет двадцать пять назад. В результате покушения наступил паралич нижней половины туловища и нижних конечностей, включая соответствующие функции. Лечение в клиниках половины мира значительного эффекта не принесло. Толком не помог и хваленый доктор Рохкинд из Тель-Авива.

В разных там вики- и прочих -педиях писалось, что в него стрелял тогда сумасшедший - дабы избежать ненужных объяснений для читателей -педий. Да и в самом деле, на какого беса им, читателям, нюансы противоречий между, скажем, ложами Великого Востока французского и шотландского ритуала. Не говоря уж о всяких там "черных овцах" среди вольных каменщиков - они же "черные ложи", Propaganda Due и иже с ними. Доля профанов бултыхаться в заблуждениях, а не знать истину.

Сама звезда была также в этом убеждена. Восседая в инвалидной коляске Meyra, имевшей в себе микрочипов и электроприводов не менее, чем какой-нибудь истребитель пятого поколения F22, звезда вперила взгляд выцветших старческих глаз на обрюзгшем от физических страданий и нездоровых страстей большеносом лице в сидящих перед ним в креслах и диванах мужчин и женщин в служебном дресс-коде. Он раздраженно зажмурился от бликов заливавшего холл солнца, озорно подмигивавшего из хрусталя, стоявшего на стойках и обильно свисавшего с двух огромных люстр на высоченном потолке с модерновой лепкой. Крикнул:

Лотхен! Принесите мои темные очки!

На крик шефа немедленно явилась сухая тетка с лошадиным лицом в темно-синем брючном костюме. Молча подала очки-хамелеоны с цейсовскими линзами стоимостью с месячное жалованье некоторых немцев. Звезда политики цапнула очки и надела на толстый нос, предварительно сняв классические прямоугольные Rodenschtok, надменно посверкивающие платиновым напылением.

Спасибо!

Лотхен поцокала каблуками прочь, а её шеф ядовито заметил на недавнее высказывание одного из визави:

...Я и без вас знаю, Ульрих, что фрау канцлер "хромая утка". Хорошо еще, что не подстреленная, как некоторые.

И отрывисто засмеялся собственной, по-бритвенному тонкой остроте. Остальные дежурно-сдержанно улыбнулись.

Мы её уберем, но позднее. В нынешней ситуации это было бы глупее некуда. Социал-демократы втопчут нас в грязь, пользуясь хаосом в бундестаге. Мы потеряем власть, господа. Пусть пока будет, как есть.

Средних лет блондин с рыжеватой бородкой, которому адресовала филиппику звезда в темных очках, саркастически проговорил:

 Так, как есть, господин доктор? Боюсь, что уже и это нас не устроит. Вы же сами видите, в какую мышеловку мы загнаны.

Господин доктор вдруг выкинул вперёд указательный палец формы сосиски "badenische wuerstchen", любимого лакомства в его родном Фрайбурге. Все посмотрели в сосисочном направлении и уткнулись глазами в старинный буфет из красного дерева, помнящий всех прежних хозяев виллы. Над баром-нишей с низким резным барьерчиком складывалась двустворчатая дверца с замочной скважиной и аляповато вырезанными барельефами из того же сорта красного дерева. Барельеф левой дверцы изображал дичь, переплетение заячьей и кабаньей ноги, маленьких вальдшнепов и куропаток. На правой дверце красовались плоды, яблоки, груши, сливы, персики, гроздь винограда. Надпись над фигурной панелью, венчавшей внушительное сооружение кайзеровских времен, гласила: "Trink und i;, Gott nicht vergi;", ешь и пей, Бога не забывай.

Ясно, господа? Наши предки знали, что почём! Мышеловка, говорите? Мы бы еще не так ели и пили, молясь Всевышнему! Если бы не эти русские...

Выдержка вконец изменила очкастому доктору, и холл огласило грязное немецкое ругательство. Присутствующих это несколько смутило, но приличествующую чопорность на лицах не поколебало.

 ...Всегда! всегда, во все времена тупость и загребущесть этих восточных свиней не давала нам стать вместе с ними такой мощью, что никакие америкашки и овсяночники не посмели бы сунуться на континент!! Так все шло, как по нотам шло, mein lieber Gott...

От злости господин доктор сорвал с толстого носа темные закругленные очки в вороненой оправе Karl Zeiss.

...Что мешало спокойно держать на газовой игле всю Европу?! Они гонят газ, мы роем подводные газопроводы. Ешь и пей! Бога не забывай!!

Сидевший напротив толстячок в сером костюме Hugo Boss и пахнущий одноименным парфюмом подал скрипучий голосок:

 Но, мой дорогой Вольфганг! Не вы ли публично заявляли год назад, что сравнивать с Гитлером русского главаря может только сумасшедший?..

Цейсовские очки в правой руке недвижимого снизу Вольфганга описали мертвую петлю.

И теперь так скажу!! Как можно сравнивать со слегка неуравновешенным харизматиком Гитлером этого сорвавшегося с цепи полного кретина?! Гитлер был просто вынужден ударить на восток! Понимаете? Вынужден! Сталин уже был готов со дня на день нанести массированный удар всеми гигантскими силами, по всей новой границе! И нанес бы!.. Но что же такое заставило сегодня залезть в Крым этого недоноска? Не это ли вы имели в виду под мышеловкой, дорогой Ульрих?!

Дорогой Ульрих возразил:

 Я имел в виду нас, доктор Шойбле.

Бесцветные докторские глаза забликовали издевкой.

Да неужели? А вам не приходило в голову: что, вообще, натворил этот безмозглый обколотый кретин, впрыснувший в старую морду весь ботокс и аллоплант мира? Нет? Так вот! Он любезно прихватил также и нас в украинскую мышеловку, которую ему любезно предложили британцы и янки - и не в обратном порядке! Как в свое время Саддаму в Кувейте. Помните? Мы все в мышеловке! В жопе, verdammt noch mal!!

Шойбле снова резко накинул темные очки на покрасневший толстый нос.

Откуда взялись бы эти бредни столетней давности о возрождении Речи Посполитой от моря до моря?! Кто и когда бы вспомнил о древних галлюцинациях маразматика Пилсудского, ушедших в небытие месте с ним самим - если бы этот московский дебил не возомнил себя императором?! Не учинил бы дебош прямо в центре Европы?! Надеясь и рассчитывая при этом - заметьте!! - на нашу поддержку!

Женщина с аккуратной укладкой на взлелеянной в spa-салонах головке проворковала южно-германским выговором:

 Но ведь и наши возможности не безграничны, не так ли, Вольфганг?

Тот, к кому был обращен вопрос, зло заулыбался.

 Святая правда, фрау Габи. Нет! Не безграничны. А когда еще и русский выродок мнит себя Бонапарте и Чингис-ханом в одной супнице, сует нам не палки, а ломы в спицы! Вот тогда и начинают кукарекать Серебряные Петухи! Тогда и вещает цээрушный филиал Stratfor на весь мир: как своевременна сегодня концепция Пилсудского о Междуморье! А как же! ИМ - своевременнее некуда!!

