СУД... НО, или суд над Жванецким

Александр Евдокимов


С У Д…  Н О,
или
С УД    Н А Д    Ж В А Н Е Ц К И М

повесть


В стиле «Rock-in-Room»
in the style of «R-&-R»


                (аудио-версию слушайте в iTunes и в ЛитРес)


аудиоверсия:
https://cloud.mail.ru/public/3Qxp/5zjijzpZE




- Тю...
- Таки-да!
- А когда?
- А я знаю?!...


Зал торжественно встал и наполнил всё близкое вокруг себя, образованием государственного чувства причастности, к этому же торжеству… для них всех… всем им и не только, а даже и стенам здания общего, и уже по ним, по родным – по-стукачески, рассредоточивая и растрачивая себя аккуратно, чтобы наладить настрой на содеянное, по другим стенам и дальше уже!... уж будто по скатёрке – как ладошками, ладошками, ладошками – зазвучал гладкой сытью на кафеле!... Запел в нём глянцевом кантату неистовую во всех октавах!... и в туалете даже посмел! Вот мерзавец!... И в такой прыти и в мажоре пылком таком, будто распахивая врата в пространства большие и малыя, но всё же – Всея! Стал разрастаться, да так взвился, что торжество стало царить везде и эхом катиться, катиться, катиться!... как голова с плахи…
- Встать! Суд идёт!...
…И Око Справедливости обнажилось, по-женски, лаконично – выпучив белок межвековый, желая ловко истребить в себе и в нас, соринку!
Причёска над глазами башенной соборностью воспевала к небу статус «Вашей Чести», а мантия лукаво, гармонично и кокетливо, всегда изводила под собою, – в из-под, весь внешний мир, гибкими формами справедливости, в которой вся женская природа топорщилась имманентностью и жаждой – быть!…
- Прошу садиться!...
Зал внятно и церемониально сел-встал: встал-сел…
Молоток оттянулся всей своей мордой об стол – судья перестала быть женщиной… 

С у д ь я. Та-ак!... кто у нас следующий… А, Жванецкы-ий! Ну-ну-ну, так-так-так… Ну-ка, ну-ка, ну-ка… Пригласите! А лучше введите!... да, введите меня в курс дела…

П р о к у р о р. Значит, взяли-взяли, Ваша Честь! Тёпленького взяли… яичницу жарил…

С у д ь я. Ту, что – и «снизу – вверх», и «снизу – вверх»?!…

П р о к у р о р. Ну-да, помешивал!

С у д ь я. Так, всё и смешивает, значит, – смеситель слоёв социальных! И что?

П р о к у р о р. Ничего! Тёпленького с салатом и взяли: ничего не успел! Халат и тапочки.

С у д ь я. А портфель?

П р о к у р о р. Отделили: все истории болезней в наших руках, начиная от папы!

С у д ь я. Какая база?

П р о к у р о р. Вся, как честь ваша, Ваша Честь!

С у д ь я. То есть?!

П р о к у р о р. Наглядная и без… о-оглядная, честная и без-зчес-с…

С у д ь я. Достаточно!... Вашей Чести, до… с-ста… точ-ч… н-но… если быть точ-ч… н-ными…

П р о к у р о р. Куда уж точней, Ваша Честь!... Почти всё в вещдоках, кроме…

С у д ь я. Что?! Вы же, вроде, внезапно! И в одних трусах с яичницей даже, взяли! Этого – «кроме» и быть не могло! Или – что опять?! Утечка, что ли? Оборотни у вас!

П р о к у р о р. Нет-нет, конечно, Ваша Честь! Указанное в «кроме» – это мелочь… так себе… танк, да баржа…

С у д ь я. Мелочь?!

П р о к у р о р. Да… мелочь, то есть – детали, а точнее – запчасти.

С у д ь я. Какие?

П р о к у р о р. А-а-э… мелкие и… вторчерметовые: баржа затоплена, где-то на Украине, а танк – на запчасти… в части… частями разошёлся…
 
С у д ь я. Куда?

П р о к у р о р. А-а… э-э… мня-мня… туда же!

С у д ь я. Куда?!

П р о к у р о р. На Родину… детально и бесследно…
 
С у д ь я. На чью!
 
П р о к у р о р. На его… на малую…

С у д ь я. Жванецкого э-М., э-М.?!

П р о к у р о р. Э-м… э-м… да!

С у д ь я. И что же тут шить ему будем? Определитесь: Михаил Михайловича сейчас введут!

П р о к у р о р. Объединяем с Сердюком и Васильком!

С у д ь я. С кем?

П р о к у р о р. С Сердючкой, то есть… к Сердюкову…

С у д ь я. Ах вот, куда?! Мне подумалось – к коллегам!... Ой, смех!

П р о к у р о р. Так, – к ним и есть: чем не коллеги?!

Пристав отворил дверь – строгое пространство в стене, квадратно распахнулось!

П р о к у р о р.(скривив рот, в сторону судьи) Оборотень… тьфу! Министр оборонщик!... Парады принимал на Красной, как клоун… чем не коллега ему!   

На Чашу весов шагнул с исшарканным портфелем мужчина и по носу, и росту абриса, было, тот час же, видно, с этих обеих частей, что, наверное, ещё даже и в детстве, был он – из Одессы…

Ж в а н е ц к и й. Как, я понимаю – будет весело! Я уже дома-таки?! Почти… в тапочках, так сказать… в х…

Молоток нервно поднялся над крышкой стола, как над гробом: слесарно-столярный инструмент иронично-надменно погримасничал, похлопав тихонько другую ладонь хозяйки чёрного савана, – сходил в аплодисмент, и вновь аккуратно улёгся… 

С у д ь я. Это не Одесса, мил человек!... И обсиживать казённые харчи, как и покусаться на них прежде временно! Вы ещё не на этом довольствии, не обсиживайте, не обсиживайте!... Благодатное место с охраной…

Ж в а н е ц к и й. Да, нет – я только настраиваюсь, ловлю, камертоновый ветер… колыхание и звучание… вы же слыхали мой оркестр?... Шопен с нервным тромбоном?!... Ну как: с охраной, или конвоем?

С у д ь я. Стоп! Нет – вы опять, или, как всегда?!... На нас весь груз пытаетесь взвесить, весь этот груз... и увезти от главного всех нас?! Как сбитнем – и запутать, и затуманить! Здесь вам… не участковый… чтоб знать и пробовать… как член семьи, закуски ваши с песнями! Здесь, знаете… и в туманах видят то, что там должно быть, а не то, что там есть! И что у вас всё между этих, как их – строк! Или манера ваша – отвлечь от того, что между ними!... о чём, всё это «между», если не секрет?... Клянитесь говорить правду и только: кто такой Сердюков?!… И кто там ещё…

П р о к у р о р. Васильева.

С у д ь я. Васильева?! Да! И под какой фамилией она располагать начинала… какая у неё фамилия была?!... до того… ну, раньше?! Ведь такая талантливая, такая тала-ла-ла-ла… и пишет, и поёт, и рисует… хотите сказать, не ваша?!...

П р о к у р о р. Ведь всё по вашим законам: кто раньше встал – того и тапки!

С у д ь я. Вы были с ней… простите: вы знали её… до суда?!

Ж в а н е ц к и й. С Татьяной Григорьевной Ицыкович!... О, у нас любовь! Надеюсь, обоюдная… Да! Ленинград – тоже земля моя… и, можно сказать, родная…

С у д ь я. Замечание вам, подсудимый! Вы снова пытаетесь спутать все карты! То есть – дело. Татьяну Васильеву не трогайте! Она народная!... Хотя и вы… то…

П р о к у р о р.(прерывая) Т-товарищ, Ваша Честь! Извините, но… и нас ещё не лишили звания – лишать! Мы в процессе…

С у д ь я. Да, мы в процессе! Принимается заявление со стороны обвинения! Мы о другой ленинградке! О Евгении Васильевой.

Ж в а н е ц к и й. Не припомню… Эстрада?... Цирк?... Их много, тех кто в искусстве творит, а ещё больше тех, кто вытворяет! У Петросяна, может?

С у д ь я. Да, Ж-жванецкы-ий! Вуалируете, как всегда!... С Евгенией Николаевной вы были когда-нибудь в сношениях… имущественных?! Когда она была членом…

Ж в а н е ц к и й. Сюрпрай… с-сы!... Да, из вытворяющих, стало быть…

С у д ь я. Ж-жванецкы-ий!... Ваши сношения, когда она была членом совета директоров Министерства Обороны?! Ж-жванецкы-ий!... Где вы были?

Ж в а н е ц к и й. С восьми – до одиннадцати?...

С у д ь я. Что?... Во всё её время творчества в этом департаменте? 

П р о к у р о р. Кстати, она и крестиком ещё… могла бы… теперь и крестиком, Ваша Честь, в Крестах!...

Прокуратор тихонько под столом стянул с ног туфли и пошевелил пальцами, весело мелькая одинокой дыркой на мизинце…

С у д ь я. А-а, я поняла!... Так, и что имеете сказать? Суд всё учтёт! Вот: в чёрной бухгалтерии – крестики, крестики, крестики… Предрасположенность к рецидиву?... Её имя… псевдоним? А?!...

П р о к у р о р. Нет у них имён, Ваша Честь! У них всё клички, как у…

С у д ь я. Знаю! Имела практику… то есть – практиковала… имею ввиду, – была на практике, или… Короче, не на луне живём и от грехов ещё пока рождаемся… Слава богу, а не на пальцах! Какое погоняло у неё? «Вася», «Василий», «Василёк»…

Ж в а н е ц к и й. Да, васильки не растут, где попало… но я-то… как бы с чего тут… суда-туда, туда-сюда… «входит-выходит»… я на Ослика, и Винни похож… конечно, сейчас… где-то, но не…

Пальцы ног Прокуратора остолбенели и весёлая дырь истребила себя в обвинительном туфле!...

С у д ь я. Не-е?!... не понимаете вы, что этим сейчас занимаются НКВД, КГБ, ФСБ, МТС, тьфу – МЧС!... Хах, хуф!... и все пожарные, вместе с пожарниками?! Всё уже горит же на вору и на ж-ж…! Как у лошади на свадьбе, ей богу!... Не с вашей ли буквы «жё-о» начинаются пароли?!... «Жё-о»! Тьфу-ты, прононс какой-то, как… и!... мы слушаем! С какой?

П р о к у р о р. Позвольте, Ваша Честь?!... Наводящий… И не улыбайтесь! Практике известны классические примеры с этой «Жё-о»! Жё-он-немэ спа сис-жу!... У них кругом и сис, и спа! Явки, пароли, имена!

Ж в а н е ц к и й. Чьи?... Вы, сойдите с небес…

Мастер добродушно расплылся в улыбке: лицо тут же вытянулось в горизонталь, а нос отделился ещё больше от лица одессита и сразу же, свободной рукой от рукописей, он изваял человечка, который так и почапал, так и почапал… куда-то – по воздуху Правосудия этой залы…

С у д ь я. Суд только входит, или выходит: туда-сюда, сюда-туда, но никогда – не сходит! Никогда!...

Ж в а н е ц к и й. Но… подождите! Я же стою!... Я истоптал уже тут свою обувь нетленную!...

С у д ь я. Так и стойте!

Ж в а н е ц к и й. Так и стою! А вы?! Вы ж уже сидите!... Хотите это предложить… кому-то?! Мы ж не в трамвае! Там же культура, а здесь сидите вже!... 

С у д ь я. Мы выясняем… Сидим и выясняем, чтобы потом кому-то сесть!... И что вам в порту не сиделось?... Я люблю вас, так-то… и чего не сиделось?...

П р о к у р о р. Или не плавалось… в любом виде! Действительно: любим вас!... Снимите обвинения – сдайте и творите себе… мы любим и даже смеёмся! Чего не сидели, не плавали? Там легче затеряться… в любом виде – в порту! И берега бескрайние, и вода мутная: всё рядом!...

С у д ь я. Там же есть с кем разговаривать: там волн полно!  Сядьте, пока… не надолго.

Ж в а н е ц к и й. Надеюсь!

Мастер сел.

П р о к у р о р. Вот, Ваша Честь, он вновь лукавые глаза из себя выделяет! Как из р-р-раков вар-р-рёных!... И заметьте, Жванецкий!... Подсудимый, я к вам обр-р-ращаюсь!... К вам! И не про те, что были вчера, и даже сегодня, а вар-р-рёные – уже в кипятке вашем! То есть купленные, обвиняемый, а на какие средства?! Жванецкий, где вы были с Васильевой, с восьми – до одиннадцати, тогда ещё?! Будем Васильеву называть – Васильевой… пока, ладно… Тогда-когда и где танк взяли?! Где танк взяли! Вместе с Сердюковым, или через Сердючку и с ним же – в финансах – пирамидально?!... Чтоб по рынку разъезжать?! Кто позволил военную технику и не по назначению, вдруг?! Танк – это красивое существо! Гусеницы многих возможностей! Страх божий в мирных целях! А вы его куда?! Дискредитация, какая-то?! Снаряды Васильева продавала, или на пиротехнике китайской?! Или всё тот же Сердюков! Где танк, Михал-Михалыч? Где средства!...

Ж в а н е ц к и й. Всё, там же… в портфеле… сре’дства, а средства' – в аптеке!


!Молот правосудия занёсся над всем процессом ещё раньше означенного мгновения! – !Иронию мастера уже ждали, как муху со свёрнутой газеткой: только присядь!


Суд и сон – сон и суд?!... громоздились в сознанье реальностью и уступали её друг другу с капризом и не хотя: с непониманием, недоумением и возмущением, так как и реальность была тоже похожа на сон…
Прокуратор, было, вознёсся голубем над всем судейским майданом и в одно мгновение закружился у исшарканного портфеля, не решаясь его схватить, но танец-судорога его, тут же, сдох!... 
Молот и наковальня, судного дня, расплющили птичку… =
: грохот звучал раскатами, удаляясь;
: голоса объёмно смешивались в безумный коктейль;
: яркая вспышка ослепила пространство…
Абрис белой тенью стоял над кроватью и говорил голосом прокурора.
- Где средства? Не знаешь?
- Какие? – проснулся голос судьи.
- Да-вот, аспиринку хотел, голова что-то… Намешали, с радостей! Говорил Женьке, что лучше что-то одно!...
- Может, на погоду? – окончательно проснулась Судная. – Хотя, повод требовал! И сейчас требует… Включи свет!


!Прокуратор растёр свою тень окончательно – электричество изобразило его в майке, трусах и очках! – !Молнии уже не освещали, а лишь грохотали, где-то за тёмным окном!


