Ангел-Хранитель. От автора

На этом можно было и закончить повесть о героической жизни моей мамы. Да, героической, а не обыденной, через которую прошли большинство матерей военных и после военных лет. Но моя мама боролась за жизнь детей, особенно, меня, героически. И такие поступки, которые она совершала, спасая мою жизнь, не всем матерям доступны. Таким матерям при жизни надо ставить памятники. А я неблагодарный сын до последнего с мамой разговора забывал  о её героической борьбе за мою жизнь и редко к ней приезжал, ещё реже писал письма. Я не успел при её жизни попросить у неё прощения за все обиды, которые я доставлял, за своё бездушное долгое молчание, за всё, что сейчас всплывает в памяти. Всё откладывал на потом, попозже, на следующий приезд,  и не успел, не дождалась мама от меня моего извинения. Я знаю она меня простила, но мне от этого не легче. Я теперь каждый год приезжаю к ней на могилку и прошу каждый раз прощения, но это не то, надо было при жизни попросить прощения.
   Прежде, чем сесть писать повесть о маме, я попытался вспомнить хотя бы эпизоды, краткие мгновения из наших приключений при эвакуации. Я уже писал о том, что после болезни менингитом я полностью потерял память до шести лет своего трудного детства. А по словам матери я до болезни много помнил и ей рассказывал об этом. И я вспомнил два коротких, а точнее три, эпизода. Последний был даже не воспоминание, а ощущение во рту невероятно вкусной картошки в мундире, когда я запивал сухой картофель с солью густым кислым холодным молоком. Это было с селе Девица после  расстрела нашей колонны и перехода через мост. Мы трое суток ничего не ели и вдруг такая вкусная картошка.  Потом, при выезде на пикники, уже здесь в Мичуринске я неоднократно ощущал такой же необычно приятный вкус такого блюда и повторяли его сотни раз, особенно, с печёным на углях картофелем.
Другой эпизод связан с нашим возвращением из оккупации в Воронеж. Я ехал в санках и вдруг мне в лицо ударил такой шквал колючего снега, что залепил моментально глаза, нос и рот. Мне нечем было дышать. Я попытался вынуть руку и стереть с лица слой снега, но не получилось, ураганный ветер не дал мне возможности поднести руку. Мама заметила, освободила лицо и укутала в одело с головой... Очнулся когда мама растирала мне ноги вонючей, при вонючей жидкостью. Я долго ей рассказывал свой сон, когда я был в райском саду и блаженствовал от вкусных плодов, приятной музыки и невероятного наслаждения.
Последний эпизод — это когда я был вынужден на своих ногах подниматься на высокую гору. Мне было невероятно больно в ноге, резкие боли пронзали до мозга и я, закусив зубами губы, молча без стона поднимался. Два или три раза у меня больная нога срывалась с кочки и я почти падал вниз, но мама крепко меня держала. Назад она не разрешала смотреть, сзади всё грохотало и слышались всплески и взрывы. Потом посадили меня на санки и мама лечила снегом мне губы, они все были искусаны, чтобы не кричать и не мешать маме подниматься со мной в гору.
Все предвоенные фотографии отца и нашей семьи после смерти мамы нашлись у маминых сестёр и мы их пересняли.
Кроме своих воспоминаний я хотел в сети найти подтверждение наших невероятных приключений. Оказалось, что болезнь сепсис крови до сих пор считается непреодолимой. Так за 2017 год на планете умерло от этой болезни больше 10 миллионов детей. Только в США ушли из жизни за учётный год больше 500 тысяч человек, их них детей около 400 тысяч. И это в высокоразвитой стране, где уровень медицины намного выше чем в Африке. А до войны в 40 годах, когда не было антибиотиков смертность от сепсиса была почти 100 процентной. Но мой уникальный случай выздоровления был не единственный. Два года тому назад при случайном разговоре с нашей одногрупницей по институту с Людмилой Щегольковой /по мужу Глушкова/ выяснилось, что она тоже в предвоенные годы перенесла эту болезнь и по сегодняшний день здравствует и проживает в Тамбове.
Теперь о сражении за Воронеж и оккупации.