Обессиленный вспышкой гнева министр финансов и бывший министр внутренних дел Федерального правительства, серый кардинал христианских демократов и одна из влиятельнейших фигур в тихих сообществах, доктор юриспруденции Вольфганг Шойбле, вцепился в мягкие сиреневой кожи подлокотники кресла для vip-инвалидов, украшенные цветными сенсорными дисплеями управления. И в изнеможении откинулся на крупно простроченную толстую эргономическую спинку, притертую под каждый бугорок его собственной согбенной спины.

Вошла, цокая каблуками, конеобразная Лотхен и повелительно произнесла:

- Прошу прощения, доктор Шойбле! Но ваш уролог уже ждет.



6.

Нобелевская премия не имеет номинации "За понимание женских поступков".

И совершенно напрасно.

Вот где раздолье для нестандартного мышления и сенсационных выводов.

Пан бакалавр экономики Юзеф Рафальский на нобелевского лауреата вроде бы не тянул. Поэтому решительно не понимал всего происходящего после памятного вечера в одной из дешевых гданьских пивных.

Хорошенькая блондинка в черном платьице оказалась очень непростой штучкой. Эту дешевую пивную Гоноратка навещала вовсе не потому, что на большее ей не позволяло пособие по безработице. Она, конечно, не гребла экскаваторами рубины с алмазами, не кормила лобстерами и черной икрой собак на псарне в родовом поместье. Но скромный бизнес продажи недорогих стройматериалов позволял ей вести вполне достойный образ жизни. Пан бакалавр убедился в этом в конце пивного вечера, угодив неисповедимыми путями Пана Бога и женских поступков в уютную мансарду Гоноратки в Старом Городе.

С какого перепугу понадобился такой недотепа, как Юзек, успешной красавице, прогнавшей незадолго до судьбоносного пивопития мужа-бездельника, этого не знала даже сама красавица. На недоуменный вопрос избранника она пожала хорошенькими плечиками, сдула воздушную челочку с нежного лобика и чистосердечно призналась:

 А черт меня знает.

Даже не подозревая, насколько она близка к истине.

Недюжинная деловая хватка Гоноратки проявилась и в том, как она нейтрализовала упорно не дружившую с головой юзековскую маму. В конце их совместного посещения маминой норы её обитательница с постоянно заготовленным плачем обняла, поцеловала находящегося в перманентном ступоре сына и сквозь рыдания проблеяла:

Юзю, сердце мое, благословляю тебя на эту гойку! -

что только утешило саму гойку, прекрасно знавшую польский перевод  древнееврейского слова "гой": obcy, чужой. Она ободрила на обратном пути из маминого логова готового провалиться в глубины преисподней Юзя-сердце:

 Да наплюй, зайка, только бы оно сидело на дупе смирно и не мешало людям жить.

Вскоре после этого знаменательного события произошло намного более знаменательное.

В офисе Гоноратки внезапно зависли все компьютеры и напрочь полетела локальная сеть. То же творилось у её партнеров и поставщиков. Было ясно, что конкуренты подпустили вирус, причем из самых буйных и неподдающихся. Привлечение лучших программистов и даже некоторых анонимных хакеров ни к чему не привело. Вирус был невиданный, неслыханный, ибо новейший и чертовски замысловатый. Работа стояла, убытки пыжились, как на магических дрожжах. На предложение Юзека подставить плечо помощи заплаканная Гоноратка безнадежно оглядела это плечо сквозь слезы, неподражаемо пожала собственными плечиками и констатировала, утирая кружевным платочком кашубской ручной работы мокрый вздернутый носик:

Да теперь уже все равно. Даже ты хуже не сделаешь. Хочешь, давай.

В течение часа пан бакалавр осушил слезы любимой. Вирус был с позором казнен, компы и локалка заработали, как швейцарский часовой механизм, а на закуску Юзю-сердце написал свой доморощенный антивирусник, который отныне стоял на страже покоя той, которую знал и не оставлял заботами черт. Святой виртуальный покой коснулся своей сенью также партнеров, ну, ясное же дело.

Все это привело в состояние шока любительницу недотеп. Она сложила в сладкую трубочку пухленькие губки и длинно присвистнула. После чего изрекла:

-  Холера...

Эта краткая сентенция возымела очень скорые последствия. С легкой руки Гоноратки, её партнеров и партнеров партнеров, на дешевенький Nokia борца с вирусом полетели звонки и смсы с призывами sos различного компьютерного направления. Юзек с поразительной легкостью спасал души, то есть, пораженное всевозможными недугами "железо" и совращенные с пути истинного локальные сети разного масштаба. Соответственно, содержимое карманов спасителя стало стремительно пополняться.

Всё заработанное он отдавал Гоноратке, которая, впрочем, кроме бесспорной деловой хватки, имела еще и совесть.

-  Что это за мужчина без копейки в кармане? Вот тебе на мужские радости. Но не на ТЕ, понял, засранец?

Узрев крепенький кулачок с бирюзовым камушком под своим носом, засранец молча поцеловал колечко, как бы клянясь в верности крестному отцу по сицилийскому народному обычаю. Крестная мать Гоноратка оценила жест, а посему дала сообразительному Юзеку еще одну пачечку злотых:

Отдай мамусе, будет на седьмом небе завывать.

В чем нисколько не ошиблась, как, впрочем, и во всём.

Нечаянную радость, впрочем, едва не омрачило людское несовершенство. Местные бонзы информатики восприняли поначалу в штыки появление на информгоризонте столь опасного конкурента, свалившегося, как снег в июле. Но кашубская упертость Гоноратки в сочетании со старозаветной дипломатией пана бакалавра совершили чудо. Дело закончилось заурядным разделом сфер влияния, закрепленным общим распитием мировой в гораздо более престижной пивной, чем та судьбоносная.   

Душой немногочисленной мужской компании была, естественно, пани Гоноратка. Поглядывая в её сторону и облизываясь в душе, как кошки в рыбном ряду, бонзы закусывали чешское светлое пиво сказочной копченой камбалой и отборными раками. Аппетитнее всех уминал патлатый деятель с шарфиком футбольной команды Lechia Gda;sk на короткой шее. Закурив сигарету от разовой зажигалки с логотипом вожделенной команды, он принялся крутить на указательном пальце свободной руки брелочек, не вписывающийся в фанатский набор. Ибо петушок белого металла, возможно серебра, мог быть эмблемой чего угодно, кроме гданьской Лехии. Докурив сигарету, фанат извинился перед раскрасневшейся компанией и вышел якобы для удаления из организма всего, что обычно стимулирует пиво в обильных количествах.

Но удаление было, судя по всему, не столь спешным. Фанат вышел на улицу через сплошную стеклянную дверь с разноцветными наклейками кредитных карт, и вынул из тесного кармана джинсов простенький, видавший виды кнопочный мобильник Fly, гораздо более лучше выносящий стадионные потасовки ценителей, чем любой сенсорный экран. Пощелкал клавишами и секунду погодя сказал в микрофон, забитый пылью:

Пан директор, это Бартош. Есть один из таких, кто вам нужен.

7.

Чтобы творить поэзию, необязательно писать стихи.

