Пятнистая княгиня

   В  сентябре  обычно  нежданно-негаданно  ударит  первый  утренник- заморозок с  инеем на  траве. А  пройдёт  совсем  немного  времени, и  холодные  утренники, помечающие  своё  присутствие    белизной инея, настолько  будут, станут совсем обычными, что  мы  не  будем  их  просто  замечать.
По  утрам  на  землю  медленно-медленно  опускаются  густые косматые  туманы. С  восходом  солнца  с  крон  деревьев глухо,  гулко   капают, падают  на  мягкую  подстилку  листвы,  искрящиеся  под  косыми  лучами   
солнца  капли   крупной  холодной  росы.
Только  в  пойме  реки  Клязьмы  травы   всё  ещё  густо-  зелены и  тяжелы- гнутся  прядками. Прядка  к  реке, прядка  от  берега  к  лесу.
На  прибрежных  кустах  ивняка  оседает  на  паутинках  роса, и  всё  белесое  полотно  блестит  хрусталём  прозрачных   бусинок.
Вода  в  реке  Клязьме  остудилась  с  первыми  холодными  утренниками, стала  чистой, прозрачной, просвечивающей  всё  до  дна. И  опять  возобновилась рыбалка, будто окуни  и  щуки  вернулись  из  отпуска и  сразу  подобрели. Но, я  то знаю, в  чём  тут  дело, какой  тут  кроется  секрет: дармовые  летние  корма  отошли.
Настало   время  лёгких  заморозков  по  ночам.  В  это  раннее  утро  густой  туман  спрятал, затаил до  поры, до  времени   небосвод, луговину, русло  реки  Клязьмы, лес: казалось, что белесые  стаи  тумана  опустились  на  землю и лизали   густые  прядки  поблекшей  травы.
Всё  дышало  утренним  покоем,  и  только  крики  чаек, кружившихся  над  луговиной, над  берегом  пологим, вспугивали  хрупкую осеннюю  тишину. 
Туман лежал, дрожал, витал, курился, дымился  над  синеватой  водой. Вода казалась  необыкновенно  глубокой, чёрной, словно  застывшей  в  своих  берегах. Палые  листья, черёмух, дубов, ивняков  лежали, обрамляли   неподвижные     заводи.
На  речном  берегу  поблёскивали  тусклой  медью  сосны  в  красках  утренней  зари. Под  соснами  лежали  толстые  слои  сухих  раскрытых  шишек.
Лесные  запахи  набегали  волнами.  В  них  смешивалось , чувствовалось  всё:  смолистый  запах  можжевельника, сосен, поспевшей   брусники, грибов, дождевой  воды.
Пологие  берега  освещались  ивовым  светом: зелёным  и  жёлтым. Странный свет-неяркий  и  неподвижный-  был   похож  чем-то  на  солнечный.                Переливчатыми   трубными  криками  протянул, растревожив   болото   первый  косяк  журавлей.
Приковывали    мой  взгляд  слегка  побуревшие  береговые  старцы-дубы. Багрянцем  пылают  по  берегам  кусты   тальника.  А  ивняки, как  изменились,  не  вдруг  признаешь. Они  уже  теплят  студёные  воды  в  реке.  А  молодой  береговой  осинник  пронзительно- малиновый, празднично- необычен, охваченные  рыжим  пламенем  тонкие береговые  берёзки.
Солнце  всходило  медленно, в  спокойных  бледно-  розовых  тонах.  И  вдруг, разом  пробило, разорвало, разворотило  белесую  туманную  завесу, дымку,  клочья  и щедро  засветило,   в  осеннем  прохладном  воздухе  разлилась   влажная  теплынь. 
Под    кустом   ивняка, стоящего  в  воде,     чуть-чуть  пошевеливая  краснопёрыми  хвостиками, плавали, мелькали  мелкие   окуньки.
В  одном  месте я  приметил  стоящую  над  берегом  рослую  берёзу, совершенно  золотую. Её  отражение   в  русле  сияло, как  зажжённая  люстра  в  Храме.   
На   стоящей  отдельно  сумрачной  ели, вдруг  качнулась  мохнатая  ветка, и  на  неё  ловко  присела  белка, взметнув  хвост  вверх, веером, торчком.
-  Доброе  утро!-не   удержавшись  сказал  я.
Белка  с  ветки  на  ветку  скаканула  и  только  на  самой  маковке  замерла, словно  оцепенела, следя  зорко  за  мной.
Комолый  лось, отфыркиваясь  и  чихая, выбежал  из  кустов  черёмухи, остановился, шагнул  в  воду, поплыл, глубже, глубже, одна  спина  да  рогатая  голова  виднеются.
В  зеркальных  омутах  ходят, плавают, играют на  зорях,  прячутся  под  корягами язи, голавли,   краснопёрые  окуни,  серебристая  плотва.  Коряги  высунулись, торчат  из  омутов, как  лесные  лешие, чёрные-чёрные.
