Чала - распятие души

Профессор Худжанского университета - Александр Зиновьевич Дун прислал мне письмо, в котором просил рассказать о том, как возникла идея романа «Чала» и, вообще, что побудило меня обратиться к еврейской тематике.
Биография творческого замысла процесс, безусловно, интересный, но в то же время, очень сложный, часто трудно поддающийся объяснению и почти всегда связанный с таинствами движения человеческой души. Как из крошечного семени произрастает могучее дерево, так из частного факта, кем-то случайно оброненной фразы или невольно открывшейся перед глазами  картины, может, благодаря силе воображения и таланту художника,  родиться живое законченное полотно.
Вопрос о том, как появился замысел «Чалы», почему предметом своего писательского исследования  я избрал житие  еврейской диаспоры в мусульманском мире, представляется мне вполне закономерным. И, дело, пожалуй, не только в том, что о жизни и быте бухарских (среднеазиатских) евреев до недавнего  времени было написано крайне мало, если не сказать почти совсем  нечего.
Интерес к теме, поднятой в моём небольшом по объему романе, а именно – трагическая судьба среднеазиатских новообращенцев, именуемых уничижительным словом – «чала», думается, вызван тем, что при всей кажущейся её локальности, национальной обусловленности и замкнутости, за ней, по сути дела, вырисовываются проблемы общечеловеческого характера.
С феноменом «чала» я, можно сказать, соприкоснулся случайно. В середине 70-х, в годы студенчества мы, несколько друзей, любили собираться на квартире нашего однокурсника, в будущем оригинального писателя Рахмона Остона, которую он снимал в западной части Душанбе в доме одного бухарца по имени Олимджон. Он был уже в солидном возрасте. Как-то во время одной аз наших посиделок мы стали очевидцами неприглядной сцены, возникшей между Олимджоном и его супругой. По утверждению Рахмона, подобную картину ему приходилось наблюдать не раз. Но о причине разлада между супругами он, естественно, нечего не знал.
Но через некоторое время хозяин дома, вероятно, чувствуя неловкость из-за частых ссор, доверительно посвятил нас в историю своей семейной драмы: он принадлежал к роду чала (ни то ни сё, полу…», как унизительно называли евреев, принявших мусульманскую веру) и, чтобы не множить число ему подобных, ещё  в молодости добровольно себя… оскопил.
Причина столь душераздирающего поступка, как мы поняли тогда из горестного рассказа Олимджона, заключается в том, что он, как и многие другие чала, своё существование считает порочным. «Мы стыдимся самих себя» - это латинское изречение могло бы служить точной формулой душевного состояния чала, незавидного тупикового положения, в которой они оказались…
Помню, как это человеческая трагедия буквально потрясла меня. Но сказать, что уже тогда сразу же обозначились контуры темы будущего произведения, его сюжетная канва, было бы неверно. Для того, чтобы глубоко осознать и осмыслить боль и превратности судеб чала, нужно было время, знание исторических  материалов.
Всерьёз над разработкой этой исподволь томившей меня темы я приступил только после того, как открыл неожиданно для себя малоизвестный факт из биографии замечательного таджикского поэта Отаджона Пайрава Сулаймони (1899-1933), а  именно, о его еврейском происхождении. Было отчего удивиться, потому что ни в одном из научных трудов, посвященных жизненному и творческому пути Пайрава, в том числе и известной монографии члена- корреспондента АН Таджикистана Сохиба Шухратовича Табарова, не упоминается об иудейских корнях поэта.
Сам же Пайрав, напротив, не скрывал своей родословной и описал её историю в короткой автобиографии, которая появилась   незадолго до его скоропостижной кончины. Вот фрагмент из этого документа: «Я родился в Бухаре в 1899 году. Отец мой был купцом. Дед по отцу – выходец из Ирана, из города Мешхеда, еврей, принявший мусульманство. У себя на родине он был аттором (продавцом парфюмерии, пряностей и лекарств), занимался и врачеванием, почему и прозван был «хакимом», лекарем.
Он перешел в мусульманство – это было около ста лет назад, во время повсеместных еврейских погромов в Иране, - и бежал оттуда вместе со своими братьями в Закаспийскую область (Туркменистан), город – Мары («Советские писатели. Автобиографии», Москва, «Художественная литература», 1966, т. 3).
Ознакомившись с автобиографией Пайрава  Сулаймони, я  вспомнил печальную историю Олимджона, не пожелавшего иметь  потомство только потому, что он - чала, полуеврей - полумусульманин. Короче, ни то ни сё.
Так я вплотную подошел к такой жгучей и актуальной и по сей день проблеме – нетерпимость и насилие в религии и, как следствие, раздвоенные, неприкаянные души… Помните, «Мы стыдимся самих себя».
По утверждению ученых, первые евреи в Средней Азии обосновались примерно две тысячи лет тому назад. И, справедливости ради, надо отметить, что несмотря на всю тяжесть своего положения в  мусульманской среде, бухарские евреи в меньшей степени испытали на себе карательные меры, которым со стороны неистовых антисемитов подвергалась диаспора ашкинази - европейских евреев. Достаточно вспомнить гонения испанских королей, антиеврейские бесчинства  католических правителей.
