Магазин водка переоборудуется

    МАГАЗИН "ВОДКА" ПЕРЕОБОРУДУЕТСЯ.  [~80']

    Советский Союз.
    Восьмидесятые.

1 *******************
     Зина провожала меня на вокзале двадцать девятого июня. Она хотела поехать с нами, но родители отговорили: «Денег не хватает? Тебя там комары съедят за два дня! Сбежишь! У отца отпуск в июле – поедем в Анапу, на обратном пути в Киев заедем к тете Наде».
– Пиши мне!
– Куда?
– Первые три недели – в Анапу.
– До востребования?
– Да, но не позже двадцать третьего, запомнил? Отправишь двадцать пятого – не успеет дойти. На тридцатое июля мои уже купили обратные билеты.
– Понял.
– И багульник пришли!
– Хорошо, пришлю. Пальму прислать?
– Найдёшь – присылай.
– А что, в Анапе пальмы не растут?– Нет. Там можжевельник растёт.
– Могу комаров насушить и выслать. Говорят, они от тоски помогают, если водку на них настоять.

     В студенческом строительном отряде решил я отрастить бороду. Стало лениво каждый день бриться. Но главным мотивом было желание спастись от гнуса.
     Жизнь показала, что августовской мошкаре борода по барабану, ей и роба не помеха – найдёт лазейку и цапнет в самое причинное место. Зато она снижала шансы на победу слепням, применяющим тактику пикирующего бомбардировщика. Ну, и комарью угодья ограничивала. Короче, полезное дело – борода!
     Вообще, июльские северные комары – одно из самых сильных впечатлений, полученных мною в стройотряде. Сказать, что их там много – это ничего не сказать. Одного я просто проглотил на вдохе, впервые оказавшись среди разлившихся по вечной мерзлоте слегка оттаявших на пару месяцев болот. Бороться с ними бесполезно. Можно, конечно, обмахиваться ветками, но руки-то заняты работой – не на курорт же приехал. Некоторое облегчение чувствовалось в ветреную погоду. А спать реально было, только укрывшись с головой. Высунул нос, значит, наблюдаешь, как комары истребляют твой сон.

** 3 *****************
     Нас, квартирьеров, было четверо. Трое бойцов – я, мой одногруппник Димка и Андрюха с четвёртого факультета. Старшим с нами ехал мастер – пятикурсник Рахмат Колоев – осетин, карачаевец или кабардинец, я не интересовался. Мы стартовали в половине десятого дня на пятьдесят часов раньше основного эшелона и добирались на перекладных с двумя пересадками. Требовалось прибыть на сутки раньше отряда, чтобы успеть собрать в классах кровати, получить матрасы, бельё. А ещё мы везли с собой четыре мешка-оклунка дефицитной в тех краях картошки и замаскированную под трёхступенчатый фильтр для очистки воды жидкую валюту – десять бутылок водки, две из которых официально считались нашими.
     Последняя пересадка планировалась на небольшой узловой станции Зелыня. Оттуда до пункта назначения по однопутной железке магистральный тепловоз предпенсионного возраста один раз в сутки таскал пять плацкартных вагонов. Всего каких-то шестьдесят километров оставалось. Всепогодной автомобильной дороги, дублирующей этот участок маршрута, тогда ещё не было. Существовал зимник, но в конце июня он не функционировал по определению.
     Приехали утром, в половине восьмого. Наш вагон не попал в зону станции, проскочив её метров на двести, а то и более. Пришлось прыгать на крупный щебень покатой отсыпки дорожного полотна с высоты собственного роста. Нижняя ступень вагона, когда я принимал мешки и рюкзаки, была на уровне глаз. Пока с великой осторожностью разгружали фильтр, моя дорожная сумка и два мешка с картошкой скатились в самый низ и намокли в болоте.
     Поезд стоял не более двух минут. Как только был выброшен последний рюкзак и все четверо спрыгнули, проводница показала машинисту белый флажок и состав тронулся. Пропустив его, мы принялись перемещать багаж на станцию.
     Таскали по шпалам, сбивались с шага, спотыкались, изрядно вспотели. На запах пота стали собираться полчища крылатых кровопийц. Они рассаживались на наших спинах так плотно, что, если резко ударить по спине ладонью, становился отчётливо виден её силуэт из комариных трупов. Спустя пару секунд прилетала новая эскадрилья камикадзе, и силуэт терял контрастность. Мы развлекались этим занятием, пока Рахмат ходил изучать расписание. К его возвращению успели в кровь расчесать себе кисти рук и ноги в зонах от обуви до колен под брюками. Носки этим вампирам преградой не являлись. Рахмат был опытнее остальных – надел капюшон, затянув его шнурком, а джинсы заправил в предусмотрительно припасённые гетры. Он принёс плохое известие: наш подкидыш ушёл сорок минут назад и следующий будет через сутки.
     Мама дорогая! А через сутки у нас останется кровь в достаточном для поддержания жизни количестве? И как же мы собрались целых два месяца прожить в этих гнусных краях? Нам оставалось, как инженеру Щукину, временному владельцу одного из двенадцати гамбсовских стульев, только одно – погибать!