Мне  с  берега  хорошо  было  видно  всё: как  из-под  коряги снизу  вверх выплывала  стайками серебристая  плотва  и  по  воде  пошла  мелкая  рябь, колыхнулось отражение  дуплистой  ольхи, закрякала  утка-кряква  громко  в  камышах.
Ах, как   много  малька: этакие  живые  стрелочки  снуют  по  воде  туда-сюда.
Сижу  на  дубовом   береговом  пеньке, в  кустах и  с  интересом  наблюдаю  за  рыбёшкой. Вдруг  мелкая  рыбёшка  разом  заволновалась и  кинулась  врассыпную. С  верхнего  омута   летела, как  стрела  пятнистая  княжна  реки Клязьмы-щука.  Стройная, стремительная: серебристые  бока- это  перед  ней  все рассеялись, расступились  уступая  княгине  дорогу. 
Вот  и  прогалина  меж   ивовыми  кустами- удобно  кидать  блесну…
Взмах … Бросок. Удачно  закинутая  блесна  сочно  чмокнулась, лёгкий   рывок  на  себя- пошёл  крутиться   барабан.   
Мелкие  голавли  плыли, плыли, но  вдруг  уступили течению  и  их  сносили  за  корягу, тут  они  спохватились, виляя  хвостами, шевеля  плавниками, подплыли  под  кусты  ивняка  и  стояли  по  два  в  ряд, головками  к  против  течения.
Среди  лесной  тишины  раздавалось  гулкое  постукивание  дятла- этот  жизнерадостный, резвый, суетливый  трудяга  начинает  свою  работу  спозаранок.
Какой –то  незнакомый  зверёк  шуршал  у  берега  былинками  камыша.  Надсадно, с  одинаковым   интервалом  крякали  утки  в  заводи. И  опять   тишина.
Поднялось солнце, и  стало  теснить, выживать  заморозок:  в  такую   рань  объявился  и  хозяйничает  тут. Опять  зазеленела  береговая  трава, приветливо  закивали  ромашки, поднялись  из  седой  травы,  зацветшие  второй  раз  солнечные  одуванчики.
В  ельнике  отчётливо  слышится  резкий  покрик  клестов:» Цок…цок… цок»
Солнце  проникало  повсюду: в  заклязьменские  леса, в  излуку  реки  Клязьмы, в  глубину  омутов, всё  озаряя,  всё  высвечивая, всё  тепля. Жизнь  в  лесу  обретала  свой  обычный   настрой, свой  осенней  ритм.
К  стволу  корявой  сосны  прибежали  циркачи- муравьи  и  поползли  по  стволу  чёрной  ниточкой  вверх. Нужно  им  всё  проверить:  не  объявились  ли  рыжие  пилильщики, их  враги.  Тогда  сыграют гимн  тревоги, и  начнётся  смертельный  бой.
Во  всю,  пуржит  листопад.  Береговые  березняки  отливали  желтизной, сколько  свежести  и  бодрости  в  этом  сентябрьском  утре! 
Даже  зверобой  поддался  вечному  азарту  жить- не  пройти, чтобы  не   полюбоваться, мимо  золотыми  звёздами, в  капельках  зернистых  воды.
Спокойная  тишь  кругом! Покой и  такая  благодать  разливается, что  хочется стоять  неподвижно  на  речном  берегу и  слушать, слушать  таинственный  шёпот  листвы  пугливых  осинок, шелесты  тихие  берёз, неторопливый  разговор  кудрявых  дубков.
Тишина  манящая, зовущая, но  не  пугающая  своей  оцепеневшей  осенней  глубиной.
Возле  рослой  черёмухи, тянется   длинными плетями,  буйная  ежевика  дугами  колючей  проволоки  с  шипами, зато  какая   прекрасная  ягода:
крупная,  сочная,  приятного   вкуса, с  кислинкой, шапочки  тёмные-тёмные, с  сизым  налётом. 
На  берегу  тихо, солнечно, приятно. На  противоположном  берегу  уже  зажгли  огненные  факелы  рябины, слышится  гам, шум   пирующих  там   дроздов. Где то  поблизости  пересвистывались  молодые  тетерева.
Наконец  сильная  поклёвка, подсекаю, леска  звенит, как  струна…. и   началось. На  самую  середину  омута  вылетела  рыбина, моя  рыбина: какое  первобытное      
счастье, нечаянная  радость охватывает  меня.  Позже  я  разглядел  её, зубастую, с  широкой  пастью  щуку. 
- Княгиня  реки  Клязьмы, не  желаете  ли  червяка?-прошептал  я,  рука  дрогнула, но  щука  глазом  не  повела, проплыла  мимо. 
