Записки переселенца 4 глава краткий отрывок

Огромная усталость навалилась на мои плечи. Я была морально раздавлена.  Но все же заставила себя собрать все свои силы в кулак, потому что не имела права быть слабой. Быть слабой, значит проиграть и умереть. Я не могла быть слабой, рядом со мной стоял ребенок, который давал мне силы бороться. Выжить. И вырваться с этого дна, куда меня так забросил его величество слепой случай, и победить.
Погода обратно испортилась, а вместе с ним так же испортилось мое настроение. В спину резко дунул холодный ветер, совсем не похожий на летний. Небо затягивало серыми облаками, и начинал накрапывать мелкий дождик. Как будто на дворе стояла глубокая осень. Мы медленно поднимаемся по крутым ступеням. Вот второй этаж. Хорошо, что не третий, а только второй, меньше ходить. Около окна стояла пустая консервная банка, полная окурков. Пахло, как в общественном туалете, табаком, пивом и кошачьей мочой. Мне вспомнился мой подъезд, такой чистый, уютный, с цветами на окошке. Но это осталось в прошлой жизни. Мне приходилось мириться с суровой реальностью. Я остановилась перед дверью. Ничего такого особенного, дверь, как дверь. Разве что бронированная. Но что меня ждало за ней? С замиранием сердца несколько раз нажала на белую кнопку звонка. Я ждала, как решиться моя судьба. Смогу ли я пройти негласный тайный фейс-контроль, или нам покажут на дверь, и придётся обратно ночевать на жёсткой скамейке вокзала? 
Мне открыла почти сразу невысокая, лет под шестьдесят, женщина, закутанная в махровый халат. Пахло приятным ароматом цветов, но в него вплетался резкий запах дешевых сигарет. Судя по мокрой голове, она только что вышла из душа. Это была комендант этой ночлежки. Она окинула цепким, испытывающим взглядом меня, ребенка и мой скудный багаж. Точно пыталась просветить, как рентгеном. Зрачки холодные, просто ледяные. Этот взгляд мне напомнил чиновника на таможне. О вы, человеческие глаза, настоящий барометр души! «Наверное, раньше на женской зоне работала надсмотрщиком!». – Проскользнула испуганная мысль, как заяц.  Но за эти двое суток лишений я устала настолько, что мне уже было все равно, кем она была, какое было у нее прошлое. Главное, добраться до подушки, и нормально выспаться. Сговорились мы очень быстро. Я заплатила за неделю вперед, расписалась во всех журналах.
После всех этих бюрократических процедур комендант выдала постельное белье, пару подушек и одеяло. И показала свободное место. Нам очень крупно повезло, было не занято около окна, и нижнее место.  Кровать мне напоминала купе в поезде. Ложишься, и над головой не потолок, а кровать верхнего соседа. Вернее, полка. И все, как в скором поезде. Для полного счастья не хватает только стука колес и мелькания за окном семафоров. Но я была слишком уставшей, чтобы философствовать. Поэтому, наскоро заправив постель, сходила в душ. Как было приятно смыть с себя дорожную пыль и привокзальную грязь. Только потом упала, как подрубленная. И почти сразу, как только моя голова коснулась подушки, отключилась, поехала на ночном экспрессе в сонную даль. Что мне снилось в ту ночь?  Кошмары дороги, и привокзальной жизни? Нет. Тогда для меня жизнь была сплошным кошмаром наяву. Я просто удивляюсь, как у меня хватило сил и мужества все это перенести, не сойти с ума, и не наложить на себя руки? В ту, самую первую ночь в моей жизни, которую я провела в ночлежке, мне практически ничего не приснилось. Мой мозг и нервная система были настолько измучены и перегружены новыми впечатлениями перехода границы, длинной дороги, и жизнью на перроне, что просто отключились. Как кто нажал на тумблер. И на этом все. Полная темнота. И тишина. Наверное, такое же бывает в космосе.
Наконец-то я уснула не под шум и мерное покачивание вагона, шелест дождя, или гул зала ожидания. Крыша над головой давала ощущение комфорта и безопасности. Поэтому я спала без кошмарных сновидений. И даже не чувствовала, как комендант несколько раз подходила ко мне, трогала пульс, прислушивалась к дыханию, чтобы проверить, жива ли я. Ведь проспала больше суток. Малышка спала, крепко прижавшись ко мне. Когда я проснулась, за окном висела серая пелена дождя, было раннее утро, и ветки липы царапали оконное стекло.  Мотя сидела в уголке тихонько, прижимая к себе зайца, свою единственную игрушку, которая связывала ее и далекий родной дом. Она за эти несколько дней сильно изменилась, стала тихой и немногословной. А в детских глазенках поселился страх и тоска.  Она слишком рано повзрослела. И не по своей воле.
