Часть «Блуждающий прислужник»
Ранним утром, с первыми лучами восходящего солнца, я постучался в увесистую деревянную дверь церкви. За ней послышались неспешные, словно старческие, шаркающие шаги.
— Двери Господа всегда открыты, — ответил мне седовласый старец, — проходи, Бог рад тебе.
— Святой отец, простите, но мне нужно исповедоваться.
— Я слушаю тебя, — сонно сказал священник в столь ранний час.
Мы зашли в комнату для исповеди, где я начал свой рассказ.
— Канун Дня Всех Святых, он же Хеллоуин — весёлый праздник для детей и их родителей. Не так ли, падре? Вся эта наигранная страшная мишура, хохот и веселье. Но никто уже не помнит, что означают эти традиции...
В давние времена люди свято верили в существование духов, демонов и прочей нечисти. Они, по поверьям, так же способны вселяться в людей, внушая им свои ужасные мысли и желания, несущие лишь страх и животный ужас. Хотя, вы знаете это, пожалуй, как никто другой. Именно для этого и наряжались в различных существ наши предки, дабы нечисть приняла их за себе подобных и не нападала...
То был обычный день, ничем не примечательный. Разве что люди готовились к этому Хеллоуину, богомерзкому, идущему из языческих времён, празднику.
— Ох, опять этот шум! — завопил я, глядя в окно.
Должно быть, вы думаете, что я не принял участие в этом? О нет, вы абсолютно, чертовски, дьявольски не правы! Простите, святой отец, за мой гнусный язык. Я принял участие, исполнив часть приветственной речи. «Конфеты или смерть?» — так ведь говорится в нашем штате? Ну что ж, они сами сделали свой выбор. Но об этом по порядку.
Я решил украсить свой дом, расставив пластиковые небольшие тыквы, светящиеся изнутри. На входной же двери висела настоящая засушенная голова козла, а красной акварелью было написано: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Это из Данте, если вам неизвестно. Так получилось, что моё деревянное крыльцо тихо и протяжно скрипело. Я уже несколько месяцев хочу починить его, но никак не найду время и силы, так пусть теперь послужит верой и правдой.
Наступал вечер. Алый закат озарил город, подарив ему новые краски. Словно некое пламя охватило каждый из домов, облитых алой кровью. По улицам уже начали бегать дети с пакетами. Праздник начался! Ну а я присоединюсь чуть позже, но обязательно приму участие, ведь нельзя оставить без должного внимания «святых» и «не очень».
Крыльцо тихо скрипнуло, но звонка в дверь не последовало.
— Неужели перестарался с украшениями? — спросил я сам себя.
В дверь робко постучались. Открыв её, я увидел двух маленьких детей, которые просто не смогли дотянуться до моего звонка.
— Конфеты или смерть? — радостно выкрикнули они.
— Ой, вы такие страшные! — решил подыграть я, отсыпая им добрые горсти леденцов.
Дети приходили и уходили. Мой запас конфет подходил к концу, но я не расстраивался.
— Ещё немного, мой старый добрый друг, — сказал я, проведя по приятно холодному металлу.
Направившись к шкафу, я искал лишь одно — свою тёмную накидку с глубоким широким капюшоном. Возле двери, на вешалке, висела моя старая, но любимая маска. На чёрной, словно сама Тьма, материи был нарисован белой фосфоресцирующей краской зловеще ухмыляющийся череп.
— Сам вестник Смерти пожаловал в этот город! — зловеще прошептал я, натягивая капюшон на голову.
Я медленно, неспешно бродил по улице, а в моей голове уже звучал голос. Он взывал ко мне. Кровь в жилах то застывала от страха и ужаса, то закипала, бурля от его призывов. Он жаждал этого, а я был орудием в его руках. Пешка, не более того. Мою руку приятно тяготил увесистый, сверкающий отполированным лезвием, нож. Сердце бешено колотилось, трепеща от ожидания. «Это он», — услышал я в своей голове, когда мимо прошёл какой-то мужчина.
Он шёл в сторону магазина, работающего круглосуточно в любые праздники. Я последовал за ним, легонечко коснувшись плеча, дабы начать последний, в его жизни, разговор.
— Конфеты или смерть? Ты выбираешь за двоих!
— Прости, дружище, но сладостей нет, раздал все, — ответил он, — да и как-то староват ты для сбора вкусностей.
— Ответ неверный, — прошептал я, ударив его в живот ножом.
Мужчина начал падать, держась руками за рану. Я схватил его за куртку, оттащив в небольшую аллею неподалёку.
— Ты сделал свой выбор, — шептал я ему на ухо, царапая кончиком холодного лезвия ножа его шею, — какие тайны ты хранишь от всех? Исповедуйся, перед смертью.
— Кто ты? — лишь прошептал он, обильно истекая кровью.
— Тот, кто приводит приговоры в действие, не более того. Ну так что, исповедуешься, напоследок? — сжимая его горло, спросил я.
Он молчал, не желая отвечать. Лично я никогда не понимал людей. Ведь ему было предложено очистить душу от грехов, но он предпочёл оставить их при себе. Даже не позвал никого на помощь. Как бы то ни было, я вонзил лезвие ножа ему в шею, прямиком в артерию. Кровь брызнула, словно фонтан, окропив меня. Удары сердца гнали её по телу, отдавая столь приятной мне вибрацией по ножу в руку. Я смотрел в его глаза, медленно тускнеющие, закрывающиеся. Он даже не издал последний крик. Лишь мокрый хрип сорвался с его уст, когда он захлёбывался собственной кровью. Его тело упало безвольной куклой на землю, словно мешок. По мокрой после дождей земле, ставшей грязной жижей, растекалась тёмная алая лужа крови. Мои уста шептали древнее, как сам мир, заклятие, нашёптываемое голосом в моей голове. Вам интересно, как оно звучит? «Шеер геол, кинатар спирут», — эти слова запечатывают душу, приковывая её к месту смерти тела.
Я снова иду по улице, но теперь сторонюсь людей. Вся моя одежда испачканна в кровавых пятнах различных размеров. Город заметно опустел. Оно и неудивительно — практически все жители разошлись по своим домам, уткнувшись в телевизоры. Насколько я мог видеть, на улице не было ни единой души, лишь холодный пронизывающий ветер гудел, завывая в крышах. Вдалеке послышались громкий смех и голоса, доносившиеся со стороны кладбища.
— Они, — протяжно, словно по-змеиному, прошептал голос в моей голове, становясь всё громче и громче, причиняя мне неимоверную боль, пульсирующую по всему телу, — я жажду их! Они решили веселиться на костях предков! Пора проучить их!
Я бежал как можно быстрее, скрываясь за многочисленными деревьями, окутанными густым туманом. Один из той группы молодых людей отошёл в сторону. «Очень хорошо», — подумал я, обходя его со спины. Моя рука, будто действуя по своей собственной воле, заткнула ему рот, а нож мягко вошёл в правую почку до самой рукояти. По моей руке стекала тёплая кровь, приведя меня в экстаз. Я снова прочёл заклятие, пока тело безвольно падало на землю, окраплённую кровью.
— Нет прощения грехов тем, кто предков не чтит, — произнёс я, добивая его ударом в сердце.
Земля под моими ногами дрожала. Близилась полночь, а значит, нужно было торопиться. Мой Хозяин ждёт душ и крови повинных, греховных и порочных. Я быстро подошёл к их компании. Всего двое парней и одна девушка. Все они были изрядно пьяны. Ударив одного из них кулаком прямиком в нос, я направился к его другу, с разбегу вонзив нож ему в глаз.
Крики боли так приятно ласкали мои уши, словно чудесное пение птиц в лесу — они хоть немного приглушали этот голос в голове. Я вытащил нож из глазницы парня, обильно истекающей кровью.
— Весёлого Хеллоуина, ублюдки! — выкрикнул я, кидая одного из них на острый могильный крест спиной.
Мои губы беспрерывно читали заклятие, дарующее мне тёплое, сладкое наслаждение. Девушка рыдала, стоя на коленях предо мной. Её косметика растеклась по лицу, а волосы спутавшись, висели клочками, испачканными кладбищенской землёй.
— Пожалуйста, не убивай! — проскулила она, словно жалкая раненая бездомная собака.
«Внутри неё жизнь», — пронеслось у меня в голове. Я подошёл к ней вплотную, схватив за горло. Её стон, срывающийся на хрип, доставлял неземное наслаждение.
— Так велик соблазн сломать твою хрупкую шею, дрянь, — сказал я, плюнув ей в лицо, — но твоё неродившееся дитя спасло тебя! Прочь!
Я швырнул её на землю, жалея, что не имею права убивать ещё не рождённых. Мой Хозяин не позволяет делать этого, ибо они непорочны и чисты. После этого я пришёл к вам, святой отец, вы ведь отпустите мои согрешения?
— Твоя исповедь... Она очень откровенная. По закону, я обязан вызвать шерифа. Но тайна исповеди гласит, что я обязан молчать, — ответил священник за ширмой.
— Тогда почему твоя рука на тревожной кнопке? — спросил я, держа в руке нож.
Я ушёл из того города, завершив своё дело. Хозяин доволен пролитой кровью. Земля напиталась ею, церковь очернилась грехом убийства. Этот священник оказался весьма вкусным. Его кровь была так сладка для меня. А ещё бьющееся сердце я прибил к кресту, прямо к голове Христа. Скоро мой Господин придёт в этот мир, сведя всех с ума, утопив вас вашей же крови. Ну а пока, я его Вестник, живущий средь вас.
До следующего Хеллоуина, дня, когда границы миров размываются, я обычный человек. Именно в подобные моменты я готовлю средоточения душ, дабы Кавес, мой Хозяин, прибыл в этот мир. Каждый год — новый город, другая внешность, дарованная Господином, но всегда одна и та же маска, прирастающая ко мне на всю ночь. Вы никогда не узнаете, какое это мучение, но в то же время и наслаждение, слышать Его внутри себя... До Хеллоуина!
(Примечание автора: История, возможно, войдёт в основной цикл в четвёртой в качестве воспоминания или некоего фрагмента жизни)
Часть «Ведьмино дерево»
Как-то раз, в небольшой лесополосе, расположенной неподалёку от моего дома, я забрёл в ту часть, куда раньше не ходил. Погрузившись в мысли, просто-напросто не заметил, как оказался там. Мой потеряный взгляд упал на большое дерево, сухое, покрытое сажей и запёкшейся кровью. Вокруг дерева не росла трава. Вообще её не было! Ни сухой, ни помятой! Просто голая земля, слегка влажная, будто после небольшого летнего дождя, которого не было уже почти неделю. Вокруг лежали умершие животные и птицы. Повсюду царила абсолютная тишина, несвойственная не только лесу, но и миру вообще. Аж уши давило.
Я понял, что лучше уйти оттуда, а потом узнать, что же это. Правда я не знал, как и где информацию найти. Решил на следующий день спросить у местных стариков об этой лесополосе, может какие странности или истории есть? Да, конечно я не могу безоговорочно верить во все эти истории, ведь они зачастую «байки из склепа», ну или, чтоб вам понятнее было, страшилки для детей и алкашей. Потратив на этот опрос два-три дня, я все-таки услышал одну и ту же историю от нескольких людей, при этом их варианты практически не отличались друг от друга и события, происходившие в их рассказах принадлежат одному времени:
«Мой прадед или прабабка рассказывали, что раньше здесь лес большой был. Это сейчас поле и лесок, а раньше дебри были, хоть глаз выколи, да ноги переломай. И лесник там жил, да вот только жены у него ни разу не было, как и детей, соответственно. Оно и немудрено — какой бабе захочется в лесу жить, хоть и мужик справный и хозяйство хорошо держит. Но вот как-то заметили грибники да ягодники, что девушка в доме том хлопочет, да не один день. Все радовались, мол мужик хороший, негоже пропадать ему без бабы. Прошёл год, а мужика-то и не узнать! Худой, волосы словно пеплом посыпаны, лицо сморщенное, руки дрожат, а лет ему едва больше тридцати! Недоброе люди почуяли, да сказать боялись. Зато сам лесничий поведал после немалого количества крепкого алкоголя, мол ведьма она. И глаза его безумными стали, да скулы ходуном ходили во время повествования его. Все перепугались, но потом подумали, что это спьяну он так говорит. На том и порешили, а через неделю все поутру рано услышали душераздирающий вопль. Взяв в руки всё, что под рукой было, побежали туда, где крик слышался. А прибежав, обомлели от страха и ужаса, кровь в жилах застыла и волосы дыбом встали. К дереву девушка привязана цепями и зверски убита! Внутренности на ветвях качаются, а рядом с ними, на соседней ветке лесник в петле. Решили их похоронить, но с девушкой не так-то просто было. Не смогли её в церковь занести, а рядом с ней свечи гасли! Так и закопали её, не отпевая, лишь голову отрубили да кол вбили от греха подальше. На том и забылось всё, только пугали детей, дабы в лесу ночью не гуляли и днём без взрослых не ходили туда».
На тот момент я общался с такими же «любителями» нечисти, и мы решили уничтожить дерево. Придя туда, мы увидели то, что я сразу не заметил — одна ветка зелёная. «На ней и висел лесник», — подумал я. Подходить к дереву побоялись, решив облить бензином издалека и поджечь. Но бензин упорно не хотел загораться. Даже бутылки с зажигательной смесью не горели возле дерева. Кто-то взял святую воду. Решили облить дерево водой этой, а она сразу зашипела и испарилась. На следующий день рассказали священнику, но даже его молитвы и ладан не помогли. Гремел гром и метались молнии, а ветер отгонял дым прочь от дерева. И так всякий раз — погода моментально менялась. Священник сдался. А мы всего лишь подростки, что мы сделаем? Городу и дачам ничего не делается, а избавиться всё равно не получается. Решили оставить все как есть. А оно так и стоит, Дерево Смерти — Ведьмино дерево.
Часть «Обитатели нежилых домов»
«Заранее прошу прощения, что история идёт рывками, но у меня до сих пор не укладывается этот случай в голове, хотя прошло уже немало лет...
Нас на тот момент было пятеро парней, самому младшему, то есть мне, было двадцать лет. Мы дружили порядка шести лет, может даже больше. И у нас было общее хобби — заброшенные, нежилые дома и деревни, покинутые местными жителями. Мы могли часами бродить по давно опустевшему дому, рассматривая то, что осталось от жильцов. По этим обрывочным данным строили свои догадки и предположения об их жизни, быте, о том, что это за люди и живы ли они ещё. В тот злополучный раз мы снова собрались в очередную вылазку, именно так называл это мероприятие Влад — самый старший из нас. Ему было двадцать шесть лет.
— Неподалёку от города деревня была. Лет тридцать назад опустела окончательно, — радостно говорил он.
— Думаешь, удачная идея? Уже заметно похолодало, пора заканчивать сезон вылазок, — ответил его брат, Максим.
— Как раз это и будет нашим завершением, — широко улыбаясь, уговаривал Влад.
Мы все согласились с ним, на следующий день отправившись в путь. Рано по утру наша компания села на автобус, не доезжавший до нужной нам деревни порядка десяти километров. «Не беда, дойдём», — мысленно говорил я сам себе, ощущая на плечах приятную тяжесть походного рюкзака. В нём было всё необходимое, от коробка спичек до спального мешка.
На старой кирпичной остановке вышло пятеро парней. Все дружно мы направились в сторону предполагаемой деревни, весело шутя и громко разговаривая по пути. Спустя некоторое время появились крайние дома. Они были старые, покосившиеся. Краска давно облезла, не оставив и следа. Огромные дыры на крышах, раскрытые двери и окна, хлопающие на порывистом ветру, несомненно пугали нас. Его — страх, невозможно было успокоить или объяснить. Это что-то холодное, зловещее, жуткое, словно змея, обвивающая твоё сердце. Лично мне не понравилась эта деревня, но я решил не говорить об этом остальным. «Засмеют», — думал я. Ох, как был глуп! Быть может, всё изменилось бы...
Мы бродили меж заброшенных домов, по заросшим травой улицам. Деревня была и правда пустой. То и дело мы натыкались на деревья, растущие прямо посреди старой дороги или внутри дома.
— Мда-а-а, — проговорил Максим, — в прошлый раз хотя бы три дома были пригодны для ночёвки. В этот раз, видимо, не найдём и одного.
— Не переживай, найдём. Тут где-то отделение почты было, скорее всего, кирпичное здание. Уверен, оно не так сильно пострадало, — осматриваясь по сторонам, говорил Денис.
Но, сколько бы мы не ходили по деревне, здания почты так и не нашли. Зато, вместо него, обнаружили один небольшой, но вполне крепкий домик.
— Возможно почту делали деревянной, — предположил Сергей, ещё один парень из нашей компании.
Мы вошли внутрь дома, осматривая его голые стены, покрытые пятнами плесени. Пол местами был укрыт мхом, а мебель отсутствовала абсолютно. Это было самое пустое жилище из всех, что нам встречались. Вадим решил развести костёр, чтобы разогреть еду, взятую с собой. В основном это были различные каши в банках, купленные в магазине.
Наступила ночь. Темнота окутала всю деревню. За столько лет здесь впервые был один единственный источник света — наш костёр. Чистое звёздное небо захватывало дух. Я, высоко задрав голову, смотрел ввысь через дыру в крыше. Весь наш ужин прошёл за непрекращающимися разговорами, шутками и песнями без гитары. Было довольно-таки холодно, даже для начала октября. Изо рта шёл густой пар, растворявшийся в дыму от костра.
Была глубокая ночь. Все мы спали, когда произошло это! Тихий шёпот, будто сотен голосов, доносился отовсюду. Первым, на мой взгляд, проснулся Денис. По-крайней мере, именно его фонарик робко скользил по стенам, разрывая темноту. Никто из нас не издал ни звука, затаив дыхание, всматриваясь в мрачную, зловещую черноту ночи. Фонарь быстро скользнул по некой фигуре. Это было что-то похожее на человека, но таковым не являлось уж точно!
Все мы, словно сговорившись, испуганно закричали, выскочив из спальных мешков. Это нечто, стоявшее возле прогнившего окна, покачивалось из стороны в сторону, издавая некий не то шёпот, не то шелест листвы. Оно начало своё движение. Это было ужасно! Нечто гротескно пыталось изобразить человека, грубо приняв облик. Рывковые, ломанные, дёрганные движения были больше похожи на неумелую игру марионеткой, нежели на передвижение живого существа. Мы все выбежали из дома, попутно схватив то, что первое попалось под руки. Это были какие-то ветки и палки. Денису повезло несколько больше — в его руках был фонарь-бита.
— Что это такое?! — вопя от страха, спросил кто-то, кажется, Максим.
— Да мне откуда знать? — выкрикнул Влад, кинув в дом подобранный камень.
Нечто подошло к двери, встав в её проёме. Денис направил на него свой фонарь, дабы ослепить неизвестную тварь. Возможно, это стало нашей ошибкой. Оно было словно собрано из полусгнивших останков людей, скреплённых корнями деревьев. Черви и жуки ползали в его плоти, выгрызая свои дорожки. Кем или чем бы оно ни было, но это самое ужасное, что я видел. Оно завопило от света, раскинув длинные ветвистые руки в стороны. Его крику вторили со всех сторон.
— О Боже, их тут сотни! — прошептал я со слезами на глазах.
Мы бросились бежать. Не знаю, почему мы не сделали этого сразу. Наверное, сыграло роль сонное состояние, надежда, что это лишь некое наваждение. А, быть может, наша тяга к приключениям. Как бы то ни было, теперь мы бежали так, как никогда прежде. Моё сердце бешено колотилось, готовое вырваться из груди. Кровь стучала в висках, заглушая мысли, которые, всё же, были слышны, хотя и спутаны. «Они всюду! Нас убьют! Не хочу!» — проносилось в моей голове.
Не знаю как, но я обо что-то споткнулся, со всей силы упав на влажную землю. За спиной слышался этот шёпот, пробирающий до самых глубин души, заставляя сжаться в комок, спрятаться, лишь бы не слышать его более. Меня кто-то схватил за руку, поднимая на ноги. Кажется, это был Максим. Остальных не было видно на горизонте. Мы вдвоём продолжали бежать, не видя дороги. Голоса, они становились всё ближе и ближе. Казалось, что они уже шепчут нам в затылок, касаясь воздухом наших волос.
Я услышал сдавленный стон. Следом за ним наступила тишина. Столь безмолвная и давящая, что мне стало ещё страшнее. Я оказался один. Вокруг была абсолютная темнота, казавшаяся живой липкой субстанцией. Не останавливаясь ни на миг, я бежал. Бежал вперёд, не различая дороги. Лишь в этом видел спасение...
Меня нашли ближе к полудню возле ручья родители Дениса. Мы всегда сообщали место своих вылазок, звоня по утру. Но в этот раз всё было иначе. Полиция, как всегда, твердила лишь о необходимости ждать. Именно поэтому наши родители начали поиски самостоятельно.
... Я единственный, кто пережил ту злополучную ночь. Меня обвинили в убийстве, а после направили в психлечебницу. Но я то знаю, что не убивал их! Это сделали те твари! Монстры! Они преследуют меня, стучась в окна по ночам. Теперь я знаю, что им не войти в закрытое помещение, а так же не пересечь воду, даже ручей. Это рассказал другой парень, побывавший на заброшенной железнодорожной станции, где тоже встретил этих чудовищ.
Мы сбежали из лечебницы с ним рано по утру, с первыми лучами восходящего солнца. Сейчас я снова остался один. Павел, так зовут того парня, странный. Раньше я не замечал этого, но теперь, в свете фонаря, он словно покрывается корнями, оплетающими его тело, изъедаемое жуками. Он один из них! Или они убили его, заменив своим собратом? Без разницы! Я отомщу за друзей!»
В одном из заброшенных домов города N были обнаружены два тела. Одно крайне сильно изуродовано осколком стекла, другое было в вегетативном состоянии. Это были два сбежавших из лечебницы парня. Помимо тел найдена и эта записка, написанная неровным почерком.
— Один убил другого в порыве гнева и страха, — задумчиво попивая кофе, говорил доктор, — а потом упал в обморок, ударившись головой о пол.
— Да, вполне подходит, — ответил человек в чёрном плаще.
Свет в кабинете замерцал. Вокруг мужчин проявились длинные тонкие ветви, растущие из них.
Часть «Кровавая петля»
Я зашёл в палату для особо опасных, тех, кто знает вкус крови на устах и её тепло на своих руках. Тех, кто убивал, но был признан невменяемым. Тех, кого необходимо, по мнению врачей, изолировать от общества и лечить. Как по мне, их лучше просто убить, но кому, собственно, есть дело до моего мнения, простого корреспондента местной газетной типографии?
Внешний вид палаты оставлял желать лучшего. Он был ужасен и отвратителен, просто омерзителен. Штукатурка осыпалась большими, огромными кусками с потолка. Краска сползала со стен, словно кожа со змей в сезон линьки. И повсюду эти ужасные, вездесущие тараканы! Но есть здесь и то, что воистину вызывает у меня отвращение — бесчисленные полчища крыс! Эти твари, беспрепятственно и вольготно разгуливающие по всей лечебнице, наверняка чувствовали себя здесь едва ли не королями. Их чёрные лоснящиеся тела сновали из стороны в сторону, мельтеша под ногами.
На кроватях лежали пациенты, привязанные кожаными ремнями к поручням. Все они были недееспособны, по-крайней мере сейчас. «Транквилизаторы, — понял я, — так вот как вас лечат». Взглянув в лицо одному из них, я заметил небольшие ранки, словно кожа тонко срезана лезвием бритвы.
— Крысы, — небрежно бросил врач, идущий рядом со мной, проследив за моим взглядом.
По моей коже незамедлительно пробежали мурашки, вызванные волнами страха и отвращения одновременно. «Не дай Бог оказаться здесь в качестве пациента», — вновь подумал я.
Мы подошли к самой дальней кровати. На ней лежал, привязанный ремнями, молодой юноша с длинными волнистыми чёрными волосами.
— Александр Глазгунов, — обыденно сказал психиатр, — ещё даже не постригли. Только вчера поступил.
— Очень хорошо. Значит не напичкан наркотой или чем вы тут их колете?
— Эй! — окрикнул врач санитаров, стоящих неподалёку. — В рубашку его и в комнату бприёма гостей!
Двое гориллоподобных мужчины, сохраняя абсолютное молчание, придерживая пациента, отвязали его, после чего, продолжая держать своими огромными руками, заключили в смирительную рубашку. Его вывели из палаты, сильно толкая вперёд, так, что он едва не упал.
— Пройдёмте, нечего стоять здесь, среди этих, — врач не договорил предложение, скорчив гримасу отвращения, — знаете, как они меня все бесят? Лучше бы им всем поголовно эвтаназию делали.
Я решил промолчать в ответ, понимая, что любые мои слова и действия могут негативно отразиться на репутации издательства.
Комната приёма была не столь омерзительна, как палата, что уже, несомненно, радовало. Александра приковали наручниками с цепями к столу, оставив нас одних.
— Как я понимаю, вы из телевидения? — спросил он, осматриваясь по сторонам холодными, леденящими душу глазами.
— Нет, из газеты, но сути это не меняет.
— Что, хотите рейтинги поднять на истории психопата?
К своему счастью, я включил диктофон ещё до входа в комнату. Весь разговор записывался, позволяя не более свободно вести диалог, не отвлекаясь на конспектирование его слов.
— Быть может. Вы же не против?
— А почему я должен быть «за»? — резко встав со стула, спросил он. — Что мне с этого будет?
— Что желаете? В разумных пределах, конечно.
— Сигарет. Пока курю — рассказываю. Таковы условия. Иначе молчу, как рыба. Я же псих, не так ли? Мне простительно, — вновь усевшись, ответил он.
— Ладно, держите, — сказал я, протянув ему пачку «Bond».
— Так-то лучше, — затягиваясь, сказал он, — задавайте свои вопросы.
— Первое, что вас сподвигло на убийство?
— Месть. Это чудовище убило всю мою семью пять лет назад. Я выжил чудом. Хотите узнать всю историю? Тогда слушайте очень внимательно.
Это произошло пять лет назад. В Хеллоуин, если быть точнее. Ровно в полночь он ворвался в наш дом в образе Смерти с косой. Он угрожал нам пистолетом, заставив меня, как самого младшего в семье, выбирать, кто в какой последовательности должен умереть. Он вальяжно расхаживал по дому, напевая некий мотив, попивая коньяк отца прямо из бутылки, обливая им нас и дико, безумно хохоча. Меня всего трясло от страха, а лицо было мокрое от непрекращающихся слёз. В свои четырнадцать лет я получил седую прядь волос. Знаете, кого я разрешил убить первым? Свою двоюродную сестру, гостившую у нас. Он перерезал ей горло от уха до уха, сказав, что свинье полагается соответствующая смерть. После чего он пронзил её косой, подняв над полом. Её тело ещё содрогалось, а в глазах застыли ужас и боль. Она взглянула на меня, и этот взгляд навсегда застыл перед моими глазами. Вы хоть раз видели глаза человека, которого обрекли на смерть, приговорив к ней? Думаю, что нет. Это невозможно передать словами. Эти несколько секунд, последних в её жизни, тянулись неимоверно долго. Но всё же он скинул её с косы на пол, уже залитый лужей крови.
Следующей его жертвой стала моя мать. Она бросилась на него с кухонным ножом в руке, но была перерубленна пополам. Упав меньше чем пол метра от него, она хрипела. Её губы беззвучно шевелились. Для меня до сих пор остаются загадкой её последние слова, что она пыталась сказать мне через боль, находясь на пороге смерти. Кровь била огромным непрекращающимся фонтаном, заливая даже стены. Этот ублюдок снял маску, показав свою зловещую улыбку. Нет! Это был оскал, самый настоящий, словно звериный! Его кривые жёлтые зубы, покрытые налётом, я не забуду никогда. Он дико, безумно хохотал, размахивая косой над нашими с отцом головами.
В один миг он разрубил отца пополам. Вертикально, если хотите знать. Коса даже воткнулась в пол, немного войдя в доску. Мой отец рухнул в разные стороны, не издав ни звука, разве что глухие удары, словно мокрое полотенце упало на пол. После чего этот маньяк подошёл ко мне и, взяв за горло, поднял над полом.
— Ну что, мелкий выродок, готов уйти следом за ними? — спросил он, кинув меня на пол.
Его коса была надо мной, а в следующий миг тело пронзила огромная, непередаваемая боль. В глазах всё потемнело, а в ушах загудела кровь. Он наносил удар за ударом. После шестого я уже ничего не помню, погрузившись в небытие.
Следующий миг моей жизни был уже в реанимации. Врачи чудом спасли мою жизнь, но для меня так и остаётся загадкой, как полиция оказалась в доме. По их словам, был анонимный звонок, как выяснилось позже, сделанный с телефона двоюродной сестры. Придя в стабильное состояние, я дал полное описание внешности этого чудовища, но его так и не нашли, словно он растворился в воздухе.
И вот, спустя пять лет, которые я отчаянно пытался забыть о той ужасной ночи, смириться с произошедшим, ходя к всевозможным лекарям души, я увидел мужчину, похожего на него! Он свободно разгуливал по улице, напевая тот же самый мотив. Я последовал за ним до небольшого домика, расположенного на краю города, практически за его чертой, в котором он, скорее всего, и жил эти годы. Я хотел было ворваться прямо в тот миг и убить его, но что-то меня остановило. Наверное то, что у соседей залаяла собака, и её хозяин вышел во двор. Я ушёл прочь, не желая привлекать внимание. У меня не осталось сомнений — это тот самый маньяк. В голове роились мысли, путаясь, переплетаясь. Странно, но я совершенно не желал идти в полицию.
Уже придя к себе домой, я начал обдумывать план мести. Казалось бы, столько лет прошло, я уже было почти успокоился, но всего один миг. Один чёртов миг, и я теряю контроль, становясь одержимым этой навязчивой идеей! Это был Хеллоуин! Тот же самый день! Я расценил это как знак свыше!
Направившись в ближайший магазин, начал искать то, из чего можно сделать такой же костюм, какой был у него в ту злополучную ночь. Я медленно, но верно терял рассудок от мести, переполнявшей меня.
И вот наступила ночь. Я стою возле двери его дома в таком же костюме, как и он когда-то. Врываюсь в дом, выбив дверь. «Надо же, он не один. У этого ублюдка даже семья есть!» — злобно подумал я. Вытащив пистолет, начал угрожать им, велев встать на колени. У меня не было пуль к нему, но никто не запрещает блефовать. Бродя по дому, нашёл редкий коллекционный коньяк, решив попробовать его, а когда он оказался очень мерзким на вкус, начал выливать на пол и своих жертв. Я решил действовать по его же схеме, напевая тот же мотив, кажущийся необычайно весёлым и грустным одновременно, заставил младшего ребёнка, совсем ещё мальчишку, выбирать очерёдность смерти. И знаете, что меня удивило? Он выбрал так же, как и я когда-то! Тогда я счёл это простым совпадением, убив девчонку тем, что первое попалось в руку — ножом, после добив косой, чтоб не мучилась слишком долго. Мужчина смотрел на меня глазами, полными слёз и непонимания, а его жена набросилась с ножом в руке. Я рефлекторно взмахнул рукой, разрубив её пополам. Мне стало невыносимо жарко в маске, поэтому решил снять её, ведь всё равно намерен убить всех их. Алкоголь и стресс дали о себе знать, отчего я закатился громким хохотом. Мне уже порядком надоела эта игра, поэтому и решил просто и без лишнего пафоса отомстить ублюдку, разрубив его с головы до ног. Мальчишка рыдал, трясясь от страха. Меня переполняла злость, отчего я начал душить его, подняв над полом. Отбросив на пол последнего свидетеля, решил побыстрее расправиться и с ним, пронзив несколько раз ножом.
В какой-то миг меня озарило. Это же моя погибшая в детстве семья! И убийца, он делал всё так же. Тщательно вглядевшись в их лица, я окончательно убедился в этом. Мною завладела паника. Мальчишка, то есть я, был ещё жив. Схватив первый попавшийся телефон, я позвонил в полицию, после чего скрылся с места преступления. Меня нашли лишь спустя квартал, да и то патрульные. В отделении рассказал всё, как есть, так же, как и тебе. Соответственно никто не поверил, но дом, указанный мною, решили проверить двое патрульных, сомневаясь в его наличии. Оказывается, там, на окраине, уже лет пять никто не живёт, и домов тоже там нет! После зверского убийства годами ранее, люди спешно покинули этот район, а потом там проложили нефтепровод, а все дома снесли. Меня отправили сюда.
— И вы правда в это верите? — спросил я.
— Я верю своим глазам и ушам. Это мои деяния. А верите ли вы — дело ваше. Но теперь я понял, почему его так и не нашли. Его же не было в то время! Это некая петля, ловушка времени, — Александр улыбнулся, оскалив кривые жёлтые с белым налётом зубы, — значит, я буду жить, выберусь отсюда, попав в наше время, в Хеллоуин. Ведь я встретил его, нас было трое в тот день: ребёнок, я того времени, а так же тот я, который из недавнего будущего относительно того дня, то есть из моего настоящего.
— Спасибо за интервью, мне пора, — нервно сказал я, устав от этого бреда.
— Удачи, только пойми, никогда не знаешь, где он, переход этот. Будь осторожен...
Это была самая безумная статья за всю мою работу, но зато заплатили сверхурочно. На следующей неделе город потрясла новость: Александр Глазгунов исчез. Ремни на кровати остались пристёгнутыми, камеры не заметили его ухода, лишь в палате на несколько секунд пропал сигнал...
Часть «Хозяин леса»
Я, очень усталый, возвращался в сторону дома со своим сыном с очередной охоты, практически не приносящей добычи. Желудок отчаянно требовал еды, не желая терпеть эту затянувшуюся вынужденную голодовку. Наша скудная добыча — всего лишь одна единственная молодая утка. Разве этим можно прокормить семью, пусть и небольшую, состоящую всего лишь из трёх человек? Этот год, пожалуй, будет одним из самых скудных на дары леса. Даже ягоды и грибы стали редким явлением и желанным лакомством не только для детей, но и для взрослых.
— Отец, как ты думаешь, мы переживём эту зиму? — взволнованно спросил Фейн, мой сын пятнадцати лет отроду.
Его и без того худощавое лицо, имевшее острые выпирающие скулы, приобрело ещё более болезненный, вымученный вид. Бледные губы слегка скривились от усталости и голода, а глаза были тусклыми, полными не детской печали. Сам же отрок слегка покачивался на порывистом ветру, словно тонкая хрупкая хворостинка.
— Поверь, бывало и хуже, — угрюмо улыбнувшись, ответил я, скрывая тревогу в своём голосе, слегка потрепав его светлые жёсткие, словно солома, волосы, — когда ты родился, был самый голодный год на моём веку. Вся рыба покинула наше русло, а в лесу с трудом удавалось найти хоть какого-либо зверя.
Перед моими глазами всплыли воспоминания того ужасного года, унёсшего множество людских жизней. Мне тогда было всего лишь двадцать лет, но именно в это время моя голова покрылась пепельной сединой, а я потерял покой по ночам, просыпаясь в ледяном поту от одного единственного кошмара.
Казалось, будто звери и рыба покинули наши места, уйдя куда-то далеко, прочь от нас. Рыбаки делились на группы, уплывая в разные стороны русла, идя вверх и вниз по течению, полукругом огибавшим наш лес. Река, исправно кормившая нас своими дарами множество лет, будто вмиг опустела, суля голодную смерть. Даже квакание лягушек по тёплым вечерам прекратилось, погрузив нас в вечернюю безмолвную тишину, нагонявшую мрачные мысли. Не было слышно прохладными вечерами весёлого стрекота кузнечиков и сверчков, раскатистого ухания совы и протяжного, заунывного, пугающего завывания волков по ночам в лесной чащобе.
В лесу было не лучше, чем в реке. Все ягодные места словно выгорели, несмотря на обилие дождей. Листья были сухими, хрустящими, ломаясь от малейшего прикосновения. Крупный зверь, видимо, ушёл далеко вглубь леса, за болото, а мелкое зверьё, необычайно редко попадавшееся даже умелым охотникам, неспособен был прокормить всю деревню, расположенную в столь большом удалении от любых городов.
Старожилы шёпотом, словно боясь кого-то, поговаривали тогда, что мы прогневили истинного Хозяина этих мест. Верил ли я в эти россказни? Конечно же нет! Как может верить в байки стариков двадцатилетний юноша, полный сил и надежд, у которого вот-вот должен родиться ребёнок? Меня тревожило лишь одно — как и чем прокормить беременную жену и ещё не родившееся дитя? Мы, охотники деревни, занимавшиеся промыслом небольшой группой, с каждым разом уходили всё глубже в лес, приближаясь к старому, давно высохшему болоту. «Гиблое место», — говорили про него все без исключения в деревне. Именно так оно и было, никто не смел даже оспаривать эту истину. Никто из тех, кто отважился туда сунуться специально или случайно, не вернулся домой ни через дни, ни через годы. Разве что Хиар, наш деревенский, потерявший рассудок, безумный старик, питавшийся объедками, словно бездомная собака. Говорят, он не всегда был таким, что его изменило то болото, покрытое частоколом чёрных, словно обгоревших, мёртвых деревьев с изогнутыми кривыми стволами и длинными крючковатыми, словно уродливые пальцы старухи, ветвями.
Если верить россказням стариков, он отправился на охоту за оленем, вместе с другими охотниками, но отделился от них, случайно зайдя в гиблое место, сбившись с тропы. Никто так и не отправился на его поиски, боясь прогневить своей наглостью Истинного Хозяина этих мест. Лишь спустя трое суток, которые практически беспрерывно были наполнены невероятно громкими криками, доносящимися из глубин леса, Хиар вернулся, полностью лишившись рассудка и голоса. Сколько его не спрашивали о случившемся, он лишь рыдал и скулил, словно собака, сжимаясь в комок, выпуская содержимое мочевого пузыря, а порой и кишечника под себя.
В тот злополучный день мы подошли вплотную к чёрным, как уголь, стволам деревьев, догоняя раненого оленя. Ещё бы чуть-чуть, и он убежал туда, куда бы мы не сунулись за ним даже под страхом смерти. Но нам повезло сбить его метким броском камня из пращи, попав прямиком в голову. Стоя возле мрачного, вселявшего страх в сердца мужчин, леса, я покрылся холодной липкой испариной, громко сглотнув слюну, ставшую невероятно густой. В тот же миг из леса, со стороны болота, донеслись глубокий гул и утробный душераздирающий вой, перемешиваясь друг с другом. Мы бежали так быстро, как не бегали, наверное, никогда. Лишь самый старший из нас остался на месте, неспешно взяв ещё тёплую тушу оленя за ноги.
— Хозяин сердится, — угрюмо проговорил он, смачно плюнув через плечо, — пошлите отсюда, пока можем это сделать. Негоже гневить его.
Но самое страшное началось по утру, с первыми лучами восходящего солнца. Как только они едва коснулись крыш домов, лес загудел, захрустел, будто кто-то живой, воистину огромный, пробирался сквозь деревья, ломая их, вырывая с корнем. Повсюду тихо выли и скулили собаки, срываясь с цепей, убегали прочь. Ни одной кошки не было на тот миг, будто они покинули деревню раньше всех. Немногочисленные куры и гуси в панике мельтешили туда-сюда, ломая себе ноги и шеи. Каждый в тот миг познал истинный, безумный, первобытный страх, от которого сжималось абсолютно всё. Женщины и дети рыдали, укрывшись в погребах. Многие мужчины, сжимая в своих нервно дрожащих руках всё, что было похожим на оружие, тихо вздрагивали, отворачиваясь, вытирали стекавшие слёзы.
Нечто безумно страшное приближалось. Земля дрожала от этих воистину чудовищных шагов, вибрация от которых ощущалась внутри каждого из нас. Я едва сдерживался, чтобы не обмочить штаны от страха. К горлу подступил ком, мешавший дышать. Волосы встали дыбом, кожа покрылась мурашками и потом. Сердце колотилось так, будто вот-вот выпрыгнет из груди. Я готов был зарыдать, убежав прочь.
В тот же миг из леса появилось Оно... Нечто невообразимо огромное, туманное, жуткое, древнее... Это просто невозможно описать никакими словами! Хтоническое чудовище самых первых времён после сотворения мира неспешно шло к нам, простым людям, дрожащим в первобытном, животном страхе.
Некоторые бежали, не совладав с ужасом, охватившим их рассудок. Старики рухнули на колени, закрыв заплаканные лица руками. Они молились, как их учили предки, передавая слова молитв из уст в уста. Я последовал их примеру, не скрывая слёз, практически рыдая, как дитя, упав на колени. Всё моё тело содрогалось от страха и всхлипываний, голос срывался, дрожа, как никогда. Тихий, едва слышимый шёпот переходил в дикий умалишённый крик. Я просил, умолял всех Богов защитить нас от гнева Хозяина этих земель.
В голове начало темнеть, казалось, будто весь мир прекращал своё существование. Мне ужасно не хватало воздуха, лёгкие были словно охвачены пламенем. Я начал задыхаться, жадно, словно рыба, вырванная из воды, пытаясь глотнуть воздуха, но он был плотным, тяжёлым, словно кисель. Моё тело обмякло, упав безвольной, почти безжизненной куклой. Я потерял сознание...
Очнувшись уже к вечеру, я заметил, что другие тоже были без сознания. Они кряхтели и стонали, неуклюже пытаясь встать с земли. Повсюду был белый, словно зимний снег, пепел, лежащий ровным слоем. В воздухе пахло гарью и мертвечиной. Лес стоял безмолвной стеной, лишь изредка покачиваясь, колыхаемый ветром, завывающим в верхушках чёрных деревьев. В тот день мы не досчитались пятнадцать человек. Старожилы сказали, что это плата за годы охоты. По их словам, некогда давно это нечто забрало сотню человек, и именно век мы не знали бед. Никто не верил в эту легенду до того дня. Именно в тот день я поседел, а левый глаз по стоянно дёргается.
Отсюда невозможно сбежать. Уходя слишком далеко от леса, ты вернёшься назад, даже если будешь идти прямо и не сворачивать. К нам никто уже давно не приезжает, да и приезжал ли раньше? На моём веку ни разу, да и никто из стариков не помнит о приезжих. Мы как скот для Него. Он растит нас, как мы растим овец и свиней...
Я продолжил идти по лесу в сторону дома. Пятнадцать лет прошло. Наступил голодный год, как и ожидали. Вокруг тихо стонал лес, словно немощная старуха, просящая воды. За спиной раздался громкий, до боли знакомый гул...
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Морской туман»
Григорий, выкурив немалое количество сигарет, всё же покинул свою каюту, дабы вдохнуть полной грудью свежий морской воздух. Высокий широкоплечий мужчина, лицо которого было покрыто трёхмесячной бородой, скрывавшей множество боевых шрамов, одним своим видом внушавший страх и уважение, смотрел по сторонам, жмуря глаза, словно слепой котёнок. Тёплый морской бриз ласково скользил по его волосам. Корабельный врач б;льшую часть времени вынужден проводить в каюте, за что Григорий и ненавидел свою службу.
По палубе неспешно ходили пассажиры, что-то вяло обсуждая. Высоко в небе кружили вечно голодные чайки, громко крича. В динамиках хрипело и шипело радио.
— Идиоты лучше бы отключили его, — язвительно высказался доктор, доставая из кармана очередную сигарету.
Пройдя в механический отдел, он направился к Эндрю, своему старому верному и единственному другу. Вокруг шумели, гудели и громыхали всевозможные механизмы, непонятные Григорию.
— Привет, Ржавый! — громко выкрикнул врач, назвав друга по кличке, закрепившейся ещё с детства из-за огненно-рыжего цвета волос.
— О, привет, Зубрила! — поприветствовал его Эндрю, тоже назвав по школьной кличке своего друга. — Давненько ты сюда не приходил!
— Работы много, — мрачно ответил Григорий, — развели бюрократию и бумажную волокиту!
— Да, у нас тут тоже дурдом этот имеется, — пробурчал механик, — элементарных вещей не получить без бумажки!
Их разговор был прерван неожиданно заработавшим громкоговорителем внутренней связи. «Всем служащим занять свои служебные места!» — с хрипом доносилось из динамка.