Она продавала обувь. Владелица двух магазинов, в одном из них продавец.

Магазин был в цокольном этаже дома в центре города. Из скудных средств она ухитрилась очень достойно его оформить снаружи и изнутри. Два помещения с изысканной, простой и ненавязчивой отделкой бежевым искусственным камнем, искусно осветленные, оживленные зеркалами и уставленные красивой качественной обувью местной работы на пристеночных стендах. Все это вместе создавало настроение, которое он чувствовал всякий раз, когда приходил к ней на работу.

Настроение света.

Кстати, настроение это было при нём также вне её магазина. Зеркала, отделка и даже самая совершенная обувь сами по себе были бы бессильны и немы.

Дело было, конечно, в ней.

Откуда было знать покупателям, что подбирает им нужные пары, рассказывая не каждому ведомые тонкости обувного дела, женщина с дипломом историка, знающая наизусть не один вирш не одного поэта и обладающая умом и кругозором, которым завидовал не один мужчина, даже с довольно забористым IQ.

Не это было главное.

Она творила и несла свет.

К тому же, для него это был еще и греющий свет. Ведь согреть друг друга, когда холодно вокруг и внутри себя, им было раз плюнуть. Словами, телами, близостью во всех возможных и невозможных её видах.

Они постоянно хотели близости. И исключительно друг с другом.

В свое время им не выпало пересечься в некоем милом венгерском городке, куда в одно и то же время она приезжала разводиться, а он выполнять дурацкие задания на правах и обязанностях того, кто носит погоны, пусть даже только на фотографии в давно сданном удостоверении. Это было немного досадно, но нисколько не безнадежно. Бог и судьба свели их через 26 лет, чтобы они смогли, наконец, взаимно одариться свежестью тел, несточенностью чувств и нерастраченностью душ.

Элементарно воссоединиться.

Он любил смотреть, как она продает свою обувь. Даже при нынешних тощих кошельках и урезанных устремлениях искусственно обескровленной страны, процесс выбора нужной пары превращался в мини-действо, достойное пера Мольера, Бомарше, и даже самого Адама Мицкевича. Сказывался её герб Jastrz;biec за роскошной женственной фигуркой и на нежном личике с соблазнительными губами в виде лука Амура. И еще то, что затмевает все гербы мира, и что бывает крайне трудно определить словесно даже тем, чьей профессией есть эта самая словесность.

Свет, творимый ею, будил свет в нем, и мягко удалял все темное и злое, угнездившееся по вине его, а также его веселой биографии.

Чем меньше тьма, тем больше ясность.

Возможно, и поэтому вскоре после взаимного оповещения об их существовании на этом свете, - они полюбили друг друга.

По-юному свежо и по-зрелому сильно.

При свете Солнца и Луны.

8.

Дверь находилась в конце длинного коридора седьмого этажа Дворца науки и культуры, давнего позора Варшавы. "Подарок" оккупанта, уродливое, подавляющее здание дикой для Варшавы мегаломанской архитектуры торжествующего хама с символикой людоедской страны ныло кровавой занозой в изуродованном теле города, полностью разрушенного после Варшавского восстания немецким, а вскоре и русским поработителем. В Варшаве было немало людей, готовых высадить в воздух этот гигантский памятник рабству. А по всей Польше таких были сотни тысяч.

За дверью на седьмом этаже позора польской столицы таких тоже хватало. Но сегодня сидящие за круглым столом, напоминающим плоский черный бублик с большой дырой посередине, решались иные дела. Возможно, предшествующие разбору вавилонской башни с толстым бетонным шпилем на кирпичи с последующей отправкой на родину, - как, в частности, предлагалось некоторыми ревнителями архитектуры.

Седоватый брюнет с ухоженной бородкой, умело и тщательно подстриженными и выровненными усами, вел заседание. Он часто пил Borjomi из постоянно наполняемого стакана голубого стекла, то ли от волнения, то ли от диабета. Отпив в сотый раз шипучей терпкой воды всемирно известного грузинского источника элитных минвод, брюнет с наслаждением проглотил порцию и спросил:

 ...Итак, решено? Начинаем с Латвии. Тем более, что геодезические работы закончили. Средства заведены на счета через банк Lloyd's. На нулевой цикл этого хватит, мы должны оправдать транш. Не так ли, пан Гжегож?

Пан директор Гжегож утвердительно кивнул шкиперской бородкой.

Именно так, пан Кшиштоф. Снос русской базы, точная разметка согласно карт и планов проектировщика, проверка осадки грунта, укрепление при необходимости, закладка фундаментов. Пока из графика не выбиваемся.

Председатель одобрительно забрал в горсть идеально ровную бородку с редкой проседью.

Рад слышать. Но не забывайте, что впоследствие вам обслуживать всю эту махину, со всеми этими экосооружениями. Rany Boskie, это целый город. Причем набитый HiTech'ом как никакой другой.

Теперь уже пан директор погладил свое шкиперское украшение, поблескивая серебром ажурной печатки на безымянном пальце правой руки.

Нет, нет, мы не забываем о кадровых резервах, пан председатель. И тут же отсылаем персональные данные пану и для Уиллоуби в Штаты.

Председатель кивнул головой и взял в руку лежащий на столе бежевый пульт. Нажал кнопочку и погасли круглые потолочные светильнички, освещавшие просторное помещение за наглухо закрытыми жалюзи на трех больших окнах. Нажал другую, и экран проектора на противоположной гладкой белой стене отобразил какой-то большой поросший ярко-зелёной травкой бугор с ржавой, массивной на вид железной дверью посреди мощных сосен и буйной зеленой растительности.

Пани и панове, прошу внимания. То, что вы сейчас увидите, послано на ваши электронные ящики. Посмотрите после заседания, подумайте. Это предложение может оказаться крайне кстати.

Все присутствующие сразу полезли в одинаковые серебристые ipad air2, лежавшие перед каждым на черном круглом столе.

Нет, нет, потом, панове. Как вы помните, мы должны решить вопрос с разработкой и производством комплектующих из цветных и редкоземельных металлов для электроники в польской секции проекта. В частности, над размещением этого дивизиона. Так вот: есть очень интересный вариант, подземный город на бывшей немецкой оборонительной линии Густава, Западнопоморское воеводство.

На проекционном экране стартовало слайд-шоу. Заросшие травой и деревцами бугры с дверями на поверхности земли сменились чередой огромных подземных казематов, освещенных изнутри мощными переносными фонарями. Пошарпанные бетонные стены, такой же пол добротного немецкого бетона времен второй мировой войны, железные двери в нишах и проемах, допотопные трубы вентиляции и какие-то другие толстые пучки труб на бетонных же потолках, напоминающие черных удавов, затянутых в ретрокаучук.

- ...Людей здесь не будет, панове. Японская линия полностью роботизирована. Группа операторов в наземных помещениях, группа техобслуживания. Производство безотходное, ущерб экологии равен нулю. С другой стороны, оборудование уже готового подземного города, оставшегося нам в доброе наследство от наших немецких и русских друзей, значительно дешевле сооружения нового комплекса. Сметы и план этого подпроекта также на ваших email'ах.

