Б. Глава первая. Главка 4

     Негромкое постукивание нарушило установившуюся тишину. То был хорошо знакомый всем звук: Михаил Павлович с раздражением стучал набалдашником своей трости, выполненным в виде головы лошади, по ручке своего кресла.
     – Нет-нет, – разнёсся по залу его голос. – Так никуда не годится. Марк, – обратился он к Сурцову, вздрогнувшему, словно его застали за чем-то неприглядным, – скажите, разве это можно назвать хорошим вступлением? Вы же опоздали на целых полтакта! Полтакта, Марк, а это вам не шутки! Я понимаю, новый материал, первая репетиция, я всё это отлично понимаю. Но нельзя так распускать себя, вы же представляете филармонию, город, страну, в конце концов! А вы, Вячеслав, – переключил он своё внимание на трубача Сенокосова. – Вы позволяете себе слишком много вольностей, – тут лицо Михаила Павловича начало приобретать характерный красноватый оттенок, бывший характерным признаком накатывающего гнева.– Что это был за пассаж на пятой минуте? Вы что, вообразили, что играете в городском парке? Нет, милейший (то было любимое словечко руководителя), вы – член оркестра, и с подобными импровизациями я вам выступать запрещаю. Никакой самодеятельности, это должны усвоить все! И ещё одно, – тут Михаил Павлович даже привстал со своего места. – Полина, я понимаю, что вы у нас недавно и ещё не набрались необходимого опыта. Но запомните хорошенько: никогда, слышите, никогда не роняйте смычок так, как уронили вы! Смычок не должен касаться пола! Вы же не на контрабасе играете, в конце концов!
     Полина слушала, опустив голову. Ей мучителен был не сам выговор, а то, что его делали при всех. Более опытные её сотоварищи уже привыкли к подобным выволочкам и принимали их спокойно. Она же пока не смогла выработать иммунитет к критике. Хотелось возразить, хотелось доказать, что упрёки несправедливы, что это всего лишь придирки, имеющие мало отношения к делу. Но возражать не полагалось; по крайней мере, если место в оркестре было тебе дорого. Несколько смельчаков, бросивших вызов Михаилу Павловичу, очень быстро лишились работы. Произошло это ещё до прихода Полины, но у неё не было причин не доверять рассказам. Руководителя не любили, можно даже сказать – ненавидели. Однако боялись его все, даже те, кто делал вид, что не боится. Михаил Павлович был человеком авторитетным, со связями. Просто так руководителем филармонического оркестра не становились. Насколько было известно, сам он никогда не играл. Известно о нём, впрочем, было достаточно мало. Приехал Михаил Павлович в город лет пятнадцать назад, когда Филармония находилась в серьёзном упадке. Трудно сказать, откуда появилась у него мысль взяться за оркестр – по складу ума он был скорее бизнесменом, нежели человеком искусства. Так или иначе, за дело он взялся рьяно, и через несколько лет сумел создать действительно высококлассный ансамбль исполнителей. “Если для успеха нужно быть тираном, значит, буду тираном”, – заявил он однажды, как гласила одна из легенд, директору Филармонии. Что ж, успеха он определённо достиг.
     Тирания Михаила Павлович носила характер мелочный, а потому особенно неприятный. Но с ним дела шли в гору, и если ты хотел пробиться на самый верх, лучшего руководителя трудно было бы найти. Созданный им оркестр уже дважды ездил с гастролями по Европе, о нём начали писать зарубежные журналы. Музыка стала приносить доход – едва ли не впервые за всё время существования Филармонии. Директор молился на Михаила Павловича, а Михаил Павлович снисходительно похлопывал его по плечу (ещё одна легенда) и уверял, что намерен добиться гораздо большего. Директор ему верил. Михаилу Павловичу трудно было не верить.
     – Итак, – снова донёсся до сознания Полины высокий голос руководителя оркестра, – давайте всё сначала. Адажио – это самая важная часть любого произведения, помните об этом. От начала зависит и всё впечатление от вашего выступления. Прошу вас, дирижёр!
     И оркестр послушно заиграл снова.