— Что-то серьёзное, походу, — устало проговорил Григорий, — давай после ужина выпьем? У меня как раз спирт неучтённый есть.
— Не возражаю, — закуривая, ответил Ржавый.
Выйдя на палубу, доктор посмотрел на море. Вокруг был туман, который всё ещё сгущался. Он был белый, с лёгким зеленоватым оттенком, стелющимся по невероятно ровной водной глади, словно некое живое существо, распуская свои тонкие витиеватые щупальца. «Словно спрут из мифов, — подумал Григорий, посмотрев на табло температуры и ветра, расположенное неподалёку от его каюты, — и как он перемещается в полный штиль?».
Зайдя в каюту, он закрыл за собой дверь, в очередной раз закурив. Дым плавно витал в воздухе сизыми клубами, расплываясь неровными слоями. Он мягко окутывал корабельного врача, даруя мнимое чувство уюта и покоя. На столе лежала большая кипа бумаг, увидев которую, Григорий немного взвыл от негодования. В громкоговорителе звучал голос капитана.
— Видимость за бортом нулевая, по данным метеорологов надвигается шторм, — сухо констатировал по служебной связи командир круизного судна.
В каюте, как и на всём корабле, воцарилась давящая на уши тишина, сопровождаемая лишь нарастающим гулом моторного отдела, разносящегося повсюду. Григорий пребывал в полудрёме, покачиваясь за столом в такт волнам, колеблющим судно. Неожиданный громкий протяжный металлический скрежет вырвал врача из объятий Морфея. Сонный мужчина вышел из своей каюты, растерянно осматриваясь по сторонам. Повсюду был густой белый туман, настолько плотный, что казалось, будто это облако, окутавшее корабль. Что-то ударилось в борт корабля, после чего вновь раздался тот противный до мурашек скрежет. Где-то на палубе раздался громкий душераздирающий сдавленный крик, окончившийся так же резко, как и появившийся. По телу Григория прошла волна страха в виде холодного пота и мелкой дроби. К его пересохшему горлу подступал влажный колючий ком. Ужас, смешанный с отчаянием, поселился в его сердце, сжимая его холодной, леденящей душу хваткой. Среди белоснежного тумана проскользнуло что-то тёмное, длинное, зловещее. Вновь раздавшийся металлический скрежет вырвал Григория из оцепенения, заставив панически бежать. «Но куда?» — мысленно спросил он сам себя, интуитивно спускаясь в машинное отделение. Всё, что было ниже верхней палубы, оказалось затоплено. Корабль шёл ко дну. В воде, заполнившей судно, плавали умершие люди, члены экипажа и пассажиры. Каждый из них был ранен, у некоторых даже отсутствовали конечности.
— Они вырваны, перегрызены кем-то или чем-то, — трясясь от страха, сказал Григорий.
Возле самой лестницы, держась за неё одной рукой, уже разбухшей от воды, находился Эндрю. Его живот был вспорот, будто кто-то вгрызался в мужчину, желая съесть его внутренности, вывалившиеся из него. Григорий, пребывая в панике, бегом поднялся на верхнюю палубу. Выглянув за борт, он увидел несколько окровавленных спасательных шлюпок и находящихся рядом уже мёртвых людей. В воде плавали какие-то существа, похожие на омерзительную смесь человека и рыбы. Они кружили вокруг людей, разрывая их плоть, громко и противно вереща. Под ними в толще воды тянулось что-то длинное и чёрное, словно змея.
«Спрут!» — промелькнуло в голове Григория. Он быстро побежал в каюту, ища в кармане ключи от сейфа. Именно в нём хранился пистолет — служебное оружие на крайний случай захвата корабля. Судно скрежетало, уходя под воду.
— Ломается корпус, — сказал вслух Григорий, дрожа от страха.
Среди тумана показались останки кораблей. Некоторые из них были старыми парусными фрегатами. Вода уже касалась его ног, затапливая корабль. Из неё выглядывали эти ужасные твари, оскалив свои ряды острых, хищных жёлтых зубов. Григорий выстрелил в одну из них, попав прямиком в голову. Безжизненное тело плюхнулось в воду, став очередным кормом для своих собратьев. За спиной мужчины ползли чёрные змееподобные щупальца. Сердце мужчины бешено колотилось в груди, а к глазам подступили слёзы.
— Прости, дорогая, но я не вернусь! — прошептал он, жалея, что ему не удастся вновь обнять свою жену.
Прозвучал выстрел...
Часть «Бейнезия»
Пожилая седовласая женщина, опираясь на посох, спешно шла по деревне, укрывшись капюшоном. В её руках был младенец, мирно спящий в тёплом, чистом одеяле. Она всячески не желала, чтобы местные крестьяне узнали её. Вокруг кипела своя жизнь, обыденная, лишённая праздности, угрюмая, печальная. Каждый влачил своё жалкое, с точки зрения таинственной путницы, существование. Тирания магов, длящаяся веками, опустошила множество деревень, превратив немало городов, несогласных с новым режимом, в руины.
— Эй, мужик, где у вас таверна? — протяжно спросила женщина у мимо проходящего крестьянина.
— Самое большое здание в центре, мимо не пройдёшь, — не поднимая головы, ответил грязный, потный мужчина с густой бородой.
Подойдя к тяжёлой дубовой двери, таинственная гостья робко постучала в неё, прежде чем зайти внутрь.
— Я принимаю только тех, кто способен платить! — грубо ответил высокий бородатый, крепкий на вид, хозяин таверны. — Уходи, попрошайка!
— Уверяю, я не останусь в долгу, — скрипучим голосом ответила старуха, заходя в помещение, — дай мне воды, да хлеба, о большем и просить не смею.
Мужчина хмыкнул, но всё же подошёл к столику, за который села старуха. Он небрежно кинул ей сухой, чёрствый кусок черного хлеба, поставив стакан воды.
— Ешь и убирайся прочь, — грубо сказал он уходя, — эта таверна не для таких, как ты.
— А кто я? — злобно прошипела старуха, схватив его за руку, вцепившись в него своими сухими крючковатыми ледяными пальцами. — По внешности судишь, аль узнал меня?
Мужчина ничего не ответил, рывком освободив свою руку из её крепкой, словно у остывшего покойника, хватки. Он ушёл на своё привычное место, за стойку, дабы продолжить пересчет денег. Ему была абсолютно безразлична эта, как он думал, выжившая из ума старая попрошайка.
За окном появились несколько стражников, явно ищущих кого-то. Те немногочисленные крестьяне, кто не успел спрятаться от греха подальше, неуверенно пожимали плечами и отрицательно качали головой на вопросы стражи. Старуха и хозяин таверны молча наблюдали за всем происходящим в окно. Женщина неспешно жевала свой кусок хлеба, выцарапывая длинным желтым ногтем что-то на столе.
— Встречай гостей, — проскрипела она, поправив капюшон.
В этот же миг дверь таверны была широко распахнута, а внутрь зашли семеро воинов в тяжёлых доспехах.
— Именем императора, ты арестована! — выкрикнул один из них. — Совет архимагов дал разрешение на твою казнь, Бейнезия!
— Раз так, то подойди и арестуй меня, — злобно прохрипела старуха, скинув с головы капюшон.
На её лице была безумная, зловещая, полная ненависти и гнева, улыбка. Стражники топтались на одном месте, не желая к ней подходить, подозревая, что это западня. Первым отважился командир. Выставив вперёд меч, он медленно подходил к ней, словно к дикому, жестокому, кровожадному зверю. Бейнезия неожиданно резко для своего возраста подскочила на ноги, набросившись на воина. Её жёлтые загнутые ногти проскрежетали по металлу брони, оставив небольшие, но всё же внушающие страх, царапины. Её лицо исказила ужасная гримаса, а глаза стали мертвецки жёлтыми, туманными. Из её рта воняло мертвечиной. Командир стражи вскричал от ужаса, попытавшись скинуть старуху с себя. Все находящиеся в таверне были в оцепенении от страха и ужаса, сковавших их тела и умы. Женщина вцепилась в нос воину, отгрызая его, довольно вереща, словно некий зверь. Она ударила прямыми пальцами ему в горло, прокрутив внутри, словно ища что-то. Воин лишь захрипел, обессиленно раскрыв руки, выронив меч на пол, звонко упавший рядом. Бейнезия спрыгнула с убитого ею командира, перевернувшись в воздухе, едва не задев ногами потолок. Безжизненное тело мужчины упало на пол, заливая всё вокруг кровью, обильно льющейся из пробитой артерии. Женщина жадно и с нескрываемым, неподдельным наслаждением облизнула окровавленные пальцы. Хозяин таверны в панике спрятался за стойкой, сжимая в руке старый оберег, подаренный в детстве матерью. Он плакал, как ребёнок, рыдал, громко всхлипывая. Его трясло от страха, словно осиновый лист на холодном, пронизывающем, осеннем ветру. Он уже сотню раз пожалел, что впустил эту старуху, сжалившись над ней.
Стражники толпой набросились на Бейнезию, схватившую свой посох. Она резко вскинула его вверх, прокричав что-то непонятное для остальных. В помещении наступил полу-мрак, окутавший всех, словно плотное одеяло. Воздух стал тяжёлым, вязким, плотным, спёртым. Повсюду стоял запах гнили, мертвечины, тухлого мяса. Бейнезия громко злорадно рассмеялась, словно обезумевшая. Её скрипучий хохот звенел в ушах воинов, содрогая их души. Они готовы были упасть перед ней на колени, моля о пощаде. Старуха рванула к одному из них, ударив рукой в броню. Её глаза вспыхнули кровавым цветом, а мужчина в тот же миг застонал от боли, сжавшись, словно ему вспороли живот. Из-под брони полилась кровь, а следом выпали внутренности. Воин слёг на пол, совершенно не двигаясь.
Двое стражников, выйдя из оцепенения, напали на старуху. Она уворачивалась от их ударов с грацией кошки, скользя меж них, словно ручей меж камней. Её безумный хохот сотрясал таверну, а мрак сгущался, становясь темнотой. Казалось, будто в воздухе что-то витало, плотное, живое. Это нечто коснулось ноги одного стражника и, проскользнув под его броню, начало вгрызаться ему в плоть. Он кричал и вопил, пытаясь скинуть с себя броню, но всё было тщетно. Несколько червеобразных существ проползли под кожей его лица, вырвавшись из глаз, разорвав их изнутри. Мужчина ещё долго содрогался в конвульсиях, обмочив под собой пол. Бейнезия, вскинув руки вверх, выкрикнула: «Шеораг гарифар!», — и, звонко хлопнув ладонями, истошно закричала. Казалось, будто у неё вот-вот вылезут все внутренности от напряжения и крика. Оставшиеся в живых стражи упали замертво, держась за головы, а из их глаз, носа и ушей обильно текла кровь. Женщина неспешно подошла к столику, на котором по-прежнему мирно спал младенец. Она взглянула в лицо малютки, нежно и трепетно укутав в одеяло.
— Никто не причинит тебе вреда, дитя, — женщина по-матерински поцеловала младенца в нос, — моя Изольда.
Взяв ребёнка на руки, старуха подошла к одному единственному выжившему стражнику. К тому самому, которого изъедали изнутри странные, непонятные черви.
— Я оставлю тебя в живых, ничтожество, — женщина склонилась над его лицом, дыша в него смрадом, — я, Бейнезия, буду защищать это дитя до последнего вздоха. Передай императору и всем архимагам, что я убью каждого, кто посягнёт на её жизнь.
С этими словами она накрыла голову капюшоном и, бросив монету на пол, спешно покинула таверну. В деревне было пусто...
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Смертельное влечение»
В захламлённой комнате, покрытой толстым слоем пыли, приглушённо звенел будильник. Сдавленный сонный стон, смешанный с кряхтением, доносился из кровати, заставленной бесчисленным множеством пустых банок и бутылок.
— Скотский будильник, — ворчал юноша, рукой ища потревоживший его источник звука на кровати, — как же всё достало!
Он сел на краю кровати и, уставившись в стену пристальным, но в то же время пустым взглядом, лишённым эмоций, жадно закурил. Небрежно стряхнув пепел на пол, прямо себе под ноги, он всё же встал с кровати, направившись на кухню. Парень хотел было заправить кровать, пока греется чайник, но, взглянув на бардак, царивший в комнате, лишь тяжело вздохнул. Не глядя нащупав банку энергетика, он немного отпил прохладный бодрящий напиток.
— До чего ты опустился? — спросил парень сам себя, глядя в грязное, покрытое жирными разводами и пылью, зеркало. На столе заверещал телефон.
— Слушаю, — по привычке взяв трубку, юноша недовольно ответил.
— Макс, ты не забыл, сегодня мы идём в гости к моим родителям! — едва ли не визжала его девушка.
— Да, Викуль, я помню, — пересохшим горлом сказал он, — как я мог забыть?
— Ну я решила напомнить, так, на всякий случай.
Как только раздались короткие монотонные гудки, Максим тяжело, но в то же время облегчённо выдохнул. Он и сам не знал, что его держит рядом с ней.
— Она словно околдовала меня, — шептал Максим сам себе под нос, — когда её нет рядом, я теряю себя, опустошён. Раньше ведь я так не пил!
По кухне разносился приятный аромат кофе, словно мягкое одеяло окутывая Максима. Он сидел за столом, глядя на своё отражение, и не узнавал себя. Дым сигареты неровной нитью поднимался вверх, расплываясь по комнате, словно туман. Юноша взглянул на часы пустым, отрешённым взглядом. Он совершенно не хотел видеть Викторию. Внутри всё сжималось от непонятного, странного, но живого страха.
— Но, как только я увижу её, внутри снова что-то замрёт, затрепещет, сделав меня иным. Её глаза, они словно гипнотизируют, погружая меня в транс. Я не способен ей противиться! — громко кричал он, глядя в серые, словно безжизненные глаза своего отражения.
Он так и не допил свой кофе, оставив чуть меньше половины бокала на столе. В пепельнице лежала недокуренная сигарета, а сам юноша уже одевал ветровку. Перед выходом из квартиры он ещё раз взглянул на своё отражение, в эти красные, воспалённые, с полопавшимися сосудами, глаза. Включив в наушниках свой любимый джаз, парень вышел из квартиры. Запирая дверь, он ещё раз задумался, стоит ли идти на эту встречу. Внутри что-то шевелилось, клокотало. Это был страх, смешанный с отвращением. Было в Виктории что-то, что отталкивало юношу.
На улице было ветрено и пасмурно. Вялые пожелтевшие осенние листья кружили в воздухе хороводом, усыпая влажную от недавнего дождя землю.
— Привет, любимый! — тонким голоском пропела Виктория, обняв сзади парня. — Я соскучилась.
Максим, вздрогнув от неожиданности, пытался скрыть своё частое сердцебиение. Развернувшись, он боялся посмотреть в глаза девушки, словно птичка щебечущей что-то возле его уха. Её зелёные глаза будто сияли изнутри, так и маня взглянуть в них, утонуть, словно в таинственном омуте, потеряв себя.
Юноша случайно взглянул в её глаза, в тот же миг замерев, словно в оцепенении. Внутри всё сжалось, а в голове будто раздался негромкий хлопок.
— Пошли, — негромко сказала девушка возле самого уха, — тебя уже ждут.
— Меня? — удивился Максим.
— Нас, — словно околдовывая, сказала девушка, потянув парня за рукав.
Она ещё что-то говорила всю дорогу, легко и беззаботно, словно птичка, порхая возле юноши. Сам же Максим пребывал в некоем непонятном состоянии, ведомый Викторией в сторону леса. В голове витало множество мыслей. Все они были тревожные, панические. Он совершенно не понимал, зачем им идти в лес, тем более в такую пасмурную, ветреную погоду. Но юноша совершенно не противился девушке, покорно, словно агнец на заклание, идя за ней.
Они вдвоём шли по узкой лесной тропинке, окружённой мрачными, чёрными, сухими
деревьями, издававшими протяжные скрипы на ветру. Под ногами стелился мягкий ковёр из опавшей листвы и пожухлой хвои. То тут, то там были слышны тихие перешёптывания, а среди стволов деревьев мелькали чьи-то тонкие сгорбленные тени. Мелкая дрожь пробила Максима, заставив его содрогнуться. Он готов был кричать, вопить от страха, бежать, не разбирая дороги, но не мог. Его тело словно не повиновалось ему. Будто кто-то иной завладел оболочкой плоти, ведя в этом ужасном лесу. Этот кто-то не затронул разум, будто потешаясь, издеваясь над беспомощностью юноши, заточив его в эту безвольную тюрьму, послушно идущую вглубь леса.
Наступили вечерние сумерки, опустившиеся на лес, окутав его своей пеленой. Лёгкий туман стелился меж деревьев, словно некая причудливая, но в то же время, пугающая река. Посреди поляны, куда привела Максима его девушка, стоял большой котёл с бурлящей на костре серой вязкой жидкостью. Возле него стояли несколько тёмных, мрачных, зловещих фигур, укрытых капюшонами. Лишь их болезненно жёлтые глаза, словно светящиеся изнутри, проглядывали сквозь темноту, окутавшую лица неизвестных. Максим был в панике. Его сердце бешено колотилось в груди, будто вот-вот вырвется наружу. К глазам подступали слёзы.
Виктория, коснувшись груди юноши, легко и непринуждённо улыбнулась.
— Не бойся, в этом нет смысла! — прошептала она перед его лицом, нежно поцеловав в губы.
Девушка надела такую же накидку, что и таинственные фигуры. Единственное, что её отличало от них — яркое, словно кошачье, свечение зелёных глаз. В её руке сверкнуло изогнутое лезвие ножа. Она что-то шептала, но Максим не мог разобрать ни единого слова. В его глазах всё потемнело, тело пленила неимоверная усталость, а сам юноша рухнул на землю безвольной тряпичной куклой. Виктория, подойдя к нему, одним ударом ножа пробила ему грудь. Следом последовало множество новых ударов, ломающих кости. Максим испытывал огромную боль, но не мог даже крикнуть или пошевелиться. Единственное, что ему было доступно — смотреть в её чарующие зелёные глаза и осознавать свою жалкую беспомощность.
— Вырви его сердце! — вопила одна из чёрных фигур.
— С удовольствием! — прошипела Виктория, погрузив свою руку внутрь Максима, сжимая его бешено колотящееся сердце. На её лице появилась злорадная ухмылка, а глаза приобрели желтоватый оттенок. Боль, огромная и неизмеримая, заполнила всё естество Максима. Он, издав сдавленный хрип, умер, так и не увидев, как Виктория первая откусила большой смачный, кровавый кусок его ещё бьющегося сердца. Она громко заверещала, словно некий зверь, а её крику вторили её сёстры по ковену ведьм.
Часть «Роковая сделка»
Тёмная комната, лишённая мебели, была озарена лишь мерцанием свечей, формировавших пентаграмму, линии которой были нарисованы алой кровью. Возле неё стояла тёмная фигура, одетая в черную мантию с глубоким капюшоном, укрывшим лицо. Склонив голову, человек шептал, перечисляя имена: «Аббадон, Вельзевул, Баал, Мефистофель, Агарес, Пейман...». Стены комнаты были покрыты множеством зеркал, создающих умопомрачительные множественные отражения, число которых казалось, достигло бесконечности. Таинственный человек раскачивался из стороны в сторону, погружаясь в транс.
Тонкий пронзительный свист и низкий гул, словно набирая сил, нарастали, заполняя комнату. Казалось, будто это были не просто звуки, а резонанс материи и энергии, будто само мироздание колебалось на этих разных частотах. Зеркала дрожали, едва не разбиваясь на мелкие осколки. Пламя свечей колыхалось, отражаясь в вибрирующих зеркалах. Вся комната, каждый её элемент были в движении, в безумной пляске, вихре, водовороте, меняя всё восприятие реальности. Кровь на полу засветилась, а в комнате запахло гниющими трупами и серой. Эта ужасная, отвратительная, просто омерзительная смесь привела в чувство человека в балахоне, прекратив его размеренные ритмичные покачивания. Он замер, подняв руки вверх. Капюшон медленно начал сползать вниз, оголяя грязные, спутанные, сальные волосы длинною до плеч.
В центре пентаграммы появились слабые, едва видимые очертания некой фигуры. Но, чем дольше человек шептал текст призыва, тем более отчётливыми становились формы гостя. Вся комната озарилась кровавым сиянием, словно некий дым или туман по ней блуждал, стелился слой за слоем. Два огненных глаза пристально смотрели на человека, совершенно не моргая. Когтистая рука потянулась к его лицу, дабы содрать с него кожу в наказание за беспокойство. Но она упёрлась в границу пентаграммы, в круг, очерченный святой водой.
В зеркалах мелькали десятки, сотни, тысячи лиц, искажённых болью, вселенским страданием, длящимся целую вечность. Они кричали, стонали, ударяя изнутри по зеркалам, пытаясь вырваться из заточения. Их удары, казалось, разобьют зеркала, открыв проход для бесчисленных измученных вечными страданиями легионов, жаждущих хотя бы короткого мига покоя.
Тварь взвыла, словно обожглась, отдёрнув руку. На лице человека появилась короткая улыбка, холодная, сдержанная, расчётливая. Он смотрел прямиком в глаза призванному Демону, перебирая шёпотом множество имён.
— Ламия, — произнёс человек и, увидев, что Демон вздрогнул, повторил, — Ламия.
Тварь закричала, заметавшись в своей клетке, стараясь не касаться освящённой границы.
— Ламия, повелеваю тебе, прими облик людской!
Повинуясь своему призывателю, демон принял облик красивой высокой стройной девушки с чёрными, как смоль, волосами. У неё были по-кошачьи зелёные глаза и невероятно милые, красивые черты лица. Совершено нагая, она грациозно подошла к самой границе пентаграммы и, скромно улыбнувшись, заговорила мурлыкающим, убаюкивающим, томным полу-шёпотом.
— Выпусти меня, и я подарю тебе незабываемую ночь.
Человек, тяжело сглотнув слюну, отрицательно покачал головой.
— Золото? Иные богатства? — обыденно произнесла девушка.
Призвавший её снова покачал головой.
— Бессмертие? Исцеление? Воскрешение? — протороторила узница и, увидев реакцию человека, призвавшего её, довольно улыбнулась.
— Исцели мою возлюбленную, — сдавленным, сухим хрипом проговорил мужчина.
— Благодетель, — растягивая слово, будто пробуя его на вкус, проговорила демонесса, — выпусти меня, и, обещаю, исполню твою просьбу.
Мужчина нервно покачал головой, сжав кулаки. Его тело мелко сотрясалось от страха. Тяжёлое, прерывистое дыхание наполняло комнату, смешиваясь со стонами и криками тех, кто смотрел из зеркал. Он жадно вдыхал воздух, пропитанный омерзительным запахом, смрадом. Кровавый туман окутывал его своей пеленой, влажно касаясь его кожи, словно живое существо, лишённое привычной нам формы.
— Н-нет, — заикаясь, проговорил мужчина, — вы, демоны, слишком коварны, чтобы вам верить.
Губы демонессы изогнулись в загадочной улыбке, в которой читались нотки сдерживаемой злости. Она медленно отошла назад, не оборачиваясь к нему спиной, встав посередине пентаграммы. Её хищный взгляд буквально пронизывал мужчину насквозь.
— Ты знаешь правила и цену, которую заплатишь за оказанную услугу, — противным скрипучим голосом ответила она, гордо расправив плечи и подняв подбородок, совершенно не стесняясь своей наготы.
Мужчина согласно кивнул, дрожащей рукой вытирая пот со лба. Он, достав нож, разрезал себе ладонь. Кровь алой струёй стекала на пол.
— Имена излишни, — довольно улыбаясь, сказала девушка, протянув вперёд руку,— одно лишь прикосновение, что заключит нашу сделку, и я исполню любое твоё желание взамен на душу. Ну же, смелее, она будет благодарна тебе.
Мужчина весь трясся от страха. На подкашивающихся ногах он шагнул вперёд, ближе к пентаграмме, протянув окровавленную руку вперёд, словно нищий, просящий милостыню. Его глаза были полны слёз страха и отчаяния, а губы дрожали, шепча лишь одну фразу: «Живи счастливо, любимая».
Ламия сильно сжала его руку, как только он перешагнул границу защитного круга. Её тонкие, но невероятно сильные пальцы, словно щупальца оплетали кисть мужчины, сдавливая её до хруста костей, а длинные острые когти впивались в кровоточащую рану. Мужчина взвыл от боли, отдёрнув руку в попытке вырваться из этой мёртвой хватки. Из зеркал донеслось множество криков, полных боли и отчаяния. Они оглушили мужчину, склонив его на колени перед демонессой.
— Теперь ты мой, — прошептала она, склонившись к его уху, проведя по нему и щеке длинным раздвоенным, как у змеи, языком, — навечно!
Вся комната стала красной от кровавого тумана, вытеснившего воздух. Мужчина сдавлено захрипел в жалкой попытке вдохнуть кислород. Из его глаз хлынули слёзы. Всё его тело пронзила невыносимая адская боль. Кости хрустели, ломаясь, словно спички. Внутри всё полыхало, будто объятое жарким пламенем. Рука девушки коснулась его лица, оставив пятно ожога. Её когти медленно разрезали кожу на шее мужчины, словно скальпель. Он кричал, вопил и хрипел, желая спастись, убежать прочь, но Ламия его уже никогда не отпустит. Её рука коснулась груди мужчины, там, где находится сердце. Мужчина упал замертво, содрогаясь в конвульсиях. Демонесса же довольно улыбнувшись, растворилась в тумане, прошептав: «Ты мой!».
Громкие истошные крики, раздавшиеся в той комнате, были слышны в соседних квартирах. Кто-то из жильцов вызвал наряд полиции, боясь за свою жизнь. Вскрыв квартиру, представители власти были в ужасе. Повсюду, на полу, стенах и потолке, была кровавая плёнка. Мелкие осколки зеркал хрустели под ногами, словно снег. В центре комнаты, в пентаграмме, обставленной потухшими свечами, лежал мёртвый мужчина. Его лицо и грудь были обожжены, а форма ожога необычайно походила на человеческую руку с длинными когтями. Шею покрывали мелкие, но глубокие царапины.
— Что же убило его? — с ужасом в голосе, прошептал капитан полиции.
— Не знаю, — сглотнув слюну, ответил сержант.
Двое мужчин, видавших немало зверств и убийств, тряслись от страха. В воздухе пахло кровью и серой...
Часть «Кушать подано»
Худощавый сгорбленный старик, опираясь на клюшку, шёл по торговым рядам рынка, пристально осматривая товары. Он постоянно ворчал при виде цен, а также всячески высказывал своё недовольство качеством товаров.
— Всё, что вы продаёте, достойно только помойки! — сказал он женщине, продававшей фрукты. — Сплошная гниль и тухлятина, даже свиньям такое давать не стал бы.
Он шёл, расталкивая прохожих, пренебрежительно отзываясь о каждом из них. Его презрение ко всем, казалось, не знало границ.
— Это, по-вашему, мясо? — плюясь слюной, спросил он, трогая кусок свинины на прилавке. — Такое собаке давать стыдно!
— Не нравится, так не покупай! Тебя никто не заставляет! — грубо ответил крупный широкоплечий мясник с топором в окровавленном фартуке. — И нефиг трогать мясо без перчаток, старикан!
— Не груби старшим! — едва ли не кричал старик. — Совсем поколение невоспитанное! Тьфу!
Он ушёл дальше по мясному ряду, отвратно отзываясь о каждом покупателе и продавце. У всех было впечатление, будто этот пожилой человек является воплощением раздражительности и некой ненависти ко всем окружающим.
По грунтовой дороге, усыпанной ямами и кочками, старик возвращался домой. Большая стая собак, громко лая, бежала ему навстречу. Мужчина застыл на месте, будто вкопанный, пристально смотря на приближавшуюся свору собак. Они окружили его, радостно прыгая и виляя хвостами, громко лая и поскуливая.
— Что, ждали меня, старика своего? — широко улыбаясь, проговорил мужчина, гладя каждую собаку по голове. — Пришёл, дядя Гавриил, пришёл. Сейчас покормлю вас, сейчас.
Он продолжил идти к своему небольшому, покосившемуся от времени, дому, стоявшему на отшибе. В этом районе мало осталось жильцов, многие уехали в центр, а немало умерло от старости и болезней. Пустая улица с мёртвыми, нежилыми домами, именно здесь родился и вырос Гавриил Михайлович. Разбитые окна пустующих домов зияли своей чёрнотой, будто живые существа, смотрящие в самые глубины души.
Открыв тяжёлую дубовую дверь, мужчина вошёл в дом, устало сев на табуретку, стоявшую неподалёку. Его руки дрожали. Тяжёлой поступью, шаркая ногами по полу, он подошёл к люку подпола, натужно кряхтя, открыв его. Там, внизу, раздался стон, сопровождаемый металлическим лязганьем цепи. Гавриил, включив свет, спускался в подпол по старой металлической лестнице, покрытой толстым слоем ржавчины и большими бурыми пятнами, сливавшимися с коррозией.
— Ну здравствуй, — скрипучим голосом сказал старик, держась за большой железный крюк, торчащий сверху, — на рынке сплошная гадость, а мои собачки хотят кушать, как и я.
Маленькая девочка, испачканная в крови и земле, со спутанными волосами отползла в стене, громко гремя цепью. По её грязному лицу обильно текли слёзы, а сама она вздрагивала от рыдания.
— Ну что ты, дитя, зачем плачешь? — оскалившись, шептал Гавриил Михайлович. — Ты приносишь пользу, не то что раньше, попрошайничала и воровала.
Старик взял с полки большой увесистый нож, плавно подходя к ребёнку. Он воистину наслаждался её страхом, этим диким, животным ужасом, застывшим в её мокрых от слёз глазах. Тот трепет, с которым она смотрела на мучителя, приводил его в экстаз, вызывая приятное тепло внутри. Толпы мурашек бегали по его телу, а в руках будто прибавилось силы. Её рыдания ласкали слух старика, вызывая радостную хищную улыбку. Схватив девочку за волосы, он поднял её вверх, оторвав от грязного пола, покрытого землёй, фекалиями ребёнка и мочой.
— Какая ты жалкая, мразь! — злобно прошипел он, резко проведя лезвием ножа по руке ребёнка. — Я сделаю мир чище, убив тебя.
С этими словами Гавриил отшвырнул её в сторону, в большую кучу уже белых костей других детей. Различные черви и жуки, чей покой был потревожен, спешно поползли прочь. Они зарылись в волосах девочки, заползая даже в её уши и ноздри, а особенно смелые заползали даже в рот. Грязные худые руки девочки скребли землю и кости, в жалкой отчаянной попытке встать. Но сильный удар ножа в спину резко оборвал эту попытку. Она издала сдавленный хрип, полный боли, страха и отчаяния. В глазах всё потемнело. Весь мир уходил на задний фон, уступая место холоду смерти. Последняя надежда, её тонкий лучик, таял с каждым мгновением. Сжимая пальцами сырую землю, она рухнула в неё лицом, тяжело дыша. «Я жива!» — единственное, что думала девочка в последние секунды своей короткой жизни.
Стая собак радостно прыгала возле дома Гавриила Михайловича, когда он, выглянув из-за двери, начал разбрасывать свежие, ещё кровавые куски мяса.
— Вот, такое не стыдно и собакам дать и самому есть, — радостно улыбаясь, говорил мужчина, смотря на кухню, где в сковороде жарились пальцы и щёки ребёнка, — кушать подано, мои друзья!
Часть «Уловка»
Ужасная метель кружила колкие хлопья снега, бросая их в лица и за воротники прохожих. Тёмный зимний вечер, неумолимо приближаемый к ночи озарялся мягким желтоватым светом фонарей и холодным белым свечением торговых центров. Этот контраст был столь привычным Алексею, щуплому на вид парню двадцати пяти лет. Он неспешно шёл, укрывшись капюшоном, напевая незамысловатую мелодию. Редкие прохожие, идущие после работы по домам в столь поздний час, практически пробегали мимо юноши, не обращая на него никакого внимания.
Метель завывала всё сильнее и сильнее, будто некий дикий зверь ревел средь крыш домов и магазинов, охотясь за беспечными людьми.
По пустынной улице одиноко шла девушка, пряча лицо за красными от холода руками. Её длинные спутанные светлые волосы были мокрыми от снега, плотно покрывшего всю голову и плечи. Она сотрясалась от всхлипов, идя вперёд, не разбирая дороги.
— Девушка, вам помочь? — мягко спросил Алексей, немного оттянув её в сторону.
— Н-нет, — не убирая замёрзших ладоней от лица, сквозь слёзы и всхлипывания ответила девушка.
— Вот, возьмите, — сказал парень, протягивая ей свои перчатки и шапку, — пройдёмте в магазин, я угощу вас кофе, вам необходимо согреться.
— Спасибо, — едва слышно прошептала девушка, приняв одежду, — вы очень добры.
— Просто не могу быть равнодушным, когда девушке нужна помощь, — сказал юноша, обняв её за плечи, направившись к торговому центру, — меня Алексеем зовут.
— Мария, — кротко ответила девушка, — ещё раз, спасибо.
Парень завёл девушку в небольшое, но уютное кафе, усадив её за столик. Мария дрожала от холода, дыша на свои замёрзшие ладони.
— Что будешь? — спросил Алексей. — Заказывай всё, что хочешь, не стесняйся.
— Кофе, пожалуйста, и круасан, если можно, — ответила девушка, виновато опустив глаза, — я не смогу заплатить за себя, прости.
— Не переживай, оплачу, — обняв её за плечи, мягко сказал юноша, — иначе не пригласил бы сюда.
— На твоё усмотрение тогда, — прошептала девушка, едва сдерживая слёзы.
Алексей ушёл на кассу делать заказ. Его каштановые волосы с лёгким рыжеватым отливом были немного взъерошены, добавляя сумбурности в сложившейся ситуации. За кассой стояла хрупкая, как хворостинка, девушка с жгучими чёрными, как смоль, волосами. Она приветливо улыбнулась при виде Алексея.
— Здравствуйте, что будете заказывать?
— Два капучино, будьте добры, столько же круасанов и салат крабовый. Сколько это будет стоить?
— Сто сорок рублей. Желаете что-то ещё?
— Нет, спасибо, быть может, позже, — ответил юноша, протягивая две сторублёвые купюры, — сдачу оставьте себе за очаровательную улыбку.
— Спасибо, — часто хлопая ресничками, сказала девушка, щёки которой покрылись алым румянцем.
— Ваш заказ будет готов через пять минут. Я принесу его вам.
Алексей вернулся за столик, легко коснувшись руки Марии. Девушка вздрогнула от неожиданности, но увидев юношу, сразу же успокоилась.
— Что случилось? Почему ты плакала и бродила одна в такую погоду? — спросил парень, обнимая её за плечи, будто окутывая коконом тепла.
— Парень выгнал из дома, — прошептала Мария, вытирая слезу со своей щеки, — привёл другую, просто вытолкнув меня из квартиры. Даже вещи не дал собрать.
Алексей, тяжело вздохнув, прижал девушку к себе, вдыхая аромат её влажных от растаявшего снега волос.
— И куда же ты шла? — шёпотом спросил он возле её уха.
— Никуда, — прикрыв глаза, ответила девушка, — просто шла, давясь горем.
— У тебя есть родственники? Они далеко?
— В соседней области, — неопределённо пожав плечами, сказала Мария.
— Маш, тебе надо переночевать где-то. Если хочешь, можешь у меня остаться, — предложил Алексей, — я тут неподалёку живу. Проведёшь ночь в тепле и уюте холостятской берлоги, а утром провожу на вокзал, оплатив билеты.
— Спасибо тебе, ты хороший, очень, — прошептала девушка, повернувшись к нему лицом, — мне не удобно, прости.
— Ваш заказ, — сказала жгучая брюнетка, легко, словно птичка, подлетев к столику.
— Благодарю, Ксюш, — ответил Алексей, прочитав имя на бейджике.
Девушка так же легко и быстро ушла, скрывшись за кассой.
— Ну а где же ты проведёшь ночь, если не у меня? — парень вернулся к разговору с Марией. — Ну, если хочешь, можешь идти в гостиницу, я оплачу.
— Ты и так много потратил на меня, спасибо, — перебирая салат вилкой, ответила девушка, — тогда лучше у тебя останусь. Я верну деньги, позже, но обязательно верну.
— В этом нет необходимости, — размешивая кофе, прошептал юноша.
После кафе, в котором они ещё болтали некоторое время ни о чём, Алексей повёл Марию к себе в квартиру, мягко обняв девушку за плечи. Внутри него было приятное тепло, а сам юноша уже начал испытывать некие чувства к неожиданной знакомой. Юноша не хотел отпускать её, желая, чтобы она осталась с ним как можно дольше.
Поднявшись на шестой этаж ещё не полностью заселённой новостройки, он открыл массивную железную дверь. Мария осматривалась по сторонам, виновато хлопая глазами, снимая куртку.
— У тебя уютно, — мягко улыбнувшись, прошептала она, — не сказать, что один живёшь.
— Стараюсь не обрастать пылью и плесенью, —хмыкнув, ответил юноша, — пройдём на кухню, если хочешь, или ты сразу спать?
— Пожалуй, я лучше пойду спать. Спасибо ещё раз, за всё, — мягко прошептала девушка, поцеловав Алексея в щёку.
Юноша обнял Марию за талию, подтянув к себе.
— Пожалуйста, останься со мной, — смотря в глаза девушки, прошептал Алексей.
— П-поговорим утром, хорошо? — растерянно сказала Мария. — Этот вечер был слишком насыщенный, правда.
— Да, хорошо, — ответил юноша, отойдя от девушки, — пройдём, я покажу твою кровать.
Он привёл её в спальню, где стояла двухместная кровать с небольшой тумбочкой рядом.
— Будь как дома, — сказал Алексей, уходя из комнаты, — если буду нужен, я в зале на диване.
— Да, хорошо, спасибо, — ответила девушка уже в закрывшуюся дверь.
Усевшись на диван, Алексей крутил в руке не зажжённую сигарету. Он впервые за последние семь лет испытывал столь сильные, хотя и непонятные чувства, несмотря на странное, сумбурное знакомство. «Она восхитительна», — вертелось у него в голове. Именно с этими мыслями и счастливой улыбкой на лице парень мягко провалился в сон.
Алексей проснулся от сильного ощущения того, что за ним кто-то пристально наблюдает. Он, затаив дыхание, осматривал комнату, в которой царила абсолютная темнота. Над диваном кто-то тяжело дышал, медленно приближаясь к лицу юноши. Он замер в немом оцепенении, перестав дышать. В его голове звучал голос: «Беги!». В этот миг парень свалился с дивана в попытке спастись от неизвестной угрозы, но его ногу охватила острая боль. Что-то разрезало его плоть и брюки. Рухнув на пол, Алексей упорно полз к двери, но в его спину упёрлось что-то тяжёлое, прижав юношу к полу.
— Какие вы, мужчины, всё же предсказуемые, — склонившись к его уху, шептала Мария, — сколько лет, сколько городов, но одна и та же уловка, действующая безотказно.
— Кто ты? Что тебе надо? — хрипел парень, пытаясь вырваться из-под ноги девушки, прижавшей его к полу.
— Мне? Немного того, немного другого, — неопределённо сказала Мария, водя лезвием ножа по его шее, — кушать хочу я, вот чего. А ты такой аппетитненький!
С этими словами он вонзила нож под лопатки юноше, прокрутив его по часовой. Громкий крик заполнил квартиру. Алексей, перебирая руками и ногами, полз по полу, оставляя кровавый след. Мария, довольно улыбаясь, грациозно, словно кошка, шла рядом, то и дело наступая ему на поясницу ногой.
— Ваша жалость, геройство, которое вы показываете девушкам, сгубило не мало парней, — едва ли не мурлыкая, говорила девушка, — все, как один, поступают совершенно одинаково при встрече со мной. Мне даже обидно, что в ресторан до сих пор никто не сводил.
Вынув нож из спины парня, она, сильно замахнувшись, нанесла удар ему в шею, пробив её насквозь и пригвоздив к полу. Юноша даже не закричал от боли и не захрипел, лишь дёрнувшись пару раз в конвульсиях. Алая кровь обильно вытекала из раны, скапливаясь в огромную лужу под уже безжизненным телом. Вынув нож, девушка жадно облизнула его, проведя языком по лезвию, не желая потерять ни капли.
— А ты вкусный, малыш, — улыбаясь, сказала она, переворачивая тело на спину.
Разрезав ножом футболку на теле Алексея, Мария наносила удар за ударом в середину его груди. Кровавые брызги разлетались в разные стороны, окропляя мебель и пол. Разломив грудную клетку, девушка, погрузив руку внутрь Алексея, выхватила его сердце, довольно застонав. Она впилась в него зубами, утробно рыча.
За окном завывала метель, вторя девушке, подпевая вместе с ней. Алые лучи восходящего солнца озарили квартиру, залитую кровью. Мария, напевая незамысловатую мелодию, надевала куртку.
Часть «Тёмное явление»
Шёл холодный осенний дождь. Ветер завывал, словно дикий раненный зверь. Тучи, закрывшие солнце, погружали и без того тёмный мир в ужасающую меланхолию. В некогда жилом городе, величественном в былые времена, рыскали кровожадные твари. Таков был мир после установления власти Тёмным Властелином. Никто не знал откуда он. Его правление было жестоким, кровавым, разделившим судьбу мира на до и после. И так было уже более двухсот лет...
Костёр медленно, размеренно даровал тепло, согревая одинокого мага. Он отправился в добровольное изгнание, не желая быть глазами и ушами Владыки. Синее пламя колдовского костра было тусклым, поэтому не выдавало отшельника. Он шёл на запад, туда, где по рассказам ещё было сопротивление, к которому он и собирался присоединиться. В соседнем разрушенном здании что-то злобно зарычало. Скрежет когтей о бетон вызвал волну страха, прошедшую мелкой дрожью по всему телу. Все животные изменились за последние двести лет, став истинными воплощениями первозданного ужаса и кровавой жестокости. Отшельник вспоминал последние слова своего учителя: «Тьма правит миром, она всегда существовала, но была слаба. Тьма внешняя. Она лишь порождение Тьмы внутренней, обитавшей в сердцах людских. Бойся себя, своего Зла и борись с ним». С этим словами умер учитель мага, выжженный изнутри мощным заклятием. От него осталась лишь горстка пепла, развеянного на ветру. Именно это и послужило причиной столь рискованной затеи — присоединиться к сопротивлению. Снова раздался лязг когтей, но гораздо ближе. Зверь рыскал в поисках добычи. Он чувствовал мага. И вот, кроваво-красные глаза появились в бывшем дверном проёме. Три глаза смотрели на одинокого мага, пристально, словно оценивая. Невозможно было сказать наверняка, одна ли это тварь или нет. Уж слишком они изменились за время Тьмы. Мерзкое зловоние, исходящее из пасти твари, заполняло комнату. Быстрый, практически мгновенный прыжок, сопровождаемый рыком. Холодный скрежет небольшого клинка, покрытого колдовским серебром, эхом разнёсся по пустой комнате. Его золотистое свечение разорвало окружающий мрак. Быстрый точный удар твари в спину пробил ей хребет. Она упала так же быстро, как и летела на мага. Почти безжизненное тело кубарем катилось по пыльному полу. Отшельник развеял морок, который сделал незадолго до нападения твари. Хоть они и стали сильнее, но умом, большинство из них, не отличались. Монстр напал на иллюзию, так и не поняв своей ошибки. Пламя костра ровно горело, даруя тепло отшельнику. Он знал, что вокруг много тварей. Но идти ночью средь руин города — чистое самоубийство. Необходимо ждать рассвет. Даже если не видно солнца, большинство тварей уходят в спячку.
