На особицу

   Полдень.  Тишина.  Солнечные  потёки на  стволах  сосен. Шеренги  сосен обрамляют  опушку.  Смешенный  лес  тянется  по  пологому  косогору, вдоль  лесной  речушки  Сабутихи.   
Вот  показались  бородавчатые  ветвистые  берёзы и  лохматые, как   тучи  ели.
Я  стал  с  особым  вниманием вглядываться в  левый  берег, очень  памятный  мне. Мне  даже  показалось, что я  узнаю  отдельные  мыски  и  бочаги.  Берег  покрытый  кустарником, орешником, вереском, черёмушником, берёзовой  порослью.
Под  навесом  ивняка  зелёные  ладони  кувшинок, густые камышовые  заросли  оторочили  правый  берег.   
На  лесной  опушке  целый  строй  вековых  сосен, с  красной  корой, с  раскидистыми  ветками и  иссиня-зелёной хвоей.   
Сосны  и  ввысь, и  вширь  растут  привольно, всем  поровну  достаётся солнца, дождя, рос, и  только  ветками  они  касаются друг  дружки, чтобы  чувствовать  локоть  соседки, обменяться свежими  новостями.
Эти  сосны я  вспоминаю часто и  вижу, вижу  явственно  перед  собой, где бы,  я  не  был…
Сосны  удивительной  ковки, с  мускулистыми  крепкими  корнями вросли в песчаную землю и  здесь на  краю  опушки, дружат  с  небом, спорят с ветрами, с  дождём: дружными  дозорными поглядывают на  поля, на  луга, на  деревню Лопыри. Далеко -далеко всё  видно  им, но  и  сами  они  на   виду.
На  стволах  янтарные  потёки смолы.  Прилетела  пчела с  пасеки, взяла, сколько  надо  ей, и улетела.
Неподалеку от  опушки, в  закройке  поля  стояла одинокая, как  на  особицу вечнозелёная, корявая, коренастая сосна с  малюткой  дочкой. 
  Перепрыгнув через торфяную  канаву и подойдя  к  ней  ближе, я  увидел на  кончиках густых  игл  капельки  влаги, застывшие в немом ознобе.
Сосна  была  старше своих  подруг, стоявших  шеренгой  вдоль  опушки, её     зачернённое тело говорило  о  стойкости и  привычке к литым  морозам, а  корни, живые, корявые  переплелись, мощно  бугрились, в  траве и наверное, глубоко  уходили в  песок. 
Пока  я  стоял возле  неё,  успела  пролететь  стрекоза  с  прозрачными  крыльями.
Солнечный свет  угасал, сосна  понемногу
оживала, робко, словно ёжик встряхивала капли влаги.  Вот мягко,  легла и зардела малиновая  кайма, брызнули из-за  леса заходящего солнца лучи-и  сосна  заполыхала, засветилась  красной  медью. Невзрачная, корявая  отшельница мигом  превратилась в  настоящую  красавицу. Пламя  вечерней  зари от 
неё  перекинулось  дальше, озарила края  опушки, метнулось по  вершинам  стройных  сосен и  побежало  в  лесную  крепь, трепетно  и  щедро расплёскивая  акварельные краски  заката. Весь  лес  будто  запалился  от корявой, невзрачной  сосны, стоящей  на  особицу, на  закройке  поля.
Громко  стрекотали  сороки, зацокал  прилетевший серый  дрозд, малиновка исполнила  свою  последнею  песню  уходящему  летнему дню.
Я  внимательно  слушал и не переставал любоваться сосной- отшельницей, что за чудо свершилось с  нею,  на  моих  глазах, до чего  же
хороша она  была в  бликах  заходящего  солнца.
Солнце  садилось, и у зачернённого  комля сосны начались  бурные  события, началась  другая  вечерняя  жизнь.
К  сосне прибежали  разведчики- муравьи и  поползли по  её, словно  медному  стволу, вверх. Нужно  было им проверить: не  появились  ли  рыжие  сосновые  пилильщики, их и  сосны  лютые  враги. Тогда объявят общую  тревогу, и  начнётся  тяжкий  бой.
На стволе  янтарная  взблёскивала  смола. Застывшая капля привлекла пчелу. Пчела взяла  смолки, сколько могла унести и  улетела. 
Так порой  бывает и  с людьми: любовь, нечаянная  радость неузнаваемо  преображают человека.  Может быть, ради этих  счастливых минут  заката  и  стоит  жить на  земле.
Поражённый внезапной красотой  корявой  сосны, стоящей  на особицу я не  мог  оторвать  пристальный  взгляд от  её  неброской красоты.
  Все  мои  невзгоды, несчастья, напасти  судьбы, печали  перестали для  меня  существовать, разом  улетучились. 
Справа в  березняке  текла  спокойно лесная речушка Сабутиха, от неё  потянуло  сыростью, прохладой. Слышно  было, как в  омуте плещется мелкая  рыбёшка. Дикие  утки вразнобой, пролетели к тихой заводи окрашенной  малиновыми бликами  вечерней  зари. 
В  камышовой  заводи уже  заквакали лягушки.
Вечерело. Тишину  наполнял  звон  надоедливых комаров. Солнце  было совсем низко. Его  оранжево-красный  диск, приобретал более малиновый   оттенок, опускаясь к  зубчатой  стенке  ельника, отделяющий  гладь  заводи  от  опушки, от  корявой  сосны-отшельницы.
Над  закройкам  поля, над  корявой сосной  разгоралось  закатное  зарево. На  кудрявых  ветках лежал  мягкий  алый  свет зари. Летящие над  головой  облака тоже  светились розовым  отблеском  вечерней зари. И  чем  дальше, чем глубже они уходили, уплывали, за горизонт, тем шире  распространялось по  небу  закатное зарево, сияние  вечерней  зари.
Падала  на  траву  мелкая  роса. Сгущались  сумерки. От  речки  пополз  реденький  туман.
  На  стволе  сосны, стоящей  поодаль лежал  нежный, мягкий   розовый  отсвет, блик  зари.
В  кустах  что-то  затрещало, метнулось  огромная  тень. Лось.  Несколько секунд было  слышно, как  он  ломится сквозь  кусты.
Серый  заяц  ошалело  выскочил из  ельника, метнулся к  берегу  и  замер, словно оцепенел на  фоне  последних отблесков  заката. Заяц  казался
почти  голубым. Было  видно, как  шевелится   шерсть  на  спине и  вздрагивают длинные  уши.   
Сумерки  между  тем  синели, сгущались, последние  блики заката, гасли.
В  темнеющем  небе  тускло, замерцали крупные  звёзды. Сквозь  узкие  разводы  темнеющих облаков, проглянул  серебряный  лик  луны.
Речка, опушка  задымились  белесым  туманом.
Таинственная  тишина  завораживала. Было  уже  темно, небо уже  слилось с землёй, высыпавшие синие   мелкие 
звёзды ярче  замерцали  на  тёмном  бархате  небосвода.
Наступала  тёплая  ночь. 
Готовилась к ночи  стоящая  в  закройке с  дочкой  корявая  сосна.