Покаяние архитектора

     Архитектор – главный строитель – звучит гордо и почетно. Эта древнейшая, не побоюсь этого слова, профессия, может поспорить древностью с пресловутой проституцией, и это правда.
 
     Человек, как только перешел в категорию «сапиенс» или «разумный», тут же осознал, что, не имея шкуры, клыков и когтей, ему не выжить в этом полном превратностей мире, и начал искать подходящую пещеру для укрытия от непогоды и врагов. Пещера, однако, дело редкое, да и свободных пещер не оказалось, а выгонять оттуда каких-нибудь саблезубых тигров – дело непростое. Тогда он начал думать, как укрыться, например, в землянке. Землянки для оседлых людей еще подходили, а для кочевых – никак. Так появились сборно-разборные конструкции типа вигвама, иглу, юрты и прочих.
 
     Сырость и ревматизм заставили человека вместо земляной построить уже стационарное надземное  жилище. Это дело уже требовало навыков немалых от фундамента до гидроизоляции. Тогда, наверное, появилась архитектурная профессия.
 
     Главный строитель, накапливая опыт поколений, навыки и новации, постепенно стал носителем значительного по тем временам объема знаний о материалах, приемах, технологиях, инструментах и прочем и прочем.  Это был уже настолько значительный объем информации, что им владели единицы, и это обеспечило профессии устойчивость в веках.
 
     Человек так устроен, что он хоть и может что-то сделать просто так, тем не менее, хочет, чтобы получилось красиво. Заказчик, заплатив деньги, хочет  того же еще больше, и поэтому профессия архитектора стала еще и профессией творческой, требующей хорошего вкуса, живого воображения и изобретательного таланта.
 
     Итак, люди из землянок начали переселяться в наземные жилища из дерева, камня, кирпича-сырца, самана и множества других доступных материалов. Это были люди, ведущие оседлый образ жизни, в отличие от кочевников, перемещающих весь свой скарб за собой. Они выработали и довели до совершенства свою форму сборно-разборного жилища, положившую основу современного дизайна. История материальной культуры разделилась на две подсистемы:  капитальную и переносную разборную.
 
     Отдельные строения, образующие единоличные хутора,  разрастаясь, начали образовывать коллективные поселения, и это был естественный путь количественного развития. В основе таких   поселений всегда был некий род, из которого со временем формировалось племя. Сын, создавая свою семью, строился рядом с родителем и так далее. За два-три поколения на месте одного хутора образовывалась целая деревня. Этому разрастанию способствовали многие другие  факторы. Прежде всего, географическое удобство места, возможность охоты, рыбалки, добывания строительных материалов: дерева, камня, тростника, глины и прочих. Важнейшим обстоятельством являлась защищенность места от врагов или возможность защиты с помощью водных преград, засек и рвов.

     Самое большое значение для развития или угасания поселений играли внешние факторы. Наличие торговых связей с другими регионами, дающее новые возможности товарообмена и, значит, прогресса. Мы хорошо знаем примеры бурного развития поселений, оказавшихся на торговых путях, и полного упадка после  утраты ключевого положения. Появление новых торговых путей или новых технологий задавали новые возможности развития других поселений.
 
      Родоплеменное поселение постепенно превращается в зачатки города-полиса. Это развитие ускорялось или замедлялось  при наличии или отсутствии внешних благоприятных факторов развития. В  случае бурного развития поселение переставало быть родоплеменным и становилось уже народом, общностью людей, говорящих на одном языке, формирующих в своей внутренней организации общие нормы и правила поведения, табу, обычаи и религиозные предпочтения. Как правило, такое поселение представляло собой структуру, ищущую пути саморегулирования, порядка в отношениях и представлениях, что можно, а чего нельзя, что - добро, и что - зло. Нарушение этих, порой не писаных законов было чревато публичными расправами или какими-либо иными наказаниями, в которых главным было назидательность и страх.

