Антонина Григорьевна

 
  1974 год.
  Мне было 5 лет, когда семья переехала жить на западную Украину. В детском саду со мной никто не разговаривал по-русски, и приходилось всех переспрашивать непонятные фразы. Детей это забавляло, а воспитателей раздражало.
Как-то подошли ко мне две девочки и спрашивают: "-Хочешь цукирку?" Я же воспринял как "секиркой", испугался, и лишь год спустя понял, что секирка оказалась конфеткой.
Но однажды к нам пришла воспитательница, которая согласилась - таки иногда разговаривать со мной по-русски. Звали её Антонина Григорьевна.
Впрочем, радость оказалась преждевременной.
 День в детском саду начинался с того, что дети, приходя в группу, сталкивались с Антониной Григорьевной на прогулочной площадке. Она сидела на веранде прямо на детском столике и, выставив вверх загорелые бёдра, проводила по своим мясистым голенищам горящей спичкой. Затем, зажав спичку между пальцами, делала ею эффектный  "выстрел" в сторону. Так нам регулярно приходилось гулять  прямо по её спичкам.

 После сеанса эпиляции Антонина Григорьевна хлопала в ладоши и кричала: " Вси до мэнэ-э-э!" Группа собиралась и  начинался наш день.

Завтрак обычно состоял из манной каши или свекольно-лукового салата с чаем. Затем нас дружно выводили на площадку, вручали грабли и заставляли идеально ровно разграбливать  всю её площадь. Таким образом, мы уже не имели права бегать по площадке, подходить к качелькам и каруселькам, чтобы не наследить... Малейшее нарушение этого правила тотчас вызывало резкий окрик воспитателей или администрации. Так и сидели мы на веранде, проход к которой был возможен лишь по узкой тропинке вдоль забора.

Днём мы регулярно  ходили на "экскурсии".
Например, в парикмахерскую. Наша задача состояла лишь в том, чтобы стоять рядом с парикмахерской парами, держась за руки. А Антонина Григорьевна часа полтора сидела за большим стеклом, где ей сначала мыли голову, потом накручивали волосы,  после надевали на голову сушильный колпак...
На следующий день нас ждала очередная "экскурсия", но уже в овощной магазин, где наша воспитательница стояла длинную очередь за капустой.
И, таким образом, мы регулярно ходили на "увлекательные экскурсии" в разные места.
В конце каждого дня происходило страшное и неизбежное: нас ожидала процедура "праведного возмездия". Антонина Григорьевна садилась на детский стульчик в центр группы и, указывая пальцем на провинившихся, велела им подползать к ней на четвереньках. Как только ребёнок подползал, она с размахом била его кулаком по спине. От этого удара, помимо боли, перекрывало дыхание, в результате чего на лице провинившегося появлялась жуткая гримаса и слышались хрипы.
Чаще остальных здесь доставалось Саше Шварцу, самому задиристому в группе. У Саши было мясистое лицо, крупные ягодицы и огромный, чёрный кудрявый чуб. Вот за этот-то чуб ...

Второй воспитательницей в группе была Мыхалына Стэпанивна. Её отличительной чертой были случающиеся приступы рыданий. И, как правило, во время тихого часа , мы то и дело слышали за дверью её нервный плач. Но безжалостный драчун Саша был единственным, кого переполняла жалость к рыдающей воспитательнице. И до такой степени, что  вскакивал с постели, бросался к Мыхалыне Стэпанивне в ноги и с слёзным рёвом громко умолял: "-Мыхалына Стэпанивна, чому вы плачитэ?" Она же, скрипя зубами, вцеплялась ему в чуб, таскала Сашку за этот чуб как тряпку и без конца рычала: "-Сс-с-сволота-а-а!"
Но и в таком состоянии Саша не переставал взывать: "-Мыхалына Стэпанивна, чому вы плачитэ?"

Но вернёмся к Антонине Григорьевне.
Однажды мальчик Лёша Намысняк съел за обедом лишний ломтик ржаного хлеба. За это Антонина Григорьевна велела принести ему целую буханку и заставила всю её съесть. Когда Лёша дошёл до половины буханки, то начал давиться. Но Антонина Григорьевна, встав над ним как страж, добилась того, чтобы буханка была съедена до конца...