Слабые, робкие лучи восходящего солнца едва пробивались сквозь плотные чёрные тучи. Ветер поднимал яркую листву, кружа её в прекрасном танце. Город, некогда наполненный людьми, пустовал. Пустые и холодные, мрачные и разрушенные временем, а может и не только, строения были словно скелеты огромных хронических чудовищ. Но их пустота и безжизненность были ложью. Города жили, но уже иначе. Вместо снующих всюду людей были ужасающие твари. Но не они властвовали всюду. Фантомы, вот что внушало невообразимый ужас каждому торговцу или прочему страннику. Подобные людям, они бродили всюду в поисках живых людей. И горе тому, кто их повстречает. Искажённые Тьмой, окутавшей мир, людские души наполнились ненавистью и болью, которой хотели поделиться с каждым. Их жестокость не знала границ. Но маг-отшельник не боялся их. У него имелся медальон, подаренный уже покойным учителем. Медальон, которому более двухста лет. Он ещё из эпохи, когда не было Тёмного Владыки. До западных земель предстояло идти ещё не менее недели. Холодный ветер завывал в кронах деревьев, скрипящих, словно молящих о пощаде. Волна страха пробежала по спине мага. Безудержная злоба наполнила его разум. И сердце сжалось от боли. Фантомы. Они близко.
— Но как же медальон? — с надеждой в голосе прошептал он.
Дрожащей рукой он рыскал по своей шее и в складках рубахи, ища своё спасение. Но медальон бесследно исчез. «О нет! Потерял!» — с ужасом осознал маг. Стоны и мольбы о пощаде доносились отовсюду, постепенно приближаясь. Фантомы так заманивали своих жертв. В одиночку справиться с ними не под силу даже магу. Борьба бессмысленна. Можно только бежать. И как быстрее. Настолько далеко, насколько хватит сил, и даже дальше. И он бежал быстро, как никогда ранее. Но куда? Не важно. Он не думал об этом. Лишь бы подальше отсюда. Скрыться от фантомов. Но страх, который он испытывал, манил их. Словно обезумевшие ищейки они следовали за ним. Их стоны не умолкали очень долго. Маг, обессилев, упал. Пыль, лежавшая на тропе, поднялась небольшим подобием тучи. Он слушал. Сердце, неимоверно быстро бившееся в груди, гнало кровь, гудевшую в его ушах. Ему казалось, что фантомы уже близко и вот-вот настигнут его. Но их не было. Неизвестно, сколь давно они перестали преследовать его, но маг понимал, что нельзя терять времени. Тьма исказила весь мир. На одном месте лучше не оставаться надолго.
— Здравствуй, путник. Куда путь держишь? И от кого бежал так? — спросил кто-то, сидевший в ветвистой кроне стоявшего рядом дерева.
— Кто ты? — ответил маг, быстро поднявшись и схватив рукоять клинка.
Яркая листва посыпалась заметно сильнее. Захрустели тоненькие веточки. С дерева спрыгнул юноша лет двадцати пяти на вид. На его плечах красовалась шкура убитого зверя, на вид отдалённо похожего на безобразную помесь паука и летучей мыши. На груди была плотная кожаная броня, на которой красовались пять небольших блестящих метательных ножей. Лицо юноши было покрыто шрамами. Но нельзя было понять их природу. То ли от орудия или когтей, то ли от ожогов, эти шрамы вызывали некое отвращение. А его хищная улыбка, больше похожая на животный оскал, наводила на не хорошие мысли и опасения.
— Я охотник местный, — протяжно ответил юноша, словно придумывая свою «профессию».
— Охотник значит. А не боишься фантомов?
— Нет. У меня уговор с ними.
— Уговор? — удивился маг, ранее не слышавший о подобном случае.
— Да. Охочусь на их территории, не нападают на меня они. Но часть добычи отдаю им, — с этими словами с его лица исчезла хищная улыбка.
Оно стало серьёзным, максимально сосредоточеным. В руке сверкнуло лезвие ножа. Уже в следующий миг боль пронзила плечо. Охотник исчез, словно его и не было, но в то же мгновение маг-отшельник получил удар по ногам. Снова упав на пыльную тропу, он почувствовал приближение фантомов. Они искали жизнь. «Охотник не собирался его убивать. Это сделают они. Но им безразлично, кого убивать. Одна жертва, это всё, что они, возможно знают, по условиям уговора, — так думал маг, — тогда пусть убьют его!». Он выхватил клинок, и, резко разворачиваясь, нанёс удар напавшему охотнику в правый бок. Левая рука мага заискрилась зеленоватыми молниями, готовыми устремиться на любую жертву. Но маг не хотел так просто убивать охотника. Искры превратились в длинные змееподобные нити, медленно ползущие по земле к своей жертве. Постепенно окутывая охотника, они парализовали его, но не лишили жизни.
— Познай же боль тех, кого ты на это обрёк, подонок, — прошептал отшельник, устремляясь на запад.
Он слышал стоны фантомов и дикий, душераздирающий вопль охотника, ставшего жертвой.
— Жаль, я не узнал, как ты заключил уговор. Хотя, пусть это будет тайна, которую ты унёс с собой, новый фантом...
Неделя оставшегося пути прошла относительно спокойно, без значимых происшествий. Болотистая местность, через которую пробирался маг, была лишена жизни. Лишь небольшие черви, не более младенца, вздымали холмы мха. Чёрные тучи всё так же скрывали солнце. Но путь прекратился необычайно резко. Белая стена преградила путь магу. Ни одно из известных ему заклятий не смогло даже повредить её. Она тянулась столь далеко, сколько мог видеть отшельник. Совершенно не понимая происходящего, он обессиленно сел, облокотившись о неё. Перед ним предстала фигура, абсолютно похожая на него самого.
— Здравствуй, — тихо сказал незнакомец.
— Кто ты? — спросил маг, собирая заклятия на своих пальцах.
— Убери их, всё равно не помогут. Я тот, кого зовут Тёмным Владыкой. Разве ты не узнал меня?
— Но как? Почему мы похожи?
— Потому что я это ты, часть тебя. Внутренняя тьма, обретшая самосознание. А теперь просыпаемся!
В реанимации пришёл в сознание парень, находящийся до этого в коме едва больше недели. Его ударила молния, поэтому сам факт того, что он жив — уже являлся чудом. Он встал с больничной койки, будто и не был в коме. В коридоре сидели родственники того парня. Они вместе с врачами были крайне удивлены происходящим. Но было что-то ещё, что не вписывалось в привычную реальность. От парня исходила некая злоба, гнев. Тёмный Владыка наконец-то пришёл в мир, низвергнутый Богами в виде молнии. Он победил всё хорошее, что было в его первой жертве, сломив его волю. Он обрёл тело и силы его не знают границ, как и гнев, пожирающий всецело...
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Зачатие Смерти»
Война, голод, болезни — они забирают очень много жизней. Но гораздо больше забирают сами люди. Сотни деревень и городов сгорели дотла, обрушившись на головы своих, уже мёртвых, обитателей. За что же идёт война? За мир и процветание, конечно!
Юная девушка неспешно шла по полю, где только что была битва. Её руки были распростёрты, словно в ожидании объятий. Тёмно синие, почти чёрные нити спускались с её ладоней на землю, словно паутина оплетая всё вокруг. Тела умерших вздрагивали, светились и поднимались. Энергия, словно вода, стекала с них, создавая общую сеть нежити.
— Мой новый легион, — воскликнула девушка, — мы сокрушим Арафат, а после откроем Врата Богине Смерти! Да прольётся кровь!
Воины молча стояли, издавая лишь слабый шелест, словно осенний лес...
К городу подступала огромная армия совершенно разных воинов, ведомых одной лишь юной девушкой, на вид хрупкой и беззащитной. Стражники обрушили неимоверный град стрел, в надежде сокрушить врага. Но те, кто уже не живые, но ещё не мёртвые, не боятся стрел. Их неровные ряды, словно безумная толпа, а не войско, размеренно шло к городу, со стен которого лилось горевшее масло. Тошнотворная вонь обугленной плоти разносилась по округе. Городские стражники в панике отбивались от безумного неживого войска, отчаянно забиравшегося по отвесной каменной стене. Даже сгорая, нежить не издавала ни звука, отчего внушая ещё больший страх и ужас в сердца стражников...
Город, некогда полный жильцов, опустел меньше чем за пол дня. Повсюду лежали бездыханные тела, истекающие кровью. По грязным узким улицам шла юная девушка, раскинув в стороны руки. На её лице была леденящая кровь улыбка, полная безумия и зла. В её глазах сверкали языки чёрного пламени — костра Смерти. Она не поднимала новое войско. Её цель — храм Богу Солнца. Именно там, в глубинах подземелья, находится утерянный храм Смерти...
Алтарь, покрытый пылью, окропился свежей кровью. Девушка, держа в правой руке ритуальный нож, сдерживая слёзы, сжимала левую руку. Её родословная вела от первых жриц Смерти, и именно её род может впустить их Богиню в этот мир. Храм озарился тёмным свечением, содрогаемый невероятным гулом. Стены сотрясались от криков и воплей душ тех, кто умер в этом городе. Все они были заточенны, словно в тюрьме, ради одной единственной цели — открыть Врата...
В Арафат направился вольный наёмник, желая заработать на поимке преступников. Но, когда он приехал к городу, он увидел лишь огромную воронку, уходящую вглубь земли. Весь город был обрушен неведомой силой. Под грудой камней виднелась тонкая рука с большим порезом на ладони. Юноша, откинув камни в сторону, обнаружил юную хрупкую девушку.
— Ещё жива, — прошептал он, закидывая её на коня.
В её утробе уже развивалась жизнь. Дитя, что не является человеком по природе вещей, лишь тело людское. И это новая погибель мира, ибо сама Смерть воплотится в том ребёнке. И лишь смертный юноша способен сейчас оборвать эти две жизни, даровав миру надежду, но он, увы, не подозревает о своей значимости в этот миг...
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Потомственный маг»
К городу приближались четыре раненных воина. Небольшой разведывательный отряд, точнее то, что от него осталось. Три дня назад в горы отправилось десять человек. Охотники рассказывали, что в горах завелась некая тварь. Она убивала волков и медведей, оставляя их разорванные тела на деревьях. Лучшие воины были отправлены, чтобы узнать, что это за тварь.
— Милорд, — начал говорить один из выживших, — это не человек, но и не зверь. Это из древней эпохи магии!
— Магии, говоришь, — король сильно нахмурился, сжимая зубы, — есть доказательства?
— Это существо двигалось быстрее стрел и ломало деревья! Даже огонь факела не причинил вреда. И клинки ломаются о его шкуру. Оно словно соткано из самой тёмной ткани!
— Молчите об этом. Мне не нужна паника. Скажете на площади, что в горах завелись бандиты, и вы их убили. Этого будет достаточно.
Он резко развернулся и вышел, сжав руки в кулаки. Его лицо подёргивалось от напряжения. Древняя эпоха, когда миром правила магия, она всё ещё напоминала о себе. Король оглянулся по сторонам, и, убедившись, что никого нет, сдвинул портрет своего предка. Кирпичная кладка слегка отошла, открывая проход в тайную комнату. Мрачная лестница вела в сырое подземелье, покрытое паутиной. Он подошёл к зеркалу, стоявшему возле небольшого стола, заставленного книгами и свитками. Его кольцо, переходящее по наследству с Древней эпохи, ярко пылало. Да, он был магом, как и все в его роду. Он всматривался в глаза отражения, слабо мерцавшего в свете факела. Вот уже как несколько веков их род свято хранит тайну своего дара. Но только он решил использовать его.
Народ стоял на площади, слушая рассказ вернувшихся разведчиков. Людям слабо верилось в разгулявшихся бандитов. Небо застилали чёрные тучи. Ветер, дувший со стороны гор, нёс запах гнили. Стражники невольно схватили рукояти мечей и топоров. Протяжно завыли собаки. Земля задрожала под ногами крестьян. Снизу вылетело что-то чёрное, как сама ночь. Ужасный вой издав, та тварь схватила нескольких воинов и швырнула в стену. Стрелы и мечи отскакивали от неё. Агар, сын короля, крепко сжимая меч, бросился на врага. Неистовые удары сопровождались выкрикиванием слов, не известных ему, но идущих словно из глубины души. Его меч сиял белым светом, разрубая врага. И, издав протяжный вой, тварь рухнула на землю. Тьма развеялась, и все увидели короля, лежащего на земле, раненого. Агар подбежал на дрожащих ногах к отцу, совершенно не понимая происходящего.
— Сын, я хотел как лучше, — сквозь стоны говорил король, — если совладать с магией, мы бы правили вечно и богатства наши были бы безграничны.
— Отец, — сухо отвечал Агар, — магов истребили не зря. Они зло, как и ты!
С этими словами он убил отца. Паника в народе была огромной, но решительность нового короля внушала доверие. Он начал править железной рукой. Но уже никто не узнает, что именно он создал зеркало, высвобождавшее всю тьму души. И что именно он впервые нашёл тайную комнату. Кольцо на руке ярко пылало. Оно питалось злом души...
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Кровавая кара»
Древние Боги были жестоки, кровавы, требуя жертв и послушания. Но время шло, люди отвергали Богов одного за другим, возомнив себя венцом творения, неоспоримыми властителями всего сущего. Но столь дерзкое преступление, предательство, отречение никто не смог бы стерпеть. Боги лишь ждали своего часа, мига, дабы прорваться сквозь завесу миров...
Последний урок закончился и дети шумно покидали стены школы, едва ли не убегая оттуда. Лишь четверо парней и одна девушка неспешно направились в библиотеку, желая наконец-то отыскать одну старую книгу, в которой описаны легенды их города.
— Джон, как думаешь, сегодня мы найдём её? — спросила девушка.
— Безусловно! Я даже пропуск в архив выбил у директора! — горделиво сказал рыжеволосый юноша.
— Сегодня Самайн, великий праздник для наших предков, — задумчиво произнёс его брат, Джордж.
— Именно поэтому и необходимо найти эту книгу! — практически выкрикнул Эндрю, новенький в их школе, сразу влившийся в эту компанию.
— Думаешь, в ней указан древний храм? — язвительно подшутил Билл.
— Всё быть может, — растягивая слова, ответила Хельга, — книга старая, по-сути, ей место в музее.
— Ага, как и мистеру Бруклину! — снова пошутил Билл.
Вся компания дружно расхохоталась, идя по коридору. За окном бушевал холодный, пронизывающий до самых костей, ветер. Длинные загнутые ветви деревьев, лишённые листвы, стучали и скрежетали в окно, словно просясь внутрь, туда, где тепло. Казалось, будто это чьи-то корявые крючковатые пальцы скребутся в окна, желая проникнуть к людям. На улице сгущался белый туман, плавно идущий из леса. Люди и машины, оказавшиеся в нём, растворялись без следа, не оставляя даже огней фар. За всем этим мельком наблюдали молодые люди через окно, изредка отрываясь от поиска нужной им книги.
— Ребят, я, кажется, нашёл, — тихо сказал Эндрю.
В его руках была большая увесистая книга, покрытая толстым слоем пыли. Её жёсткий переплёт был похож на кожу, а страницы изрядно пожелтели от времени. На переплёте было выцарапано: «Memento mori».
— Помни о смерти, — тихо прошептала Хельга.
— Давайте откроем её! — едва сдерживая восторг, говорил Джордж.
Они все вместе направились к столу. Как только книга была открыта, по холлу пришёлся холодный, словно могильный, сквозняк. Свет замерцал. Помещение наполнилось слабым цветочным ароматом, столь тонким и неуловимым, что он практически и не ощущался. Где-то далеко, тихо, на грани слышимости, заиграла печальная мелодия. По спинам пробежались мурашки. Было чёткое ощущение чего-то присутствия, незримого наблюдения ото всюду.
— Вот оно! Я же говорил! — завопил Эндрю. — В этом лесу когда-то был языческий храм! Скорее, мы должны туда прийти до темноты!
— Извините, ребят, но мы, наверное, пойдём домой. Не нравится нам эта затея, — дружно сказали братья.
— Да ладно, что вы, как маменькины сынки! — начал задирать их Билл. — Послушные, небось пятки ей лижите, когда она требует?
— Да пошёл ты! — пробурчал Джон.
— Ой, а чего это ты ругаешься? Твоя мамаша тебя за это отшлёпает, маменькин сыночек! — неунимался Билл.
— А ну заткнулись все! — не выдержала Хельга. — Билл, ну ты и утырок! Конечно идите, ребят, всё в порядке.
Джордж и Джон ушли, на ходу схватив портфели.
— Ну что, пошлите в лес? — спросил Эндрю, не отрывавшийся всё это время от книги. — Я её с собой возьму, тут много интересного.
Он закинул её в портфель, после чего спешно пошёл к выходу.
— Вы идёте? — спросил он, обернувшись в дверях.
Хельга и Билл спешно последовали за ним. В лесу был густой, белый, непроходимый туман, обволакивающий своей пеленой всё вокруг. Ничего не было видно уже на расстоянии вытянутой руки.
— Эндрю, может, всё же, уйдём отсюда? — причитала Хельга.
— Я должен его найти! Сегодня же Самайн! Отец говорил, что в этот день можно получить благословение Древних Богов!
— А, разве им не нужна кровавая жертва? — испуганно спросил Билл.
— Не обязательно, — тонко улыбнувшись, сказал Эрик, — их можно задобрить и хлебом, на крайний случай.
Позади послышался сухой треск ветвей.
— Что это было? — испуганно выкрикнула Хельга, схватив кого-то за руку, думая Билла.
— Должно быть птица, — сказал он в другой стороне.
— Или какой зверь, — добавил Эрик где-то впереди.
— Ре-бя-та! — поскуливая, кричала она. — Бежим!
Она побежала вперёд, не разбирая дороги, схватив по-пути парней за рукава.
— Там кто-то был! — вопила она на весь лес, эхом разносящий её слова.
Повсюду хрустели и трещали ветви и стволы деревьев, завывал ветер. Туман, казалось, становился ещё гуще, плотнее. Молодые люди увядали в нём, будто в некой вязкой субстанции. Впереди показались смутные очертания некоего чёрного исполинского строения. Как только они вбежали, скорее ввалились кубарем в него, туман мгновенно рассеялся.
— Это он! — восхищённо сказал Эрик, высоко подняв голову. — Надо же, будто и не тронутый временем.
— Ребят, мне здесь не нравится, — скулила девушка.
— Мне тоже! — пятясь назад, сказал Билл. — Нам лучше уйти.
— Мой отец с детства рассказывал истории кровавого прошлого, про Древних Богов и их милость, которую они даруют тем, кто окропляет их алтари. Знаете, мы неспроста переехали сюда, в ваш городок. Мы с отцом искали этот храм, дабы вернуть мою мать к жизни. Вы хорошие друзья, но у меня нет иного выбора. Прощайте.
Эрик наклонился, взяв с пола небольшой изогнутый нож. На его лице появилась зловещая ухмылка, а глаза озарились золотистым ореолом. Он заговорил грубым басом, будто исходящим из некой трубы.
— Лишь двое покинут нашу обитель живыми! — нож в руке Эрика светился кровавым цветом. — Один станет новым сосудом для нас, вместилищем нашей мощи!
— Что? Нет! Нет! Нет! — вопили наперебор Хельга и Билл.
Они никак не могли покинуть границу храма, будто окружённого неким куполом.
Что-то укололо девушку в плечо. В её глазах всё поплыло, закружившись в бешенном вихре, безумном танце. По телу разносился неимоверный жар. Она рухнула на каменный обжигающий холодом пол...
Она, сквозь поволоку и пелену мрака, окутавшего её сознание, слышала крики и вопли. Это были Джон и Джордж, а с ними и какой-то мужчина, срелявший из дробовика.
— Это место нельзя посещать живым! — выкрикнул Джон...
Яркий солнечный луч ударил по её глазам.
— О, слава Богу, ты жива! — радостно воскликнул отец Хельги. — Ты была в коме почти две недели!
— А где Эндрю и Билл?
Мужчина резко изменился в лице, отводя взгляд.
— Они переехали, — не зная, что сказать, ответил он.
Девушка, всё поняв, молча отвернулась в к стене. В голове звучал голос: «Хельга, в день Самайна ты обрела дар — нашу благодать». Её начало слегка подташнивать...
За окном стояли два брата и их отец, последние представители самых первых поселенцев на этой земле. Их лица были угрюмы и печальны...
Часть «Скрытая Тьма»
В тёмном ночном лесу ярко пылал костёр, озаряя всё вокруг. Возле него сидели несколько человек совершенно разного возраста, за тихим разговором неспешно уплетая незамысловатую трапезу. Седовласый старец пристально смотрел на пляшущие языки костра, отражавшиеся в его усталых, блеклых, потерявших былой блеск, глазах, в которых то и дело вспыхивали никем не замечаемые загадочные тёмные искры. Его губы беззвучно шевелились, словно он говорил что-то, боясь быть услышанным.
— Учитель, расскажите историю? — спросил молодой рыжеволосый юноша, лицо которого было покрыто шрамами и ожогами.
— А что знать желаешь? — с тонкой улыбкой, наполненной некой великовозрастной усталостью, вопросом ответил старец.
— А это правда, что вы сражались против Тёмного Короля?
Все вокруг затаили дыхание, зная, что эта история считается запрещённой темой для разговора в Академии. Упоминание её в разговоре сулило строгим выговором от Магистров, а то и вовсе телесным наказанием. Но Каэд, спросивший об этом, никогда не был в Академии Высшей Магии, поэтому и не знал о запрете. Старец тонко улыбнулся, вытерев рукой усы и бороду, давно ставшими одним целым. Подбросив пару поленьев в костёр, он осмотрел всех вокруг.
— Вот истинный пытливый ум, жаждущий знаний! Хоть Магистры и против, но я расскажу вам ту давнюю историю. Ведь здесь, вдали от Академии, этой слабой современной системы образования, можно многое. Усаживайтесь поудобнее и запоминайте историю, ибо нигде вы более её не услышите, сколько бы вам не было лет.
Все его ученики выпрямились, несколько приободрившись, зная, что история действительно того стоит.
— Гхм, с чего начать? — старец, прищурившись, осмотрел всех. — У каждого человека есть своя тёмная сторона, скрытые амбиции, жажда власти, подавленное зло во всех его проявлениях. Но насколько оно может быть сильным? Способно ли привести ещё большее зло? Именно это и произошло в те смутные годы, полные скорби. Плач женщин, казалось, не умолкал нигде и никогда. Никто не заметил подмены, даже ближайшие советники. Король, прозванный позже, Тёмным, безраздельно правил, захватывая новые земли, на протяжении, как минимум, семи лет. Тогда я был главой Северной Академии Шеорага, не подчиняющейся Королю. Главы магического совета всех Академий были взволнованы сильнейшей магией, обитавшей во дворце. Что-то невероятно могущественное поселилось там, где живёт власть. И именно туда я и отправился для выяснения обстоятельств и устранения гипотетической угрозы.
— Это был Он? — полу-шёпотом спросил Каэд.
— Да, юное дитя, это был Тёмный Король. Прибыв ко дворцу, я начал задыхаться от огромнейшего количества чёрной магии, чуждой мне с самого рождения. Но, сколько бы не искал, никак не мог я найти её источник, будто всюду она была, пропитав собой, своими ядом и скверной, всё пространство вокруг. В воздухе витали эти отравляющие эманации величайшей болезни — зла. Мне было ужасно плохо от этого. Настолько, что едва стоял на ногах. И тогда я решил позвать остальных магов Совета, ибо сомнения поселились в моём сердце.
— Сомнения? — уточнил кто-то из учеников.
— Истинно. Я усомнился в себе, в наших учениях, в Короле. Скверна чёрной магии извращает любого, и я не стал исключением, — мрачно ответил старец, — и возжелал я тогда власти большей, чем у Короля, и знаний, больших, чем у всего Совета. Мой разум менялся, как и тело, начавшее покрываться кровоточащими ранами. Чуждые голоса в моей голове говорили ужасные вещи, искушая меня. Было ощущение, будто нечто разделило меня на несколько частей, каждая из которых была искажена, извращена некой неведомой тьмой. Жажда власти переплеталась со страхами и болью, порождёнными самыми глубинными мыслями, с которыми я всегда боролся, как и любой человек. Но была и та часть, которая желала остаться верной свету, побороть зло. И мне стоило огромных усилий, чтобы остаться верным учению, которому следовал всю жизнь.
— Учитель, но как вы смогли побороть тьму внутри себя? — спросила Исма, молодая девушка с удивительными способностями управления зверьми.
— Воля, именно так велели бы отвечать Магистры, но я скажу правду. Страх, вот что помогло остаться собой. Боязнь потерять себя в пучине тьмы, исказиться внутренне и внешне, став тем порождением зла, которых поклялся убивать, — старец жадно отпил воды из небольшой фляги, — я направился к Королю, дабы предупредить его о том, что некое зло слишком близко. Но, увидев правителя, я понял, что именно он и был источником тьмы. Та династия вела своё начало от древнего тирана, верхового мага тьмы, и вот, видимо, он и услышал голос своего предка. Но было что-то в нём не то, что-то несвойственное людям, даже извращённым тьмой. Он, заметив меня, понял, что его раскрыли, сразу же атаковав. Его атаки были необычайно сильны, настолько, что я с огромным трудом парировал их. Мне было необходимо увести его как можно дальше от дворца и города, дабы лишить его подпитки от его предков. Я взмыл вверх, покинув через окно дворец, надеясь, что Король последует за мной. К счастью, мои надежды оправдались, и, лишь достигнув Вороньего Пика, я коснулся ногами земли, резко атаковав Короля. То была самая великая дуэль за всю мою жизнь. Юноша, уже бывший Королём, нещадно атаковал тёмными сферами, пытась сковать магическими цепями, заточить меня в ловушку-печать. Удар за ударом, моя защита таяла на глазах, неспособная выстоять против такого натиска тёмной магии. Мне стало страшно, как никогда, ибо никто не знает, каких зверств и безумств ожидать от тёмного мага. Что он сотворит со мной после моей смерти? Мне пришлось прибегнуть к древней родовой магии, высвободив Дух Зверя, являвшегося моим магическим предком. Именно он, даровав мне свои мудрость и силу, помог одолеть врага. Я понимал, что не смогу удержать Короля до прихода остальных, что у меня только два варианта: убить его или умереть самому. Он читал заклятие призыва из Тёмного Измерения. Я уже чувствовал, как дрожала граница миров, разрываясь, словно папирус. В воздухе пахло серой, и мертвечинной, но в то же время некой свежестью, как после грозы. Это означало лишь одно — призываемая сущность была необычайно могущественна. Я бросил все свои силы на атаку, воспользовавшись беззащитностью Короля. Дух Зверя нещадно терзал его физическое и магическое тела, неиспытывая никакой жалости. Тёмный Король, издав громкий рык, растворился, погружённый в Тёмное Измерение, а Вороний Пик был разрушен, сровнявшись с землёй. Я же рухнул без сил, опустошённый и всей магии лишённый. Маги Совета нашли меня едва живым погребённым под грудой камней. Дальнейшее расследование выяснило, что династия Короля тайно практиковала тёмную магию, а сам он установил связь с одним из правителей Тёмного Измерения. Именно он так и извратил правителя, желая прийти в наш мир, чему я, собственно, и помешал.
— Не понимаю тогда, почему история эта запрещена? — возмутился Каэд.
— В ней видно ошибку Совета, упустившего несколько поколений тёмных магов у власти, находящихся под их носом. Совет не сумел вовремя почувствовать небольшой разрыв с Тёмным Измерением, через которое и проводилось общение Короля. Это наши ошибки, которые они желают скрыть, дабы не потерять авторитет и власть. Да и они всячески стараются избежать упоминания о тёмных искусствах, хотя я считаю, что необходимо знать врага в лицо, помнить историю, какой бы она ни была. Я заплатил высокую цену — Дух Зверя умер, сохранив мне жизнь. Но, знаете, мне кажется, что Совет скрывает что-то, даже от меня. Я ощущаю в них что-то чуждое, а на Вороньем Пике до сих пор стоит тот запах. Портал ведь так и не запечатали.
— Вы считаете, что Совет желал убить вас? Что они предали свет? — удивилась Исма.
— Да, поэтому я и отправился в добровольное изгнание, желая создать другую Академию, а вы станете первыми учениками, — старец подкинул несколько поленьев в костёр, — боюсь, не всё так просто. Быть может, мы лишь пешки в чьей-то игре.
В его глазах тихо всполыхнули тёмные искры. Никто так и не заподозрил в нём Правителя Тёмного Измерения, всё-таки пришедшего в этот мир. Теперь он желал лишь одного м создать свою армию здесь, в этом мире. А кто, как не одарённые дети, станут верными учениками?
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Роковой отдых»
Размеренный шум колёс мягко убаюкивал девушку, сидящую рядом с водителем. Она нежно улыбалась, глядя на него, по-кошачьи прикрывая глаза.
— Наконец-то мы выбрались из этой рутины, отправившись в отпуск, — сказала она, легко коснувшись его руки, — этот наш совместный отдых, я уверена, станет незабываемым.
Денис, её молодой человек, лишь мягко улыбнулся, боясь отвлечься от неизвестной ему дороги. Вокруг дороги, асфальтированной, видимо, ещё при СССР, сплошь укрытой ямами, рос высокий, исполинский лес. Он, словно две сплошных стены, окружал машину, одиноко ехавшую в этой глубинке. Пунктом их назначения была небольшая деревушка, расположенная недалеко от озера, по словам их общего друга, очень красивого и живописного. Это именно его домик, доставшийся ещё от давно умершей бабушки, станет пристанищем для влюблённых.
Над практически пустой деревней уже сгущались вечерние сумерки, когда в неё заезжала, по пыльной грунтовой дороге, машина. Немногочисленные местные жители, преимущественно пожилого возраста, с интересом рассматривали прибывших гостей. Женщина, идущая с вёдрами, полными воды, от колодца, остановилась, пристально смотря на машину.
— Что они так смотрят на нас? — с тревогой спросила Ксения.
— Не знаю, — честно ответил юноша, — возможно, сюда редко кто заезжает, тем более чужие.
Он свернул с центральной улицы в сторону озера. Высокая трава и совсем ещё молодые деревца, мягкие, гибкие, словно травинки, стучали под машиной. За окном пролетали последние вечерние птицы, завершая свою вечернюю охоту, кружась возле машины. Отовсюду доносился стрёкот кузнечиков и сверчков, а ближе к озеру было слышно пение лягушек. Лес, окружавший деревню, стоял сплошной тёмной непроглядной стеной, вселяя страх в сердца влюблённых. Денис, остановив машину возле дома, устало облокотился на спинку сидения. Его всегда выматывала дорога, тем более по неизвестному маршруту. Его клонило в сон, но ласковое прикосновение тёплых нежных рук Ксении вырвало его из объятий Морфея.
— Прогуляемся к озеру? — заговорщически спросила девушка, мило улыбаясь.
Денис, не имея ничего против вечерней прогулки, помог возлюбленной выйти из машины. Они шли, беззаботно выстраивая планы на ближайшую неделю, которую собирались провести здесь, в этом, кажущимся для них, райском месте. Лёгкий тёплый ветерок ласково обдувал их лица, мягко касаясь кожи.
Высокая, по пояс, трава, тихо колыхалась на ветру, размеренно шурша и шелестя, будто перешёптываясь меж собой. В воде плескалась, словно играя, рыба, а из леса слышалось уханье совы. Лёгкий туман неспешно стелился вдоль водной глади, накрывая её своим белёсым одеялом.
— Ну что ты стоишь, как вкопанный! — весело прощебетала Ксения, на бегу скидывая с себя одежду. Она остановилась, когда её босые ноги коснулись тёплой воды, плещущей на мягкий песчаный берег. Обернувшись лицом к парню, она поманила его пальцем, хитро улыбаясь, и, резко развернувшись, зашла в воду.
Денис, недолго думая, скинул футболку и шорты, но, подходя к воде, почувствовал нарастающую тревогу. Ему казалось, будто кто-то наблюдает за ними со стороны озера, прям из самых его глубин. Денис замер, всматриваясь в воду, пытаясь увидеть хоть что-то в кромешной ночной темноте. Он очень надеялся, что его тревога — лишь последствия переутомления. Звонкий смех Ксении вырвал юношу из раздумий.
— Ну ты идёшь или нет? А не то меня водяной утащит на дно, и стану я его русалкой! — девушка с детства любила этих мифических созданий, до сих пор мечтая стать одной из них.
— Не дождёшься! — смеясь, сказал Денис, забегая в воду. — Не отдам тебя никаким русалкам!
Подплыв к девушке, он обнял её, нежно поцеловав в губы при ярком свете жёлтой, с лёгким кровавым оттенком, луны, поднявшейся высоко в небо. Вокруг была абсолютная тишина. Даже ветер утих, как и насекомые. Природа будто затаила дыхание в ожидании чего-то, наблюдая за чужаками, столь нагло явившимися в её владения. Ксения, играючи, оттолкнула Дениса от себя и, нырнув под воду, скрылась от него. Он уже привык к таким её выходкам в прошлом году, когда они были на море, поэтому не волновался. Почти. Ведь его так и не покидало чувство наблюдения оттуда, с самого дна озера.
Голос девушки донёсся где-то вдалеке, в тумане.
«Как так она быстро проплыла?» — пронеслось в мыслях Дениса, пока он плыл к ней. По воде шли неровные волны, а где-то вдалеке, в камышах, плескалась крупная рыба. Голос девушки был необычно тонким, будто пропущенным через звуковые фильтры. Подплыв к Ксении, Денис коснулся её руки, холодной, словно лёд.
— Так, а ну хватит плавать! — грозно сказал он, потянув её за собой в сторону берега. — Ты уже замёрзла!
— Здесь так хорошо, — растягивала слова девушка, — давай останемся.
— Нет, — твёрдо сказал Денис, сильнее потянув её за руку.
— Навсегда, — словно не слыша его, прошептала девушка, попытавшись нырнуть под воду.
Её лицо исказилось жуткой ухмылкой, а белокурые волосы вмиг почернели. В лунном свете, упавшем на неё, юноша увидел длинный рыбий хвост под водой и синие, словно у мертвеца, руки. Он в страхе отпрянул от неё, взглядом ища берег. Чудовище медленно, словно крадучись, подплывало к нему. В этот миг в голове парня будто раздался хлопок, и единственная мысль заняла всё его сознание: «Спасайся!». Он плыл так быстро, как никогда прежде. Позади слышались радостные возгласы и визги, хлопки по воде и, словно звериное, верещание. Не помня себя, он выбрался на берег, отползая подальше от воды. Его сердце бешено колотилось, а руки дрожали. Неподалёку в камышах что-то зашевелилось, и оттуда выплыло тело Ксении. Оно было синюшным, покрытым множеством кровавых укусов. А рядом с ним, злорадно улыбаясь, находилась та, кто выдавала себя за его возлюбленную.
— Она была вкусной! — прошипело нечто. — А ты можешь бежать прочь, спасаться!
С этими словами она, схватив тело Ксении, нырнула под воду, скрывшись с глаз. Денис едва сдерживал подступавшие слёзы. Природа вокруг ожила, словно удовлетворившись произошедшим. Ветер всё так же ласково и нежно касался кожи, а трава тихо шелестела, будто перешёптываясь. Лишь громкие крики отчаяния нарушали идиллию этого райского места...
Часть «Адский туризм»
Молодой парень двадцати лет неспешно спускался по мрачному подземелью, покрытому огромным, просто невероятным количеством паутины. Вокруг не было ни единого источника света, кроме его тусклого, неровно мерцающего факела. Повсюду прыгали причудливые, порой зловещие тени, кружась вокруг него, играя злую шутку с его страхами и сознанием. Огромные каменные ступени уходили всё ниже и ниже под землю, в царство мрака и страха. В нос парню резко ударил противный, омерзительный запах серы. Невольно юноша отпрянул назад, бегом поднявшись на несколько ступеней выше, едва не выронив факел.
— Нет, наверх нельзя, там верная смерть, — сказал он сам себе тихим шёпотом, — внизу неизвестность, сохраняющая хоть какую-то надежду.
Внизу послышался стук падающих камней. Его сердце неистово забилось в груди, словно птица в клетке. Этот стук был настолько громким, что, будь рядом хоть кто-то, то непременно услышал бы его. Но вокруг не было никого. Абсолютно. По крайней мере насколько хватало тусклого света мерцающиего факела.
Он решил закурить, дрожащей рукой держа сигарету. Присев на одну из ступеней, держа в руке карманный диктофон, парень дрожал от страха. Перед глазами до сих пор стояла картина смерти друзей, а в ушах были слышны их громкие, полные боли крики, душераздирающие вопли и сдавленные, мокрые, булькающие хрипы. Сделав глубокую затяжку, парень нажал на запись.
«Сегодня второе июля две тысячи пятнадцатого года. Я, Широков Андрей Викторович, последний выживший туристической группы, отправившейся в район Карпатских гор. Если вы слышите эту запись, то, с огромной вероятностью, меня уже нет в живых.
Нас было всего лишь четверо, хотя, это не имело бы никакого значения. Мы сделали ночной привал, разведя костёр. Неподалёку были обломки какого-то старого, разрушенного каменного строения. Именно в нём я и нашёл загадочный тоннель, ведущий вниз, но обо всём по порядку.
Мы, сидя у костра, сжимали дробовики и автоматы, взятые у местных жителей в аренду, дабы отстреливаться от диких зверей. Вокруг неистово завывали, рычали и хрипели эти ужасные твари, которых мы изначально приняли за волков. В свете луны, словно наливающейся кровью, мы увидели это нечто. Оно было трёхглавое, мертвенно серое, изуродованное. Словно некая ужасная, гротескная пародия на человека брела среди деревьев и камней, истекая кровью, хрюкая и хрипя. Не передать тот страх, что сковал меня в тот миг. Этот дикий первобытный ужас, от которого кровь застыла в жилах.
Я схватил автомат, выпустив целую очередь в эту омерзительную тварь. Она громко протяжно взвыла, раскинув руки в стороны, будто прося ещё свинца. Мои друзья застыли, словно статуи, смотря мне за спину. Я понял, что там ещё одна тварь, отпрыгнув в сторону. В тот же миг они расстреляли тварь, подкравшуюся ко мне со спины. В этот миг мне показалось, будто мои уши лопнут от пронзительного визга этих существ. Мельком взглянув на луну, я заметил, что она, будто, наливается кровью, становясь краснее. Её буро-красный свет озарял нас и этих тварей, истошно кричащих в ответ на наши выстрелы. Одна из них набросилась на парней, пронзив моего брата. Она просто одним лёгким движением погрузила своё подобие руки ему в живот, утробно прорычав. Я никогда не забуду его лицо, полное недоумевания, страха и боли. Тварь довольно клокотала, проворачивая свою руку в его внутренностях, слушая его сдавленные хрипы. Он безвольно повис на руке этого монстра, истекая кровью из живота. В этот момент я выпустил всю обойму, расстреляв ту тварь. Клянусь, я ни разу не промахнулся!
Другое существо было иным. Оно практически не отличалось от человека. Лишь густая чёрная шесть, покрывавшая худощавое юношеское тело, небольшие загнутые рога, растущие прямиком из головы и ноги, заканчивающиеся копытами отличали это нечто от рода людского. Он размахивал клинком, будто пытаясь отбить выстрелы дробовиков. Свинец врезался в его тело, разрывая его, но раны в тот же миг зарастали, будто их и не было вовсе. Он одним прыжком сократил расстояние до них и, небрежно взмахнув клинком, лишил моих друзей рук и ног. Лицо этого Чёрта, иначе я не могу его назвать, озарилось хищной улыбкой. Он громко завизжал, отбросив копытом дробовики. Он резал остриём своего клинка моих друзей, в то время как я отползал прочь. Эти вопли и рычания тварей и крики друзей я запомню на всю оставшуюся жизнь.
Резко поднявшись на ноги, я скрылся среди камней, найдя небольшую расщелину средь них. Некоторое время пребывая в абсолютной темноте, озаряемой лишь зажигалкой и сигаретой, я наткнулся на лестницу, ведущую вниз. Рядом с ней я и нашёл факел и некую ёмкость с горючим маслом для него. У меня не было иного выбора, кроме как спускаться всё ниже и ниже. И меня не покидает мысль, что я иду прямиком в Ад».
С этими словами юноша закончил запись на диктофон, выкинув вниз уже третий окурок. Встав, он выставил факел перед собой, направившись в глубины подземелья, наполненные смрадом. Где-то там, внизу, спустя сколько-то времени, живущего по своим правилам и законам, он услышал ужасные громкие крики и душераздирающие вопли. Его рукав был пропитан потом, выступавшим из-за жары, а внизу, неизвестно насколько глубоко, тьму разрывали всполохи пламени. По лестнице кто-то поднимался, цокая когтями по камню. Андрей сглотнул слюну, выронив из дрожащей руки факел. Шаги приближались.
Часть «Берсерк»
Лес, тёмный и мрачный, таинственный и устрашающий, наполненный чем-то живым, дышащим. Это нечто, огромное, невероятное, загадочное, оно будто и было лесом. Словно каждое дерево являлось его частью, сухой, омертвевшей частичкой чего-то древнего, но по-прежнему могущественного. Ночное небо было чёрным, будто в нём и не было никогда ни звёзд, ни луны. Лишь чернота, живая, гнетущая, извечно смотрящая на мир со своей недостижимой, будто иномирной высоты. Лёгкие, едва заметные движения улавливались в практически однородной тёмной массе. Будто живое существо тихо и равномерно дышит полной грудью.
Веяло холодом. Он был столь пронизывающим, что казалось, будто пробирает до самой души. Словно от мёртвого тела, уже давно лишённого жизни. Непрекращающийся ледяной ветер нёс лёгкий цветочный запах откуда-то издалека. Но вместе с этим странным, едва уловимым благоуханием, шло что-то иное, отвратительное, мерзкое, тошнотворное. Запах гнили. Трупное зловоние. Средь деревьев стелился змеёй серый туман, безжизненный на вид. Но в его поведении читались признаки жизни. Тонкие, прозрачные, едва заметные, словно призраки, в нём мелькали лица, искажённые невиданной болью. Их тихий шёпот смешивался в безумное бормотание сотен голосов. Они ползли, стелясь по земле, подступая всё ближе и ближе к Алексею, стоявшему неподвижно, словно статуя. Его внутренности сжимались в страхе. К горлу уже давно подступил липкий комок, а в глазах застыли слёзы. Казалось, будто даже его душа трепещет в ужасе, содрогаясь, словно осенний лист на ветру.
Алексей проснулся в кровати весь в холодном, ледяном поту. Дрожащей рукой найдя настольную лампу, он включил свет, пугливо озираясь по сторонам. В комнате было неимоверно холодно. Казалось, будто изо рта шёл пар.
— Ну и приснится же такое, — прошептал он, успокаивая сам себя, — как же достал этот сон!
В очередной раз виня себя в своей забывчивости, Алексей шёл на кухню, быстро перебирая босыми ногами по холодному полу.
— Надеюсь, хотя бы сегодня куплю тапочки, — пробурчал он себе под нос, — и надо решать вопрос с отоплением, пока не настали холода сильнее.
Ожидая, пока закипит чайник, молодой человек не глядя включил телевизор, дабы создать иллюзию того, что он не один. На фоне голосов, живых, человеческих, в окружении мягкого аромата сигарет с ментолом, Алексей начал успокаиваться.
«А знаете ли вы, что некогда, во времена древней скандинавской Германии, люди праздновали Йоль? — доносилось из динамика телевизора. — Дикая охота языческих Богов, свято почитаемая людьми того времени, восхвалялась охотой людской, а также пышными пиршествами». На плите закипал чайник, начиная свой протяжный свист.
— Йоль, — словно вспоминая что-то, повторил Алексей.
Проведя весь день в квартире, Алексей едва не опоздал на работу, мельком взглянув на часы. Шесть вечера, а значит, он ещё успевал попить кофе перед ночной сменой.
В ночном клубе уже играла музыка, когда Алексей пришёл на работу. Заглянув в телефон, он понял, что всё-таки опоздал.
— Бурый не заметил? — спросил Алексей у своего друга и коллеги, Сергея.
— Буров Виктор Владимир, попрошу заметить, — раздалось позади, — последнее предупреждение, в следующий раз уволю. Мне надоели твои опоздания.
— Да пошёл ты, — сквозь зубы процедил Алексей, услышав удаляющиеся шаги начальника охраны.
Парень закурил, нервно выпуская вверх дым, плавно растворяющийся вокруг.
— Неважно выглядишь, опять пил?
— Сон, всё тот же самый. Я точно свихнусь скоро!