     Первобытный средневековый полис, усложняясь, нуждался  в иерархии внутренней структуры  и налаженности управления, особенно в принятии жизненно важных решений, от которых зависела судьба всего полиса.
 
     Постепенно шел процесс усложнения внутренней структуры поселения, как организационной, так и технической. В таких полисах как например Новгород Великий, появлялись зачатки коллективного управления советом старейшин, а военная власть становилась единоличной, если того требовали обстоятельства. Значительно чаще все ветви власти сосредотачивались в руках одного лица, как правило, военного предводителя.
 
     Наряду с политическим усложнением, происходило усложнение полиса как инженерного сооружения. Возникали оборонительные сооружения, религиозные центры, площади городского управления, торговые площади. Скопление людей в средневековом городе требовало решения проблем гигиены, обеспечения водой и многих других. Все это требовало, становилось невозможно без участия архитектора – главного строителя. Так возникла востребованность не просто в профессионалах, а в узкоспециализированных специалистах в области фортификации, городского строительства и инженерии. Не случайно Леонардо да Винчи, - энциклопедист, исследователь и художник, прежде всего себя именовал как инженер фортификационных сооружений и архитектор. Профессия архитектор требовала по тем временам уникальных знаний во множестве доступных  областей, что делало ее редкой и незаменимой в таком дорогом деле, как созидание и развитие городов.

     Как говорилось ранее, от архитектора еще требовались творческие навыки художника, творца. Людям свойственно стремиться что-либо делать не только функционально, но и обязательно красиво. Чувство гармонии в работах древних мастеров становилось и своеобразным примером и  источником поиска новых форм и решений в архитектуре, формировало понятие таланта и одаренности. Эстетика, как показала история, вещь небесполезная. Это двигатель культурного  развития общества и открытия нового в познании себя и мира. Потребность к красоте, имманентно присущая людям, сделала архитектурную профессию элитарной, требующей особого таланта, а не только технических знаний и навыков.
 
     Особенно удачные сооружения, вливаясь в историю, становятся главным источником культурного наследия и фактором  воспитания  следующих поколений.
 
     Люди  чувствительны к понятию «красиво» и чутко на него реагируют. Архитекторы, сумевшие построить нечто «прекрасное», ценились всегда, как впрочем и музыканты, художники, поэты.  В человеке трудно заподозрить тягу к красоте, он больше думает и говорит о вещах насущных, да и жизнь тогдашняя – сплошное зверство, и, тем не менее, красота всегда была в цене, а люди, ее создающие, могли стать,  национальными героями и примером для подражания.

     В интуитивной тяге к прекрасному заложена, возможно, вполне практическая вещь. На примерах природных форм люди интуитивно ощущали, что прекрасная конструкция растения, цветка, дерева обязательно экономична и прочна, природа не знает излишеств.  Понятие красоты и целесообразности в ней слито воедино. Человек в  поисках прекрасного порой может отходить от этого принципа, создавая прекрасное само по себе, не связывая его с функцией. В этом, осмелюсь сказать, проявляется его «божественное» начало, поскольку в природе мы таких примеров не найдем – это чистое проявление творчества.
 
     Итак, средневековые города, не смотря на несовершенство инженерно-технического обустройства,  являвшегося причиной жуткой антисанитарии, эпидемий, чудовищных условий жизни бедных сословий, тем не менее, представляли определенный цивилизационный шаг вперед по пути прогресса.  Города позволяли обществу, точнее горожанам, лучше обмениваться между собой информацией, товарами, предметами ремесел, услугами. Возможность обучать молодежь во всякого рода учебных заведениях. Именно здесь появилась возможность для развития научной мысли, обмена опытом, накопления информации. Процветание торговли так же становилось неотъемлемой частью городской жизни и ее мотором.
 
     Вся эта деятельность становилась возможной в условиях защищенности от внешних опасностей за периметром городских крепостных стен.
 