О сражении за Воронеж в истории войны сказано очень скупо. А когда я начал просматривать источники, то поразился насколько все они противоречивы. Официальная пресса и воспоминания очевидцев во многих случаях противоположны. Единственно, что не подвергается сомнениям, это героизм защитников города и воинов армии. Сражение за Воронеж было настолько жестоким, настолько героическим, что оно ничем не уступает Сталинградской битвы. При обороне города воронежцы не брали в плен ни одного фашиста. Они были озлоблены, ненавидели их за безвинно погибших детей в пионерском саду 13 июня 1942 года. Этот парк был в центре города и никаких военных объектов рядом не было.  В этот день собрались на праздник  больше полутора тысяч детей и сидели перед сценой в ожидании концерта. Без объявления тревоги налетели фашисткие самолёты и сбросили несколько бомб прямо перед сценой. Лётчики прекрасно видели, что перед ними одни дети и очень мало родителей, потому что дети были с пионерововатыми. Все жители были в трауре от такой жестокости и тем же ответили при обороне Воронежа На этом месте сейчас проходит улица Татральная и построены жилые дома. А на месте гибели детей стоит памятник в в виде барельефа с памятной доской.
 Воронежцы сражались  212 дней за каждую улицу, дом, подвал, подъезд. Беспрерывно ходили  в штыковую атаку и попеременно с фашистами менялись местами. А такие места как район СХИ, парк культуры, березовая роща, где вся земля  буквально полита  кровью солдат и офицеров. Был в Воронеже и свой Чижовский плацдарм на территории немцев, который наши удерживали почти 200 дней и по жестокости сражений за него он ничем не уступает Невскому плацдарму под Ленинградом. На «Чижовке» сейчас есть братская могила, где захоронены более 15000  наших ребят и только 3500 человек опознаны. И это конечно не все погибшие на этом клочке земли, много ещё пропали без вести и где они похоронены, никто не знает. А чего стоит танковое сражение на подступах к городу и на его улицах. Там было разбито и сожжено больше 400 танков с двух сторон. Весь город превратился в руины. По оценкам Государственной комиссии в 1944 году 95 процентов домов разрушено и многие до фундаментов. Даже стоял вопрос о переносе места города. Но местное правительство и горожане всё восстановили, а фашисты писали, что за 50 лет Воронеж нельзя восстановить. Но уже через  два месяца подали воду и через 3-4 месяца  - электричество.
При обороне и освобождении Воронежа погибло 400 тысяч наших солдат о офицеров, а немцев вместе с союзниками 320 тысяч. В плен было взято 75 тысяч, это меньше чем под Сталинградом, но это была вторая битва после Московской. Полностью была уничтожена вторая элитная королевская венгерская армия, а это 200 тысяч и сейчас под Воронежом находится самоё крупное кладбище венгров в Европе, где покоятся более 160 тысяч мадьяр. При обороне и оккупации города они издевались над пленными и гражданскими лицами, вешали, пытали, придумывали изощрённые пытки. На каждом дереве, над подъездами, в квартирах наши солдаты находили трупы замученных наших людей. Вот почему при освобождении Воронежа в войсках был зачитан приказ: «мадьяр в плен не брать». Немцы перед уходом из города не только весь его разрушили и превратили в руины, но всё заминировали: дома, улицы, подвалы. Сапёры обезвредили больше 300000 мин, снарядов и боеприпасов. На всех домах было написано: «мин нет» или «проверено, мин не обнаружено»». Так было написано и на нашем доме, в комнате лежала не разорвавшиеся мина. 
Невольно возникает вопрос, почему при присвоении  городам звания города-героя, Воронеж обошли и наградили только орденом Отечественной войны первой степени. И только в 2008 году, после ежегодных представлений документов на звание города - героя администрацией Воронежа, присвоили звание «города воинской славы», а это значительно ниже рангом. Странное обоснование такого решения правительства. Нельзя присваивать звания города- героя потому, что в этом случае увеличится поток туристов в город.  А в Воронеже много закрытых конструкторских бюро и военных заводов. И вторая причина в том, что мы уничтожили всю венгерскую армию, элитные войска, сохранили огромное кладбище мадьяр, а в это время организовывали СНГ и нашему правительству было неудобно выставлять туристам все эти факты. Такие публикации вызывают недоумение и гнев воронежцев. Сражение за Воронеж во многом определило и Сталинградскую битву. Если бы Воронеж был полностью взят немцами, то неизвестно чем бы закончилась Сталинградская битва, ведь на помощь при обороне города Воронежа немцы снимали из под Сталинграда целые дивизии и из Германии присылали элитные полки Фюрера. Но главное, правительство не оценило должным образом героизм погибших наших солдат и офицеров при обороне и освобождении Воронежа.