*** 4 ****************
     Зелыня оказалась щедра на впечатления. Они сыпались на нас со скоростью превышающей возможности осмысления. Не успел закрыть рот по одному поводу, вот он – следующий.
     Напротив станции вдоль путей в штабеля были уложены брёвна и беспорядочно валялись еловые хлысты. Повсюду без всякой системы – не в линейку и не по циркулю, стояло штук семь разных по цвету, по модели и по степени сохранности трелёвщиков. У некоторых отсутствовали гусеницы.
     Перед станцией, представляющей собой большую застеклённую автобусную остановку, треть которой отгорожена стенкой в полкирпича под помещение кассира, судя по состоянию, два-три года назад, начали строить, да забросили бетонную платформу в уровень пола пассажирского вагона. Со стороны недострой походил на каркас пакгауза или остов сарая. Всего собрали метров семьдесят пять. Остальные сваи успели лишь сплотить горизонтальными бетонными балками. Потом закончился сезон, исчерпался бюджет проекта, или уволился прораб... Короче, стройку заморозили. Сложенные в штабеля плиты остались зарастать рогозом и покрываться мхом.
     Пользоваться платформой было нельзя, поскольку не подписан акт о сдаче в эксплуатацию, а также отсутствуют лестницы, пандус и парапет. Поезда, у которых по расписанию остановка в Зелыне, проходили до самой стрелки и останавливались за пределами станции, иначе недострой мешал бы выходу пассажиров.
     На краю платформы, в той части, которую успели покрыть плитами, опираясь на подножку, стоял мотоцикл «Ява». На этот счёт возникали вопросы, но налетевшие на свежатинку комары безраздельно завладели всеми помыслами и явление «Явы» померкло на фоне более острых ощущений.
     Багаж за шоколадку удалось оставить под присмотром милой женщины лет сорока в железнодорожной форме, любезно позволившей занести его в служебное помещение с табличкой «ДЕЖУРНЫЙ ПО СТАНЦИИ» на двери. Билеты покупать мы решили не спешить. «Надеюсь, бомбы там нет?» – задала она неактуальный ещё в те годы вопрос.
     Всё же, Рахмат – молодец! Весь инструмент, необходимый для настройки тонкой женской души у него с собой! Гитару везёт, туалетной водой пользуется, усы холит, за чистотой обуви и за причёской своей следит. Обхождениям обучен, на матюки сдержан, голос в критических ситуациях не повышает. Вот и плитка шоколада у него нашлась. Умница, в холостяках долго не проходит!
     Было решено подробно осмотреть населённый пункт, в котором предстояло провести без малого сутки. Заодно хотелось проверить, не ошиблась ли станционная смотрительница, ответив отрицательно на наш вопрос о наличии в Зелыне гостиницы. Конечно, это маловероятно, а вдруг?
     Проезжая часть улиц процентов на семьдесят была покрыта лужами. Судя по привязанным к штакетнику плоскодонным «Казанкам» с вёслами по бортам, лужи имели сообщение с какой-то рекой или озером поблизости. Весь посёлок по дощатым тротуарам мы неспешно обошли за двадцать минут. Всего одна автомобильная дорога выходила из Зелыни под прямым углом к железке в районе станции. Уже через пятьсот метров от околицы она упиралась в краснозвёздные ворота воинской части. У контрольно-пропускного пункта глубокий след протектора заканчивался под припаркованным бронетранспортёром. За забором над елями была видна вышка ретранслятора с антеннами характерной формы, напоминающими изогнутый уличный репродуктор времён Великой Отечественной.
     В центре посёлка, рядом с правлением, над крыльцом которого висел красный флаг, стояло два тёмно-зелёных УАЗика – «буханка» и «бобик». Один из них был настолько грязен, что его природный цвет мы определили только по торпеде, заглянув сквозь заляпанное стекло двери в салон. К телеграфному столбу был привязан запряжённый в высокую узкую телегу коняка. Рахмат вырос в селе. Он быстро нашёл общий язык с каурым красавцем, почесал ему брюхо, нарвал травы. Аккуратно беря губами угощение из его рук, конь оголил жёлтые зубы.
– Плохо тебе здесь, старик, да?
     Конь, отгоняя слепня, затряс кожей на спине и на ляжках, потоптался, покивал, звеня упряжью и фыркнул – согласился.
     Сразу за правлением, на полутораметровом, явно рукотворном холме, не покрывшемся ещё дёрном, красовался свежий бревенчатый дом. Над его дверью, к которой вела дощатая лестница в десяток ступеней, мы прочли: «СТОЛОВАЯ».
     Это удачно, как раз проголодались! Вошли, поздоровались. Никто не ответил. Осмотрелись. Посетителей и персонала нет. Стены внутри отделаны вагонкой и покрыты лаком. Окна, состоящие из трёх рам, почти все открыты и завешаны полиэтиленовой лапшой. На каждом подоконнике – большая общепитовская тарелка с мухами, утонувшими в прозрачной жидкости. С потолка с шагом в один метр серпантином свисают ленты с густо налипшими мухами. На раздаче пусто, только поднос с двумя стаканами компота. В одном из стаканов под поверхностью висит пара сцепившихся мух, погибших в брачном экстазе. Мух в помещении так много, что комары потерялись, их не видно и не слышно!
     Димка прокашлялся. Из кухни к нам вышла женщина средних лет и средней упитанности в белом халате. Она держала в руках отпитый наполовину стакан с компотом.
– О, стройотрядовцы! Здравствуйте, ребята! – подходя к нам она, сделала глоток из стакана и поставила его на поднос.
– Здравствуйте! Можно у Вас пообедать?
– Конечно! Суп-горох, щи, уха из рыбных консервов. Второе – котлеты и печень. Гарнир – макароны и рис.
– А пюре у Вас есть?
– Нету.
– А капуста?
– Капуста в щах.
     Все заказали одинаковые наборы – гороховый суп, макароны с печенью и компот. С компотом, однако, получилась заминка. Поваресса наполнила всего один стакан, в который из половника вылилась муха. Четвёртый же подала, долив в свой недопитый. Мы переглянулись и переиграли компот на чай. Мастер расплатился. Кухарка, слив компот из всех стаканов вместе с мухами в большую алюминиевую кастрюлю, пожелала нам приятного аппетита и вышла за дверь в переборке.
– Спасибо, Рустам! – почти крикнул Димон закрывшейся за женщиной двери. Это была наша общажная дежурная поговорка.
     За переборкой, представляющей собой щит из фанерных листов, не доходящих на пару ладоней до потолка, слышалась песня в исполнении Высоцкого «Диалог в цирке». Мужской хрипящий голос, перевирая текст и не попадая в мелодию подпевал Владимиру Семёновичу: «Послушай, Зин, не трогай Шурика!» – в этом месте мужик захохотал, закашлялся и добавил – «Слышь, Зин, чего Высоцкий тебе говорит?»
     Сегодня уже второй раз мне напоминают о Зине! Первый раз это сделал Рахмат в час ночи, когда в вагоне запел: «где-то багульник на сопках цветёт…». Вернёмся на станцию, нужно будет достать тетрадку и написать ей о наших дорожных приключениях. Надеюсь, она не раскисла. Здесь я имею ввиду не Зину, а тетрадь, лежащую в моей подмоченной утром сумке.
     Ночью не выспались – часов до двух травили анекдоты, играли в «дурака» и слушали гитару Рахмата. А в семь нас разбудила проводница – велела сдавать бельё и готовиться на выход.
     После столовой нас разморило. Спешить некуда, времени – вагон. Хорошо бы поспать для завязки жирка. Но комары категорически против! Отмахиваясь от этих тварей ветками, мы сидели на ступенях столовой. Со стороны железнодорожной станции до наших ушей доносился рёв бензопилы. Работал инструмент странно – четыре секунды форсажа сменялись шестисекундным холостым ходом. Видимо рабочий обрезал верхушки хлыстов в размер стандартного бревна, переходя от одного к другому.
     У Андрея появилась идея – а что если воспользоваться попутным товарняком или дрезиной? Можно ведь попроситься в кабину машиниста или забраться в порожний вагон. Что тут ехать-то – всего километров шестьдесят, судя по карте! В качестве платы за проезд должна сгодиться бутылка «Пшеничной» из неприкосновенного запаса. Решено было вернуться к железной дороге и поискать каких-нибудь сцепщиков, обходчиков или диспетчеров, владеющих информацией по этой теме.
     По пути зашли в единственный в Зелыне магазин. Кроме продуктов в нём можно было купить ковёр, лыжи, керосиновую лампу и дорожный велосипед. Мы купили халву, лимонад и средство от комаров.
     Когда до станции оставалось метров триста, разъяснилась природа периодического рёва. Это оказалась не бензопила. На единственном в Зелыне сухом и ровном участке – на плитах недостроенной платформы мужчина с физиономией гайдаевского Балбеса, в синих трикотажных штанах и расстёгнутой клетчатой байковой рубахе катался на мотоцикле. Разворачивал его у торца, выжимал сцепление, включал первую, газовал, трогался, переключался на вторую и сразу тормозил – кончилась платформа! Потом снова разворачивал аппарат и повторял маневр. И этим он занимался уже более часа!
     Мы подошли к платформе, забрались на плиты и стали наблюдать за ним, как обычно смотрят на аквариум с рыбками или на хомячка в вертушке. В контакт с мотоспринтером решили не вступать, молча ели халву и запивали лимонадом. Он тоже на нас внимания не обращал. В какой-то момент Балбес поставил свою «Яву» на подножку, подошёл к краю трека, поднял с бетона стоявшую в углу наполовину опорожнённую бутылку и допил её. Забросив бутылку в болото, он приставил ко рту собранные рупором ладони и стал орать: «Та-а-а-нька!» Пять «танек» одна за другой, детонируя вялое эхо, улетели на северо-восток, где после стрелки за зелёным глазом семафора влево уходила нужная нам железнодорожная ветка.

**** 5 ***************
     Все попытки найти на станции хоть одну живую душу, которая бы имела отношение к подвижному составу не увенчались успехом. Прошёл навстречу офицер в звании капитана с эмблемами войск связи в красных петлицах. На нём были чистые, надраенные яловые сапоги. Спросили его, где можно заночевать. «Только на станции, ребята», – был ответ, – «Можно и у Татьяны, но вам я бы не советовал», – добавил он, пробежавшись взглядом по нашивкам на наших «строевках».
     Налегке мы дошли по железке до стрелки. Потом, от нечего делать, прилично прошли за неё по основной магистрали. Впереди, километрах в трёх, показались фермы моста через реку Большая Зелыня, левого притока Бороды. Мост мы услышали раньше, чем увидели – он издавал металлический грохот от проходящего поезда. Спустя некоторое время из-за поворота появился товарняк. Счетверённая сцепка локомотивов в тени извергаемой ею сизой тучи волокла гружённый лесом состав. Видимо заметив нас на пути, машинист подал гудок. Взвесив шансы, мы решили уступить дорогу. На нашу удачу в этом месте был лес, а не болото. «Восемьдесят пять!» – повернувшись, когда прошёл поезд, сказал Димка.
     Лес оказался достаточно сухим. Удалось зайти в него в кроссовках. Багульник я сорвал сразу, Рахмат показал. Потом все стали искать грибы. Грибов не было, зато была ежевика. От пуза наесться не удалось, но поклевали хорошо. Сухой пятачок леса оказался совсем небольшим – минут через пятнадцать ели расступились, под ногами зачвакала жижа и, как предупреждение об опасности на краю болота нам попался череп лося с рогами. Остальная часть останков бедного животного поглотила трясина. Постояли возле, подумали. Как он сюда попал? Волки могли загнать. А, кстати, они водятся в здешних краях? Решили возвращаться к железке. К мосту не пошли – далековато. К тому же, нам с Андрюхой удалось-таки промочить ноги, Димка поцарапал сухой веткой ухо, когда убегал от привидевшейся ему змеи, а Рахмат, отказавшийся от халвы, проголодался. Он, кстати, первый предложил отметить наше прибытие в Приполярье.