Бухарские евреи, как и их соплеменники в других регионах мира, были вынуждены поступиться многим – языком, обычаями, но при этом уберегли свою религию, что, собственно, и спасло их от полного растворения в других народах. Не зря говорится: «Евреи сохранили Тору, а Тора сохранила евреев». Можно представить, сколь нелегко было им, пришлому национальному меньшинству, обеспечивать в условиях несвободы свое сосуществование, не дать угаснуть началу.
Несмотря на то, что отношение властей и местного населения к евреям было относительно терпимым, в Бухарском эмирате благоразумие и доброжелательность к иноверцам порой сменялись ужесточением, а их повседневная жизнь регламентировалась многочисленными унизительными ограничениями.
Об одном из подобных табу, наложенных на евреев, я, будучи еще начинающим журналистом, узнал от своего односельчанина, человека с большим жизненным опытом, дяди Мухаммадназара из высокогорного селения Рарз, работавшего в молодости, пришедшую на начало века, поденщиком в Самарканде. По его словам, лавочник - мусульманин непременно ставил на прилавок миску с водой. Еврей, покупая что-либо, должен был непременно опустить тангу - монету в эту миску. Только тогда лавочник брал тангу, очищенную, по его убеждению, от скверны, в руки.
Помню, как рассказывая об этом, дядя Мухаммадназар не раз вопрошал с возмущением: «Магар ин джабр нест?!», «Это разве не притеснение?!».
И все же, если в этих условиях кому-то приходилось тяжелее всех, так это, наверняка, были чала, полуевреи - полумусульмане, таковыми ставшие, подчиняясь чужой воле, в экстремальных ситуациях.
Оторванные от родного берега, они в большинстве  случаев не могли примкнуть и к другому. Недоверчивые, полные презрения взгляды как и бывших братьев по вере, так и мусульман преследовали их повсюду. Чала селились в отдельных кварталах и вели замкнутый образ жизни, соединяясь брачными узами исключительно в рамках своей отверженной группы.
Строя повествование вокруг этого явления, я должен был обнажить его корни, а главное, ответить на вопрос: кто такие чала? Вероотступники или жертва обстоятельств?
В моем романе чала - это, прежде всего, люди, духовно распятые между двумя, противоположными мирами, отравленные и тем, и другим. Но самое печальное, ярлык, страдания чала, как недоверие и презрение к ним окружающих, не имеют срока давности и передаются по наследству, из поколения в поколение.
Одна из заповедей Корана гласит: «Нет принуждения в религии». Опираясь на этот известный постулат, предписываемый уважительное отношение ко всякому искреннему убеждению, но который, однако, нарушался сплошь и рядом, в XIX веке бухарского - еврейский поэт Абулхайр Худойдодча написал поэму, в основу которой легла подлинная история молодого еврея, принявшего смерть, но не изменившего вере отцов.
В защиту прав бухарских евреев выступал и устод Садриддин Айни, о чем свидетельствует изданная в 1938 году в Ташкенте брошюра «Сталинская конституция и еврейские трудящиеся». Но, к сожалению, этот труд великого писателя больше не издавался и не вошел в его полное собрание сочинений.
В романе «Чала» действия разворачиваются в конце девятнадцатого столетия и завершаются уже в наше время. Обширна и география описываемых событий - от Мешхеда, Бухары и Хивы до Гиссарской долины.
Впервые «Чала» была опубликована в 1995 году в журнале  «Памир». Но, по правде говоря, даже после выхода романа в свет я по сей день не испытываю в полной мере творческого удовлетворения. Ибо, все больше стал понимать, что тема «чалы» еще далеко не исчерпана и требует дальнейшей глубокой  разработки.
Эта мысль укрепилась  во мне еще сильнее, когда в ноябре 1998 года в составе небольшой творческой  группы я в качестве автора сценария принял участие в создании телевизионно-публицистического фильма под названием «От Душанбе до Тель-Авива», посвященного жизни бухарских евреев, вопросам адаптации в новых условиях, с которыми им пришлось столкнуться на своей исторической родине, куда их значительная часть переехала в последние годы.
Съёмки шли как в Таджикистане, так и в различных городах Государства Израиль, где компактно проживают наши бывшие соотечественники.
Интерес у нас к бухарским евреям вполне понятен: таджиков с ними объединяют единый язык, традиции, музыкальная  культура. На земле обетованной, куда стекаются евреи со всех концов света, выходцы из нашего региона благодаря своему трудолюбию и терпению сумели занять подобающее место. Бухарских евреев отличают исключительное уважение к памяти предков, взаимовыручка, гостеприимство. Не раз приходилось слышать от них, что бухарские евреи эти качества во многом переняли у народов Средней Азии.
Что говорить, таджики и евреи несмотря на все, что было, прошли, ведомые общей судьбой и взаимно обогащаясь, единый исторический путь.
В Тель-Авиве мы посетили мастерскую ученика Народного художника Таджикистана Мирзорахмата Олимова, Якова Бегимова, чей талант окреп и возмужал на нашей земле. У него есть примечательная картина: на фоне вечного белокаменного Иерусалима: дерево с зеленой кроной и тремя могучими переплетенными корнями, символизирующими жизнь и три великие религии - иудаизм, христианство и ислам, значение которых в мире трудно переоценить. Если перерубить один из корней, дерево зачахнет…  Чтобы существовать, надо сосуществовать.
А чала – это боль поколений и стыд человечества. Это – рана, которая когда-нибудь может и заживет, но рубцы  на ней не изгладятся никогда.
В этом заключена главная мысль в моем романе «Чала».