     Вся эта деятельность требовала активного участия архитектора. Религиозное строительство, фортификационные сооружения, гидросооружения, представительские здания управления:  ратуши, дома собраний, судов и прочих – все требовало участия архитектора. Усложняющаяся городская жизнь требовала сложных, порой новационных архитектурных решений и  более узкоспециализированных специалистов, как в разработке, так и в реализации проектов.
    
     Развитие городского хозяйства порой отставало от развития политических институтов, что  являлось причиной возникновения острейших проблем гигиены и санитарии. Но,  проблемы возникали, их приходилось решать, и эти решения находили, прежде всего, архитекторы.

     Уже тогда проявилось внутреннее противоречие города, как формы общественной жизни. Противоречие между селитебной плотностью как благом, возможностью легко перемещаться в городской среде, удобством тесного общения и грозной опасностью возникновения эпидемий, порождаемой этим тесным общением, не говоря уж о проблемах санитарии и оторванности людей от земли, плохих бытовых условиях.
 
     Открытие сантехнического оснащения городских объектов произвело настоящую революцию в развитии города и фактически спасло его от саморазрушения.
 
      В Европе накануне сантехнической революции положение городов находилось на грани катастрофы. Эпидемии чумы, холеры, оспы систематически опустошали население городов. Сейчас об этом в Европе не любят вспоминать. На полном серьезе бытовало «научное» мнение, что мыться вредно, а вши это божьи бусинки. Невежество европейцев в вопросах гигиены было ужасающим. Но нет худа без добра, это породило кое-какой прогресс в области парфюмерии, использовании шелкового белья и прочем. «Отсталая» Россия этот период пережила совершенно спокойно, т.к. всегда вела чистоплотный образ жизни, пользуясь банями всегда и везде.

     Сантехническая революция уничтожила целый класс специалистов по очистке и вывозу содержимого туалетов, не без юмора называвшихся золотарями.
 
     Город, как новая форма общественной жизни, очистившись от нечистот, был спасен от деградации  и получил новый импульс к развитию цивилизованного образа жизни.
 
     Благодаря архитектурной профессии города стали решительно хорошеть, началась эра благоустройства и эстетизации. В этом процессе российские города несколько отстали от Европы. Этому способствовало немало причин, и географических, и историко-политических.

     В суровом климате благоустройство городских пространств дело и более сложное и более дорогое. Понятие интерьера в сознании людей ограничено габаритами теплого жилья. Дальше – улица со всеми превратностями российского климата. Улица понималась как ничья земля между домами.

     Политические катаклизмы, произошедшие в России, начиная с 1917 года, нанесли огромный вред развитию городов, которое до этого происходило вполне закономерно,  естественно и органично.

     Особого слова заслуживает православная религия, появившаяся в России. Ее влияние на облик страны и развитие городского организма было решающим. С появлением на Руси православия в каждом населенном пункте появились доминанты, композиционные оси и запоминающийся силуэт. С точки зрения архитектуры это был значительный прогресс в формировании образа, вписанности в ландшафт, созданию сложных объемно-пространственных композиций русских городов. Вместе с защитными сооружениями, церкви и монастыри создавали градообразующие композиции, оси и акценты, под влиянием которых формировалась вся остальная инфраструктура и формировался национальный колорит.

     Наметившееся гармоничное сочетание крупных каменных сооружений, пространств и направлений было грубо попрано и нарушено новыми  веяниями Советской России, которая в основу своего становления положила идею отрицания основ старого мира, а не преемственность.
 
     Города стали, в какой-то степени иллюстрацией этой борьбы идеологий и полем битвы, что фактически разрушило уже сложившееся естественное ядро каждого полиса. Демонстрируя пренебрежение к старым идеалам,  пропагандировались новые. Эти идеи, в силу их бездуховности и нигилизма породили  разрушение старых идей и подходов к городам «старого мира». На смену пришла эпоха вульгарных  приемов и скороспелых решений с нарочито грубоватым «рабоче-крестьянским» подходом.
 