***** 6 **************
     Заходя в зелынские административные границы мы снова услышали: «Та-а-нька!»
     Телевизора в этот вечер не предвиделось, кроссворды мы забыли в поезде, а гитара и карты остались на станции. Пришлось довольствоваться той культурной программой, которую предлагала местная действительность. Появилась интрига – стало уже интересно узнать, кто же она такая, эта Танька.
     Параллельно путям, на север, а если быть точнее, на северо-восток от станции, мимо казённых сараев, со сложенными кучкой на крыше железнодорожными знаками, шла короткая улица. Слева, со стороны железной дороги, вдоль неё тянулось болото. На правой стороне стояло три не знавших уже лет пятьдесят догляда деревянных дома с заросшими по пояс травой палисадниками. В дверь среднего барабанил кулаками наш мотоциклист. Из выданной криком информации мы узнали, что дом принадлежит ему, но какая-то женщина лёгкого поведения, по имени Татьяна, закрылась в нём изнутри и не пускает хозяина. В корне не права и позже пожалеет, поскольку будет обязательно повсячески наказана. Это всё – в переводе на печатный русский. Способы наказаний, к которым он намеревался прибегнуть подпадали под четыре суровые статьи действующего уголовного кодекса Российской Федерации.
     Утомившись колошматить, Балбес принялся заглядывать в окна своего дома. Но с крыльца можно дотянуться только до одного. Остальные были слишком высоко, приходилось карабкаться по скользким бревенчатым венцам. Сделать это сложно даже трезвому. С третьего окна наш мотоальпинист сорвался и с восклицанием «У, ё-о!» упал навзничь в сырую траву. Поднимаясь, он снова вспомнил Таньку, которую классифицировал как самку псовых.
– Пошли, – скомандовал Рахмат, – будем ужинать.
– А я бы и выпил, Рахматик, ей-бо. Машинисты отказались, нам оставили, – аргументировал Андрюха.
– Выпьем.
     И мы пошли. Но, сделать успели всего десяток шагов. Страшные крики заставили нас остановиться и обернуться. Балбес, вооружившись лопатой, бежал к крайнему дому:
– Убью, падлы! Обоих убью! – голос дрожал в такт ударам ботинок по земле.
     Хрясь – и, на удивление метким ударом, Балбес сходу разбил стекло в окне своего соседа. Лопата отскочила и улетела в палисадник.
– Убью, суки! – теперь уже в дверь соседа, как минуту назад в свою, стал барабанить пьяный гонщик. Внезапно дверь открылась. На пороге появился мужик в майке-алкоголичке. Не говоря ни слова, он ударил своего вероломного гостя, да так, что тот снова оказался на земле лицом к небу. Из-за спины хозяина выскочила растрёпанная довольно молодая женщина в застёгнутом на одну пуговицу халатике. Не задерживаясь у лежащего пьяного мотоциклиста, она перепрыгнула через его руку и побежала по улице в сторону станции. Свернув к дому, в который нашего Балбеса так и не пустила Танька, женщина запрыгнула на крыльцо, достала из кармана ключ, открыла дверь и вошла. Двери обоих домов закрылись синхронно.
     И вдруг всё затихло. Воцарилась абсолютная тишина. Громче звона в ушах пищали разве только вездесущие комары.
     Лежащий в позе морской звезды мотоциклист очнулся, встал на четвереньки и издал звук, похожий на крик телёнка ближе к вечеру, когда вот-вот должна вернуться с пастбища и поднести к калитке своё полное вымя мама Зорька.
– Пошли! – повторил Рахмат.
     Ночь была ужасной. Спали сидя. В небольшом зале ожидания поместилось как раз четыре «дивана», сиденья и спинки которых были выполнены единым листом из пропаренной и отформованной семислойной фанеры. Но лежать на них было невозможно, поскольку они были поделены на сидячие места трубами. Чтобы отогнать кровопийц, прямо в зале ожидания на листе железа пытались жечь сухую траву, за что утром получили внушение.
     Раз семь за ночь грохотали колёсными парами на стыках рельсов проходящие по станции без остановки товарняки. В соответствии с висящим на стене расписанием, на тихом ходу под утро прошёл пассажирский. «Остановка по требованию» – написано было в скобках. Спустя ещё час с небольшим подали наш подкидыш. По болотам он шел медленно. Порой казалось, что его можно было перегнать бегом. Вагоны качались как корабли – и по крену, и по дифференту. Это убаюкивало.
     Приехали в одиннадцать. Времени до прихода эшелона оставалось в обрез. Успели всё, что от нас требовалось. Отряд ввалился в школу в начале пятого, когда мы делали последние штрихи – расставляли столы в актовом зале, где планировалась столовая. Командир поговорил с Рахматом и нас до ужина отпустили отсыпаться. Перед сном, возвращаясь из туалета, я наткнулся на нашу красавицу Инну, которая выносила кожуру от апельсинов из кабинета с табличкой «ПИОНЕРВОЖАТЫЕ». Случайно заглянул в открывшуюся дверь. Под столом стояла открытая коробка от трёхступенчатого фильтра. Судя по оживлённой беседе, сам фильтр уже был подключён к водопроводной сети и приступил к очистке. На столе стояли стаканы с образцами. Из глубины комнаты была слышна гитара и голос поющего Рахмата.

****** 7 *************
     Город Бородинск – молодой. Вырос он вблизи северного полярного круга в начале семидесятых, когда в здешних суровых краях было решено разрабатывать новые нефтяные и газовые месторождения. Имя свое он получил не в память о бородинском сражении и не в честь участника «могучей кучки» А. П. Бородина, а по названию протекающей вблизи полноводной северной реки Борода. Такое вот забавное название. Спасибо, что хоть не Бакенбард! Нефтяники-пионеры в основной своей массе родом из башкирских и татарских нефтеносных районов рубили свои бараки возле портового посёлка Карма, куда было удобно по Северному Ледовитому и по рекам доставлять оборудование. Потом руководящие и направляющие органы Страны Советов приняли решение не рисковать инфраструктурой в половодья и выбрали на некотором отдалении слегка заболоченную, но относительно ровную площадку для жилой и промышленной застройки. Так на карте появился Бородинск. В стране был брошен клич: «Даёшь бородинскую нефть!» Его стали продвигать по своим каналам партийные и комсомольские организации. Купившись на высокие заработки, солидные подъёмные и два полновесных отпуска в году, с южных регионов стали приезжать семьями специалисты. Их селили в ведомственный жилой фонд, а имеющееся на малой родине жильё, которое некоторые умудрялись сдавать квартирантам, за ними резервировали. Квартиры спецам выдавали в двухэтажных деревянных строениях, возводимых руками сидельцев, которых с двух третей срока отправляли на поселения из мест «не столь отдалённых» в места достаточно удалённые. Это были двухподъездные восьмиквартирные дома с отдельными кухнями, сортирами и канализацией. В ту пору они считались роскошным жильём. Отопление печное – во дворе стояли угольные сараи и дровяные клади. Таких домов на улицах Лесной, Таёжной, Комсомольской и Геологоразведчиков, успели собрать более четырёх десятков. Горели за милую душу! Но об этом позже.
     Первые панельные дома чуть поодаль, за низинкой строили в пять этажей по типовым брежневским проектам. В них уже изначально закладывалось центральное отопление и горячее водоснабжение – газ-то теперь уже был. А в середине восьмидесятых, когда я оказался в Бородинске, девятиэтажных домов было уже раз в пять больше, чем пятиэтажек.
     «ЖИВЁШЬ В БОРОДИНСКЕ – ПОМНИ, ЧТО СТРАНА ЖДЁТ ОТ НАС НЕФТЬ И ГАЗ!» – гласил огромный плакат на въезде в город со стороны Кармы.
     Бассейн, кинотеатр, четыре школы, детские сады, парикмахерские – всё, что нужно человеку для нормальной жизни, имелось. Я не нашёл только зоомагазин, многоуровневый паркинг, цирк, казино, боулинг и варьете.
     Зато в городе были универмаг, гастроном, небольшой рынок, где вездесущие торговцы с предгорий предлагали мандарины и чурчхелу. Виноград на этом рынке был в четыре раза дороже мяса, но находил своего покупателя.
     А для снятия неизбежно возникающих в тяжёлых условиях Севера стрессов в городе работало три специализированных водочных магазина.

******* 8 ************
     Водка – валюта универсальная. Она имеет высокую ликвидность, неограниченный срок хранения и стабильную потребительную стоимость. У кого водка – тот правит бал!
     Нет, никто не говорит, что свет на ней клином сошёлся. Существуют сухие, мокрые и недосладкие вина, креплёные хересы. Относительно свободно предлагаются недорогие и забористые портвейны, отжатые, как однажды поведал мне в поезде житель города Агдама, из буртов технических виноматериалов вместе с трупами отравленных крыс, несчастных ворон и собак, которых голод заставил питаться этими крысами. Имеются в продаже также пижонские коньяки, виски и джины. Но всё это – пустая трата денег.
     Так, или приблизительно так, считали бородчане и гости города, временно проживающие в нём «на химии». С ними почти единогласно соглашалось население всех прочих нефтегазоносных северных регионов. Мне рассказывали взрослые мальчишки, что такое же мнение преобладает среди населения и в куда более тёплых, даже откровенно южных регионах России.
     В Бороде, так аборигены называли собственный город, имелось, как я уже сказал, три водочных магазина. Ещё по одному функционировало в двух пригородах – в портовом посёлке Карма и в старинном селе Полва, стоящем на берегу одноимённой богатой рыбой реки, впадающей в Бороду чуть ниже Кармы. Если не случилось в городе, можно было попытать счастье там – ходил городской автобус.
     В стройотряде в мои обязанности, поскольку был неосвобождённым завхозом, кроме собственно строительных работ входило снабжение отряда продовольствием и ведение расходной документации. Иногда приходилось закупать для представительских нужд популярный в те времена болгарский коньяк «Плиска», ну или любой другой. «Плиска» нравилась командиру отряда. Коньяк благотворно влиял на процесс подписания нарядов, значительно ускоряя его. Причём под «Плиску» погонные метры выработки удавалось пропихнуть как квадратные, а квадратные выдать за кубические. Бывало, командир снимал меня с расчистки просеки или с укладки асфальта, давал денег и поручал любым способом раздобыть три или четыре бутылки коньяка. Я переодевался в цивильное, брал специально предназначенный для этих целей дипломат и отправлялся за приключениями.
     Это сейчас по пути от трамвайной остановки к своему подъезду вы проходите мимо двух алкомаркетов, где услужливые молодые менеджеры в фирменной красивой униформе, заискивающе смотря в глаза, произносят избитую фразу – «Чем могу Вам помочь?» А Вы, внимательно осматривая застеклённые прилавки, говорите себе: «Ну, пожалуй, в это время суток я бы предпочёл Бургундское урожая пятьдесят восьмого года». Потом, вспомнив, что на ужин планируется яичница с сосисками, отдаёте предпочтение семизвёздочному Курвуазье. Однако, взглянув на четырёхзначный ценник, идёте к кассе, прихватив ординарную сорокоградусную или баночку «Балтики-семёрки».