- Так, обвинитель – ты уже обвиняемый и смирись! – потянувшись, села на край спального лафета пеньюарная теплота, в которой нежно жил женский красивый каприз вместе с голосом повелительницы.
- Когда накидаться успел? – мужчина почесал трусы и осмотрелся. – Ночь ведь ещё, или, можно сказать, утро: скоро забрезжит…
- Когда-когда?! – женский голос распихивал в горле сон. – Тогда-когда… Во сне! Ой, слушай, дай попить.
- Сейчас и мне запить… аспирин, чтоб его…
- Зачем тебе эта химия?! А Женя где? Там кто-то говорит, вроде…
В соседней комнате жила активная атмосфера.
- А время-то! – удивился проснувшийся обвинитель. – Ха!... Только начало ночи, мать твою! Всего-то! Тогда нам химия, конечно, не нужна!
Мужчина быстро разобрался со стоявшим в одиночестве застольем.
 - На!
- Что это? Фу!... Шампанское! Обвиняемый!... Суёшь всякую гадость! Убери! Лучше виски со льдом и слова красивые!... и слова, – и сон!... И сладкий, и долгий!
- Не возражаю и принимаю… суд истины твоей!... Суда-туда, туда-сюда!... А?!...
- Что-то снилось мне про – суда-туда, туда-сюда?... Во, а суд и снился!
- Как?! И мне снился – суд! Хотя… суда-туда… тоже было! Ха-ха!...
- Сны о работе – это уже перебор! Наливай, мой милый, нектара невесомости… Эх, Прокуратор ты и есть – прокуратор! Тебя, что: с этой фамилией и родили, что ли?!
- Да, пей!
- А слова!... красивые…
- О!... Тебе, прекрасная моя, в ушко!... Утону в нём!... На веки!
Он пригубил золотистого напитка и, склонившись к её губам, начал с дыханием тихим говорить самые глупые, но очень важные слова, похожие на пугающее затишье грозы за окном, как – вдруг!... =
: ритмы танцевального шага буйно ворвались в комнатное пространство;
: женское дыхание вспыхивало всей грудью, в унисон шагам в танце;
: в комнату к дорогим гостям, – Судной и Прокуратору, в ритмах румбы, самбы и пасодобля, – с игривым «бля!», явилась Евгения Васильева и поставила точку у столика, с хмельными напитками, в эффектной позе!...
- Ча-ча-ча!...
- О-о! – восторженно пропели служители юстиции и расторгли на время свои объятия.
- Браво, Женечка! – поддержала заводной танец Судная и их попки пошли вокруг стола, обнажая солидные талии. – Всё прекрасно! Гуляем!...
- Спасибо, дорогие мои! – Евгения вскинула бокал к люстре – всё остановилось, а за окном полыхнула молния. – Какое счастье, что вы у меня есть! За вас!
Гром раскрошил её слова и, будто, под звуки безумного фейерверка, они соединили бокалы и вместе, – разом!... вскинули головы вверх и восторженно!... рассмотрели обычный потолок комнаты, как дети!   
- Всё хорошо, что хорошо, Женя! – Прокуратор аккуратно пригласил дам с столу. – Закончилось, как планировали и спасибо нам всем!
- Да, вечер прекрасный, – с трудом уняла свою радость госпожа Судная, – правда, я не поняла, как всё куда-то… исчезло… вечером сегодня… Р-раз и провалилось всё!... р-раз и уже проснулась!
- Со мной! Ха-ха!
Ввернул Прокуратор, блеснув, украдкой, глазами Евгении и быстро склонился к столу, чтобы освежить янтарный алкогольный напиток в бокалах.
Игривый всплеск настроения принял умиротворительный тон салонной музыки, которая доносилась из открытой двери. 
- Дамы и господа… а у меня для вас новость! – тихо заявила Васильева.
- Не пугай! – наигранно наполнила глаза испугом судья-всея;
- Должно быть – ревизор приехал! – подхватил мотив игры Прокуратор, как прокурор и тоже – всея! – И отменил наше решение, на твой «домашний арест»?!
- Боже упаси! – взгляд Евгении поглотил мужскую шутку, как капелька дождя букашку! – За такие деньги… ни в каком сне… н-не может быть!... Нереально!... Всё хорошо, как и сама новость!
- Ну, не томи! – мужчина, извиняясь, протянул ей бокал.
Васильева обвила гостей искрящимся взглядом…
- Вы не поверите! Я… я… я песню написала!
- Что?! – почти пропела госпожа Судная.
- Да! «Тапочки», называется. Аранжировку сделали – я слушала уже… пока вы спали… красиво!
Комнатная юриспруденция иронично переглянулась!
- Ты поражаешь, Николаевна! И название такое – домашнее… Я, как женщина, даже слышу уже её ритмы! Нет – я их просто вижу в тебе: не с ними ли ты пробудила нас среди ночи?! Вбухивало что-то, сквозь сон, как в ночном клубе…
- Думаю, что с ними! – подхватила мужская критическая сторона. – Смешала день с ночью! Молодец какая! Талант – он всегда и во всём!
- Может, я не тем занималась в жизни и стала находить себя?
- Может! Но очень хорошо, что не сразу – это – стала находить и преуспела, перед – этим, в главном! – разразилась смехом Судная и перекрестилась незаметно. – Но ценят прежде дружбу, а значит и её основу! Занимайся ты… теперь, чем хочешь: мы уже рядом – мы есть!... Будем вить гнёзда!
- Детей, теперь, можно! – Прокуратор расплылся губами до ушей, не по-прокурорски. – Семья – основа! И ей-ё-о!... Всегда защитит р-разящий меч пр-равосудия! Женя, он р-рядом!
- Кто?
- Меч!
- Ха!... А он, хи-хи, у меня! – ехидно вставила судья-всея. – Бойся его, Евгения: он обвинит!... А меч-то у меня! Ха-ха!... Всё, давайте – за талант!
Компания пригубила навара янтарного.
- Не бойся, Женя, я только на службе служивый и фамилия такая досталась – Прокуратор!
- Дразнили?
- Нет! А как?! Прокурором… что ли?
Молния блеснула без грома и сильнее зашумел за окнами дождь.
- Его и сейчас, так, дразнят, по все-ей служебной лестнице! Ха-хи-хи!
- Ой-ой, а тебя не балуют этим?! Единственная в коллегии с такой фамилией – С-судная! Так и говорят: «судный день идёт!»… Умора! Да?!... Гы-гык!...
- А вот и нет! Не моя она!... И не моё это… Кем же я могла быть? Какие же мои таланты?!...
- Что ты! – возразила Васильева. – Если бы не ты… если бы не вы! Сама судьба подарила мне встретиться с вами!
- Она нас всех благословила, когда-то, на эту встречу! – госпожа Судная приподняла бокал и пригубила виски.
- Интересно?... А ваша девичья? – Евгения  почувствовала у своей ноги ступню прокурора.
- Обычная… Ж-ж… жа-а… бровец! Жабровец! 
Судная весело вскинула хмельной напиток над застольем!
- О-о! – коллега вскочил от услышанного, но, затем, медленно сел, вглядываясь с этой высоты на присутствующих дам. – Какое крутое окружение! Меня… мня-мня-мня… Да, Женя, а не совсем русский… день этот! С-суди с-сама!...
- А он им и не был никогда русским… судный!... Русский… чаще потерпевший, но не побеждённый! А?! Пьём!
Все поддержали.
- Точно, милая моя, точно! – Прокуратор подпрыгнул и обернул себя простынёю. – Так, значит, «Жё-о»!... Хи-хи-хи!... Ж-жё-об-бровец-с-с!... Как на процессе… сегодня… «Жё-о!...»… Ох!... ха…
- На каком? – рассмеялись женщины, увидев перед собой символический абрис дня судного, прикрывающего, трусы и майку прокурора, белоснежной мантией из простыни.
- Так, над Жванецким! – стал энергично перевоплощаться гость. – Девочки, оцените!... Жё-он-нэмэ… с-сшпа-а…
- Стой! – вскочила Евгения, – я сейчас!
Васильева, в том же танце, – с каким вошла, выпорхнула из комнаты.
- Минуточку! Сейчас-сейчас!... Сюрприз, ребята… подарок!
Юристы с недоумением посмотрели друг на друга.
- Объясни! – Жабровец протянула к Прокуратору свой бокал. – Какой такой суд?
Прокурор быстро изловчился и из фирменной бутылки, в  толстостенных гранях, не налил, а выплеснул, с бульканьем, виски так, что они оба отскочили от золотистых брызг!
- Ой! Извини, дорогая, а процесс был вчера – над Жванецким!
- Ч-чёрт! Вчера?!... Суд? Сюда… туда-сюда?! – Судная прекратила свои рассуждения оттого, что уткнулась лицом в бокал и стала молча пить, округляя глаза.
Прокурор, тут же, поддержал коллегу… =
: носы засопели над гладью напитка в замкнутом стеклянном пространстве;
: янтарные волны катались игриво от всех берегов хрусталя и пропадали в губах;
: глаза не пьянели, а трезвели, белея…
- А сон?! – отняла от алкоголя своё дыхание женщина. – Я сон видела, что… суд над Ж-ж…ва-а… и ва-а… сильки… А что: и суд, и сон?! А?!...
- Да, милая, всё реальность! Был суд, а потом поляна у Жени!... Всё хорошо!... Утомилась, рыбка моя, надсадилась сажать и карать!... Твой крепкий сон и смешал всё!
- Боже мой!
- Что такое?!
- Как же Жванецкого карать?! О, боже! Мы не спим?
- Надеюсь, что… Хотя, может и… пусть лучше – сон…
- Вещий?
- Ну-да!
- Точно – вещий: всё в одном пространстве!
- В едином, хорошая моя! Чтобы сказка была везде!
- А это – где? – перешла на томные нотки Жабровец.
- Везде! – он потянулся к дыханию девочки, – и… во сне, и в тебе… и с тобой… не волнуйся…
Вдруг, прозвучал зонг и широкие двери раздвинулись, вместе с музыкой сопровождения!
- Сюрприз! – гулко провизжал голос Женьки. – Вста-ать! С-суд… идё-от!
- Ой, прикольно, как во сне! – отстранилась от объятий судья и присела, ожидая забавы.
Из тёмного пространства дверного проёма выдвинулась огромная «конфедератка»… =
: квадратная академическая шапка;
: острый угол чёрного квадрата материи, с весёлой кисточкой на тесёмочке;
: магистерская шапочка, как большая голова у ростовой куклы…
Под объёмным головным убором распахнулась, – во всю ширь рук кукловода и до самого пола, чёрная и лоснящаяся, в свете ламп и молний, – мантия.
- Р-разящая р-рука пр-равосудия! На колени! Хочешь свободы – лежи!... Иначе: посадим!
Судная закатилась раскатистым смехом, а Прокуратор упал мордой в пол!
- Лежу, лежу, лежу! – взмолился на карачках мужчина.
- Ой, не могу! Лежи – говорит! Развратница! – Жабровец утиралась слезами от смеха, давясь своими фразами! – Ой, Женька, ну, хули… ху… ганка!...
Прокурор в одно мгновение проскользнул с колен на живот и его трусы ловко скрылись под мантией.
- К-куда-а! – кокетливо зашипела Женя, с трудом удерживая куклу в полный рост, согласно стати. – Я ж голая, дурак!...
- Простите, ваша честь! – шипел лукаво и игриво Прокуратор. – Это мне – за честь! За честь бы мне… Женя-а… за труды немалыя-а!...
Кукла, с кисточкой на своей чёрной башке, закачала разведёнными, во всю ширину, руками в разные стороны и закачала ими, мерой в весах: увесистая музыка подталкивала её в спину, и атмосфера была уже не грозовая, а разряжённая…
- Чучело-мяучело! Ха-ха! – Судная смеялась над пародийным выходом обряда судебного процесса. – Х-хэллоуин какой-то!...
- Нет-нет! – взвизгнула под мантией Васильева, поддерживая шутку, – это К-карачун! Кхи-хи-хи!... Под Сороса больше не пляшем! У самих хватает!
- Ну-да! – смех у Жабровец перешёл на улыбку. – Теперь – да! Хватит: теперь есть, на что переходить… на своё… кровное!... Гонорара и…  вознаграждения хватит!... надеюсь… Эх-эх, Карачун – самый честный в мире лгун!... Хе-хе-хе!...
Карачун сделал круг, задев люстру и снова взвесил на весах-руках воздух комнаты, качнувшись.
- Прижмись к дверям, – прошептала Женя, в сумерках мантии кукольной юриспруденции, – слышишь!
- Зачем?
- Я голая, дурачок!... Чтоб выскочить!
- А зачем… р-раздевалась, зачем… а-а…
- Рули! Ущипну… уже не узнаешь, дурак!...
Чучело попятилось к широкому проёму двери и незаметно похудела.
- Ля-ля, ля-ля-ля! – Прокуратор понёс судебный наряд прямо на Судную, медленно поднимая полы мантии от пола, открывая кривые ноги и тапочки. – Вдруг, откуда не возьмись – маленький фонарик!... И!... разящая рука право суду дарит!... судю-юду, сюду-удю!... в рюку-сюду рюмку-суду!...
- А она у меня! – женская правая рука, в один миг сжала мантию вместе с трусами, в самой середине, как в детской загадке, про два кольца и два конца… 
- Ой!
Кукла присела.
- Ха-ха! А где… Евгения?
Прокурор раздел с себя наряд и, с широкой улыбкой, устало сел перед дамой на колени.
- Тайна иску-у… не-е – следствия!
- О-очень забавно!
- Ну, всё-всё!... Милая, всё – отпусти… не хорошо!
- Ладно…
Музыка сопровождения в соседней комнате стихла.
- Господа! – крикнула хозяйка квартиры, – просю-у сюда!... Ха-ха!... Без всякого суда! Хо-хо-хо, хи-хи-хи, хе-хе-хе…
Гости встрепенулись: поднялись, обнялись и пошли…
Полумрак залы интриговал  с первого шага – большой объём пространства таил сюрприз с изюминкой и манил в себя, и увлекал.
- Женя! – позвал мужской голос шёпотом.
- Евгения…
Пропел чуть громче женский голос и они остановились, не решаясь двигаться дальше в незнакомом пространстве.
Вдруг, на огромном экране домашнего кинотеатра появился бампер-сигнал, на котором замерцали огни фейерверков и в середине этой композиции появилась – обнажённая девушка, и эффектно застыла.
- Ой, Же-е… н-не-ем-м… гения какая! – осудила по-доброму и с удивлением Судная.
- Обнаж-ж… голая! Ха! – подавился Прокуратор. – С ума сойти, чего делает…
Картинка с экрана-плазмы наплевала на эмоции в зале и, под эпатажной позой девушки, в сопровождении музыкальных аккордов, витиеватым росчерком прописала: «Ев-ге-ша!»…
- Гос-споди! – чуть слышно выругалась Жабровец.
Прокурор не обвинял: он мог только молчать и сопеть.
Из-за домашнего кинотеатра, неожиданно, шагнула в круг мерцаний экранной заставки сама Васильева.
- Евгеша… погоняло, что ли…
Жабровец смотрела на обеих и искала разницу, но – не находила: обе были – в чём мать родила… и лишь только у одной из них, на ножке, была элегантная тонкая нить – электронный браслет.
- М-мамочки… псевдоним… да, Женя? – мужчина чуть сдвинулся в тень Судной. – Чтоб работать под ним… под… домашним арестом?!...
- Это имя моё в шоу-бизнесе, будет! Ев-ге-э-ша-а!... Певица российской эстрады!
Клип ослепил с экрана всё пространство залы ритмами ночной забавы – и музыкой, и аппетитными попками, вокруг обнажённых мотиваций, как у са’мой желанной… =
: и самбы;
: и румбы;
: и посадобля…
- М-м-ля!... ля-ля! – Евгеша, вдруг, метнула свои волосы над головой вокруг себя и замерла, прикусив губки!
Её двойник на экране сделал всё так же, а попки кордебалета поплыли в розовых тапочках, как обрамление, с вокальной подпевкой!
Вступила песня и они обе пошли на гостей – забавлять, занимать, развлекать: за дружбу и службу – оплачивать!
Прокурор растопырил от удивления и глаза, и пальцы, и трусы!
Только теперь яркий свет клипа с плазменного экрана осветил всю фигуру Евгеши, без всякого срама: её тело облегала тонкая ткань постельного цвета.
Жабровец оживилась в эмпатических чувствах и уже была готова пойти поразительным танцем на встречу новорождённой эстрадной диве, как, – вдруг, услышав слова о тапочках, – и, тут же, заметила их на всех!...
- Т-тапочки?!... Ж-ж… н-ня-а… н-не-е… Стой!
Пульт в руках Евгении остановил всё!
    - Что?! Ты знаешь эту песню?! Слышала её?! Но где?!... Это моя! Я нигде!... Я никуда и сама… правда!... Автор я!
- Нет, Женя! Там тапочки… Ж-жванецкы-ий… понимаешь?
- Нет…
- Ай!... божечки! Суд, или сон? – недоумевала гостья и пальцы судьи коснулись висков. 
Прокуратор взял обеих дам под руки и расцеловал несколько раз в щёчки, по очереди.
- Милые мои! И песня – прекрасная и настоящая, и сон чудный и настоящий, и суд р-реальный и настоящий!...
- Значит, реальный! – Судная обомлела и вопросительно посмотрела на тапочки у хозяйки уютной посиделки. – Тапочки…
- Да… так песенка моя называется… аранжировку сделали и я хотела вам показать, как первому зрителю… Что-то не так? У вас какие-то проблемы?... У Жванецкого что-то? 
-  Ничего страшного – судим! Что мы ещё можем делать? Как и тебя недавно, Женечка! – мужчина очень мягко и деликатно увлёк их талии к застолью. – Есть тост, но прежде!... Евгения!... Или – прекрасная и неповторимая – Й-е-эвге-эй-ш-ша!... присядь, дорогая – сейчас запоём!... и нальём!
Прокуратор подхватил с диванчика мантию и в одно мгновение разместился внутри её, всем своим телом, и поднял руку Судной, и подставил шляпку с кисточкой, как плоскость плахи.
- В-въ-ъ… ж-же-н-нэм-ма-а… Ж-жванецкого!... И!... р-разящий меч правосудия!...
- Ой, да-да!... А, он у меня!...
И рука Судной плюхнулась с высоты её роста на четырехугольную плоскость  магистерской шапочки с кисточкой.
- Ага! Б-бац: молотком Жабровца и-и… н-не-ет молодца! – дал счёт на отмашку прокурор. – Ещё раз… с от-тяж-жечк-ко-ой!...
Женская ладонь, неотвратимо, просвистела мимо уха Прокуратора и осчастливила плаху, – оттянулась, с удовольствием, в казни… =
: повергла плоскость чёрного квадрата на пол;
: обрушила весь вес справедливой природы – карать;
: оглушила и громом, и молнией, даже…
Всё сложилось-сошлось, в момент данный – от природы самой… и, будто, сошла в перекос вся квартира Васильевой, как «Васильевский спуск» – в известный наклон!..., как после порки публичной и площадной…
Всё, в один миг и стемнело, и побелело – растаяло, вдруг!...
 

!Гром ещё незаконно и шумно оставался в ушах! – !Судная с недоумением рассматривала в своих руках молок председателя!


- Жванецкы-ий!... Уважение…
Слова судьи прозвучали резко и неоправданно, – с криком, и в зале судебных заседаний нависла гробовая тишина!
Жабровец осмотрела всех присутствующих и её взгляд остановился на тапочках обвиняемого.

С у д ь я. Тапочки… почему… вы уважаете… суд…

Ж в а н ц к и й. Так, неожиданно всё… отсюда – тапочки! Хорошо, что так! Бывает и другая неожиданность, после такого… следы оставляют… пахучие – от неожиданности, тапочками, Ваша Честь! Каким взяли – таким и стою’! И сто'ю столько же сколь…

С у д ь я. Вы сидите, обвиняемый!

Ж в а н ц к и й. Уже?!

С у д ь я. (взяв себя в руки) Сейчас! Ж-жванецкы-ий… Где средства, или сам вещдок!

П р о к у р о р. Оприходовал уже… железа в вещь-доках не будет… кю-ю-пю-юры у него теперь там – в порт… феле’! Или филе! Порт… Ваша Честь и в слове «порт-фель»!

С у д ь я. Михаил Михайлович, вы знаете: кто и что по вам плачет?!

Молоток ласково приподнял рыло своё и, вдруг, резко ударил по беззащитным и невиновным молекулам столешницы Правосудия!...
Прокуратор отозвался неясным звуком и всё стихло…

Ж в а н ц к и й. Но я же не брал, я только подумал, что хорошо бы на нём…

Мастер встал и, растопырив края портфеля: раскрыл его тайны, вытащил несколько пожелтевших страниц, занёсся над всеми взглядом и опрокинул в себя жменю воздуха, но тут же замер – сражённый!...   

П р о к у р о р. Ваша Честь! Что, значит, он подумал?! Заметьте, и Васильева, – тут же, подумала!... Под-дельнички!... Или за них кто-то подумал?! А танка нет?! Вы что, подсудимый, сигнализировали Сердюкову?! Намёки делали, пропагандировали… миниатюрами, как и эссе!... чтоб танк у народа стащить?! Эс-серы миниатюрные! А танк – это не игрушка…

С у д ь я. Действительно! Хотя, у моего внука есть и, знаете, кто-то там изнутри… говорит что-то – из этой щели… Как, будто, тот… который летал… над Череповцом… Вы на Союз-мульт-фильме не писались?

Молоток судилища пополз мило по крышке-столешнице, имея в себе серьёзное дуло-ручку, но в руках Судной оно не пугало – оно настраивало и настраивало… потому, что служило и служило судному дню!...

Ж в а н е ц к и й. А, куда ударение ставим… в последнем?

С у д ь я. Вы в своём последнем будете ставить! Вы…

Голова молотка в судебно-судейских руках качнулась перед её глазами – в одну сторону, затем в другую и опять в том же порядке, а глаза внимательно и учтиво следили за самодеятельностью…
 
Ж в а н е ц к и й. Да, шутка это – по Гоголю…

Атрибут рукобойной сути Правосудия опять разбил себе лоб, но вырвался из рук судьи, и кувыркнулся по крышке, как в цирке…

П р о к у р о р. Ваша Честь!

Прокуратор вскочил, в профессиональной поддержке, проявляя своё достоинство, как мужчина, но, слишком не ловко распределив себя в рвениях к этому, – свалил многотомное дело и тело на пол, а одна из его страниц вспорхнула виртуозно и, раскачиваясь маятником, как перо в дыхании ветра, медленно и печально снизошла к полу и легла в середине залы, обнажив содержимое в себе самой, – будто, жирно-графическую татуировку, – рукописный рисунок – присутствующим: «Жэ», как перечёркнутую «Хэ», причём эта «хэйка», свои кресты нанесла множество раз и расписалась сутью прокурорской, неприкрыто вытягиваясь сквозь перечёркнутые кривые «ежи» корявым указательным перстом – «всё равно «Ж-Жэ» дотянусь, до тебя Ж-Жэ…!»…

С у д ь я. Спокойно, всё учтём… Так, ладно… В связи с этим, нам бы хотелось знать: есть ли у вас взаимосвязи… по танку… с этими фигурантами? И вообще, откуда у вас танк?!

Ноги и руки Прокуратора тщательно и торопливо ходили-бегали по зале и сгребали-собирали… =
: и многотомную макулатуру;
: и дела свои живописные;
: и – дело томное!...
Глаза и голос его – стекленели!

П р о к у р о р. Да, это ж государственная вещь!

Прокурор нашёл у стола заседания молоток председателя и бережно поднял его и, обтерев об себя, поднёс Судной.

П р о к у р о р. В нём же, может быть, так сказать, само Государство! Там могли быть и её члены…

Ж в а н е ц к и й. Там были члены?

С у д ь я. Не увлекайтесь, Ж-жванецкы-ий! А то составите ему компанию, коллега, не увлекайтесь! И вычленяйте лучше, вычленяйте… методом исключения!

Рука Правосудия потянулась было к любимой игрушке – молотку, но резко остановилась, задравши указательный перст-палец – к небу!

П р о к у р о р. Ну-да, ну-да, когда-то – да… и так тоже, и сейчас ещё… было всё бы! В этом смысле… вообще!

С у д ь я. Тихо! Ж-жванецкы-ий и откуда у вас танк?! Мирный, красивый… можно сказать – биатлонный?! Мы же хотим понять, что вы за фигура?! Михаил Михайлович, где вы его и за сколько – признавайтесь…, а вообще, лучше признаться, вообще и во всём! Это облегчит, облегчит это, можно сказать – освятит!... Вызвать сюда попа?! Батюшку, то есть! Ой, что-то я совсем – о святом… и при вас! Замечталась… Избави его…

П р о к у р о р. От кого, Ваша Честь?

С у д ь я. Да, от тюрем… будь они не ладны…

Око Справедливости обнажилось, по-женски лаконично – выпучив белок меж век!...

П р о  к у р о р. Да-к, они такие и есть, как и были… И стоят, как остов земли русской! Темницы-тюрьмицы!... Тер… м-миты… Стоят, как версты столбовые по Руси Всея! По…

С у д ь я. Всё: я знаю все «по» в языке нашем и даже все «па» на французском!... Могут пригодиться!... Ладно, не всуе… А деньги где? Скажите, Михаил Михайлович! За приобретение танка? С этой зловещей щелью и дульной грубостью, гусеницами и бронёю? Она там есть – щель-то? Откуда он на рынок смотрел? На эти живописные прилавки!

Только улыбка прищурилась в Мастере и он сладко вкусил увиденное, плямкнув неизвестным словом!