Круглолицая пани в белой блузочке в редкую черную полоску с длинным острым воротничком и короткой, белесой косой с черной затяжкой перед концевой кисточкой волос недоуменно спросила:

 А наземные помещения, пан председатель? Строить заново?

Председатель коротко отпил из голубого стакана и налил новую порцию Borjomi из стеклянной бутылочки.

-  Они уже есть, пани Дорота. И немцы постарались, и русские. Капремонт немецких себя оправдает, с лихвой окупит. Очень добротные, швабы строили на века. А с москальскими, как в Латвии - под бульдозер.

9.

Аэропорт JFK не просто воздушные ворота Нью-Йорка.

Это культовое место. Для многих вновь прибывших здесь начинается не просто легендарный город, чье название для подавляющего большинства жителей планеты звучит непреходящим символом могущества и жизненных перспектив, астрономических денег и гигантского влияния.

Начинается сама Америка.

На самом же деле Нью-Йорк не так однозначен, как во всеобщих стереотипах. Дело не только в трущобах Бронкса и Гарлема, также неотъемлемо складывающих мировую легенду. То же касается и самого аэропорта JFK, John Fitzgerald Kennedy. Семьдесят замков на насильственной смерти того, кто дал имя аэропорту, бессменно и незримо довлеют над ним, Нью-Йорком и самой Америкой.

Несмотря на её видимое могущество.

Впрочем, поколебленное за время пребывания в качестве US President'a темной (в полном смысле слова) лошадки из афроамериканской конюшни.

И как тут не вспомнить JFK...

...Вряд ли вспоминал о таинственно сгинувшем ирландце Джоне Кеннеди сухощавый дядя с рысьим взглядом зеленых глаз и коротко подровненной проволочной черной шевелюрой на угловатой голове, только что прошедший сквозь кишку, всосавшую пассажиров из аэробуса Boeing 767 авиакомпании El Al после трансатлантического перелета Тель-Авив - Нью-Йорк. Дядя не вынес с собой ни одного чемодана из самолета, и не пошел в лоснящееся широкой черной каучуковой змеей транспортера багажное отделение. Для столь дальнего перелета странно было видеть одинокий лиловый портфель Samsonite из несгораемого пластика, две ручки которого были крепко зажаты в жилистой руке бывшего пассажира.

Обладатель несгораемого портфеля съехал по двум эскалаторам, вышел к автоматическим широким дверям сплошного темного стекла, ведущим к спуску до гигантской подземной автостоянки. Но из боковых ниш перед дверью вышли три человека довольно крепенькой наружности и преградили ему путь.

Ведомый стойким инстинктом дядя потянулся было за пазуху черного кожаного пиджака. И тут же пожалел, что полетел бизнес-рейсом, а не собственным самолетом. Рассчитывал на меньшее внимание к своей персоне, и напрасно. В специальном для ствола внутреннем накладном кожаном кармане, соответственно, был ветер. Тем не менее, один из крепеньких, смуглый, с приплюснутым носом, поводя указательным пальцем левой руки на манер автомобильного дворника, уже держался правой за ребристую рукоятку Magnum'a в наплечной кобуре под простенькой зеленой курточкой с эмблемой бейсбольной команды Yankees.

Его коллега, стриженый под горшок плечистый шатен, вытащил какую-то черную кожаную разлапистую книжку, развернул и сунул под нос дяде с несгораемой одинокой ношей. Вестерна не получилось. Без единого слова дядя вместе со своим портфелем проследовал между ангелами-похитителями в услужливо открытую одним из них боковую  дверь на шарнирах и с окошком из толстого стекла недалеко от дверей выхода из терминала.

За дверью был глухой коридор с монолитными белыми стенами, низким потолком и редкими металлическими дверями по правой стороне. Одну из них открыл смуглый крепыш с Magnum'oм, и маленькая процессия вошла в квадратную комнату, где слегка повевало от кондиционера под самым низким потолком. Посреди безликой комнатки без единого окна, освещаемой светодиодным рассеянным светом стоял простой письменный стол образца ушедшего века с боковой тумбой и потертой, утратившей цвет крышкой. За ним сидел некто упитанный в белоснежной сорочке с коротким рукавом и воротом, не до конца затянутым крупным узлом красного шелкового галстука в белую полоску. Лицо между Мэлом Гибсоном и Брюсом Уиллисом в преклонном возрасте.

 - Спасибо, джентльмены, хорошая работа. Вы можете идти по своим делам -

улыбаясь, проговорил постаревший Гибсон-Уиллис.

Да, сэр. Мы будем в коридоре -
сказал смуглый джентльмен в зеленой курточке Yankees и дал знак остальным. Троица вышла.

Когда закрылась металлическая дверь с мягкой бежевой обшивкой со стороны комнаты, упитанный сэр, не здороваясь, указал на жесткий белый пластиковый стул за два шага от стола.

 Прошу, мистер Загави.

Дядя в кожаном пиджаке молча сел на предложенный стул и положил на сухие каменные колени несгораемый портфель. Через короткую паузу глухо проговорил:

...А зачем был нужен этот спектакль с федералами, сенатор МакГрегор?

Сенатор широко улыбнулся, став еще больше похожим загорелым крупным лицом на симпатягу Брюса.

 А затем, дорогой Йорам, что ваша слишком бурная деятельность уже давно стала головной болью как раз-таки федерального правительства, особенно в последнее время.

Дорогой Йорам осклабился.

 А, ясно, "в последнее время". Так плохи дела у мистера президента? Поп свое, черт свое?

Сенатор приложил кончики пальцев к губам и укоризненно покачал седой головой.

 Мистер Загави, скоро поп и черт придут к консенсусу. Чего пока не скажешь о нас с вами. Вы, конечно, догадываетесь, что цель вашего нынешнего визита для нас не terra incognita?

Дядя зачем-то поправил портфель на коленях.

Я гражданин Соединенных Штатов. И не обязан ни перед кем отчитываться в целях моих личных визитов в мою страну, сэр. Даже проживая в другой стране. Американские законы меня к этому не обязывают. Или, может, здесь уже Россия? Северная Корея?

Сенатор с хохотом протестующе замахал ладонями-лопатами. На правом запястье зазвенел браслет внушительных размеров хронометра Omega.

Бог с вами, мистер Загави! Хула на Россию из ваших уст звучит занятно, но об этом чуть позже. Статую Свободы тоже не снесли, можете убедиться сами. Правда, не в этот приезд, похоже.

В богатырский хохот сенатора МакГрегора вплелся скрипучий смешок мистера Загави. Что-то очень нехорошее сквозило в том смешке...

 С этого момента я не скажу ни слова без моего адвоката мистера Литтмана, сенатор. А то заночую по вашей милости в федеральной тюрьме!

Седые лохматые брови сенатора полезли на крепкий загорелый лоб, четко расчерченный морщинами. Это должно было означать удивление.

О, неужели?! Разве я вас допрашиваю, Йорам? Побойтесь Бога Яхве! Агентов FBI в комнате нет, полицейских тоже. А кто там в коридоре, хоть триста спартанцев. Помилуйте, кому же зачитывают его права, приглашая поболтать со старым приятелем? У нас же приятельская беседа, как это вы не заметили?