******** 9 ***********
     В Бородинске середины восьмидесятых водочный магазин был устроен следующим образом. У стены напротив входа на метровом постаменте из силикатного кирпича стояли две кассовые будки. Очереди, как таковой, не было. Была свалка. Мужики, поднимая вверх руки с зажатыми в кулак сиреневыми четвертаками и зелёными полтинниками, толкаясь локтями, пытались пробиться поближе к кассам, создавая зону повышенного психологического напряжения. Кассирши сверху сосредоточенно наблюдали за беснованиями толпы, напоминающими ритуальный танец брокеров нью-йоркской биржи в момент резких скачков цен на баррель нефти сорта Дабл Ю-Ти-Ай, Лайт Свит или Брент. На собственный выбор они выхватывали деньги у одного из счастливчиков, силясь запомнить черты его лица и спрашивали: «Чего тебе?» – «Четыре белой, четыре Зубровки и две Плиски» . Больше четырёх бутылок одного наименования в руки не давали. Кассирша выбивала чек и совала его вместе с бумажной сдачей в кулак покупателя, который после этого нырял и через лес ног, прижав вожделенную бумажку к груди, и пробирался к краю толпы.
     Работа кассира на этом участке битвы за углеводороды очень ответственная! Если по ошибке сунуть чек не в ту руку, то можно спровоцировать конфликт, в эпицентре которого не останется ничего живого, а в соседних домах пострадает остекление на нижних этажах.
     В торцах зала располагались отделы. В правом, где продавались вина, покупателей не было. За прилавком, борясь со сном, скучала продавщица. Если бы тогда были смартфоны, она точно зависала бы в сетях. В левом очередь была короткой – два, реже три человека. «Надежда, зубровки пять ящиков осталось!» – кричала продавщица отдела крепких напитков, натыкая очередной клочок бумаги на вертикальную спицу.
     В этой давке уже неоднократно пытались украсть деньги или вырвать из рук чек. Заканчивалось неизменно мордобоем. Я предпочитал в кашу не лезть. Легче было бы соврать командиру, нет мол «Плиски», разобрали. Но это неконструктивно и противоречило моим принципам.
     Вокруг магазина сновали личности сомнительной репутации, они навязывали на выходе мужикам, купившим водку, свои бизнес-планы. Например, запомнилось такое «ноу хау». Предлагалось за полную стоимость бутылки, да ещё и с походом до круглой суммы, отпить половину. Причём деньги предлагались вперёд. Но здесь случались проколы. Могли отпить значительно больше половины или выхватить бутылку и дать ходу.
     Чуть поодаль с хмурыми, ничего хорошего не обещающими физиономиями, по двое-трое, стояли дергачи. Грабители, значит. У них был большой репертуар одноактных спектаклей. Я, случайно оказавшись на галёрке, наблюдал однажды такую сцену. Мужик лет сорока с туго набитой сумкой через плечо выскочил из водочного и быстрым шагом направился во дворы. Навстречу ему с безмятежным видом выдвинулся мелкоразмерный субъект. Пройдя мимо, он встал, обернулся и, дождавшись, когда мужик окажется в трёх шагах от плотного типа, разглядывающего заклеенный объявлениями угол девятиэтажки, крикнул: «Мужчина, Вы деньги потеряли!» Дальше всё произошло молниеносно, как перезаряд «калаша» при автоматической стрельбе. В результате тип с субъектом, прибрав добычу, спешно удалились во дворы, а мужичок остался лежать и корчиться на тротуаре. Надо отдать должное – социум жил не по беспределу, а по понятиям: пройдя шагов пять, на ходу изучив содержимое сумки, дергачи оставили одну из бутылок – поставили её на тротуар и свистом привлекли внимание потерпевшего. Вот такое благородство! Представляю себе, какие кошки скребли в этот момент на душе у несчастного.
     В другом магазине очередь была. Её формировали массивные поручни-концентраторы, сваренные из двухдюймовых труб и контролировал милиционер в звании сержанта с дубинкой и рацией, ведь неподалеку находился Райисполком. Отоваривался я именно в нём, хотя он и находился довольно далеко от школы, в которой дислоцировался наш отряд. Эту очередь, огороженную трубами, я позже вспоминал всякий раз, когда по работе приходилось общаться с доильными отделениями на молочных фермах или бывать в забойных цехах мясокомбинатов.
     Был ещё третий – «Огурец», представляющий собой обычный сруб-пятистенок. В нём торговля велась через небольшое окно, прорезанное в стене. Я не подходил к нему ближе расстояния, на которое среднестатистический гомо сапиенс способен забросить полкирпича. Исторически «Огурец» был первым, располагался в низине, разделяющей старую – деревянно-кирпичную и новую – панельную части города. Имел он скверную репутацию, в очереди часто происходила поножовщина. Бой за жидкую валюту на этом тактическом направлении шёл не на жизнь, а на смерть.
     Водку привозили в грузовике с обшитой железом будкой. Его загоняли в огороженный колючей проволокой и охраняемый двумя овчарками двор выше магазина по склону. С нижней стороны стояли шлюзы, через которые пропускали по пять человек в накопитель и закрывали его. Отоварившихся выпускали с другой стороны, чтобы потоки не пересекались. Дорожка от накопителя поднималась по склону и выходила прямо к опорному пункту милиции. В этом месте «влагопреобретатели» рассеивались по дворам.
     Чтобы отказаться от услуг «Огурца», мне хватило один раз бегло взглянуть со стороны на очередь, услышать исходящую из её недр и стелющуюся многоэтажным смогом по низине остервенелую ругань.

********* 10 **********
     Как-то в субботу, а для стройотрядов это рабочий день, случайно стал свидетелем одной мелкой кражи. Она была похожа на глухариную охоту.
     Мужик купил две бутылки «Столичной». Надеюсь, что две. Скорее всего, прямо на крыльце магазина хорошо отпил из одной, занюхал рукавом и неспешно побрёл в сторону дома. Захмелев, присел на лавочку возле крайнего подъезда покурить и подождать пока нега равномерно растечётся по всему организму. Бутылку, в которой оставалось чуть меньше половины, он держал в руке, а вторую поставил на землю и предусмотрительно зажал ботинками. Закуски, естественно, никакой! Видимо этот факт стал решающим – мужичка разморило. Засыпая он, стал валиться то вперёд, то набок. Падая просыпался, открывал глаза, стабилизировал тело по азимутальным привязкам, плотнее зажимал ступнями фуфырь и снова отключался.
     В это время я шёл мимо с консервной банкой соляры и двумя тяжёлыми от налипшего асфальта совковыми лопатами на плече к ближайшей канаве. Рабочий день подходил к концу. Моё внимание привлёк субъект в испачканных чем-то белым брюках, выглядывающий из-за угла девятиэтажки. В тот момент, когда мне стали видны оба персонажа, «охотник на глухаря», решив, что время пришло, подошёл к спящему. В результате одного быстрого, но аккуратного движения его руки, стоящая на асфальте и уже не зажимаемая ботинками бутылка, сменив хозяина, исчезла во внутреннем кармане спецовки перепачканного. После чего новый её обладатель огляделся и быстро удалился. Меня он заметил, нисколько не смутился, и даже, улыбнувшись, подмигнул.
     Я воспламенил пропитанную соляркой тряпку и стал отжигать лопаты. На эту процедуру ушло минут пять. Обстучав лопаты одну об другую, я направился обратно к строительному вагончику. Проходя мимо спящего выпивохи, уткнувшегося подбородком в грудь, заметил, что початую бутылку «Столичной» он, хоть неуверенно, но всё ещё держит в руке. А через семь секунд меня обогнал тот же воришка в испачканных побелкой штанах. В руках у него была ополовиненная бутылка. Я обернулся убедиться в правильности своей догадки. Мужик спал сидя. Его безмятежный сон больше не отягощали предметы, которые нужно было держать руками или ногами.
     «Граждане, храните деньги в сберегательной кассе!» – говорил некий Жорж Милославский, обнёсший «хату» стоматолога Андрея Семёновича Шпака. К этому же призывали незатейливые советские билборды.

********** 11 *********
     Кстати, об асфальте. В восемь утра мы всегда уже были на своём рабочем месте – на улице. На очередной улице, которую асфальтировали. Опоздать на работу было невозможно. Подъём, помывка, завтрак всегда одинаковый – одна семисотграммовая банка кабачковой икры на двоих и четверть буханки хлеба с чаем. Потом построение и развод по объектам. Куда ж ты денешься, как не на работу! Пойдёшь сон досматривать? А за каким ты бесом тогда приехал? На работе, словом, мы были всегда без опозданий. Даже минут на семь раньше приходили.
     Утро, как и завтрак, было всегда одинаковым. Аборигены дорожно-строительного управления заводили укладчик и каток. Студенты кипятили гудрон, который использовался для стыков и для связки с подстилкой, расставляли знаки «объезд», «дорожные работы» и пластиковые тумбы, убирали мусор на участке, предназначенному к покрытию. Первый асфальт приходил в начале десятого – пока сварит АБЗ, пока КрАЗы привезут. Был подмечен временной интервал между моментом, когда задымила труба на заводе, а её на объектах того сезона было видно почти отовсюду, и приходом первой машины с асфальтом. К концу рабочего дня тоже поглядывали на трубу – если сизый дым из неё идти переставал, это означало, что последняя машина будет не позднее, чем через пятнадцать минут. Ну, или через двадцать пять, зависело от удалённости объекта.
     Катком управлял «химик» Володька. Спокойный, немногословный дядька лет сорока пяти с характерными наколками на груди, предплечьях и фалангах. С вечера он проверял солярку и воду в баках катка, если мало – говорил мастеру, тот заказывал на утро цистерну и бензовоз.
     Однажды утром пришла водовозка, и стало понятно, что Володьки нет. Мы заправили водой его рыдван. Пришёл асфальт. Володьки нет. Нужно было что-то делать. Решил я сам сесть на каток. В общих чертах понимал, что там ничего сложного. Снял рычаг с нейтралки вперёд, нажал педаль газа – поехал вперёд. Рычаг назад, газ – поехал назад. Отпустил педаль – каток остановился. Коробки передач нет. Но дело осложнялось тем, что люфт руля был больше одного полного оборота! Короче, я укатывал коряво, наделал кучу заступов, огрехов и вдобавок сколол бордюр. Или поребрик, я в них путаюсь, поскольку не являюсь ни коренным москвичом, ни питерцем.
     Володька пришёл в пятнадцать минут десятого. Оказывается, он ждал открытия магазина «Галантерея и Парфюмерия». Пришёл помятый, но счастливый, в руках у него было два флакона с одеколоном «Сирень», один всосал сразу, второй оставил на обед. Я уступил ему аппарат, и он быстро исправил мои ошибки. Практически никто не заметил его отсутствия. А я заметил и оценил его профессионализм. Убитым катком, со стаканом одеколона за воротником, он виртуозно справлялся со своей задачей. Верно говорят – мастерство не пропьёшь!