А причина такого решения, по мнению воронежского писателя Юрия Гончаренко и большинства воронежцев кроется в том, что ставка Верховного главнокомандования во главе со Сталиным перед наступлением немцев на Воронеж сняли из под города все регулярные войска, опасаясь повторного наступления на Москву и на оборону Сталинграда. Поверили дезинформации немцев, а не Жукову, который говорил, что немцы ударят по Воронежу, а не пойдут на Москву. Но его Сталин не послушал. В результате за счёт танкового прорыва немцы из под Курска за неделю подошли к Дону. Мост через речку по чьей-то халатности не взорвали и они вошли на окраины Воронежа. Оборонять Воронеж было некому, в бой бросили курсантов училищ, войска НКВД и спешно собранные полки народное ополчения. А на Воронеж Гитлер бросил элитные войска численностью 900 тысяч, 1200 танков. Только тогда спохватились в Ставке и начали бросать в бой с колёс резервные войска. Организовали Воронежский фронт под руководством Ватутина и издали известный всем боцам приказ: «ни шагу назад». По этому приказу все попавшие в плен становились предателями Родины и подлежали расстрелу. И всё равно немцы не смогли полностью оккупировать Воронеж. Весь левый берег города и район СХИ оставались нашими.
Кроме того, как рассказывали очевидцы, всё руководство города, все чиновники предали население и сбежали из города за полтора месяца до прихода немцев. Погрузили всю домашнюю мебель, посуду, даже комнатные цветы. А в это время не хватало вагонов для эвакуации гражданского населения. Из-за отсутствия власти началось мародёрство. В Воронеже все продовольственные склады были «забиты» до предела и началась беспредельное  воровство. И только вмешательство военных остановила этот «беспредел» и  был организован штаб обороны города.
А при наступлении по  освобождению Воронежа весь этот 120 км выступ немецкого фронта был перерезан нашими войсками в районе Касторное и больше 10 дивизий немцев и их союзников оказалась в окружении. Немногим удалось выскочить из котла, все остались на воронежской земле.
Теперь об оккупации. Сразу после взятия правобережной части города был издан приказ о выселении  всех жителей и самостоятельно собираться на южной окраине города. Но никто не сдвинулся с места. Всех мужчин до 60-65 лет собрали со всего города  и колоннами вывели на Нижнедевицк в концлагерь, но никто из этой партии беженцев в город не вернулись. Сколько их там было  - неизвестно, но по рассказам очевидцев из местных крестьян несколько тысяч. Только по дороге расстреляли больше 300 беженцев. В городе из мужчин остались только старики.
По второму приказу эсесовская  специальная  зондер-команда СД проходила по каждому дому и всех выгоняли. Кто не хотел или не мог идти расстреливали на месте. На выход из города отвели 24 часа. Город обезлюдел. Ни полиции, ни бургомистра в городе не было. А мне не понятно, откуда были партизаны в городе, как описывают в прессе, да ещё каждую ночь вели бои и занимали целые кварталы города.
 Всех беженцев, а их было более 100 тысяч, прогоняли через сортировочные концентрационные лагеря. Только под Воронежем их было три и ещё на юге области четыре лагеря. Все оккупированные граждане немцы считали пленными и обходились с ними соответственно. Нередко содержали в лагерях гражданских вместе с военнопленными. Как пишет писатель Гончаренко: «из всех эвакуированных жителей Воронежа вернулись в родной город только половина. Остальные или погибли в лагерях, часть были угнаны в Германию. Но поверить , что они осели на новых местах было трудно, все воронежцы любили свой город и любой ценой стремились вернуться домой.
Пока я писал повесть, всё время искал в сети подтверждения наших приключений в оккупации. Оказалось, что в то время, когда мы двигались к мосту фашисты свозили в Песчаный Лог на нашей дороге к Дону всех раненых и душевнобольных из больниц города, причём нередко и с обслуживающим персоналом и расстреливали. Вот и мама просилась на машину, в которой везли больных людей на расстрел, но мой ангел-хранитель спас нас, а  то нам бы лежать в этом логу.
Только в Орловской психологической больнице расстреляли 900 человек вместе с персоналом.
Сведений о расстреле на мосту нигде не нашёл, но в это время были массовые расстрелы больных и раненых и может поэтому этот эпизод нигде не промелькнул в сети.