Дружный смех в два голоса ненадолго прервал беседу двух приятелей, один из которых уже неоднократно покушался на жизнь другого, а другой всякий раз с переменным эффектом становился на пути первого, используя при этом все преимущества и привилегии своего высокого положения.

Вы очень вовремя упомянули про ваше гражданство США, Йорам. Также про благословенные американские законы. На данный момент вы с ними в очень серьезных неладах. Собственно, это предмет нашей ПОКА неформальной беседы.

В зеленых рысьих глазах Йорама замелькали недобрые огоньки. Это не ускользнуло от внимания сенатора. Но он слыл парнем далеко не робкого десятка. Орден Пурпурное Сердце дается не за бейсбольные победы, а несколько лет в русском плену во Вьетнаме также не добавили малодушия старому вояке, пилоту US MARINS CORP.

 Мне нравится слово ПОКА, мистер МакГрегор. Вы хотите сказать, что мои нелады с американскими законами кто-то сможет доказать в американском суде?..

Сенатор хлопнул в ладоши.

Легко!

Лопатообразная лапа МакГрегора выхватила из ящика столовой тумбы папку из черного тонкого пластика с белой наклейкой Yoram Zahavi. Герой папки заметно напрягся. Сенатор же превратился в любознательного архивариуса, случайно обнаружившего на полках школьной библиотеки папку с автографами Александра Македонского и черновиками Евангелиста Луки.

А ну-ка, ну-ка! Посмотрим, что у нас там. Копии, конечно, но оригиналы ждут своего часа там, где им надлежит. О, не сомневайтесь! Ну вот, хотя бы... Леви Мизрахи, случайно, не знаете? Вот этого?

Сенатор выставил перед собой цветную фотографию, изображавшую собою буйволообразного смуглячка с неправдоподобными бицепсами и физиономией первого неандертальца, только что расхотевшего быть гориллой. Мистер Йорам спокойно пожал плечами.

 Что-то не припомню, сенатор. Может быть, и встречались где-то, я ведь открыт для общения.

Сенатор напоминал собой чеширского кота после обильной трапезы.

Воистину, открыты, дорогой сэр. Поэтому крайне удивляет, почему за последние два месяца вы общались исключительно с сотрудниками МОССАДa, контрразведки Шин Бет, и только изредка с резидентом русской службы внешней разведки в Тель-Авиве. А, виноват, ребята из немецкой BND тоже бывали вашими собеседниками за отчетный период.

Йорам иронически пожал плечами.

 Честно говоря, сенатор, мне как-то не пришло в голову, что все это является нарушением американских законов.

Улыбка сенатора лучилась отборным дружелюбием.

О, нет, нисколько. В отличие от заговора с целью похищения и убийства американского гражданина и жителя города Нью-Йорка Стенли Уиллоуби. Вот уже это, по законам штата Нью-Джерси, весьма тяжкое преступление. Вплоть до смертной казни, мистер Йорам Загави. Sic.

Челюсти мистера Йорама Загави сжались до желваков под смуглой лощеной кожей отлично выбритых щёк.

Сделка со следствием гражданина Израиля Леви Мизрахи, довольно для него выгодная. Мистер Мизрахи предпочитает мягкие кресла электрическим, а номера люкс в Sheraton New York курятникам в федеральных тюрьмах. И он поведал нам не только об остроумно разработанном плане показательной расправы над мистером Уиллоуби. Кстати, вами разработанного, дорогой Йорам. С попросту садистскими деталями, узнаю стиль.

Смешок дорогого Йорама засквозил уже вовсе нехорошим.

 Эту чушь мои адвокаты развалят в суде, как карточный домик. Мало ли что наплетет какой-то израильский наркоман.

Сенатор вроде бы согласился с этими юридическими выкладками.

 О, да, разумеется, мистер Леви в этом смысле отнюдь не безгрешен. Но процессуальное оформление его показаний выглядит просто безукоризненно...

Он перегнулся через стол, не боясь удара ребром ладони по немножко дряблой, но еще крепкой и загорелой шее, протягивая Йораму копию какой-то важной бумаги с подписями, визами и печатями. Тот посмотрел и молча вернул копию своих больших неприятностей. Но, похоже, они и не думали заканчиваться. В руки сенатора впорхнула целая кипа листов A4 из черной папки с полным именем его визави.

...А вот эти показания, мистер Загави, и вовсе любопытные. Мы ведь арестовали тех, кому предназначается содержимое вашего симпатичного портфельчика. Так сказать, по горячему. Сразу, когда ваш самолет попал в мертвую зону пассажирской связи. А спутниковый телефон вы с собой не взяли. Да, неприятная новость...

Справедливость этих слов подтверждала мертвая зыбь в рысьем взгляде мистера Загави.

- Точнее говоря, мы их задержали. Но, ознакомившись с оригиналами этой вот папочки, окружной прокурор прямо-таки воспылал желанием подписать ордера на арест уже сегодня. Все по закону, как видите!

Было очевидно, что неукоснительное следование букве закона не очень прибавила радости гостю сенатора. Поэтому МакГрегор решил прибегнуть к грубой лести.

- ...Так ведь овчинка стоит выделки! Какой размах замыслов! Преклоняюсь. Ведь вместе с американским гражданином Стенли Уиллоуби вы вознамерились ускорить знакомство с апостолом Петром также гражданам Польши Кшиштофу Ковнацкому и Гжегожу Сойчиньскому, гражданам Латвии Петерису Гаудиньшу, Иварсу Страдыню, гражданину Украины Даниилу Стефанюку, гражданину Литвы Юозасу Бразаускасу, гражданке Эстонии Кайсе Стернберг. Ну, и еще целому ряду граждан различных государств. Что любопытно, в подавляющем своем большинстве это страны Центральной Европы и Балтии. С чего бы это? А, мистер Загави?

Тишина. Сенатор пожал плечами.

Тогда придется вернуться к содержимому этой волшебной папки. Не каждый день такое увидишь и услышишь! Да вы просто миляга, Йорам, рядом с вами Лоуренс Аравийский мелкий засранец в памперсах для младенцев. Ведь среди шести миллиардов жителей планеты Земля, именно к вам вопиет о содействии гражданин России Александр Залеткин, разыскиваемый Интерполом за поставки оружия террористическим организациям, большинство из которых враги США. Помните? Вот-вот, когда таинственно исчез наш друг Владимир? Может вы знаете, куда это он тогда запропастился?

Молчание. Мистер МакГрегор разочарованно развел руками.

 Мы опять в заднице, как с убийством Кеннеди. Кстати, об убийствах: вот тут в показаниях ПОКА задержанные говорят, что ликвидации в Польше, Украине и Балтии вы поручили организовывать не кому-нибудь, а именно ему, Залеткину, в обмен на некие услуги. Например, контакты с террористическими организациями, где вы уже давно свой парень. Да что там - босс! И что самое пикантное, помогать Залеткину в его благородной мисии на территории Польши и Балтии должен был не кто попало, а небезызвестный "Лотос", Берндт Шальке, действующий сотрудник BND, который каким-то чертом некогда перелетел воробушком в федеральную службу разведки ФРГ прямиком из почившей в бозе Штази. Вот ведь чудеса в этой Европе... Что канцлеры, что лотосы... Видать, придется опять наведаться...