П р о к у р о р. Есть щель, Ваша Честь! И это доказано! Где деньги, Михал-Михалыч? Ведь они не имели возможности вместиться в ваш портфельчик!...

Ж в а н е ц к и й. Так, у него!... Ну, в этом – в  офшоре, наверное, уже!

Взгляд Мастера уронил себя в заоконный горизонт и эти дали отыгрались тёплой волной иронии в его глазах и растеклись, лукаво, вокруг них – морщинками…

С у д ь я. Это, что это – оф… шоры!... Шоры – оф!... Уф-ф, фантазии!... Что это?!... Имена, что ли, новые в деле?! Господин прокурор?! Что за Офшоры, Обжоры… или Жоры? Не расслышала! Внятней представьте дело… суду! Судю… сюдю… сидю… сирдю… Опять весь судный анали-и-из на Сир-р-дюкова выводит! А, Ж-жванецкы-ий?!...

Прокуратор укусил галстук и начал натужно думать всеми местами сразу: сел-встал, сел-встал, сел-встал…

Ж а н е ц к и й. А можно пошутить, Ваша Честь?

Галстук, в качестве потерпевшего, униженно выполз из Прокураторской пасти и просто нескладно обвис…

П р о к у р о р. Вот, этого не дозволяйте, Ваша Честь! Говорить дозволять ему нельзя категорически! Ведь здесь целая банда! Просто сговор лиц! Представляете?!

С у д ь я. Ну-ка, ну-ка, так-так, та-ак! Кто они?

П р о к у р о р. Ваша Светлость!

Руки Прокуратора изобразили в воздухе букву «Хэ», между собою и честью судебно-женской за столом – у молотка-символа!

С у д ь я. Честь… вашу м-м-мать… честь – я!… Честь!... светлая…

П р о к у р о р. О, да! Простите – Честь! Так-ить, банда! Вслушайтесь – «Б-ба-а»!... Связь улавливаете?... Б-ба-а!...

С у д ь я. Б-ба-а!... И что?!

П р о к у р о р. Не слышите… Фамилию?! Б-ба-а…

С у д ь я. Б-ба-а!... Баха что ли! Так, он у меня под рукой!... Точнее: он у меня в руках! Бах и всё!... Что за доводы у стороны обвинения?

П р о к у р о р. Бах, да! Так, это – да! Он в ваших руках, Ваша Честь… Но в следственном – «ба-а» – это… Бабель!... Ну, подельник прямой-таки… А теперь складывайте: на эту же букву «ба-а»… фамилии подельников и подбирают! Или на «бэ», или на «гэ»… а Булгаков, язви его!... Из Киева тоже!... Не клички ли это?! Возникает вопрос… 

Ладони Прокуратора быстро избили руки свои пощёчинами и растёрли-обмыли-умыли все кресты из «Хэ» и похожие на них буквы!...

С у д ь я. Майдановец!... Так-так-так! А на «гэ», конечно – Гоголь?! Ну-ну-ну?!... Но он же наш!... ревизорный человек… Понимаете ли… Тут надо взвешивать, закрыв, так сказать, глаз… взгляд… И где же, всё же, этот танк?... Где он ходит?!

П р о к у р о р. Спросить нужно с него…  сполна, Ваша Честь: он часть нашего народа, как и танк!

С у д ь я. Да-да, но какая часть он от этого танка… Какая! И баржа где?!

Ж а н е ц к и й. Так, мы ж на ней! На то она и б-б!... Баржа! Если она б-б!… то баржу уже не найти!... вместе со всем остальным!

Молоток вновь приподнялся над столом, как над крышкой гроба, только задом наперёд – башкой в ладонь, а рукоять уже блуждала дулом прицельно, по всему пространству залы, в горизонте единовременности… 

П р о к у р о р. У него спрашивать – не рекомендую… Там начнётся сплошная баржа!... Русскую речь до корней узнаете! До краёв!... Гланды зааплодируют!... Может… прямое включение, Ваша Честь?

С у д ь я. О-да! Ж-жванецкы-ий, предоставляем вам прямое включение с судебного процесса на Украине. Итак, внимание на экран, обвиняемый…

Экран на стене оживился и представил всем присутствующим визави данной процедуры, будто из далёкого селения, или из автокефальной рады, или из анекдотов…
Мутное изображение прошипело на экране и стихло, наведя резкость… =
: в рамке видеосигнала появился зрительный зал;
: судебный процесс Украины имел аншлаг;
: все ряды имели каменные лица…

С у д ь я. Доброго дня, коллеги!

М и р о в и’ й   с у д д я. Здоровэньки булы!

С у д ь я. Спасибо и мы сразу к делу, если вы не против.

М и р о в и’ й   с у д д я. Добрэ! Бэз пэрэкладача, звычайно, можлыви дэяки непорозуминня, алэ мы спробуемо… понять: чым вы кэрувалися, колы так агрэсывно и, я б сказав, цынично, крали в нас нашэ народнэ добро з России… Мы вставаты – туды-сюды – нэ будэмо, бо мы вжэ давно засидаемо и команда: «Встаты, суд идэ!» – вже звучала. Говорить, колего, але вибачайтэ, якщо чогось нэ зрозумием!

Тишина нависла над залом суда.
Судная взяла молоток, как микрофон, открыла рот, но, взглянув на него близоруко, взглянула на судный день скосившимися зрачками к переносице.

С у д ь я. Гм-м… Перекладывать… недоразумения мы, конечно, не будем… это, действительно… э-э… агрессивно и цинично и не вставать… садиться – это важно… и мы уважим!...

Правосудная встала и весь зал, вместе с ней, как выдохнул: встал- сел, встал-сел…
На экране, ряды в лицах, переглянулись, но не сдвинулись, чтобы не разрушать нить телемоста.

С у д ь я.(тихо – в сторону прокурора) Бабушки в детстве у нас так говорили – я понимала… А сейчас?! У них что, язык новый? Нам, что… переводчика, что ли…

П р о к у р о р. Ваша Честь! Позвольте мне: я помню бабушек и… старорусский изучал, там всё, как в английском… почти… чёрт ногу сломит!... Нигилизм…

С у д ь я. Действительно! Окажите, будьте любезны!    

П р о к у р о р. Хорошо! Итак, сторона говорит следующее… Э-э… без переводчика, возможны сложности в понимании сторон, но мы попробуем… понять вас в вашей атаке на нас… в агрессивном хищении нашего народного добра из России… Далее… Они вставать – туда-сюда – не будут… э-э… так как они, в своём процессе, уже давно сидят и команда: «Встать, суд идёт!» – уже у них звучала. Говори… те, но извини… те, если э-э… они не поймут!...

С у д ь я. А-а, смешно! Значит, это я дур-р… д-думала, что надо… туда-суда! Зря, значит, напрягали… Ну, народ… Ладно! Вас так много на экране: у вас судебный протест, или митинг, или телемост… посмотреть?...

М и р о в и’ й   с у д д я. Цэ в нас общэствэнно-корысный суд люстраций! Суд вильного народу Украйины в союзи Европэйских крайинстран! Задавай свого  вопроса. Що у вас до нас?

П р о к у р о р. Так… тут, вроде, всё ясно… у них полезный суд люстраций… свободного народа… в союзе Европейских стран! Какой вопрос к ним?

С у д ь я. Они, что – все из селений… далёких?...

П р о к у р о р. Возможно, но так они в и раде говорят… Вроде… а дома нормально… как мы…

С у д ь я. Неужели?! Как в анекдотах и в раде?! Весело у них! Да, действительно: прозаседавшиеся… Правильно, про нас поэт!... Всё суды, суды, суды… света божьего не вижу!... Ладно… У нас – не к вам – это общая проблема: вопрос о хищениях в «УКРОБОРОНСЕРВИС». Вы рассматривали дело о запчастях?

М и р о в и’ й   с у д д я. Що вона пытае? Хтось  пойняв?

С у д ь я. Запчасти из России?

М и р о в и’ й   с у д д я. Тю!... Вы ж на Сходи, – по-вашому – на Востоци! Зап-п… захидни частыны нашойи крайины, як и уся вильна Украина – европэйська дэмократычна держава… Шо вона пытае – я не пойняв! Простого языка не знае, чы шо?!... Я знав одного – з Рузы, то мы добрэ з ным розумилыся! И шо цэ за мова така – нано-москальська?!

Судья бросила вопросительный взгляд на прокурора.
Прокуратор заговорил скороговоркой, не отрывая взгляда от бумажки, на которой уже успел сделать пометки.

П р о к у р о р. Вы ж на Востоке! То есть – мы… А западные части страны нашей, как и вся свободная Украина – европейская демократическая страна… Что вы спрашиваете – он не поймёт! Простого языка не знает?!... С Рузы знал одного, так они общались! И что это за язык такой – москальский!

С у д ь я. Язык Гоголя.

М и р о в и’ й   с у д д я. Кого?!

С у д ь я. Николая Васильевича!

М и р о в и’ й   с у д д я. А-а, Мыколы!... Панночко, не понимаем мы вас! Давайте прощатыся: бо в нас мосты тилько с западными частынамы краще получаються…

П р о к у р о р. Давайте прощаться, так как у них лучше с западными частями… получается…

С у д ь я. И мы о запчастях!... А с нами здесь – Жжванецкы-ий…

М и р о в и’ й   с у д д я. Тю!... Божечки!... Мыхайло Мыхайловыч?!

С у д ь я. Да и для него, прежде всего, интересно и важно – где зап…

М и р о в и’ й   с у д д я. (перебивая) Да, пидожды ты, панночко! А, ну-мо, хлопци, вставайтэ-но!... Вставайтэ-вставайтэ – уси, та швыдэнько! Та-ак! О-он, Цыбулю штовхны! Просынайся, бо змэрзнэш!... Кэрченську протоку проплываемо! Гэй!...

Ц и б у л я. Шо?! 

М и р о в и’ й   с у д д я. Штаны пидтягны… подтяни!... та капэлюха знимай, знимай шапку… ломай шапку, кажу: Мыхайло Мыхаловыч особысто пэрэд тобою!... бач – персоной собственной!

Все ряды свободной Украины поднялись – от края – до горизонта!

Ц и б у л я. А-а, цыбуля – цэ хэрня, шматок сала – оцэ – да!...

М и р о в и’ й   с у д д я. Стий, нэ плямкай!... Мыхайло Мыхаловычу, мы уси тут  пэрэд тобою и уси готови видповидаты на будь-яки пытання! Говоры, шановний – усэ поймём!... перед тобою и все в ответе! Говори – поймём!
 
С у д ь я. Не-ет! Давайте: я спрошу, а Михаил Михайлович услышит.

М и р о в и’ й   с у д д я. Тю!... А вин шо?!

Ж в а н е ц к и й. Ребятушки, это ж – мост, а значит, мы вместе! И, если имеете, что сказать – скажите!

М и р о в и’ й   с у д д я. Та, шо тут казать, Мыхайло Мыхаловыч! Всэ просто!... якщо на общем родимом совецьком, так сказать – по-домашнёму, то ясно ж усё!... Я ж с Харькова! Мий дед Т-34 гоняв в Москву с Кошкиным! Давай, на общем родном, так сказать… тут всё ясно!...

С у д ь я. Спасибо, за понимание! Пожалуйста, говорите – мы протоколируем.

М и р о в и’ й   с у д д я. Шо?!... Мыхайло Мыхаловычу?... Чёго она?!

С у д ь я. Извините… фиксируем!

М и р о в и’ й   с у д д я. Ну, божэчки, – панночка… та яка гарнэнька!... И так смачно мажэ, и мажэ, и мажэ… Ладно, абы пахло хорошэ! Слухай… Тьфу-ты!... Ну, смазливая!... Ха-ха!... И мажешь, и мажешь, и мажешь… лишь бы пахло хорошо! Слушай и слухай… будь ласка!

На экране: Председатель украинского судебного заседания прокашлялся и, выдохнув, набрал воздуха и в лёгкие, и в желудок…

М и р о в и’ й   с у д д я. У частыни запчастыны… дужэ часто – не частково – знайдеш частку выпадково… Э-э!... Ай!... чёрт!... ладно… буду, как дама!... Дывысь:


Части на запчасти часто и частично
частями запасными на части, и в запас,
чтоб в частности, и в ценах – цена
частями часто – на части, как запчасть,
где запасные части – в частичности –
не часть, какой-то цельной части,
а лишь всего – запчасти, от тех частей
из части и делят очень часто по ценникам
отчасти, где частное причастно к оценке,
чтоб по части, – с запасами частично, –
на части – чаще – в части!... и чаще…


Помехи исказили и речь, и кадр: скворчало и шипело, как сало на сковороде!

М и р о в и’ й   с у д д я.(продолжая, через паузы от помех) …чаще, чаще… все части – на запчасть: частично и как – часть!... ча…


!Видеосигнал оборвался! – !Экран погас!   


С у д ь я. Что?... Это всё! Как, будто, всё намеренно?!... И связь… наша неустойчивая…
 
П р о к у р о р. Да, Ваша Честь!... Только за нить потянули… и на… оборвалась!... Мой многотомный том мог иметь фундамент…

 С у д ь я. Ж-жванецкы-ий?!... Скажите, как это понимать? Что он имел ввиду: части-запчасти…

Ж в о н е ц к и й. Так, я и говорил, что мы на барже… И если б-б… б-баржа б-бу-у!... и всё!... тогда, если б-бу-уы!... и одни запчасти!... Б-бу-уы!... и вот тебе, и б-бизнес!... уже запчасти…

П р о к у р о р. А разящая рука правосудия, подсудимый?!...

С у д ь я. Она у меня!

Судная раздражённо и резко столкнула молоток мгновенных утверждений судной истины – с реальностью! – с подставкой без углов на своей кафедре и раздался оглушительный звук… =
: и, вдруг, зашипел тёмный экран;
: и, вдруг, вспыхнул тёмный экран;
: и, вдруг, с тёмным экраном свет белый погас!...
И тёмный экран погрузил всё пространство во тьму…
- Сюрприз! – эхом отозвался в сознании чей-то крик!
Жабровец насторожилась тому, что магнетический «чёрный квадрат», который проникал в неё, в часы раздумий, когда-то часами, вдруг, стал не квадратом, а кубом…
- Когда смотришь в бездну: бездна начинает смотреть на тебя…
- Что ты сказала, милая моя? – мужской голос вернул женщину в комнату и это подтвердила гроза: осветила на секунду весь объём и рельеф помещения.
- Ой!... Опять ждём сюрприз?
- Да!
- О, боже!... Может, на реальный срок ей впаять?! Ха-ха!...
- Вот уж нет! – Прокуратор придвинулся к ней ближе и зашептал горячим дыханием в ушко. – Потерпи: полный расчёт будет с ног сшибающим! А пока сюрпризы и хорошее настроение!... Я поцелую, а?
- После, милый, после… Чего ожидаем? – Жабровец коснулась его губ пальчиком.
- Не знаю, но свет выключила!... Пульт, вот, оставила. – Прокуратор прикусил пальчик грозы приговоров. – Ждём команды к сюрпризу!... Ну, кино!... Ха-ха!...
- Ладно – тогда целуй!
Искусство Малевича неожиданно раскрыло то, чего ещё Жабровец, как Судная, не знала: в необъятных фантазиях чёрных объёмов и форм кубовидных квадратов, было столько сладости, сласти и страсти!...
- Господа! Всё готово!


!Блеснула молнией гроза – поцелуй распался и утёр слюни! – !Пульт, в прокурорских руках, провернулся, подставляя пальцам нужную кнопку!


Неудержимую радость и восхищение вызвало комнатное освещение: гостей поразил представленный Евгешей подарок!
Подвесные споты объяли сфокусированным светом въезжающий постамент, сделанный в виде большой черепахи, за которым двигалась элегантная Евгения, облачённая в откровенно-облегающий костюм телесно-постельного цвета, как бесстыдная галлюцинация голой дивы.
- В-ва-у! – Жабровец, с визгом вскочила.
Черепаха остановилась и приподнялась на коротких и толстеньких ножках, а её огромная голова медленно выползла из-под панциря и, вдруг, произнесла хриплым и низким голосом, изрыгая из пасти пелену огня и дыма, как робот… или сантехник, как бог воды, говна и пара!
- Здесь разящая рука правосудия?!…
Глаза её выпучились – зрачки засветились!
- Здесь! – тихо пискнула Судная, прикрывая ладошками рот. – Я, я, я…
Над объёмным шарообразным панцирем возвышалось пересечение в виде золотого креста, над которым была закреплена повязка, как маска, прикрывающая глаза хозяйки квартиры.
- С поцелуя Анатолием уст моих, в этой композиции, должны были мы представить вам, господа юстиции, таинства этого подарка! – говорила Евгеша монотонно за маской, едва приоткрывая ротик. – Но раз уж нет виновника нашего… и вашего, как и торжества этого, то позволь…
- Нет! – окрылился и взвился к Евгеше Прокуратор. – Есть! Пусть всё будет по сценарию!... Я умоляю!... Позволь… мне, лишь на секундочку…
Жабровец села, как подкошенная, продолжая удерживать мокрый палец!
Прокурор в одно мгновение оказался над черепахой!... =
: колени судорожно искали опоры на панцире;
: губы, трубочкой муравьеда, вытянулись вперёд;
: предмет композиции был уже рядом…
Васильева, с хохотом, обхватила мужскую головёшку с мокрыми губами и притянула её, но не к губам, а выше – к повязке, прикрывающей глаза, как к набедренной, и кокетливо выглянула из-за маски.
- С-сюрприз и его таинства-а! – закатилась смехом она и, обнажёнными откровениями своего костюма, обронила прокурорское тело с постамента.
- Ха-а!... Молодец, Женька! – подскочила Судная к подарку, обходя его со всех сторон! – Это что же?!... Символ правос-су!... Право!...
- Да! От нас с Толей!
- Какое право, милая моя?! Браво! – обхватывая тела обеих дам, вставал с пола Прокуратор. – Браво!
- Да-да: браво! – поддержала судья тут же, рассматривая и ощупывая уже в близи костюм обнажённой натуры. – Какая красота!... И как всё тонко!
- Я подарю такой же! Тебе будет к лицу!... Но это ещё не всё!
Евгения провернулась и вновь спряталась за золотую повязку-маску на золотом скрещении.
- Не всё?! – Жабровец ёрзала зрачками с платья на черепаху и обратно. – А что же?!...
- Главное – внутри! – Евгеша указала пальчиком вниз, вдоль крестовины, к направлению острого и глубоко выреза своего декольте.
- Ах, ты просто богиня! Будто кожа – так натурально, что даже шокирует! Что же ещё, там… может быть? – Судная пела голосом басен Крылова. – Ткань поразительно тонкая… что же ещё можно спрятать в таком платье?! Женя?!... Я теряюсь!
Госпожа Васильева отстранилась от крестовины с маской и эффектно, по-канкански, кинула ножку в шпагатную высь, наступив на черепаший панцирь пальчиками в розовом тапочке.
- Сюрприз – там! – похлопала она ступнёй по черепахе.
- О-о! – обезумила Жабровец! – Стоп-стоп!... Дайте отдышаться: давайте присядем – на секундочку!
- Да! – подал себя Прокуратор. – Женечка, пригубим и со стороны, как бы, оценим, и переварим… Женя! Вы и творите, и вытворяете, что просто… Голова кругом!... Просто…
Не отрывая взгляда от панциря-черепа, гости, как раки-черепахи, попятились назад – к застолью и лишь Евгеша шла туда же, как королева! 
- Ой-ой!... Какая прелесть! – клацала язычком Судная, усаживаясь к сервировке. – Сама кожа! В чём мать родила, будто! Ах!...
- Ах, какая женщина! – руки прокурора манерно рассаживали женщин, как девочек! – Ах...
- Обвинитель… н-ный! – прервала, самую противную песнь на этой Земле, Жабровец. – Ах, какое платьице!... Мне б… боже, что за материя?!
- На’но… технологии! – торжественно объявила Евгения. – «Мне б такую»… можешь не петь, дорогая моя! Считай, что… оно у тебя уже есть!
- С-спас-сибо! Ой, надо же!... На’но!... Какая прелесть! А оно только у тебя?
- Да!... Только – от Тольки!… у нас с тобой…
- Женька!... Ай-й-ай!... Ни у кого?! Ой, я умру!
Прокуратор распорядился собою и наполнил бокалы.
- Девочки! За ваше обаяние и за безмерное удовольствие общаться с вами! И за нас… за утопающих! В ваших бездонных…
- Ой-ой! – загадочно просияла Судная, рассматривая, на своём бокале, отражение платья на Женьке. – Спасибо!
- То’ните?!... Тони’те!...  Но прежде! – Евгеша сделала значительную паузу и, дурачась, разжала пальцы веером у своих висков, выпучив при этом глаза. – Отразитесь в них с тем… что желаете нам п-п… подарить! Ха-ха!...
- А-а, пры-ынца ждёте!
- Ага-ха-ха! – опять взвизгнула со смехом Жабровец. – Тоните вместе с конём!... И не такое вмещали! Я-ха!... умру!...