Ночлежка. Или по-современному, ностел. О, это современный ад, и, если бы Данте жил в это время, он очно бы описал теперешний хостел. Представьте, что вы заходите в маленькую комнатушку в «хрущобе», в которой стоит четыре кровати, стол и стул. Ничего примечательного, но только кровати не простые, а двухъярусные. Это получается, в комнате живет не четыре, а восемь человек. А если во всей квартире? Ну, посчитайте, это три комнаты умножаем на восемь. В результате простейшего подсчета выходит в итоге двадцать четыре. На всю эту толпу народа приходится одна крохотная кухонька, в которую ухитрились как-то втиснуть туалет и душевую кабинку. Ванной нет, очевидно, и не даже не планировалась. Дом был дореволюционной постройки, и по всему, ванна осталась в соседней квартире, которую вихри революции 1917 года разорвали на куски. В моей комнатушке был еще старинный камин, но не работающий. Так же поблескивал изразцами, как сто лет назад. В них, наверное, отражались рождественские елки, украшенные свечами, и крохотными ангелочками. Играл патефон, танцевали нарядные пары. Прошумела революция, за ней гражданская война, и квартиру разделили на маленькие коммуналки. Возможно, эти стены повидали, как ночью уводят людей, и они пропадают неизвестно куда. И прошлую войну, оккупацию, и немцев. Прошумели, как дожди, годы. Камин отключили, появилось центральное отопление. И сейчас в этих изразцах отражались уже люди, которые по каким-то причинам остались без крыши над головой.
Это были те, кто приехал на заработки, студенты, искатели приключений, и бродяги. Кто проиграл, неудачно заложил, или пропил свою квартиру, но не остался на улице, нашел в себе силы заработать на койко-место и кусок хлеба. Кто ушел из дома, от «хорошей» жизни, куда глаза глядят. Кто в «бегах» от кредиторов. Так что тут собралась публика разношерстная. Трудяги, наркоманы, алкоголики, бродяги, дешевые проститутки. Довольно редко сюда заглядывал простой турист, или студент. Но задерживались они не более, чем на сутки-двое, самое большое, трое. Потом сбегали в более комфортные условия. Сюда приходили те, ко хотел заработать, но в родном городе работы, увы, не было. Вот они приехали в поисках удачи сюда. Кто задерживался ненадолго, и уходил, когда снимал более комфортное жилье. А ко прописывался надолго, соблазненный дешевизной жилья. А те, кому не было куда возвращаться, оседал навсегда. Только кочевал из одной ночлежки в другую, но подняться выше не было или сил, или желания.
Так что кто пораньше встал, тот и успел воспользоваться коммунальными благами. Сходить в туалет всегда была очередь. Но после десяти утра ночлежка пустела, оставалась только комендант. А все жильцы разбегались по своим делам, кто искать работу, или заработок. А те счастливчики, кому повезло, уже шли на работу. 
Как жить дальше? Куда идти? Что делать? У меня было на размышления только семь дней. Ну что ж, жизнь продолжалась, катила волны дальше. Мне, как любому живому человеку, нужно было что-то есть и спать. Когда я немного пришла в себя после такого резкого, можно сказать, кардинального, переезда, немного осмотрелась.  Мы попали в трехкомнатную квартиру. В трех комнатах проживало стабильно двадцать-двадцать два человека с комендантом. На маленькой кухне поместился один старенький, еще советский, холодильник, столик, и газ плита, его ровесники. В коридорчике кое-как втиснули стиральную машинку. За отдельную небольшую плату комендант стирала вещи жильцов. Еще был роутер и бесплатный интернет. Но меня это не волновало, моя простая «звонилка» не дотягивала по техническим характеристикам до уровня смартфона. Но девчонки из соседней комнаты по вечерам давали моей малышке посмотреть мультфильмы. Потом соседка по комнате принесла телевизор. Это намного скрасило нашу серую жизнь. Хотя брало только «Интер», благо этот телеканал находился от нас через дорогу.
В комнате было четыре кровати. Но двухъярусные. На первой кровати, сразу около двери, обитала старуха, по виду похожая на бабу-ягу. Но в душе очень добрая. Она сдавала свой дом, который находился в районе Пущи-Водицы, квартирантам. А сама жила здесь. Потому что ей было скучно одной. Она каждое утро уходила торговать травами в свою лавчонку, а по вечерам любила выпить втихую четвертушку водки. Но так, чтобы не попасться коменданту на глаза, потому что за такое могли выселить. Но комендант знала слабость старухи, и делала вид, что ничего не видит.