Йорам прервал заговор молчания. Но явно не все остальные, что явственно следовало из ноток грядущего мщения в хриплом голосе с гортанным "р".

Чего вы хотите, сенатор?

Сенатор с готовностью показал знак о'key морщинистыми крепкими пальцами, лихо державшими когда-то штурвал истребителя F4B.

Слышу речь не мальчика, но мужа! На вашу готовность отвечаю доверием... ну, насколько оно возможно в подобных случаях. Итак! Чего я хочу?..

Вопрос сенатора был риторическим. Поэтому Йорам, стиснув зубы, безмолвно вытащил из внутреннего кармана кожаного пиджака две флэшки по 64 гигабайта каждая, и положил на стол перед сенатором. Тот трижды хлопнул лопатообразными ластами.

 Браво. Но это еще не все. Нет, нет, не волнуйтесь, мистер Загави. Ваш портфельчик остается при вас. Все равно же мои парни немножко полазили по ноутбуку, который там лежит, тем более, он нашего производства... То есть, собран в Китае, но Apple!

В случае своей материализации, ненависть в зеленом взгляде Йорама не оставила бы и горстки пепла от сенатора МакГрегора. Но после общения с лубянскими мастерами заплечных дел во вьетнамском плену сенатор выдерживал любую боль, что с большим уважением отмечали его доктора. Что уже говорить о взглядах.

Вторую часть моей маленькой просьбы я озвучу вне этих стен.

На недоуменный взгляд Йорама сразу же ответил:

По пути на подземную стоянку. Коль скоро гостить уже не у кого, покатайтесь по Нью-Йорку до обратного самолета, у вас есть два с половиной часа. Если, конечно, не возникнет желание навестить друзей в их нынешнем обиталище.

Сенатор положил на стол авиабилет с логотипом PanAm.

 Уровень сервиса и безопасности не хуже, чем в EL AL. Ну, и нам так спокойнее -

с широкой уиллисовской улыбкой промолвил мистер Джон МакГрегор, сенатор Соединенных Штатов, и совсем не по-пожилому пружинисто поднялся из-за стола, не забыв положить в карман черных брюк маленькие трофеи, каждый по 64 гигабайта адской начинки.

После вас, мистер Загави.

Йорам тоже встал, с отвращением взял со стола, сунул в задний брючный карман не им купленный авиабилет, подошел к выходу и потянул на себя тяжелую дверь. Ему страстно хотелось размозжить металлом двери этот загорелый лоб в четких линейках морщин. Но за открытой дверью уже стояли с правой рукой за пазухой трое его недавних знакомцев,  к которым добавилось еще четверо, среди которых была даже одна женщина.  Помериться силой с такой дамочкой, чьи мышцы лезли сквозь тоненькую курточку, накрывавшую кобуру со здоровенным израильским Desert Eagle, было бы проблематично даже для мистера Загави, который убивал почти с родильного отделения тихой больнички Хадасса, Тель-Авив, где он появился на свет.

Амазонка из FBI вопреки правилам этикета забежала вперед и открыла дверь из коридора, пропуская мужскую компанию вперед. После троицы агентов в пространство терминала вышли рядком два заклятых приятеля, за ними еще порция федералов. Выпустив в терминал всех, амазонка отпустила дверь, которую вернула на место шарнирная система фирмы Westinghouse.

Разъехались автоматические двери из сплошных полос затемненного стекла. Йорам посмотрел в сторону лифта, спускающего на автостоянку, подземную, как его миссия и настроение. Но сенатор знаком дал понять, что приятельская болтовня закончится прямо здесь, на улице.

Кучка агентов рассредоточилась, не спуская глаз с двух, вставших визави у стекло-бетонной стены терминала в сторонке от торной дорожки из черной брусчатки. Йорам увидел краем глаза застенчиво высунувшийся за плоскую крышу соседнего строения ствол снайперской винтовки. На этот раз обыграли вчистую. Но ничего...

Лицо сенатора стало таким, как в далекие времена, и в не менее далеком вьетнамском небе, когда он жал на гашетку авиационной пушки или на красную кнопку пуска ракеты "воздух - земля".

Мистер Загави. Еще совсем недавно ваша ложа Мемфис Мицраим была самой могущественной в мире. Вы творили, что хотели, революция - так революция, мировая война, так на доброе здоровье. Чего стоит один мавзолей-зиккурат с дьявольской мумией прямо под вашим московским филиалом. И что же, дьяволы в Кремле не переводятся вашими инфернальными молитвами. Про остальную часть филиала и речи нет.

Йорам с нескрываемым самодовольством смотрел на МакГрегора, лицо которого становилось все жестче.

- ...Да что там какая-то вшивая Москва, когда вы спокойненько вышибали мозги президенту Соединенных Штатов, посмевшему поднять руку на ваш главный мировой зиккурат - ФРС, который вы соорудили в самом сердце Америки. Но время пришло, сэр.

Загави вздрогнул при последних словах старого сенатора. Ведь он уже слышал их из неких других уст...

 Мы возвращаемся в Европу, мистер Загави. Американские парни тысячами гибли на развязанной вашим московским филиалом войне. И вовсе не за то, чтобы через каких-то семьдесят лет там, как ни в чем не бывало, опять заварился шабаш тех же самых ваших московских и берлинских протеже. Ясно ли вам, сэр?
 
В глазах сенатора МакГрегорa поднялось зарево ярости. Перед Йорамом был уже не уиллисообразный Микки Маус, а ангел-мститель, безумно жаждущий смести все и всех на своем пути огнем и мечом.

Сегодня вы воочию убедились в том, насколько пошатнулось ваше доныне фантастическое влияние. Вам удалось посадить черного мудака в Овальный кабинет, аж на два срока. Но теперь вы сами видите, на чьей стороне джентльмены с ружьями. Ба, и леди.

Сенатор коротко кивнул седой, как лунь, головой в сторону группки джентльменов и одной леди, не спускающих глаз с собеседников. Потом на торчащий с крыши длинный ствол.

 А потому, мистер Загави, настоятельно советую: обходите стороной всех с серебряным перстеньком на пальчике и с серебряным петушком на чем угодно. Эта птичка под нашей защитой. Шутки кончились, сэр.

Йораму это было ясно даже без слов Джона МакГрегора. Но тот словно видел, что творится под сводом черепа, покрытого черной щетиной в крупную волну.

Вы заядлы и жестоковыйны, мистер Загави, ясно, что не бросите строить пакости. Мы могли бы покончить с вами прямо здесь и сейчас. Но какой же смысл отрубать одну голову гидры, чтобы на её месте выросло десять? К тому же незнакомых? При всем при том, дорогой сэр, мы отпускаем вас после ваших художеств свободного, а главное живого и невредимого - в последний раз.

Тонкие губы Йорама обнажили белые резцы.