     У социализма была возможность на сломе эпох и новых подходов к обобществленной городской собственности, из которой было убрано понятие частной собственности на землю и недвижимость, создать градостроительную науку более передовую, чем на Западе. Однако этого не произошло, потому что зарождающиеся идеи конструктивизма, несшие новаторский потенциал, были выброшены на обочину истории. Россия становилась тоталитарным государством, и передовые идеи архитектуры и градостроительства ее не интересовали. Запад же их подхватил и развил, а в России они сменились «кондовой»  стилистикой, озабоченной больше помпезной формой, чем глубинным содержанием. На практике же все свелось к показухе без глубинного анализа и понимания анатомии города.

     Исторические центры городов с их детинцами и сложившейся транспортной схемой оказались,  на окраинах соцгородов. Представления о советском городе носили стилизаторский характер без глубинного понимания путей его развития.

     Это пренебрежение зашло так далеко, что, например, серпуховский кремль был разобран для нужд строительства московского метрополитена. Как оказалось – совершенно напрасно -  специалисты метрополитена забраковали  песчаник кремля. Он не годился для строительства под землей. Теперь Серпухов из колоритнейших городов России превратился в невнятный, хаотично застроенный  город без центра и логичной схемы генплана. Эта аморфность довольно легко читается при первом же знакомстве. Где были архитекторы? Главные строители? К этому времени они утратили  право решающего голоса, а точнее сказать, перестали играть какую-либо роль в принятии градостроительных решений. Утрата лидирующего статуса архитекторов-градостроителей повсеместно привела к глубоким проблемам. Вместо прорыва советское градостроительство оказалось в хвосте современных тенденций градостроительного искусства.

     Но и это еще не все, дорогой читатель. После развала союза в лихие девяностые множество городов вообще утратили стимулы, принципы и возможности своего развития. Многие предприятия советского времени закрылись и разорились. Их градообразующее значение было утрачено со всеми вытекающими отсюда последствиями. Большинство городских хозяйств оказались в условиях элементарного выживания. Небольшой город Венев при подъезде восхищает красивой колокольней в центре города. Пропорции, масштаб – все прекрасно, гармонично, вдохновенно. При ближайшем знакомстве оказывается, что эта доминанта представляет собой остов, который не смогли разрушить власти города. Вся внутренность пятиступенчатой колокольни взорвана, но конструкция выстояла. Собор рядом с колокольней разобран до основания. Я подумал, до какого же депрессивного уровня доведены местные жители, особенно дети, которые живут в городе, где центр  фиксируется мертвым памятником глупости и политической слепоты властей.
 
     Таких примеров  много и все они свидетельствуют об утрате архитектором своей лидирующей роли в принятии важнейших градостроительных решений. Причин этому несколько. Здесь и некомпетентность самих специалистов, и отсутствие градостроительных идей, их незначительная роль и вес в принятии решений городскими властями. Самое главное – в отсутствии стройной и четкой научной концепции развития города как организма. Каким он должен быть? Вопрос очень непростой, учитывая, с какими капитальными вложениями связано каждое решение. Тем не менее, вопрос непраздный, а последствия  безыдейности и стихийности развития  удручающие.

     Когда-то молодым специалистом я участвовал в строительстве города Набережные Челны. Это строительство было событием  огромной важности в масштабах страны. На свободной площадке практически в степи Татарстана надо было построить автомобильный завод грузовых машин и новый город для его рабочих.
 
     Грандиозная градостроительная задача, огромные капиталовложения.  Огромные людские, технические и материальные ресурсы. И что  получилось. Академик архитектор Рубаненко Б.Р. в соответствии с модной тенденцией своего времени о том, что дом это «машина для жилья», спроектировал город на свободной площадке. Неподалеку существовал городок Набережные Челны, которому уже было лет триста, и он обладал своей историей и своим историческим центром. К сожалению слияния и гармоничного развития  старого и нового не случилось. Такая мелочь как исторический центр была проигнорирована.