*********** 12 ********
     «Не знаю как…» Зачёркнуто. «Очень сложно, почти невозможно…» Зачёркнуто. «Никак не удаётся сходить на почту, она всего в четырёх (вру) километрах, но начинает работать на час позже нас и закрывает на три часа раньше (не вру)». «Тебе здесь было бы трудно, но я бы отгонял от тебя комаров (вру, но думаю, что не вру)».
     Я скомкал тетрадный листок и принялся писать заново.
     «Здравствуй, Зинуля! Скучаю по тебе! Спасибо, хоть работой отвлекают. Я здесь научился укладывать асфальт. На завтрак у нас всегда кабачковая икра. Она скоро полезет из ушей! Зато здесь необыкновенно вкусный хлеб! И он всегда свежий – пекарня рядом со школой и очень аппетитно пахнет. Работаем с восьми до половины девятого вечера. После ужина строим детские площадки. Это такой аккордный наряд, чтобы побольше заработать. Сегодня уже две недели, как я приехал. Завтра обещают первый выходной. Пойду на почту. По воскресеньям она работает до часа. Багульник, высылаю. Говорят он вреден, когда цветёт, его для аптек собирают.
     Здесь вообще нет ночи! Солнце светит круглые сутки. Я фотографировал местные достопримечательности: реку Бороду, очередь в магазин «Огурец» и сопки, но они были очень далеко, получилось или нет – узнаю, когда плёнку проявлю.
     А ещё в Бородинске есть памятник вертолёту Ми-4 и комару!
     Комары здесь размером с муху и злые, как цепные псы! Я понял, что посредством комаров, сосущих кровь, здешняя земля мстит людям, которые сосут нефть – кровь планеты.
     Не скучай! Пиши, как тебе отдыхается. До нашей встречи осталось всего три раза по столько же. Привет родителям и тёте Наде».
     Адрес я написал, как договаривались – Анапа, Главпочтамт. До востребования. В половине двенадцатого бросил конверт в синий ящик у крыльца почтового отделения и вошёл. Передо мной было всего три человека. У окошка выяснилось, что для получения корреспонденции до востребования нужен паспорт, а я его забыл, растяпа! Рассмешил очередь. Пришлось возвращаться в отряд!
     От Зины пришло три письма. Распечатывал не по датам на штемпеле, а подряд, как лежали. Общее впечатление от прочтения сводилось к следующему. Я – сволочь, мог бы хоть ответить. Солнце ласковое, песок тёплый, но рядом не хватает меня. Завёл я себе местных красоток, прошли помидоры, завяла любовь. Как я осенью буду смотреть ей в глаза! Тётя Нина тоже приехала в Анапу, она смотрела наши фотографии. Ей особенно понравились те, где мы у фонтана на демонстрации пьём газировку и где мы на шашлыках. Сказала – хороший мальчик! Здесь так весело, но без тебя скучно.
     Фразу «Можешь мне больше не писать!» я прочёл в первом письме.

************ 13 *******
     Каждый линейный отряд руководился штабом. Штаб состоял из четырёх человек. У командира вместо факела на надкарманной нашивке была звезда. Определённый символ также отличал мастера и комиссара. Медработник, без которого формирование отряда не допускалось, носил нашивку со змеёй вьющейся вокруг бокала для мартини. Обычно отрядным медиком ставили студента мединститута, закончившего не менее четырёх курсов. Он должен разбираться в симптоматике некоторого стандартного перечня недугов, ориентироваться в основах фармакологии, уметь наложить повязку и не падать в обморок при виде крови.
     Нам попалась в медики чертовски обаятельная стеснительная девушка с ямочками на щёчках. У неё была забавная украинская фамилия. В Лену Наливайко ещё в поезде влюбилось сразу полотряда. А по приезде на место к ней в кабинет каждый вечер выстраивалась очередь. У одного мозоль, у другого ожог, у третьего порез, у четвёртого заноза. Кто-то простудил спину и надеялся на массаж. Не обращались, пожалуй, только с педикулёзом, диареей и половой дисфункцией.
     Сердечные хвори, причиной которых являлась сама Леночка, приходилось лечить не только ей самой, но и Вове Похмелкину, одному из бригадиров, который с первого дня заявил всем о собственных притязаниях, а особо непонятливым или трудноизлечимым выписывал пилюли у пожарного крыльца с торца школы, куда он вызывал конкурентов на процедуры.
     Однажды и мне пришлось попасть на приём к отрядному медику. Проблемный отрок Антоха, которого для прохождения курса трудотерапии навязала нам воспитательная структура, нёс мимо меня кипящий гудрон. Не справившись с весом ведра, он споткнулся и выплеснул солидную долю его содержимого мне в верхонку. От неожиданности я рефлекторно поднял руку. Смола из рукавицы вытекла в рукав и обожгла мне тонкие кожные покровы предплечья и грудной клетки с правого бока. Случилась эта неприятность за десять минут до похода на ужин. Первую помощь на месте мне оказал водитель Рафик. У него в кабине «ЗИЛа» лежала банка с солидолом. Мне намазали повреждённые участки и я, накинув сверху рабочую куртку, пошёл в школу. После ужина в этот день я уже на работу не пошёл.
     Медицина пришла в полном составе в начале девятого. Лену сопровождал медбрат-волонтёр Вова, который осмотрел мои травмы и выписал устный пропуск в поликлинику. Леночка озадаченно обследовала мои волдыри, аккуратно удалила салфетками солидол и велела помыться холодной водой с мылом. Затем я был обмазан каким-то раствором с явно выраженным мятным запахом и охлаждающим эффектом. На наиболее пострадавшие участки был наложен бактерицидный пластырь, а предплечье полностью перебинтовали. Все эти манипуляции производились под пристальным ревнивым взглядом Володьки Похмелкина. Лена явно принимала его ухаживания. Зарождалась новая ячейка общества. И я был тому свидетелем. Позже, ближе к Новому году, я узнал, что они поженились. Наливайко, стала Похмелкиной! Согласитесь, есть в этом определённая логика.

************* 14 ******
     Лёгкие летние павильоны, собранные из продуваемых ветром рамных элементов, обтянутых металлической «дранкой» или рабицей, назывались овощными сетками. Отдел Рабочего Снабжения НГДУ – нефтегазодобывающего управления, в сезон продавал из овощных сеток фрукты и овощи. Они были раза в четыре или пять дешевле, чем на рынке, поэтому сетки быстро обрастали очередью, если появлялось что-то поинтереснее подгнившей картошки или проросшего лука.
     Однажды, я, как завороженный, забыв куда шёл, наблюдал за двумя женщинами, покупающими арбузы. Они брали не сколько могли съесть или унести, а на все имеющиеся наличные.
     Продавец – крепкая тётка с массивным золотым перстнем на указательном пальце в некогда белом халате и синем переднике ставила по два арбуза на весы, называла вес и откладывала его костяшками на счётах. Женщины относили их в постепенно растущую кучу прямо на тротуаре метрах в четырёх. Я проходил мимо в тот момент, когда одна из них сказала: «Посчитай-ка, Верунчик, как бы за деньгами бежать пришлось». Верунчик пощёлкала костяшками и назвала какую-то внушительную по тем временам цифру. Я ещё подумал, что за такую сумму можно было свободно купить два дорожных велосипеда и ещё на бутылку обмыть их хватит. «Хватит!» – сказала женщина и расплатилась с походом. – «Оставь, Верочка, себе на шоколадку», – сказала она, когда обладательница перстня приняла рубли и стала отсчитывать сдачу.
     После этого щедрая покупательница закинула сумку через плечо за спину, подхватила с весов два последних арбуза и пошла по улице. «Стереги!» – велела она своей подруге, проходя мимо кучи арбузов. Было что-то основательное в её упитанной фигуре с множеством складок повторяемых тканью обтягивающей блузки, в неторопливой развалистой походке. Вторая женщина, внешне мало отличающаяся от первой, встала так, чтобы горка полосатых ягод была в поле её зрения, достала из своей сумки сигареты, закурила и стала безмятежно поглядывать на спину удаляющейся компаньонке. Дойдя до перекрёстка, первая дама положила свои арбузы прямо на тротуар, отвернулась от них и порожняком пошла обратно. Вторая в ту же секунду взяла из кучи свои два арбуза и пошла ей навстречу. Таким образом они перенесли всё арбузы, не переставая наблюдать за уменьшающейся у сетки и растущей у перекрёстка кучами. Потом этот маневр был повторён – носили от перекрёстка до въезда во двор. И далее – до самого места назначения. Интересно, какие бы действия предприняли эти челночные покупательницы арбузов, если на их глазах некий беспринципный грабитель покусился бы на одну из куч? Бросили бы всё и побежали бы за ним?
     Наблюдая за первым и началом второго этапа этого действа, выпил два стакана томатного сока у Жанны, которую на сезон перевели в киоск «СОКИ-ВОДЫ». Я пригласил её к нам в школу на танцы сегодня вечером и попрощался.
– А Ольгу брать с собой? – высунувшись в окошко, спросила Жанна вдогонку.
– Обязательно! Но главное, ты сама прийти не забудь!
– Не забуду, – улыбнулась мне «сочная» Жанна.