А вот про концлагерь я расскажу подробней. Это невероятно, но отыскался свидетель нашего пребывания в концлагере. Уже после смерти моей сестры к нам в Мичуринск неожиданно приехала её дочь Надежда со свой дочерью Олечкой. Мы долго её расспрашивали о моей сестре и она рассказала удивительную историю. Как-то сестра в начале апреля уже на пенсии сидела в поликлинике в очереди к врачу и разговорилась с соседкой о нашем пребывании в концлагере. Рядом с ними сидел седой дедушка и внимательно слушал рассказ сестры. Потом её прервал и говорит: «вы, извините, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но вы были с мамой одна или с вами ещё был  мальчик моложе вас и он не ходил». Мама удивлённо на него посмотрела и говорит: «а это не вы были с мамой и лежали около нас в лагере?» Они разговорились и всё вспоминали детали их пребывания  в лагере. Оказывается мы ехали в одном вагоне во время бомбёжки и шли потом пешком на г.Тим, но их оставили в первом селе, а наша семья пошла дальше. А потом он дал маме свидетельские показания в письменном виде и помог ей оформить документы в «Фонд помощи узников концлагерей», который финансируется немецким правительством. Ей в дальнейшем выплачивали денежные компенсации и даже похоронили и поставили памятник на деньги этого фонда.
А я про себя подумал, а мне сестра об этом никогда не говорила. Странно, но это её дело.
Я виртуально не однократно проходил весь наш путь и нашёл маленькую заметку в местной газете посёлка Тим о том, что у них проживали беженцы из Воронежа. К сожалению - это всё, больше нигде ничего не удалось найти.
                ***
Эту историю жизни мамы я сумел восстановить в памяти, причём не сразу всё вспомнил, а по мере написания всплывали картины происходящего. Я всё пережил заново, вся жизнь мамы у меня вырисовывалась в ярких картинах и я никогда теперь ничего не забуду. Мама мало рассказывала о своей жизни с сестрой, хотя прожила с ней всю жизнь Не знаю почему она так поступала, да и не мне судить её поступки, но она нас одинаково любила, как мать любит своих детей. Только иногда мама предпочтение отдавала мне. Но это всё связано с тем, что я очень похож на папу, а она его любила безмерно всю жизнь.
Последний раз я увидел маму и попрощался с ней в конце  февраля 1987 г. Неожиданный звонок от сестры из Воронежа: «срочно приезжай. Маму парализовало». Двое суток просидел около маминой постели. У ней всё было парализовано, не могла пошевелить ни одним пальчиком, глаза открыты и смотрят в потолок. Она не реагировала ни на свет, ни на боли. Я держал её руку и от волнения и горя поглаживал эту дорогую мне высохшую руку. Смотрю по руке пошла дрожь и пальцы у мамы зашевелились. Позвал Олю и мы вместе наблюдали как мама оживала. Глаза прояснились, стали ярко синие как у младенца. Она слегка повернула ко мне голову и начала поднимать руку к моему наклонившемуся к ней лицу. Губы зашевелились и мама хотела что-то мне сказать. Я ещё ниже к ней наклонился, но ничего не услышал. Вдруг рука её упала, в глазах блеснул ярко синий цвет и они начали постепенно приобретать её естественный серый цвет. Она резко и долго выдохнула и сердце остановилось. Это было 1 марта 1987 года в три часа ночи. Маме было 84 года по паспорту, а на самом деле 83 года. При потере паспорта ещё в Грузии мама умышленно приписала один год, чтобы устроиться  на работу.
Всю свою жизнь мама посвятила нам, детям, никогда не думала о себе. После войны, уже седой, но симпатичной женщиной, ей предлагал руку и сердце один мужчина. Я его помню. Мне было 10 или 11 лет и он приходил вечером и сидел на лавочке около летнего стола. У нас под вишней был стол с двумя лавками, за которым мы ужинали и отдыхали. Странный был этот мужчина. Он  молча сидел за столом не один вечер и ничего не говорил. Мне он не нравился. Мелкие черты лица, маленькие глазки. А вот как звали, не помню. Только один раз он принёс у бумажном кульке леденцов и угощал нас. Я был сладкоежка и мне запомнились эти леденцы. А Ольга к ним не притронулась и косилась на него. Но мама на его предложение ответила отказом. Она очень любила папу и осталась верна ему. Нам она сказала: «я не хочу для вас отчима, вы должны любить только папу и меня, больше нам никто не нужен». Может при отчиме нам было бы легче переносить нищету и голод, но предавать светлую память о нашем отце мы тоже не хотели.