Живое серебро

   Я  привык  вставать  летом  рано и на  заре  отправляться  на  рыбалку. 
Вот  и  сегодня  лишь  на  востоке чуть-чуть побелело. Я  встал, оделся и  отправился  на  лесное  озеро  «Нагорошное»
 Утренний  прохладный  воздух  бодрил, как  вино: вялость, как  рукой  сняло.
Светало. И  над  поймой  реки  Клязьмы оживал,  клубился, курился, ходил  волнами, густел, спешил  скрыться  от  солнца   туман.
Огромный  малиновый  диск  солнца  показался из-за  леса, с каждой  минутой, солнце  набирало  силу, росло, поднималось  всё  выше, выше и  его  золотые  лучи  пронзали  всё  вокруг.
На  берегу  реки  Клязьмы  открылись  тёмные от  густой  росы  кусты:  лёгкая дымка  тумана  всё  ещё  курилось  над  водой, и  от  воды  шла дымка  испарины.
В  прибрежном березняке подала  голос  местная  жар-птица- иволга, словно  объявила: «Утро  уже  наступило».   
Утро  было  солнечное, росное-росное.
Летний  лес  благоухал: смолистый  запах сосен смешивался с ароматом  разнотравья и цветочной пыльцы.
Зелёное  приволье поражало роскошью и  красочностью своего  наряда. А  небо  синее-синее  без  единой  тучки.
В  синеве  безоблачного  неба  врезался  чёрной   точкой  жаворонок и  запел  свою  удивительную мелодичную  песню.
Из  прибрежных кустов  ивняка начали  раздаваться  трели  соловья. Разноголосое  пенье  птиц  раздавалось со  всех  сторон. После вчерашнего дождя  короткого  и  шумного дышалось  особенно  легко, отрадно.
Причудливо  петляла  тропинка заросшая  кустами  ольхи, орешника, калины, молодой  берёзкой. Верхушки сосен с  пахучими янтарными  стволами  упирались в  самый  небосвод.
У  ног  моих  в  густой  зелени  травы рассыпались горошины  росы: они  то  вспыхивали  синеватым острым  блеском, то  радужно  пламенели, то  гасли и  снова  зажигались  под  яркими лучами  утреннего  солнца.
Припекало спину  солнце.
Из березняка, быстро  шарахнулся  серый  заяц, петляя, верно, от  кого-то  спасался.
Неподалеку  от  тропинки,  передвигались по  серой  коре старца-дуба  вниз и вверх, сновали  две  небольшие  птахи в  голубовато- серых  мундирах, с  белыми грудками.  Это  были  поползни.
Где –то в  болотине  раздавались жалобные  крики  канюка. Как детские  голоса выделялись попискивание  куличков у  самой  воды  торфяной  канавы и  мелодичные  перезвоны-колокольчики  длиннохвостой  синицы.
Тропинка  вела через  кусты можжевельника в  рослый  березняк, облитый  мелким  бисером  росы, петляла  между  разлапистыми  соснами, с  бронзовой  корой, которые, как  часовые  охраняли  вход  к  лесному  озеру «Нагорошное»
Вокруг  стояла  гулкая, как  поздней  осенью  тишина.  Даже  птицы  перестали  петь, остались  где-то  за  спиной.
Когда  я  проходил  по краю  золотистого сосняка, заметил  в  изумрудном мху  шляпку  необыкновенного оранжевого, как  кирпич боровика. Ещё  десяток  ядрёных, чистых, крутобоких богатырей нашёл  вокруг  дуба. 
Лесное  озеро «Нагорошное» слегка  курилось  туманом. Ручеёк,  впадающий  в  озеро, облюбовали  бобры. Две  плотины перегородили
его. Всюду  виднелась  их  работа. Вон  как  осины, как  карандаши  заточили, вот-вот  упадут  в  ручеёк.
Под  навесом  густых  ивняков на  чистой  тёплой  воде приманчивые  кувшинки, как  зелёные  ладошки.
У  кустов  ивняка чуть  пошевеливая  краснопёрыми  хвостами, плавали, стояли  окуньки, по  три  в  ряд, грелись  на  солнце.