************** 15 *****
     Жанна и Ольга – продавцы. Совсем молоденькие. Каждая по-своему хороша. Ольге – восемнадцать.  Жанне в сентябре будет двадцать. Обе родом из Украины. Они работают в разные смены в ближайшем к нашему отряду продуктовом магазине, занимающем квартиру на первом этаже панельной девятиэтажки. Каждые три дня я захожу к ним за ящиком макаронов. И почти каждый вечер мы встречаемся у Ольги. У Жанны дома родители, младший брат, попугай, собака и телевизор – всё шумит, пыхтит, лает и задаёт вопросы. А Ольга живёт у тётки, которая сейчас в отпуске на материке. Однажды Жанна продала мне упаковку дефицитных консервов говяжьей тушёнки, и в отряде случился внеплановый праздник живота. Ещё и на отвальную заначили.
      Родилась Жанна на берегу Азовского моря, в Жданове, так в те времена назывался Мариуполь. Но последние пять лет живёт в Бородинске с родителями, приехавшими на заработки. Школу уже здесь закончила. Потом училась на повара, если я не путаю. Когда она всё это рассказывала, мы с ней танцевали под медленную композицию на дискотеке, которую каждую субботу организовывает наш отряд в холле школы. Громко играла музыка, заливался саксофон. Упругая грудь, тёмные густые длинные волосы, тёплый запах надушенного тела, мелкие серёжки с красным камушком.
– Ты в школе астрономию изучала?
– Астрономию? Да, все учили в десятом. А почему ты спрашиваешь?
– Просто ты выглядишь как настоящая звезда.
– Правда? Ну, спасибо!
– Пойдём-ка на улицу, поглядим на звёзды!
– Ну, пойдём.
     Жанна грамотно пользуется духами, запах их не назойлив, не создаёт агрессивную ауру в радиусе пяти метров по ветру и одного с подветренной стороны, как у некоторых. А вот с макияжем, на мой взгляд, перебор. У неё от природы очень выразительные глаза и подчёркивать то, что уже выделено жирным шрифтом смысла нет. Но это моё мнение.
– А как получилось, что ты работаешь в магазине?
– Хотела ехать в Москву, поступать в институт. Родители не отпустили, побоялись за свою доню. Мама работает в торговле, устроила. А что? Мне нравится. Много разных людей вижу. Иногда интересные заходят.
– Например, я?
– Например, ты! - слегка отстранившись, продемонстрировала ямочки на щеках Жанна.
     Мы вернулись к школьному крыльцу. Там стояла Ольга. Ей, активно жестикулируя, что-то рассказывал Андрей. Ольга посмотрела из-за него на нас с Жанной и слегка дёрнула за рукав своего собеседника. Андрей повернулся к нам и помахал рукой – идите, мол, к нам.
     Ольга из Умани, а точнее из деревни в двадцати километрах от Умани – Терновка или Ольшанка, не запомнил. Перспектив там не было. Самое большее, чего можно было достичь – это устроиться дояркой на ферму к противному прилипчивому Левонтию Мыколаевичу, выйти замуж за тракториста, родить троих детей, завести корову и свиней. Каждое лето закручивать абрикосовые компоты и солить помидорки с огирками, которыми зимой муж «будэ закуштовать горилку або самогонку».
     Оля с недавних пор живёт на восьмом этаже у своей родной тётки, как я уже говорил. Она пока не в полной мере освоила русский, иногда в её речи проскакивают забавные украинские слова. Я служил перед институтом в Фастове, это тоже Украина, поэтому мне всё понятно по контексту, но иногда я улыбаюсь и переспрашиваю:
– Качка пид цыбулею?
– Ну, это… утка в луке, найсмачнийше татове блюдо.
– Понимаю! И тебя и отца твоего отлично понимаю.
     Узнав о Фастове, Оля в общении со мной вообще не утруждалась переводом, говорила на ридной мове.
     В хорошую погоду мы поднимаемся на крышу. Оттуда вдалеке видны Уральские горы и, когда дует ветерок, там совсем нет комаров. А ещё «Плиска» там вкуснее. И я знаю почему!
     В отряд я возвращаюсь уже за полночь. Бывало, что сильно за полночь. Солнце летом светит круглосуточно и определить по нему время суток без привычки сложно.

*************** 16 ****
     АБЗ – асфальтобетонный завод – сердце всего Дорожно-Строительного Управления, на усиление которого был направлен наш стройотряд. Находится он в четырёх километрах от школы, в самом конце промзоны Бородинска. Дальше улица Промышленная переходит в дорогу на буровые. Общественный транспорт туда не ходит, водители на поднятую руку не реагируют, а пешком добираться в сапогах и тяжело и долго.
     На АБЗ в вагончике у ворот работает учётчицей Инна – комиссар нашего отряда и по совместительству, жена командира. В ее функции входит заполнение одного пункта в путёвках водителей, фиксация времени их отъезда на объект и возвращения обратно.
     Инна очень красивая! Ей сигналят и КрАЗы, и Татры, и легковушки. На рабочем месте у неё всегда шоколадки. Её роскошные волосы цвета тройного гидроперита после перманента сложились в пышную шевелюру. Заплетать их в косу или даже собрать в хвостики также бесполезно, как пытаться загнать обратно в баллон монтажную пену.
     В форменной строевке с нашивками, как остальные, Инна не ходит, предпочитая блузку ядовито-зелёного или жёлтого цвета и обтягивающие джинсы. На работу её возит на УАЗике прораб. Командир посылает каждый день вместе с женой двух бойцов. Заниматься им на заводе, когда он функционирует, особенно нечем, но зато прораб при посторонних не перепутает рычаг коробки передач с коленкой Инны.
     Бойцы слоняются по территории весь день или спят на покрытом красным плюшем столе президиума в актовом зале. Иногда им поручают что-то зачистить лопатами или где-то подмести.
     Обратно добираться приходится своим ходом, поскольку прораб после утренней планёрки едет на объект и на базу уже не возвращается. Делается это обычно так. Бойцы мимикрируют на местности и стараются не отсвечивать, а если спрятаться негде, то создают максимально индифферентный вид, типа – мы тут всегда живём и вообще, намерены сегодня заночевать под этим синим дорожным знаком «Карма – 9 км». Инесса-принцесса помещает свою барбиобразную фигурку на обочине и неспешно движется в сторону города. Подняв руку над головой, она начинает крутить ладошкой и покачивать попой, как индийская киноактриса Лата Мынгешку в танце «Признание в любви» из фильма «Рамазита и Гиташиама». При этом она продолжает идти не оборачиваясь. Первый же грузовик, оказавшийся в этот момент на дороге, резко притормаживает и принимает вправо. Поднимая пыль с обочины, он останавливается. Шофёр открывает дверь со стороны экспедиторского места и высовывается в проём, демонстрируя свою павианскую, зачастую фиксатую, улыбку. Инна, не выходя из образа, абсолютно случайно замечает, что рядом с ней, дыша дизельным перегаром, нарисовался трёхосный полноприводный двенадцатитонный монстр, и грациозно подходит к его погонщику, изображая на лице удивление. Происходит короткий диалог, в результате которого улыбка исчезает с лица водителя. Инна машет нам, мы покидаем укрытие, материализуемся из облака пыли, садимся в кабину, и Инна захлопывает дверь снаружи.
– Эта красотка вам кем доводится? – переключаясь на вторую передачу, обычно спрашивает кинутый водила.
– Это нашего папы жена.
– Какого папы?
– Командира нашего.
– Командира отряда?
– Нет, всей дивизии.
– Понятно. Весёлые вы, ребята!
– Ага. И находчивые.
     Мы, хоть и едем, а не пешком плетёмся, но осадок остаётся – нам бы этот тип ни за что не остановил – сто раз проверено.
     Крайне редко, но случается, что водила, даже под гипнозом женского обаяния не берёт нас и, закрыв дверь, оставляет всю компанию в липком облаке пыле-дымовой несправедливости. Тогда Инна поворачивается в нашу сторону со сложенными в бантик губками и красиво показывает своими тонкими руками обратную «чайку»: какой плохой дядя, обидел девочку!
     Сама Инна добирается до центра, как можно предположить, тем же способом на следующем грузовике. Правда пару раз случалось, что в отряде она появлялась после нас с полуторачасовым зазором. Но это уже совсем другая история и мы к ней никакого отношения не имеем, наше дело – пришёл с работы, доложился начальству, поужинал и в люлю – завтра будет новый бой и мы должны быть к нему готовы!
     Но некоторым из нас после ужина ещё нужно сбегать в магазин за макаронами, отнести их на кухню Анютке и быстрее добраться до восьмого этажа.