А как же законы, сенатор МакГрегор?

Чеширский кот улыбнулся наивности маленького мышонка.

- Законы святы, мистер Йорам. Но кровь пионеров Дикого Запада тоже даёт о себе знать! Ну, так вот: когда со мной пытаются боксировать посреди темной улицы, я не подаю в суд, не советуюсь с адвокатами, не выдумываю ответные шахматные ходы, и даже не боксирую в ответ. Сразу стреляю между глаз. Без предупреждения.

Пояснив свое происхождение и жизненное кредо, сенатор Джон МакГрегор добавил:

Возможно вы знаете, что во всю многометровую стену актовой залы нашей... хм... нашего клуба The Sculls, Черепа, написано слово WAR. "Из всего выбирай войну". Наш девиз. Вспомните его, когда будете готовить очередное покушение на меня. Удачи, мистер Загави!

Взмахнув широкой, как лопата, рукой, сенатор резко развернулся и пошел в здание терминала.

Агенты FBI потянулись за ним вереницей, как за Синей Птицей.

10.

Этим вечером она была обессилена.

Пустой день, совсем без покупателей. Столь же порожняя неделя. Сорвавшаяся продажа недвижимости, дававшая возможность хоть как-то отдышаться, закрыть висящий на шее многотонным мельничным жерновом долларовый банковский кредит на фоне дикого всеобщего обнищания, к тому же искусственно учиненного. Купить для малой тур в Чикаго, где беспомощно сидел, а чаще лежал в своем старческом логове двоюродный дядька. Нельзя было допустить его попадания в дом престарелых по доброй американской традиции. А малая со своим хлопцем, с которым они уже вроде как целились на свадьбу, могли бы взять на себя заботу о старике, воевавшим еще в Войске Польском генерала брони Андерса.

Все это зависало под крупный знак вопроса. Её жизнь никогда не была шоколадной в глазури. Сплошная борьба с невезением. Но сегодня после дополнительных, случайно услышанных "приятностей" в мегакавычках, она хотела одного: провалиться в сон.

Вместе с тем, она подумала: только бы он не обиделся. Пролепетала несколько ласковых слов заплетающимся язычком, поцеловала его мягкими губками, и лишь коснувшись подушки светлыми пахучими грушей волосиками, мгновенно отключилась.

Кот победно посмотрел на него, и положил ушастую головку к ней на голое плечо, вытянув лапу как бы в объятии.

Это выглядело ужасно смешно и трогательно. Он смотрел на кота, обнимавшего его "неожиданно" обретенную самую дорогую и нужную на свете, и поражался самому себе.

Потому, что она изменила его. Даже внешне. Ушло желчное выражение, сильно портившее его довольно приличного вида лицо.

Внутри было еще интереснее. Его эмоции естественно и спокойно повторяли её внутренний климат. Также потому, потому, что в этом климате солнцем был он. Она так и обращалась к нему: солнце, солнышко. Вообще, такого обилия слов, казавшихся ему до неё примитивными,  слащавыми и мещанскими, которые они постоянно говорили друг другу, он не мог представить себе в самом фантастическом сне.

Выражение "подлинная любовь" безграмотно.

Любовь только одна, подлинная и единственная. Она приходит один раз и не признает сроков давности. Не считается ни с чем, легче остановить две взлетающие баллистические ракеты, чем двух любящих. Любит все и не знает ничего, кроме одного: быть с тем, кого выбрала.

Полная любовь.

Везде, во всем, в любых позах и жизненных обстоятельствах.

Хоть атомная война.

Цель полной любви любимый мужчина и любимая женщина двадцать четыре часа в сутки.

И всё.

Желание секса и детей.

Абсолютное слияние. Тел, душ, мыслей.

Остальное подробности, мелочи. Дело техники. Решается и придумывается по ходу полной любви.

Она лежала спиной к нему, светлые волосы рассыпаны по подушке. И даже спящая, пылала желанием его. Лучше желание во сне, чем пародия наяву. Спала она, но вечно бодрствует подсознание. Даже за порогом бытия.

Поэтому она зря переживала сквозь засыпающий мозг и слипающиеся каре-зелёные чарующие душу и тело глаза, не обидится ли он.

На бытие солнцем обижается только дурак.

А на бытие солнцем в той, которая светит в тебе, - неизлечимый клинический идиот.

Это значит обижаться на вечность.

На то, что не до конца, а без конца.

11.

В холле фирмы пана директора Гжегожа Сойчиньского собрались кандидаты на должности в проекте. Кто-то из них должен был обслуживать жизнедеятельность рабочих и жилых зданий на балтийском побережье Латвии, включая экосооружения. Кто-то -  работать на объектах после их сдачи в эксплуатацию через два года. Финская строительная фирма на самом деле возводила быстро и качественно. Но установка оборудования HighTech требовала также немалого времени. Не считая неизбежного в таких случаях форс-мажорных обстоятельств.

Перед запуском в конференц-зал кандидаты обсуждали все это весьма живо.

-  ...А я говорю вам! Так быстро и финны не строят! И материалы нынче очень даже недешевы! Я-то уж знаю...

Ладно скроенная блондиночка с пеной у роскошного ротика на нежном личике что-то доказывала группке разношерстных хлопцев. Хлопцы пытались спорить, но выходило это у них неубедительно, ибо блекло и вяло. Несмелые аргументы тонули в бурлящих волнах сексапила, который мимо воли - а может, и не мимо - гоняла вокруг себя блондиночка. В результате дискуссия превратилась в страстный монолог, которому с овечьей покорностью внимали омываемые блондинистыми волнами собравшиеся ботанического вида.

В других группках тоже пытались что-то изобразить, но монологи с волнами начали захлестывать и их, - группки были преимущественно мужские. Отдельные же представительницы слабого пола довольно отчетливо бурчали под носики слова укоризны и недовольства "этой бледной кошкой, мявкает, а толку фиг". И вправду, внимание мужчин к бледной кошке было продиктовано явно не её наилучшей осведомленностью и безмерными знаниями на предмет, собравший их всех в этих стенах. Положа руку на сердце, компетентность прелестницы проявлялась исключительно в вопросах стройматериалов. Изрядные пробелы знаний в прочих областях мужчины почему-то пропускали мимо ушей. Зато выведенная бледным мявканьем из терпения немногочисленная, но деятельная женская фракция влезла в выразительный кошачий монолог.

Извините! Вы говорите, что лазер проще кастрюли? А сколько времени вы занимаетесь лазерными технологиями? И в какой области? 

Худенькая девушка с мелким личиком, в черном свитерке под горлышко и узеньких бордовых джинсах, заподозрила подвох. Блондинка же и не думала изворачиваться.

 Да какие лазеры! Сдались мне ваши лазеры, как быку барабан! Я стройматериалы продаю!

Маленький женский цветничок тотчас же довольно заверещал:

Видели?! Она вообще сбоку!

Какие еще материалы?! Тут носители высоких технологий!

-  Торгашка! Мало нас на каждом шагу обирают, еще и сюда приволоклись!

Мутит балаган, а сама ни в зуб ногой!