— Иди, поспи в комнате наблюдения. Там сегодня Мишаня, он слова не скажет. Если Бурый спросит о тебе, скажу, что в толчок ушёл, но будь на связи, чтоб прибежал быстро. Давай, вали спать. Часа три точно можешь, Бурый раньше не придёт.
— Спасибо, Серый, ты, как всегда, спасаешь меня.
— Вали уже, Леший! — легонько стукнув Алексея в плечо, сказал Сергей, назвав друга по кличке, прижившейся ещё со школы.
Идя сквозь клуб, Алексей невольно морщился. Громкая музыка, яркие огни, весёлые крики отдыхающих, всё это давило на парня.
Он всегда предпочитал тихий отдых в домашней обстановке или на природе, а его музыкальные предпочтения — это старые музыкальные инструменты, фольклорная музыка западной Европы.
— А сегодня, в день Священного праздника Йоль, мы объявляем дуэль диджеев! — кричал заведующий клубом.
— Йоль, — пробурчал Алексей, уже заходя в комнату видеонаблюдения, осматривая её, — опять Мишаня у барной стойки, видимо.
Он ушёл в сторону шкафчиков, усевшись в угол и накрывшись старым плащом, будто одеялом. Музыка давила ему на уши, но всё же, желание спать было сильнее.
И снова этот лес. Его тяжёлое дыхание, наполненное неимоверной тоской и грустью, погружая в меланхолию. Чёрные стволы давно умерших деревьев хаотично стояли, расправив свои длинные ветви. С верху всё так же неизменно смотрела живая чернота, мягкое дыхание которой было едва заметно.
— Холод, — прошептал впервые в своём сне Алексей, — ужасный, невыносимый.
Он весь дрожал, а изо рта, словно дым, клубился пар. И вновь эта безумная смесь запахов цветов и мертвечины, вызывавшая лишь слёзы и рвоту. На душе Алексея было невероятно тоскливо. Ему казалось, что он здесь уже бывал раньше. Давно. Очень давно, быть может, в детстве. «Или в другой жизни», — пронеслась мысль в его голове, но она была будто чужая, неродная, инородная, далёкая. По земле вновь стелился туман. Всё тот же серый, словно дым. Но что-то было в нём иное. Некие чёрно-красные тени, мелькавшие в его толще, укрываясь ночным мраком. Эти голоса, шепчущие о чём-то своём, доступном и понятном только им самим.
— Проснись, боец! — послышался откуда-то издалека до боли знакомый голос.
— Ты берсерк, как твои предки! — прошептал на ухо худощавый парень с огненно-рыжими волосами, толкнув Алексея в грудь.
— Проснись, боец, — кричал Михаил, хлопая по щекам товарища, — ты нафига сюда припёрся? Кто тебе разрешил?
Он, быть может, задал бы ещё вопросы, но Алексей, схватив его за горло, резко вжал в стену. Не отпуская дёргающегося Михаила, он взял со стола канцелярские ножницы и со всего размаху вонзил их ему в глаз. Кровь брызнула струёй вверх, а с губ жертвы сорвался сдавленный, полный боли и непонимания, стон, смешанный с хрипом. Алексей наносил удары один за другим, пока Михаил не обмяк на его руке, будучи прижатым к стене.
— Ты берсерк, как твои предки! — эхом звучали слова в голове Алексея.
— Во славу Богов мы празднуем Йоль! — выкрикнул ди-джей, дабы завести толпу.
— Они оскверняют традиции, покарай их! — прозвучал приказ в голове парня.
Он молча, сохраняя абсолютное внешнее спокойствие, подошёл к диджею, вонзив уже окровавленные ножницы ему в глотку. Ударом ноги парень сбросил бедолагу вниз, следом ударив кулаком по аппаратуре. Музыка умолкла. В зале воцарилось немое молчание, полное страха, трепета и ужаса. Люди медленно отходили от истекающего кровью, ди-джея. Некоторые, особо впечатлительные, упали в обморок.
— Йоль во славу Богов! — выкрикнул Алексей, схватив металлическую трубу, оставшуюся неподалёку после ремонта.
Его тело пронзила боль. Мышцы, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Юноша упал на колени, выронив своё оружие.
— Виктор Владимирович, он обезврежен, конец связи, — доложил по рации Сергей, добавив, подойдя к другу, — как же ты мимо всех прошёл? Тебя никто ведь не видел.
К клубу подъехал наряд полиции. За барной стойкой, протирая бокалы, стоял, широко и довольно улыбаясь, худощавый рыжеволосый парень.
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Нагльфар»
Туманные вечерние сумерки плавно опускались на Бремерхафен, погружая портовый город в мягкий свет фонарей. Лёгкий морской бриз с едва ощутимым холодом нагонял меланхолию на Генриха — простого парня, работавшего портовым грузчиком. Закурив папиросу, он укутался в военную шинель, доставшуюся ещё от деда, подняв воротник. Изо рта шёл тонкий пар, смешиваемый с сизым дымом. Под гулкие удары волн о берег, Генрих неспешно шёл домой, слегка морща лицо от холодных морских брызг. «Как же я устал от всего этого, — крутилось у него в голове, — поскорее бы рассчитаться с долгами и навсегда покинуть этот город или даже страну». Ещё будучи ребёнком, он ярко отличался от прочих детей тягой к мифологии и приключениям. «Я попаду в Вальхаллу, как наши предки!» — всегда твердил он, несмотря на постоянные издёвки и шутки в свой адрес.
Идя вдоль не по сезону холодного моря, погружённый в собственные мысли, Генрих и не заметил, как оказался вдали от города. Оглянувшись, он с печалью и грустью всматривался в желтоватое зарево множества фонарей, совершенно не желая возвращаться назад. Здесь, на влажном песке, средь редких камней, юноша присел, вновь закурив. После смерти в родителей он остался совершенно один, став потерянным, опустошённым. Чувство ненужности, бывшее с ним всегда, стало ещё сильнее, выедая его изнутри.
— Зима будет опять холодной, — тихо прошептал он сам себе, — последние годы холодно даже летом.
В памяти Генриха всплывали картины того дня, когда умерли его родители. Жуткая авария на скользкой, покрытой льдом, дороге. Искорёженная груда металла, некогда бывшая машиной. И лужа крови. Алая, густая, остывающая, но ещё теплая кровь, покрывающаяся по краям тонкой коркой льда. Глаза отца, смотрящие на парня, полные боли и страха. Беззвучные движения губами, слеза, стекающая по окровавленной щеке, дрожащие руки. Генрих держал отца на своих руках, рыдая, не в силах сдержать эмоций. Мать уже была мертва. Её тело пронзили куски металла, разворотив живот и грудь, раздавив голову. Генрих, ехавший на другой машине следом, видел всё от начала до конца. Экстренные службы уже подъезжали, когда отец Генриха умер у него на руках. Последнее, что он сказал, процедив сквозь зубы, сжатые от боли: «Не видать мне Вальхаллы, сынок».
По щекам юноши стекали слёзы. Через пару дней будет ровно год с того злополучного дня. Они тогда ехали домой, дабы отпраздновать Йоль, как и их предки в стародавние времена. Хотя для родителей это было всё в шутку, Генрих чтил многие традиции скандинавов, частью которых некогда и были германцы.
— В этом году не буду праздновать, — сказал юноша, выбросив недокуренную папиросу, — не то настроение.
Из мрачных раздумий, полных боли и скорби, его вырвал громкий протяжный вой. «Будто в рог трубят», — испуганно озираясь по сторонам, думал Генрих. Луна, ярко светившая до этого, скрылась за мрачными тучами, затянувшими ночное небо. Огни города погасли, как и маяк, непрерывно работающий целые годы. Сильный порывистый ветер сменил лёгкий бриз, пронизывая Генриха насквозь, развевая шинель. По морской глади быстро плыл чёрный силуэт огромных размеров.
— Этот Йоль последний для Мидгарда, — невольно прошептал юноша.
Огромный, ужасающий своей гротескной внешностью корабль, созданный из длинных, загнутых, пожелтевших, местами даже почерневших ногтей, неумолимо приближался к берегу. Его надломленные мачты едва держали рваные паруса, колыхающиеся на сильном порывистом ветру. Весь корабль был окутан белоснежным туманом, а повсюду было дикое, тошнотворное, невыносимое зловоние. Пахло трупной гнилью. Холод, окружавший корабль, сковывал море коркой льда, ломающейся под натиском судна. На его палубе, крича и вопя, размахивая ржавым оружием, стояли мертвецы, чья кожа свисала рваными лоскутами. Впереди, на носу корабля, практически возле гальюна, стояла девушка исполинского роста. Верхняя часть её тела была неотличима от людской, но ноги были укрыты трупными пятнами с вытекающим зловонным гноем. Позади неё, опираясь на деревянный посох, стоял рыжеволосый худощавый мужчина, чьи глаза пылали огнём.
— И Хеймдаль протрубил в свой Гьяллархорн, ознаменовав Рагнарёк, а Хель явилась с войском мертвецов на корабле Нагльфар, — растягивая слова, будто в трансе, проговорил Генрих.
Со стороны города раздался волчий вой, заглушаемый звоном оружия. Юноша, сжимая в руке раскладной нож, готовился к битве.
— Я уже вижу Вальхаллу, — прошептал он.
Часть «Кровавый Йоль»
Средь заснеженного леса, меж елей, укрытых белыми шапками, по глубоким рыхлым сугробам пробирались двое низкорослых, но крепких, широкоплечих мужчин. В звенящей тишине, нарушаемой лишь тихим поскрипыванием снега под ногами, они шли по следу кабанов, храня нервное молчание. В очередной раз обернувшись назад, они убедились, что не заблудились, видя слабые, тонкие столбы серого дыма, идущих из труб жилищ.
Арман, старший из них, самый опытный, видавший немало на своём веку, старческий на вид, но всё ещё сильный и ловкий охотник, дышал на свои озябшие руки. Его нос был красным от мороза, а на ресницах, слегка подтаяв, лежали снежинки. Аделалф, отрезав небольшой кусок вяленного мяса, медленно, словно смакуя, жевал его, осматриваясь по сторонам.
— Отец, — тихо прошептал продрогшим голосом Аделалф, — скоро стемнеет. Пора возвращаться в деревню.
— Мы должны, обязаны принести хотя бы одного кабана на праздник, — сжимая пальцы, сказал Арман, — нельзя, чтобы в священный пир, посвящённый великому празднику Йоль, не было кабана. Это прогневит Богов, особенно Фрейра.
— Но после захода светила слишком опасно быть вне жилища, — ещё тише сказал Аделалф, словно боясь быть услышанным, — вспомни, что случилось с Куно и Руди.
Пожилой мужчина, прикрыв глаза, вздрогнул то ли от холода, пробравшего до костей, то ли от ужасных воспоминаний.
Куно и Руди были охотниками, как и он сам. Два дня назад они так же отправились на охоту, но не успели вернуться до захода солнца. Никто не отважился на их поиски в ту ночь. Даже слыша истошные крики и душераздирающие вопли, доносящиеся со стороны леса, очень близко от деревни, никто не открыл даже окон. Люди сидели в домах, сотрясаясь от страха, потушив все лучины. Дети и женщины рыдали, оплакивая ещё живых охотников, чьей участи никто не мог позавидовать, находясь в здравом уме. В руках каждого главы семейства было оружие, будь то топор или нож. Но, даже с ними, мужчины сотрясались от страха, от того дикого, животного ужаса, приводящего в оцепенение. К их глазам подступали слёзы, а дышать было крайне трудно из-за кома в горле. Вся деревня в ту ночь будто умерла, затаив дыхание. В каждом доме был слышен тихий скулящий шёпот, молящий всех Богов о защите. Лишь по утру, когда лучи солнца озарили деревню и лес, открылись двери жилищ. Мужчины, собравшись вместе, отправились в лес на поиски двоих охотников. То, что они увидели, привело их в ужас. Повсюду, по всем деревьям висели человеческие останки, всё ещё капая кровью. Снег, принявший красный цвет, изрядно подтаял, оголив землю. И огромные, похожие на волчьи, следы зверя, разорвавшего на куски двоих опытных охотников и умелых воинов, уходили вглубь леса.
Из года в год, уже века, в этих местах перед священным праздником Йоль, ужасный монстр начинает свою кровавую охоту по ночам. Любой дом, в котором будет виден свет или дым из трубы, будет наполнен смертью от лап этого монстра. Никто не выживал после встречи с ним, будучи разорванным на куски и разбросанным по округе кровавым украшением.
— Нельзя праздновать без кабана, нельзя, — словно эхо, повторил Арман.
Сжимая в руке лук, он шёл по следам, уповая на милость Богов. Безоблачное небо уже озарилось алым цветом. Кровавый багрянец мягко ложился на укрытые снегом деревья и ели, робко укрывая лес. Стволы деревьев скрипели и потрескивали на крепком морозе, вселяя страх в сердца охотников. Они увидели кровавые останки различных зверей, небрежно разбросанных по раскидистым ветвям.
— Надо возвращаться, — тихо прошептал Аделалф, едва сдержав рвотные позывы.
Он так и не договорил, услышав громкий рык из глубины леса. Снежные шапки упали с деревьев с глухим звуком. Весь лес вновь наполнился мёртвой тишиной. Мужчины стояли, совершенно не двигаясь, скованные липким страхом. Кровавый багрянец уступал место мрачной темноте, а на небе засияли первые звёзды.
Гнетущую тишину разорвал протяжный треск деревьев. Затаив дыхание, охотники стояли на месте, боясь издать даже малейший звук. Очередной рык, донёсшийся из лесных глубин, вырвал их из оцепенения, заставив неистово бежать к деревне. В панике Арман выронил лук, передававшийся в семье ни один десяток лет. Мужчины бежали, в панике крича, зовя на помощь. За их спинами скрипел снег, проминаемый тяжёлыми лапами монстра, неумолимо приближающегося к своим обречённым жертвам. Его тяжёлое рычащее дыхание, казалось, было возле мужчин, скользя по их коже, сдувая меховые шапки.
Последняя лучина погасла в деревне, погрузив её во мрачную темноту. Казалось, что здесь нет живых уже давным-давно. За запертыми окнами и дверями, на полу сидели семьи, содрогаемые страхом, тяжёлым грузом повисшим в воздухе. Он наполнял их своей липкостью, словно вязкая жидкость заполняя пространство вокруг. Матери прижимали к себе своих плачущих детей, шепча молитвы, обращённые к Фригг, хранительнице очага и жене Одина Всеотца. Мужчины же, в свою очередь, содрогаемые страхом, сжимали оружие, молясь Всеотцу и Тору о защите. Никто не открыл двери, дабы дать хотя бы смутную надежду двоим охотникам, умолявшим о помощи.
Арман, выхватив нож, резко обернулся, решив сразиться с чудовищем. «Умри в бою, как воин, — эхом звучали в его голове слова давно умершего отца, — и лишь тогда Валькирии примут тебя в Вальхаллу, на вечный пир Богов». Мужчина хотел дать сыну шанс на спасение, пожертвовав собой. Его ноги предательски дрожали, подкашиваясь, отчего он едва не упал в снег.
— Фенрир, — прошептал он, едва не бросившись бежать снова.
Перед ним стоял огромный, исполинских размеров волк, чернее самой тёмной беззвёдной ночи. В его пасти, полной крови, был меч, пронзивший её снизу вверх. Глаза монстра пылали пламенем, словно идущим из души звкояг, а с тела свисали цепи, огромными крюками прикреплённые к спине. Кровь, смешанная со слюной, лилась рекой из его пасти, скапливаясь у его огромных когтистых лап.
Одним прыжком волк настиг Армана, ударом лапы прижав его к земле. Мужчина, издав сдавленный стон, отчаянно пытался ранить зверя ножом, нанося удар за ударом. Коготь Фенрира пронзил горло мужчины, из которого незамедлительно хлынула алая кровь, а громкий довольный рык зверя эхом разнёсся по лесу.
Аделалф же не жалел стрел в отчаянной попытке спасти своего отца, оказавшейся тщетной. По щекам мужчины текли слёзы страха и горечи утраты. Издав боевой клич, он бросился на волка, понимая, что уже не сможет выжить. Единственное, чего он желал — хоть как-то отомстить за смерть отца. Но ему не удалось нанести ни единого удара, будучи разорванным пополам огромными когтистыми лапами Фенрира. Его кровь обагрила снег и ели, стекая с их ветвей. Волк же, издав протяжный вой, неспешно удалился в глубины леса, удовлетворившись своей охотой.
Последние охотники деревни сами стали добычей. Священный праздник Йоль в той деревне стал днём скорби. Два чёрных ворона кружили над людьми, погружённых в отчаяние, громко оплакивая вместе с ними умерших своим карканьем...
Часть «Праздничный ужин»
Большие хлопья мягкого пушистого снега падали на парковку, прилегающую к большому торговому центру, ещё закрытому в столь ранний час. Желтоватый свет фонарей освещал немалые сугробы по краям парковки с грязным, серым, местами чёрным снегом. Низкорослый мужчина сорока лет, одетый в яркую оранжевую жилетку поверх грязно-серого тулупа, докуривал измятую сигарету. Его пожелтевшие от дыма пальцы проглядывали через рваные тряпичные перчатки. На округлом лице была густая чёрная щетина, превращающаяся в неаккуратную бороду. Смотря узкими, сонными, опухшими от частых запоев глазами на своё отражение в стеклянной двери торгового центра, мужчина лишь многозначительно цокнул языком.
Прошло едва больше получаса, как вся стоянка была вновь укрыта снегом, не перестающим падать ни на минуту. По улице уже ходили люди, спешащие на работу. Каждый из них был погружён в свои проблемы, не замечая простого дворника, усердно делая вид, что для них он не существует. Для большинства из них он был сродни собаке, а для некоторых даже хуже их любимых холёных питомцев. Редкие взгляды, полные презрения, кидаемые прохожими, уже давно не были обидными для простого дворника-алкаша.
— Меня оставил на улице родной сын, что мне ещё может причинить обиду и боль? — спрашивал он своё отражение каждый вечер, запивая горе водкой, купленной в местном шинке.
Его приютила женщина, ведущая схожий образ жизни, за что он был ей безмерно благодарен, помогая ей по дому, а также составляя компанию в частых пьянках.
Услышав за спиной звук машины, мужчина обернулся, стараясь рассмотреть водителя. Он сощурил и без того узкие глаза, превратив их в подобие тоненьких щёлочек. Из большого чёрного блестящего внедорожника вышел высокий мужчина в строгом костюме. Золотые часы на его руке играли светом, отражая лучи восходящего солнца.
— Мужик, будь другом, помоги, — первым начал разговор водитель, протягивая руку для рукопожатия, — тебя как звать то?
— Григорий, Гришка я, — расплывшись в улыбке, ответил дворник, растерявшись в такой ситуации, боязливо протянув руку в ответ.
— Гараж не открою никак, ворота замёрзли, подсоби, в долгу не останусь. Тебе это пара минут, а я деньгами не обижу.
— Дык на работе же я, куда денусь то отсюда? — по-простетски ответил Григорий.
— Никто не заметит! Да и вообще, тысячу заплачу, давай, решайся, а не то поехал другого кого искать.
— Согласен я, чего уж там, — махнув рукой, сказал дворник, — куда идти то?
— В машину садись, поедем.
Гришка, неопределённо пожав плечами, подошёл к машине, смотря через затонированное окно в салон.
— Да садись, не бойся, не убью же тебя! — рассмеявшись, сказал наниматель.
Они выехали за черту города, направляясь в сторону располагающегося неподалёку катеджного посёлка. Григорий с восхищением смотрел на большие красивые дома, завидуя его жителям. Здесь он был впервые.
— Ну, вот и приехали, — сказал мужчина за рулём, так и не представившись, — сейчас въедем на территорию, там и гараж.
Взору Гришки предстал воистину огромный, потрясающий своей красотой, дом. Его крыша была из красной черепицы, а балкон ограждён кованой витиеватой конструкцией. Во дворе стояла беседка, выполненная в восточном стиле. «Да уж, у него беседка больше моего нового дома», — подумал Григорий, выходя из машины. Практически в то же время вышел и водитель, держа в руке что-то чёрное. Он резко выставил её вперёд, а тело дворника пронзила боль. Ноги невольно подкосились, не в силах держать его, а всё тело сотрясалось в судорогах и конвульсиях.
— Хороший кабанчик будет на Йоль, ха-ха-ха! — склонившись к лицу алкаша, сказал представительского вида мужчина, волоком тащивший его в сторону дома, время от времени повторяя атаки электрошокером.
Уже будучи в помещении, за закрытой и запертой тяжёлой металлической дверью, он бросил бессознательное тело Григория, достав сверкающую опасную бритву. На его лице появилась хищная улыбка, а в глазах будто плясали огоньки безумного счастья. Сделав небольшой надрез на ладони жертвы, он с жадностью и наслаждением вдыхал пьянящий аромат крови.
— Наслаждайся жизнью, её последними жалкими мгновениями, — широко улыбаясь, сказал он, снимая одежду с беспомощной жертвы.
Затолкав грязную вонючую одежду дворника в большие мусорные мешки, мужчина надменно снял часы. Напевая мелодию, похожую на некий марш, он снимал свой костюм, уходя в одну из многочисленных комнат. Спустя несколько минут он, уже переодевшись в менее представительную одежду, стоял над Григорием, болезненно и мучительно стонущим.
— Тебе должно быть очень больно, не так ли? — изображал он сострадание. — Скоро всё завершится, очень-очень скоро.
С этими словами он, схватив алкаша за ноги, поволок его в ванную комнату. Достав из кармана наручники, мужчина приковал беспомощную жертву к батарее, сильно сжимая рукой горло.
— Сегодня последний день праздника Йоль, очень почитаемого в старые времена, — мягко шептал он на ухо Григорию, — по традиции надо кабана подавать на стол, но я считаю, что человечина гораздо вкуснее.
Открыв небольшой чёрный кожаный чемоданчик, он достал сверкающий скальпель и, смотря на своё отражение, широко улыбнулся. В другой же руке мужчина держал опасную бритву, острую, сверкающую, изящную. То, с каким трепетом и нежностью он держал её, становилось очевидно, что это его любимое орудие убийства.
— Прошу, отпусти, умоляю! — простонал Григорий. — Я никому ничего не скажу, только не убивай меня!
— А смысл тебе жить? Ты же животное! Грязное, вонючее, как кабан, чью функцию ты и выполнишь на праздничном столе. Вся твоя жизнь ничтожна, как и ты сам. Бесполезен для общества, кусок фарша с жалким подобием жизни. То, что я убью тебя — это милость, которой ты не достоин, но ныне я излишне щедр.
С этими словами мужчина одним молниеносным движением отсёк жертве ухо. Алая кровь брызнула на стену, разукрасив её причудливой кляксой, вяло стекающей к полу. Григорий хотел было закричать от боли, но резкий удар в челюсть мигом заставил его замолчать. Пьянчуга дёргал ногами, пытаясь ударить своего мучителя, одновременно выворачивая руки в запястьях, наивно надеясь высвободить их из наручников.
— Знаешь, я тут подумал, быть может, гораздо легче просто вскрыть твоё горло, как свинье, от уха до уха? — оскалив зубы в хищной ухмылке, спросил маньяк, проводя большим пальцем по шее жертвы, а другой рукой вонзив нож в ногу мужчине. — Или послушать твои крики и мольбы? А? Как ты думаешь, ничтожество?
Он ударил Григория ладонью по щеке, сжимая челюсть. Скальпель играючи скользил по лицу жертвы, влажному от слёз страха и отчаяния, боли и осознания правдивости слов безумца. Неожиданно резко лезвие отрезало нижнюю губу мужчины, а следом и верхнюю. Маньяк, громко и безумно хохоча, играл скальпелем, водя им по лицу жертвы, то и дело разрезая кожу, делая всё более и более глубокие порезы. Одним движением он схватил язык Григория, вытянув его на себя и отрезав с такой лёгкостью, будто делал это всегда.
— Я хочу видеть их в момент твоей смерти, — сказал садист, отрезав веки своей жертве.
Холодный металл скальпеля коснулся горла Григория. Сердце в его груди бешено колотилось, а сам мужчина рыдал. Он искренне сожалел о многих событиях своей жизни, осознавая собственную ничтожность. «Я грязное, вонючее, поганое животное, не больше того», — вертелось в его голове в последний миг, лишённый даже слабого лучика надежды. Молниеносное движение скальпеля по горлу привело к появлению очередных кровавых клякс на стене.
Вечером за столом сидел мужчина в белой рубашке и золотыми часами на руке. Рядом с ним была жена и двое детей: сын и дочь.
— Пап, опять мы чтим Дикую Охоту, вкушая кабана? — спросил наследник.
— Да, дитя, мы вкушаем кабана, что поймал охотник и добытчик, — мягко улыбаясь, ответил отец семейства. — только мужчина имеет право жарить мясо. Однажды тебе предстоит помогать мне, ну а сейчас, ешь сынок, не гневи Богов.
Часть «Надежда»
Настойчивый стук в дверь, непрекращающийся на протяжении уже пяти минут, вынудил Максима покинуть объятия Морфея, несмотря на ужасную головную боль. Он неуклюже перебирал ватными ногами, спотыкаясь о пустые бутылки, которыми был усыпан пол всей квартиры.
— Кому это приспичило в такую рань? — возмущался парень, морща лицо от звона бутылок под ногами. — Как же мне паршиво.
Максим открыл дверь, даже не глядя в глазок. Перед ним стоял невысокий мужчина средних лет с густыми чёрными усами, плавно переходящими в аккуратную бородку. Небольшая сумка через плечо, небрежно накинутая поверх тёплой зимней куртки, означала лишь одно — почтальон или курьер. Пристально осмотрев юношу, мужчина посмотрел на адресную строку, написанную аккуратным почерком на конверте.
— Емельянов Максим Викторович? — спросил мужчина.
— Да, верно, — хриплым голосом ответил юноша.
— Вам заказное письмо из налоговой. Распишитесь.
Парень, смутно понимая свои действия, небрежно расписался в бланке, другой рукой забирая письмо. Кивком головы попрощавшись с нежданным почтальоном, он резко закрыл дверь, едва не упав на пол. Присев рядом с шкафчиком для обуви и, устало облокотившись о стену, Максим вскрыл конверт. «Ваша задолженность по электроэнергии составляет двадцать шесть тысяч...», — прочитал юноша, сразу же отложив письмо в стопку таких же. Он взглядом искал очередную бутылку, желая похмелиться. Головная боль не позволяла связно мыслить, а тело едва слушалось, отчаянно сопротивляясь каждому движению, отзываясь ноющей болью. Его взор упал на недопитую со вчерашнего дня бутылку водки, одиноко стоявшую возле ноутбука.
С трудом встав, Максим направился к желанному алкоголю, тяжело передвигая ногами. Его дрожащая рука неуверенно схватила бутылку, неуклюже пытаясь её открыть. С трудом справившись с этой, казалось, непосильной задачей, юноша хлопал по карманам джинсов, в которых и спал, в поисках сигарет. Жадно затянувшись горьким дымом, он закашлял, отхаркиваясь мокротой с кровавыми вкраплениями.
— Что за хрень? — спросил он сам себя, смотря на сгусток кровавой мокроты, сплюнутый на пол.
Не получив никакого ответа, парень немного отхлебнул из горла бутылки, сморщившись от противной дешёвой водки. «Как же всё опротивело», — думал он, занюхивая рукавом. Максим открыл ноутбук и увидел старую фотографию со своей девушкой. Уже бывшей.
С того момента, когда она ушла от него, прошло уже более трёх месяцев, которые Максим беспробудно пил, пытаясь забыться. С каждым днём он пил всё больше и больше, со временем перейдя на более крепкий алкоголь в своей отчаянной попытке выкинуть из головы ту боль, что приносили воспоминания, некогда дарившие радость.
— Надежда, — прошептал юноша, проведя дрожащими пальцами по экрану, — ты ушла, оставив меня. Прости.
Он снова прильнул к бутылке, закрывая влажные от слёз глаза. Его тело мелко вздрагивало от каждого глотка. Внутри всё будто полыхало огнём, но боль души так и не покидала юношу. Максим взглянул в осколки зеркала, что некогда висело на стене, но теперь, будучи разбитым кулаком, небрежно валялось на полу, а некоторые его осколки стояли возле стены. Увидев отражение, парень долго не мог узнать в нём себя. Из весёлого и жизнерадостного юноши со светлыми золотистыми волосами он превратился в пропитого пьяницу, лицо которого было опухшим, а глаза полны слёз. В них больше не было того весёлого и задорного огонька. Вместо него была лишь холодная, пугающая своей безжизненностью, пустота. Максим смотрел на себя сквозь слёзы, наполнявшие глаза, будто озёра, после чего жаркими потоками стекавшими по его щекам. Волосы парня были длинными, грязными и взъерошенными, спутанными прядями свисая вдоль его лица, прилипая к нему. Максим вновь и вновь затягивался сигаретой. Он отхлебнул из бутылки, в этот раз даже не занюхивая рукавом. Ему казалось, что алкоголь уже не пьянит его, а лишь обжигает горло.
Парень вновь взглянул на монитор, пустым взглядом уставившись на ту, которую любил до сих пор. Окутанный серым дымом сигареты, таким же безжизненным, как и его глаза, Максим затушил сигарету о свою ладонь, изувеченную множеством уже старых ожогов, покрывшихся небольшой, грязной на вид, коркой. Боль волной прокатилась по телу, на миг приведя в чувство юношу. Встав на подкашивающиеся ноги, он направился к куртке, небрежно лежащей на полу. Дрожащими пальцами парень пытался открыть замок на внутреннем кармане. Справившись с молнией, он рыскал внутри него, ища желаемое избавление от боли. Вынув небольшой шприц, купленный вчера у местного барыги, Максим рухнул на пол лицом. «До чего я докатился! — сквозь слёзы думал он, пытаясь встать хотя бы на четвереньки. — Всё же пьянит меня это пойло». Зажав руку выше локтя жгутом, сделанным из провода от зарядного устройства телефона, Максим на миг задумался.
— Нет, это невыносимо, — сказал он своему отражению, вводя вещество в свою надутую вену.
В голове звучали слова барыги, продавшего ему эту дрянь: «Вмиг забудешь и её, и всех остальных! Нереальный кайф, приход гарантирую!».
Внутри всё зажгло ещё сильнее, чем было. Тело неестественно выгнулось от боли, а глаза закатились. Максим хрипел, обрушившись на пол. Ему казалось, будто по венам течёт огонь, выжигая абсолютно всё на своём пути. Органы будто сжимали чьи-то руки, выворачивая их, вытягивая из него. Мышцы неистово напряглись, а кости, выгибаемые самыми невообразимыми способами, хрустели, будто желая быть сломанными. Максим пытался кричать, водя скрюченными пальцами с пожелтевшими ногтями по коже, царапая её, оставляя красные следы с маленькими кровавыми каплями. Он уже проклинал того, кто продал ему эту дрянь, желая выжить лишь для того, чтобы убить этого барыгу.
— Неужели привык? — спросил он сам себя, когда боль постепенно начала отступать.
Его слова эхом носились в его голове, будто отражаясь от стенок черепа. В горле всё болело и кололо так, словно в него вонзили иглы. В ушах стоял гул. Каждый звук стал громче в разы. Он слышал, как отравленная кровь течёт внутри сосудов, как ресницы, влажные от слёз, слипаются друг с другом при моргании глазами. Парень удивлённо осматривал комнату, но не мог узнать её. Все краски стали ярче, но они потеряли своё постоянство. Каждый объект менял свой цвет, будто покрытый некой плёнкой, похожей на бензиновую. Объекты меняли свои очертания, словно состояли из желе или даже жидкости. Весь мир, окружающий Максима в тот миг, стал иным, нереальным, являясь будто безумной фантазией, гротескной шуткой. Юноша не мог узнать комнату, объекты которой менялись у него на глазах. Он попытался было опереться о кресло, стоявшее неподалёку, но рука будто прошла насквозь, не встретив на своём пути сопротивления. По комнате стелилась некая разноцветная дымка, тихо шепчущая неизвестные Максиму слова. Он испуганно пытался отползти к стене, но тело едва слушалось, а на плечо легла чья-то рука. Обернувшись, юноша увидел непонятное существо, постоянно меняющее свои очертания. Каждый миг оно выглядело иначе, чем в прошлый. Парень испуганно вскрикнул, подорвавшись на ноги. Он пытался убежать прочь от этого неизвестного существа, но в тот же миг был прижат к полу. Тварь расплылась по комнате разноцветным дымом, собравшись вновь на потолке в виде куска плесени, капающего кровью на лицо юноши, испуганно рыдающего на полу. Максим слышал, как кровь неистово неслась по организму. Её гул, трение о стенки сосудов, меняющиеся очертания всей комнаты и мебели, всё это сводило с ума. Мир жил не так, как привык юноша.
— Она ушла от тебя,— донеслось с потолка, оттуда, где было бурое пятно, — ты ничтожен.
— М-моя Надежда, — шептал Максим.
— Не твоя она, ибо ты пустое место. Поэтому она и ушла от тебя.
— У неё другой, — прошептал юноша.
— Так верни её, — донеслось со стороны пятна, прыгнувшего на стену, — мы вернём её!
Парень ничего не ответил, лишь взглянул в осколки зеркала. В нём он увидел себя, грязного, лохматого, заплаканного, жалкого. И эти глаза, в которых, казалось, была вселенская тоска. За спиной вновь оказалось аморфное нечто, обвивавшее юношу некими щупальцами, будто живая клякса. Рука Максима сжимала осколок зеркала, до крови впивавшийся в ладонь, но он не чувствовал боль. Большие бурые капли стекали на пол. В теле парня будто появились силы, впервые за все три месяца. Он уверенно зашагал к выходу из квартиры, направившись к своему уже бывшему другу Виктору. Именно к нему и ушла Надежда, его любовь и смысл жизни.
Пройдя через два квартала по пустым улицам, Максим стоял возле запертой двери. Застыв на расстоянии вытянутой руки, он затаил дыхание. Вся решимость, с которой он покидал собственную квартиру, улетучилась, будто её и не бывало. Парень смотрел на дверь, меняющую цвета, как вдруг его плеча коснулась странная тварь. Мягкий шёпот ласкал его ухо, проникая вглубь мозга.
— Давай же, войди внутрь, сделай это.
— Нет, у неё иная жизнь. Лучшая, чем смог бы дать я.
— Они предали тебя! Убей их! Ты сможешь это! Ну же! — вопило существо ему в ухо, подталкивая к двери.
Максим ударился лицом в холодный металл, забрызгав стену кровью, хлынувшей из разбитого носа. Там, за дверью, послышались шаги. Лёгкие, воздушные, практически бесшумные.
«Услышал бы их я в обычном состоянии?» — спросил сам себя Максим. Шаги застыли возле самой двери.
— Кто там? — спросила девушка.
— Прости меня, — сквозь слёзы ответил парень.
Дверной замок два раза щёлкнул. Юноша неуклюже отошёл от двери, уставившись на рыжеволосую девушку с изумрудными глазами. Надежда смотрела на него с укором.
— Ты опять пьян? — спросила она.
— Разве что самую малость.
— Заходи, тебе умыться надо, — сжалилась девушка, — потом сразу же убирайся, Виктор не одобрит твоего визита.
— А его разве нет дома? — спросил Максим, входя в квартиру.
— Шагай уже, пьянь! — устало бросила Надежда.
Юноша хмыкнул, закрыв за собой дверь. Он взглянул в глаза девушки, некогда пленившие его. Вынув из кармана осколок зеркала, парень прижал его к горлу возлюбленной, другой рукой зажав ей рот.
— Молчи, шлюха, — процедил он сквозь зубы у её уха, слегка прикусив за мочку, — только пикни, вмиг умрёшь, паскуда!
По щекам девушки текли слёзы, а сама она содрогалась от страха. Надежда тихонечко поскуливала, не в силах даже просить о пощаде. Она лишь сползала вниз по стене, не в силах стоять на подкосившихся, ставших ватными, ногах. Максим звонко ударил её по лицу ладонью, отчего девушка упала на колени, едва не ударившись головой о тумбочку. Слёзы хлынули из её глаз обильным потоком.
— Что, сука, больно? — спросил Максим возле её уха, схватив девушку за волосы. — А как тебе такое?
Он ударил Надежду ногой в живот, отчего она жалобно заскулила сквозь стон, полный боли. Девушка попыталась позвать на помощь, но удар ботинком в висок окончательно добил её. В глазах всё помутнело. Она потеряла сознание.
Юноша тащил ту, которую любил, за волосы. На его лице была блаженная улыбка. Впервые за три месяца он улыбался, насвистывая свадебный марш. Связав руки и ноги Надежды проводами, он завязал ей рот полотенцем, оставив лежать на полу. Осколок зеркала скользил по её одежде, разрезая её, оставляя тонкие кровавые следы на белоснежной гладкой коже, пахнувшей розами. Оставив девушку голой лежать на холодном полу, Максим пошёл на кухню, надеясь найти там хотя бы пиво.
Он с жадностью уплетал блинчики, найденные в холодильнике, запивая их прохладным пивом. По всей квартире стелился разноцветный туман, заговорщически шепча призывы к убийству. Широко улыбаясь, Максим вернулся к возлюбленной, уже пришедшей в сознание.
— Привет, красавица, — сказал юноша, нежно проведя пальцами по её лицу, убирая липкие от крови волосы, — мы всегда будем вместе, помнишь, я говорил так?
Он полоснул осколком по лицу девушки, проведя им вниз, по шее, спускаясь к плечам и животу. То удовольствие, наслаждение, которое он испытывал, пьянило его. Впервые в жизни он чувствовал, что нашёл своё призвание. Надежда рыдала, отчаянно пытаясь отползти прочь, извиваясь, словно змея. Максим громко рассмеялся. Осколок полосовал живот девушки, оставляя ужасающие узоры, истекающие кровью. Девушка обмочилась под себя от страха и боли.
— Ну дорогая, как же так? — встав одной ногой на живот девушки, спросил Максим.
Он вновь пнул её, следом присев рядом. Осколок зеркала упёрся в горло Надежды. Одним резким движением парень оборвал жизнь девушки. Алая кровь обильно брызнула на стену. Юноша с жадностью прильнул к шее девушки, глотая её кровь, скользя языком по ране. Он, не глядя, расстёгивал свои грязные джинсы. Рывком войдя во влагалище Надежды, Максим утробно зарычал. В руке сверкнул осколок зеркала. Юноша, царапая им свою грудь, нещадно тр*хал уже мёртвое тело девушки, копошась в её внутренностях. Максим вываливал на пол её органы, перед этим облизывая их с нескрываемым удовольствием. Он был близок к экстазу, подставив остриё осколка к своему горлу. И в момент эякуляции юноша перерезал себе шею, рухнув на тело девушки. Кровь залила полы и стены. В последний миг перед смертью Максим взглянул в зеркало, увидев довольно улыбающуюся аморфную кляксу вместо себя...
Часть «Истинный Ад»
В небольшом захудалом городке, недалеко от Блэксберг, что находится в Западной Вирджинии, сидел в ванной Джон, сжимая дрожащими пальцами лезвие бритвы. Он мелко содрогался от собственных всхлипов, а слёзы, стекающие по его щекам, обжигали лицо. Тёплая вода слабо плескалась, немного выходя за края ванной. Джон был в отчаянии, не видя смысла в дальнейшей жизни. Он устал от всего, желая оборвать бесконечный поток издевательств, идущих отовсюду. Отчим, любящий закладывать за воротник, не упускал возможности ударить шестнадцатилетнего парня, смачно плюнув в его лицо. А мать, да что она? После ухода отца Джона, бедная женщина вынуждена была работать не покладая рук, чтобы содержать себя и сына. Именно поэтому она несказанно рада, что нашла Фреда, усыновившего Джона. И она всячески цеплялась за него, закрывая глаза на частые пьянки, в которых, время от времени, сама принимала участие. Даже будучи вне дома, парню не удавалось избежать издёвок, обильным потоком льющимся на него от сверстников. Самой излюбленной темой была работа матери. Она была официанткой в придорожном кафе, но поговаривали, что подрабатывает проституткой, ублажая дальнобойщиков. Каждый хулиган считал своим святым долгом ударить Джона или хотя бы пнуть его под зад.
Он вспоминал все события своей короткой, жалкой, на его взгляд, жизни, всё сильнее и сильнее надавливая на лезвие, входящее в его кожу. Тоненькая струйка крови стекала в воду, растворяясь в ней неровными вихрями. Зажмурив глаза, Джон резко провёл лезвием по руке, разрезав вену. Он повторял это снова и снова, располосовывая кожу. Вода окрасилась в красный цвет, жадно растворяя в себе потоки крови, вытекающей из перерезанных вен. В широко раскрытых глазах Джона всё закружилось, мир начал погружаться во тьму, теряя свои краски. Последнее, что он запомнил — холод, окутавший всё его тело.
Парень очнулся в непонятном месте. Вокруг не было ничего, лишь пустая темнота. Как бы Джон ни пытался рассмотреть хоть что-нибудь, ему это не удалось. Он проводил озябшими пальцами по своей руке, укрытой уже зарубцевавшимися шрамами. Слабая боль пронеслась по всему телу, эхом отозвавшись в его голове. Но на смену ей пришёл холод. Нет, это была не та прохлада, к которой он привык, часто ночуя на улице, выгоняемый из родного дома. Это нечто иное. Мороз, жгучий, обжигающий, пробирающий насквозь, до самых костей, заставляющий сжаться в маленький жалкий комок. Тело ныло от холода и боли, а в голове отчётливо звучали слова: «На колени!». Парень послушно выполнил требование, покорно склонив голову перед неизвестностью, обитающей в этой морозной темноте, кажущейся безжизненной.
Навстречу Джону двигался пылающий огненный столб, постепенно принимавший человекоподобное обличие. Подойдя вплотную к парню, он уже имел вид глубокого старца с длинной тонкой бородой, стелющейся по земле. Старик ехал верхом на огромном тёмно-зелёном крокодиле, покрытом множеством шрамов. В руке мужчины был огромный кнут, завершающийся металлическими крюками, звенящими при малейшем движении.
— Встань, смертный, — эхом звучали слова старца, — ты грешен!
— К-кто вы? — робко подняв голову, спросил Джон.
— Агарес, — щёлкнув кнутом, ответил старец, — следуй за мной, грешник.
Юноша покорно шёл за старцем, смиренно склонив голову, вытирая не унимавшиеся слёзы. Вокруг была всё та же холодная темнота, и лишь возле Агареса можно было различить дорогу, укрытую застывшими змеями, мухами и черепами, зияющими своими пустыми глазницами.
— Где я? — шёпотом спросил Джон.
— В Аду! — прорычал не то старец, не то крокодил, что под ним. — Самый тяжкий грех совершил ты.
Парень рухнул на колени, закрыв лицо руками. Его тело содрогалось от всхлипов. Он умолял вернуть его назад к жизни, пусть жалкой и никчёмной, но старец ничего не ответил, лишь схватил его за шею, потянув за собой. Вскоре повсюду появилось множество белоснежных огней. Это были столбы света, тусклого, белого. В этих столбах мелькали всевозможные события, словно на экранах телевизоров, а перед ними сидели различные люди, совершенно не похожие друг на друга. Каждый из них смотрел, как заворожённый, на эти столбы, практически не моргая. «А где же пламя, котлы и черти, что мучают грешников?» — спросил Джон сам себя в мыслях.
— Это всё ложь, — неожиданно сказал старец, будто прочитав мысли парня, — нет страшнее мучений, чем ваша память. Вы сами создаёте себе наказания своими деяниями и воспоминаниями.
Юноша вглядывался в лица людей, пытаясь докричаться до них, но никто даже не обратил на него внимания. Джон увидел знакомое лицо. Это был его отец, так же, как и все, смотрящий на свой столб. Парень, присмотревшись, увидел сцены ссор родителей, уход отца из семьи, его скитания из города в город.
Старец привёл Джона к столбу света, возле которого никого не было. Юноша робко коснулся его, но рука прошла насквозь, будто и не было ничего перед ним. Не прошло и пары секунд, как в столбе света появилось изображение, смутное, размытое, будто старое воспоминание. Джон увидел себя ещё совсем ребёнком. Перед ним стояла его мать, держащая в руке бутылку какого-то дешёвого пойла. Она кричала на мальчика, размашисто избивая его лицо. Кровь брызгами разлеталась в стороны, смешиваемая с его слезами.