!Вдруг, оглушил колокольным набатом звонок в дверь! – !Хохот и звук тоннажного колокола прервались одновременно, но эхом жили ещё в ушах!   


- О! Наконец, Толя… наверное.
- Кто? Чубайс?! – Судная чуть не задохнулась.
- Нет, Сердюка… Хозяин сюрприза!
Васильева убежала к входной двери.
Прокуратор возбуждённо пригласил даму к тосту и легко коснулся бокала судьи.
- Слушай, я так мечтаю этого рыжего в нашем процессе повертеть! Наниста ваучерного!
- Ой!... Да, он давно уже ржавый, а не рыжий!
- Э-э, нет! Нано-технология рыжьё и в ржавчину превратит, и обратно – в золото! Пора бы арестовать уже е…
- Чубайса не тронь! – капризно притопнула Судная, жёстко пресекая аппетит коллеги. – Ты меня без платья хочешь оставить?!... Зачем, милый?!
Бокалы приподнялись чуть вверх и пригубились.
- За нас!
- За нас…
В комнату вернулась Евгения с небольшим конвертом.
- Что – не он? – улыбка Жабровец и спросила, и ответила.
Васильева вскрыла конверт и присела…
Гости прочитали в её глазах радостную весть!
- Господа, всё хорошо! Наконец, я дождалась!... важных… для меня, как и для вас… несколько слов!
- Ночь сюрпризов… какая-то! – проглотил одним глотком виски прокурор и затих.
- Да, друзья мои! Это сюрприз сюрпризов! – Женька сидя затанцевала талией.
- А там? – Судная тоже проглотила всё до дна и кивнула на черепаху.
Евгеша никого не слышала… =
: не слушала;
: ни ещё и не уже;
: она почти пела душою и телом…
- Всего то – несколько, но!... Поэмы достойны они!... Гимнов!...
Гости, сдержанными – с улыбками, переглянулись.
- Знавал я гимнюков – особые люди! – значительно, вздул губы прокурор.
- А, голова не кружится? – тихо, с иронией спросила Жабровец.
Васильева, зажмурив глаза, кивнула утвердительно.
- Так, это те… такие… ста-арые слова! – подпел и поддел Прокуратор. – Ты выпей! И пошли к черепахе!
- Нет – не те, но у них, между строк, эти!
Евгения подскочила, глотнула из бокала и завиляла языком и попкой свою песню про тапочки, и, подхватив со стола бутылку шампанского, стала трясти её над столом!
Судная и Прокуратор сначала смотрели, с недоумением и испугом, на трясущийся бутыль, но потом и сами вцепились в этот процесс, чтобы не быть простреленными.
Шампанское резко зашипело, пена выплеснулась без праздничных брызг, а пробка упала без взлёта.
Троица, трясясь телами и, безмолвно смеясь, медленно поставила бутылку на стол и потянулась за салфетками.
- Это я, – пыхтел, как игристая шипучка, прокурор, – разрядил её! Уже пытался откупорить!... А что – повод есть?!... достойный…
- Туман и пена? – Жабровец вскрыла упаковку влажных салфеток. – Вытирайте, чтоб не слиплось! Ха!... У нас сегодня всё… и… между… строк! И слипается!...
Прокурор покачал указательным пальцем.
- Я, с вашего позволения, водочкой.
Жменя наполнилась изобретением Менделеева и ладони умылись.
- Хорошо и мне! – вернулась к реальности Женя, подставляя руки. – Теперь у нас руки чистые совершенно! Я получила подтверждение!
Евгения победоносно подняла на головой конверт с письмом и ткнула в них пальцем! 
- Баржа. Запчасти. Порох.
Она выкрикнула каждое слово внятно, раздельно и громко.
- Всё там! Всё на месте! Это больше, чем повод!
Гости вновь ничего не поняли и даже не переглянулись.
- Вот шампанское…
Жабровец указала на плавающую бутылку в ванной с льдинками.
- Да, её не вскрывали! – подтвердил мужчина, – достать?
- Потом! Шампанское потом! Хорошие мои, гости дорогие! Мы ждали этого!... Толя должен был сам прийти, но… вот известил: все детали на месте… А Порох – это подпись: по-ро-ш-ш… эн-н-эм… пум-кум-трум… трам…
Она сбилась и, сверкнув глазами, огляделась, равняясь реальности.
- Ну, вы поняли?!               
- Кажется – да! Ха-ха! – Судная внимательно посмотрела на черепашье сооружение, над которым возвышалось подобие креста золотистого цвета, с набедренной повязкой для глаз. – Баржа… запчасти… детали… и порох!... Дьявольщина какая-то?!
- Дьявол кроется в деталях! – подхватил Прокуратор коллегу и тоже хохотнул. – Как и Жванецкий… и У-укра’ина… кра'ешком… как-то… у-у!... почти, как «ау!»…
- Жванецкий! – облизнулась Васильева, – во сне – в суде… втуде-всуде: так, он где?!... Нет – я не для рифмы! С-сама п-поэтесса… но именно, как п-пойе-этэ!… понимаете, друзья, связи мне нужны! Песня стынет! Зритель ждёт!... Нужен уровень, а средства теперь есть и о-очень достаточные… Для всех нас – достаточные!... «Баржа. ТэЧэКа.»…
- Х-хт-тхо-о! – Прокуратор подавился до соплей.
Жабровец вспотела.
- Кто?
- Тэ-Чэ-К-ка…
Кулачок Евгении поставил точку, на спине прокурора, – тот задышал!
- Тьфу… послышалось: ВэЧэКа! – промокала себе уже не только руки Судная.
Женька отмахнулась и продолжила.
- «Баржа. ТэЧэКа. Запчасти. ТэЧэКа. Порох. ТэЧэКа-а!»… Восклицание! Так, вы о нём?! О Жванецком?!... Ой!... Он что и мой подельник!... Хи-хи! Это он?
- Он!... Вот где собака порылась!... То есть: запчасти отрылись…
Жабровец отбросила использованную салфетку и понюхала руки.   
- Всё складывается! – Прокуратор с удовольствием подтолкнул разговор к откровению и разлил. – Из деталей и частей!... Ха-ха! Судов и снов!
- А причём тут… пароходы?! – Судная выпила без ожиданий ответа и основ из тоста!
Все сделали тоже самое, не задумываясь.
Пауза терпела себя только до дна в бокале у Жабровец.
- Сюрпризы…
Её взгляд, зацепившись за платье Евгеши, умчался к черепахе.
- О, да! – Евгения последовала туда же. – Мы же с Толей ваши символы приготовили, как подарок!... От нас и Пороха…
- С Украины? – прервав, не удивилась Судная.
- А граница?! Таможня? – продолжил вопрошать Прокуратор. – Там же забор Яценюка?!...
- Нет… из Липецка!
- Она что… шоколадная?!... Но я же… лазал по ней?!
- Шоколадная, но не снаружи!
- Оп-п!... п-пять, сюрпризы по-женски?... Шоколадочки мои!
- Женя, а у меня сон всё развеивается и развеивается, – Судная зацокотала острыми ноготками по краю стола, – судный день всё проявляется в нём и проявляется: как шоколад!... И тает, и тает… всё… и складывает, и складывает… Всё!... под р-разящую р-руку!... м-мою!
Госпожа Васильева  хохотнула, допила виски и, схватив руку судьи, потянула гостью к черепашьей броне.
- Так, дорогая моя, только ты имеешь права начать этот процесс! Вставай за маску-повязку!
Жабровец встала.
- А глаза закрывать? И… когда птичка вылетит? Хи-хи-х…
- Ничего не надо!
- Ой! – подыграл Прокуратор и уже по привычке сел, или встал на колени. – Точно – богиня!
Евгеша отошла и измерила композицию, как фотограф.
- Тихо, ребята! Так: возьми в руки поперечину креста…
Судная взялась за крестовину у повязки, которая нависала в пространстве, рядом с её головой.
- И!... проверни, тихонько, по часовой!...
И молния тут же блеснула… =
: как всегда, – в судный день;
: в это мгновение, она всегда и сверкает;
: вспышкой, всегда, освещает – черты лица, с лоскутом пеленой на глазах у разящей…
Женские руки напряглись и сдвинули крест: что-то щёлкнуло и, тут же, захрустел часовой механизм, и донёсся – с небес раскат грома!
Золотая лицевая повязка повернулась тыльной стороной к столу и панцирь черепахи стал подниматься вверх!... =
: морщинистый окорочок головы пресмыкающейся задрал ноздри вверх;
: зрачки вспыхнули и остекленели в глазных яблоках, выскочив наружу – бородавками;
:  пасть обнажилась и, коллекторно-ржавым голосом, подала всем присутствующим фразу: «Фемиде – разящий меч, для истины и справедливости: пока не видит!»…
Жабровец с восторгом отскочила от механизма, чтобы разглядеть происходящее в деталях и прижалась к Прокуратору.
- Во – дела! – женский шёпот не скрывал удовольствия.
- Не: «во – дела», – прокурор продолжил с восхищением, – а как закрывать – дела!... нужно...  Ла-ла-ла…
- Ну – молодец!... Всё – тихо! – Судная прогнулась даже в спине и напрягла всю стать в ягодицах, как в процессах.


!С поднятием верхней части черепашьего панциря, изнутри начал выдвигаться огромный торт! – !На затылок бутафорской черепашьей башки, по морщинистой шее, съехала тёмно-коричневая отбивная подставка – к молотку председателя, со шляпку канотье!


На торте, оплавленный шоколадом, лежал молоток, барельефно выпячиваясь из него, будто, геральдика, осыпанный орехами по краям.
- Ой!... Рука моя… р-разящая!
Судная обомлела от финальной точки сюрпризов!
- Этого есть мы не будем! – с восторгом утвердил Прокуратор! – Это мы сохраним!... В книгу Гиннесса – это!... 
Механизм изумил гостей, как детей и они тут же обступили панцирное чудо, как родную геральдику: шоколад таил в себе их символы, глаза мерцали, броня охраняла всё это!...
- Ой, красота какая! – Жабровец привставала на цыпочки, от радости узнавания родных профессиональных деталей. – Смотри-ка, подставочка моя, как шляпка на головёнке у неё появилась!
- Да! Плашка твоя, в виде канотье… забавно! – прокурор постучал тихонько пальцами в плоский предмет на голове игрушки-робота. – Крепкая… А молоточек… дружочек, где?
- Вон он… в торте… шоколадом залит!
Евгения, понаблюдав за реакцией гостей, присоединилась к ним, окунаясь улыбкой в аромат виски в бокале.
- Разглядели?! И это ещё не все сюрпризы, в этом подарке!
- Не все?! – Судная потеряла реальность и, выхватив алкоголь у Евгеши, выпила залпом.
- Я рада, что вам понравилось! Толя бы оценил…
На столике брякнул смартфон.
- Ой, а это… наверно… и он!
Хозяйка званого вечера шагнула к телефону.
- А чего мы стоим? – бегающими глазками сверлила игрушку Судная. – Что же там ещё… может быть? А?!
- Ха! – расплылся в улыбке Прокуратор. – Золото-бриллианты… Надо резать!... На части-запчасти…
Прокурор перешёл на шёпот и Жабровец внимательно посмотрела ему в глаза.
- Только без фанатизма! – кавалер подтянул даму за локоток и её грудь упёрлась ему туда же. – Потанцуем?!
- Дурак!
Он поцеловал её и танец качнулся, тактом каким-то, и чуть-чуть, как-то, обозначился.
- Да… безумный… и весь этот вечер! Просто – дэж-жа вю-у…
- Ладно-ладно… Мне просто интересно уже до – не могу! – теперь Судная встряхнула прокурорское тело за плечи и танец встал, как вкопанный, а женщина тихо пропела. – А что же там-м… и что же делать?...
- Извечный вопрос! – мужчина, провернув под своей рукой партнёршу, ударил кулаком в плашку на черепашьей голове. – Либеральная суть!...
Черепаха тут же, будто, проснулась: напряглась, приподняв окорочок морщинистой башки, в забавной канотье и хрипло рявкнула…
- «Ваша Честь!... Фемида – плахой не забыта!... И место для всех есть!»… 
Юриспруденция с хохотом отпрыгнула от неожиданной фразы на действо Прокуратора.
- Ого-о! Так, оно работает! – развёл руками прокурор и ещё раз внимательно рассмотрел робототехнику. – Шедевр!
- Только осторожней! – бросила Евгеша, набирая что-то в клавиатуре гаджета. – Минутку и не трогайте!
- Женька, я в сказке! – Жабровец всплеснула руками и погладила канотье на черепашке. – Я здесь и останусь!
- Подождите! – радовалась чему-то Евгения и смотрела на экран телефона. – Сейчас я всё объясню!…
- Есть тост! – вознёсся над столом Прокуратор.
- Не надо! – оторвалась от смартфона Женя и, заинтриговав гостей, выскочила из комнаты. – Сейчас всё будет!
Гости замерли!... =
: глаза их повисли над друг другом;
: музыка, возникшая из гостевой, качнула их к друг другу;
: глаза шагнули, как и ноги, а руки, мгновение спустя, легли желанно друг на друга…
- Ну, как вопросы либералов… милая, про… наше классическое: «что делать?»…
- Их нет! А вся их болтовня на деньги Сороса! Всё, милый, хватит пургу американскую нести!... И х-хэллоуин-н я тебе оторву! – её ножка уткнулась, нежно, коленом в трусы Прокуратора.
- Оп-па-а! Так, милая, но что-то же должно остаться!
- Своё!... Карачун!
Она оттолкнула тело обвинителя и, подбоченясь, пошла к забавной игрушке с сюрпризами.
- Теперь будет своё! – Жабровец, увесисто, согнула руку в локте. – Будет стоящее вознаграждение!... Я чувствую!... Что?!... Мы зря рисковали…
- Ошеломляющий договор! – пошёл следом за ней прокурор. – И сюрпризы солидные! Ну-что?!... Будем рубить и резать!
- Да-да, на части! – поддержала Судная. – В корень зреть надо!
- А-а, как на процессе?! Даже смешно: торт и похож на баржу! – прокурор иронично рассмотрел кулинарное сооружение под шоколадом. – С молотком, чтоб б-б… бахнуть! Гы-гык!...
- Ой, правда! – изумилась судья, – запчасти… от Жванецкого…
- Не «от», а из его дела… как только доказать эти… части на запчасти, – Прокуратор задёргался в пазлах репа и затараторил, – часто и частично частями запасными на части, и в запас… Ха-ха!... Люблю это направление!
- О, да ты король танцпола!
- А что?! Классно же ложится… на части – чаще – в части!... и чаще, чаще, чаще… все части – на запчасть: частично и как – часть!
- Ну, у тебя и память!
- Практика! Объёмы многотомные… Ха-ха! Э-э… чтоб в частности, и в ценах – цена частями часто – на части, как зап-пча-асть… Ха!... Студию свою откроем!   
В комнату, под ритмы своей новой песенки «Тапочки», почти влетела Евгения и их ритмы почти совпали.
Вечернее платье и аромат духов чуть не сбили гостей.
- Р-ребята! Как вы?! – Женя вынула из холодной воды с ледяшками бутыль шампанского и пропела. – А!... Части на запчасти!... Знаем мы и это!... частично и на часть!... Современно! Но… всё потом!...
Гости насторожились.
- Открывай! – хозяйка бала протянула шампанское прокурору. – Обалденная весть! Давай-давай!... Жаль, что Жванецкого нет с нами! Но я, если честно, так его боюсь!... Я одна только у него и не смеюсь… почему-то… а вот у Петросяна! Заливаюсь просто! Да, я была у Пэтрика и так смеялась, так смеялась!... Ну, что руки затряслись! Открыва-ай!...
- Так, мы его… и сами боимся… язык без костей…
Бутылка распеленалась от оков проволочных и!...
: в руках стеклянный снаряд встряхнулся, как – «ключ на старт»;
: серебристая фольга и путы-хомуты отлетели, – как будто – отошли фермы;
: мгновенно и убедительно нависла, извечной судьбой, тишина – промежуточная, с жутким ожиданием и…
Поехало!...
Был хлопок!
Был звук выстрела, или удара, потом брызги!...
Был грохот и визг с этими брызгами, или осколками, будто, всё, – в этот миг, распадалось на части с игривою пеною, как с пеленой…
Как судный день, будто!...


!Оконная рама с грохотом провернулась на петлях! – !Ветер ворвался в зал заседаний и посыпались осколки стекла!


Молоток председателя был в кулаке и лежал своей мордой уже на плашке-подставке, с чувством исполненного долга – после удара и нервно подрагивал…
- Что это?!...
- Ш-шпингалет сорвало…
Пристав быстро прикрыл раму окна – сквозняк мгновенно и уравновешенно спёрся, вместе с живыми звуками улицы.
- Не закрыли, Ваша Честь! Чуть стекло раскололось, но рама двойная…
 
С у д ь я. Спасибо! Так: ещё на нём что-нибудь есть?!... А то я сама, как в танке … уже места маловато! И душновато! Как они в них воюют?!

Судная, как Правосудие, встало-село, встало-село, вокруг чего, сей же час, объединилось пространство общей залы и повторило церемониальные действа воодушевлённо и идентично!   

П р о к у р о р. Конечно – есть! Милость наша! А минёры на барже?! Это ж расстрельная статья! Это ж, можно ему ещё страшнее вменить?! Слова прячет, а бомбы выпячивает, слова прячет, а бомбы… и, заметьте, вместе с минами – и выпячивает, и выпячивает!... Ужас!... И нервничает не по-московски!...

С у д ь я. Вы намёками не разговаривайте… Ной Соломонович! Рядом с вами Государство! Ж-жванецког-го лишаем и последнего слова! Всё! Ной Соломонович, ощущение такое, что судите вы, будто, друг друга… что за народ, что за народ…

Удары с молотка достучались-таки до орфографии и преобразились в многоточие…

П р о к у р о р. Ваша Честь, а там же не только б-б… Бабель, б-б… Булгаков, так же ещё и… Ильф, и п-п… Петров, п-п… Паустовский и-и… Издрык!...

С у д ь я. Господи, кто это?!... или что… Откуда!

П р о к у р о р. Из меня… из многотомника моего, Ваша Честь! Малоизвестный Издрык, писатель, будто… но это ещё страшнее!... Ведь это не только танк, они сами, как танки! А с женщинами, на встречах: «до испуга в глазах, а остальное всё тоже самое»!... Это же криминал и рецидив уже! Конечно, страна в подлости и хамстве! И танк востребован очень! Но, где вы взяли его, обвиняемый?! Он же нужен и Шойгу! У него вон какие учения идут! Без прерыву!...

Ж в о н е ц к и й. Так, я же и говорил, что в творчестве: одни творят, другие вытворяют!...