Этот хор остракизма не смутил блондинку ни на грош. Но неплохо раздразнил и распалил.

Что такое?! Это кто еще вас обирает, курицы?! Вы хоть знаете, из чего складывается цена на товар?!! В курсы злотого хоть раз в месяц заглядываете? Нет? Ну, ясное дело, а как же, на вас мужья ишачат! А я уже пятнадцать лет себе хлеб добываю!

На фоне растущего градуса кудахтанья куриц, петушки помалкивали. Стоявший рядом с бледной кошкой Юзек Рафальский, на свою беду, влез в кошачий концерт любимой.

Ну, Гоноратусь, успокойся, что люди подумают...

И тут же понял, что язык его - враг его.

А ты молчал бы, Юзю!!! Его жену мешают с грязью, а этот агнец стоит, ни бе, ни ме, ни мурмур!

Финансовый директор пан Владислав Горыневич услышал внешний шум в своем кабинете и расцвел. Скандалы были его слабостью, страстью и призванием. Их чарующие созвучия
магически влияли на пана Владислава, манили в свои бурные глубины, как праведника пение райских пташек. В сам рай пан Горыневич попасть не очень хотел, по причине полного отсутствия там вожделенных скандалов. Взяв со стола какую-то бумажку, финансовый директор поспешил на ристалище. Войдя в холл, он значительно прокашлялся. Протер огромные роговые очки и сурово загудел:

- Очень красиво! Бесподобно! Так-то вы начинаете на новом месте! Что за позорище! И это специалисты с высшим образованием! Цыгане какие-то, честное слово! Торгаши на рынке!

Услышав про торгашей и рынок, Гоноратусь с готовностью открыла хорошенький ротик, но монументальная фигура пана Владислава подняла правую руку на манер оратора в римском Сенате.   

 Вот я сейчас проверю панство присутствующих по списку. А посторонние покинут нас! Здесь не народное гуляние, а до Пасхи еще далеко!

Но Гоноратка уже сегодня была полна пасхального ликования, как будто только что ксёндз в костеле освятил кропилом её любимую кашубскую колбасу с перцем и тмином:

Извиняюсь!! Это кто тут посторонние, прошу пана?!

Ответ пана Владислава блистал железом логики Шерлока Холмса:

Пани!

Счастье лондонского суперсыщика, что столкнул его черт не с кашубской красоткой, а всего-навсего с худосочной Ирен Адлер.

Я жена Юзефа Рафальского!!! Пусть пан себе уяснит! Я имею полное право в этом вертепе знать, во что вы намерены втравить моего мужа! Спросите в Гданьске про Юзефа Рафальского! Где вы видели так навороченного программиста и спеца по "железу"? МОЙ Юзю гений!! Понятно пану?! И я никому не дам его дурачить и эксплуатировать!

Только что пожалованный в эксплуататоры и плутократы пан Владислав начал по второму кругу протирать очки, что обычно предшествовало самым значительным достижениям в его многолетней и звездной карьере скандалиста. В холл начал потихоньку подтягиваться и персонал. Пани Малгожата Сухоцка, заместитель пана директора, напрасно ввинчивала свое тощенькое, задрапированное черным костюмчиком тельце в реденький поток местных римлян, довольствовавшихся, за неимением Колизея и Капуанского цирка, более скромными зрелищами. Увещевания её подруги, пани Станиславы Венжкович, видом и одеянием напоминавшей двойника замдиректора, также остались без внимания. В сторонке потирал ручки айтишник-затейник Бартусь с неизменным шарфиком Лехии Гданьск на шее. Вот кто знал бойцовский потенциал Гоноратки - можно сказать, на собственной шкуре. Казалось, что пан Владислав вот-вот снова поднимет руку, на сей раз по-гладиаторски, и скажет чистой латынью в сторону кабинета пана директора: ave caesar imperator, moritus te saluti! (радуйся, цезарь император, идущий на смерть приветствует тебя!).

Сам цезарь готовился к выходу в императорскую ложу, слушая из приемной склочные голоса в холле и грустно улыбаясь.

12.

На мраморных ступенях Колизея,
насмешливо сощурясь, он стоял,
смотрел, как горлопаня и глазея,
метался в цирке римской черни вал.

Возносит лавр, но пурпур давит плечи.
Утеряна свобода навсегда.
Пока в Сенате произносят речи,
простолюдин гогочет: ерунда.

Да, он строптив. Республика поникла.
Ей не сдержать плебейских буйных толп.
К бесчинствам чернь, как к воздуху, привыкла,
и точит камнеед могучий столп.

Не деспот, не тиран, не узурпатор,
каким он в низкой сплетне предстает, -
под крики ave caesar imperator
на Палатин он царствовать идет,

чтоб обуздать безвластия похабство.
Сказал ведь Сулла (и не он один):
коль в душах граждан поселилось рабство,
конечно же, найдется господин.

13.

Этот вирш он написал пятнадцать лет назад.

В очень плохой ситуации часто прорезаются неожиданные способности. Так тогда сталось и с ним.

Раньше она этого никогда от него не слышала. И не читала раньше, он просто забыл про сам вирш. Может, его смысл был и некстати сейчас, на обратном пути домой после музыки барокко. Он держал её мягкую, теплую ручку, которая умела ласкать, как перышки ангельского крыла.

Вместе с деньгами благодарная пациентка всунула в карман его белой медицинской курточки еще какую-то голубую бумажку. Она оказалась двумя спаренными билетами на концерт приехавшего из столицы квартета с клавесином. Подарок оказался очень кстати, ибо билеты на тот столичный квартет были довольно быстро расхапаны местными гурманами и ценителями, тем более, что камерный зал был с гулькин нос.   

Они получили мало с чем сравнимое впечатление. Когда-то эту музыку в перерывах между войнами и сабельными побоищами на сеймах, сеймиках и просто так, слушали их предки. Без всяких mp3, так же наживую, в исполнении давно ушедших музыкантов, в давно разрушенных покоях у давно не греющих каминов. Оба они прекрасно знали свое нынешнее время, все делали для того, чтобы хорошо в нем себя чувствовать. С переменным успехом. Может быть, и потому, что их воспитание было заточено под ушедшие часы, в которых они также существовали, как в искривленном параллельном измерении. Хотя нынешнее, условно реальное измерение, казалось намного больше и уродливее искривленным.

Когда они встретились, искривленность их нынешнего бытия отошла на задний план.

Этим вечером луны не было. Непостоянное светило укрыло свое лицо.

Но им все равно было светло, даже там, где нет фонарей.

На черном небе, тем не менее, было полное собрание звёзд. В звездах разбиралась она. А он различал только Большую Медведицу.

Она могла бы красиво писать. Но у нее не было времени, магазины, кредит, дом, больная мама. Поэтому он писал за них двоих.

То, что он пишет, она полюбила раньше него. Услышав вирш, она легонько сжала его руку и очень тихо проговорила:

-  Сегодня ты не выспишься.

Он наклонился к её ушку под мягенькими светлыми волосами и что-то прошептал.

Она утвердительно кивнула головой, ответив "да, ясный пан".

И добавила:

- ...просто ясность.


24.03.2015.