— Лучше бы я сделала аборт! — крикнула женщина, жадно отпив алкоголь.
По щекам Джона, смотрящего на это событие со стороны, текли жаркие слёзы. Он провёл пальцами по своим порезам на руке, вдавливая ногти в раны. На столбе сменилась сцена.
Агарес, похлопав крокодила по спине, направился прочь. Он шёл в темноту, туда, где пребывали ещё сотни грешников, ожидающих своего наказания.
Часть «Ловец снов»
Фред проснулся в холодном поту, тяжело дыша. На часах была полночь, как и шесть дней до этого. Дрожащей рукой он нашёл снотворное, принял очередную дозу таблеток. Закурив, он стряхивал пепел прямиком на пол, выпуская клубы дыма, едва заметного в глубокой ночной темноте.
— Чёрт, снова какие-то сны про индейцев, — ворчал он, вытирая пот со своего лица, — как я устал от этого.
Затушив сигарету, он снова уснул. Сон, будто не прерванный пробуждением, продолжился вновь.
В небольшом поселении, огороженном лишь неглубоким рвом, пыталось выжить малочисленное племя индейцев. Они влачили своё существование, терпя частые набеги белокожих.
— Вичаша, почему мы платим этим бледнолицым едой за наши жизни? — удивлялся юный воин. — Не лучше ли вырезать их поселение, как это делали наши предки?
— Не всякого врага топором убить можно, некоторых травить надо, а яд сильнейший форму иную обретает, — ответил шаман, рассматривая паука на своей ладони, — не выиграть нам в битве этой, но войну за нас Боги продолжат.
— Но, Вичаша, я не понимаю!
— Иди к сестре своей, Истэка нуждается в тебе, — приказал старик, отпуская паука, — и позови Макадэгекека.
Юноша убежал в сторону деревьев, скрывшись в их листве. Спустя некоторое время оттуда вышел высокий мужчина, на лице и теле которого были пятна глины и земли. На его поясе висел каменный топор, а к голени был привязан широкий нож. Юноша же ушёл к своей сестре, лежащей в агонии. Её тело пылало, будто внутри был пожар, а из раны, оставшейся после укуса змеи, вытекала жидкость.
— Макадэгекек, сын мой, — заговорил шаман. м Присядь рядом.
— Отец, ты звал меня не просто посидеть, — сказал мужчина.
— Яд для бледнолицых создать надо, да Богов задобрить. Приведи мне три девушки врага нашего до восхода кровавой луны, — прикрыв глаза, говорил старик, перебирая нити паутины меж пальцев.
Громкий пронзительный звон будильника вырвал Фреда из объятий Морфея. Парень устало смотрел в потолок, проклиная свою жизнь, казавшуюся ему жалкой и никчёмной. Над головой кружился ловец снов, мягко шелестя золочёнными перьями. Этот оберег он нашёл в лесу во время сплава по реке на байдарках со своими друзьями неделю назад.
Быстро собравшись на работу, Фред, отпив кофе, опрометью выбежал из дома. Путь до работы составлял около десяти километров на автобусе, но до шоссе предстоял путь в пару тысяч шагов. Именно столько Фред насчитывал каждый раз изо дня в день утром, идя к автобусу, а вечером их становилось на пятьсот больше. «То ли дорога длиннее, то ли шаги короче», — с ухмылкой на лице думал парень, запирая дверь дома, доставшегося ему по наследству.
День на работе был на удивление тихим и спокойным. До полудня в офис страхового обслуживания не пришёл ни один посетитель, что было впервые за последний год. Эта тишина, нарушаемая монотонным гулом кондиционера и стуком клавиш, вгоняла парня в сон. Он хотел было пройтись за бодрящим кофе, но не успел, упав лицом на свою руку, лежащую на столе. Но ему не удалось полноценно поспать. Будучи разбуженным уже через несколько минут, Фред пил кофе и курил в специально отведённой для этого зоне.
— Что с тобой? — спросил Тони, главный в этом отделе. — Выглядишь неважно.
— Просто не выспался, ничего страшного.
— Сходи-ка ты лучше к доктору, у тебя вид просто ужасный. Завтра всё равно не работаем всем отделом.
— Почему? Что случилось? — удивился Фред.
— Дезинфекция, ты разве не помнишь? Я ещё три дня назад предупреждал.
— Ах, да, точно, как я мог забыть?
Посмотрев на часы, Фред облегчённо выдохнул. «Всего два часа осталось», — про себя отметил он.
В этот раз дорога домой заняла на целую сотню шагов больше, чем обычно. Вновь придя домой, он устало рухнул на кровать. Сам того не заметив, уснул.
Макадэгекек вёл троих обнажённых девушек, связанных по рукам и ногам. Они плакали и рыдали, умоляя о пощаде. Но воин лишь пнул одну из них в живот, ударив другую ладонью по лицу.
— Сын! — окрикнул Вичаша. — Они не должны умереть раньше времени!
Старик указал на небольшой каменный алтарь, уставленный чашами и ножами. Порыв ветра разогнал тучи, укрывавшие кроваво красное лунное затмение.
— Во славу Кетцалькоатля пусть прольётся их кровь! — закричал шаман.
Повсюду стояли люди с факелами. Их лица источали гнев и злобу. Некоторые из них немного покачивались из стороны в сторону, еле слышно напевая какие-то мотивы.
— Шипе-Тотек, услышь народ свой! Ниспошли гнев на врагов наших! Чальчиутотолин, явись к тем, кто принёс смерть нашим предкам! Чальмекатекутли, взываю к тебе, доставь просьбы наши братьям и сёстрам своим! — кричал мужчина, занося нож над одной из девушек. — Мы наполняем эти куаушикалли, сосуды, дарованные Богами, кровью врагов наших, дабы вкусить её и проклятие наше настигло их род!
— Стоп! — закричал Фред, просыпаясь снова в холодном поту.
Над его головой вновь шелестел ловец снов, играя золотистыми бликами в свете луны. Парень, сев на краю кровати, закурил, включив настольную лампу.
— Сны ведь проекция нашего подсознания? — спросил парень сам себя. — Что же тогда значат мои сны?
Он вновь уснул лишь под утро, так и не пойдя к доктору.
Старик-шаман Вичаша поднял ловец снов, сделанный из чистого золота. Это была воистину ювелирная работа, в точности повторявшая ворсинки перьев. Под ногами старца лежали обескровленные тела девушек, а толпа ликовала, вытирая с губ оставшиеся капли испитой крови.
— Шипе-Тотек благословил нас, превратив в золото дар Древнего Паука, что мудрее всех! — кричал Вичаша. — Проклят тот, кто себе заберёт его, а кровавая луна погубит всех вокруг! Наши Боги покарают бледнолицых!
Толпа разразилась радостным улюлюканьем, высоко подпрыгивая. В руках каждого человека появились ножи, которыми они пронзили свои шеи, заливая кровью всё вокруг. Шаман, убедившись в единовременной смерти всего поселения, вонзил нож в область сердца, сжимая в руке ловец снов.
Фред очнулся на полу, замотанный в простынь словно в кокон. За окном сияла луна.
— Неужели проспал весь день? — спросил сам себя Фред, вытирая нос, из которого текла кровь.
На небе луна приобретала бардовые тона, заливая своим светом комнату. «Проклят тот, кто себе заберёт его, а кровавая луна погубит всех вокруг! Наши Боги покарают бледнолицых!» — эхом звучали слова в голове парня.
Кровь начала литься из глаз и ушей Фреда, а тело изнывало от боли. Встав на четвереньки, он рыгал кровью, заливая ей весь пол. Парень громко кричал, упав на спину, пытаясь содрать ногтями с себя кожу. Его лицо было перекошено гримасой, полной боли и ужаса.
Утром ему позвонил Тони, желая узнать причину, по которой Фред не пришёл на работу. Но парень не отвечал на многочисленные звонки. Его безжизненное обескровленное тело лежало в засохшей красной луже, застыв в предсмертной агонии. Золотистый ловец снов мягко шелестел на ветру, играя бликами солнца.
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Всё ради Веры»
Алексей спешно возвращался с работы домой по вечернему городу. Тусклый свет редких фонарей отражался от сверкающего снега, переливаясь игристыми бликами. Луна, что только-только выползала из-за крыш домов, загадочным полумесяцем плыла средь облаков, с которых слетал мягкий пушистый снег.
— Прекрасная погода для начала февраля, — шептал Алексей, сбавляя шаг и закуривая сигарету.
Он уже подошёл к подъезду, заглянув попутно в окно своей квартиры, из которого мягко лился свет. Вера, его девушка, хлопотала на кухне, готовя ужин к его возвращению с работы. «Скоро мы будем полноценной семьёй, — с улыбкой на лице думал Лёша, проверяя наличие недавно купленного кольца, — хватит нам просто жить вместе, пора делать предложение руки и сердца». Парень быстро вбежал на третий этаж, на ходу доставая ключи. Уже будучи на лестничной площадке, он чувствовал превосходный аромат запечённой курицы, разлетающийся повсюду, словно чудотворное благоухание. Едва он успел открыть дверь, как ему на шею бросилась Вероника, радостно обнимая и зацеловывая юношу.
— Ты встречаешь так, будто меня целую вечность не было! — улыбаясь, говорил Алексей, целуя девушку в щёку.
— Идём кушать, ворчун ты мой, — ответила Вера, упорхнув, словно птичка, на кухню.
«И что она во мне нашла? Простой работяга на химзаводе, ничего особого. Почти все на нём работают», — вопрос, который всегда задавал себе Алексей, так и не находя на него ответа. Он быстро снял с себя куртку, спрятав кольцо в карман джинсов. «Сделаю предложение завтра, как раз день влюблённых», — подумал парень, спешно переодеваясь.
— Лёш, может сходим завтра куда-нибудь? — спросила Вера. — У тебя выходной ведь, да и годовщина нашей встречи всё же.
— А почему бы и нет? Только, может, лучше поедем? На место нашего первого знакомства, например.
— На ту самую лыжную базу? — радостно визжа, кричала девушка, обнимая парня. — Ты же знаешь, что я только за!
— Вот и хорошо, значит завтра с утра поедем туда, — ответил юноша, целуя Веру в висок.
Девушка, напевая какую-то весёлую мелодию, убежала собирать необходимые вещи для лыжной прогулки, бегая из комнаты в комнату, будто куда-то опаздывала. Алексей лишь хмыкнул и, радостно улыбнувшись сел ужинать.
— Дорогая, кушать идём! — крикнул он. — Я один столько не съем!
— Да-да, уже бегу, — доносилось из спальни, но голос быстро перемещался в прихожую.
«Точно ведьма, — с улыбкой на лице подумал парень, — околдовала меня, вот точно!». Он всегда удивлялся, как, будучи знатным бабником, покоряющим сердца девушек ради некоего спортивного интереса, всё же остепенился, встретив Веронику. Девушка пленила его при первой встрече. Это была так называемая любовь с первого взгляда, стрела Амура.
Алексей не мог уснуть почти всю ночь, трепетно продумывая свою речь. «Завтра, в день Святого Валентина, в годовщину нашей первой встречи, на том же самом месте, сделаю предложение. Это понятно, а как именно? Какие детали?» — спрашивал в мыслях сам себя Алексей. Так, за мыслями, хаотично кружащихся в его голове, сопровождаемыми множеством вопросов без ответов, юноша уснул, провалившись в объятия Морфея.
Яркий солнечный луч, скользя по комнате, пробежал по лицу парня, всё ещё нежившегося в постели. Вероника уже готовила завтрак, радостно напевая песню, игравшую в тот самый день, когда они познакомились. Алексей ловил аромат яичницы, пока вызывал такси, чтобы доехать до лыжной базы.
— Вставай, соня мой! — доносилось с кухни. — Всю жизнь так проспишь!
Алексей нехотя выбрался из кровати, вяло одеваясь. Он невероятно сильно хотел спать, но понимал, что сегодня лучший шанс для запланированного предложения.
Всё время завтрака Вероника радостно щебетала, планируя маршрут прогулки. На небе ярко сияло солнце, игриво переливаясь в снежных сугробах и сосульках, свисавших с крыш. Мягкая погода больше соответствовала марту или даже апрелю, но никак не февралю.
Уже будучи в машине, Алексей вдруг вспомнил, что забыл дома телефон, но, решив, что он ему всё равно не нужен, не стал возвращаться домой. Такси увозило их прочь от шумного города, полного гула и суеты, оставляя всё позади. Где-то там, впереди, их ждал морозный воздух, пощипливающий щёки и нос, хрустящий снег, укрывающий шапками деревья и ёлки, а также один из самых счастливых моментов жизни.
Катаясь на лыжах, взятых в аренду, парень выжидал удобного случая, чтобы сделать заветное предложение. «Да кого я обманываю, просто не могу набраться храбрости!» — думал он, в очередной раз убирая кольцо в карман. Справа, среди лесной чащобы, показалась серо-чёрная фигура, быстро растворившаяся между многочисленных деревьев. «Должно быть, показалось», — подумал Алексей, наливая горячий чай в кружку Вероники, пока она фотографировала какую-то птицу, сидящую на дереве.
— Ой, что это? — спросила девушка, увеличивая фото. — Я кого-то засняла.
Алексей испугался не на шутку. «Неужели не показалось?» — думал он, рассматривая фотографию. Среди высоких деревьев, растущих плотными рядами, стояла та самая тёмная фигура. Сколько бы молодые люди не всматривались в неё, они не могли понять, животное это или человек. Не было даже понятно, стоит ли таинственный наблюдатель прямо или на четырёх лапах. То, что преследовало их, выглядело на фотографии как чёрный размытый контур, имеющий странные, причудливые очертания, но от этого становилось не по себе. Страх неопределённости, неизвестности, он заставил трястись поджилки влюблённых.
— Лёш, мне страшно! — заскулила девушка.
— Всё хорошо, должно быть, лисица бегает, — пытался успокоить её и себя парень, понимая, что это, скорее всего, была вовсе не лиса, а, более вероятно, волк, охраняющий свою территорию, — поехали отсюда, тут до базы всего километр.
Вылив горячий чай в снег, молодые люди спешно направились в сторону туристической базы, так и не заметив, что под их ногами, укрытые снегом, лежали белые кости, начисто обглоданные, лишённые всяческой плоти. Рядом с останками человека лежало ружьё без единого патрона, но оно было припорошено сверкающим покрывалом, так и оставшись ожидать весны, когда его, быть может, кто-нибудь найдёт.
Алексей и Вероника спешно шли на подъём, в сторону туристической базы, то и дело наблюдая среди деревьев загадочную фигуру. Казалось, что это нечто приближалось, но всё же было невозможно разобрать, что же это было. «Кем бы ни был таинственный преследователь, он не нападает», — думал юноша. Сверху раздался хруст ветвей.
Меж деревьев падало тело одного из лыжников. На его ногах ещё остались лыжные ботинки, разодранные в клочья. Мужчина был мёртв. Его обглоданное до костей лицо покрывала тёмная слизь, которая будто бы шевелилась. Кровавые пятна от многочисленных ранений расползались по одежде, словно живые существа. Руки и ноги мужчины были вывернуты и изогнуты так сильно, что их пришлось бы многократно сломать для такого результата. В горле покойника что-то зашевелилось. Это нечто выползало изнутри, вздымая его живот, прорываясь через внутренности наружу. Шея мужчины вздувалась, покрываясь движущимися буграми.
— Бежим! — закричал Алексей, бросив рюкзак на снег.
Он подгонял Веронику, рыдающую, но продолжавшую спешно идти впереди. Парень, обернувшись, увидел огромную тварь, напоминающую не то червя, не то змею. Некий ужасающий одним только внешним видом гибрид был покрыт человеческой кровью, большими каплями стекающими с него на снег. Тварь угрожающе зашипела, расправив подобие капюшона, завершающегося колючими шипами. Алексей закричал от испуга, ещё больше начав подгонять девушку, скулившую от страха. Мороз щипал её мокрые щёки, покрывая их тонкой коркой льда. Червеобразное существо принялось поедать уже мёртвого мужчину, отрывая от него кровавые куски, жадно заглатывая их пастью, полной множеством мелких крючковатых зубов, загнутых внутрь. От твари шёл пар, а кровь, которой она была покрыта, загустевала. «Сколько же оно развивалось внутри? — промелькнуло в голове Алексея. — Кровь не успела свернуться окончательно, но вырасти тварь успела». Парень сам удивлялся своим мыслям в данный момент, стараясь пристально смотреть на непонятное существо, при этом подгонять Веронику.
— Нет! Нельзя прямо! — закричала девушка. — Там оно!
Юноша, повернув голову, увидел огромную чёрную фигуру, отдалённо напоминающую человеческую. Будто высокий мужчина в длинном плаще и широкой шляпе стоял в нескольких метрах от них. У него не было видно ни рук, ни ног, ни тем более лица. Одна сплошная тёмная фигура, чья неуклюжая маскировка в виде плаща колыхалась, несмотря на полное отсутствие ветра. Чёрная фигура издала тихий треск, будто старый динамик, не выдерживавший нагрузки. Подобие плаща рывком раскрылось, обнажая длинное тонкое тело, отдалённо напоминавшее человеческое, имевшее больше сходства с той тварью, что выползла из мёртвого мужика, смачно поедая его.
— Лёш! — заскулила девушка, по ногам которой потекла моча, начав расползаться по утеплённым штанам большими пятнами, от которых начал валить пар. — Что делать?
Парень едва сдерживался, чтобы не закричать от ужаса, охватившего его. Теперь он осознал в полной мере происходящее, окончательно потеряв трезвость ума. Подкосившиеся ноги, ставшие ватными, не желали держать его, а губы беззвучно шевелились. В глазах застыл холод дикого животного страха. Схватив Веру, он бросился с горы вниз, маневрируя меж деревьев. Единственное, что он думал в тот миг: «Спасайся!». Человекоподобная фигура, забравшись на дерево, перепрыгивала с одного на другое, издавая протяжный скрип. Червь, выбравшийся из мужчины окончательно, скользил по снегу, начав преследовать влюблённых, сжав свой капюшон. «Нам не спастись вдвоём», — понимал юноша, останавливаясь. Он развернулся, крепче сжав лыжные палки в руках.
— Прощай, любимая, — прошептал он.
Но девушка, не заметив отставание парня, продолжала спуск, спасаясь от неминуемой гибели. Алексей ударил остриём палки высокую фигуру, так умело притворявшуюся человеком. Тварь заверещала, раскрыв свой плащ. В живот юноши ударился червь, вцепившись в него своими зубами. Молодой человек, закричав от боли, начал бить эту тварь, пытаясь оттянуть её от себя, но она вгрызалась в него всё сильнее и сильнее. Кровавые брызги из его живота хлынули на человекоподобное существо, в предвкушении вилявшего хвостом из стороны в сторону. Оно приблизилось к вопящему мужчине, схватив его за куртку, подняло вверх. Сровняв его лицо со своей мордой, тварь прильнула к нему, обхватив своими челюстями всю голову парня, сдирая его кожу и плоть. Длинным языком ухватив одно из яиц, бережно хранимых в защёчной полости, существо направило его внутрь мужчины, содрогающегося в смертельных муках.
Одним прыжком забравшись на дерево, человекоподобный монстр разместил идеальный инкубатор для своего потомства в безопасности, начав выискивать новую жертву. На лице Алексея шевелилась черная слизь, словно грибок проникавшая в его организм, препятствуя преждевременной свёртываемости крови.
(Примечание автора: Возможно, данная история получит дальнейшее развитие, но сроки, даже примерные, сказать не могу)
Часть «Ужас нечистот»
Небольшая бригада рабочих, состоящая из пяти мужчин, вольготно сидели на бордюре, заканчивая перекур. Все они были знакомы много лет, ещё живя в России. Вместе с жёнами они уехали в Америку, сулившую с плакатов золотые горы. Но всё обернулось не так, как все представляли. Не было ни золотых гор, ни радушного приёма в аэропорту, да и вообще, оказалось, никто не ждал их в стране «дикого запада». Оказалось, что их знания языка ничтожно малы, а правительство вовсе не заинтересовано в иммигрантах и не желает всячески помогать им в их начинаниях. Так, с трудом найдя небольшое дешёвое жильё, они и обосновались в нём все десять человек, ютясь, как тараканы или муравьи. Скудные редкие подработки едва позволяли сводить концы с концами, дабы не умереть голодной смертью где-нибудь на улице. Ни о каких излишках не могло идти и речи.
Всё изменилось в один день, когда Иван, инициатор переезда, пришёл с радостной вестью. Он нашёл стабильную работу на пятерых мужчин. И, несмотря на то, что работа была связана с нечистотами городской канализации, мужчины согласились не раздумывая. Это был единственный шанс удержаться на плаву, дабы не сгинуть в нескончаемых людских потоках города.
Прошло несколько месяцев, как пять семей разъехались по разным квартирам, продолжая тесно общаться до сих пор. Та общая беда, в которую они сами и влезли по уши, сплотила их, сделав одной большой семьёй.
— Ну что, мужики, спускаемся, убираем образовавшуюся пробку в подземке и идём обедать, — вставая на ноги, говорил Данил, — рассиделись тут, как бабы на базаре!
Бригада разразилась громким одобрительным смехом, смешанным с матерными высказываниями в адрес самопровозглашённого бригадира. Но, тем не менее, никто не стал спорить, хватая свои сумки с инструментами, докуривая на ходу сигареты.
Уже будучи внизу, Иван, спустившись первым, включил налобный фонарь, прикреплённый к каске. Следом за ним спустились и остальные, отбрасывая докуренные до фильтра сигареты в воды нечистот. Бредя по колено в невероятно сильно воняющей жиже, мужчины натянули на лица респираторы и прозрачные очки.
— Если моё предположение верно, то нам на право и прямо, — говорил Борис, некогда увлекавшийся горным туризмом и спелеологией, — там объединяются несколько веток, идущих из старой части города, устремляясь напрямую к очистной станции.
Лучи фонарей скользили по стенам, покрытым грязью, фекалиями и какой-то слизью. То и дело в тёмной вонючей жиже что-то булькало, плескалось, запрыгивая в неё откуда-то сверху. Между небольших гор мусора, медленно плавающих, словно горбы неких огромных существ, мелькали мелкие твари. Юркие, быстрые, едва заметные, они скользили и плыли, ныряя в зловонные глубины, ударяясь, цепляясь, а порой и взбираясь по ногам мужчин, одетых в защитные резиновые комбинезоны.
— Как ненавижу крыс! — сказал Матфей, скидывая очередную хвостатую мокрую тушку со своей ноги. — И откуда их столько?
Множество мелких всплесков привлекли внимание мужчин. Пять фонарей светили на одну стену, спускаясь всё ниже и ниже, к самой жиже. Круговые волны скользили по глади нечистот, а серые крысиные тельца дружно быстро плыли в другое ответвление.
— Что их так напугало? — настороженно спросил Роман, прослеживая путь спасающихся крыс.
В ответ ему что-то крупное, тяжёлое булькнуло в воде, прыгнув в неё. Большие волны, поднявшиеся от неизвестного пловца, захлестнули мужчин до пояса, едва не сбив с ног.
— Аллигатор! — закричал Иван, бросившись бежать к выходу.
Остальные последовали за ним, стараясь двигаться как можно быстрее в смеси воды, мусора и фекалий. Фонари скользили по стенам, прыгая по ним, словно обезумевшие от страха лягушки. Мужчины кричали, спотыкаясь обо что-то, едва не падая, но каждый раз спасая друг друга. В воде позади них плыло что-то огромное. Оно ныряло, поднимая множество брызг, преследуя своих жертв.
Что-то схватило Матфея за ногу, резко дёрнув его назад. Он упал лицом в грязную вонючую жижу, распластавшись на дне тоннеля. Респиратор слетел, всплыв где-то неподалёку, а мужчина проглотил часть окружающей его массы. Он попытался встать, но что-то тянуло его, унося в глубь тоннеля. Мужчина, полностью погружённый в смесь воды и фекалий, попытался закричать, но снова в его рот заплыла эта жижа, от которой его вырвало. Ему не хватало воздуха, он захлёбывался, заглатывая всё новые порции дерьма, окружающего его. Неведомая тварь всё тащила его в сторону от кричащих друзей, пытавшихся было ухватиться за руки товарища. Они отчаянно пытались спасти его, но не успели ничего сделать, лишь неуклюже распластавшись в зловонной жиже. Тварь издала протяжный крик, начав разрывать тело своей уже умершей жертвы. Длинные перепончатые пальцы с жадностью отрывали куски кожи и плоти, вкладывая их в зубчатую пасть. Яркие жёлтые глаза были широко распахнуты, а гребень на спине устрашающе шевелился.
Вокруг мужчин в воде плыли множества тел. Они двигались быстро и непредсказуемо, будто дельфины, загоняющие косяк рыбы. Иван и Данил, пытавшиеся ухватить своего друга, поднялись из нечистот, встав на ноги. Все мужчины схватили большие гаечные ключи, намереваясь отбиваться от неизвестных тварей.
— Я тебе покажу! — крикнул Борис, замахнувшись на подплывающий силуэт.
В тот же миг сбоку на него выпрыгнуло из воды другое существо, вцепившись ему в шею. Мужчина дёргался, пытаясь скинуть тварь с себя, но его схватили за руки несколько существ, устремившись в тёмные тоннели. Роман бросился бежать, оставив друзей. Он громко кричал и вопил, размахивая руками. Его одолел страх. Дикий, животный, неразумный ужас, присущий каждому. Мужчина уже видел свет, падающий из прикрытого люка, но в этот же момент на его спину бросились несколько небольших тварей. Они впились зубами в его ноги и спину, разрывая Романа на мелкие куски, радостно при этом вереща. Мужчина закричал, попытавшись скинуть их с себя, встать и продолжить бегство. Когти одной твари впились в его горло, перерезав его. Она выгрызала уши мужчины, смачно чавкая, пока Роман хрипел, захлёбываясь собственной кровью, медленно умирая.
Иван и Данил, всё ещё пытающиеся отбиться от тварей, напавших на них, медленно отступали к стене. Слизь, покрывающая бетон, зашевелилась. Её тонкие нити коснулись кожи Данила, стоявшего ближе к стене. Они оплетали его шею, затянув рот своим бурым с зелёным оттенком подобием щупалец. Мужчина пытался кричать, срывая с себя непонятную живую субстанцию, но она заползла ему в рот, проскользнув в горло. Данила едва не вырвало, но нечто проползло внутрь, в его желудок. Органы дико заболели, сжавшись, прежде чем разорваться. Кровавая рвота с ошмётками органов вырвалась изо рта мужчины, замертво рухнувшего в нечистоты. Иван, увидев произошедшее, отпрыгнул от стены, но в тот же миг его схватила за шею зелёная перепончатая лапа чудовища, вставшего из воды. Огромные жёлтые глаза источали злобу, смешанную с голодом. Тёмная, почти чёрная голова, похожая на рыбью, приближалась к лицу мужчины. Длинные игловидные зубы впились в живот Ивана, выгрызая в ещё живом мужчине кровавую дыру. Кишки звонко падали в жижу, в которой уже копошились более мелкие рыбоподобные твари, жадно заглатывающие кровавое месиво.
Неподалёку, за одним из многочисленных поворотов, огромная гора всевозможного хлама была собрана в одно место, препятствуя протоку нечистот. Между обломками различных предметов плавал новый выводок рыбоподобных тварей, разрывающих тушки крыс.
Часть «Прелесть Смерти»
Знаете, в чём прелесть Смерти, её величие? В том, что все проблемы, страхи, неудачи и эмоции покидают тебя, оставляют на веки вечные, исчезая без следа, и даже то, что волновало тебя больше всего на свете, растворяется в безмолвной тишине и клокочущей темноте небытия, в котором ты обречён провести целую вечность. Все воспоминания тают, становясь спутанными, обрывистыми, блеклыми, словно призраки. Ты и сам становишься фантомом, вынужденным скитаться среди надгробий, слушая заунывный вой ветра и горький плач близких. Лишь изредка появляется возможность обрести иллюзию плоти, ощутить жар костра, но не вкус пищи. Любая еда становится противной, гнилой, вызывая лишь отвращение, и лишь чужие плоть и душа, пропитанные страхом, даруют наслаждение, утоляя голод и жажду.
В ночь кровавой луны на старых погостах блуждают те, кого нет среди живых, но и смерть не забрала их, оставив вечно скитаться средь крестов и могил. У нас нет цели, как и памяти, мы блуждаем в поисках своих жертв, желая лишь одного — утолить голод и жажду, вкусив плоть и душу. Ваши страхи притягательны, они манят нас, словно маяки.
Вот она — ужасная, гротескная прелесть Смерти, её уродливое величие, самая извращённая пародия жизни, насмешка над ней и над нами — безмолвными призраками, тенями, бесцельно блуждающими на границе двух миров, не зная покоя и надежды. И осознание этого ещё больше отравляет твоё существование, наполняя чем-то холодным, но живым, шевелящимся и клокочущим внутри. «Кто я теперь?» — вот вопрос, который мучает меня неопределённое время. Мои воспоминания тают, как пустынный мираж, растворяясь в бесчисленном потоке дней, неизменно меняющих друг друга. Я призрак, фантом, лишь тень своей былой жизни. Это дар и проклятие — быть не мёртвым, но и не живым.
Пока что моя память не покинула меня. Я постоянно думаю о прошлом, вспоминая его, дабы не забыть, кем являюсь на самом деле. Но всё тает, исчезает, кроме одного лишь события — моей смерти. И вот, бесцельно блуждая среди надгробий, я снова прокручиваю в памяти тот вечер, словно старую пластинку...
... Когда-то я был обычным человеком, так же любил и ненавидел, радовался и горевал, проживая день за днём, год за годом, не думая и не желая умирать. Как давно это было? Не знаю. Не помню. Время, оно утратило всякий смысл, я потерял его счёт за ненадобностью. Зачем его считать, если впереди вечность, ужасающая своей безграничностью, но в то же время чарующая, манящая?
В последний день своей жизни я, как и ранее, шёл с работы. Была уже глубокая ночь, а до дома оставалось более километра. И я решил сократить путь через старое, заброшенное кладбище. Ох, как же я был глуп! Вернуться бы в тот миг, изменить бы своё решение, но, увы, это невозможно. Я шёл в кромешной темноте, бесшумно скользя меж старых, изрядно подгнивших деревянных крестов, косо стоявших над давно осевшими могилами. Ночное небо заволокли густые, чёрные тучи, грозно блуждающие над головой. Их чернота обретала зловещий кровавый оттенок, когда луна проглядывала сквозь завесу, кажущуюся живой, дышащей, безмолвно наблюдающей за каждым моим шагом. Достав телефон из кармана, я включил на нём фонарик. Ощущение чьего-то наблюдения не покидало меня ни на мгновение. Казалось, будто вот-вот кто-то выпрыгнет из-за гнилого, трухлявого креста, растерзав мою плоть, жадно впившись в неё кривыми, жёлтыми зубами. Моё сознание, пропитанное страхом, рисовало ужасающие картины, подпитываемые леденящими душу завываниями ветра и скрипами сухих, лишённых жизни деревьев.
В свете фонаря мелькали тени. Тогда я думал, что это лишь моё сознание рисует картины, наполненные животным ужасом. По спине бегали мурашки, а между них стекали холодные, ледяные капли пота. Меня пробирал озноб. Всё тело, казалось, было покрыто испариной, а волосы на голове шевелились, словно змеи. Уже тогда я пожалел, что пошёл через погост в попытке сократить путь до дома.
Позади послышалось чьё-то дыхание, похожее на дуновение ветерка. Внутри у меня всё сжалось от страха. Казалось, что все мои органы дрожали, как и я сам. Слёзы так и наворачивались на глаза, желая хлынуть жарким, нескончаемым потоком. Обернувшись, я увидел лишь аморфную тень, промелькнувшую в кровавом лунном свете, в тот же миг исчезнувшую за покошенным крестом. Страх охватил меня, оплетя своими щупальцами, словно спрут. Сердце бешено колотилось в груди, а ноги вмиг подкосились. Не помня себя, я побежал прочь, едва разбирая дорогу. Давно заброшенные могилы с иссохшимися, покрытыми глубокими трещинами, деревянными крестами мелькали со всех сторон, меняя друг друга с бешеной скоростью. В голове будто что-то взорвалось, заглушив ужасной, неимоверной болью абсолютно всё, кроме страха. Я бежал, не зная куда и от кого, просто мчался как можно дальше от неизвестного ужаса. Повсюду рыскали тени, сопровождая меня, словно хищники, загоняющие свою добычу. Моё бегство резко прекратилось, мгновенно оборвавшись, как в последствии и жизнь. Передо мной стояло несколько теней.
От неожиданности я упал прямиком на чью-то могилу, жалко и неуклюже распластавшись на ней. Сгребая пальцами сухую, безжизненную землю, я пытался встать. Казалось, будто это действие было невозможным — настолько тело стало ватным, слабым, лишённым всяческих сил. С трудом поднявшись на ноги, я с ужасом смотрел на безмолвных наблюдателей, величественно возвышавшихся надо мной. Всё вокруг застыло, остановилось, будто даже время прекратило свой бег вместе со мной.
Наступила мёртвая, неестественная тишина. Вокруг не было видно ничего, кроме этих теней. Они были похожи на людей с застывшими ужасающими улыбками, от которых бросало в дрожь. Их тихое, словно детское хихиканье разорвало давящую тишину, проникнув в самые глубины сознания, погрузив ещё больше в пучину страха. Они перешёптывались между собой бесчисленным множеством голосов, сливающихся друг с другом в безумную какофонию. Этот шёпот проникал в мою голову, звуча даже внутри черепа. Казалось, будто что-то шевелилось, извивалось в голове, жаля своим холодом, словно змея ядом.
Нечто, похожее на изорванную в клочья одежду, висело на этих тенях, колыхаясь, словно на ветру. Мне стало невыносимо тяжело дышать. Каждый вдох требовал всё больше и больше усилий, словно кто-то вытягивал из меня воздух, ставший тяжёлым, спёртым, будто свинцовым. Повсюду витал тонкий, слегка сладковатый, цветочный аромат. Несмотря на весь ужас ситуации, я почему-то попытался вспомнить, что это за цветок так приятно, но в то же время отталкивающе, отвратительно пахнет.
Понимание пришло неожиданно, пронзив разум, словно молния, промчавшаяся по небосводу. Трупный запах это — аромат смерти, её зловоние. Рвотные позывы не заставили себя долго ждать, подкатив к горлу большой склизкой массой, застряв в нём, будто тоже испугавшись ужасающих фигур, с застывшими зловещими, безумными улыбками на чёрных, как уголь, лицах. Из моих глаз хлынули слёзы, смешавшись с пылью и кладбищенской землёй, оставшихся на моём лице после падения. Каждая клеточка моего тела содрогалась от дикого, животного страха.
В голове была лишь одна мысль: «Беги!», но мои ноги будто вросли в землю, не желая двигаться. Вокруг стало неимоверно холодно, настолько, что пар шёл из моего рта. Казалось, что вместе с ним тело покидает и душа, устремляясь в чёрное ночное небо, озаряемое кровавой луной.
Тени начали приближаться. От их медленных, плавных шагов стыла кровь в жилах. Моё тело содрогалось, а по коже стекали ручьи пота, будто водопад. Что-то холодное, словно мороженный металл, коснулось моего затылка, слегка поглаживая волосы, словно с любовью желая успокоить. Я, закрыв глаза, рыдал, как малое дитя, не в силах даже двинуться. Было огромное желание обернуться, взглянуть в лицо своему страху, но я не мог пересилить тот ужас, что сковал меня, заключив в свои объятия.
Ужасающие создания подошли почти вплотную. Я ощущал на своём лице их холодное, мерзкое дыхание. Рвотная масса спешно покинула моё горло, устремившись к земле. Я чувствовал голодные взгляды, направленные на меня. Понимание происходящего покинуло меня уже давно, оставив лишь чувство иллюзорности. Я до последнего мгновения надеялся, что это лишь жуткий, страшный, ужасный сон, но, увы, это было явью.
Собрав волю в кулак, я открыл глаза, взглянув в эти чёрные, улыбающиеся лица. Они не отражали никаких эмоций, кроме ложной доброты. Что-то шевелилось в этих сгустках тьмы, копошилось, словно черви. «О, Боже! — взмолился я в своих мыслях, — Господь, если ты меня слышишь, спаси мою душу!». Моё тело рухнуло на землю, под ноги этих существ.
Ледяные руки коснулись моего тела, вонзившись чем-то острым в кожу и плоть, начав разрывать её. Боль — вот что я ощущал в последние мгновения своей жизни, уже смирившись с ужасной участью жертвы. Страх и агония заполнили меня, убив все чувства и затмив воспоминания, выжигая всё, словно пожар. Я молил о скорой смерти, скуля, как собака.
— Ты не умрёшь, — прошептала одна из тварей, едва касаясь воняющим гнилью ртом моего уха, — но и жить не будешь.
Всё потемнело. Не знаю, сколько я был в этом холодном, беззвучном месте, лишённом света, материи и, наверное, времени. Возможно, прошла целая вечность, а возможно, лишь одно мгновение. Все воспоминания проносились перед глазами, теряя краски и звуки. Я терял себя, своё прошлое, окончательно распрощавшись с будущим. В этом хаотичном потоке спутанных мгновений, неожиданно для самого себя, я заметил чьё-то незримое присутствие. Это нечто находилось везде и всюду, витая в непонятной субстанции, окружавшей меня. Нечто живое, мрачное, непонятное, сотканное из первозданного «ничто» и являлось местом моего пребывания. Оно всегда было здесь и всегда будет. Это сама Смерть, и она прекрасна!..
Аморфное творение с чуждым для нас разумом вернуло меня в наш мир. Теперь я призрак, фантом, блуждающий среди крестов и надгробий на том же самом погосте, ставшим местом моей смерти. И внутри меня жуткий голод, пожирающий воспоминания, словно червь. Я жажду плоти и крови других людей, но ещё больше желаю их страха и трепета! Близится ночь кровавой луны, а во мне почти не осталось ничего человеческого, лишь спутанные мысли и обрывочные воспоминания, исчезающие с каждым мгновением. Вот она — прелесть Смерти, её жуткое величие, извращённая пародия жизни, насмешка над ней, плевок в лицо самому Богу! Дар и проклятие в одном флаконе, и это прекрасно...
Часть «Записка»
«Здравствуйте, дорогие читатели. Это последнее, что я создал на радость вам. Нечто воистину удивительное, чего раньше не было в моём творчестве. Я открою вам свой главный страх!
Страх — понятие столь огромное и необъятное, что его невозможно представить чем-то одним, конкретным, понятным всем и каждому. Сознание человека рисует различные образы при попытке понять, что же такое страх, но всё же есть нечто, свойственное большинству людей, а возможно, и всем. И это не чудовища и монстры, не духи и демоны, не какие-либо сущности или маньяки-убийцы. Нет, истинный страх, присущий людям — одиночество. То ужасное, гнетущее чувство ненужности, когда ты остался один, брошен всеми, забыт, словно надоевшая игрушка. Или же вынужден оставить то, что тебе так дорого по тем или иным обстоятельствам, уйти прочь, оставшись лишь в воспоминаниях, которые, вскоре, померкнут, растворятся в бесконечном потоке жизни. Какой бы ни был путь, он приводит лишь к одному — одиночеству, выедающему тебя изнутри, пожирающему, словно дикий зверь, паразит, злобный червь, отравляющий всю твою дальнейшую жизнь. И от него не уйти, не скрыться, не найти спасения. И это самое страшное, что только может случиться — остаться одному.
Любые чудовища, демоны и маньяки лишь убьют тебя, вмиг оборвав мучения, но одиночество будет с тобой до конца твоих дней, проникая во все аспекты жизни, и нет от него никакого спасения. Ещё никто не сумел убежать от этого ужаса, леденящего душу, словно морозный металл, пронзивший тебя насквозь.
Всё, что было тебе дорого, в один миг способно пропасть, оставив после себя лишь сладкий, но в то же время горьковатый осадок воспоминаний. И ты остаёшься наедине со своими мыслями, хаотично витающими внутри черепа, словно потревоженный пчелиный улей. Они жалят тебя, впрыскивают яд, причиняя слабую жгучую боль, которая растёт с каждым мигом, становясь сильнее. Вскоре она поглотит тебя, превратив в жалкое подобие прошлого человека. Кто ты теперь? Лишь тень! Пустая безжизненная тень, лишённая всего хорошего и сладкого для души. Ты живёшь, но в то же время и нет. Это существование, на которое обречена твоя душа до самой смерти. И этот ядовитый холод навсегда останется внутри тебя, покрыв сердце толстой коркой.
Ты перестанешь доверять другим людям, закроешься от них, боясь повторения истории, причинившей ноющую боль, глубоко засевшую где-то в глубине твоей сути, которую, зачастую, называют душой. Ища спасение в неком подобии изгнания ты найдёшь лишь путь к погибели, лишив себя последней надежды на спасение. Весь мир потеряет краски, звуки твоего смеха лишается звонкости, в них будут лишь тонкие металлические нотки. Ты будешь жить в этой холодной боли, став её заложником. Вот истинный страх, который осознаёшь лишь спустя время.
Думаешь, что тебя это не касается? Думаешь, что ты не будешь одинок? Или же одиночество тебе в кайф? Ошибаешься. Я так же рассуждал когда-то, думая, что одному гораздо лучше. Закрывшись от всех, я жил день за днём, год за годом, идя по тропе судьбы, скользя между вами, словно тень. Но этот яд отравил меня, впустив свои корни, словно плющ. Я сам не заметил, когда это произошло. Но моя жизнь изменилась, потеряв всякий смысл. Внутри осталась лишь пустота, чёрная, живая, смотрящая бесчисленным множеством глаз моих ошибок и неудач. И она пожирала меня.
Сны и жизнь переплелись, смешавшись в единый комок. Я потерял себя, как и грань между реальностью и иллюзиями, порождёнными моим мозгом, сознанием, жаждущим счастья и людей, но пропитанных всевозможными страхами. Я хотел обрести близких людей, тех, кому мог бы довериться. И осознание того, скольких отверг из-за своих страхов, осознание собственной глупости ещё больше отправило меня. Я остался ни с чем.
И вот, когда, казалось бы, наступил конец и не осталось никакой надежды, её тонкий, слабый лучик коснулся льда на моём сердце. Судьба протянула свою руку, дав искорку для пламени. И я жадно схватил её, надеясь исцелиться, согреться теплом душ, позабыв о своих прошлых ошибках и страхах. Казалось бы, всё начало меняться, а я обрёл покой, который так долго ждал и искал, не веря в чудо, поникнув, опустив руки. «Неужели живу, а не существую?» — задавался я вопросом, не веря в своё счастье. И не зря.
Знаете, мне кажется, что жизнь и судьба — те еще садистские твари, получающие дикое, несказанное удовольствие от наших страданий. Они снова сыграли свою злую шутку, хитроумную партию, втоптав меня в землю, в пыль, пропитанную моими кровью и слезами. Я снова был сброшен с вниз, прямо с высоты, на которую взлетел на крыльях счастья. Всё, что было мне дорого — исчезло, покинуло меня, растворившись в тумане. И в этом моя вина, обстоятельства, которые я сам допустил. Но почему всё, что мне становится так дорого, исчезает? За что так Боги и Демоны насмехаются надо мной? Как так получилось, что все мои желания были искажены, извращены, вывернуты наизнанку, словно тушки жалких животных жестоким охотником, с наслаждением копошащемся во внутренностях, болезненным мигом оказавшихся снаружи?
Каждая моя мысль, какой бы она не была счастливой и безоблачной, очернилась болью и одиночеством, вновь сковавшем моё сознание. И я остался один. Снова. Абсолютно. Бесповоротно. Холод пробегает по коже от этой мысли. Дыхание становится прерывистым, а к горлу подступает тяжёлый ком. Я дрожу от страха. Осознание одиночества, пустоты внутри, собственных ошибок вновь прорастает в моём сознании, словно грибница. И вот я уже теряю грань между иллюзиями и реальностью.