Был у Антонины Григорьевны в группе и свой личный помощник-каратель -рослая девочка Наталя Гетман. По указке воспитательницы Наталя хладнокровно избивала любого воспитанника, и, как требовала сама воспитатель,  непременно до стадии слёз.

Особой "творческой слабостью" у нашей воспитательницы был репейник. Летом организовывались "экскурсии" за репейником, из которого Антонина Григорьевна вместе с девочками лепила игрушечных мишек.

К концу жизни у Антонины Григорьевны случился диабет, она сильно располнела и страдала ужасной пупочной грыжей. В магазин она не могла ходить, продукты ей носили соседи. Но низкий мощный голос Григорьевны регулярно сотрясал окрестные домовладения.
- Гэй, сусид! Ты колы свою бороду збриешь?! Як я не люблю бородатых мужикив! Колы мий Боря видрощував бороду, я з ным не спала!
(- Эй, сосед! Ты когда свою бороду сбреешь?! Как я не люблю бородатых мужиков! Когда мой Боря отращивал бороду, я с ним не спала!)

У Григорьевны жила любимая кошка Кася. Преданная и домашняя любимица.
На 78 году жизни почувствовала Григорьевна, что час её близок и уехала доживать свои дни к сыну, а любимую кошку определила на попечение бородатому соседу Николаю.
Добрый Коля внял просьбе, но дело неожиданно приняло иной оборот.
В первую же ночь Кася разлеглась на хозяйской кровати, и до утра топталась по Колиному брюху, тёрлась о голову и мурлыкала. На утро Николай встал раздражённый. Вторая ночь тоже выдалась бессонной, и кошку решено было держать во дворине. Но и оттуда Кася напоминала о себе беспрерывными кошачьими воплями.
Вскоре начались посевные работы на грядках. И тут произошла первая серьёзная размолвка с кошкой. Эта пакостница (в отместку за свои ночные заточения) принялась демонстративно вытаптывать посеянные бороздки моркови, укропа и петрушки... Ярости у хозяев не было предела. А когда зарядили дожди, кошка придумала новое истязание: начала запрыгивать на окна, измарав лапами недавно оштукатуренные светлые стены дома...
Следующий месяц Кася провела на привязи, как собака.
В конце июля решено было перевести крикливую кошку подальше от жилого дома и привязать к забору у старой бани.
Эта мера чуть облегчила жизнь Николаю и его семье, но мрачные мысли не оставляли:  А как быть с этой кошкой зимой?

 В середине августа пришло известие о кончине Григорьевны. Гроб с телом привезли в её дом, но, к ужасу родных, и без того 170-килограммовая Григорьевна вдруг стала интенсивно разбухать... Решено было хоронить на местном церковном погосте, и побыстрее, уже на второй день.
После похорон, ночью Николай вскочил в холодном поту от жуткого сна: приснилось ему, будто весь погост вздыбило... Вместе со старыми липами и даже колокольней...
И кошка у бани опять орёт...

У Николая росли две дочки. Ольга заканчивала школу, а Полинка в 3-й класс перешла. Обе были на каникулах, старшая дома журналы читала, а младшая гостила у бабушки.
Однажды утром отправился Коля на работу. Но к 11-му часу его срочно сорвали к телефону: - Папа-а-а! Папа-а-а! Какой у нас ужас! Кошка - повесилась! На заборе! Папа! Приходи скорей! Я не могу на это смотреть!
 Вечером Коля снял кошку с забора и отнёс куда-то. А потом договорились скрыть от младшей дочки происшествие с кошкой, чтобы не травмировать её детское воображение.
 Ближе к девяти вечера привезли Полинку.
- А где наша киска? - спросила она. Но все терпеливо промолчали.

Легли спать. Но не тут то было. В четыре часа утра Полинка вскакивает с постели с криками: - Мама! Папа! Куда вы дели Касю? Я сейчас видела такой сон! Я, я видела бабушку Антонину Григорьевну, она пришла к нам, встала в дверях. С ней была и её кошка. Антонина Григорьевна строго посмотрела на меня, а потом, вытянув свою клюку в сторону кошки, крикнула нам:
   - Запомните! Это - моя кошка!