Гиста и эрогенные зоны

Кафедра гистологии и её начальник С.И. Щелкунов.
   
Несколько слов о кафедре гистологии ВМА. Заведующим её в наше время был Серафим Иванович Щелкунов, доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент АМН СССР. Почему я запомнил его? Потому что - не запомнить его было невозможно. Просто на кафедре женский коллектив Щелкунова боготворил и постоянно можно было слышать: «Серафим Иванович сказал …», «Серафим Иванович считает, что …». Как тут было не запомнить и фамилию, и имя, и отчество.
   
Ещё одним богом, которому поклонялись гистологи кафедры был бывший её начальник генерал-майор медицинской службы, профессор, академик АН и АМН СССР А.А. Заварзин. В одной из наших компаний как-то возникла импровизация на тему кафедры гистологии в виде мини спектакля, в котором основная сцена начиналась коллективной кафедральной молитвой (полный текст подзабылся): «Заварзи помолимся!» и заканчивалась рефреном: Заварзи помилуй!».
   
Когда мы начали изучать гистологию Серафим Иванович возглавлял кафедру уже 16 лет и многие его сотрудники являлись старожилами, в прямом и переносном смысле. Некоторые из них, устав от преподавательской рутины, пытаясь как-то разнообразить её, и во время отработок подменивали препараты (предметные стекла) с клетками одних тканей выдавая их за другие. Мы не догадывались, что это была распространённая кафедральная шутка.
   
Киса рассказывал. В этот вечер отработку принимала дежурный преподаватель довольно пожилая женщина, фамилию Киса называл, но я её позабыл, но суть не в этом. Она взяла с планшета препарат и протянул его нашему однокурснику Сане Вавилову со словами:
– Покажите мне на препарате клетки слизистой влагалища.
   
Наш однокурсник со знанием дела вставил предметное стекло в микроскоп и склонился над ним. По всему было видно, что клетки этого органа он знал, и рассматривал их неоднократно, и не без интереса, в процессе подготовки к занятиям. Затем, со слов Кисы, он приподнял голову от окуляра и пристально посмотрел на сидящую рядом «старушку», именно так нам её представил Киса.
   
Далее Саня снова прильнул к микроскопу, а затем всё повторилось с отвлечением от рассматриваемого препарата и «пристальным взглядом» в сторону доцента. Со слов Кисы, она в это время что-то объясняла другому «отработчику». «Бла, бла, бла», – втолковывала она ему.

Наш однокашник Вавилов явно что-то хотел сказать «старушке», но не решался и, возвратившись к микроскопу растерянно стал покручивать его винты, видимо, пытаясь навести резкость и не веря своим глазам.
   
И когда доцент повернулась к нему и с ехидцей спросила:
– У вас что-то не получается? 
Наш однокурсник, резким движением отодвинув от себя микроскоп, сказал возмущённо:
– Что вы мне тонкую кишку подсунули?!
   
Рассказывая далее Киса буквально перевоплотился в «старушку-доцента», сложил ладошки на уровне груди как бы для рукоплескания и тоненьким девичьем голосом с пародировал.
– Ах, какая я проказница, как я люблю обманывать слушателей.
   
Из лекций профессора кафедры гистологии всем запомнилось, как он, читая её, записывал сказанное на бобинный магнитофон, а сотрудники с благоговением повторяли: «Серафим Иванович надиктовывает свою новую монографию».

Когда же он объяснял полипотентность клетки, он проводил по доске линию мелом, повторяя через определённые промежутки одни и те же слова: «Клетка развивается, развивается, раз, митоз, клетка развивается, развивается…». «Раз – митоз», – повторяла за ним аудитория.   
   
Все, кто сдал экзамен Серафиму Ивановичу Щелкунову, выучивали наизусть сложное и многословное определение клетки из его лекции. Почему-то считалось, что одно это уже обеспечивало получение положительной оценки, поэтому при ответе на экзамене использовался такой шаблонный приём, например, экзаменуемый, рассказывая о каких-либо тканях организма, говорил: «ну, ткани, разумеется, состоят из клеток, а клетка это – далее следовало, как стихотворение, щелкуновское определение клетки. 
   
У меня с гистологией были проблемы из-за отработок, – не удалось рассчитаться с зачётом вместе со всеми, и я его сдал только с третьего раза. У меня есть тому доказательство – записка начальника курса, в которой Юрий Петрович разрешал сдавать зачёт слушателям Десимону и Михайлову, вдумайтесь только, в третий раз! Михайлову, так и не удалось преодолеть «гисто-анатомический рубеж 1974 года», и он был отчислен. Но ведь и меня, ожидала та же участь.

***

Заговор ефрейторов и эрогенные зоны.
   
На кафедре гистологии самой колоритной женщиной была доцент Х-лова. Высокая, статная, с прямыми чертами лица, прокуренным голосом, несколько мужеподобной энергичной походкой и жестикуляцией, что её, впрочем, в глазах некоторых, совершенно не портило. 
   
Не буду скрывать, некоторые на курсе усматривали в её облике даже определенный шарм. Во всяком случае ефрейтора нашего взвода, в том числе и я, не сговариваясь негласно приняли её в своё братство, и называли за глаза – «ефрейтор Х-лова».
   
Заполнился один случай. В этот день темой нашего практического занятия была «Молочной железа». Мы разобрали препараты по теме и стали рассматривать клетки железы в микроскопы. Дверь открылась, и вошла Юлиана Константиновна, я бы даже сказал, стремительно ворвалась, так, по крайней мере, мне показалось.

После её снисходительного: «Садитесь», подошла к окну, открыла форточку, задумчиво достала папиросу, это был «Беломор», и задумчиво закурила. Переход от урагана с громом и молнией к внезапному затишью, безветрию с согревающими солнечными лучами – это был стиль доцента Х-ловой.
 
Один из наших ефрейторов, Коля Некрасов, оторвался от микроскопа и неожиданно для всех поднял руку.
– Что у тебя, Некрасов? – спросила Х-лова.
– Юлиана Константиновна, а правда, что у женщин в области молочных желёз есть эрогенные зоны, если их раздражать – женщина возбуждается? – на одном дыхании произнёс он.
– Правда, – почти мгновенно не раздумывая ответила Х-лова, продолжая затягиваться папиросным дымом, затем, словно подумав о чём-то, добавила, – но не у всех!
   
И мы все во взводе, и ефрейтора в том числе, твердо решили: у неё – точно – нет!