В. Пашинина Неизвестное письмо Бухарина

Глава 2
Неизвестное письмо Бухарина

Вот теперь самое время рассказать о том документе, который стоил Есенину жизни. Речь пойдет о неизвестном письме Николая Бухарина.
В 1928 г. "Неизвестное письмо" было перепечатано во французском журнале "Ревю универсаль" (т. 32, вып. 23) — уже с комментарием, где его автором однозначно назывался Н.И. Бухарин, а адресатом — Илия Британ. Сомнений в подлинности документа у западных публикаторов не было. О подлинности говорила и интимность письма. Но перед тем как познакомиться с его текстом, давайте вглядимся в фигуры автора и адресата.
О Британе известно немногое: родился в Кишиневе, расстрелян в Париже (08.06.1885-15.12.1942). Поэт. С 1922 г. жил в Берлине, куда выслали его большевики. В Берлине в 1924 г. вышли его книги: "Богу", "С детьми", "Разноцвет", "Изгнанники". В 1925 г. был издан большой поэтический сборник "Полдень" (267 стихотворений), в 1927 г. — мистерия в стихах "Мария". В 1928 г. (по другим источникам, в начале тридцатых) переезжает во Францию. В 1942 г. расстрелян немцами как заложник.
Свой жизненный путь Илия Британ описал в стихотворении "В семь лет уж не дитя", вошедшем в книгу "Полдень".
До 17 лет, ведя беспорядочный образ жизни, решил покончить жизнь самоубийством.
Скоро злая жизнь зажгла его грехами:
Восславил он разгул, пленил его порок;
Им проклят был Господь, и ночью в темном храме
Рука, сорвавши крест, нажала на курок.
Потом следуют годы учебы в Казанском университете и долгие путешествия — дважды обогнул "тюрьму земного шара".
В семнадцать он — борец за вольность, он — Спартак;
Но скоро дух остыл: земной свободы мало…
 "Мир минус Я есть нуль; мой ближний — он мне враг!"
Последние строки стиха свидетельствуют о новой перемене жизни: на тридцатом году ушел в монастырь, пять лет провел в келье.
Письмо Н. Бухарина, опубликованное Британом в 1924 году, имеет три эпиграфа: "Где стирается призрачная грань между "Wahrheit" и "Dichtung" (истиной и поэтическим вымыслом)? Там, где нет лжи".
"Что такое правда? Это путь к Богу". "Если бы не ненавидел, то не было бы во мне и Любви".
Эти эпиграфы и должны были объяснить, почему Илия Британ решил опубликовать исповедь Бухарина. А под заголовком "Ибо я — большевик" добавил пояснение: "Тем, которые придут". Те новые, молодые, которые придут на смену нынешнему поколению, должны знать правду.
Монастырь, как он пишет, был на 30м году жизни, следовательно, здесь в монастырской келье уже советской Москвы посещал друга своей юности Николай Бухарин, один из вождей мировой революции. Здесь разгорались жаркие споры, бушевали страсти.
"Подолгу, иногда до рассвета, засиживался я в вашей келье и не раз, признаюсь, побаивался, как бы наши чекисты, коль они нагрянут к вам с очередным обыском и приглашением "на Лубянку", не застали бы вождя мировой революции в этом столь не подхоящем для него обществе".
"Помните, как часто я беседовал с вами по душам, выбалтывая вам такие вещи, о которых никогда не решился бы, да и сейчас не решусь сказать ни одного слова никому на свете".
Из письма узнаем, что пути их разошлись навсегда, что Британ "отъявленный, никем не превзойденный "кр" (контрреволюционер) и что, будучи членом Московского Совета, Британ написал Ленину "полное яду" послание. И Ленин, прочтя, сказал:
"Хороший он, по-видимому, человек, и жаль, что не наш. — Потом добавил: — И — умный, очень умный, но — дурак".
 Так вот, в письме старому другу Бухарин, продолжая какие-то давние дискуссии, не только по старой привычке иронизирует над "нашими делами и делишками, сообщая самые невероятные случаи из советской и партийной действительности, которые, к сожаления, не были анекдотами, хотя и звучали хуже "скверного анекдота". Он берет на себя смелость расставлять по ранжиру (а точнее — сводить к политическому нулю) ближайших соратников Ленина, взявшихся осуществлять власть в стране после смерти своего лидера. Картина у него, надо сказать, получилась прегрустная.

"Итак, мы — в пустыне и — без вождя!
Посудите сами…
Сталин — нуль и все спасение видит в одном (ко( тором по счету?) миллионе трупов.
Каменев — нуль и поучает нас, как удобнее всего сидеть между двух стульев.
Крупская — нуль и просто — дура, которой мы, для очередного удовольствия "низов" и для пущего бума да шума разрешили геростратничать, сжигая библиотеки и упраздняя школы, будто бы по завету Ильича: на мертвых все валить можно, ибо они, как известно, сраму не имут..
Зиновьев… О нем разрешите не говорить, дабы не испачкать о него даже матерное слово.
Рыков — нуль и даже разучился острить (единственная его способность, будь он трезв или пьян), к бесконечному удовольствию Луначарского, которого он прозвал Лунапаркским и Лупанарским, а вместо наркома совершенно правильно величает наркомиком.
Дзержинский — нуль, если, разумеется, дело не касается Г.П.У., в филиалы коего он превращает все решительно ведомства, куда мы его ни посылали.
Я? Ах, голубчик, и я — тоже нуль, если свести с трибуны или кафедры или вытянуть из-за письменного стола да приставить к "делу": отлично зная себе цену, я поэтому сроду никаких должностей не занимал, тем более, что при моих спартанских вкусах наклонностей к воровству не имею.
 Знаю, вы ждете моего слова о Троцком. Но он всегда был политическим нулем, правда, большим нулем и останется им до конца своих дней, даже если судьба все-таки сделает из него коммунистического диктатора".