Мастер аккуратно вернул рукопись в стопку почерка знатного – в тайну портфеля…

С у д ь я. Так, вот вы и до вытворялись! Знаете, сколько тонн весит танк?!... Знаете?! Он же раздавит какой-нибудь прилавочек на рынке и не заметит! А прилавок этот подпирает крышку… простите, крышу налоговую, или всю борьбу с организованной! Слово-то какое?! Вслушайтесь!... На-ло-го-ва-йя-а!... Налагается, то есть опирается! Значит, – организовывается! Они же организованные, а на какие средства им организовываться?! Рынок содержания требует и организации – на нём и стоит всё! И едва-едва держится!... А вы, что делаете – всё же рухнет?!... Где взяли танк?! Молчите! Так: я лишаю вас слова! Любого!... Правда, народ будет говорить и без вас… всё то, что вы успели уже поведать ему! Уже наговорили ненужного!... С ту крышку!... Вот, что за народ у нас?! А?! Взять немцев… германских! Великая нация: знай – пишут себе, но для других!... Да-да: и тот же «Капитал», и тот же, знаменитый, наш «Варяг»!... Не для себя пишут! Ну, а и вы бы им подмогли! Р-раков соединили бы с пивом – вот и тема баварская!... И куда смотрела, и за кем следила вся власть от советов?! Демократия… А мы тут расхлёбывай!...

Судная и Правосудие, как и их Голос, уже стояли у окна и любовались крепкой решёткой между оконных рам, отчего весь их государственный абрис, наполнился светом не только от дня лучезарного, но и думами Чернышевского, Белинского и, конечно же, Козьмы Пруткова…
К мотиву этих кантат трогательно приложился Прокуратор…   

П р о к у р о р. Ваша Честь, обыск в квартире ничего не дал… танка не нашли…

Правосудие танко-образно развернулось на одном каблучке и ряса шагнула к наковальне-твердыне и к её визави – дуре-кувалде…

С у д ь я. А, у Васильевой?!...

Каблук упёрся в точку опоры и провернулось перед глазами пространство во времени: в одно мгновение в окно заглянула ночь с грозой и раскатами грома, а в стеклянной глубине оконной рамы отразилась комната, наполненная таинственным светом и смехом!...
- Оп-п-ха-ха! – Прокуратор вытаращил глаза и прогнулся назад от буйства шампанского. – Та-ак! Подставляй! Давай-давай!...
- Ой!... Мне! 
- И мне!
- А вот, – Жабровец подставила второй фужер, – тебе!
- Как она! А?! – приплясывала Женька. – Только я так могу!... Под событие!...
- А какое оно? – Судная вытирала ладонью капли брызг и облизывала сладкие губы. – Достойное!
- Да-да-да! – визгляво доложила Евгеша и подпрыгнула. – Толя опять стал… президентом!... Ура!
- Ура-а!...
Заголосили все и залили крик жадными глотками шампанского!
Тишина улыбок и сопения, в стеклянные горны бокалов, длилась до их пустоты.
- Президентом?! – Жабровец забыла про подарки. – Это сюрпрайз?
- Конечно! – Женька развернулась и бросила пустой бокал в угол, где он и продолжил бой из праздничных брызг. – Бей там, чтоб не порезаться! Не верите?! Ладно, ну…  хи-хи… почти!... Толю избрали председателем товарищества собственников жилья! А где?... Ха! И рифма есть – там, где живу…Я! ТСЖ «Молочный – 6»!
Гости взглянули на бокалы, на осколки в углу, на хозяйку и друг друга и, вскрикнув, бросили бокалы – туда же, – в угол, – до звона!
- Ай-да, сюрприз! – Прокуратор почесал, незаметно, трусы.
- Да, он молодец у меня! – Васильева взяла какой-то пульт и с его кнопочек ожил, вдруг, агрегат небольшого размера, и пополз в угол к битым брызгам шампанского. – Пусть убирает, а мы-ы… мы вискарика! А-а!
Все сели к столу.
- Жаль, что по Красной площади на машинке больше не проедет! – Евгения наигранно скривила губки. – Го-ло-в-во-ком-ма-анд-ду-ю-щ-щим-м!...
- Во дворе, будет, парадить! – нашла вариант Жабровец. – На кабриолете.
- Нельзя! – выдохнул прозорливый прокурор.
- Почему? – возмутилась Евгеша. – Это его двор, а он в нём – генерал!
- На кабриолете, нельзя!
- Ой, да ладно! – рассмеялась Судная. – Нальёт!... форму наденет!… форма есть?
- А-мам-эм… купим!
- Сядет… нет! Не-не – он уже не сел!... Встанет и… пусть смотрят!
- А зависть? – расхохотался Прокуратор.
- Кого бояться! – отрезала ребром ладони Жабровец. – Что он – Кеннеди?!
- Нет! 
- А  чего тогда! – Женька тоже стала смеяться, не понимая: за компанию.
- Пули…
- Какой пули! – закатывалась смехом, бездыханно, Судная. – Суд был – решение принято!
- Д-да-а! – удивилась хозяйка несправедливости и квартиры.
- П-п… пули! Ха!... из дерьма-а! Ха-ха! Яй-ца!... Яйцами закидают! – пыхтел красным лицом и прыскал от смеха Ной Соломонович. – Он же творит и вытворяет! Артист!...
- Ой-да, лучше внутри… и за… тонированными… лучше! – согласилась Женька.
- А ты, обвинитель, у меня молодец – зришь! Молодец он у меня, да, Жень?!
- А давайте сейчас яйцами побросаем с балкона! – гадко сощурился прокурор.
- Давай!... Но у меня нет балкона… лоджия только…
- Это лучше! – подсказал опыт провокаций, в мужчине. – Прятаться проще!
- Нет-нет! – Судная закачала головой, останавливая смех. – Нет!... Ночь сейчас… не надо! Всё – пьём: за творчество!
- Да, ночь для других яиц! – тапочек Жени, тихонько коснулся прокурорских трусов, под столом.
- С-совершенно верно! – пригласил всех к тосту Ной. – За творчество!
Жабровец молча испила всё содержимое, демонстративно: над единым столом.
- А его когда избирали?! – увесисто спросила Судная.
- Сейчас!
- Где это?
- Здесь!... В доме… собранием…
- Так, пошли к ним – там праздник! – обрадовался прокурор.
- Туда?!... Туда – никак!
- Оно что: закрытое… секретное… Вот, молодец и это спёр у оборонки! – Прокуратор расплескал виски по бокалам. – Мы скажем пароль! Ты ж его знаешь?!
- Тю-у… Да, в бане переизбирают президентов! Банька – в доме! Всё рядом!
- И правильно! – поддержала Жабровец. – Это не страну пилить, чтоб в Беловежскую тащиться! Дом – пилят дома: всё под рукой!
- Молодец, слушай! – прокурорский перст продырявил воздух над столом. – Респект! А я баньку прям в квартире сделал, чтоб не выходи…
- Так и у меня есть, что ты мне пар этот! – Евгеша отмахнулась от этой темы, мягко переводя взгляд на Судную. – У меня же песня!... Моё мгновенье! Как бы мне оказаться в обществе с-с… Жванецким… Он же у вас в плену! Какой он? Что любит?
Робот-пылесос прополз мимо и скрылся под кроватью.
- Ты про тапочки… свои, чтобы продвинуть, так сказать…
- Да! Кстати, мы могли бы с тобой… в этих… в облегающих… спеть дуэтом!
- Ой-нет! У меня с детства от символа единороссов ухо болит! А со Жванецким поможем… У стороны обвинения есть о нём… многотомник!
Судья перевела взгляд на прокурора.
- Конечно! – заверил Прокуратор. – Правда, томов много… это правда, но… даже в хоре замечен не был! Всегда солировал и солирует! Правда, некоторое время, мотивы напевал… другим… источником был для них! Ну, как подельник, вроде…   
- За меня бы замолвил!... Петь хочется для всего населения!
- Да, без проблем! Ты в поэзии сильна: сейчас – вознаграждение, а завтра – положение!
- Какое положение! – по-детски, скривилась плаксой Евгешка. – Как птичка в клетке?!...
Жабровец тонкую ноту театрализации тут же поддержала и эта маска родила дуэт.
- Ы-гы-гы!... Да, птичку жалко… Ой-ёй!... Ну, за первым у тебя вопрос не встанет.
- Конечно – нет! – мгновенно высохли сопли у актрисы в тапочках. – Всё, как договаривались! Всё приготовлено, а эти сюрпризы, так – забавы ради!
- Кто бы сомневался! – Судная уже купалась в роскоши предвкушений. – Кстати, а наш э-М. э-М. хорошо разбирается в консерваторских гаммах!...
Прокуратор тут же разлил на троих, как требует классика.
- Что-что, а классику он знает хорошо! Доказано! Мною: том 37, страница 7, параграф-ф… тр-ре…
- Обвиняемый знает! – прервала прокурора судья, – и этим всё объясняет!... Эстрада…  эт-то…
- Не эстакада! – увесисто встрял мужской голос. 
- Да… Её понять надо! – объёмно обняла свою грудь Жабровец, ладонями с низу.
- Ну, я же говорила. У Петросяна я заливаюсь смехом вместе со всеми, а у него… одна я… не смеюсь…
- Консерватории разные! – Судная подняла бокал и заглянула в глаза Евгении. – Консерватории!...
Прокуратор подтвердил сказанное, звякнув чоканьем посудой и выдал подобие басни, как тост.

      
Достаточно одним поржать –
без глубины,
но от души:
Им только палец покажи,
Иль Петросяна закажи…
И всё – толпа хохочет и визжит!...


- Во! – Жабровец поддержала тост. – Талант не пропьёшь, как и консерваторию…
- А я без неё живу… и песни пишу…
- Поэтому ты не в Сибири! – Судная подмигнула и обвела жестом руки, с бокалом, интерьеры и стены комнаты. – Пей!
- Почему?
- Сибирь с неё начинается! – с трудом произнёс Прокуратор, после выпитого глотка виски.
- С чего?
- С консерватории! Потом, правда, совершенно разные записи в трудовых… Как сам Жванецкий и говорит! Точнее, даже – утверждает!... А финал один!...
- Какой?
- С-сибирь!...
- И что объединяет?! – закусила виноградинкой Судная. – Музыка!
- Их музыка объединяет?! – выдохнула Евгеша и разом выпила большим глотком, трезвые мысли из виски.
- Да! – аккуратно развернул лепестки банана прокурор и протянул Евгении. – Труд и шансон! Шансон и труд…
- Да-да, Евгения! Или, как ты там назвалась, – Евгейш-ша?!... Их песни шансоном сейчас называются…   
- Ой, надо с эстрады на шансон переходить – это шанс! – Женька, решительно, откусила у бананового микрофона верхушку. – И погоняло менять!...
- Правильно! – подмигнули друг другу гости.
- Ж-жванецкы-ий… не терпит глупость на эстраде, или не любит, или не понимает…
Жабровец медленно закинула ногу на ногу, в сторону подарка с тортом.
- А что у нас черепаха, так медленно сюрпризы раскрывает, или они все? – нога судьи, качнулась молоточком.
Евгения тоже перенесла ножку в туже сторону, мелькнув электронным браслетом.
- Тебе даже браслет этот идёт! Очень сексуально!...
- Да?! Я рекомендую!...
- Ты не поверишь! Я согласна!... Чтоб платье и браслет!... на много-много лет…
- Тю-у!... Ой, я представляю, как это тебе пойдёт!
- Не убеждай: я знаю!...
Прокуратор любовался обеими.
- А я впервые – попал в малину! И теперь знаю… почему – манит, манит, манит карусель!... Девочки, а может, танго для троих?!...
Вдруг, из соседнего помещения, прозвучал сигнал об извещении в компьютере.
- О, это точно он-но! – вскочила из-за стола хозяйка. – Я сейчас!
Васильева быстро вышла, а из-под кровати выполз пылесос, проглатывая что-то в своей пасти.
Жабровец улыбнулась.
- Ну, что… тангист?... или ш-штангист тройного танго! Тяжеловес-с!... ш-штаны не потерял ещё?! Н-ной С-соломонович!
- Милая, ты чего? Танго – это же фигурально!... Ш-шансон-н!... так сказать… Поэзия вина! – прокурор заметил агрегат с программным управлением. – О, какая забавная вещь! Смотри, жуёт что-то!... Ха! Умница, надо такой себе взять! А?!...
Судная проследила, чтобы пылесос-дурачок утолил до конца свою жажду и сыть, найденными предметами.
- Ха! Да, молодец и нюх имеет! Ты без вина виноват будешь, обвинитель!
- Перед кем?! Перед тобой что ли!
- Перед женой!
- С чего?! У нашего брата всё подобрато!...
Пылесос пропал в темноте другой комнаты.
- Смотри!... Всё – подобрато! Трусы, н-на… штаны… н-на… вот, костюм с галстуком… руб-ба.. ха-ха!... а н-но… ой, носки?... Носки!...
Прокуратор заглянул под кровать и вскочил, проследив путь пылесоса и бросился вслед за ним.
- Йёлы-палы!... Отдай злыдень, подстава! Ты крыса – у своих…
Жабровец досмеялась беззвучно и, вместе с бокалом подошла к окну: гроза полыхала вдали – у горизонта.
Она внимательно рассмотрела в глубине стекла своё отражение и увидела себя в тонком и почти прозрачном платье, которое облегало тело её, как кожа – мягко и ласково: постельный наряд обнажал – до нага и боготворил, боготворил, боготворил…
- Галлюцинации… Эпидемия какая-то… части-запчасти… суд… но, где правда, где лгут… Жв-в… ва-деж-ж-а вю… Заболевание глазов!...
Тёмный абрис прокурора вырос в отражении сзади, как тень!
- Ой-ёй!... Какой изгиб гитары!...
Его ладони скользнули по её талии к груди, но получили шлепок и Судная их оттолкнула.
- А, у Васильевой?!...   


!Каблук упёрся в точку опоры и провернулось перед глазами пространство во времени! – !В стеклянной глубине оконной рамы отразился зал судебного заседания!


Прокуратор, как с киношной рамкой, стоял рядом, протягивая и молоток и плашку Правосудия.
- Я отбил уже! Ещё, может? Или вы сами…
Судная вкусила и оценила реальность и, обойдя линию обвинения, пошла к кафедре.         
      
С у д ь я. А, у Васильевой?!...

Все руки плечи и шея Прокуратора растопырились в бдениях для помощи Судье-женщине и, наконец, Правосудие ловко уселось, расположив перед собой все узлы и нити судебного процесса…

С у д ь я. Мне повторить?

П р о к у р о р. У неё ещё ищем… знаете… ещё… Она, знаете, в своих картинах… знаками… знаете, что-то… знаете, кому-то… знаете… Над знаками ломаем голову… Там столько знаков! И денежных тоже… Ждём, куда сигнал поступит! Там и накроем!

Руки Прокуратора и Судьи одновременно, по команде, как марионетки, – в нитях единых, – схватили безжалостно эпическое пространство российское, что было рядом, в сшитых томах и!... сжали в кулаках – до белых костяшек и хруста какого-то!... всё многотомное дело – с пристрастием!

С у д ь я. Да-а… Это того ещё… поля-ягода!... Брать их нужно всех вместе! В одну жменю чтоб и всех сразу! Ума не приложу: как, будет бедная страна без танка?! Как, без него Шойгу… А я то, думаю, чего он на ученьях сидит в стороночке и скучает – ножками перебирает!... Ну, дура я! Ему ж танка и не досталось!... Простите!... Дался вам этот танк, Михаил Михайлович! Шойгу не жалко! И Государство! И рынок…

Судья пышной грудью, в чёрной мантии, упёрлась в не сдвигаемую крышку не понятно чего: стола, или парапета, или… гро-о… б-б… г-г…
Грозно содержались пространства залы всея!
Грозно!... 

П р о к у р о р. Ваша Честь, внимания прошу! Сообщение!... Танк этот обнаружили… ха-х, – простите!...

С у д ь я. Где?   

П р о к у р о р. В Донецке.

С у д ь я. Где?!...

П р о к у р о р. В… п-пи… п-почти, как в… Караганде!... Ха-ха!... тоже – в другой с-стране… Ха-ха!...

С у д ь я. Но – как?! Ж-жванецкы-ий!...

Ж в а н е ц к и й. Да-к… Видимо, не соврали землячки! Всё тот же путь: части на запчасти часто и частично частями запасными на части, и в запас, чтоб в частности, и в ценах – цена частями часто – на части, как запчасть, где запасные части – в частичности – не часть, какой-то цельной части, а лишь всего – запчасти, от тех частей из ча…

С у д ь я. Прекратите!...

Топнул по плашке молоток, а нога, под столом, коблучком…

С у д ь я. Ж-жванецкы-ий!...

П р о к у р о р. Ваша Честь, а это же ложь! Вот, так-вот: частями – это он только до Киева добрался, а тут уже Донбасс?!

С у д ь я. Да, Ж-жванецкы-ий, как это, как?!

Ж в а н е ц к и й. Да-к… Видимо, из Киева – на передовую – в Дебальцево, а там опять, наверное: части на запчасти часто и частично частями запасными на части, и в запас, чтоб в частности, и в ценах – цена частями часто – на части, как запчасть…

П р о к у р о р. Да, как вы можете?!... Ваша Честь, это же по кругу!...

Ж в а н е ц к и й. …где запасные части – в частичности – не часть, какой-то цельной части, а лишь всего – запчасти…

П р о к у р о р. Слышите, Ваша Честь?! Запутывает опять!

С у д ь я. Действительно, Ж-жванецкы-ий!... Опять какие-то запчасти и детали!

Ж в а н е ц к и й. Дьявол кроется в деталях!... Или: бог шельму метит!... В котлах всё делится на части… и в трофеи… видимо… 

П р о к у р о р. А-а, значит, в плен попал и… запчастями, так сказать, деталями… он постепенно…

Ж в а н е ц к и й. Да, частично, но причастно… к части и на части: единой, будущей и цельной!...

П р о к у р о р. На защиту Родины вновь встал?! Проверим, но нас не интересует тот – нас интересует – этот!    

С у д ь я. Да, конечно. А где этот танк?... Где ваш адвокат? Ой, он же отказался… Та-ак, ладно… А скажите нам, судимый-под! Кого вы ещё посещали с подельником своим-м… м-многотонным-м?!...

Всё женское в мантии, от имени Суда народного, очень мягко влезло на столешницу, а руки придвинули к пышной груди и душе – ортодоксальный молот-молоток!…
Костяшки пальцев побелели на сжатом кулачке Жабровец.

П р о к у р о р. ЖиКХу-а-ЖеКеХе-у-ЖКХ-е-е-е… кх! кхи!...

С у д ь я. Вы что-то имели сказать, коллега?

П р о к у р о р. Нет-нет! Это… я это так… что-то откашлял…

С у д ь я. Аббревиатурно, как-то… Ладно, спасибо за сигнал!... Мы прилагаем эти материалы к делу. И отсюда, возникает вопрос: скажите, подсудимый, с какой целью вы посещали ЖКХ? Это же гражданское учреждение! Хрупкие женщины и усмирённые градусом сантехники в клубе по интересам «Три Петровича»! Что вам там нужно было?!

Спина Правосудия, вдруг, выпрямилась, будто каждая молекула залы этой, грянула одержимо самую первую и самую длинную ноту вступления Гимна родного – «со-о-оль!»!...

С у д ь я. О-о-ой!...

П р о к у р о р. Ваша Честь, он же и там тоже, как в маске – из щели разговаривал, чтобы лицом не фэйсить! До смерти всех перепугал!... До инфаркта, уж точно! Вот справка.

С у д ь я. Михаил Михайлович, неужели вы не понимали, что ваш многотонный джип…

П р о к у р о р. Танк, Ваша Светлость!

С у д ь я. Что?

П р о к у р о р. Это у вас джип… Он был на танке! Это лучше… это отягчающее!

С у д ь я. Да-да-да… Я, так сказать, фигурально… Вы не понимали, что на этом бронированном беспределе, можно что-то задеть?! Вы же могли сломать швабры, мётлы, лопаты, или ведро погнуть, наконец! Вы соображаете, какая это была угроза?! Это же не оружия, а орудия производства! Чем завтра улицы мести?! Нам что, в грязи жить?! Или вы хотели лишить нас возможности выходить с орудиями труда на субботники?... Или что?!... если выходить, то с пустыми руками?!

П р о к у р о р. Ваша Сиятельство, он хотел лишить наших граждан на субботниках гордой позы! Страшно даже представить, если все только руками – в пол… то есть – в травы упрутся! Это же ужас!... Если представить…    
 
С у д ь я. Так-так, что у нас ещё на него?