**************** 17 ***
     Однажды мы почти на две недели зависли на загородном объекте – нужно было покрыть асфальтом недоделанный с прошлого года участок дороги с Кармы на Полву. Вот где была скукотища! За лимонадом и мороженым сбегать некуда. Народ, по причине своего отсутствия, покупкой арбузов или воровством водки не развлекал. Самое большое впечатление – это если дождь пошёл или ворона пролетела.
     Целый день в промежутках между асфальтовозами смотрим на дымящую трубу завода и травим анекдоты. Василь Иваныч вертится, Штирлиц закрывает дуло форточками, мужики из командировок спешат на примерку рогов.
     Вокруг сплошные болота. Лес на трясине туберкулёзный – ели вырастают хилые, высотой метров в пять, плюс-минус, и всего с двумя-тремя жидкими лапами, протянутыми к югу – дай, мол, тёплышка, милое Солнышко! А если какая ёлка и решит подрасти до десяти метров, то ураган её валит стволом на поросшие лишайником кочки. Повсюду видны вееры корневищ таких выскочек-неудачников.
     Асфальт возят неуклюжие отечественные КрАЗы и берущие на три тонны больше, но при этом юркие на разворотах относительно компактные чехословацкие «Татры». Бывало, приходила «Татра», а следом КрАЗ. Водитель «Татры» уступал свою очередь. Потому как знал, что может придётся вытаскивать коллегу из кювета, а делать это для лучшего сцепления с дорогой логичнее с грузом.
     Последние три дня дорога, сделав дугу влево, поднялась на сухой пригорок. Выяснилось, что в небольшом лесу справа имеются грибы – волнушки или горькушки. Местные говорили, что их можно употреблять в пищу. Я собрал килограмма три и вечером отнёс Ольге по пути в отряд. Она была рада и мне и грибочкам:
– Ой, яки добри! Смаженю з кортоплею зараз зроблю.
– И с цибулей!
– И з цибулею! – И побежала на кухню.
– Стой, это ещё не всё!
– Що ще? (Что ещё?)
– А поцеловать?
– Ой, та йды вже, потим!
– Оля!
– Чого?
– Дверь-то закрой!
– Та нехай вже ей, притулы та йды швыдче. Пивгодыны тоби выстачить?
– Кого выточить?
– Та не придурюйся! За полчаса успеешь?
– Надеюсь.
     Я спешил. Душ, мыло душистое, полотенце пушистое, зубной гребешок. На ужин не иду. Неторопливый лифт с вольяжным попутчиком до четвёртого поднимается очень медленно. Пешком по лестнице давно бы уже добежал! И вот я на месте. Дёргаю дверь. Не идёт. Закрылась всё-таки! Нажал на кнопку звонка. Дверь открыла загорелая женщина лет тридцати пяти.
– Тот самый Саша? – без особого гостеприимства спросила она.
– Тот. А вы Олина тётя? – рефлекторно скомкал я улыбку.
– Некоторым образом. Ольга, иди встречай своего гостя.
     На ногах у хозяйки были тапки, в которых я обычно ходил по этой квартире. Вкусно пахло грибами и жареной картошкой.
– Проходь. – сухо встретила меня племянница хозяйки. Тапочки в этот раз мне предложены не были.
     Не знаю, что за разговор произошёл в моё отсутствие, но было понятно, что Анжела, так звали тётку, отсоветовала Ольге моё общество. Когда они успели? Мне были заданы обще-пристрелочные вопросы: в каком я институте, на каком курсе, где собираюсь работать после учёбы, откуда родом, один ли сын своих родителей и прочее в таком духе. Ольга вопросов не задавала. Создалось впечатление, что мне инкриминируют уголовное преступление и по результатам допроса заставят подписать акт. От резкого изменения в отношениях пропал аппетит – с трудом одолел свою порцию, запил её пахучим переслащенным чаем и, сославшись на усталость, направился к выходу. Ольга стояла молча в коридоре, пока я зашнуровывал кроссовки.
– Что произошло, ты мне можешь сказать?
– Жанну спытай.
– Ничего не понимаю. Жанна тут причём?
– Ни причому.
– Я чем-то обидел?
– Ни.
– Тогда что?
– До побачення! – Ольга закрыла за мной дверь.
– Пока! – понимая, что логичнее было сказать «Прощай!», ответил я пустому подъезду.
     Не, ребята, я так не провинился, как наказали! Ладно, будем жить, с выводами повременим. Правда выплывет! А сегодня хоть высплюсь!
     Но выспаться не удалось. Как-то очень сильно, ярче обычного светило всю ночь солнце. Мысли всякие в голове крутились, шурша шариками.
     На следующий день я, как варёный пельмень, или как жареный гриб плавал в киселеобразном гудронном кумаре. Асфальт был тяжелее обычного или лопата попалась свинцовая. Справить малую нужду зашёл в лес. Там было много горькушек. Ядрёных! Смачных! Очень много! Собирать не стал.
     В третьем часу дня у синего дорожного указателя «Полва» мы состыковали свежий асфальт с прошлогодним и с последними КрАЗами добрались до Бородинска.
     После ужина я никуда не пошёл, решил выспаться.

***************** 18 **
     Утром все почувствовали запах гари. Были слышны характерные хлопки шифера. Горело двухэтажное строение через улицу. Многие из нас вместо завтрака устремились на пожар. Ведь могли погибнуть люди!
     Эти двухподъездные деревянные дома горели каждый год. Мы проводили ритуальный обряд посвящения новичков, для которого понадобился дикий антураж с множеством луж, канав, заборов и строительных конструкций. Часть маршрута, который перворазникам положено было пройти с завязанными глазами, был проложен по пепелищу. Сажа, которую размазывали по лицу испытуемые, добавляла смеха!
     Те, кто приехал в Бородинск не первый раз, заметили определённую закономерность. Точнее сказать – цикличность. Ежегодно два-три фундамента прошлогодних пожаров очищали от обгоревших головешек, два-три позапрошлогодних уже надстраивали, их было видно по свежему цвету брёвен, по торчащей из щелей пакли. И ещё пара домов, сгоревших совсем недавно, не успевших зарасти осокой и люпином ждали своей очереди.
     Проживали в них, как правило, «химики» с жёнами. Специфическая публика. Браки они заключали исключительно по расчёту. Ведь отдельное жильё полагалось только семейным, а одинокие жили в карминских бараках с одной кухней и двумя вонючими сортирами на два или даже три десятка комнат. И в каждой комнате – по две, три, а то и четыре искалеченные судьбы с деформированной психикой в изрядно потрёпанном организме.
     Горели чаще всего зимой, в морозы. Кто-то не справился с печкой, кто-то пьяным уснул с непогашенной сигаретой, у кого-то не выдержала дикой мощности самодельного отопительного козла проводка. Про-Водка! Чаще всего именно она и была первопричиной этих пожаров.
     В нашем случае пожар произошёл летом. Горел не жилой корпус, а районный суд с прокуратурой. Люди, слава богу, не пострадали, животные, надеюсь, тоже. Сгорела семилетняя ель и телеграфный столб с фонарём.
     Пока не занялось западное крыло, мы вытаскивали охапками папки уголовных дел и складывали их где придётся. Бегающий вокруг своего рабочего места убитый горем и перепачканный ночной сторож очень беспокоился о сейфе. В нём хранилась чрезвычайно важная информация, потерять её было никак нельзя. Сейф удалось вытащить тросом при помощи подвернувшегося МАЗа, водитель которого, прежде спокойно стоявший поодаль, после четырёхсекундной беседы со сторожем бросил окурок и, придерживая рукой кепку, рванул к своему грузовику. Лихо подогнав его под пылающее уже к тому времени на втором этаже окно, со скоростью мультяшного персонажа он смотал буксировочный трос с крюков на бампере. Рахмат Колоев залез в окно на первом, геройски накинул этот трос на ножки, на штурвал сейфа и весьма вовремя выпрыгнул – горящая крыша завалилась этажом выше спустя пару секунд.
     Сторож был очень доволен, обещал отблагодарить. «Ребята, должен буду! Каждому с меня по Алёнке в платочке!» На Алёнку клюнул Рахмат, и выяснилось, что речь шла о шоколадках.
     Вечером того дня после работы кто-то приволок в школу пачку уголовных дел. Читали взахлёб! Некоторые пробовали смеяться, но позже только сглатывали подступавшие к горлу комки. Для молодых парней восемнадцати-двадцати лет с непотрёпанной психикой подробные описания преступлений стали откровением. Сегодня это называют «жестью». Поражала изощрённая жестокость и абсурдность убийств, которые совершали все эти татуированные куполами и пахнущие одеколоном «володьки». Не стану здесь приводить показания подозреваемых и свидетелей, дабы не перенасытить и без того невесёлый текст.
     На этом пожаре я сжёг свою бороду с левой стороны. Долго потом вонял сам себе палёной курицей! Пришлось для симметрии выстригать правую. Получилось скверно. Зеркало по утрам стало портить настроение. Жанна ничего не сказала.