Дав такую уничтожающую характеристику тем членам правительства, кто претендовал на освободившееся ленинское место, Бухарин пытается разобраться, как и почему так скоро произошли изменения в самой партии, почему "от партии пахнет "жареным" и почему деградировали революционеры ленинской гвардии, "которые еще недавно жертвовали собой, жили аскетами, не хуже "подвижников церкви", вдруг полюбили особняки, собственные поезда, шампанское, кокоток, да которые подороже, из балета, а их жены — бриллианты в орех, альфонсов и, конечно, десяток новых платьев", пытается понять "закон, превращающий революционных подвижников в обывателей, приспособленцев и хапуг".
И трудно сказать, спорит ли Бухарин с прежним единомышленником или выражает собственные чувства, поскольку нынешняя обстановка весьма удручает: "Как хорошо, что вас здесь нет! — восклицает Бухарин. — В эти дни никакое и ничье заступничество не спасло бы вас ни от Устюга и Нарыма, ни от более неприятного путешествия — "на луну". Паршивое времечко".
 Но с грустью к Бухарину как к одному из творцов "паршивого времечка" и всего того, что творилось в стране, не приходит раскаяние. Он с невероятным цинизмом и самолюбованием пишет не только о целях и задачах пришедшего к власти в России коммунистического "ордена", как сам он называет большевиков, но и о людоедских методах правления.
"На Россию, на Русь нам наплевать! — признается он. — Мы не оставили камня на камне от многовековой постройки "государства российского": мы экспериментируем над живым, все еще, черт возьми, живым народным организмом, как первокурсник-медик "работает" над трупом бродяги. Без малейшего сожаления и сострадания к тем, кто нужен в качестве удобрения коммунистической нивы для ее будущего урожая".
"Для меня современная Россия (...) — это случайная, временная территория, где пока находимся мы и наш Коминтерн, которому (это в скобках!) ваш глупый запад с его близорукими, безмозглыми правительствами деньги все-таки даст, ибо, как-никак, а социалисты скорее наши, чем ваши, — даст, не понимая, что мы на эти самые фунты и франки зажжем Европу, проломим всем им приспособления для цилиндров".
"Нам нужны деньги — деньги, как можно больше денег! Для того, чтобы получить денежки, мы не только дважды обобрали (и еще двадцать два раза оберем!) девяносто процентов России, но распродадим ее оптом и в розницу!"

Были в письме и другие откровения, например по поводу концессионеров: "Мы заманиваем их капиталы и… душим!" В заключительной части письма его автор издевательски жестко пишет о гибели России и цинично высказывает истины "большевистского Корана": "Во имя мировой революции все дозволено и оправдано".
"Что для меня революция — все, и, потребуй она от меня жизни моей любимой жены, я спокойненько утоплю ее в умывальном ведре — медленно и мучительно".

О том, почему Илия Алексеевич Британ решился опубликовать адресованное ему частное послание, объясняет в предисловии А. Рубинштейн:
"Британу было неудобно сказать правду, то есть признать, что письмо принадлежит перу Бухарина, главному редактору "Правды", автору различных советских законодательных документов. Заявить об этом было неудобно, а с другой стороны, он считал, что письмо это достойно публикации".
Небольшая хитрость, на которую Британ пошел — на обложке поставил свое имя — не могла ввести в заблуждение посвященных.
Да и должен ли был Британ хранить доверенную только ему тайну "исповеди Бухарина", если по милости этих людей, одержимых бредовыми идеями мирового господства, страдают и гибнут миллионы таких, как он, россиян? Впрочем, без сомнений не обошлось.
Хождение брошюры в России началось в 1924 году через Общество по культурным связям с заграницей, к которому были причастны братья Рябушинские. Могли привезти из Берлина советские писатели, которые печатали там свои произведения, например Пильняк, с которым часто встречался Есенин.
Бухаринское письмо существует в двух вариантах: на русском языке и в переводе с французского, потому есть некоторые разночтения. Вариант, которым располагал Есенин, содержал стихи, примитивность которых позволяет утверждать, что их сочинил не Британ.
Вокруг все хари, хари, хари
И в них плюющий наш Бухарин.
Есенин решил использовать рифму "Бухарин — невымытые хари"в стихотворении "Русь бесприютная", тем самым дав понять советскому идеологу, что его письмо стало достоянием широкой общественности. Владелец такого взрывоопасного документа действительно мог стать личным врагом Бухарина. Вот такой документ мог действительно послужить поводом к гибели поэта (полностью бухаринское письмо Британу публикуется в приложении к нашей книге).

Продолжение следует