П р о к у р о р. Ваша Честь, позвольте видеоматериалы использовать?

С у д ь я. Пристав, примите заказ!

Экран смирился с лысым Одесситом!...
Зал Правосудия осветила демонстрация видеокадров с обвиняемым, где он беззвучно что-то энергично читал из потёртого портфеля – ещё от папы…
Никто не понимал: отцовское это у него, или от него же – по-отечески и с любовью – вложено в дитя, или вбито!...
Мастер в ограниченном пространстве – уже не ограничивался им!
Прокуратор комментировал иллюстрацию, с лёгкостью импровизации…

П р о к у р о р. Вы обратите внимание на его левую руку, когда в правой руке рукопись, в процессе чтения! Он, типа, взлетает, замет-т-тьте!... Взлетает, как бы! А?! Это склонство к побегу, господин Ваша Честь!

С у д ь я. Так-так-так-так: вы, действительно, куда и с какой целью это? А?! Подсудимый, руку свою вы куда отгребаете?! Для каких это рука ваша отпрянывает?! Цель ищет, или того хуже? Ну, оттопыриваете, как крыло?! С какой целью!

П р о к у р о р. Он хотел бы и вторую, чтоб обеими, Ваше Преподобие, чтобы ими порхать, но рукопись в другой! Жаль!... Вот бы взлетел! Вот бы приподнялся над высотой, хотя бы роста своего: мы б его в миг сбили! Или хотя бы тут же пристрелили! Чтоб танк без подельника встал!

С у д ь я. Так, это он взлететь хочет?!… Хотя: куда ещё выше… Или скрыться от суда-туда… туда-сюда, сюда в суде и следствия-бедствия…

П р о к у р о р. Ваша Светлость! Ой, ну её… Честь ваша и мать-ё б-бы!... Вы не дозволяйте ему отвечать! Не дозволяйте ни много-ни мало!... Пусть лучше молча за всё ответит! А то он нас тут, как куропаток, как Познера – заклюёт! Клюватель государственного пространства! У него ещё отягчающие есть!

Прокуратор, как Дантес, – только руки в карманах, – начал медленный сход с хулиганом-портфелем, сближая пространство!...
Он сходился с предметом, в котором всегда резвились-сражались и танцы с саблями, и выплясы-животов кудесниц, и скворчала яичница под холодное жадно-желанное пиво: он будто исполнял всем своим обнажённым местом младенческой выси эсамбаевское «восхождение солнца» над муравейником!...

С у д ь я. Ещё?!... Ну-ка, ну-ка… что ещё…

П р о к у р о р. Мешки!

С у д ь я. Под глазами?! Под оками этими…

Весы Обвинения залы, вдруг, решительно дерзко качнулись вниз и в руках Прокуратора замаячил молот-молоток…

П р о к у р о р. Нет-нет-нет-нет, Ваша Честь, не надо!... Нет – всё на месте преступления надо, а это за углом! А там они что-то откручивают уже, отламывают… от народного добра, так сказать! Частями, Ваша Честь! Деталями на запчасти… Позвольте предоставить суду то, что было сегодня выложено в интернете!

С у д ь я. Даже там?! Да, Ж-жванецкы-ий, вы народный и почти всея!...

Ж в а н е ц к и й. Да-нет!... Любови всенародной не постиг… одною буковкой!... А виноват тут папа, Ваша Честь! Ну, что это – э-М. э-М.?! Вот если б – э-М. э-М. э-М!... Папа виноват, простите, Ваша Честь, честь вашу… 

С у д ь я. Так, значит, прям на обозрение – в сетях?!

П р о к у р о р. Да, выложили, Ваша Честь. Миротворцы…

С у д ь я. Радует, что не телемост! Без помех, слава богу и с чётким изображением… Я надеюсь!

П р о к у р о р. Да, Ваша Честь, именно так, как приложились – то и выложили…

Пристроенными пальцами к техническим изыскам приставленный приставом пристав пристал до пульта: «дай с эффектом кино, как иллюзион»!
Экран смирился… =
: запрыгал окоп в камере смартфона;
: обозначился танк с воинами – рядовым и прапорщиком;
: близкое дыхание хозяина смартфона, намекало на то, что съёмку он ведёт скрытно, забавы ради, на передовой в Дебальцево…
- Гарно, хлопцы! – шептал оператор, стараясь быть не замеченным. - Гарно… Пчикай-но… я трохи блыжче пидберусь… Во!
В кадре боец ловко вылез из-под танка.
- Ну, шо! – спросил прапорщик.
- Та, мий, я ж вам кажу, мий танк!
- А, як вин звидтиля?! Оттэль он як?! Шо и вид них, и вид нас, чи шо, як конэк... Погодь, боец! – начал бормотать себе под нос командир,  смешивая всю родную речь от молока матери. – И оттуда, и наш?!... Вот-те – раз! Конэк-кузнэчик… який! Вин же твий, ты шо – контуженый?!
- Да-не… голова со вчерашнего… чуть-чуть… Так, цэ ж мий! Я ж его сам по гвинтику збирав! Кожну деталь знаю, навпоцки з закрытыми очима взнаю! Това-а… Ой, панэ прапорщику!... панэ, а мы ж вчера, когда горылку… мы ж на русском… гутарили…
- Цыц!... Тыхо… Мы сейчас на передовой… Отличать фронты надо! Взнает… очима… Ты шо одын тута глазастый?!... Ты шо одын в нас токий разумный? И с той стороны… ой, стой… Як ж его?! А!... С того ж боку, таки ж самирозумаки, як и мы с тобою! Фронт, воин, меж своимя ж! Воны ж нэ нимци, ни американци?!...
- Панэ прапорщику, да сто процинтов – мий танк, шоб я сказывся! Я ж ёго и збырав, и разбырав… выцяцкував, як свою дытынку!..
- Как это? Тьфу!... Як цэ?
- Тю!... та, зараз!... Ось погляньтэ: из нашойи вийськовойи частини, щость потроху виносив на продаж, щоб купыты для танка запчастыны, – з Частыны… на запчасти… нэ дужэ часто, алэ частково и нэ постийно, а выпадково…
Прапорщик закачал головой, останавливая объяснение и оглянулся.
  - Шо?!...
Боец осмотрелся и продолжил.
- Части… на запчасти… часто и частично… частями запасными на части, и в запас…
- И-и!
- Ну и… тут щось потяг, там щось знайшов, – та й чэрэз паркан – продаваты пишов, – абы хоч частково забезпечиты свого танка запчастынамы, та щэ й про запас щобы щось зосталось!
- Стой!
- Шо?!
- Я не зразумаю!
Боец, приложив, палец к губам, улыбнулся и шмыгнул в блиндаж: оттуда вышел с полной чаркой и со шматком сала, докладывая и ясно, и чётко…   
- Чтоб в частности, и в ценах – цена частями часто – на части, как запчасть, где запасные части – в частичности – не часть, какой-то цельной части…
- И шо?! – смачно выпивает прапорщик.
- Так-ить… от тех частей из части и делят очень часто по ценникам отчасти, где частное причастно к оценке, чтоб по части…
- И шо с того?! – аппетитно вдыхает командир и закусывает. – Ну!
- Ну – що ж ну? Ось вин, мий дорогэнький танк и повернувся до мене вид клятого агресора-терориста… навить бездушна зализяка – и та памъятае мое до нэйи щире видношення… Риднэнька моя!
- И… не поняв… я!
- И он вернулся!... С окоп агрессора, панэ прапорщику, сам!
- А як же он тудой! Ты шо?! Сам? Чи ты в нёму сыдив? Ворогам допомагаешь! Вражине?! На кой?
- А шо ж мы… з вамы йимо, панэ прапорщику, кушаем-то, шо?!... И налываемо?! Панэ прапорщику, цэ ж для вас! Шоб в окопи, як у ридний хатыни: и шмат сала, и пляшку горилкы бачиты!.. Шоб, як в горныци!...
- Щось я не второпаю?!...
Воин аккуратно прерывает, наливая по второй и вновь подаёт чарку начальнику, тот принимает, выпивает и продолжает.
- Не понял, а як жэ ж вин – там, коли вин наш?!
- Вы пыть будэтэ, панэ прапорщику?
- А шо там у тэбэ?
- Москальська… нэ… цэ нэ у нас!... У танку було!
- Лый!... А знаешь, як они гутарють?!... Ле-эй!... Убыв бы! Ну… налывай!  Забрэхався вжэ в кинэць!
Льют и пьют.
- Панэ прапоршику, а я эсемесочку зробив… склав, як писню у стыли рэп!
- И шо за эсэмеска! Шо за хрень?!
- Улёт! Пане прапорщику, я щэ до бою склав, колы танк розбырав и знов збырав – вид цурочкы до цурочкы (вид люка до гусэниць)! Ну, склав – та клятым  сэпаратытюгам надислав, шоб  пидирваты йихний моральный дух!
- Шо?! Не вразумыв я трохи!
- Ну, до войны… до сражений… я робив на разборе – машины по винтикам – от бровей и в хлам продажный!... Да-к, я сепаратистам пенеснку, шоб воны разрушали… и мир разом придэт!
- Як? 
- Як?! А ось… эсэмэскою – сам склав  и видправыв… зробыв и подэлылся…
- Брэшэш! Налывай, та нэ залывай зайвого, трипло!... Дай, подывлюсь… 
- Ну – слухайтэ… 
Воин достал телефон и включил…
На экране появилось огромное лицо со всклоченной причёской, с выбритыми виски, с серьгами – везде, а с припухших губ стал проговариваться, речитативно, текст…
- Да-да-да!... И-и-и… у-ув-ва-у!... у вийськовий у частыни е для танкив запчастыны, дужэ часто – не частково – знайдеш частку выпадково, навить бачиш уви сни ти частыны запасни… як зламаеться машина – хай знайдэться запчастына, хоч нэ вся, та хоч частково, бо частына в нас вийськова, – мы не дывымось на цины – бо важниш для нас частыны – нэ шматочкы, а частины для вийськовойи машины, для тийи, що танком звэться – бэз запчастин – нэ завэдэться!! О-ё!... И-м-м-да!...
- Стой! Гарно!... но… Ты откуда?
- З роты…
- Нэ!... Жыв дэ?
- Та… блызко… в Днепропить… в Днепрэ!
- Стоп! Давай на… давай по простому! Ныкого ж нэма!
- Давайте! 
- Налывай!... Я з Бендер… В одной школе с Петрухой училыся… вместе тогда и по русски говорили… Ну, включай: на русском – послухаем!
На экране гаджета вновь появляется огромное лицо и реп звучит над окопами…
Прапорщик и боец подражают современному ритму…


Части на запчасти часто и частично
частями запасными на части, и в запас,
чтоб в частности, и в ценах – цена
частями часто – на части, как запчасть,
где запасные части – в частичности –
не часть, какой-то цельной части,
а лишь всего – запчасти, от тех частей
из части и делят очень часто по ценникам
отчасти, где частное причастно к оценке,
чтоб по части, – с запасами частично, –
на части – чаще – в части!... и чаще,
чаще, чаще… все части – на запчасть:
частично и как – часть!...


Песня прерывается, обрывая танцевальные ужимки прапорщика и он тут же выправляется – под ремень и оглядывается.
- Голос москаля?!… Агрессора слухаешь!
- Та, цэ ж я… для них!
- А дэ ж ты там москалив бачив?... Там, таки ж сами дурни, як и мы! Танцюрысты хринови! Гастролэры-жопотрясы! Мы такых сюды не пускаемо! А з  трофэем разбэрись!
- Цэ ж мий танк! Панэ прапорщику! Щоб я вмэр – мий, риднэнькый!
- Прыдурок! Бильш никому цёго нэ кажы, – кажы – москальский! Москальский говори!
- Вы ж казали: там йих там нэма!...
- Прыдурок… кажи – российскый, бо сам пэрэйиду тэбэ цим танком, як ридного! Хоч гэроем помрэш!...
На экране, в зале суда, изображение неожиданно встряхнулось, выматерилось и погасло…
   
С у д ь я. Так-так-так… и опять части, запчасти, детали, а что в мешках?

Правосудие вышло из-за стола!

П р о к у р о р. Не установили, но Одесса… говорит, и знает…  мол: «А я знаю?!»… по всей Дерибасовской-таки…

С у д ь я. Ой, сколько же на вас, Михаил Михайлович… Молчите!... Губами поплямкайте и всё! Дайте ему воды… с добавкой и подкрасьте градусом, как он любит… чтоб разговорчивее, чтоб!... как в последний путь, когда без него… без тела… но с оркестром!

П р о к у р о р. И бабой Ягой, Ваша Светлость! Прошу вас, умоляя… разберитесь: том 666-той, страница 66-я, параграф 6-ть! Ибо окажемся без будущего, Ваше Высокоблагородие!

 С у д ь я. Действительно!... Факт на лицо! Зачем детей бабой Ягой пугаете?! Хуже коллекторов: вам ведь верят!

Ж в а н е ц к и й. Так, это не детям! Это той доброй и безмерной заботе,  чтоб им, как им!... Это тому большому и всеобъемлющему вниманию, чтоб им, как им!... Это – этому беззаветному и безвозвратному служению им, как им, чтоб им! И, может, когда и сравним?!... Вни’кним-вникни’м: кто лучше Яга, или ЕГЭ?! И звонки – ночью, или с утра?! А может – на перемену?!... И где начинается будущее – в былинной сказке, или в были сказочной?! И что нам с этим всем?!... Гади’ть, или га'дить? Или га’дить гади'ть!...

Молоток с удовольствием испытал новый элемент церемонии в судебном процессе – сжонглировал в воздухе…  и вернулся к Судье!... 

С у д ь я. Что это вы, судимый–под… Обвиняемый вменяемый! Многотомные тома на нём, а он –  н е п о с а ж а е м ы й?!... А он там был?!

П р о к у р о р. Нет! Не удалось… пока… даже и тогда, когда было можно туда-тогда, когда… Успевал исправлять всё в консерваториях!

С у д ь я. Так-так-так, скользкий, значит, как… 

П р о к у р о р. Нет… Ваша Честь, просто… еврей! И талантливый… Пусть он лучше молчит. Чтоб всё было по пути…

С у д ь я. Но-но-но! Государство не тронь! И слава обеим богам! Да – слава обеим!...  Одно тут, будто, на лицо – присутствие отсутствия… Где имеет глубинно сказать наша полнокровная нота, свою заглавную – «со-о-оль»!...

Тело мантии, со всеми женскими принадлежностями внутри себя, вновь вознеслось над застольем и стало – Государственным!

С у д ь я. Как нашу с-суть!... имеет!... каждый и все вместе – «со-о-оль»! Слышите: будто начала Гимна нашего!...

Вместе с оркестром зазвучал продолжительно и зычно, и вместе с залом суда – «Со-о-оль»!...

П р о к у р о р. Так, и я хотел сказать, что всё будет по пути, по господни, по христиански…

С у д ь я. Будет, если подсудимый и обвиняемый, наконец, объяснит всю эту чехарду: баржа, запчасти и порох! И как они в ней?

Ж в а н е ц к и й. Всё не так, Ваша Честь! Порох ведь первичней!... Порох – б-баржа и б-б… – запчасти! А кому они нужны здесь?! Тут нету цены! Но мы же на барже!... Кому война, а кому мать родна! Я так и говорил: порох – б-б!... баржа!... детали и запчасти… П-п!... порох – б-б!... и б-б!... бизнес! А дальше и подсказывать не нужно… Мы ж на одной б-барже… Части на запчасти часто и частично частями запасными на части, и в запас, чтоб в частности, и в ценах – цена частями часто – на части, как запчасть…

Всё закружилось в зале заседаний – прокурор бросил свой многотомный труд, как голубя в потолок и завопил без крика…

П р о к у р о р.(продолжает монолог Жванецкого, не понимая) …где запасные части – в частичности – не часть, какой-то цельной части, а лишь всего – запчасти…

Прокуратор, в немом крике, будто бы, метался у окон с решётками, и, будто бы, кричал каждым квадратом клеточки этой маленькой, в которые не лезла голова мирянина: от виска – до виска, как и от уха – до уха, но он думал ею, сердечный, везде-повсеместно и мысли эти его влекли…

П р о к у р о р. …от тех частей из части и делят очень часто по ценникам отчасти…

Судная, с широко распахнутыми глазами, медленно встала, сопротивляясь, а в губах уже тоже проговаривала слова за прокурором, молоток нервно дирижировал, а потом и она полной грудью поддержала дуэт! 

С у д ь я   и   П р о к у р о р. …где частное причастно к оценке, чтоб по части, – с запасами частично, – на части – чаще – в части!... и чаще, чаще, чаще… все части – на запчасть: частично и как – часть!...

Жабровец, не совладая собой, стала даже пританцовывать на кафедре, но смогла всё же взять себя в руки! 

С у д ь я. Прекра-а… тить!... к-ка-а…


!Молоток оттянулся всей своей мордой об стол – мимо плашки! – !Гроза с грохотом, снова, обрушилась рядом и за окном полыхнуло!