****************** 19 *
     На четвёртый день после судного пожара мы ждали подачу специально для нас сформированного состава. Вокзал утонул в море стройотрядовских курток! В глазах рябило от разнообразия нашивок и кустарных трафаретов на спинах. Линейные отряды собирались к эшелону из всех мест дислокации, включая буровые и карьеры в радиусе сотен километров. Молодой и задорной крови было так много, что на всех не хватало голодных комаров! А попавшие на этот пир счастливчики шарахались под воздействием акустического прессинга от одного «стола» к другому, не успевая напиться за один приём. Сразу в пяти местах одновременно играла гитара. «Вот, новый поворот…» – дружно подпевали счастливые студенты. Бой за благоустройство Севера не прошёл без потерь: мне попались на глаза два гипса на руках и один на ноге. Да и сам я обварился битумом так, что предплечье заживало до октября. Думал, останутся шрамы ужасные, но обошлось.
     Обратно ехали шумно, весело, задорно. Детей и старушек в вагонах не было, поэтому моральные ограничения по децибелам и режиму не предъявлялись. Попадающиеся на пути следования постройки и сооружения эхом возвращали в открытые окна несмолкаемые ни на минуту песни.
     Наш отряд был сформирован на базе технического вуза, в основном из парней. В соседнем вагоне ехали будущие «педагогини». Этим летом они работали на внутренней отделке районной больницы и новой средней школы. Естественным образом оба вагона перемешались. Наши парни, от которых не отставал и автор этих строк, стали ходить с гитарами на чаёк к училкам. Те, в свою очередь, стали захаживать к нам. Среди прочих я выделил одну рыжеволосую хохотушку. Где же я мог видеть её раньше? Из под строевки выглядывало весёлое ситцевое платье в голубых васильках. Вот именно платье мне показалось особенно знакомым! Имя не уточнял, но вроде бы подружки Наташей звали. Или Таней, я эти имена с детства путаю.
     Водка, какую удалось урвать на севере, быстро закончилась. У проводников ценник на пол-литровку был соизмерим с оплатой недели работы среднего стройотрядовца. Но и на таких условиях сделки совершались!
     Не хотелось бы приводить точную топонимическую привязку имевшего место на пути казуса. Сразу по двум причинам – чтобы не ошибиться и чтобы не обидеть. Короче так. В одном известном областном городе по пути следования ближе к полудню от эшелона отстало четверо студентов, внедрившихся в инфраструктуру города в поисках спиртного и не рассчитавших время на обратный путь. Отставших вычислили и на следующей крупной узловой станции на всякий случай оставили начальнику их билеты. Оказывается, мы ехали по билетам! В те годы для покупки проездного документа паспорт не требовался, поэтому я и не знал этой кухни.
     Ближе к вечеру, часам к шести, поезд остановился на большой узловой станции в крупном районном центре. Путь был третьим или пятым и самого вокзала видно не было. По другую сторону стояли товарняки. Все четверо пропавших при поисках выпивки через три минуты после остановки под громкие возгласы и аплодисменты вошли в вагон. Водка, которую они привезли на такси из соседней губернии, была выпита раньше, чем отправился поезд!
     Выяснилось, что они просадили на такси весь заработок одного бойца, а точнее – каждый потерял по четверти своего заработка, что для нашего вуза было соизмеримо со стипендией за семестр. Купи они четыре билета на самолёт из того города, где отстали, до конечного пункта следования эшелона – это обошлось бы им раза в четыре дешевле и оказались бы они на месте на сутки раньше нас. Но их же ждут в вагоне, их же послали за водкой!
     Если пренебречь в расчётах, как незначительную сумму, стоимость самой водки, то получается, что впечатления от её поиска и добычи, а также опыт постигнутых на этом пути неудач, на два-три порядка превосходят по силе воздействия тот недолговременный химико-биологический эффект, который производит сама водка на центральную нервную систему напрямую, при её пероральном применении.
     На вокзале по приезде я снова заметил это сочетание васильков с огненными волосами! Выходы из наших, подружившихся за дорогу, вагонов были рядом, поскольку в составе сцеплены были рабочими тамбурами навстречу. Мне навязали тащить какие-то коробки. В суете перронной толчеи озираться по сторонам особо некогда. Но пару раз мне показалось, что рыжая посмотрела именно на меня. Значения я этому не придал, поскольку не находил поводов для её внимания. «Показалось» – решил я. А впрочем… Ну, конечно же! Её могла забавлять моя пострадавшая на пожаре собственноручно коряво покоцанная борода. Доберусь до общаги – сразу сбрею!
     Позже я вспомнил, где видел эту рыжую раньше – на бородинской почте, когда ходил за Зинкиными упрёками с веткой багульника в конверте. Она стояла в очереди через одного за мной и хмыкнула, когда меня завернули по причине отсутствия паспорта.

******************* 20
     На следующий год я снова был в стройотряде. И опять в Бородинске. Туда и обратно ехал эшелоном. Без пересадок и приключений. Ехал тихо, песни слушал, но сам не орал, читал Стругацких, когда позволяла обстановка.
     Бороду отращивать не стал. Решил в этот раз не пижониться.
     Был сильно удивлён, встретив в эшелоне в форме рядового бойца стройотряда Инну. Видимо была разжалована за неполиткорректность. Кто бы мог предположить, что такое хрупкое создание способно добровольно и осмысленно, второй раз отдаться комарам на растерзание! Причёска всё та же. Тот же милый голосок, и это «ц» перед «с»: «цстуденческое брацство цсеверных процсторов». К Инне был привязан невысокий скуластый малообщительный, но улыбчивый очкарик. Во всех смыслах заурядный. Улыбка всякий раз оголяла некрасивые зубы его гипертрофированной нижней челюсти. И она к нему льнула, даже в сторону туалета взявшись за руки ходили. Удивила, короче, по полной!
     В Бородинске прямо на вокзале наткнулся на Рафика. Его подрядили на перевозку студентов и посадили за руль ПАЗика. Рафик на ПАЗике – это забавляло его самого: «Надо поискать, – говорил он, – где-то ещё должен быть Пазик на РАФике. От него я узнал, что Володька на ноябрьские праздники «откинулся». Я тогда ещё феню не понимал, подумал, что умер Володька.
     В гастрономе мне попалось знакомое лицо – дядька покупал девчушке, предположительно внучке, мороженое. Я узнал в нём сторожа сгоревшего суда, когда он сказал: «Ну, пойдём, Алёнку тебе купим в платочке». Вспомнилось, как в прошлом году, при спасении тяжеленного сейфа мы его уронили на бок, чтобы было удобнее тащить. Упав, сейф издал приглушённый звук бьющегося стекла, а из его недр вытекла прозрачная жидкость, образовав внушительную лужу с характерным запахом операционной или перевязочной. После падения сейф стал немного легче, мы его подняли на стол и верёвкой через окно вытащили из затянувшегося к тому моменту густым дымом помещения. Рама при этом пострадала, стёкла посыпались вниз на падающий сейф. Момент приземления был обозначен сиреной подъезжающего пожарного расчета и таким звоном, будто мы разбили не маломерное окно, а витрину магазина «Мелодия» на Новом Арбате. В тот же миг синим пламенем вспыхнул пол в комнате, где жил этот сейф...
     Видел пепелище суда. Западная сторона полностью не сгорела. В одном из трёх окон первого этажа с уцелевшими стёклами на подоконнике стоял копченый дырокол. Ближайший дом, на скамейку у подъезда которого мы складывали папки с уголовными делами, тоже сгорел! А он был вполне обитаем, как мне помнится.
     К этому заезду в стране уже вовсю бушевал горбачёвский сухой закон. В зонах, где произрастал виноград, целыми плантациями вырубались, как зловредные чертополохи или борщевик, технические сорта – Алиготе, Совиньон, Пино, Мерло, Изабелла. Безалкогольные свадьбы стали пропагандироваться как норма жизни. Общество, не готовое к ношению нимбов и белых одежд в пол, быстро нашло выход – водку гости пили из чайников! Для пущей убедительности в особо тяжёлых ситуациях добавляли заварку, она не влияла на потребительские качества напитка.
     Из пяти алкогольных магазинов Бородинского куста оставили только «Огурец», который за неимоверно длинную очередь перекрестили в «мавзолей». Остальные перепрофилировали под гражданскую продукцию. Тот, в котором пойлом отоваривались биржевые брокеры, решили переоборудовать в магазин детских игрушек «Малышок». Плакат на его фронтоне содержал призывный текст и два дорожных знака. На предупреждающем был изображён Буратино, ковыряющий в носу золотым ключиком, а на запрещающем – перечёркнутый наискосок силуэт бутылки.
     Жанну не застал – уехала поступать в Москву. Это я знал заранее, поскольку мы вели вялую переписку – поздравляли друг друга с Новым Годом и гендерными праздниками.
     Кстати, наткнулся на Анжелу! Она меня узнала и окликнула, хоть я и ходил теперь с босым лицом. Анжела в этот раз была улыбчива и общительна, извинялась за что-то, называла себя дурой. Даже в гости звала. Сказал, что приду, если грибов найду. Я не всё понял, но, кажется, год назад её разыграла или неудачно пошутила Жанна. Бог им всем судья, будь они трижды счастливы! Мне было уже не интересно. Тем более, что к тому моменту у меня появилось новое серьёзное увлечение. Ольга, как мне сообщили, вернулась в свою Ольховатку или Вязноватку. Значит, всё-таки отважилась рожать троих трактористов на родине. Не думаю, что это решение связано с трудностью преодоления языкового барьера. Просто ей не повезло! Ведь нужно признаться, что Борода – не лучшее место, по которому можно судить о России. Если б Анжела уехала в Москву или в Питер и племянницу приютила там, трактористу пришлось бы искать другие варианты.

                СПб. 27. 02. – 15. 04. 2019.
(рассказ закончен и опубликован на Прозе.ру в день, когда сгорел собор Парижской Богоматери).

Если зацепило, предлагаю прочесть продолжение – рассказ "Спасибо, Рустам!" Он вдвое короче этого:
http://www.proza.ru/2019/02/24/674