Первого окунька, с  ладонь, поймал скоро и  окунёк всё  трепыхался в  траве. Ага! Есть ! Ещё один  колючий  красавец  лежал, распластавшись в  сочке, вытянув  хвост, жадно  хватал  жабрами воздух.   
Окуни  клевали  хорошо, поймал и двух  серебристых  плотвичек.
Нет  такого  рыболова, которого бы не манила, не  грела, не  вела через все  допустимые лишения  крылатая  мечта: поймать большую и  красивую  рыбину. Тогда  отмахнёшься от  надоевших  комаров, будешь  стоять, не  двигаясь и  час, и  два… Велико  рыбацкое  терпение! 
В  это  раннее солнечное  утро и у меня  была  мечта: поймать язя, да  такого от  которого  бы  дух захватывало, сердце радостно  ёкало. Такого, который бы  долго-долго  помнился.
Синее  зеркало  воды  завораживало  глаз. Опрокинутые вниз  темнели, отражаясь в  воде пушистые  береговые  ёлки, кудрявые  дубки, пролетающие  белые  чайки и  стайка  диких  уток. 
     Чёрно –бурые  пласты  торфа  обрамляли  края  озера. Правая  сторона озера утопало  в  болоте: кусты голубики, багульника, черники  оторочили  заводь. Коряги  высунулись  из  воды, как  лесные  лешие.
   Каждая  рыбёшка  имеет  свой  почерк. Другой  раз поплавок  начинает  выделывать разные  пируэты, фокусы. Думаешь, что  это к червяку прилаживается  солидная  рыба, а  выдернешь- ёрш.  Зато  язь  клюнет так, что  поплавок  сразу  пойдёт  ко  дну. Рыбаку язь  приносит истинное  удовольствие.
Я,  конечно,  знал, что  в  этих  заводях  водятся 
серебристые язи. Вот, тут, возле  берегового  ивняка, который  переплёл весь  левый  берег и  дежурили язи.
Я  насадил  на  крючок мелкого  червяка, и  сделал  первый  заброс в  заводь, вот-вот  рыба  должна  заметить, взять  мою  приманку.
Молодая  белка,  увидев,  меня прижалась к  сучку шатровой  береговой  ели, испуганными  бусинками  чёрных  глаз с  упоением  смотрела  как  я ловлю  рыбу. Забравшись на  вершину  бородавчатой  берёзы, что-то выкрикивала оливково- зелёная  малиновка.
Вот,  наконец,  серебристый  язь пробует  моего  червяка  своими  мягкими  губами-поплавок начинает  покачиваться. Не  тороплюсь. Чувствую, как по  телу, скованному  приятным  ожиданьем, пробегает щекочущая  дрожь, и навязчивая  шальная одна  мысль- возьмёт  ли, заглотит ли, каков  он  будет  этот  язь?   
Небо  заголубело и  лишь  на  востоке  еле-еле  проступали  неподвижные  кудряшки  облаков.
Вокруг  было  такое  солнечное  сияние  летнего  дня, такие  необъятные  лесные  дали, что  невольно  чувствуешь, как  входит  в  тебя  необъяснимый  восторг, как  замирает твоя  кроткая  душа  в  поисках  удачи.
Подул  лёгкий  ветерок, от  него  на  глади озера побежала мелкая  рябь, чуть-чуть  морща  воду,  зашелестели  заросли  зелёные  камыша, зашевелился  береговой  тростник.
Но  вот  поплавок удочки  медленно, но  уверенно пошёл  в  глубину.  Так  берёт  только  язь. Его  поклёвка. Отчего-то  сразу  стало  жарко.
Теперь  важно  не  торопиться, и  не  опоздать.
  С  дальнего  берега  доносится  торопливый  перестук  дятла. На  кустах  ивняка  громко  стрекочут  сороки.  Гулко слышится  кукованье  вещуньи  -  кукушки, наверное, к  удачи.       
От  озера  шёл  бодрый, прохладный  воздух, пахнущей  торфом, водорослями. Глаз   радовал  изумрудный  ковер  мха. Мне  казалось, что  озеро «Нагорошное» наполнено  жёлто-чёрной  водой. Но  вглядываясь в  воду, видишь, как  оно  приобретает  прозрачно-малахитовый  оттенок.