Она, с разворота, попала в его объятия, а его руки скользнули в гитарный изгиб пылкой талии…
- Прекра… тить… к-ка-а… кой!... ты не понимаешь?! Рано расслабился – деньги ещё не у нас! Тихо! Всё… идёт! Возьми себя в руки!
Прокуратор отступил от судьи-всея и, подхватив бокалы со стола, шагнул навстречу хозяйке, в майке и трусах, весело и открыто подмигивая дырочкой в носке всему миру.
- Господа! – войдя в комнату, Женя сразу же оказалась перед ухажёром и приняла бокал с виски. – О!... благодарю! А у меня весточка!... Я на седьмом!
- Ступень к Парнасу! – округлил глаза прокурор и, дурачась, завёл их в подлобье. – На Евровидение уже?!
- Ой, куда так! – расцвела Евгеша.
- Куда-куда – к звезде! – Прокуратор произнёс тост и звякнул стеклянными колоколами, в перевёрнутом виде.
- Я с вами! – присоединилась Судная.
- Да, какая ступень! Толя сделал шарж… дружеский… на мои «тапочки»! Пока всё скромно… но очень дорого… для меня!
- Или для него! – хмыкнул кавалер. – Ха!...
- Так, это же и есть, – Жабровец вознесла пальчик вверх, – твоя ступень!
- Да-да, сейчас пришлёт! Я чуть-чуть послушала – класс!... Сам поёт! Ля-ля-ля!...
Все с усталой весёлостью выпили и присели к столу.      
- Представляете, как я на сцене!... Я заказала виниры… с доставкой! Вам нужны?
- Нам?! – Ной Соломонович взглянул на Жебровец и развёл руками. – Наш голос не для тех ступеней! Хотя… могу выйти на крыльцо… почесать себе…
- Да, пожалуйста, чешите… они для любых! – удивилась Евгения. – С голливудской улыбкой: хоть на крылечко дома своего, хоть по ступеням на плаху, можно провожать!… или идти…
- А, съёмные, такие! – Судная оголила улыбку до дёсен, представив свой идеал Голливуду. 
- Да: на свои надевают! – смущённо прикрыла ротик пленница Правосудия.
- Оглашать приговор, о-гла-шё-нно! – продолжила ёрничать Жабровец.
- Как песнь! – брякнул Прокуратор.
- Ха! – судья перевела взгляд на молоток в черепахе и шоколаде. – Если ей отпевают? То – да! Ха!... За наши улыбки в общении!
- Ой, красиво! – Евгения ещё раз чокнулась с обеими бокалами.
Выпили.
- А мне, кажется, надо событнее! – обвинитель перебросил ногу на ногу, но трусы – не штаны: не исполнили жеста солидности. – Событнее надо, ребята, даже не в материальном, а для фундаментов души! Всё событнее надо!...
- Может, событийнее? – с иронией, глазела на коллегу Судная.
- Точно! Событийнее надо! Петь, можно, конечно, но лучше потом! Сначала – дело в событиях, а потом… можно: с прекрасного материального крыльца… со ступеней, на ступени, по ступенькам… чесать!
- Лучше – по и… выше, и выше! – подмигнула и рассмеялась Жабровец.
- Точно, чтоб событнее и событийнее! Я, вот уже, печенье «Нуланд» запатентовал! С шоколадной оболочкой!...
Смех судьи оборвался и с лица Жабровец сползла даже улыбка.
- В Липецке?
- Да!
- У Порох… х-х… ха-ха! – не смеясь, тихо проговорила Жабровец.
- Не знаю! – Прокуратор провернул перед глазами фужер, разглядывая сквозь него черепаху. – Всё было без пороха… 
- Ой!... Так, это же опровергли! – внесла ясность Евгеша. – Я читала в инете!
- Патент?!
- Нет! Информацию о Нуланд!
- А!... Двойные стандарты! Забей! – успокоился прокурор. – Что они там наплели?! Они не вмешивались в политику другой страны! Бред! Я обвиняю и официально обвиняю!
- Нет!... Она раздавала не печенье, а сэндвичи!... Я читала, правда! Печенье опровергли!
Судная прыснула, но не от смеха!
- Я бы сейчас и их сожрала бы!
- Ой и я! Так, они же есть! Я сейчас…
Женька выскочила за закуской.
- Не поняла? – Жабровец скривила губки не по-судейски. – Я что-то пропустила?! 
- Не начинай, прошу! Это по случаю… Всё потом! – в полголоса и через нос, промямлил Прокуратор и под столом полез ногой к её ножкам, но они отскочили. – Есть тема, милая! Буковку одну изменим и… запустим… производство…
- Запустишь!... И не только ногу под столом… изменщик! – Жабровец обмахнула лицо ладонью.
- Ну, твои фантазии, милая…
В комнату вкатился столик и, весело пританцовывая попкой, за ним вошла Евгения. 
- С-сэндвичи!... Как из печи: пей водку и мечи – с икрою красной, чёрной и… молчи!
- О-о!... когда я ем – я глух и нем! – растёр ладонями все вопросы Прокуратор и подскочил помогать. – А, под икорочку?! Пора б уже и водочку!
- Здрас-сьтюшки! Да-вон, – глаза разуй, всегда на месте!
- Да-да и, как всегда: к икринкам – строганинка! – Ной Соломонович, аппетитно вдохнул аромат блюд. – С-сытная корзинка!...
- Да-да!... И жинка-Нинка! – сымпровизировала Женя.
- Не, у меня – Иринка, но и, конечно – так же, строганинка, и икринка!... Во, как рифма всё объединяет?! Хоть пиши!
Судная тоже проглотила слюну, глаза полыхнули в ухмылке и она метнула, в ироническом тоне, свои женские выводы.
- Традицией уже… у вас попахивает! С душком писательским… А строганину я люблю: на плашку и рублю!... Под водочку – во рту тает!
Прокуратор кинулся энергично менять тару и сервировать аппетит к столу: мужские руки, ловко, по-хозяйски, располагали закуски, рюмки и еду на небольшом столике.
- А я же писал, дамы! – перевёл тему винитель-прокурор. – В детстве…
- Голозадом?... или… как у Вилли – …я до седьмого класса… а-ха?!... в постель… мочи-ха-ха! – Жабровец нежно станцевала ладонями чечётку на своей груди.
- А-а, Токарев!... класс, – догадалась Евгеша, – шансон!   
- Не… я правда, с детства писал… на соседей! Ха-ха!... поэтому обвинителем и стал! Гы-гы-гы…
Судная широкими жестами и показательно… =
: взяла рюмку водки – правой рукой;
: кончиками пальцев, большого и указательного, левой руки, – подхватила тушку мёрзлой рыбки;
: ехидным взглядом окинула присутствующих и весь стол…
И!...
Запела, вдруг, обнажая подтексты:


Самка Богомола
Ждёт три сладких слова,
Чтобы,
в поцелуе,
утолить свою любовь!...
Ведь хороший повод –
Утолить
И!...
голод:
Съесть,
в объятьях,
сочную морковь!...


Страстный ритм аргентинского танго поглотили и водка, и ледяной кусочек строганины, продолжая сочно и питательно жить этим мотивом уже без слов, но убедительно!
- Так, ты поёшь! Какой красивый тост! – Женька выдохнула. – Это надо в дуэте и в постельных платьях! Как оно тебе пойдёт!
- Да, не пою я!
- А что это было?!
- Душа!
- Ой, не смеши мои тапочки!...
Стол продолжал гармонировать: закуска не становилась едой.
- Люди! Я так рада, что вы теперь мои друзья! Как говорится: не было бы, но всё получилось! Всё произошло! Плен, конечно, тяготит, но мы продолжаем творить! Толя тоже уже запел, споём и мы! Вместе! А?! Он скоро пришлёт… там такая забавная вещь! Это ответка – на мои тапочки! Шарж… дружеский…
- Весёлый дом! – потянулась к философии Судная. – И всё есть в нём, и всё при нём…
- Хи!... И есть, что есть! – Прокуратор с трудом успевал прожёвывать всё, что имело застолье, с обеих рук. – И… мня-мня-м-м… пить, и… мня-мня… и п-петь! Гы-гы!...
- Кушай, мой дорогой! – хозяйка посмотрела на гаджет. – Что-то Толя песенку не сбрасывает…
- Пену смывает! – коснулась салфеток, рука прокурора. – Или пиво пьёт… О, у вас тут бары есть? В доме!
- Здесь, действительно, есть всё! Особенно на этом этаже: это же последний этаж и переделывают, перестраивают… соединяют… очень удобно!
- Особенно под домашним арестом! – тихонько съязвила Жабровец. – Руби стены – делай улицу!
- Так, так и есть!
- Однако, хочу, в обвинительном слове, оправдать данные обстоятельства! – добрым словом мартовского кота, стал иронизировать мужчина. – Да, Ваша Честь, так как в этом общежитии, главным фактором добрососедства, является материальное… фундаментальное… и реальное… короткое, но о-очень вместительное… слово – й-е-есть!
- Й-ес-с! – пропела Евгения. – Наливай!... Под свеженинку…
- Да, классика!... Передо мной – гармония: согласие, есть полное непротивление сторон! – с улыбкой дирижировала рука судьи. – Действительно: лей – не жалей!
Прокуратор всё исполнил, как мантру, – стол пожертвовал себя без тостов, но в удовольствие.
- А что же Толя квартирку здесь не приобретёт? – сытно спросила Жабровец.
- Тю-у!... Так, уже она, как и была сразу! – указала на стену Женя. – Купил уже! Вон, за этой стеной! За ковром двери… будут, потом…
- Гарно! – подавился от услышанного Прокуратор.
Удивлённый взгляд Судной, сполз со стены на застолье.
- А что это вы, будто, в доме на… Крещатике?! – рассмеялась судья, – заговорили… как Вороненков с Максаковой…
- Ой-да, случайная игра слов! – быстро подхватил флакон с водкой прокурор.
- Смотрите, а то привыкнет… кто-нибудь… Ведь случается… иногда! Привыкают: привыкнув…
А рюмочки и закуски уже поджидали и тему желали сменить, и торопили, и отвлекали…
- Надо внести предложение! – заявил Прокуратор, глядя в глаза Судной. – Во все инстанции!... Сделать… Э-э… Дома «домашнего ареста» и… начать с этого дома! А?! Как тебе такая борьба с коррупцией?!
- Ой, правда, – обрадовалась Васильева, – а то борются, борются… Ха-ха! Здорово!               
- Хорошая идея! – рассмеялась Жабровец.
- Ну, что – на диссер тянет?! Дарю…
- Значит, латентная борьба… мягкой силой: жизнь в стороне от людей! Пенитенциарный дом коррупционэров!... Ха-ха!... Забавно… И связь с миром, через Толю!
- Класс! – взгляд Евгении пронзил пространство. – Дом, в котором селить всех вами осуждённых и прорубать стены, прорубать, прорубать… и ставить двери, двери… и жить! И Жванецкому на этом этаже!... И к нему – дверь!...
- А он, как сюда?! – удивилась Судная.
- Так, вы же его осудите!
Юристы промолчали, прожёвывая закуску, но по воображаемому этажу мысленно уже походили – примерились…
Судная, вдруг, начала давиться смехом, но справиться с ним не удалось и, через мгновение, уже вся компания каталась в нём заразительном!
- Я пред… ста… вила-а… свою… здесь…
- И я!... п-предст-т… ставил-л…
- А от м-мен-н… я-а… двери-и… к ва-ам… 
- Ой, не могу! – Жабровец глубоко вдохнула и вытерла слёзы. – Как жить теперь будем и где?...
- В пенитенциарной стране! – мгновенно ответил прокурор, справляясь с хохотом.
- Где?! – с трудом спросила Евгеша.
- В п-пе… в пи…
Пыталась ещё шутить Судная.
- Не-е!... у нас рифма, друзья, – опередил судью Прокуратор, – в тюрьме…
Смех, наконец, вместился, свернувшись, в хмельную слезу, как ночная прохлада – в росу…
За окном и грозой забрезжил не званный рассвет.
- Ну-что?! Пора завершать дела? – Ной Соломонович, намекнул на посошок.
- Аха-а!... Пора… взвешивать комара! – поддержала Жабровец и взглянула на рассвет в окне. – Кстати, а черепаха нас больше ни чем не желает удивить?!
- Ой-да!... Это ж бомба!
- Что? – спросил Прокуратор, аккуратно разливая церемониальную по рюмочкам. – Хи-хи!... Опять – части на запчасти!...
- Нет-нет! Это главный сюрприз!
Евгения вскочила и, в ритме интригующего танца, обошла забавную игрушку… =
: и влезла на панцирь черепашки;
: и расположилась над всем – над этим, и сзади, и сверху;
: и начала излагать, как в полусне, инструкцию по применению…
Указательный пальчик хозяйки и иллюстрировал, и дирижировал, и баловал…
- С черепахой суть проста: надо ей закрыть глаза… ла-ла-ла!... И, тогда, сюрприз она… э-эм-ме-ме… вам представит… лишь одна!... да-да-да… Короче, вот!
Евгения нажала на золотое пересечение в виде креста и голова пресмыкающейся приподнялась и вздохнула, зашевелив лапками…
Пасть её открылась и она заговорила наивными и добрыми стихами, в виде детской считалочки…   

 
Я игрушка – черепашка!
На мне шапка, будто плашка!
В шоколаде молоток,
Чтоб правдиво бить гвоздок…
Здесь твой символ – ты судья:
Поиграй – проверь себя!...


Всё в механизме смолкло и остановилась: с лапками, в незаконченном шаге и с открытым оскалом рта, как с улыбкой.
- Ой! А что она замолчала? – обеспокоенно спросила Судная.
- Вот! А дальше она только для одного продолжит, чтобы всё было по честному! И наградит – по результату!
- А какие правила?
- Очень простые…
- Какие?
- Нужно выслушать то, что она будет говорить, до самого конца!
- И всё?!
- Да! Но… в её словах: кому-то правда… горькая, кому-то шутка лёгкая… а кому-то… приговор!
- А в чём прикол? – спросил удивлённый Прокуратор.
- В терпении: сколько позволишь ей говорить! А заткнётся она, если ты возьмёшь молоточек и ё-об… н-несёшь!... её по шап-пке!... как по плашке – она и заткнётся под этой кнопкой-канотье!
Жабровец растерянно осмотрела игрушку со всех сторон.
- А, что же она может такого сказать? Ерунда!
- Да, может быть! Кто, как воспримет?! – Евгеша съехала по панцирю, как с горки. – Но, как только начнётся игра – шоколад расплавится и превратится… в кровь!
- Ужастики какие-то! – Судная посмотрела себе на ладони и спрятала их. – А-а, это для деток, чтоб перепачкались в шоколаде!
- Да-нет! – прокурор, округлив глаза, стал ощупывать метафору перед своим носом, крутя руками. – Какие детки! Тут не собака, тут черепаха порылась!... А, суть её в том, что… да-да!... Суть: торопиться не надо!
- Вот, молодец! – Евгения присела к столу. – С её последними словами, шоколадная кровь исчезает и можно взять чистый молоточек и с чистыми руками поставить справедливую точку!... И получить очень большое вознаграждение! Очень! Наливай! 
- А я уже!
Вдруг, раздался сигнал компьютера из соседней комнаты.
- О-о! Это Толя! Пойдём вместе! А ты сиди! Сиди и жди! Да-да, только девочки! Пошли!
- Так, я выпью?!
- Конечно!
Женщины быстро прошли в комнату с компьютером, тренажёрами и огромным аквариумом, который плыл в рапиде, всей глубиной своего пространства, даже на потолке.
- Куда ты меня?
- О, это место для пленных: садишься и улетаешь!
- Согласна! И даже без алкоголя вставляет… Да?!
- Наверное!... Но я с ним: чутельку! – объясняла Евгения, внедряясь в компьютер. – Так, а что тут у нас, или кто тут у нас... 
Васильева согнулась над компьютером, а Жабровец, задравши голову зевала ртом, как рыбки.
- О, точно – Толя! Прислал, молодец!... Так, назвается «Ритмы в рифме»! Ну, загнул! Посвящение «Тапочкам» Евгении Васильевой… Ха-ха!...
Женька с нетерпением включила запись и, с первыми аккордами вступления, вскочила и зажмурилась.
Аквариум замер, услышав голос мужчины.


В подвальном окне наблюдая…
И в небо сквозь лужи глядя:
Поэта в себе возбуждая, –
И к Музам искусства идя!...


- Класс! – восторженно крикнула Женька и выключила ироничный мотив. – Сейчас я скачаю и мы прослушаем её на плазме! Чтоб масштабно всё было – на большом экране!... И вместе споём! А?! Споём!
- Споём! – Судная тихо кружилась по среди комнаты, догоняя рыбок. – И-и… поплывём!...
Хозяйка дома улыбнулась, глядя на неё.
- Мы платье примерим тебе!
Жабровец застыла.
- Сейчас?!
- Чуть позже! А пока – хит сезона!
Музыка не зазвучала, а ворвалась: аквариум сменил атмосферу жизни!
Вместе с голосом солиста на записи, Евгеша затараторила модный ритм известного уже репа…
- Части на запчасти часто и частично частями запасными на части, и в запас…
- Ха!... А я знаю его, – обрадовалась Судная и тут же подхватила дальше, – …чтоб в частности, и в ценах – цена частями часто – на части, как запчасть, где запасные части – в частичности – не часть…
Они пели-танцевали, как рыбки – и зевали, зевали, зевали…
Жабровец увидела какой-то фантастический головной убор у панели приборов с креслом и в ритме танца подошла к нему.
- Шлем! – громко объяснила Женя, перекрикивая музыку. – Садись и надень!... Визуальная реальность, но не банальная игрушка для тинэйджеров… Программа: «Сон – в руку»… мысли подсознания в разных вариантах, как фильм…
- А-а, сомнамбулизм!
- Что?
- Ну, образы из снов…
- Да, надевай!
Судная села и осторожно, но с интересом, взяла шлем, продолжая бормотать дурацкий речитатив.      
- …и делят очень часто по ценникам отчасти… А платье потом… Сегодня?
- Ага! Сегодня, – Евгения помогала влезть судной голове внутрь шлема, – потом…
Жабровец откинулась в кресло и почувствовала невесомость, продолжая слышать и лепетать навязчивые строки репа…
- …с запасами частично, – на части – чаще – в части!... и чаще, чаще, чаще…
Реп, с частями и запчастями, начал смешиваться с мутным пространством и всё, вдруг, потемнело и стихло, как в вакууме… =
: чёрное плато шоколада, как наковальня, распласталась – до горизонта;   
: чёрной плитой шоколад, как будто, навис, в волоске, над наковальней, как  метеор;
: чёрный простор стал единым и вязким – кругом, везде и по всюду…


!В гуще шоколадной, как и в кофейной гуще, по центробежной силе смешалось бытие! – !День проступил сквозь темень, являя людей, будто, абрисы теней, совсем без лиц, толкая на карниз, как в судный день!


Жабровец смотрела и не понимала: во сне она, а может, наваждение, или реально согрешает, что истину чужую узнаёт?!...
- Бред… аллегорический...
Судная облизала пересохшие губы.
Судья не видела, но каждой клеткой чувствовала, вокруг себя и в себе самой, процесс жизненный – спорный, родной: она, будто, была случайным свидетелем того, что происходило за тонкой тонированной стенкой, а за ней голоса, которые жили частью чего-то одного и очень знакомого!
- Суд!… но…
Молоток занёс морду свою над наковальней, как в день судный, а миряне, в обличии двух штук и с лысыми абрисами, подзадержались, вдруг, меж всем этим зависшим, имея лишь мгновения, ещё, на что-нибудь сказать, категорически… и, ещё, парили обменом внутренних веществ… метафизически… 
Знакомый голос, в процессе видений, делился на два –  в театральном двуличии, – ибо, только двойные стандарты рождали мошенников и, дабы спорить, – и они имели уже, что сказать – и,  в гротеске, упрямо взывали.
- Слуги!... Это ж технология! В нано…
- Как это? Как это… как это…
- Без «как» пока, всё по вкусу – получим потом! Запороши и всё!
- Как это?! Как это… как это…
- Как-как?! Да, просто: чёрным – белое, а белое – чёрным! И всё!...
- Это ж одно и тоже!
- Но эффектно! Технология – с фабрики! Смотри и учись!
- Шо?… шок-о-лад… но!... за конфеты я знаю?! Я за политику спросил!
- А я за кого?!... Сам складывай!… белым – чёрное – это ж только в конфетах!... Если фабрика есть! Белым – чёрное?!... А в мире белого цвету и нету!
- Как это? Как это… как это…
- Не существует его! А?!... Белым – чёрное… Это ж-ж-ж сласти! Белым – чёрное: то ж – шоколад!... Если фабрика есть, то и всё – есть! Как в радуге! Это ж процесс!...
- В сказке, что ли?
- Да! Всё, – как в ней! И птичье молоко – есть, которого не существует в природе, и оно, ты заметь, тоже, – белого цвету! Это ж процесс: цвету нету, а он есть, цвету нету, а он есть, цвету нету, а он… наш!
- А чего – нету и есть?!
- Цвету – нету… белого… а он…
- А политика?
- Что?
- Она есть?... Белым – чёрное…
- Не-е… Чёрным – белое… Есть!
- А-а… если фабрики нет?!... Исключаем… не заключив…
- Белое, или чёрное?
- Мы за политику?!...
- Так, технологии – те же!... При-по-ро-ши!... И!... чёрным – белое, а белое – чёрным…
- Ага… значит: белое – чёрным, а чёрное – белым?!
- Ну-да! Надо ж припорошить! Как технология требует! Припорошил – справился! Нет – технологию нарушил!
- Так, это ж одно, как всегда… туда же, и тоже – одно?! Как нано!
- Да-к, это ж политика!
- Слушай, похоже!
- А то! Ещё как!... Соблюдай технологию: припороши, оберни – шоколад!
- Ну-да, реальная фабрика: чёрное – белым, а…
- Стоп! Перепутал ты всю технологию! Это другой шоколад!
- В технологии?
- В ней! То для детей… Во! И даже в стихах!... А с ними и пенсионерам… Ха! С лапшой на ушах!
- А-а! Шоколад для беззубых! Кар-риес-сис-стых!...
- Ну, можно и так! Но это другой шоколад!
- По вкусу?
- Конечно!
- И те же последствия?
- Несовместимые…
- С чем?
- С началом предвкусия!
- А, горько-сладкие!
- Ты пенсии не трогай – не надо, или – не нужно: они же и для детей! И коммуналка всей страны на ней! Во! Опять стихи!... Мы ж за политику! Ты не мешай! И ничего не путай! Начало – всегда сладкое в политике, но… не для всех и сразу, и потом. Главное, чтобы последствия были… и далёкие, и глубокие… и туманные!...
- А-а, от припорошения! Всего… чего?!...
- И чем, и что, и сколько!
- А за сколько?!
- И – за сколько!
- А по вкусу всё должно быть – как?
- Так… ка-ка-как… и есть! Ты что – не понял?!
- Не знаю…
- Ну, почувствуй алгоритм и его ритм! Во – опять стихи: в консерватории такое пригодится… ботинки и полуботинки… подвал, или полуподвал…
- Да-к, тут сам консерватизм определит: ботинки – в подвал, а полуб-б… тут ясно, как белое с чёрным…
- Вот и примерь! Вот и почувствуй: чёрное с белым, белое с чёрным… Ну?!
- Ага: чё-о…, значит, с-с… бе-э…, а бе-э… с-с… чё-о… не пойму… перед глазами верчу и чувствую, но не пойму…
- На дер-рь…   
- А-а!... На дерьмо?!
- На Дерибасовскую пошли – там объяснят!... Хотя, стой!
- Стою!
- Ты что – там уже был?!...
- Нет, не ходил!
- Я про политику!
- А что, – уже пахнет?!
- Нет – пока… но к ботинку прилипли… цвета…
- Чёрно-белые?! Ха! Как из стиха!...
- Да-нет! Всё ещё лучше… пока… следы… от простого дерьма…
Морда молотка прервала метафизику, размозжив всё: и наковальню, и физиономию свою, растекаясь и чёрным, и белым шоколадом на диалоге двух лиц… в обличии мирян…
И!...
Припорошило всё!...
- Ж-жванецкы-ий?!... Как это! – пробормотали пересохшие женские губы.
Горечь послевкусия стала пробиваться к сознанию Жабровец, возвращая реальность: перед её глазами замелькали игривые пузырьки с рыбёшками…
В мутном пространстве чёрного липкого коктейля проявилась латентная быль с аквариумом, музыкой и огромным лицом Евгеши…
- Эй-ей!... Ты со мной?! – Евгения тихонько снимала с головы Судной фантастический шлем. 
- Ой!... Ха!... Где-то между! – взгляд судьи возвращался из одной реальности в другую: от шоколадной обёртки – до рыбки.
- Всё, подруга, встаём! – торопила Васильева Судную. – Проводи меня, пожалуйста!
Подельницы поплыли мимо рыбок, водорослей и кислородных пузырьков, к выходу.
- А платье примерять? – Жабровец предметно коснулась реальности.
- Обязательно! – ответила Женька и быстро, и чётко. – И примерим, и споём!
Они вошли в тёмный тамбур перед выходом из квартиры.
- А ты куда?
- Тс-с! – Евгеша приложила к губам палец и прикрыла за ними дверь в коридор. – Сюрприз!
Тамбур погрузился во тьму.
- Как?! – Судная теперь уже вцепилась в реальность. – Ты же под домашним арестом!
- Так… а я в соседний подъезд – к Сидору!... То есть к Сердюку!
- К кому?!
- Э-эм… к Сердюкову!
Входная дверь на лестничную площадку распахнулась и ослепила судью.
Осужденная шагнула в этот свет, как на подиум и развернулась.
- Ты не ослышалась: к Сидору… с погонялом – Сердюк, которому ты и впаяла срок, не знамо за шо!... Рукой своей р-разящей! Шо смотришь?!... Не Васильева я… и не только по паспорту!... Нинка! Ха!... В чистосердечном!
Судная и Жабровец опешили и онемели, и… ох-х… хладели в свете восходящего утра, но… – как в несвежей росе…
- Н-нинка?! – тихо и не соображая, произнесла судья-всея, – как-то не пристойно, как-то… А?!... Нина…
- Тогда пусть, как любишь: с-стро-го-о… Ни-на-а!...