Над этой бабулькой спала девочка из Луганска. Она только недавно закончила школу, и была очень похожа на испуганного бельчонка, который выпал из родного гнезда. Часто вздрагивала от малейшего стука или шороха. И неудивительно, ведь попала под артобстрел, и не раз приходилось с мамой и бабушкой сидеть в темном подвале. Родные отправили ее подальше от шальных пуль и загребущих рук, жадных до девичьего молодого тела.

На второй кровати напротив, на первом этаже, тоже спала бабка. Только эта старуха была полная противоположность первой бабке. Свое место она занавесила простынями, получилась маленькая комнатка. Злая, вечно недовольная, она, как большинство пенсионеров, просто обожала ругать правительство, проклинать депутатов, и всех подряд, кто попадался на ее черный язык. Иногда бабки начинали спорить друг с другом, и спор переходил в такую ругань, что их могла только успокоить только один комендант одной волшебной фразой: «немедленно успокоитесь, а то сейчас же выселю!». Это действовало на обеих, как ушат ледяной воды, и бабульки успокаивались практически мгновенно.
Над этой склочной бабенкой спала высокая, полноватая девчонка, как выяснилось, любительница погулять и крепко выпить. Комендант открывала ей дверь далеко за полночь, но шоколадка в карман улучшало ее настроение, и поэтому любительница погулять быстро укладывалась в свою постельку. Потом эта любительница ночных похождений уехала домой, осчастливив свою мамашу, что та скоро будет бабушкой.
На третьей кровати спала дочка склочной бабки. Высокая, грустная женщина. Она всегда молчала, когда ее мамаша ругалась, никого не поддерживала. Но, когда выходила на кухню или в туалет, с собой всегда забирала сумку с документами. Над ее чудаковатостью все смеялись. Но она делала вид, что не замечает. Каждое утро, рано, на рассвете, она и ее мамаша исчезали, и возвращались только поздно вечером. Возможно, они работали на улице, потому что в дождливые дни сидели дома.
Над ней спала посудомойка из кафе. Доброй души человек, она каждый вечер приносила остатки супа, гарнир, котлеты, и отдавала нам. Как я ей благодарна, что она поддержала нас в тяжелый момент, согрела душу простой добротой.
На последней, четвертой кровати, на нижнем ярусе, спали мы.  Мое место мне напоминало купе скоростного поезда. Когда я ложилась, даже казалось, что куда-то еду, а во сне чудилось постукивание колес. Дорога, дорога, куда ты нас приведешь, одному Богу известно. Но эта дорога мне уже въелась в печенки. Хотелось домашнего уюта, и какой-то стабильности. Хотелось иметь свой дом. Поэтому я тоже сделала из своего койко-места какое-то маленькое подобие комнатки, отгородившись от соседей простынями. Спали мы валетом, и я сейчас просто удивляюсь, как мы помещались на одноместной кровати.
А над нами спала девчонка. Маленькая, худенькая, она больше напоминала подростка, а не женщину, у которой уже был сын-первоклассник. Она уехала из родного дома, оставив на маму ребенка, чтобы заработать на жизнь, и собрать сына в школу. Но городская жизнь ее разбаловала, и она совсем запуталась по жизни, начала гулять направо и налево, понемногу спиваясь, опускаясь все ниже и ниже.
С утра шести постепенно начиналась бурная жизнь. Люди просыпались, и принимались собираться на работу.  В душ и туалет выстраивалась приличная очередь. В общий холодильник ставить продукты очень рискованно, потому что они могли пропасть в неизвестном направлении. Потом я потом, когда проснулась, слышала почти каждое утро довольно бурные разборки, кто съел колбасу или сардельки, куда пропала сметана или кто выпил молоко?
Приготовить еду и потом поесть за столом выстраивалась постоянная очередь. Но я привыкла еще дома рано вставать, поэтому приготовить завтрак в половине пятого утра для меня было не большая забота. Но вот с водой была постоянная проблема. Жильцы дома, наши соседи по лестничной площадке, постоянно перекрывали воду.
Поэтому пока между комендантом, хозяином и ними шли активные «разборки», и воды не было, приходилось ходить с баклажками или в соседнюю библиотеку, или в общежитие для цирковых артистов, или в ближайший магазинчик. Там, конечно, не особо радовались таким просителям, потому что практически везде стояли счетчики.  Но нам никогда не отказывали. И воду мы берегли так же, как берегут воду в пустыне. Только помыть руки, и слить в туалете.
Жизнь в ночлежке замирала довольно рано. В десять часов гасили свет, и заставляли выключить телевизор, многие вставали очень рано. Поэтому придя с работы, наскоро поев, они укладывались спать, чтобы утром рано подорваться на работу. И так каждый день, день за днем, они проходили серой безликой чередой, как братья-близнецы, похожие друг на друга. И, казалось, вырваться из этой карусели уже не было сил.