     Может быть, Борис Рафаилович, как профессионал высочайшего класса, был бы и не против спроектировать город как логическое продолжение исторического центра с его купеческими домиками и церквушками, но кто же ему позволит? Это нерентабельно, неудобно с точки зрения крупномасштабных вложений в строительство города на пятьсот тысяч жителей, и это совершенно не согласуется с идеями социализма и атеизма.
 
     Поэтому город был построен в степи, а его исторический центр, обреченный на забвение, остался где-то в пятнадцати километрах.
 
     Архитекторы сделали что могли, создавая на новом месте удобный город-сад. Получился город-спальный район, каких было уже великое множество в стране, в период бума на жилищное строительство. Конечно, там были магазины, детсады и даже рестораны. Но не было истории, памятных мест, легенд, если хотите. Получился не город-сад, а город-резервация. Все удобно, но для души чего-то не хватает. Город без истории места, народа, древних традиций,  кривых улиц с купеческими особняками остается всего лишь селитебной зоной. Человек, как существо эмоциональное и  нелогичное, противоречивое, нуждается в чем-то большем, чем машина для жилья. Великий Ле Карбюзье  тоже ошибался, воюя со средневековыми центрами европейских городов, по которым трудно перемещаться, и которые создают транспортные проблемы. Однако, как мыслитель и великий художник, в течение своей творческой деятельности ушел от сухих и математичных схем, его творчество становились все более эмоциональными и экспрессивными, как, например, капелла Роншан, что говорит об уходе от машинного понимания в сторону эмоционального.
 
     Авторы нового мегаполиса Набережные Челны понять этого не смогли или не захотели, а скорее всего им не дали такой возможности. Да и социалистическая идеология отрицала любую эмоциональность. Люди понимались как масса, класс, единым строем двигающиеся к коммунизму. Другим аргументом была экономия. Все эти художества или города с преемственностью времен с XIV века, как это могло быть в Челнах, - ненужные излишества и безусловное удорожание. Поэтому город построили на ровной площадке, с магистралями, уходящими в никуда, и без культурного и религиозного центра, торговой площади, театра – мест, где люди охотно собираются.
 
     Соборы и храмы тоже оказались на окраине города, так как религия и социализм отрицали друг друга, и проектом  не предусматривались. Их построили уже после развала СССР. Всех этих нелепостей можно было избежать, построив город для разных людей с разными предпочтениями и с учетом новейших представлений о городе как о живом организме, который развивается из глубины веков вширь и вглубь. Но получилось, как получилось. Вроде бы все комфортно, а чего-то человеку недостает. Это недостающее люди добирают в Елабуге, еще одном древнем городе по соседству, где к счастью, сохранился исторический центр с купеческими особняками, храмами и торговыми рядами. Хотя и там, нет, нет, да и вылезет на передний план пятиэтажка из силикатного кирпича, а в главном соборе окажется библиотека школы милиции, а в доме купца Стахеева – дирекция школы милиции, тем не менее, здесь можно посмотреть  музей Шишкина, и дом, где жила Цветаева, Дурова, и многое такое, что утрачено в Набережных Челнах. Утрачен  человеческий масштаб, где человеку удобно и, если хотите, уютно. Даже если в городе ничего нет, надо придумать, чтобы детям было от чего глаза распахнуть и задохнуться от любопытства. В каждом городе должна быть историко-культурная составляющая.

     Не думайте, что все печально только у нас. Нет, проблемы мегаполиса не решены нигде в мире. Архитекторы могут сделать красивый объект или красивый фасад, но повлиять на развитие мегаполисов они не могут, так как все принципиальные решения принимаются на других уровнях.