Мои губы беззвучно дрожат, а глаза широко распахнуты. Я понимаю, что это был мой последний шанс обрести счастье, радость, жизнь. Но я упустил всё в погоне за чем-то, кажущимся важным, нужным. И уже ничего не исправить. Как же это больно и ужасно осознавать то, что уже никому не нужен. Но ещё хуже — знать, что в этом лишь твоя вина.
Мои страхи ползут по стенам. Они реальны? Реален ли я? Где, чёрт возьми, эта грань?! Я блуждаю во мраке и тьме своего сознания? Или же ослеп? Время неумолимо мчится вперёд, а мой рассудок вывернут наизнанку и пропитан ядом. Потеряв то, что было дорого, я потерял и себя. Теперь моя обитель пуста, нет в ней места для меня, как и во всём мире.
Я так устал. Эта борьба с самим собой, своими страхами, болью, осознанием никчёмности, постоянные попытки доказать всем, в том числе и себе, что я лучше, чем обо мне думают — это всё лишило меня сил. Я проиграл. Не битву, а целую войну. Повержен, разбит, разгромлен. Осталось лишь одно — завершить эту игру, бутафорию, жалкую подделку, имитацию жизни.
Я рассказал вам свой страх. Это была моя исповедь. Прощайте, навеки ваш...»
Эту записку, испачканную кровью, нашли полицейские, вошедшие в дом по вызову соседей. Из жилища несло мертвечиной. Этот тошнотворный смрад, казалось, пропитал всё вокруг. За столом, на котором была записка, сидел уже мёртвый парень. Его синюшная кожа обтягивала скелет, а вокруг широко распахнутых безжизненных глаз красовались чёрные круги. В мертвецки холодной руке он сжимал пистолет, из которого сам себя и застрелил, а перед его лицом стояло несколько фотографий. Стены в доме были исцарапаны постоянно повторяющимся: «Простите-прощайте», а ногти на пальцах парня были сточены, выломаны, будто его зверски пытали.
— Неужели он сам всё это сделал? — спросил один из полицейских.
— Да, — прикрывая рот, ответил другой, — он сломался, проиграл в гонке, именуемой жизнью. Жаль, я слышал, что он был начинающим писателем. Возможно, из него что-то могло получиться.
Часть «Я свободен!»
По длинному коридору, ярко освещаемому многочисленными лампами, шёл ещё совсем молодой парень в сопровождении двух санитаров. В его глазах плясали задорные огоньки радости и веселья, а на оголённых руках, закованных в наручники за спиной, ниже закатанных рукавов, виднелись незаживающие рубцы от давней попытки суицида. Их огромные белые полосы, словно некий мазохистский узор, укрывали кожу, а на кистях красовались ожоги от сигарет, которые он тушил о себя. Лицо юноши озаряла тонкая широкая улыбка, расплывшаяся от уха до уха, будто натянутая маска. Парень издавал тихое, едва слышимое хихиканье, постоянно нашёптывая: «Я свободен! Свободен! Свободен!».
... Яркие всполохи пламени, поднимавшиеся, казалось, до самого неба, озаряли его своими языками, жадно лижущими густые чёрные тучи. Весь город был охвачен этим жутким, но в то же время манящим заревом, словно вызвавшемся из самой Преисподней. Несколько машин экстренных служб боролись с пожаром, охватившем своими щупальцами небольшой дом. Вокруг была мертвенная тишина, прерываемая лишь редкими указаниями командира пожарной команды, заглушавшего своим голосом сухой треск горящей древесины.
Неподалёку стоял молодой парень, равномерно покачивающийся из стороны в сторону, словно маятник. На его лице застыла безмятежная улыбка, блаженная, как у невинного дитя, только что совершившего малую, безобидную шалость.
— Сэр, с вами всё хорошо? — спросил медик, подойдя к юноше.
— Да, теперь точно всё замечательно, — тихо ответил он, слегка прикрыв глаза в томном наслаждении, едва слышно хихикнув, — всё просто чудесно.
Парень расхохотался, закружившись на месте, широко расставив руки в стороны. И никто не мог понять, то ли это была истерика, то ли истинная, неподдельная радость, некое чудовищное ликование. Он смеялся и кружился в бешеном вихре, нашёптывая, что стал свободен.
Неожиданно резко рухнув на колени, парень выдёргивал траву руками, начав разбрасывать её в разные стороны, подкидывая вверх.
— Салют! Салют! — кричал он, продолжая смеяться. — Сегодня праздник! Возрадуйтесь со мною вместе! Я свободен!
Три медбрата, ухватив его за руки, вели к машине. Он даже не сопротивлялся, а сам шёл в нужном направлении, волоча за собой не поспевавших медиков.
— Я свободен! Понимаете? Наконец-то! Спустя столько лет! — сквозь смех, говорил он.
Когда пламя было побеждено, то пожарные пришли в ужас. Под завалами сожжённой древесины лежало полностью сгоревшее тело. Одежда, волосы, кожа и даже плоть выгорели до костей. На её руке были наручники, прицепленные к трубе отопления.
— Кем бы ни был этот человек, но его однозначно убили, — сказал командир пожарной команды, указывая на обгоревший скелет, — когда мы приехали, жертва уже была мертва.
— У нас только один подозреваемый, но я не уверен в его вменяемости, — ответил полицейский, приехавший на место чрезвычайного происшествия, — ужасно, просто чудовищно. Каким монстром надо быть, чтобы приковать человека к трубе и поджечь дом? А потом ещё стоять, смотреть и улыбаться, радоваться и ликовать.
— Ну, это уже не нам судить. Не мне уж точно, — закурив, сказал командир, — я свою работу сделал, остальное — твоё дело и, возможно, врачей.
... Санитары привели юношу в кабинет, приковав его к стулу, прикрученному к полу. Повсюду на стенах висели различные лицензии и награды доктора, благодарности от министерства здравоохранения и, даже, от правоохранительных органов.
За столом сидел щупленький на вид мужчина, на лице которого было множество не по годам глубоких морщин. Его взгляд казался уставшим, измотанным, опустошённым, уставшим от жизни. В них читалась огромная тоска, смешанная с грустью и разочарованием.
Мужчина надел тонкие очки, взяв в мелко дрожащие руки кипу бумаг, касающихся нового пациента, подозреваемого в жестоком убийстве.
— Спасибо, можете идти, — сказал врач санитарам, едва заметно кивнув головой, — ну, молодой человек, рассказывайте.
Дверь кабинета тихонечко скрипнула, сразу же хлопнув. В коридоре послышались быстрые грузные шаги, уходящие в даль.
— Я свободен, доктор, понимаете? Спустя столько лет! — шептал парень, слегка наклонившись вперёд.
— Нет, вы в заточении, в неволе. У вас только два пути: тюрьма, если я докажу вашу вменяемость, или же, в противном случае, пожизненное пребывание в психической лечебнице. Ни о какой свободе не может идти и речи.
— Я свободен, — вновь повторил парень, звонко расхохотавшись.
— Хм, ладно. Вы помните, как вас зовут?
— Имя? У меня их много, очень много, доктор. Целый список, который я буду озвучивать до самого утра следующего дня. Называйте меня так, как угодно вам, многоуважаемый лекарь.
— Ну что ж, хорошо, я буду называть вас другом, вы не против? — сказал психиатр, что-то записав в журнале. — Что вы помните о пожаре?
— Он был ярким, тёплым, красивым, — откинувшись на спинку стула, сказал парень, — на огонь можно смотреть вечно, особенно если он дарит свободу.
— Кто поджёг дом? — напрямую спросил мужчина.
— Мы, — неожиданно низким, практически рычащим голосом ответил юноша, — мы это сделали.
— На пожарище было найдено сожжённое тело. Судебная медицинская экспертиза установила, что это была девушка. Её опознали родственники по украшениям.
— Ой, да, вы несомненно правы, это была девушка. Та, которую я когда-то, наверное, любил, — тонким, почти детским, голосом сказал парень, расплывшись в тонкой улыбке, — знаете, как она кричала? Это было чудесно!
Он прикрыл глаза дрожащими веками, цокнув языком. На его лице плясали различные эмоции — от страха и гнева, то радости и наслаждения. Мимика менялась так быстро, что психиатр не верил своим глазам. По его коже пробежал мороз — за всю свою практику он испытывал страх лишь несколько раз.
Неожиданно глаза парня раскрылись. Они были распахнуты, словно веки полностью отсутствовали, а зрачки расширены так, что радужки почти что и не было видно. На лице юноши застыла широкая зловещая улыбка, словно безумная маска, натянутая на кожу, сросшаяся с ней самым удивительным, чудовищным образом.
— Док, я слушал её крики, вопли, наслаждаясь ими. Это была самая чудесная музыка для меня за всю жизнь. Ради этого я с огромным удовольствием повторил бы содеянное, но, увы, она уже мертва, — быстро шептал парень, — пока мог, я смотрел в окно, наблюдая за её попытками освободиться. Она металась из стороны в сторону, дёргая наручники, пытаясь разорвать цепочку. А потом запахло жаренным. Её светлые волосы вспыхнули, охватив голову живым пламенем. Она кричала, стуча по стеклу. Её кожа покрывалась пузырями, вспучивалась, коптилась и тлела. Некогда серые, с голубым отливом глаза побелели, будто став варёными, начали выпирать из глазниц. Запах горелой плоти был так сладок для меня, так манил, что я еле сдерживал себя, чтобы не ворваться в дом и не отрезать кусочек лакомства. Ох, доктор, вы бы только слышали её крики! Она умоляла спасти её, простить за все обиды. Но неужели я настолько глуп, что снова наступлю на те же грабли? Сколько раз я прощал, закрывал глаза на всё! Нет! Я хотел обрести свободу! И я её обрёл.
Мужчина вытирал пот со своего лба, продолжая записывать в журнал все слова пациента. Его тихий быстрый шёпот, полный безумной радости, вселял страх и трепет в психиатра, в голове которого рисовались образы этой жестокой расправы.
— Я свободен, — неожиданно сменившимся голосом сказал парень, — она не давала мне жить, постоянно контролировала, следила, указывала что и как делать. Я не мог это терпеть целую вечность. О, как сладка свобода.
— Вы понимаете, что совершили жестокое убийство? — шёпотом спросил мужчина. — Ведь достаточно было просто уйти от неё, начав новую жизнь с чистого листа.
— Нет, вы не понимаете нас. Никто не понимает! — рычащим голосом сказал парень. — Она бы следовала за нами, снова и снова сковывая нас. Уже сколько раз мы пытались уйти, но всегда оставались по тем или иным причинам. Она словно удерживала нас чем-то, словно некой магией. Чудовищная магия! И мы убили ведьму! Сделали мир чище!
— Кажется, я не совсем понимаю...
— А это и не надо, — тонким голосом сказал юноша, неестественно выгнув шею, — только убив её, я мог обрести свободу.
— Ну что ж, на сегодня достаточно, продолжим завтра, — устало сказал мужчина, снимая очки и нажимая на кнопку вызова под столом, — вас уведут в палату.
— Хорошо, док, очень хорошо. Просто чудесно! — хохоча, ответил парень, запрокинув голову к верху, тихим шёпотом добавив. — Только беседы уже не будет. Мой час близок.
Санитары вели по ярко освещаемому коридору пациента, руки которого были закованы за спиной в наручники. Парень не переставал хихикать и что-то несвязанно шептать, цокая языком и щёлкая зубами. Неожиданно он споткнулся, упав на пол. Его руки захрустели во всех суставах, молниеносно оказавшись перед ним. Он нанёс удар в горло санитара, выхватив у него дубинку, висевшую на поясе. Уже в следующий миг по коридору разносились глухие звуки ударов и хрипов.
Юноша нещадно избивал санитаров, превращая их в кровавое месиво. В палатах буйствовали пациенты, колотя в двери. Некоторые из них радостно улюлюкали, но большинство бились в истерике, зажимая свои головы руками.
— Никто не заберёт мою свободу! — злобно прошипел парень, окуная руку в лужу крови.
Он писал на стене заветные для него слова: «Я свободен!». На его лице была блаженная улыбка, а в глазах пылало счастье, словно застывшие огни пожара, учинённого им совершенно недавно. Вытащив из нагрудного кармана санитара ручку, юноша прикрыл глаза дрожащими веками, вонзил её в своё горло. Булькая и хрипя, захлёбываясь собственной кровью, он продолжал улыбаться, едва слышимо шепча:
— Я свободен! Это так чудесно!
Часть «Торжество природы»
Солнце уже было в зените, когда Рудольф первый раз пришёл в сознание. Яркие лучи светила обжигали лицо юноши, заставляя его недовольно морщиться. Тупая ноющая боль расползалась от затылка, оплетая своей паутиной всю голову парня, неуверенно поднимавшего свои руки кверху. Его тонкие длинные пальцы, кончики которых были лишены кожи, слиплись от засохшей крови. Рудольф попытался вспомнить недавние события, но в голове словно был вязкий густой туман. Юноша, глубоко вдохнув сырой, дурно пахнущий воздух, потерял сознание...
... Слабый моросящий дождик весело стучал по железным крышам домов. В одном из них сидело трое выпускников школы, только что успешно сдавших последние экзамены. До подачи документов в высшие учебные заведения было ещё немалое количество времени, поэтому эта компания решила заняться любимым делом — посетить очередную заброшку. Именно это хобби, а точнее развеивание городских мистических легенд, и связало столь разношёрстную компанию.
Виктория — единственная девушка среди них, отличалась кротким нравом и проницательным умом, идущим в разрез со стереотипом, принятым в обществе, касательно её внешности. Она была высокой миловидной блондинкой с длинными, достающими почти до пояса, волосами и воистину ангельским взглядом, цепляющим многих юношей. Но каково же было их удивление, когда они узнавали о её хобби, зачастую считавшемся чем-то странным — прогулки по заброшенным и недостроенным зданиям и опустевшим деревням. Абсолютно все парни прекращали с ней общение, после того, как узнавали об этом, о чём Вика вовсе и не жалела, предпочитая компанию своих друзей вместо ухаживаний очередного кавалера.
Рудольф являлся представителем, так называемой, элиты общества. Его семья кичилась родословной, идущей от каких-то князей или графов, но часто путалась в своей же истории, нередко меняя даже даты значимых событий государства. Но, каким бы ни было происхождение семьи, они являлись значимыми людьми в своём городе, имея два весьма процветающих бизнеса — сеть ресторанов и магазинов. Сам же юноша до невозможности точно соответствовал представлениям о современной знати. Высокий и худощавый, с острыми скулами, о которые, казалось, можно порезаться, с редкими тонкими прямыми светлыми волосами, кажущимися пепельно белыми и взглядом, будто проникающим в самую душу. Сам его вид вызывал уважение и отвращение одновременно, не оставляя никого равнодушным. А его манера речи просто околдовывала, словно погружая в подобие транса. Сам юноша не любил рассказывать о своей родословной, считая, что она не имеет место быть в современном мире. Он всегда старался сам заработать деньги на свои нужды, стыдясь брать их у весьма богатых родителей. Хотя Рудольф и не ходил в фирменных костюмах, стоивших баснословные суммы, его вид всегда был строгим и изысканным, подчёркивающим некую чарующую стать. Лишь отправляясь в очередной поход со своими друзьями, он позволял себе снять строгий костюм в угоду шортам и футболке.
Александр ничем не выделялся из большинства своих сверстников, будучи самым обыкновенным парнем, увлекающимся техникой и спортом. Его каштановые волосы пышной шапкой укрывали голову, покрытую многочисленными шрамами, оставшимися после дворовых драк. Юноша всегда был заводилой как в школе, так и во дворе, проявляя задатки лидера. Рудольф неоднократно говорил, что из него непременно получится хороший руководитель малого звена, если Александр усмирить пыл и боевой характер, нередко приводящий к конфликтам.
— Ну что, школа позади, — радостно потирая ладони, говорил Рудольф, — я предлагаю посетить одну жуткую деревушку.
— Ты о чём, Руди? — усаживаясь на кровать, спросила Виктория. — Я тебя не совсем понимаю.
— Да что тут непонятного? Место одно нашёл. С середины прошлого века пустует.
— Мы, если не ошибаюсь, все посетили поблизости, — ответил Александр, бросив беглый взгляд на настенную карту города, где флажками были отмечены уже посещённые места.
— Она заброшена давно, да и случай, произошедший в ней, воистину ужасный. На современной печатной карте её, деревушку эту, даже и не найти, — задумчиво смотря в окно, говорил Рудольф, — я на днях листал старые карты в интернете и наткнулся на неё. Пришлось немало пересчитать информации, в том числе и из городского архива, чтобы хоть что-то узнать о ней.
— Звучит заманчиво, — кротко улыбнувшись, сказала девушка, —думаю, за пару дней мы справимся с очередной городской байкой.
— Что ещё известно о населённом пункте? — спросил Александр, помечая недавно обследованный корпус заброшенной птицефабрики.
— В пятидесятые годы прошлого века в школе произошло нечто ужасное. Никто не знает, что именно. — медленно, будто желая внушить страх и трепет, говорил «Граф». Это прозвище намертво прикрепилось к нему ещё в детстве, плавно перерастя из оскорбления в нечто возвышенное, — все дети и учителя просто были найдены мёртвыми в конце дня. Пальцы некоторых из них были стёрты до костей, а половые доски покрывали многочисленные царапины. Но на лицах погибших застыли улыбки. Даже участковый заявлял, что они были ужасными, леденящими душу. На следующий день после этого пугающего происшествия случилось ещё одно — все жители деревни исчезли, как и мёртвые тела, которые ещё не похоронили. Это обнаружил почтальон, вернувшийся из города. С тех пор в деревню никто больше не заселялся.
— Нифига себе, ты откуда информации столько взял? — удивилась Вика, широко распахнув глаза.
— Величайшее чудо двадцать первого века, дорогуша — интернет! А ещё мне пришлось воспользоваться своей фамилией, чтобы в архиве дали доступ, — высоко подняв палец кверху, сказал Рудольф, расплывшись в улыбке, — ну так что, пойдём туда?
— Спрашиваешь? Да тут даже думать нечего! — воскликнул Александр, расправляя плечи. — Мой рюкзак почти готов. Когда отправимся?
— Я могу через пятнадцать минут уже, — прошептал «Граф», — только вещи возьму и переоденусь.
Девушка расплылась в улыбке, смотря на парней, полных решимости и энтузиазма. Она восхищалась каждым из них, зная, что они никогда не дадут её в обиду, всегда поддержат и будут рядом в любой ситуации. «Зачем мне нужны какие-то романтические отношения с парнями, если есть два друга, способных заменить целый мир?» — думала она, выглядывая в окно. Дождь уже прекратился, сменившись игривым солнцем, мелькающим меж облаков, разгоняемых ветерком.
Не прошло и тридцати минут, как компания уже стояла на ближайшей автобусной остановке. На их спинах висели объёмные походные рюкзаки, в которых, как всегда, был стандартный набор: консервы, запас воды, спички, спальные мешки, фонари и по два раскладных ножа, не раз помогавших в проникновении на старые постройки с подгнившей от времени оконной древесиной. Небольшие лужицы на асфальте поблёскивали, отражая на своей глади яркое солнце.
— У нас маршрута даже нет, — вдруг осознал Александр, смотря на часы. Шёл второй час после полудня.
— Уверен? — с ухмылкой спросил Рудольф, доставая распечатанную карту. — Извиняюсь, что качество низкое, пришлось распечатывать скриншоты экрана, просматривая Гугл-карты. Я уже отметил всё и просчитал. Через час будем на месте.
Нужный автобус приехал очень быстро. Друзья, обсуждая возможные трудности, заняли свободные места, устремившись навстречу приключениям. Им предстояло пройти от конечной остановки порядка шести километров через лес до намеченной цели, но это вовсе не пугало друзей, а наоборот, добавляло энтузиазма.
Лес менялся по мере того, как молодые люди уходили в его глубины. Его молодые зелёные деревца, растущие возле дороги, сменялись сухими корягами, тянущими свои кривые ветви к людям. Воздух вокруг стал необычайно сырым, тяжёлым, неким массивом застывшим меж стволов, вывернутых и искажённых самым немыслимым образом. Мох и лишайник покрывали кору, создавая плотные шубы на поверхности деревьев, в корнях которых росло бесчисленное множество поганок и мухоморов. Весь лес будто был болен, источая недовольство и злобу, словно предупреждая о чём-то незваных гостей. Даже погода начала меняться — небо заволокли серые угрюмые тучи, погрузив лес во мрак.
— Кажется, ночью будет дождь, — прошептала Виктория, будто боясь быть услышанной, — надеюсь, школу не будет заливать. И почему лес так изменился?
— Тут, если верить старой карте, раньше болото было. Вот деревья и искорёженные, — пояснил Рудольф, — в почве много кислот, отсюда и зачахлые растения и обилие грибов.
— Связь не ловит, — констатировал Александр, — хотел прогноз погоды посмотреть, но телефон выдал, что нет сети.
— Последняя вышка была ещё на трассе, — ответила девушка, — больше я, по крайней мере, не видела.
— Тогда я выключаю его за ненадобностью, — сказал Саша, — чей телефон первым будет дежурным, так сказать, на случай появления сигнала?
— В прошлый раз мой был, в позапрошлый твой. Значит очередь «Графа» дежурить первым на связи, — задумчиво проговорила Вика, выключая свой телефон, — но я не думаю, что мы поймаем сигнал. Да и зачем нам это надо? Первый раз что ли отправляемся в пустую, мёртвую деревню?
Неожиданно, будто появившись прямо из-под земли, перед компанией показалась практически полностью сгнившая бревенчатая стена старого, разрушенного временем дома. Толстые брёвна, ставшие трухлявыми, разбухли от многочисленных дождей за долгие годы, превратив ветхий дом в опухшее нечто, имеющее болезненный вид, напоминая вздувшееся мёртвое тело великана, изъеденного червями. Из дырявой крыши торчала верхушка кривой, изогнутой сосны, будто скорчившейся от неимоверной боли.
Ровные ряды изуродованных опустевших жилищ напрочь заросли многочисленными деревьями. Лес, словно некое чудовище, поглотил мёртвую деревню, практически полностью уничтожив крупицы столь хрупкой цивилизации.
— Ну и ну, — присвистнув, сказал Александр, — такого мы точно ещё не видели!
— Просто нет слов! — с нескрываемым восторгом поддержала девушка. — Вот она — гибель цивилизации, проигравшей войну великой природе!
Рудольф сделал несколько фотографий на камеру своего телефона. В глазах юноши были восторг и неподдельная радость. Казалось, будто он вот-вот завизжит от счастья, словно малое дитя, увидевшее игрушку. Вся его обычная сдержанность, нередко принимая окружающими людьми за строгость, вмиг растворилась, уступив место неимоверной радости, выплёскивавшейся из него, как вода из ведра.
— Интересно, мы найдём место для ночлега или под открытым небом будем? — спросила Вика, проводя рукой по разбухшему бревну, осыпавшемуся гнилыми трухлявыми кусочками, словно разложившееся тело, с которого слезают кожа и плоть, оголяя внутренности, полные насекомых, спешно разбежавшихся от руки девушки.
Лес протяжно заскрипел. Он будто мучительно простонал от порыва ветра, согнувшего сухие стволы. Корявые ветви стучали друг о друга.
Не без труда найдя разрушенную временем школу, молодые люди вошли в неё, осматриваясь по сторонам. Гнилые брёвна и доски осыпались и скрипели, а само здание было мертвенно пустое, лишь плесень и вялая, пожухлая трава являлись единственными обитателями этого мрачного, негостеприимного места. Холодный сквозняк безмятежно гулял по сырым коридорам, напевая свою заунывную песню. Школа была неузнаваемой.
— Ребят, срочно идите сюда! — воскликнула девушка, смотря на одну из досок. Вся её поверхность была испещрена многочисленными глубокими царапинами, в которых до сих пор виднелась давно засохшая кровь. В одной из них находился человеческий ноготь, пожелтевший и местами почерневший от времени. По спине Вики пробежали мурашки.
У парней не было слов. Они лишь стояли и смотрели с немым ужасом на эту доску. Даже Рудольф, всегда сохранявший спокойствие и рассудительность, мелко дрожал. Ему хотелось покинуть это место, убежать прочь, позабыв о нём, как о страшном сне. Впервые история, городская легенда оказалась правдивой. Позади скрипнула доска. Тихий шелест доносился со стороны леса, будто кто-то перешёптывался. Целый хор голосов то приближался, то удалялся, блуждая вокруг школы. По ветхим стенам что-то мелко стучало. Непонятно было, то ли это многочисленные насекомые и мелкие грызуны, поселившиеся в этом месте, то ли ветви деревьев, пригибаемых ветром, так бьются о стены, то ли нечто иное, обитавшее здесь, медленно кралось, подступая всё ближе и ближе. Всё здание будто ожило, наполнившись звуками. Шорохи и стуки доносились отовсюду.
— Предлагаю уйти отсюда, — сказал Александр, — мне не нравится здесь. Не по себе в этом месте.
— Да, жутко здесь, — поддержал Рудольф. Он тоже хотел уйти прочь, убежать, не оглядываясь назад, но не желал показывать свой страх, думая, что друзья будут потом отпускать колкие шутки в его адрес, — я не против покинуть школу, да и деревню. Всё равно здесь ночевать не будем, здание может начать осыпаться в любой момент, а на улице оставаться не вариант, ночью дождь ожидается.
Виктория медленно повернулась к ним лицом, на котором застыла леденящая душу улыбка. В её помутневших глазах был мертвенный холод, а кожа стала необычайно белой с лёгким синеватым оттенком. Её рука скользила по стене, вжимаясь в неё всё сильнее и сильнее. Ногти впивались в труху, пальцы копошились в том, что некогда было бревном, а насекомые уже ползали в её волосах. Из уголка губ девушки стекала тоненькой струйкой кровь.
— Вик, — испуганно прошептал Рудольф.
Позади юноши раздался грохот. Его друг лежал на полу, смотря немигающими глазами в потолок. Пальцы Александра царапали гнилую доску, оставляя кровавые дорожки. Его лицо исказилось гримасой блаженной улыбки, будто он пребывал в некой эйфории. Тело оплетала сеть синюшных вен, видневшихся из-под белоснежной кожи.
Рудольф ощутил некую лёгкость, приятную, сладкую истому, волнами растекавшуюся по его ослабшему, обмякшему телу. Руки сами тянулись к доскам, а губы растягивались в улыбке. Ударив себя по лицу, парень схватил за руки своих друзей, желая вытащить их из здания, по стенам которого что-то ползло, издавая быстрые негромкие постукивания. Из глаз Виктории потекла слеза.
— Спасайся, — едва слышно прошептала она, царапая бревно. Её пальцы были стёрты в кровь, а ногти начали отваливаться. Словно обезумев, девушка неистово колотила себя, вырывала волосы, ударяясь головой в рассыпавшееся бревно, — беги.
Рудольф, не помня себя, бросился к выходу. Его ноги слабели, подгибались, будто от неимоверной усталости. Юноша рухнул на пол, не добежав несколько метров того места, где некогда была дверь. По голове будто что-то ползло, щекоча тоненькими лапками кожу. Рудольф полз по полу, подтягивая руками бессильное тело, стирая пальцы в кровь. Сверху раздался сухой хруст.
Давно прогнившие доски второго этажа рухнули прямиком на юношу, отчаянно пытавшемуся спастись из этой безумной ловушки. Он царапал пол, несмотря на ноющую головную боль. Кровь стекала по его волосам и шее, капая на гнилые доски. В глазах начало темнеть...
... Рудольф снова пришёл в себя. Его тело оплетало множество тонких нитей, похожих на молодые корневые отростки. Подняв голову к верху, он увидел лишь ночное звёздное небо. Вокруг что-то шелестело, стучалось. Юноша не мог даже пошевелиться — от этого ему становилось ещё страшнее. По его лицу стекались слёзы. Губы, беззвучно дрожащие, начали расплываться в улыбке.
«Прошу, убей меня, — покорно думал парень, закрыв глаза, полные слёз, — достаточно мучить». По его руке что-то ползло. Длинное, гибкое, со множеством нитеобразных отростков. Это нечто не спеша поднималось выше, скользя по его коже, обвивая шею и пробираясь в ухо. От резкой жуткой боли Рудольф широко распахнул глаза.
Корни деревьев оплетали его, двигаясь, будто змеи. «Вот она — гибель цивилизации, проигравшей войну великой природе!» — эхом звучали слова покойной Вики в голове Рудольфа. Кровь стекала из его ушей, из которых уже росло молодое деревце. Лес вновь стоял немым стражем своих тайн, сокрытых в болоте, кажущимся давно пересохшим.
Часть «Рабиес Лиссавирус Перфектум»
Губерт Маркович — преподаватель ветеринарного института — проводил уже третью лекцию за день. В аудитории царила немая тишина, но она была связана отнюдь не с интересом со стороны студентов. Наоборот, они скучали, слушая монотонную речь мужчины, голову которого укрывала редкая седина, придававшая ему некую стать. Некоторые ученики клевали носом, прячась за спинами своих одногруппников. Губерт уже привык к такому отношению со стороны студентов, относясь к ним с пониманием и даже неким сочувствием. Он помнил свою юность, когда сам учился в этих же стенах по обмену. Эти вечные недосыпы, кажущиеся хроническими, постоянная скука на лекциях и всеобщая безалаберность, свойственная молодым людям.
— Ну что, дорогие мои, — поправив очки, сказал Губерт, — лекция окончена. Можете идти на перерыв, через тридцать минут жду вас в лаборатории на плановое вскрытие животного.
Студенты оживились, тихо, но спешно зашебуршав тетрадями, убирая их в свои рюкзаки и сумки. Перешёптываясь, они направились к выходу. До конца пары оставалось ещё пятнадцать минут — Губерт Маркович часто отпускал учеников пораньше со своих занятий, не видя необходимости задерживать, если лекция окончена.
Мужчина уже сидел в лаборатории, ожидая студентов. Рано утром в здание института было доставлено три мёртвые бездомные собаки, которых усыпили ещё ночью. Их шерсть была выдрана местами, а челюсти заметно деформированы, отсутствовали некоторые зубы, будучи обломанными ударом или сильным нажатием. Сами животные были очень худыми, истощёнными. Всё это являлось типичным случаем для бродячих животных, нередко участвовавших в драках между собой, например, за еду. Единственное, что вызывало интерес Губерта — мелкие ранки в ротовой полости каждой из собак, покрытые тонкой серой коркой. «Возможно, поранились обо что-то, а потом произошло некое загноение», — думал мужчина, подготавливая инструменты для вскрытия.
Группа студентов неспеша шла по коридору, тихо перешёптываясь между собой.
— Лис, держу пари, ты опять не готов к практике, — слегка толкнув парня в рёбра, сказала Лилит — его любимая девушка.
Парень улыбнулся, стукнув по карману, в котором лежали уже использованные одноразовые перчатки. Это было серьёзным нарушением техники безопасности, но юноша считал, что ничего страшного не случится. «Не привезут же нам заражённых животных», — думал он, спрашивая перчатки у параллельной группы. Анатолий — именно так, на самом деле, звали парня — был типичным студентом из анекдотов — таким же безответственным, редкостным прогульщиком, любителем весёлых и шумных компаний, в которых практически никогда не заканчивался алкоголь. Именно его внешний вид послужил причиной появления прозвища. Высокий и рыжеволосый с лёгким прищуром глаз, будто что-то задумал — некую хитрость или даже пакость — он имел немалую популярность у женской части студентов, но совершенно не обращал на них внимание. Его интересовала лишь Лилит, в которую он влюбился с первого взгляда, после чего приложив немало усилий, чтобы добиться взаимности.
— Ну что, все готовы? — спросил Губерт Маркович, надевая перчатки. — Данные собаки были доставлены сегодня утром. Что вы можете сказать по их внешнему виду?
— Бездомные, долгое время голодали, — донеслось из толпы, — явных ранений не обнаружено. Челюсти незначительно деформированы.
— Отлично. Кто первым проведёт вскрытие? Может быть, вы, Анатолий? Не часто вас можно встретить на занятиях, а баллы надо зарабатывать, — говорил преподаватель растерявшемуся студенту, — не переживайте, я буду помогать.
«Лис» молча надев использованные перчатки, прикрыл небольшую дыру на пальце, надеясь, что Губерт Маркович её не заметит. Юноша не испытывал никакого страха или отвращения при вскрытии — для него это была лишь работа, которую необходимо выполнить. Взяв в руки скальпель, он начал вскрывать брюшную полость животного.
«Идеально ровный надрез, — отметил про себя преподаватель, — у этого парня есть знания и умения, он может стать отличным врачом ветеринарии, о чем я ему неоднократно говорил. Но лень и разгильдяйство погубят в нём специалиста». Губерт следил за вскрытием, отмечая спокойствие юноши и его точные движения.
Анатолий без труда вскрыл грудную клетку, зафиксировав её специальными зажимами.
— Губерт Маркович, извините, но что это? — спросил юноша, обнаружив многочисленные чёрные некротические пятна. — Почти все органы, в том числе и сердце, усеяны этим. Для разложения слишком рано, насколько я помню.
— Весьма странно, да, — удивился мужчина, делая срез тканей, — будто обширный некроз тканей. Подобное бывает при некоторых заболеваниях, в частности, при бешенстве. Кстати, назовёте эту болезнь на латыни?
— Рабиес вирус, также Рабиес Лиссавирус по международному названию, — быстро ответил Анатолий, прекрасно помня об этом заболевании. Всего полгода назад у его родителей умерла собака, заразившись этим страшным вирусом.
— Отлично, хоть что-то усвоили из обучения, — подшутил Губерт, убирая на стол срезы тканей для последующего изучения, — продолжайте вскрытие, одновременно рассказывая о симптоматике Лиссавируса и патологоанатомических изменениях у больных.
— Вирус бешенства имеет семь известных штаммов, распространённых в разных регионах, благодаря чему можно без труда отследить источник эпидемии. Он является нейротропным вирусом, передающимся через слюну. Именно с этим и связано обильное слюновыделение у заражённых. Данный микроорганизм не способен выжить при нагреве порядка шестидесяти градусов по Цельсию, а также крайне восприимчив к ультрафиолету. Зато холод переносит крайне благоприятно. Заражённые животные начинают вылизывать себя, расчёсывать, тем самым их шерсть и кожа покрыты заражённой слюной. Животные истощаются, проявляется некроз нервной системы, сосуды расширены, желудок пуст, опухоли головного мозга, смерть, как правило, от асфиксии или остановки сердца, — монотонно говорил юноша, делая трепанацию черепа.
— Отлично, — похвалил Губерт Маркович, — вот бы так на экзамене отвечали — была бы заслуженная пятёрка. Можете ведь изучить материал, что же вам мешает делать это регулярно?
— Лень-матушка и алкоголь-батюшка, — рассмеявшись, ответил «Лис». Толпа отозвалась хихиканьем — каждый узнал себя в этой фразе, — ткани головного мозга залиты кровью. Обширное внутричерепное кровоизлияние с последующим некрозом. Подобное на последней стадии Рабиес Лиссавируса бывает, но я не наблюдаю отёков слизистых оболочек и характерных расчёсов шерсти и эпителия. Нетипичная ситуация.
Профессор был в недоумении. Стадии заражения бешенства могут развиваться нелинейно, бывали случаи, когда некоторые из них вовсе отсутствовали, но тем не менее воспаление слизистых оболочек — неизбежная патология при данном заболевании. И тот факт, что у животного наблюдается обширный некроз всех органов и тканей свидетельствует о том, что собака должна была умереть от болезни, а не быть усыплена службой отстрела бродячих животных. «С такими повреждениями не живут, — думал мужчина, осматривая язык животного, — будто собака была мертва ещё до того, как её нашли специалисты, но это невозможно».
— Молодой человек, помогите осмотреть слизистые ротовой полости, — сказал мужчина, собирая серую корку с языка и дёсен, — придержите челюсти. Странно, что трупное окоченение отсутствует. Прошло уже более трёх часов, а животное до сих пор мягкое и тёплое. Я впервые сталкиваюсь с подобным случаем.
Все студенты были шокированы данными словами, подойдя поближе к столу для вскрытия. Губерт взглянул на монитор, убедившись, что видеофиксация в лаборатории работает исправно. «Лис», уже позабыв о дыре в перчатке, придерживал челюсти собаки и её язык. Вязкая слюна всё ещё продолжала выделяться, несмотря на давнюю смерть животного.
Губерт Маркович, взяв нужные образцы, сел за стол, начав записывать всё обнаруженное при вскрытии.
— Вы свободны, — сказал мужчина студентам, — занятие окончено раньше времени. Мне ещё предстоит немало работы.
Ученики, тихо перешёптываясь, вышли из лаборатории. Губерт Маркович являлся не просто преподавателем, а доктором наук — вирусологом, эпидемиологом. И если он был шокирован тканями животного, то это был воистину уникальный случай, выходящий за все рамки официальной науки.
Анатолий, не задумываясь, выбросил перчатки в урну. Его рука была влажной от слюны, попавшей через дыру в перчатке, но юноша даже не заметил этого, спешно покидая лабораторию.
— Лили, я, конечно, не эксперт, но случай действительно странный, — шёпотом говорил юноша, — похоже на бешенство, но нетипичная ситуация.
— Ты думаешь, что это новое заболевание? Или что-то, чего не знает Губерт Маркович?
— Похоже на один из штаммов бешенства, но всё же отличается. Будто, — парень ненадолго замолчал, после чего продолжил, — новый штамм, крайне агрессивный с нелинейной патологией.
— Ты понимаешь, что это крайне маловероятно? Рабиес Лиссавирус считается немутабельным. За годы исследований не вывели в лабораториях ни одного нового штамма, хотя попытки были, насколько я знаю.
— Мутации имеют спонтанный характер, ты это прекрасно знаешь. И то, что мы, люди, не смогли добиться успехов в этом деле, не означает, что в природе это невозможно, — сказал Анатолий, протирая глаза. Из них начали вытекать слёзы, — пошли на улицу, я покурить хочу. Тебе взять что-нибудь в буфете?
— Чай сладкий, — ответила девушка, направившись на улицу.
Анатолий, взяв чай для Лилит, вышел следом, закурив сигарету. Его руки мелко дрожали, а во рту сильно жгло, будто он съел что-то острое. Он отошёл от возлюбленной, чтобы ей не пришлось дышать табачным дымом — девушка была на ранней стадии беременности.
На следующем занятии Анатолий уселся на самую удалённое от преподавателя место, решив немного вздремнуть, чувствуя некое недомогание. Юноша едва слышал лектора из-за того, что ему заложило уши. Глаза не прекращали слезиться, а во рту жгло всё сильнее и сильнее. Он едва успевал проглатывать слюну, обильно выделяемую железами. Всё тело изнывало от жгучей боли, а мышцы содрогались судорогой. Сам того не замечая, юноша неистово чесал свои руки, ноги и шею, оставляя многочисленные красные следы, на которых уже виднелись кровоподтёки. Его челюсти были сжаты столь плотно, что зубы скрипели и щёлкали, соскакивая с точки соприкосновения. Несколько пломб уже раскрошились. Во рту ощущался тонкий кисловатый металлический привкус крови. Перед глазами Анатолия была белёсая пелена, а сам юноша раскачивался из стороны в сторону.
Лекция была окончена. В аудитории дурно пахло мочой, но никто е придавал этому значения, посчитав, что на одном из занятий присутствовало животное, которое и справило нужду в помещении.
Лилит, обеспокоенная состоянием «Лиса», коснулась его руки. «О, Боже! — тревожно думала девушка. — У него жар!». Лилит окликнула парня, но он никак не реагировал, продолжая раскачиваться, тяжело дыша.
— Позовите врача! — крикнула девушка, вытирая платочком вязкую слюну, стекавшую изо рта Анатолия.
Юноша, скрипнув зубами, истошно завопил. Помутневшими, словно у несвежей рыбы, глазами он смотрел по сторонам, будто ища что-то. Его лицо исказилось: опухшие веки потемнели, глазные яблоки покрывали воспалённые, местами полопавшиеся капилляры, на щеках были желтоватые полоски слёз, будто смешанных с лимфой, а нижняя челюсть несколько деформирована — сама кость стала шире, одновременно впав внутрь. Одежда на нём вся промокла, пропитавшись потом, а на полу была лужа из смеси того же самого пота и мочи.
“Лис” вцепился зубами в руку Лилит, жадно вгрызаясь в её плоть. Девушка кричала, пытаясь отбиться, но Анатолий кусал её снова и снова, буквально отгрызая куски её кровавой плоти. Его пытались оттащить от девушки, но это не привело ни к чему хорошему — Анатолий вцепился прямиком в шею одному из парней. Яркая алая кровь хлынула фонтаном из повреждённой артерии, заливая аудиторию и всех в ней присутствующих.
В помещении началась паника, породившая хаос и неразбериху. Анатолий бросался на людей от жертвы к жертве, с неимоверной жадностью, присущей изголодавшему животному, вгрызаясь в них. Те немногие счастливчики, кому удалось избежать укусов Анатолия, бросились бежать в коридор. Они кричали, прося всех выходящих из других аудиторий спасаться. “Лис” не щадил никого. Всё его лицо было испачкано свежей кровью.
По коридору шла группа людей в специализированных костюмах биологической защиты. Увидев происходящее, они пришли в ужас — пугающее предположение Губерта Марковича оказалось правдивым — новый штамм вируса бешенства имеет крайне быстрый период инкубации и его патологии проявляются с невероятной скоростью. Это означало лишь одно — начало эпидемии, которая может унести необычайно много жизней животных и людей.
Служба контроля эпидемий была удивлена неожиданным звонком доктора наук Губерта Марковича, спешно рассказывающем о крайне нетипичных обширных некротических повреждениях животного, которого вскрывали на занятии. Также он говорил о нетипичной липопротеиновой оболочке и более крупном размере микроорганизма, что качественно выделяло его на фоне своих “собратьев” по систематическому роду. Но было в рассказе Губерта то, что вызвало дикое недоумение со стороны эпидемиологов — наличие двойной спирали ДНК, которая невозможна у вирусов вовсе. Губерт назвал этот микроорганизм Рабиес Лиссавирус Перфектум — Вирус Бешенства Совершенный. Никто не желал ставить под сомнение слова доктора наук, тем более, когда речь идёт о возможной эпидемии.
Анатолий с диким воплем набросился на одного из служащих. Он пытался прокусить толстый полимерный костюм биологической защиты, но всё было тщетно. Служащие выстрелили ему в голову из винтовки — единственного оружия, которое сумели найти в столь сжатые сроки. Анатолий, точнее то, что было вместо него, рухнул на пол, конвульсивно содрогаясь.
— Я объявляю карантин в институте, — сказал один из служащих, перезарядив винтовку, — осмотреть всех на наличие ранений. Собрать их в одном помещении для наблюдений. Остальных распределить по аудиториям. Я сообщу о начале эпидемии и запрошу вооружённых людей. Судя по всему, карантин объявят во всём городе. Это чрезвычайное происшествие, к которому мы вовсе не были готовы.
Часть «Ты мой»
Тёплым летним вечером, когда лёгкие сумерки только-только спустились на город, по улице шёл молодой худощавый парень. Его короткие каштановые волосы слегка колыхались на тёплом ветерке, скользящем меж домов, словно дыхание некоего огромного чудовища. В потоке воздуха кружилась, словно в танце, газета, небрежно брошенная кем-то ранее. Свет рекламных вывесок мягко разливался, окутывая своим чарующим теплом и уютом.
Михаил, поправив свои очки, боязливо оглядывался по сторонам. Его белоснежная рубашка всё ещё хранила пятна крови после недавней драки с местными гопниками. На бледном лице парня читались страх и тревога, подсвечиваемые многочисленными рекламными вывесками.
— Молодой человек! — послышался мягкий мелодичный женский голос позади юноши. — Подождите.
Михаил оглянулся, застыв в немом восхищении. Миловидная девушка с длинными пепельно-седыми волосами с лёгким фиолетовым оттенком спешно шла по улице. Ветер колыхал её волосы, играя ими, словно кот нитками, то развевая своими потоками, то спутывая, небрежно бросая их в лицо девушки. На её лице были изящные очки, добавляющие некой изящности её нежным чертам лица. Большие голубые глаза с мягким зеленоватым оттенком и милая очаровательная улыбка пленили Михаила, будто околдовав его. На девушке, будто парящей над землёй, было лёгкое платье, принимавшее на себя все отблески реклам.