Да и погода нас особо не баловала, каждый день был дождь. Утром малышка любила кормить голубей. Она собирала крошки, и бросала на подоконник. Собирались голуби, клевали корм. Нахальные воробьи таскали у них из-под носа крошки, дрались между собой. В этот момент грустные глаза девочки хоть немного теплели. А на губах появлялось какое-то подобие улыбки. Но в глазах погас огонек детства, и, как мне показалось, поселилась грусть. Слишком много горя и боли увидели эти глазенки, слишком много плакали, и слишком рано повзрослели.
Как оказалось, этажом ниже, как раз под нами, тоже был хостел, как я на нее говорила, ночлежка. Одним утром, около восьми, приехал патрульный полицейский бусик с мигалкой. Патрульные, а их было трое, два мужичка и девушка, и не объясняя никому ничего, всех, кто жил этажом ниже, просто вышвырнули с их нехитрыми пожитками, на улицу. В тот день шел холодный проливной дождь. Я с грустью смотрела в окно, и видела, как люди сидели, нахохлившись, будто мокрые воробьи, на узлах. И плакали в ожидании, пока приедет хозяин ночлежки, чтобы решить их судьбу. Ведь все заплатили за проживание кто за неделю, а кто вообще за месяц вперед. А многие уже ушли на работу, их вещи тоже мокли под дождем.
Приехал хозяин ночлежки. Глядя на его дорогой, черного цвета, с тонированными стеклами, автомобиль, я только уныло вздохнула. Этому человеку нас, простых работяг, наверное, никогда не понять. Между нами пролег огромный разлом. Пока шли бурные разборки между хозяином и полицией, мокрые вещи занесли в комнаты. И людям, кого без объяснений вышвырнули на улицу, пришлось спать на полу пару дней, пока не освободились места для тех, кто не хотел уходить отсюда. Или оставшихся не расселили по другим ночлежкам.  Как выяснилось, у хозяина было их несколько. И только в этом доме две.
Только расселили людей, как на следующую ночь в нашу ночлежку вломились полицейские.  Как черные вороны, они закружились по всем комнатам, поднимали заспанных людей. И требовали показать документы. Малышка, когда увидела черные формы, и наручники, пристегнутые к поясам, начала истошно кричать, из носа пошла кровь. Видно, слишком свежи были воспоминания о том фатальном обыске, который она пережила. Я обняла ее, прижала к себе, и ощутила, как она дрожит. Нашла в кармане, и приложила к носику салфетку, пытаясь остановить кровь. Полицейский, парнишка лет двадцати, который вошел в нашу комнату, смутился, покраснел, и не стал проверять документы.
Да и кого тут было проверять? Разве что перепуганных, заспанных теток и бабок? На преступников мы никак не были похожи. Хотя мне бояться было нечего. С этим у меня было все в порядке. Как потом выяснилось, это была плановая проверка, искали какого-то сбежавшего преступника. Так постепенно неделя подошла к своему завершению. Мы понемногу начали привыкать к ритму городской жизни. Я немного освоилась в ночлежке. И мои способности хорошего массажиста и здесь сослужили мне хорошую службу. У меня нашлось пара человек, которым я делала массаж за небольшую плату и еду. А потом, во время прогулки, сорвала объявление со стены, где писалось, что требуются продавцы. Я нашла этот магазин, он был почти рядом с ночлежкой. И, пройдя собеседование, устроилась на работу в продуктовый магазин. Работа была недалеко. Можно было подъехать две остановки трамвайчиком. Или прогуляться неспешным шагом четверть часа. Должность была не пыльная, и не сложная. Одно название, что продавец.
На самом деле простая фасовщица в отделе бакалея. Моими обязанностями было загрузить товарную тележку, опустить ее в отдел. А потом выставлять на полках товар. И проверять сроки, чтобы не было просрочки. Крупы, масло, соль, приправы, они портятся не так быстро, как молочные продукты. Так что проверять сроки можно было не каждый день, как это делали фасовщицы в соседнем молочном отделе. На работу я ходила без сумки, что облегчала работу охраны. Я там работала по ночам, с 9 вечера, до 7 утра. Меня вполне устраивал такой простой ритм работы, что позволяло весь день быть с малышкой.  Спасибо бабкам из моей комнаты, и коменданту, что соглашались присматривать по ночам за моим ребенком, пока я была на работе. Я понимала, что эта ночлежка не место для меня и маленького ребенка. Но нас никто нигде не ждал, и нам некуда было идти. И  только поэтому мы здесь задержались не на неделю, как планировали, а на целых три месяца. Постепенно у меня появились знакомые и друзья. Мы начали обживаться и привыкать к городской жизни, ее особенностям и ритму. И только в начале сентября новые друзья помогли снять комнату, чтобы мы смогли подняться со дна на ступеньку выше.