     Конечно, решить проблемы современного города бесплатными советами невозможно. Нужны огромные капиталовложения, чтобы развязать в мегаполисе пешеходные и транспортные потоки; решить накопившиеся проблемы инженерии, безопасности и комфортности. Готового решения нет, поэтому в фильмах о будущем мегаполис всегда выглядит ужасающей спрессованной душегубкой, где все хоть и летают, но неразберихи еще больше чем сейчас. Транспортные проблемы душат города, и никакие ограничения не помогают.

     Современный мегаполис – это притягательное образование для деятельных людей, но за преимущества компактности и налаженности коммуникаций людям приходится платить ущербом для здоровья от постоянных инфекций, способных поразить любой мегаполис почти мгновенно. Плохой воздух, плохая еда, вредные выбросы, отравленная экология, повышенная опасность – все это плата за сомнительный комфорт городской жизни. Что-либо изменить в этом наборе достоинств и недостатков архитектор не может, потому что нет ни готовой теории, ни технического решения. Людям остается лишь выбор: жить так дальше при нарастании всевозможных техногенных опасностей или вернуться к матери-природе на каком-то новом уровне.
 
     Данное сочинение  называется «покаянием», хотя каяться, в общем-то, не в чем. Архитекторы, наверное, могут разработать идеальный город, но затраты будут непомерно велики. Город древнейших времен развивался сам как живой организм, и в этом залог его живучести. Все поддерживаемое искусственно, в конце концов, обречено на упадок.

     И еще одно соображение. Мегаполис в современном представлении – это полная победа над матерью-природой, как бы рай на земле, когда жизнь превращается в праздник, развлечение, абсолютный комфорт и независимость от превратностей природы. Но дело в том, что человек не может полностью победить природу. Комфорт ведет к изнеженности вида и его деградации. Люди, проповедующие комфорт, праздник, развлечения как жизненный принцип, обречены на вымирание и исчезновение. Вид развивается тогда, когда он борется и побеждает, когда он накапливает знания, когда он пробивает себе дорогу в будущее. Не для пустых же тусовок и гаджетов господь и родители нас вывели в этот мир, и не для праздности мы существуем….

     Развитие мегаполисов, как это ни прискорбно,  ведет к деградации вида со всеми вытекающими последствиями: изнеженностью, ограниченностью, бездеятельностью. Достаточно вспомнить, как в мегаполисах развиваются гомосексуализм, индустрия моды, наркомания. Поветрие на смену пола – тоже завоевание праздного образа жизни в тусовках, барах, клубах. Люди превращаются в стадо праздной публики.

     Мужчины и женщины в мегаполисе уравниваются в правах и возможностях, и это чревато серьезными последствиями для их взаимоотношений. Мы это наблюдаем повсеместно. Кризис отношений в браке. Мужчины не способны и не хотят быть защитниками и добытчиками. Они становятся этакой декоративной человеческой единицей без функций и обязанностей.

     В конце покаяния хочется сказать, что, может быть, архитекторы интуитивно дистанцировались от проблем мегаполиса. Может быть, в том направлении они чувствуют потенциальный закат человечества, его распад и деградацию. Достаточно представить, что отключение электроэнергии  в результате падения какого-нибудь астероида, приведет к остановке всего и вся и превратит процветающие благополучные мегаполисы в дикие джунгли с ордами озверевших от голода людей. А какие-нибудь чукчи или эвенки  даже не заметят, что мир уже улетел в тартарары.  Изнеженная в тепличных условиях, поголубевшая публика, превратится в разрозненные стаи голодных мародеров и вымрет от первого столкновения с суровой действительностью, например, наступит зима. То, что было естественной средой обитания человека, давно им понимается как нечто враждебное, опасное и непригодное для жизни. Это главная победа мегаполиса над человеком. Но победа ли?

     Между прочим, слово эвенк в переводе с эвенкийского – настоящий человек!

     Сейчас это звучит довольно смешно, но, в сущности, может оказаться очень даже верно.