— Извините, но вы не подскажете, где находится библиотека? — подойдя ближе, спросила она, смотря юноше прямо в глаза, пленя его ещё сильнее.
— Пройдёмте со мной, — едва сдерживая волнение, ответил парень, — я как раз туда и направляюсь.
— Ой, как это хорошо, — радостно ответила девушка, часто хлопая длинными ресницами, — меня Аней зовут.
— Михаил, — представился юноша, едва ли не заикаясь.
Парень завернул в один из безлюдных проулков, являющийся самым коротким путём до библиотеки, которую он часто посещал, коротая вечера за изучением работ Стивена Хокинга. «Величайший гений!» — именно так Михаил отзывался об этом учёном, восхваляя его до невообразимых высот. Аня, слегка шмыгнув носом, шла рядом, едва поспевая за быстро идущим Михаилом. «Как же она прекрасна», — думал юноша, не зная, как пригласить девушку на свидание.
Аня легонечко коснулась руки парня, мягко посмотрев в его глаза. От неожиданности Михаил замер, смотря на неё, едва дыша. Девушка мягко улыбнулась, вплотную приблизившись к юноше. Она, прикрыв глаза, тянулась к его лицу, желая поцелуя. Сердце Михаила неистово колотилось, когда он почувствовал её жаркое дыхание на своих губах.
— Ты мой! — уверенно прошептала Аня, страстно целуя юношу.
Этот поцелуй, пьянящий голову, был резко оборван грубым ударом. Девушка впечатала парня спиной в стену, проведя по его шее длинным ногтем. Михаил застыл в немом оцепенении. Он беззвучно шевелил губами, жадно хватая ими воздух. Его руки неистово тряслись, а колени предательски подкашивались. Страх волной накрыл его, поглотив полностью. Аня, недавно бывшая миловидной девушкой, похожей на ангела, медленно менялась. Её длинные волосы сгорали, словно порох, ярко полыхая алым пламенем. Платье, принимавшее на себя игру света реклам, будто множество змей расползалось по стройному изящному телу девушки. За считанные секунды на ней были тёмные чулки, подчёркивающие стройность её длинных ног, обутых в сапожки на высоком каблуке, а также жёсткий корсет, обтягивающий и без того тонкую талию. На её голове были два больших чёрных изогнутых рога, растущих немного выше не по-человечески длинных заострённых ушей. Большие кожаные крылья, будто у летучей мыши, громко хлопали в воздухе, поднимая целые вихри воздуха. Девушка грозно, но в то же время игриво щёлкнула длинным гибким хвостом, словно плетью.
— Я всё ещё нравлюсь тебе? — игриво спросила она, царапая шею юноши, слегка покусывая её.
Михаил дрожал от страха, что-то бессвязно мыча. По телу бегали толпы мурашек, а волосы вставали дыбом. Всё происходящее казалось ему сном, ужасным, полным безумия кошмаром. Но, несмотря на страх, он выгнул шею, получая наслаждение от действий демонессы.
— Ты мой? — прошептала она над его ухом, слегка прикусив.
— Да, — трясясь то ли от страха, то ли от наслаждения, ответил Михаил, едва дыша.
— Очень хорошо, — довольно промурлыкала Аня, словно кошка, вцепившись острыми клыками в шею парня.
Её когти приятно царапали руки юноши, оставляя слабые следы. Демонесса скользила хвостом по шее Михаила, жадно впиваясь в неё зубами, прокусив до крови. Парень предпринял попытку вырваться, но очередной укус в шею, сопровождаемый сильным ударом в стену, сразу же остановили его.
— Ты мой, — утробно прорычала девушка, прокусив его артерию.
Её длинный гибкий язык проник внутрь сосуда, скользя по нему. Алая кровь фонтаном била из шеи парня, а демонесса жадно пила её, стараясь не упустить ни капли. Михаил обмяк, повиснув безвольной куклой на руке Ани, держащей его за горло. Вместе с кровью тело парня покидала и душа, которая тоже достанется демонессе...
— Молодой человек! — окрикнула миловидная девушка с длинными пепельно-седыми волосами с лёгким фиолетовым оттенком в спортивном костюме. — Вы не подскажете, где здесь стадион?
— Да, конечно, я как раз туда направляюсь для пробежки, — уверенно ответил высокий широкоплечий парень атлетического телосложения.
— Очень хорошо, — прошептала девушка, — меня Аней зовут.
Часть «Двадцать три»
Прохладный осенний ветер кружил в своём вихре опавшую листву, цвет которой варьировался от яркого жёлтого, словно золотого, до грязного бурого с алыми, будто кровавыми, пятнами. Природа умирала, чтобы потом, как и прежде, воскреснуть вновь, словно мифический феникс, которому так и не суждено никогда познать безмолвие смерти и страх перед ней. Лишь небо скорбело, изредка оплакивая мелкими колкими каплями моросящего дождя летнюю красоту увядающей природы.
Угрюмые, серые люди спешили по своим делам, быстро шагая мимо пожелтевших деревьев, скидывающих свою листву, обнажая чёрные кривые ветви. Нагие стволы, словно скелеты, стояли по краям тротуаров и тропинок, некогда даруя эстетическое наслаждение и душевный покой почти каждому прохожему, ведь мало кто из них, вольно или невольно, не любовался их красотой. Но теперь они стали мрачными и безжизненными, совершенно ненужными людям, очень скоро позабывшим о былой зелени, так радовавшей глаз. Даже птицы, так старательно строившие свои гнёзда в кронах деревьев, покинули их, устремившись прочь.
— Мёртвые никому не нужны, — прошептал худощавый юноша, допив чашку кофе, купленного в торговом центре неподалёку, — нас любят до тех пор, пока мы приносим пользу, а потом забывают, выбрасывают из своей жизни, как ненужный хлам. Так будет с каждым, это неизбежно, уж я-то знаю.
Утреннее небо затягивалось тяжёлыми серыми тучами цвета свинца. Лучи солнечного света едва пробивались сквозь столь плотную завесу, пеленой окутавшей, казалось, весь мир. Юноша, поправив очки, постоянно сползающие к кончику его носа, устало прикрыл глаза, которые будто пылали изнутри. Парню казалось, что они были готовы лопнуть в любой миг. В висках пульсировали вены, порождая приступы немыслимой головной боли, от которой парень уже сжимал зубы, дабы не закричать. «Никому нет до меня дела, так зачем же привлекать к себе внимание криком?» — рассуждал он в те непродолжительные периоды, когда боль отступала на задний план. Его мозг бился в агонии, умирая из-за постоянного кислородного голодания, вызванного сразу несколькими болезнями, в том числе и раком головного мозга. Врачи лишь разводили руками, говоря, что сделать уже, скорее всего, ничего не смогут, ведь те лекарства, которые они прописали юноше, уже давно ему не помогают. Он даже смирился с тем фактом, что может умереть в любой миг, просто упав в обморок посреди улицы, потому и решил прожить то неизвестное количество времени, прекратив всяческую борьбу с заболеваниями. Он ждал своего последнего мига, всё чаще и чаще задумываясь о скоропостижной смерти, как о единственном благоприятном исходе. Жизнь стала для него слишком тяжёлой мукой, превратившись в невыносимое наказание, которое он желал прекратить.
Люди продолжали идти по своим делам. Большинство из них спешило на работу, совершенно не обращая внимание на юношу, беспомощно лежавшего возле скамейки, голыми пальцами перебирающего асфальт, стирая их в кровь. Его ногти отслаивались, а зубы скрипели от столь сильного сжатия. Все проходили мимо, лишь изредка бросая беглые взгляды на молодого человека, но тут же отводя глаза в сторону, делая вид, что ничего не происходит. «Мне некогда, пусть кто-нибудь другой поможет, — думал каждый прохожий, не задумываясь, что может спасти жизнь другому человеку, — в конце концов, я же не обязан ему ничего». Ветер поднимал листья, небрежно бросая их в мимо проходящих людей, словно осуждая их за бесчеловечность и равнодушие, одновременно укрывая осенним одеялом юношу, по лицу которого текли жаркие слёзы. Он умолял о смерти, не желая очередного повторения приступа, но, видимо, у старухи с косой были свои планы, которые она не собиралась менять по просьбе каждого, кто желал своей или чужой кончины.
Серые улицы, похожие на кости огромного каменного чудовища, опустели, превратив город в нечто мрачное, жуткое, лишённое жизни. Холодный влажный воздух жадно впитывал в себя все запахи, поглощая их, не желая отпускать из своих объятий. Лишь его сырость била в нос парня, робко пытавшегося встать на ноги, скидывая с себя одеяло из листьев. Всё его лицо было грязным и липким из-за засохшей крови, вытекавшей из носа во время недавнего приступа. Окровавленная рука сама потянулась в карман некогда чёрных, но сейчас покрытых пылью и грязью брюк за пачкой сигарет. Мелко дрожащие от холода пальцы с изломанными, отслоёнными ногтями едва ощущали искомый предмет, неистово постукивая по нему. На очках появились небольшие царапины, мешавшие юноше смотреть на унылый, словно лишённый жизни мир вокруг него. Мимо промчался мужчина на велосипеде, едва не сбив с ног только что вставшего парня. «Я словно призрак в мире живых, хотя ещё не умер, — думал юноша, стряхивая со своих волнистых светлых русых волос листву, — как же жалко и убого, должно быть, я сейчас выгляжу».
Он вновь присел на скамейку, достав из кармана сигареты и небольшой блокнот, страницы которого были истёрты, покрыты грязью и засохшими каплями слёз и крови. Озябшие липкие пальцы нервно искали хотя бы один чистый лист, одновременно безуспешно пытаясь поджечь сигарету зажигалкой, в которой практически закончился газ. Лишь спустя некоторое количество времени обе задачи были выполнены, окутав печально смотрящего в пустой лист юношу сизыми клубами дыма. Карандаш царапал бумагу, оставляя свои серые следы на её белой глади. Слова липли друг к другу, переплетаясь в витиеватый узор. «Запись под номером триста шестьдесят пять. Время, — юноша немного призадумался, сжав губы так сильно, что они побелели, — оно не имеет значения. Сегодня будет Хеллоуинская ночь, а значит, и мой день рождения, который я проведу в полном одиночестве, брошенный, покинутый всеми. Помню, как ещё совсем недавно я любил и был любим, но теперь стал никому не нужен, словно покойник. Забвение мёртвых ещё при жизни, вот что я обрёл вместе с болезнями». Его пальцы мелко дрожали, передавая колебания карандашу, оставляющему кривые линии на листе вместо строк. Сигарета медленно тлела, будучи зажатой в изуродованных пальцах. Дым, исходящий от неё, устремлялся вверх, скользя по лицу юноши, пощипывая глаза, из которых вытекали слёзы. Сизые нити окутывали молодого человека, плавно обвивали его, спускаясь возле тела, впитываясь в одежду, окружая его, словно анаконда свою жертву. Парень был погружён в воспоминания о той, которую любил до сих пор, несмотря на то, что она уже простилась с ним, навсегда исчезнув из его жизни. «Ты болен, — вот её слова из письма, найденного в почтовом ящике, и именно они эхом звучали в голове юноши, смотрящего глазами, полными слёз, куда-то вдаль, всё ещё надеясь увидеть её образ, столь любимый силуэт с бесконечно родными чертами, но, увы, горизонт был наполнен лишь деревьями, похожими на скелеты немыслимых чудовищ, — врачи сказали, что жить тебе осталось несколько месяцев. Зачем ты мне такой? Прости, но я хочу прожить свои годы счастливо. Прощай». По щеке парня текла слеза, которую он спешно вытер окровавленным кончиком пальца, с которого свисал ноготь, раскачивающийся из стороны в сторону при каждом движении. На лице остался грязный бардовый размытый след, похожий на не до конца смытый грим клоуна. Сигарета дотлела. Её уголёк нещадно обжигал уже бесчувственные пальцы, истёртые до плоти и кости. Красный огонёк потух, издав тихое шипение, словно выдохнув перед собственной смертью. Капля крови, пропитав сигаретный фильтр, как и болезни, поразившие тело ещё совсем юного парня, настигла пылающую изнутри точку, превратив её в чёрный, мокрый кусок пепла, устремившийся вниз, на окровавленный асфальт. «Так и я умираю, — прошептал парень, выронив окурок из своих пальцев, — разлагаюсь изнутри ещё при жизни, превращаясь в гниющий труп, покрытый чёрными пятнами гематом и некроза. Ещё не мёртвый, но уже нежилец».
Он вновь перевёл свой взгляд на блокнот, продолжив писать свои мысли, дабы не забыть их. Эта привычка у него появилась ещё до болезни, когда он был начинающим писателем, но теперь стала необходимостью, ведь мозг, умирающий из-за постоянной нехватки кислорода, начал давать сбои. Первой пострадала память, которая просто начала пропадать, растворяясь, словно пустынный мираж. «Имеет ли смысл моё дальнейшее существование? Я проиграл все битвы с болезнями, как и войну с ними. Сколько мне осталось ещё жить? День, неделю, месяц? Быть может, пора оставить этот мир, как и пустые надежды на что-то хорошее? Хватит цепляться за иллюзии, пора смириться с тем фактом, что я уже практически мёртв. Для общества меня уже нет, потерян, забыт, стал словно призрак, тень самого себя. Завершить начатое болезнями, опередить их, обмануть? — его скулы неистово двигались, будто жили сами по себе, желая покинуть его, дабы спастись от того, что он задумал. — Не потухнуть, как уголёк, пропитанный ядом и скверной болезней, а упасть самому, хоть на миг ощутив свободу, лишившись тягот собственной жизни? Ведь именно я творец своей судьбы, её вершитель, не так ли?».
Закурив ещё одну сигарету, юноша плавно закрыл блокнот, спрятав его в карман брюк. Город снова оживал, наполняясь вялыми людьми с суровыми, уставшими лицами. «Полдень, — понял парень, медленно шагая по улице, стараясь никого не задеть, — время обеда, быть может, последнего в моей жизни». Докурив сигарету, он зашёл в небольшое кафе, в котором хотел было обогреться после нескольких часов, проведённых на прохладном влажном воздухе. Лёгкий ветерок проскользнул следом за отвратительным, жутким на вид посетителем, небрежно швырнув грязный кленовый лист на роскошные, до зависти многих, дорогие лакированные туфли владельца заведения, презрительно смотрящего на своего гостя. Юноша, поправив очки, пытался рассмотреть цены в предложенном меню, ловя на себе косые взгляды работников и посетителей. Практически все они узнали в нём того, кто царапал асфальт утром неподалёку, то сжимаясь, то выгибаясь от боли. Но их мысли не были однородными. Кто-то удивлялся, что незнакомец так свободно разгуливает по улице, а не пребывает в больнице. «Неужели никто так и не вызвал бригаду скорой помощи?» — думали эти люди, осуждая других за их бесчеловечность, но находя себе бесконечное количество оправданий в собственном утреннем равнодушии. Были среди присутствующих и те, кто испытывали презрение к этому жалкому на вид юноше, грязному, покрытому кровавыми разводами и пятнами. В их глазах читалось то, что даже невозможно передать словами. «Будь их воля, они бы вышвырнули меня прочь из города, страны или даже с планеты, — думал юноша, ожидая колкие, обидные, порой и нецензурные комментарии о своём внешнем виде в частности и о себе, как о человеке, в целом, но сегодня в кафе царила немая тишина, словно рты каждого, кто считал себя выше других, были зашиты, — но, к счастью, владелец этого заведения соблюдает закон, а значит, не прогонит клиента, каким отвратительным я бы ни был». Но была и ещё одна группа людей в этом небольшом социуме — те, кто в мыслях желали смерти новому посетителю, считая, что он недостоин жизни, раз так опустился на социальное дно. Они считали, что являются едва ли не вершителями чужих судеб, раз имеют немалые деньги и власть. Это кафе стало для них неким местом для переговоров, которые бесцеремонно нарушил вошедший грязный, пошатывающийся юноша, от которого пахло дешёвыми сигаретами. Он смотрел в глаза девушки, стоявшей за прилавком, читая в них сочувствие и сострадание — то, что не видел уже давно. «Разве люди ещё способны испытывать светлые чувства?» — думал он, беззвучно шевеля губами.
— Вам нужна помощь? — спросила девушка, пытаясь открыть аптечку, висевшую на стене возле неё. — Быть может, стоит вызвать скорую помощь?
— Благодарю вас, — немного дрожащим голосом ответил парень, поправляя очки, — мне уже никто и ничто не поможет. Дайте мне, пожалуйста, куриный суп и картофельное пюре. Спасибо ещё раз, что не остались равнодушной.
— Лишь тот, кто сам горе познал, желает помочь другому, — едва слышимо прошептала девушка, накладывая в тарелки заказанные блюда, стараясь сделать порцию побольше, — молодой человек, вы можете умыться в нашем заведении.
— Не думаю, что это одобрят остальные посетители, — уклончиво ответил парень, всё ещё помня, как его избили на прошлой неделе в другом кафе какие-то подростки. Они наносили удар за ударом, осыпая оскорблениями и матом жертву своей жестокости, явно получая удовольствие от процесса, ведь юноша даже не мог ничего противопоставить им, будучи беспомощным и неизмеримо жалким в данной ситуации. Спасло парня лишь вмешательство охранника, который больше переживал не за жизнь и здоровье бедолаги, а за имущество заведения, предложив подросткам продолжить своё занятие где-нибудь в другом месте.
Юноша сидел за отдельным столиком, вкушая пищу, кажущуюся всем обыденностью. «Многие люди думают, что всё имеющееся у них навсегда, оттого и не ценят ничего и никого, — думал он, бросая беглые взгляды на девушку, проявившую к нему хоть немного добра, — но когда ты лишаешься всего, в том числе и жизни, начинаешь воистину ценить каждую мелочь». Посетители перешёптывались, словно шипящие змеи, собравшиеся в клубок. Некоторые спешно покидали заведение, не желая пребывать в нём вместе с отвратительным на вид юношей. Столики стремительно пустели. Молодой человек смотрел в свой деньгодержатель, в котором была весьма внушительная сумма денег — все остатки с его гонораров за напечатанные произведения и проданную машину. «Эти деньги могут кому-нибудь помочь», — думал он, сжав в руке купюры. За спиной послышались тихие лёгкие шаги.
— Страх и отчаяние, вот истинные губители каждого, — раздался тонкий девичий голос со спины, — мне неизвестно, что случилось у тебя, но, поверь, даже самая тёмная и мрачная ночь однажды закончится.
— Нет, не в моём случае, — ответил юноша, устремив свой взор сквозь окно к небу, — моё тело уже практически мертво, а вера и надежда давно покинули меня, оставив на растерзание боли, страху и отчаянию. Будьте добры, принесите кусочек торта, который вам больше всего нравится. Отмечу свой день рождения заранее.
Девушка молча направилась выполнять заказ. В опустевшем помещении царила тишина, которую нарушил звук отрывания листа из блокнота. Спустя минуту работница заведения обнаружила пустой столик со сложенным исписанным листком, внутри которого виднелись крупные купюры. Поставив на столик недавний заказ, она принялась читать записку посетителя, так стремительно и загадочно исчезнувшего: «Вы не знаете меня, но, быть может, читали некоторые мои произведения. В любом случае, это уже не имеет значения. Мой смертный час близок, и я встречу старуху с косой в одиночестве, будучи брошенным всеми. Мне неизвестно ваше имя, наверное, оно и к лучшему. Возьмите эти деньги себе, вам они нужнее. Мне они уже не понадобятся, уж поверьте. Прошу, скушайте тортик. Буду считать, что вы стали моим другом и единственным гостем в мой двадцать третий день рождения. Спасибо вам за вашу доброту. Быть может, мир не так ужасен, как я думал ещё утром. Прощайте». Руки девушки побелели и начали дрожать, а из её глаз хлынули слёзы. Она бросилась бежать к выходу, чтобы найти незнакомца, но улица была пуста. «Куда бы он ни ушёл, его уже не найти», — пронеслась мысль в её голове, когда она возвращалась к столику, на котором лежало внушительное количество купюр. Девушка была необычайно благодарна незнакомцу, но продолжала рыдать, закрыв лицо руками. Жаркие слёзы капали на столик, скапливаясь в небольшую лужицу. Во взгляде юноши она увидела схожесть со своим покойным братом, проигравшем войну раку крови.
Ветер колыхал волнистые волосы парня, лицо которого впервые за несколько месяцев, озарила улыбка. Он шёл по улице, высоко задрав голову к серому небу цвета свинца. Мелкие капли дождя приятно щекотали лицо. «Будто сама природа плачет, — думал он, снимая влажные очки, — от радости или от горя?». Он встал на месте, раскинув руки в стороны и звонко смеясь через боль, взрывающуюся в его голове. Промокший ворон с раненной кровоточащей и загнивающей лапой и расцарапанным глазом вторил его горькому смеху своим громким карканьем, причудливо вывернув голову. Птица словно подражала парню, хлопая крыльями и смеясь вместе с ним. Их странный дуэт посреди пустой улицы был неким театром безумия и отчаяния, пропитанного болью и близости смерти. Вокруг царило безмолвие, густое, как желе, разрываемое лишь двумя смеющимися безумцами, смотрящими в серые, мрачные небеса. С крыш зданий взлетело ввысь бесчисленное количество чёрных птиц, круживших в вихре. Израненный ворон, ненадолго умолкнув, взмыл вверх, громко каркнув на прощание.
— И ты покинул меня, — прошептал юноша, закурив сигарету.
Он долго бродил по городу, всматриваясь в лица редких прохожих, пытаясь увидеть в них то, что было у девушки из кафе. Но всё, что он видел, это презрение и отвращение. Каждый встречный поднимал голову вверх, чувствуя своё превосходство, смотря свысока на юношу, бесцельно бредущего по городу. Мир для него изменился много раз, обрушился, рассыпался в пыль, потеряв всякий смысл. Юноша продолжал жить как бы по инерции, всё ещё надеясь на некое чудо, но с каждым мигом он терял свою веру, признавая неизбежность скорой и мучительной смерти.
Улицы окутали вечерние сумерки. Они мягко ложились на кривые стволы деревьев и сутулые плечи людей, спешащих в свои дома, словно пчёлы в улей. Город вновь наполнился жизнью, закипел этой неистовой суетой, порождающей очень много шума. «Иногда мне кажется, что людей уже и не осталось, — писал в блокноте юноша, смотрящий с крыши заброшенной многоэтажки вниз, на город, похожий на муравейник, держа в пальцах зажжённую сигарету, — днём улицы пустынны и мертвы, словно город заброшен, покинут в спешке, но ночью жизнь снова возвращается сюда. Неужели мифические вампиры превратили людей в себе подобных?». На лице парня появилась ухмылка. В былые времена он попробовал бы написать по этой теме небольшую историю или даже рассказ, но сейчас ему вполне достаточно этой мысли и приятного, тёплого воспоминания о своём счастливом и не столь мрачном прошлом. Позади послышалось хлопанье крыльев. Тот самый ворон, который днём смеялся вместе с юношей, нашёл его в безумном ночном городе людей. Последняя сигарета из пачки догорала. Карандаш быстро бегал по листу, оставляя следы из дрожащих строк. «Я проиграл войну, моя жизнь превратилась в некое подобие ада. Пришло время завершить всё. Никому ничего не должен, свободен от всего, кроме жизни. Пора скинуть и эти оковы. Спасибо, Господь, за дарованную жизнь. Я ни о чём не жалею, надеюсь, прожил её не зря. Моё время пришло в двадцать третий день рождения», — дописав эти строки, юноша выбросил окурок вниз, смотря за его падением. Убрав очки в футляр, он ненадолго прикрыл глаза, мысленно прощаясь со всеми, кого знал и помнил. За спиной раздалось карканье. «Знаю-знаю, время пришло, вестник смерти», — пробурчал юноша, наклонившись вперёд.
Ворон взмыл в небо, громко крича, словно обвиняя весь мир в смерти юноши, после чего бросился за ним следом, будто желая поймать его. Секунды падения растянулись, а после и вовсе застыли. Юноша, открыв глаза, увидел изуродованную птицу, вопящую ему вслед.
Молодая девушка крепко прижимала к груди листок с запиской глубоко несчастного посетителя кафе, жалея, что не смогла ничем ему помочь. Навстречу ей шла детвора, наряженная в костюмы различных чудовищ.
— Сладость или гадость? — закричали дети, раскрывая праздничные пакеты, полные всевозможных конфет.
Над головами раздавался крик ворона. Тело юноши рухнуло на асфальт с сухим громким хрустом сломанных костей. Из его рта вытекала кровь, а на лице застыла безмятежная улыбка. Птица кружила над ним, громко каркая. С неба падали капли дождя, смывающие потоки слёз с лица девушки, узнавшей щедрого незнакомца из кафе в юноше, упавшего возле неё. Большинство людей продолжало идти дальше по своим делам, будто ничего и не произошло. Лишь единицы всё же подбежали, пусть и не сразу, решив помочь тому, кто в помощи уже не нуждался. Крупные белые хлопья снега кружили в небе, падая на тело юноши, укрывая его своим саванном. Блокнот раскрылся на одной из страниц: «Запись первая. Сегодня мой двадцать второй день рождения, думаю, стоит завести дневник для различных событий своей жизни. Надеюсь, здесь будет только хорошее, то, что дарит радость. Вчера я впервые заключил договор с издательством. Мне обещали тираж и гонорар. Моя жизнь станет лучше, я верю в это, — ветер перелистнул страницу, — запись вторая. Жутко болит голова. Едва не потерял сознание». Ворон кружил над телом ещё какое-то время, после чего исчез в ночи, держа в лапах блокнот юноши, унося его ввысь. Город продолжил жить, как и прежде. Ничто не способно изменить распорядок человечества, даже страдания и смерть. Мёртвые деревья тянули свои ветви к людям, словно пытаясь одёрнуть их. Снег с дождём укрывали город. Небо скорбело, в то время как люди веселились и праздновали Хэллоуин.
Часть «Мы пали»
«Космос — огромное невообразимое нечто, ошеломляющее нас, людей, своими бескрайними просторами, устремляющимися бесконечно далеко во все стороны нашего трёхмерного пространства. Миллиарды звёзд, вращающихся вокруг сверхмассивных чёрных дыр и мириады планет — всё это наподдаётся объяснению простым языком и точным подсчётам, поражая гениев всех времён и эпох. «Но одни ли мы в этом пространстве? Есть ли у нас соседи в этом бесконечном множестве космических тел? — спрашивали люди всё время своего существования. — Имеются ли у нас братья по разуму?». Сколько мы вопрошали об этом сами себя, используя всё более новые и совершенные технологии для связи с дальними планетами, но никто не мог подумать, что ответ придёт так скоро. Нет, это было не взаимное приветствие, а самый настоящий визит, к которому мы не были готовы. Нас, словно насекомых, растоптали, стёрли в порошок, истребили, как животных, неких вредителей на огороде под названием Земля. Мы оказались слабы перед неимоверной мощью захватчиков, чьи военная сила и технологии значительно превосходили наши. Но обо всём по порядку.
Я, как и большинство людей моего времени, разрывался между домом и работой, которую любил и ненавидел одновременно. Космос и наука — это то, что меня манило ещё с детства, пленя мой разум на всю оставшуюся жизнь. Годы обучения в университете принесли свои плоды, позволив мне устроиться на престижную, высокооплачиваемую работу, которую я просто обожал. Астрофизик и специалист по микроволновому спектру электромагнитных излучений, которым вакуум буквально пронизан. В этом многоголосом хоре бесчисленного множества космических тел мы искали что-то, зачастую сами не зная, что хотим услышать. Эхо взорвавшихся звёзд, их так называемые «крики», которые они издают перед своей смертью, будто живые существа, появление пульсаров и даже зарождение новых галактик — это лишь малая часть того, что мы искали среди чёрного пространства, кажущегося немым, лишённым звуков и жизни. Лишь руководство омрачало моё хобби, ставшее работой. Спонсоры то и дело требовали новых космических объектов, открытых нами, совершенно не понимая, что мы не способны их создавать на заказ, что каждое открытие — огромная удача, словно выигрыш в лотерею. Вскоре нам поставили задачу — отправлять каждый месяц сигналы на различных частотах электромагнитного излучения, а также ожидать ответа. Тогда это звучало невообразимо смешно и глупо, ведь такой сигнал будет лететь годы, а то и века, соответственно, никого из нас и даже спонсоров не будет в живых, когда придёт ответ. «Если он вообще будет», — думал тогда я, понимая абсурдность и иррациональность приказа руководства, но кто я такой, чтобы спорить с теми, кто кормит меня?
Шли месяцы и годы, но ответа на наше сообщение, как и предполагалось, не было. Сколько бы мы ни вслушивались в этот космический хор, но в нём никто не говорил с нами. Бескрайний космос всё так же, как и прежде, казался нам безжизненным, мёртвым, пустым, мрачным и холодным. Но всё изменилось в один день. Он, как и большинство до него, изначально ничем не отличался от остальных. Всё было как всегда: завтрак в семейном кругу, быстрые сборы на работу и двухчасовая поездка за городом до обсерватории. Я был уже на середине пути на работу, как небо вспыхнуло ярким белым светом. Казалось, будто Солнце приблизилось к нам или же взорвалось. Да, я понимал, что это невозможно, иначе бы мы умерли практически сразу, но именно такие мысли первыми посетили мою голову. Яркий белый свет заливал всё пространство вокруг, отчего глаза невольно закрывались, а веки упорно не хотели подниматься. С трудом взглянув через полуприкрытые веки, я всё также ничего не видел перед собой — настолько ярким было свечение. Машина сама замедляла ход, несмотря на то, что моя нога была на педали газа. «Электроника, помогающая в управлении автомобилем, вышла из строя», — понял я, пытаясь вслепую увести машину в сторону обочины, чтобы ни во что не врезаться. Электромагнитный импульс колоссальной силы просто сжёг то, чем мы гордились, все наши технологии, погрузив нас в каменный век. Свет, падающий с неба, начал угасать. Теперь это был не единый поток, а множество мелких объектов, кружащих над нами. Я никогда не видел ничего подобного в реальности, всё это было похоже на некий фантастический фильм о вторжении. Сотовый телефон не работал, как и пейджер — они были повреждены электромагнетизмом. Из моего носа хлынула кровь, а голова болела, ныла, будто по ней ударили чем-то тупым, но тяжёлым. Казалось, будто она вот-вот лопнет изнутри как арбуз, разбросав своё содержимое по асфальту горячему, на который я упал, распластавшись, словно бесформенная, бесхребетная масса, не в силах стоять на ногах, ставших вдруг ватными, слабыми, немощными, как и я. Всё моё тело пронизывала боль, будто сотни и тысячи игл вонзались в меня, проникая всё глубже и глубже, добираясь до органов, которые я ощущал как содрогающиеся в агонии боли сгустки беспомощной плоти.
Не знаю, сколько я пробыл в таком жалком состоянии, напоминающем амёбу под стеклом, но мне стало немного лучше. Боль отступила, но не прошла, уйдя на второй план. Я бежал в город, надеясь, что моя семья жива. Огромные столбы густого чёрного дыма поднимались к небу. Наша цивилизация пылала, словно учёный на костре инквизиции. В небе кружили старые самолёты, атакующие неизвестные светящиеся объекты. «Современная техника просто не поднялась в небо», — понял я, вспомнив про импульс, повредивший всю электронику. Остановившись недалеко от города, на небольшом, но заметном возвышении, я смотрел на то, что осталось от нашей цивилизации. Меня охватил ужас. Холодный, колкий, цепкий. «Неужели всё кончено? — спрашивал я сам себя в мыслях. — Мы пали?». Город было невозможно узнать. Некогда высокие многоэтажные здания превратились в руины, рассыпанные по земле, словно детские игрушки, небрежно разбросанные по полу. Машины, объятые пламенем, были смяты многочисленными ударами других автомобилей, продолжавших своё движение какое-то время после вспышки. Люди, словно муравьи возле разрушенного муравейника, бегали между бетонных руин, крича, вопя и рыдая. Матери сквозь рыдания громко звали своих детей, надеясь, что они ещё живы и услышат их, а отцы пытались успокоить своих жён, утешить их, хотя сами едва сдерживали слёзы страха и отчаяния. Бетонная крошка, словно вулканический пепел, укрывала всё вокруг, падая на головы немногих выживших. Большинство жителей города погибло в многоэтажках, которые сровнялись с землёй, будто их и не было. Лишь небольшое нагромождение камней и металла, больше похожее на некую братскую могилу, показывало, что здесь был дом. «Был с жильцами. А теперь могила. Одна на несколько сотен людей» — думал я, падая на колени, закрывая лицо руками. Я плакал. Рыдал от отчаяния. «Неужели во всём этом я виноват? Ведь я причастен к отправке сообщения в космос, но это была не моя идея!» — выкрикивал я, нещадно избивая землю под собой кулаками, разбивая их до крови, но не чувствуя боли. Моя неестественно белая, почти прозрачная кожа, ставшая такой после вспышки света в небесах, легко слезала с плоти, слегка побелевшей, а местами покрытой чёрными, словно трупными пятнами. Я видел свои кости, лишённые всего прочего. Они тоже стали иными. Почти прозрачные, местами не целые, будто их просверлили чем-то. «Умираю», — прошептал я. Мой желудок изверг недавний завтрак прямиком мне на ботинки. Я взглянул на эту массу. Среди остатков не до конца переваренной пищи были кровяные сгустки. Тёмные, почти чёрные, они напоминали пиявок. В животе кололо, будто я съел сотни игл. Голова невыносимо болела. Коснувшись её, я провёл рукой по волосам. Среди пальцев остались волосы, выпавшие из головы. Целый клок пожухлых волос, словно солома, находился у меня в руке.
В небе раздался взрыв. Потом ещё один. Снова и снова над головой разлетались обломки самолётов, а те немногие, кто остались относительно целыми, бесконтрольно падали на землю, объятые пламенем. Они летели прямиком в город. Я видел, как люди пытались укрыться среди камней — руин нашей цивилизации. Взрывы охватили поселение снова. Их стало так много, что казалось, будто никаких иных звуков не существует в данный миг. Я шёл в сторону пожарища, некогда бывшего городом. Моим родным и любимым городом, в котором я планировал встретить старость и вырастить внуков. Теперь это невозможно. «Умираю», — снова прошептал я, желая пить. Жажда стала невыносимой, как и боль, пронзившая всё тело. Это была лучевая болезнь. Я видел, как моя кожа лоскутами слезала с меня, висела, словно рваная одежда, мотаясь из стороны в сторону. Уши уже ничего не слышали. Я оглох от нескончаемых взрывов. Перед глазами была пелена, а в нос ударила смесь из запаха гари и крови. Моего лица что-то коснулось. Нежно, с любовью, как может только моя жена, которую я уже не надеялся встретить живой. Не видя её, я хотел было коснуться её мягких волос, но моя рука ощутила гладкий череп, покрытый липкой кровью с бетонной пылью. «Должно быть, я выгляжу так же», — пронеслось у меня в голове. Справа раздался взрыв. Я ощутил его всем телом. Ещё какой-то миг рука той, которую любил, была на моей щеке. Но её не стало. Я кричал, звал её по имени, но ответа не было. «Она мертва, — понял я, упав на колени, — куда мне теперь идти? За что всё это? Мы пали. Я умираю».
Мои ноги сами несли меня куда-то. Я шёл, не разбирая дороги. То и дело меня касались чьи-то руки, будто пытаясь что-то сказать, но я шёл, не обращая внимания. Под ногами всё чаще и чаще оказывались тела. Мягкие, рыхлые, будто уже разложившиеся. А вместе с ними появился и новый запах. Его невозможно описать, он что-то среднее между благоухающей поляной цветов и серными соединениями. Я упал. Будучи уже не в силах встать, пытался ползти. Перебирая руками, скребя ими по мягкому асфальту. Он оплавился, стал вязким, густым, прилипая к пальцам, лишённым кожи, а местами и плоти. Горячая, раскалённая масса, некогда бывшая дорогой, стала желеобразной рекой со множеством тел на ней. Я ощущал жар на руках, ногах и животе. Эта река добивала меня, жарила и пропекала, но я продолжал ползти, совершенно не зная куда. Мои руки то и дело натыкались на тела людей, зачастую уже лишённые кожи и плоти. Неожиданно я нашёл что-то металлическое. Ощупав находку, осознание пришло само: «Диктофон». Осознавая, что моё время истекает, я сделал эту запись. Теперь вы знаете, что здесь произошло. Надеюсь, что кто-нибудь выжил, ведь, пока жив хотя бы один человек — наша цивилизация существует. Мы пали, но ещё, быть может, сможем встать с колен. Конец записи» — проговорил мужчина, прислонившись к выгоревшему корпусу автомобиля. Повсюду лежало бесчисленное множество тел, похожих на говорящего. Все они были полостью лишены кожи, а местами и плоти. Тонкие, прозрачные, со сквозными дырами кости мог бы увидеть любой желающий, но все были слепы. Дым окутал останки цивилизации, погружая мир во мрак. Город живых мертвецов издавал последние стоны, словно умирающий кит на пляже. Металл натужно скрипел. Ему было тесно в бетоне и корпусах автомобилей. Он расширялся, начав оплавляться. В небе кружили светящиеся объекты. По земле, укрытой пылью, пеплом, кровью и мёртвыми телами шли тысячи высоких существ, совершенно непохожих на нас, людей. Нечто напоминающее смесь гусеницы и паука, многоножку и пиявку. Их толстые вытянутые тела имели множество тонких длинных конечностей. Морщинистая кожа коричневого с белым налётом цвета свисала к земле, словно они линяли. На одном из конусообразных окончаний тела имелось нечто, похожее на корону или воротник — это были их глаза, расположенные на небольших хоботках, двигающихся плавно, словно травинки на ветру. Они шли не спеша по кладбищу человеческой цивилизации, по своей глупости выдавшей местоположение своей колыбели. «Мы пали», — прошептал мужчина, падая на землю. Он умер. Мы пали.
Часть «Ворон»
Тихий размеренный треск дров, доносящийся из печи, даровал покой и умиротворение хозяину избы, одиноко стоящей возле самого леса, величественно возвышавшегося чёрной стеной над жилищем. Старые деревья протяжно и заунывно скрипели от ветра, протягивая свои корявые ветви в сторону дома. Согнутая от ветра берёза, растущая возле окон, устрашающе стучала в стекло, а её тень была похожа на огромную лапу невиданного чудовища, желавшего пробраться внутрь избы.
В старом, но всё ещё крепком доме сидел седовласый старец с короткой, но густой белоснежной бородой. Один его глаз был абсолютно белым, будто варённым, а лицо покрыто многолетними шрамами и ожогами. Худые, тёмные от загара руки мелко дрожали, пытаясь удержать металлическую кружку заваренных трав, аромат которых расползался по избе, заполняя её, просачиваясь в каждый уголок. На столе, неподалёку от старца, стояла толстая восковая свеча, покрытая множеством стекающих капель, а также давней копотью. Мужчина потянулся было за мёдом, стоявшим в потрескавшемся от времени блюдце на противоположной стороне небольшого дубового стола, но в этот момент кто-то постучал в дверь избы.
Три удара были настолько тихими и робкими, что старец сначала подумал, что это ветер завывает, или деревья бьются о стены. Но удары повторились. Теперь они становились всё более настойчивыми, будто тот, кто стоял на улице, был уверен в обитаемости жилища, местами поросшего мхом, осевшего в землю, отчего больше походящего на землянку, нежели на некогда добротный дом. Старик, отставив в сторону ещё горячий напиток, направился к двери. Его шаги были грузными, медленными и шаркающими, а сам мужчина устало кряхтел, не сводя своего взора с запертой на железный засов двери. Подойдя к ней, он прислонился единственным видящим глазом к щели меж иссохшихся от времени досок, пытаясь разглядеть два сгорбившихся силуэта, стоявших на крыльце. Ночное небо заволокло непроницаемыми тучами, отчего на улице было невероятно темно, но слабого, тусклого лунного света хватило старцу, чтобы разглядеть двоих парней, промокших из-за недавнего ливня и разбушевавшегося ветра. Дрожащей от старческой немощи рукой мужчина отпер дверь, впустив нежданных гостей.
— Пустите, пожалуйста, обогреться и переночевать, — шёпотом попросил один из парней, — непогода застала нас врасплох.
— Входите-входите, что же вы стоите, — немного улыбнувшись, говорил старец, указывая рукой на печь, — страшный ураган поднялся, повезло вам, сынки, что мою избу нашли.
Парни, войдя в дом, сразу же сняли свои рюкзаки и промокшие насквозь куртки. Вода так и стекала с юношей, дрожащих от холода, растерянно стоявших возле порога. Старец, взяв их верхнюю одежду, всё теми же шаркающими шагами направился к печи, но остановился, дойдя до середины комнаты.
— Присаживайтесь за стол, угощу вас, чем богат. Не стесняйтесь, будьте как дома. Давно я людей живых не видел, даже не думал, что кто-то в эти места зайти может, — проговорил он, сразу же продолжив идти к печи.
— Отец, как звать-то тебя? — спросил один из парней, раскрывая рюкзак.
— Хм, запамятовал я что-то, ей-богу. Помню только, как меня в детстве бабка соседская звала — Вороном кликала она меня, чернявый я был да худой. И вы так зовите меня, не осерчаю.
— А давно вы здесь живёте? — спросил второй юноша, до этого молчавший. — Вокруг же ни души, лес сплошной. Меня, кстати, Михаилом зовут, а друга моего Гавриилом.
— Надо же, какие имена, будто ангелы ко мне пожаловали, — рассмеявшись, говорил старик, — мальцом был ещё, когда матушка со мной пришла сюда, да так здесь и остались мы. В этих местах три селения людских находилось, когда я ещё юнцом был, как вы. Эх, славные времена были.
— А что же случилось с людьми-то? — настороженным полушёпотом спросил Гавриил, доставая консервированную тушёнку. — Угощайтесь, старче.
— Отведаю-ка я вашу трапезу, — весело потирая ладони и широко улыбаясь, сказал Ворон, — а история та давняя да тёмная очень. Много народу померло, а те, кто в живых остались, поразъехались кто куда, да только не помогло это, и они погибли. Ох и страшные времена тогда были, люди прям в домах и дворах, на улице и в поле на землю падали, да вопили истошно, будто горят заживо.
— Так что же случилось? — замерев, спросил Миша. — Болезнь какая?
— Хуже хвори любой только колдуны да чародеи, — сказал старец, открыв банку тушёнки кривым, испачканным давно засохшей кровью ножом, на резной рукояти которого красовался змей.
По крыше дома будто кто-то ходил, постукивая копытцами и весело хихикая. Парни испуганно озирались по сторонам, а по их спинам и макушкам бегали толпы мурашек.
— Ох и разбушевались черти, — сказал Ворон, тонко улыбнувшись.
— Отец, неужто колдун погубил целых три деревни? — скептически спросил Гавриил, не расслышав слова старика.
— А ты не смейся, коль не знаешь и не веришь. Сейчас отвар травяной сделаю и расскажу, что помню.
С этими словами мужчина направился к печи, начав собирать различные травы из небольших тряпичных мешков. Насыпав щедрые щепотки в металлические обцарапанные кружки, он залил их кипятком из закопчённого чайника, стоявшего на пышущей жаром печи. Медленными шаркающими шагами старик вновь подошёл к столу, протягивая парням напитки.
— Ешьте да пейте, гости мои, а я начну рассказ.
В этот момент пламя свечи, горящей на столе, колыхнулось и погасло оставив людей в кромешной темноте. В немом ожидании повествования повисла некая необъяснимая тревога, неким тяжёлым комком подступившая к горлу каждого из парней. За стенами избы пугающе завывал ветер, а деревья непрекращали заунывно и протяжно скрипеть. Они будто стонали от чудовищных порывов ветра, умоляя о пощаде. В темноте, кажущейся густой и вязкой, чиркнула спичка — Михаил решил зажечь свечу.