Вода  отражала  ветвистые  ивы, кустистые  черёмухи  в  багрянце, на   удилище   садились  стрекозы, трепеща  прозрачно-золотистыми  крыльями. Было  хорошо  видно  как  из-под  берега  снизу   вверх, стайками  выходили  окуни, плотва, наклейка.
Сердце   сладко  ёкало  в  предчувствии  удачи.  Велико  рыбацкое  терпение!
Под  навесом  зарослей  черёмухи  на  чистой, проточной  воде  лежат  белые-белые  лилии, на  листьях-блюдцах.  Какой  невозможно, немыслимый  нежный  свет  льётся  от  этих  речных  цветов  над  руслом  излуки! 
Здесь  день  и  ночь  струится  вода, сбегающая  в  обширный  омут, бочаг. Над  левым  берегом, над  бочагом  густо  нависают  желтеющие  ивы, отражаясь на  зеркальной  глади  заводи.
В   посвежевшем  утреннем  воздухе  ещё  густом и сонном  чувствуется  прохлада, сыростью  отдаёт с  болота.
Возле  ног  выпорхнула  из  кустов  сизоворонка и  круто  взмыла  к  верху, торопясь  погреться  на  солнышке.
Тихо –тихо.  Чуть  шевелятся  заросли  камышей, и  тёмно-синие, прозрачные  омута  пугают  обманчивой своей  глубиной.   
Окуней  осталось  в  протоке  штук  шесть, и  все  они были  под  корягой.  Я  сбился  со  счёта, сколько  раз  подкидывал  им  червяка,  но они  равнодушно  пропускали  его.
И  всё- таки  в  следующий   раз   угадал.  Придерживаю   удочку,  червяк  беснуется. Вот  он  перед  самым  носом  крупного  окуня.  Окунь  виляет  в  сторону, червяк  за  ним.
Наказать  наглеца!  Открылись  мягкие  губы, шевельнулись  жабры- нет  червяка. Окунь  перестаёт  работать  хвостом  и  плавниками, течением  сносит  его- рывок.  Окунь вскидывается  над  водой  омута и   вот  уже  зажат  в   моей   руке.
Неожиданно  от  островка  зелёного  куги  вылетела,  выметнулась  другая  пятнистая  и  зубастая  княжна –щука  и  атаковала  мою  блесну.  Всё  было  видно  в  прозрачной  воде, всё  было, как  на  ладони, всё  было  перед  глазами. Мне  по  рыбацким  правилам, законам  полагалось  бы  вести  блесну с  той  же  скоростью, что  и  до  этого, или  чуть-чуть   резвее, дескать, испугалась  щука, тебя  малая, мелкая  рыбёшка, вот  и  заторопилась  восвояси.   
А  я, что  вытворил:  будто  пятнистая  княжна  нежданно  собиралась  не  блесну  схватить, а, тяпнуть  меня  на  пальцы.  Рванул  блесну  через  зубастую  бестию, и  спас  блесну, отнял  у самого  носа  щуки!   
При  этом  речную  красавицу  всё-таки  обидел, зацепил  леской-  только  и  увидел, как  вильнула  хвостом, укрылась  в  траве.
Кидал,  кидал  блесну, выманивал, выманивал  щуку, ничего  не  вышло.  Княгиня   реки  Клязьмы, верно, правильно  решила, всё  поняла, смекнула:  второй  удачи  может  и  не  быть.
Внезапно, неожиданно  в   гармонию  речного  покоя, ворвалась  сорока:  громко  застрекотала  над  берегом, над  рыбацкой  еле  видимой  тропинкой-часовой  объявил  тревогу.  Я  следил  за  мелкой  рябью на  воде, за  медленным, почти  невидимым  течением  реки  Клязьмы, про  неудачу  совсем  забыл.   
Трава под  прибрежными  берёзами  после  морозного  утренника  отошла, была  такая  зелёная-зелёная, весёлая,  да  тут  и  там  помеченная  золотыми  листьями  берёз, и  такой  густой  запах  струился  окрест: прели, грибов,  речной   воды, падающих  листьев, водорослей.
Смешенный  лес  на  правом  берегу уже  начинал  сквозить,  проглядываться  насквозь. По  руслу  стайками  плывут-  желтые, оранжевые, красные, багряные, зелёные  листья, словно  флотилии.  Диво  дивное!
Уже  целый  час  брожу  по  берегу  реки  Клязьмы, любуюсь  позолотой  береговых  берёз, под  навесом  ивняка  звёздами- лилиями, листьями  багряными  ольх.
И  тут  на  берегу реки  Клязьмы, вдруг   открывается  мне  вся  немыслимая  глубина, неброская  красота  осени, вся  её  доброта,  вся  её   щедрость, что  не  выскажешь   
вслух, не  подберёшь  нужных  слов, а  про  себя  подумаешь:»  Хорошо  жить  на родной  земле, просто  чудесно   жить  на  земле,  если  правильно  понимать  и   с  благодарностью  принимать  простые  радости нашей   русской   природы».