  Спокойная, таинственная  тишина  леса  навевала, казалось, какие-то давние  воспоминанья, светлые и  добрые  чувства  рождались  в  душе. 
Смешенный  лес  за  рекой  Клязьмой  жил своей,   
потайной  жизнью. Глухомань  болота  ревностно  хранила, оберегала  свои  лесные   тайны.
С  берега  виден, как  на  ладони зеркальный  плёс  с  островками  камышей  по  краям  берега.
Кругом  одна  болотная  крепь. По  берегам озера  корабельные  сосны  чередуются с  бородавчатыми  берёзами, шатровыми  елями, кустами  черники, брусники, голубики, багульника.
Привычным  движением  руки я  коротко  подсёк и  сразу  почувствовал, как  дёрнулась  рыбина  на  крючке, тяжёлая, живая. Осторожно не  дёргая, но  и не  ослабевая  леску, я  стал  выводить  язя. Куда  там!  Забунтовал, забился, затрепыхался в  озёрной  воде  живой  комок  серебра.
Вот  это  удача!  Теперь  я  видел  его  всего: живой  комок  серебра, тупорылая  голова,
косо  посаженные  глаза,  хвостом бьёт, точно  веслом.  Как  сражается!  Вот  потянул  в глубину, потом  в  одну  сторону, потом  в  другую, а  я  терпеливо сдерживал  его и  мало-помалу подавал  на  себя, спиной  отступая  к  ивняку, медленно-медленно  выводил  на  мель.
В  какой-то  момент  мне  удалось  его  чуть  приподнять над  водой, он  схватил  жабрами  воздуха и  сразу  сник: всё  так  же  медленно, без  рывков, я  вывел его  на  мель, и  тут  же  рука  коснулась  литого  серебра  рыбины.
«Вот  это  привалило»!  я  вынул  крючок, а  язь, даже  на  берегу, хлопал  жабрами, стегался  хвостом, глаза  излучали  лютую  ярость.
Я  долго  любовался язём: чешуйки, как из  серебра, отливают  синевой, плавники  малиновые,  да  и  вес  хорош, чувствует  рука  вес  рыбины. И  с  одной  такой  рыбиной  можно  считать  рыбалку  удачной.      
 Закатное  солнце всё  просвечивало  на  славу. Я  шагал и шагал  по  тропинке набитой  ногами  рыболовов, берегом  пологим  реки  Клязьмы. А  в  душе?  В  душе  праздник.   
Дышалось   особенно  легко.  Жизнь   приобретала свою  обычную полноту, свой  обычный  настрой.
Спускались какие-то  не  серые, а  сизо-фиолетовые  сумерки.  Заалела  вечерняя  заря, бросая  багровые  отсветы на  вершины  плакучих  берёз. Понемногу  затихли  птицы. Внимательно  поглядывали  на  меня  и  дозорные-сороки.
Река  Клязьма  была  залита  потоками, бликами  вечерей  зари. Воздух  в  лесу  казался  жирным, словно  застывшим.
Вечерело. Где –то  возле  берега  заскрипел  коростель. Коростель  вспугнул  утку, утка  взметнулась  и  на  всю  округу  по-  своему  заохала:-Ах, ах, ах!   

По  тропинке  живой  чёрной  ниточкой  ползали муравьи, порхали  разноцветные  бабочки над  дождевой  лужей. Над  цветами грузно летают  пчёлы, звенят в  тиши комары. Из  середины  рослого  сосняка  доносится  звонкий  голос  кукушки. В  траве загорелась, заиграла, засверкала  мелкая  роса под  последними  бликами  вечерней  зари. 
Тропинку  обступают  пугливые  осинки. На  бровках  тихо  перезваниваются  фиолетово-голубые  колокольчики, ромашки  белеют, как  комочки  снега.
Пчелиный  золотой  «народ»  продолжал свою  вахту. Приятно  было  сидеть у  костра да ещё  с  кружкой смородинового  чая с  «дымком». Скоро  должна  подойти  и  уха.