!Дверь хлопнула и эхом отозвалось это и в Судной, и в рыбках! – !Тьма обнажила себя в кубовидном квадрате до бесконечности и до тесноты!


Стены быстро вернули реальность!
Жабровец не вздохнула… =
: в неё ворвался воздух, глотком безудержным;
: в ней самой, сердце кинулось куда-то в темя, после удара двери в косяк;
: в её сознании родилась истерика…
- Ной! – разорвала она голосовые связки, но ничего не было слышно.
- Ной!...
Женщина в панике бросилась во все стороны сразу!... Она билась и толкалась всем телом, не чувствуя боли, но всё было тщетно.
Обессиленная, в духоте и темноте, она сползла на спине, – по стене, тихо на пол. 
Чёрный квадрат, как и куб, – вдруг, отворился…
Судная мгновенно вскочила, но вышла из тамбура, в коридор квартиры, осторожно: всё было тихо.
- Ной! – негромко позвала она и прислушалась.
Мерно булькал аквариум.
Жабровец быстро прошла коридор.
- Ной Соломонович!
Судья сориентировалась и шагнула в комнату, где происходило застолье, там было пусто: только богатый стол и сорванный, с одного угла, ковёр, за которым, в стене, была – дверь… 
Ниспадающая ковровая штора ещё кружила вокруг себя весёлую мелкую пыль, высвеченную яркими и мобильными спотами.
В голове у Жабровец, как у судьи, всё мгновенно сложилось: пазлы легли, как притёрлись, ещё от рожденья.
Нецензурная речь была только в губах, как у рыбок, а ноги опережали ход мыслей.
Женщина жёстко и решительно схватила дверную ручку и… остановилась – перевела дух: она обернулась и медленно осмотрела комнату…


!Вернулась к столу и наполнила водку не в рюмку, а в бокал! – !Кусок строганины остудил ледяным холодом душу, не закусывая и не тая, а разжёвываясь, как примитивное мясо!


- Строго… Нинка… говоришь!
Дверь решительно распахнула перед судьёй тёмный коридор.
Из полумрака и глубины коридора послышалась песня «Тапочки»… 
- Ой! – обрадовалась Судная. – Я что-то не так поняла?! Ребята!... Тьфу ты, вот дура! Друзья!...
Она улыбнулась и шагнула на звуки песни, которые стали приближаться.
- Как же это я?! Как я подумать могла!... Ужас!... Сейчас извинюсь… или?!... нет-нет: они же не знают! И не представляют даже, а это игра! Да, очередной сюрприз! Ха-ха!... Ну, Женька, Ев-в… гейша!... Молодец!
Песня звучала уже очень громко, – где-то рядом и Жабровец подпевала её во весь голос и не шла, а бежала!
Вдруг, звук песни оборвался – и всё стемнело: лишь Судная взвизгнула в тишине, секундочку солируя в песне без аккомпанемента и уткнулась руками в дверь!
Она замерла и прислушалась, затем, отдышалась, терпеливо глотая вкрадчивые сомнения в её мыслях, которые – то бушевали, то угасали…
Успокоившись, она осторожно толкнула дверь – от себя и та легко приоткрылась… =
: игривый луч света первым скользнул ей навстречу;
: искры надежды блеснули в женских глазах;
: дверь стала гранью между тенью и светом…
Жабровец, склонив голову, улыбнулась и уверенно сдвинула дверь внутрь, – широко – на распах, и… зажмурившись, вдруг..., но шагнула!
Миг пустоты длился вечность!
Судная всего ожидала, но только не её – не мёртвой тишины…
Не поднимая головы она открыла глаза и обомлела: не от того, что она была босая, – нет-нет!... – её взгляд скользил по собственному телу – сверху вниз и видел – чудо!...
Огибая ландшафт своей плоти, зрачки покатились по себе самой и остекленели от счастья, так как и Судная, и Жабровец, которых, как-то, объединяла судья, – были в тонком, облегающем и лёгком, как кожа – платье постельного цвета!
- Ва-ау!...
Женщина подняла голову и увидела белые стены зала судебного заседания и пустоту, в которой красовался, в самом центре, раскрытый панцирь белой черепахи: гипсовые статуи стояли вдоль стен в белой наготе, с беззрачковыми глазами, и за белым ограждением с перильцами, для обвиняемого, стояли обычные домашние тапочки Жванецкого, без него самого…
- Ой!...
Только тапочки и торт, в черепашьей белой ракушке, были не белого цвета!
- Вста-ать! Су-уд идё-от!
Заорала, вдруг, черепашья морда.   
Судная вздрогнула, оглянулась – никого!
- Господа… Ной! Ной Соломонович?!... Женя!... Вы где? Ну, хватит шути…
- П-просю-у с-сади-ится! – прервала черепаха и продолжила без всякого выражения лица. – Зал внятно и церемониально встал-сел-встал: сел-встал-сел…
Судья ещё раз осмотрелась и пожала плечами – никого!
Панцирь на коротких морщинистых ножках шагнул к женщине и замер.
- Это что?! Программа… в роботе… Да?!... Ребята, ну хватит прикалываться!
Тишина и белизна, и голос её – под потолком, вместе с эхом, как в храме!...
- Что нужно, господи! Доиграть?! Вы что снимаете это, чтобы… чтобы в интернет… выложить…
Свет стал медленно микшироваться в белом зале и ярко блеснули глаза пресмыкающейся, зашипел звук записи: пасть божьей твари открылась и она заговорила наивными и добрыми стихами, в виде детской считалочки…


Я игрушка – черепашка!
На мне шапка, будто плашка!
В шоколаде молоток,
Чтоб правдиво вбить гвоздок…
Здесь твой символ – ты судья:
Поиграй – проверь себя!... 


- Хорошо! Чёрт возьми… ситуация…  Я готова!... Терпеть эту тварь! Ха!... Вознаграждение в ней?! А-а?! Давай! 
Морщинистый окорочок башки ожил и плюнул на плате Судной, и огромный шоколадно-тёмный харчок потянулся по нано-ткани медленно вниз…
- Сука!... Ты-что?! Ты, что творишь?! Ой! – Жабровец возмущённо выругалась и приподняла локоток, прикрыв лицо. – Эй! Что за правила?! Может, хватит!... Ребята, я что вам!...
Игрушка-черепашка проигнорировала слова и эмоции женщины, продолжая беззаботную песнь…


«Будьте, всю жизнь в шоколаде!»
И с белым, и с чёрным в обкладе!
От носа – до пят, Ваша Честь:
Прилипнет и нечисть, и лесть!


- Т-ты, что несёшь!... Зачем обобщать!...


Да, будьте, всю жизнь – в шоколаде!
А в нём не живут на окладе:
Тут надо забыть, Ваша Честь,
Про верность и долг, чтобы есть...
Чтоб жизнь погрузить в шоколад –
Терпи из грехов маскарад!
С душком и дерьмом эти маски,
Но мир в шоколадной раскраске!


Судная нервно и виновато оглянулась, и ещё раз брезгливо осмотрела грязь от плевка, и пошла вокруг панциря.
- Ты что несёшь! А-а, провоцируешь! Ну-ну! Стерплю… Потом заткну тебя – размажу по этим белым стенам! Сука!... Молоточком прихлопну, чтоб!... Говори-говори!... Не буду руки пачкать: я помню, что шоколад твой… будто кровь… ха… испарится! Детский сад, слушать… ужастики… кровь… клюква киношная!
Морщинистый окорочок продолжал беззаботно и мило:


Шоколад,
шоколад,
шоколад!...
Без вины –
он всегда –
виноват!
Шоколад,
шоколад,    
шоколад:


Судная шла вокруг мерзкой черепашки, подбоченившись и сжимала круг, постепенно приближаясь к ударному элементу своей геральдики – молотку!
- Цирк! Как на арене, ей-богу! Идиотизм!...
А припев разливался из голосистого черепа, как алкогольные напитки в ночном и тёплом застолье…

 
С изобильем вина –
виноград!   
Без наград?!
Без преград:
Лишь откат –
В дивный сад!…


- Что?!... Ложь! Тварь б-бож-жи… безбожная!... А, я дождусь, пока не исчезнет этот ваш шоколад… с бутафорскою кровушкой… фантазёры! Выигрыш-то настоящий?!... Надеюсь… и если выдержу этот бред, и помои, то и вознаграждение… до копеечки!... Схвачу молоточек чистеньким и… размозжу башку… под этой шляпкой…
Жабровец приостановилась на мгновение и плюнула в стеклянные глаза злой и мудрой игрушке, которая вдохновленно продолжала жалить песнопением зал, вместе с женщиной…
 

Шоколад, как дерьмо на весах:
Ваша Честь и – синица в руках…
Шоколад справедливый, как жесть!
Понимает, лишь сладкую весть!...


- Схвачу и разобью в клочья! Чтоб заткнулась вместе с этой грязью…, – Судная, вдруг заметила на белой панцирной спине черепахи паспорт и электронный браслетик, – грязью… н-на… на справедливый суд…
Жабровец, будто во сне, шагнула к этим предметам и сжала их в руках с таким трепетом, который испытывают дети, проявляя безумную любовь к питомцу домашнему: паспорт открылся – она, будто, проснулась!...
- Что?! – зрачки катились, а губы их догоняли на строчках в официальном документе. – Васильева Евгения Николаевна…   

 
В судный миг, в судный день, Ваша Честь,
Чтоб не сесть, а послушать присесть…
Приговор шоколадный прочесть:


- Как это?! – губы судьи побелели, как всё пространство вокруг неё, а белки глаз стали медленно наполняться кровью. – Ах, ты дрянь!...
Судная перевела взгляд на электронный браслетик в её ладони и сжала в кулаке, как безделицу.
- Сука!...
Ярость истребила в ней слепую стать хладнокровной Фемиды и паспорт с браслетом тут же влипли в дерьмо шоколадного торта!
А глазастая черепаха пела, ожидая удара по плашке, которая была вместо шляпки у неё на головке, как канотье…


Все дары оправданья – учесть!
Месть терпеть и любить, как и лесть!
Чтобы сеть шоколадную плесть…   


- Сеть плесть?! Сука, да!... Оскор-р… б-блять!...
Жабровец, в слепой ярости, бросилась к торту и схватила молот разящего правосудия, который ещё покрывала незастывшая, шоколадно-клюквенная глазурь и, обляпываясь, как стряпуха, – с головы до ног, – стала рубить кондитерский слоёный сюрприз молотком судным, вместо того, чтоб отбить, только раз, в плашку-канотье, дабы заткнуть звук несносного голоса…
Молот месил и рвал торт в осколки, а голова всё так же внятно и монотонно – говорила и говорила, и продолжала оскорблять, всё так же, – и продолжала, продолжала, продолжала: жалить и гнев разжигать!


Шоколад,
шоколад, 
шоколад!...
Без вины –
он всегда –
виноват!


Судная хлестала молотком по замешанной ею куче шоколадно-кровавого дерьма, а куски и части подарка-сюрприза летели по всему пространству и чёрными кляксами покрывали белоснежные стены и потолок, и стекали…, заполняя всё – серым… 


Шоколад,
шоколад,    
шоколад:
С изобильем вина –
виноград!   
Без наград?!
Без преград:
Лишь откат –
В дивный сад!…


Вдруг, прозвучала фанфара!
Судная замерла!
- Я успела – ты стерпела! – провозгласила голова черепахи, – Не суди – и будешь, не судим: за текст – весь, чтоб приговор прочесть и выигрыш – есть!... Не часть, а полный – забирай законно!
Жабровец услышала объявление и пришла в себя, и осмотрелась: перед ней была каша из кондитерского изделия, в раскрытой ракушке, от которой тянулась морщинистая толстая шея с головой в шляпке… и она, наконец, вспомнила, что закончить этот процесс можно ударом по этой шляпке…
И молоток, тот час же, оттянулся всей своей мордой, на канотье-плашке – женщина перестала быть судьёй Правосудия, а судья стала, вдруг, – женщиной!…
Глаза у игрушки погасли.
Шоколадно-клюквенное месиво, тут же, разорвалось, как шампанское – в брызгах и белый зал превратился – в подвал, или полуподвал…
Судная уронила молоток…
На дне ракушки-панциря она увидела пачки купюр, по которым стал рассыпаться жемчуг…
Черепашья броня аккуратно закрыла ракушку, как сундучок с драгоценностями!
Жабровец захохотала и устало села на него, а в ушах ещё звенел выстрел с дерьмом тортовым, в котором пробивался ритм хита в репе…
Ей казалось, что частицы взорвавшегося шоколадного месива уже сновали в пространстве и тоже танцевали, измазывая всё своей сутью, по цвету – без дерьмового запаха…
- П-пляска бесов!... Ой, мама… как будто, на крови…
Судная и рассмеялась и запела вместе с этим пространством…


Части на запчасти часто и частично
частями запасными на части, и в запас,
чтоб в частности, и в ценах – цена
частями часто – на части, как запчасть,
где запасные части – в частичности –
не часть, какой-то цельной части,
а лишь всего – запчасти, от тех частей
из части и делят очень часто по ценникам
отчасти, где частное причастно к оценке,
чтоб по части, – с запасами частично, –
на части – чаще – в части!... и чаще,
чаще, чаще… все части – на запчасть:
частично и как – часть!...


!Тонкое платье, как кожа, облегало тело женщины шоколадом и эта нагота не стесняла, а обнажала женскую красоту! – !Тёмный полуподвал, подвально зрел полу-глазницами окон в мир, живущий над ним!
 

В полу-окне виднелись только ноги, шаги которых измеряли и время, и ритм цельной жизни, или детей – в полный рост, со всей искренностью и непосредственностью, а так же и, таких же, настоящих и живых – кошек, собак и птичек…
Кроме всего этого большого мира, – в полный рост, было видно только одного человека – нищего, сидящего у стены, со шляпкой канотье – на полу, в перевёрнутом виде, с гитарой…
Ботинки валялись рядом, а на носке дышала ветром дырочка, как и жизнь, и сама песня …
И Судная, и Жабровец смотрели на его лицо, в котором угадывались и Прокуратор, вместе с прокурором, и Ной Соломонович… 
Они вместе слушали его песенку, которая когда-то, возможно, была пародией на известные – «тапочки», лично знавших Васильевский спуск… и площадь Красную…


В подвальном окне наблюдая…
И в небо сквозь лужи глядя:
Поэта в себе возбуждая, –
И к Музам искусства идя!...


Стихов красноречье слагаю,
Хоть в раме всё мрачно и серо!
Я ракурсов лучших не знаю –
Полусфера моя в рифме – сфера…
В ней ритмы подвала признались:
Так рифмы шедевров рождались!
О, как вдохновение рвётся!…
В простор-тротуар, хоть пляши!...
Мир в тапках пусть с матом проснётся!
В ритмах и в рифмах души –
              от души!...
Разувать – не спеши:
Не смеши!...


Ботинки и полуботинки
В подвальном окне, как в картинке…
И юбок намёки «про то…»
В пальто, или в полупальто!...
  Мягко ступают сапожки –
Легко, будто полусапожки!...
Высь творчества дарит подвал,
А в рифме он – полуподвал…


Здесь истины миг я создал,
Смотря в палисад, или сад…
Подвал – уже полуподвал,
Как брат, иль двоюродный брат!...


Стихов красноречье слагаю,
Хоть в раме всё мрачно и серо!
Я ракурсов лучших не знаю –
Полусфера моя в рифме – сфера…
В ней ритмы подвала признались:
Так рифмы шедевров рождались!
О, как вдохновение рвётся!…
В простор-тротуар, хоть пляши!...
Мир в тапках пусть с матом проснётся!
В ритмах и в рифмах души –
              от души!...
Разувать – не спеши:


Ботинки и полуботинки
В подвальном окне, как в картинке…
И юбок намёки «про то…»
В пальто, или в полупальто!...
  Мягко ступают сапожки –
Легко, будто полусапожки!...
Высь творчества дарит подвал,
А в рифме он – полуподвал…


Жизнь мчится в окне: до – по пояс…
В верх, или в низ – от пупка!...
И мнение к взгляду, пристроясь…
Бежало, как полу-толпа!…


Стихов красноречье слагаю,
Хоть в раме всё мрачно и серо!
Я ракурсов лучших не знаю –
Полусфера моя в рифме – сфера…
В ней ритмы подвала признались:
Так рифмы шедевров рождались!
О, как вдохновение рвётся!…
В простор-тротуар, хоть пляши!...
Мир в тапках пусть с матом проснётся!
В ритмах и в рифмах души –
              от души!...
Разувать – не спеши:


Ботинки и полуботинки
В подвальном окне, как в картинке…
И юбок намёки «про то…»
В пальто, или в полупальто!...
  Мягко ступают сапожки –
Легко, будто полусапожки!...
Высь творчества дарит подвал,
А в рифме он – полуподвал…


Слёзы стыда, от счастья, не капали, а только превращались в сопли и мешали дышать, смотреть и служить… и жить…
Око Правосудия, с облегчением, проморгалось!
Соринка выпала…



10 апреля 2019 год,
город Москва