В кажущемся ярким свете огня, разогнавшего окружающую тьму, лицо старика казалось необычайно зловещим. Его сухая, дряблая, морщинистая кожа, покрытая шрамами и ожогами, немного свисала, будто некие мешки, а белый, словно варённый глаз, не на шутку испугал Гавриила, едва не вскрикнувшего от страха. Белая борода Ворона приобрела зловещий красноватый оттенок, а единственный видящий глаз озирался по сторонам, будто следя за кем-то бегающим позади парней. Гавриилу даже показалось, что кто-то буравит его спину тяжёлым взглядом, полным злобы и ненависти. Некий тихий звук, похожий на размеренные постукивания, эхом разносился по избе. У Михаила было явное ощущение того, что позади кто-то перебирает лапками по стенам, отчего он резко обернулся.
В окно стучали ветви берёзы, одиноко стоявшей возле дома, а на небе появилась луна, выглянув из-за чёрных туч. Её серебристый свет, проходя через дождь, льющий стеной, походил на некую волшебную тропу, уходящую в глубины мрачного леса. Спичка в руках Михаила угасла, едва не оставив ожог на его пальцах. Юноша, снова чиркнув спичкой, зажёг свечу, смотря на блаженно улыбающегося старца.
— Усаживайтесь поудобнее, да слушайте внимательно, — каким-то скрипучим голосом сказал Ворон, отчего Гавриила передёрнуло, будто от мороза, а старик начал рассказывать.
... Три села, расположенные неподалёку друг от друга, а также от леса и реки, жили тихо и размеренно, не зная бедствий и напастей. Зверья хватало охотникам местным и пришлым, да и рыба водилась крупная. Кормила всех матушка-природа, не оставляла на погибель. Поля вокруг сёл засеивали зерном всяким, потому и хлеб имелся в доме каждом, и лошади сыты были. Процветали селения эти, если сравнить с теми, что выше по руслу расположились. Много народу в них приходило, да жить оставалось, свободы от гнёта власти ища и от закона скрываясь, но больше оседали те, кто нищенствовали, на ярмарках и базарах побираясь, куска хлеба ожидая. Здесь они трудились у кузнеца или у мельника, живя у них, а после мужики дома им строить помогали, скотину дарили. Помогали всем миром тем, кто нужду знал, по совести жили, а не по закону государеву. Так и мать Ворона пришла в места эти, живя и работая по дому у овдовевшего кузнеца, а потом, как дом ей построили в селе, так там жить стала, но работу не бросила свою, по нраву она ей была.
Сёла, кстати, назывались просто очень — Кузнечино, лесом заросшее настолько, что только один дом остался, в котором путники приют ночной нашли, Мельниково, сгоревшее до тла после смерти всех обитателей, и Пахарево, утонувшее в то же время.
Годы шли своим чередом, Ворон вырос, да у кузнеца учеником стал, с мужиками часто на охоту ходил в лес, да знахарке местной травы собирать помогал. Бабки соседские юношу не особо привечали, Вороном клича.
Часто шёпотом говорили они, будто колдовством знахарка занимается, ведьмой её называли все. Травами лечила она, а когда хворь сильнее была чар её и отваров, то в лес отравляла, к отшельнику старому. А Ворон провожал желающих до избы его, если не знал дороги кто, травы попутно собирая.
Не было горя и беды долгие годы, не знали люди напастей никаких, да только не могло это вечно продолжаться. Скот домашний чахнуть начал, а на полях не росло ничего, будто земля мёртвая стала. Тогда люди недоброе заподозрили, о колдуне молва ходила.
Жил в лесу старик один, отшельником будучи, нелюдимым был, лишь изредка в деревни приходил на ярмарки. Никто не знал, кто он и откуда пришёл, известно лишь было, что лечить умел травами да словами странными, неизвестными крестьянам простым. Ходили к нему некоторые, по наставлению знахарки, помощь прося, но боялись его, поговаривая, что в доме у него сами черти живут, на цепи сидят, да лают по-собачьему. Во всём чёрном ходил тот старец всегда, одежда его изорвана была, да мертвечиной пахла, будто покойник в ней ходит, а не живой человек.
Подумали тогда мужики всех деревень, да решили, что убить надо колдуна того, чтобы скот не губил. И сколько знахарка не утверждала, что не мог он зло сотворить, что иной колдун объявился, не послушали мужики её.
Пришли они к его избе, в лесу стоящей, но не нашли ни его ни чёрта. «Дом пуст был, — сказали они, позже, когда в дома вернулись, — не жил в нём будто никто давно уже». От греха подальше, чтобы прогнать колдуна, чьё имя не знал никто, избу его сжечь решили. Тучи чёрные небо заволокли в тот вечер, ветер разбушевался, а над лесом будто темнота какая-то нависла. Крики из леса доносились такие, что все три села их слышали. Женщины детей прятать начали, зла колдовского опасаясь.
Лишь под утро мужики в дома вернулись, да так ничего не рассказав, кроме давнего опустения избы лесной. Хмурые они были, дрожали, будто от страха неописуемого, словно увидели что-то ужасное. Только один из них, изрядно напившись алкоголя крепкого, проболтался, что черти в лесу том были, плясали они на пожарище, да вокруг мужиков, к сёлам не пуская. Лишь к утру исчезли они, но вернуться обещали.
Так и произошло следующей ночью. Возле домов тени появились, прыгали они под окнами, в жилища людские заглядывая, в двери и ставни стучась закрытые. По крышам ходили, копытцами постукивая, в трубы крича и ухая, по именам жильцов называя, на улицу маня, золото и богатства иные обещая.
Не выдержал мужик один бесовщины этой, взял топор, да пошёл во двор. Жена его с детьми в окно смотрела, молитвы шепча. И вот, как только мужик появился во дворе, в свете лунном, фигуры чёрные его окружили. Глаза их пылали, словно угольки, а зубы белые были, сверкали в ночной темноте. Повалили мужика они, да начали разрывать его живьём, задорно смеясь, словно дети малые, а он топором машет, отбиться пытается, да только не вредит им оружие людское, всё сквозь тела чёрные проходит. Не успела жена его молитву даже прочесть, как от тела остались лишь кости чистые сверкать в серебристом свете луны. А под дверью вздыхает кто-то, голосом людским впустить просит, слёзно так, жалостливо. Страшная ночь была, никто не знал спасения. Лишь под утро, как первые петухи прокричали, покинула нечисть селения, оставив людей в покое, да только на церкви, прям на двери её, выцарапаны слова были: «И так каждую ночь продолжаться будет, всех не погубим».
Перепугались люди не на шутку тогда, не зная, как с напастью бороться. Каждую ночь, как только солнце пряталось за горизонтом, черти разгуливали по сёлам, людей из домов выманивая. Никто не знал, как с ними бороться, в церкви укрылись все после трёх ночей столь ужасных. Да только и это не помогло.
Как только солнце спряталось за горизонтом, двери храма начали сотрясаться от ударов неимоверной силы. Злобные рычания доносились из-за стен, отчего люди упали на колени, рыдая и молясь Богу. В какой-то момент всё утихло, будто бы Господь услышал мольбы, но не тут-то было.
Образы святые исказились, став злобными, нечеловеческими вовсе, а звериными какими-то. Распятие кровью обагрилось, да ожило, а вместо Христа чёрт на нём был, хихикал он, оскалившись. Иконы ожили все, к людям руки потянули, почернели лица святых, а глаза словно угли раскалённые были. Много людей тогда от страха погибло прямо в храме, а те, кто в живых остались, спрятались в погребе, где припасы съестные хранились. Лишь по утру вышли люди на улицу, едва волоча за собой ноги.
Решили мужики тогда, что это знахарка колдовство творит, а потому и сжечь её надо, как ведьму. Изловили её у ручья, да к церкви привели, где столб уже стоял. Привязали к нему, дрова разложив под её ногами, и подожгли. Кричала она, говоря, что не её убивать надо, а иного кого-то, что не она и не колдун, в лесу живший, зло творят, а третий в местах этих объявился, чертей на волю отпустив, которых отшельник на цепи держал. Но не слушал её никто, лишь глаза в сторону отводя, да крестясь, гневливых проклятий ведьмоских опасаясь. Так и сгорела она, крича о третьем колдуне, но имя не называя.
Подумали люди тогда, что беды их закончились, да по домам разошлись, к похоронам готовясь, умерших оплакивая. Весь день в сёлах стояли плач и запах тела сгоревшего. Лишь к ночи тишина наступила, даже собаки не лаяли. Но не пришёл покой в сёла даже со смертью ведьмы, а лишь хуже стало.
Ночью черти бушевали пуще прежнего, беззаботно гуляя по улицам, да над скотиной издеваясь. Немало животных растерзали нечистые, остальных покалечив. Но случилось то, что людей в ужас привело — умершие, в доме до третьего дня оставленные, ожили, да по комнатам бродили, посмеиваясь и зубами клацая. Требовали они мяса сырого, кровавого, да вина крепкого, богохульными речами сопровождая речь свою. И снова по утру закончилась чертовщина вся, оставив тела усопших на полах лежать, да за столами сидеть.
В панике люди уезжать начали, кровью кашляя. А те, кто остались, тела сжигали умерших. Не настал ещё и полдень, как падать все начали, задыхаясь и неразборчиво крича. Лишь один мужик сказал, что жарко ему, будто пожар внутри, после чего умер сразу же, а из глаз и ушей его кровь сочилась. Со всех трёх сёл только полсотни людей в живых осталось.
Вспомнила бабка тогда, что Ворон знахарке помогал, да дорогу к колдуну лесному дорогу знал. Поняли мужики местные, что именно юноша чертей на волю отпустил, да только не нашли его, будто сквозь землю он провалился. Долго его искали, но всё же нашли на пепелище, от избы колдуна оставшемся. Поймали, да к церкви привели. На столбе ещё висели обгоревшие останки знахарки, продолжавшие тошнотворно пахнуть. Привязали юношу хихикающего к столбу от сажи почерневшему, да спросили лишь, он колдун, или нет. На что парень злорадно рассмеялся, а глаза его вспыхнули огнём.
Мужики подожгли брёвна под ногами Ворона, блаженно улыбающегося, пока пламя пожирало его живьём. Лицо, охваченное огнём, приобрело воистину чудовищный бесовской вид, а один глаз даже вздулся, вмиг побелев. Юноша даже не вкрикнул, продолжая улыбаться и хихикать, пока пламя не убило его, после чего сразу бросилось на зевак, будто живое. Словно змеи, огненные языки бросились на последних живых людей, обвив их, как плющ. Ворон умер, но так и стоял, будучи привязанным к столбу. Его чёрное, обугленное тело висело на столбе, а на лице была всё та же блаженная улыбка. Последние жители селений были жестоко убиты колдовским огнём. Вокруг воцарилась мёртвая тишина.
Ночью, как только солнце спряталось за горизонт, по улицам вновь начали бегать черти, радостно хихикая. Они собрались возле мёртвого Ворона, начав изображать рыдания, будто скорбят по нему. Вдруг обугленное тело дёрнулось, издав сухой хруст. Не обгоревший глаз широко распахнулся, осмотрев всё вокруг, а лицо так и озаряла ухмылка.
— Я жив, — прохрипел оживший юноша, — вот оно, моё бессмертие.
С этими словами он оборвал прогоревшие верёвки, величественно и гордо подойдя к церкви. Все иконы внутри вспыхнули, а следом и само здание было охвачено пламенем. Ворон лишь хмыкнул, уйдя в свой дом.
С малых лет он, помогая знахарке, проявлял немалую тягу к тайным колдовским искусствам, подглядывая за лесным отшельником. Именно тогда юноша заговорил с чертями, сидевшими на цепи. Украдкой он бегал по ночам в лес, слушая их наставления и уроки чёрной магии, за что потом освободил из плена, в который их заточил старый колдун. Именно Ворон убил его, безжалостно перерезав горло кривым ритуальным ножом, на резной рукояти которого был изображён змей.
Теперь он обрёл бессмертие, которое так жаждал, но это стало его проклятием, ведь время всё так же властно над ним, превращая его в немощного старика. Лишь забирая чужие жизни, он вновь обретает былую молодость, но не может покинуть границу этих трёх селений, ставших для него тюрьмой. И только вечно смеющиеся черти, радующиеся долгожданной свободе, были его соседями и гостями все эти годы...
Гавриил спал за столом, упав лицом на свою руку, а Михаил, едва понимая происходящее, неуклюже попытался встать на ноги. Только сейчас, когда Ворон закончил свой рассказ, юноша заметил, как обезображено лицо старика. Его ожоги и белый, неживой глаз наводили ужас на парня, понявшего, в какой он беде.
— Но это не может быть правдой! — закричал он, упав на скамейку.
— Тихо-тихо, не кричи, друга разбудишь, — шептал Ворон, сжимая в руке ритуальный нож, которым недавно открывал тушёнку, — я стар и немощен, но моих сил хватит, чтобы расправиться с вами. Вкусный был отвар? Сон вызывают травы эти, силы забирают.
Старик, схватив Михаила за воротник, приблизил его к себе, резко разрезав шею юноши. Алая кровь брызнула, словно фонтан, заливая всё вокруг. Нож засиял, будто раскалённый кусок железа, а Ворон начал молодеть прямо на глазах. Морщины на его лице разгладились, а седые волосы вновь стали чёрными, как смоль.
Отбросив безжизненное тело юноши, мужчина потянулся было за всё ещё спящим Гавриилом. В избе раздался тихий весёлый смех, а следом на стол прыгнули три чёрта, оскалив зубы. Они слизывали ещё свежую, незастывшую кровь, облизывая свои чёрные, покрытые шерстью морды раздвоенными, как у змей, языками.
— Сегодня у вас будет пир, друзья мои, — довольно улыбаясь, сказал Ворон, занеся нож над юношей.
Неожиданно комнату заполнил яркий белый свет, ослепив колдуна и чертей, испуганно убежавших за печь. Окровавленное тело Михаила поднялось, будто марионетка, схватив мужчину за руку. Гавриил, резко пробудился, будто и не спал вовсе. Тела парней сияли изнутри, а на их спинах красовались пылающие огненными языками огромные крылья, похожие на птичьи. «Ангелы!» — испуганно подумал Ворон, попытавшись убежать прочь.
— Пришёл конец твоим чёрным деяниям, приспешник Дьявола! — глубоким басом сказал Михаил, отбросив мужчину к стене, покрытой плесенью и паутиной. — Мы слышали весь твой рассказ, удалённо наблюдая за тобой.
Черти метались по избе, ища, где укрыться. Они бегали, словно мелкие муравьи, мельтеша во мраке, разрываемом ярким сиянием. Ворон кряхтел, лёжа на полу. В его глазах пылала злоба, а пальцы сгребли старые прогнившие деревянные доски. Он резко встал, словно подпрыгнув, выкрикивая заклятия. Чёрные сферы слетали с его рук, устремляясь к парившим над полом ангелам. На миг изба, ставшая полем битвы, погрузилась в густой мрак. Ворон надеялся, что сумел убить своих гостей, но тьма была развеяна, а два сияющих ангела всё так же парили в воздухе. В их руках были воистину огромные мечи, пылающие пламенем.
— Ты приговариваешься к казне! — громко сказал Гавриил, очертив в воздухе крест своим клинком. — Скажешь своё последнее слово, колдун?
— Я бессмертен! — закричал Ворон, бросившись грудью прямиком на меч.
Тело мужчины вспыхнуло пламенем, а сам он вновь почувствовал то же самое, как в день своей первой смерти. Всё тело пылало, будучи объято огнём. Только в этот раз жар шёл изнутри, прямиком из груди, в которой находился меч. Ворон вновь даже не вскрикнул от боли, смотря единственным глазом на своих врагов. Его губы беззвучно шевелились, будто он пытался что-то сказать. Михаил, взмахнув мечом, отрубил голову колдуну, тело которого в тот же миг превратилось в прах. Лишь горстка пепла осталась лежать на грязных досках, покрытых плесенью. За окном появились первые лучи восходящего солнца.
— Сколько же он злодеяний совершил, — задумчиво проговорил Гавриил, — и почему мы раньше не обнаружили его?
— Слуги Дьявола повсюду, друг мой, а его паутина зла закрывает нам глаза, мешая видеть многое. Пойдём отсюда, нам здесь делать нечего. Это место очищено жизнями двух смертных, в чьи тела мы вынуждены были вселиться.
Тела юношей, прекратив испускать сияние, безжизненно рухнули на пол рядом с пеплом, оставшимся от Ворона. Ангелы покинули свои сосуды, удовлетворившись результатом. Лёгкий сквозняк пролетел по дому, рассеяв верхушку кучки пепла. В её центре лежал обваренный глаз колдуна, вращаясь вокруг себя. В избе вновь раздался смех, а ритуальный нож, небрежно лежавший под столом, воспылал внутренним пламенем.
— Я бессмертен, — эхом разнёсся шёпот ещё незримого, но уже возрождающегося, словно Феникс из пепла, Ворона.
Часть «Ночь в лесу»
Вечерние сумерки опускались на лесную чащобу, по которой устало пробиралась небольшая группа юных туристов, состоящая из трёх юношей. Лёгкий туман стелился вдоль земли, окутывая ноги и деревья, поднимаясь выше. Воздух становился тяжелее, а парни окончательно поняли, что заблудились в этом лесу.
— Давайте привал сделаем, — сказал Алексей.
Его чёрные волосы, будучи мокрыми от пота, прилипали ко лбу, забираясь в глаза. Одежда, тоже изрядно промокнув, была покрыта различным лесным мусором: паутиной, листвой и землёй. Его грязные джинсы прорвались в области колена ещё пару часов назад, когда юноша упал в небольшой овраг, не заметив корень дерева, выступавший из-под земли.
— Согласен, нам надо отдохнуть, — поддержал Иван, присев на небольшую земляную кочку.
Он держащей от усталости рукой открыл свою фляжку с водой, протягивая её Алексею, чей запас воды они так же испили вдвоём. Рыжие волосы Ивана были спутаны, а в них находилось множество цепких семян и веточек местных растений.
Денис – третий из этой компании, устало сел на землю, практически рухнув, будучи едва ли не лишённым всяких сил. В его руке был небольшой фонарь, который даровал путникам тусклое пятно света, неистово бегающее по тёмным стволам деревьев, окутанных белым густым туманом, липкими и холодными языками скользя по телам продрогших от холода и сырости юношей, испуганно озирающихся по сторонам.
Раскрыв свой почти пустой рюкзак, Денис вынул из него небольшое зелёное полотенце, в которое были завёрнуты спички и медикаменты, боящиеся влаги. Сняв кепку, юноша вытер свои белые волосы, осматривая окрестности, насколько это являлось возможным. Вокруг было уже темно, а солнце скрылось за горизонтом.
— Парни, дальше идти не будем сегодня, — сказал Денис, собирая ветки с земли, — давайте разведём костёр, чтобы переночевать в тепле.
— Как думаешь, завтра мы найдём дорогу назад, к цивилизации? — тихо спросил Алексей, снимая свой рюкзак с плеч.
— Очень хочется в это верить, — ответил Денис, понимая, что на вряд ли им удастся выйти из этого леса так скоро, — сколько у нас осталось запасов?
— На меня и Лёху почти полная фляжка воды и четыре банки тушёнки, походные аптечки мы даже не открывали, — говорил Иван, укладывая ветки различной величины в одну кучу, — а что у тебя?
— Воды чуть меньше половины фляжки, две банки гречневой каши с тушёнкой и всё. Единственное, что вселяет в меня радость, так это густой туман.
— Что в этом хорошего и радостного? — удивился Алексей, осматривая в свете фонаря своё раненное колено. — Промокнем насквозь, да ещё и заболеем. Не факт, что костёр разведём.
— Дурак ты, Лёха, самый настоящий дурак, — хмыкнув, сказал Денис, подкидывая более крупные ветки в разгорающийся огонь, робко танцующий, но жадно пожирающий древесину, — где туман, там и водоём, а значит, фляжки наполним с утра, да и костёр у нас уже имеется, главное, веток побольше набрать, да возле огня разложить, чтобы просохнуть успели, прежде чем закинем их. Эту ночь мы переживём, а завтра на сопку взберёмся, местность осмотрим.
Иван и Алексей так ничего и не ответили, угрюмо открыв по банке консервированной тушёнки. Озябшими руками укладывая пищу возле языков костра, юноши невольно застыли, наслаждаясь теплом огня, приятно разливающимся по всему телу. Неподалёку раздался хруст ветвей.
— Всё хорошо, парни, это я, — успокаивал их Денис, подойдя к костру, — туман густой, хоть глаз выколи. Местные охотники и рыбаки говорят, что в таком тумане звери невиданные по лесу бродят, чудовища всякие. Бред, конечно, нет никаких монстров. Просто в темноте, когда глаза и мозг сонные, образы всякие мерещутся, а тут ещё и туман, искажающий всё, даже звуки, порой.
— Как же мы заблудились? — спросил Иван, доставая свою грязную, немытую из-за нехватки воды ложку. — Ты же в этих местах вырос.
— Я жил лишь до восьми лет в одной из деревень в этих краях. Её мы проходили ещё три дня назад. Помнишь, большой пустырь со множеством углей? Это всё, что осталось от той деревни. Сгорела она прошлым летом, последние жильцы умерли в домах своих. Не был я здесь порядка четырнадцати лет, леса изменились, да и не заходил так глубоко в лес ни разу, о чём предупреждал заранее.
— А карта почему бесполезна оказалась? — спросил Алексей, быстро уплетая свою банку тушёнки. — Она же всего-лишь трёхлетней давности!
— Тут, порой, за один год карты переделывать надо все, — мрачно говорил Денис, — тайга опасна и непредсказуема, только крупные реки постоянными являются, а те, что помельче, так и вовсе исчезают и появляются, да русла меняют, зависит всё от половодья, плотин бобров и схода валунов. И сопки многие исчезают порой, я слышал, но про них ничего не скажу наверняка, не видел, чтобы гора земли и камня, на карте отмеченная, исчезала вдруг. А вот реки блуждающие, как их у нас называли, часто видел. Вот из-за них и карта твоя бесполезна оказалась.
— Как думаешь, мы сумеем выбраться живыми из этого леса? — нервно озираясь по сторонам, будто боясь кого-то, спросил Алексей.
— Выйдем мы завтра, я надеюсь, к деревушке одной, если осталась она ещё. Судя по вашей карте, была она три года назад, даже жили в ней кто-то. Если повезёт, то до захода солнца дойдём до неё, а там, считай, спасены.
— А если её нет уже? Или мы не найдём её? — спросил Иван, закрывая наполовину пустую банку, решив оставить еду на потом, не зная, сколько ещё предстоит экономить.
— А ну отставить депрессию! Вы кто, мужики или нет? Не выйдем к этой деревне, продолжим идти дальше, день за днём, пока в людям не придём. Тайга не любит слабых телом и духом, губит их, а сильных, наоборот, кормит и в обиду не даст. Так что, парни, наматывайте сопли на кулаки и спать. Я первый сегодня дежурю, потом Лёха, а следом Ванёк. И не надо нюни разводить, как дети малые, будто первый раз в лесу заблудились. Ну подумаешь, вторые сутки блуждаем, это не повод руки опускать. Поняли?
— Угу, — пробурчали оба парня, укладываясь по разные стороны ярко и бодро горящего костра.
Денис же продолжил собирать ветки и кору деревьев, укладывая их возле огня. Его живот протяжно и жалобно заурчал, прося еды, но парень, выдернув несколько хвойных иголок из растущей возле него молодой ели, начал жевать их мягкие кончики. «Лучше экономить провизию, — думал юноша, усаживаясь возле костра, — неизвестно, сколько ещё нам предстоит блуждать здесь, в тайге».
Ещё две недели назад они — три друга, заядлые туристы, собирались в очередной поход. Для них это уже стало некой традицией — раз в три месяца выбираться на природу в близлежащие деревни, леса и реки, а по окончании учебного года уезжать в глубины Урала, Алтая и прочих регионов, уходя туда, где, порой, охотник или рыболов не появится, предпочтя обойти эту местность стороной. Четыре года подряд эти трое студентов факультета истории одного небольшого педагогического института искали приключений в лесах родины, и вот, наконец, нашли, заблудившись так, что не помогает ни карта, ни компас, безустано крутящийся из стороны в сторону. «Должно быть, много железной руды здесь», — сказал тогда Алексей, удивившись аномалии.
Денис, подсаживаясь поближе к огню, устало растирал сонное лицо. Его глаза уже слипались, а юноша, не в силах совладать с собой, начал покачиваться взад-вперёд, потихоньку засыпая.
Где-то хрустнула ветвь. Это произошло так быстро и далеко, что Денис, сразу же проснувшись, не успел даже понять, с какой стороны донёсся звук. Туман был густой, словно дым при пожаре, а его высота была больше, чем рост юноши, робко дрожа, вытягивающегося на носочках, надеясь хоть что-то разглядеть в этой плотной завесе.
Его сонные глаза заметили несколько тёмных силуэтов, промелькнувших среди деревьев и кустов, вмиг исчезнувших в ночной темноте леса, всё ещё окутанного туманом. Денис, неловко поёжился, снова осмотревшись по сторонам. Не видя и не слыша ничего подозрительного, он списал произошедшее на собственные сонливость и усталость, проявившие себя в столь пугающей форме. Но где-то в глубине своих мыслей, парень подозревал, что это вовсе не игра разума и воображения, а что-то реальное, и оно рядом.
Подсев поближе к костру, Денис взглянул на часы. «Ещё час мне осталось отдежурить», — подумал он, снимая крышку со своей фляжки с водой. Надеясь поутру найти чистый водоём, парень сделал пару глотков, насладившись живительной и столь желанной влагой, в которой отказывал себе долгое время. Но Дениса не покидало чувство чьего-то присутствия, незримого, но гнетущего, тяжёлого взгляда, бурявящего спину, вмиг покрывшуюся мелкими мурашками, неустанно бегающими по влажной от тумана и пота коже. Парень то и дело оглядывался по сторонам, пытаясь увидеть того, кто наблюдает за ним и его друзьями, скрываясь в ночном лесу.
«Это лишь воображение, я сам придумал эти страхи», — пытался успокоить себя в мыслях Денис, вынимая из костра палку, охваченную огнём. Держа её, словно факел, в дрожащей руке, он немного отошёл от костра, всматриваясь в глубины густой лесной чащобы. Вокруг воцарилась гнетущая мёртвая тиша, давящая на уши и сознание. Денису на миг показалось, что он оглох, но, быстро пощёлкав пальцами свободной руки, он убедился, что слух не оставил его в столь страшный и жуткий час. Изо рта юноши клубился белёсый пар, сливаясь с окружающим туманом, постепенно растворяющимся в ночи. На небе виднелась молодая луна, озаряющая его своим серебряным светом, заливая им всё вокруг, отражаясь от мелких капель воды, оставшихся на траве, стволах деревьев и листве, играющих переливами и блеском, словно множество драгоценных камней, разбросанных повсюду.
Денис так и стоял, держа уже потухшую ветку в правой руке, с изумлением смотря на окружающую его красоту. От увиденного у него захватило дух, а сам юноша не мог вымолить ни слова, изумлённо раскрыв рот, позабыв о недавних переживаниях, тревоге и страхе. Лес тихо начал шелестеть, будто пробуждаясь ото сна. Деревья покачивались из стороны в сторону, гулко треща иссохшей древесиной, а в вышине слышался ветер, бегающий среди их верхушек, словно играя с кем-то.
— Как же быстро погода изменилась, — невольно прошептал Денис, возвращаясь к костру.
За спиной снова хрустнула ветвь, но в этот раз так отчётливо и громко, что у юноши не осталось сомнений в том, что кто-то ходит рядом. Он, резко развернувшись, долго всматривался в ночную темноту леса, освещаемую лишь блеском луны в каплях воды. Юноша постепенно отступал к костру, не сводя взгляд с того места, откуда, по его предположению, донёсся звук. Туман уже почти рассеялся, укрывая лишь землю, едва поднимаясь до колен, но даже это не позволяло увидеть таинственного наблюдателя.
«Должно быть, зверьё местное, — подумал Денис, позже добавив, — только бы не волки и не медведь». Усевшись возле почти потухшего костра, юноша подкинул в него запасённых веток, дёргая за ногу Алексея.
— Лёх, вставай, твоя очередь дежурить, — шептал Денис, пытаясь добудиться до спящего друга, — подъём, я говорю! Мне тоже спать хочется.
— Да встаю я, встаю, чего так вопить? — бурчал Алексей, растирая лицо ладонями. — Туман пропал? Это меня уже радует.
— Да, совершенно недавно развеялся он, — шептал Денис, — будь внимательнее, я уже два раза слышал хруст ветвей неподалёку. Не позволяй костру потухнуть. Держи мои часы, чтобы вовремя разбудить Ивана.
— Эх, жалко, нет ружья, — прошептал Алексей, надевая часы на руку, — с ним бы спокойнее было.
— Оружие защитит только тогда, когда им пользоваться умеешь, в противном же случае, оно погубит тебя быстрее зверя любого, — подкладывая руку себе под голову, бубнил Денис, — так мой дед говорил, царствие ему небесное.
— А что с ним стало?
— Медведя встретил, скорее всего, не знаю точно. Редкие встречи эти, а выживают ещё реже. От деда моего только клочки одежды окровавленные остались, да ружьё пустое. Нескоро мужики местные нашли останки эти, случайно наткнулись, когда на лося ходили. После этого меня и забрали родители подальше от этих мест, удивившись, как я почти целую неделю один прожил. Бабки то не было у меня, не помню её совсем. Эх, угораздило меня заблудиться в этом лесу. Выберусь если — не сунусь больше в такие глухие места, подальше от греха, — бурчал себе под нос Денис, — ладно, Лёх, я спать. Если что-то случится, увидишь там кого, то буди нас сразу, но только убедись, что действительно видишь, а не мерещится тебе.
— Да спи уже, бубнишь, как старый дед. Знаю я всё это, не первый раз в поход хожу, или забыл ты?
Денис, ничего не ответив, поджал под себя ноги, повернувшись лицом к лесу. Этому его научил дед, когда они вместе ходили на охоту и рыбалку. «В случае опасности есть куда бежать, если в лес смотришь, а к огню повернувшись, себя лишаешь возможности бегства, да и глаза слепишь, не видят они ничего», — прозвучали слова деда в мыслях Дениса, уже практически уснувшего.
Алексей нервно озирался по сторонам, помня слова друга о загадочном хрусте ветвей. Вокруг стояла неимоверная тишина, нарушаемая лишь треском древесины в пылающем костре, да гулом ветра в вершинах покачивающихся деревьев, протяжно, заунывно скрипящих, будто плачущих по какому-то немыслимому горю.
Где-то вдалеке появилось множество светящихся точек, мельтешащих меж древесных стволов и ветвистых кустов. Эти огоньки сновали из стороны в сторону, появляясь и исчезая в ночной непроглядной темноте, будто играя в догонялки друг с другом. «Ночные звери бродят», — понял Алексей, подбрасывая в огонь несколько толстых, размером с мужскую руку, веток. Пламя жадно пожирало столь щедрое угощение, радостно танцуя и играя своими языками, успокаивающе потрескивая, погружая юношу в сладкий сон.
— Нет, нельзя спать! — громко сказал Алексей, ударив ладонью себя по щеке. — От меня зависят наши жизни!
Вновь осмотревшись по сторонам, он заметил, что сверкщие огни значительно приблизились. По спине юноши пробежали мурашки, поднявшись выше, до самой макушки. Впервые в жизни ему стало действительно страшно. Парень потянулся было к Денису, желая разбудить его, как улышал в нескольких метрах позади себя злобный утробный рык.
— Денис, проснись, — испуганно шептал Алексей, дёргая друга за ногу, — тут звери.
— Кто? — сонно спросил парень, приподнявшись на локте.
Он взглянул за спину товарища, в тот же миг окончательно проснувшись. В нескольких метрах стояло несколько тёмных невысоких фигур со светящимися глазами, озлобленно рыча. «Волки», — сразу понял Денис, схватив горящую палку из костра. От шума проснулся Иван, испуганно оползая к деревьям.
— Что делать будем? — едва ли не плача, спросил рыжеволосый юноша.
— Не отдаляйтесь от огня, — сдавлено ответил Денис, подкидывая в костёр ветки, — не любят они пламя и дым, а значит, защита это наша, хоть и слабая.
Внутри у парней всё сжалось от страха. Они сидели возле костра настолько близко, что едва ли не загоралась из одежда. Денис настолько плотно обхватил рукоять ножа, что его побелевшие суставы отзывались тупой ноющей болью, на которую юноша совсем не обращал внимание. Иван весь дрожал от живого ужаса, прикрывая влажное от слёз лицо руками. Алексей же сидел абсолютно белый от страха, тяжело и прерывисто дыша, отчего казалось, что он вот-вот задохнётся.
Волки окружали парней, подходя всё ближе и ближе. Их тёмные худощавые фигуры казались ещё более зловещими в колыхающемся красном свечении костра. Луна на небе скрылась за чёрными непроницаемыми тучами, погрузив лес в густой мрак. В ушах парней гулко стучала кровь, обильно разгоняемая быстро бьющимися сердцами, готовыми вырваться из тесной им грудной клетки. Время будто замерло, остановив свой неумолимый бег.
Иван, громко закричав, опрометью бросился бежать, не в силах совладать с собственным страхом. По его лицу обильно стекали жаркие слёзы. Он бежал, надеясь на немыслимое чудо — что волки не последуют за ним. В собственных мыслях он просил Бога о собственном спасении, продолжая кричать. Но, несмотря на все его мольбы, чуда не произошло. Несколько тёмных фигур, выступив из ближайших кустов, набросились на юношу, повалив его на землю. Они вцепились в его кожу и плоть, разрывая одежду зубами и когтями, невзирая на крики, переходящие в истошные вопли. Один из волков медленно подходил к своей жертве, будто наслаждаясь её испугом, диким, необузданным, животным страхом. Зверь, забравшись на ещё живого, но истекающего кровью юношу, наступил своей массивной лапой ему на горло, взглянув в глаза жертве. Последнее, что увидел Иван в своей столь коротечной жизни — черная морда жестокого зверя, покрытая многочисленными шрамами и два налитых кровью глаза, в которых читался огромный голод. Волк, небрежно фыркнув, будто испытывая отвращение к своей дрожащей от страха жертве, вцепился зубами в глотку, продолжая вгрызаться в плоть, издавая чавкающие звуки. Иван лишь хрипел, содрогаясь в предсмертной агонии. Он закатил от боли глаза, вяло попытавшись отбиться рукой от зверя, но сил едва хватило лишь на её поднятие. Тело парня обмякло, прекратив всяческие движения. Жизнь окончательно покинула Ивана, безвольно лежащего в луже собственной крови. Волки, окружающие уже мёртвое тело, протяжно завыли, подняв свои чёрные морды к ночному небу.
Денис, выхватив очередную горящую ветвь, выставил её вперёд, уповая на то, что она его защитит. Данному примеру последовал и Алексей, дрожащей рукой удерживая столь нелепое оружие впереди себя. Оба парня невольно видели, как голодная стая разрывает по кусочкам тело их друга. Звери дрались между собой за столь желанную для них добычу, являющуюся большой редкостью в этих краях. Парни дрожали от дикого животного ужаса и огромного отвращения. Их мысли были спутанными, хаотичными, лишёнными какой бы то ни было логики. Эмоции брали верх над рассудком, а слёзы подступали к глазам, тихо сочась из них. Денис едва сдерживал рвотные позывы, отводя свой взор от растерзаного тела друга. Он не желал видеть столь ужасающую картину, как и верить во всё происходящее, всё ещё надеяясь, что это лишь страшный кошмар. Закрыв влажные от слёз глаза, он глубоко и тяжело дышал, пытаясь успокоиться, чтобы не дать эмоциям одержать победу над рассудком.
— Что дальше? — дрожащим от страха и слёз голосом спросил Алексей, не сводя глаз со стаи. — Так и будем сидеть здесь, пока костёр не угаснет?
— А у тебя есть вариант получше? — вопросом на вопрос ответил Денис, едва сдерживая собственный страх, не позволяя ему вылиться в нескончаемый поток слёз. — Либо сидим здесь и надеемся на чудо, либо умираем в попытке бегства.
Юноши так и сидели молча, погружённые в собственные мысли и страх, всё продолжавший нарастать. Тело Ивана было уже не узнать — настолько сильно его растерзали голодные звери. Алексей видел весь этот ужасающий процесс, будучи не в силах даже отвести свой взгляд от этой отвратительной картины. Жалкое подобие оружия в его руках дотлело, превратившись из пылающей огнём палки в чёрный, как эта страшная ночь, кусок угля, неспособный ни на какую защиту своего владельца, рыдающего, словно малое дитя, лишённое родительской защиты в страшный час своей жизни.
Денис, совершенно забыв о необходимости подкидывать ветки в огонь, подползал спиной к костру. Он настолько сильно сжимал свой нож, что его суставы сухо хрустели. Парень рукавом вытирал своё мокрое от слёз лицо. Повсюду кружили голодные рычащие волки, терпеливо выжидающие случая, чтобы напасть на своих жертв, дрожащих от страха.
К ужасающему звериному вою, от которого кровь стыла в жилах парней, добавился нарастающий гул холодного, будто осеннего, ветра, несвойственного для середины лета. Пламя костра, колеблемое ветровыми порывами, сильно дрожало, грозясь погаснуть, оставив бедолаг на верную погибель, лишив их последней защиты.
Алексей, вынув из рюкзака Ивана увесистый фонарь, крепко сжимал его во влажной, скользкой от холодного пота руке. Парня крупно трясло от страха. Он никогда прежде не испытывал столь неимоверный ужас, пропитавший его насквозь, просочившись в самое нутро, отчего юноше казалось, что содрогались даже его органы. Вся кожа Алексея была покрыта мурашками, а волосы на макушке стояли дыбом.
Очередной порыв ветра едва не задул костёр, заметно сбив пламя. На миг вокруг воцарился лесной мрак, погрузив людей в свои зловещие, леденящие душу объятия. В тусклом лунном свете, вяло пробивавшемся сквозь тучи, сверкали лишь зловещие глаза зверей, желающих продолжить свою трапезу. Несколько тёмных фигур воспарили над землёй в затяжном прыжке, повалив на траву очередную жертву. Трое волков, злобно рыча и держа зубами юношу за одежду, волокли его в сторону от костра, уже начавшего вновь разгораться. Парень, громко крича и зовя на помощь, пытался отбиться тяжёлым фонарём, но ему так и не удалось даже попасть по зверям, ловко уворачивающимся от его неуклюжих ударов.
— Денис! Денис! — кричал Алексей, отчаянно пытаясь отбиться от хищников. — Спаси!
Но юноша, сидевший у вновь разгоревшегося костра, лишь подкинул очередную, последнюю охапку ветвей в огонь. «Прости, но я не собираюсь рисковать своей жизнью ради твоей», — думал Денис, пугаясь собственных мыслей даже больше, чем окружающей его обстановки. Впервые за свою жизнь он оставил друзей в беде, не бросившись их спасать. Его терзали сомнения в правильности невмешательства, но голос разума твердил, что собственная жизнь намного дороже идеалов дружбы.
Внутри у Дениса всё сжалось, когда последний его друг, Алексей, завопил, живьём разрываемый целой стаей изголодавшихся волков. Их пасти, испачканные в уже засохшей крови Ивана, неистово вгрызались в тело Алексея, разрывая его на куски. Хищники жадно поедали свою добычу, невзирая на её вопли и жалкие попытки отбиться. Двое волков вцепились в лицо и горло парня, разорвав их в клочья, прервав его мучения.
Из глаз Дениса хлынули слёзы. Он больше был не в силах их сдерживать. Парень, рухнув на колени лицом к костру, рыдал от собственных бессилия и отчаяния, страха и осознания безысходности, а также того, что он бросил своих друзей. Юноша громко закричал, подняв голову к небу.
Алексея уже было не узнать — настолько его растерзали звери, жадно поедавшие его ещё тёплую плоть. Алая кровь стекала с пастей животных, довольно расхаживающих вокруг рыдающего Дениса. Звери лишь ждали удобного случая, чтобы напасть и на него.
По земле стелился белёсый туман, становясь с каждым мгновением всё более густым. Тучи обагрились первыми лучами восходящего солнца, неспешно поднимавшегося из-за горизонта. Брезжил рассвет, разгонявший густой мрак. В этом, ещё тусклом свете, играющем багрянцем, хищники казались не менее зловещими и устрашающими, чем ночью. В огне догорали последние ветви, превращаясь в красные угольки, пылающие изнутри, но не дарующие никакой защиты Денису, смотрящему на тающую надежду глазами, полными слёз и отчаяния. Перехватив нож, он развернулся к стае, стоявшей позади него. Юноша дрожал от холода и страха, понимая, что уже не сможет выжить. «Я вам дорого обойдусь, чудовища!» — подумал он, набросившись на одного из зверей.
Точным ударом в шею парень убил хищника, намереваясь сделать это с каждым из них. Но его идея в тот же миг потерпела поражение — в ноги Дениса вонзились острые зубы, сразу же вырвав кровавые куски плоти. Юноша рухнул на землю, будучи не в силах стоять. Неловко взмахнув рукой в попытке удержать равновесие, он обронил нож. Один из волков, взобравшись на спину очередной жертвы, прижал её к земле массивными лапами. Его челюсти были возле уха Дениса. Тошнотворные запахи сырого мяса и гнили ударили в нос юноше, едва не вызвав у него рвоту. Из раскрытой пасти обильно капала слюна, смешанная с кровью предыдущих жертв, собираясь возле лица парня, всё ещё пытавшегося скинуть хищника со своей спины. Волк наслаждался своей победой, будто намеренно оттягивая момент убийства добычи. Секунды тянулись для Дениса неимоверно долго. Казалось, что вся жизнь пролетела перед его глазами. Юноша никогда в жизни не чувствовал себя таким слабым, жалким и беспомощным, как сейчас. Страх — вот что безраздельно властвовало над ним в данный момент. Дикий неимоверный ужас, переплетённый с отвращением, оплетал сознание парня, словно корни некоего чудовищного растения. И вот, когда Денис уже попрощался со своей жизнью, не надеясь на спасение, произошло чудо.
Раздался выстрел. Следом ещё один. Стая, злобно рыча, но одновременно и жалобно, испуганно поскуливая, скрылась в лесной чащобе, оставив изъеденные тела своих жертв. Денис, не веря в своё счастье, так и лежал на земле, рыдая от боли и страха.
— Эй, парень, ты живой? — спросил мужчина, держа в руках ружьё.
Юноша ничего не мог ответить — он лишь содрогался, сжимая рукой сырую от волчьей слюны и людской крови землю.
— Тебе невероятно повезло, что я с друзьями мимо проходил. Считай, второй день рождения у тебя, — всё говорил мужчина, закидывая Дениса себе на спину.
Подбежали ещё двое охотников в камуфляжных костюмах. На их лицах читался неимоверный испуг от увиденной недоеденной трапезы волков. Один из мужчин, схватившись за волосы, лишь беззвучно открывал рот, будучи не в силах что-либо сказать.
— Тебя как звать-то? — спросил тот, кто нёс на себе юношу.
— Д-Денис, — сквозь слёзы и всхлипы, сказал парень, неуклюже перебирая кровоточащими ногами, из которых были вырваны крупные куски плоти.
— Потерпи ещё немного, тут у нас домик охотничий неподалёку, перебинтуем тебя, а там и в город отвезём. Ты не молчи только, говори что-нибудь. Как вы здесь оказались и почему ружья у вас не было?
— Туристы, — ответил парень, теряя сознание от потери крови и всего пережитого за эту ужасающую ночь.
— Только бы дожил, совсем молодой же! — выкрикнул другой мужчина, подхватывая юношу, помогая своему товарищу нести его.
... Врачам удалось спасти Дениса, но пришлось ампутировать одну его ногу, заменив её протезом. Мужчины, по счастливой случайности вышедшие на охоту раньше обычного, не покидали его палату, понимая, как юноше важно не оставаться одному после всего пережитого. Денис был необычайно благодарен всем своим спасителям, но не мог себя простить за то, что он не помог своим друзьям, что предпочёл собственную жизнь.
Прошло несколько лет, прежде чем парень — единственный выживший в ту злополучную ночь, отважился вновь отправиться в лес. Теперь он не турист, а охотник, целью которого является спасение таких же недальновидных юнцов, каким он был и сам. «Я не спас друзей от безжалостных зверей, но спасу других людей», — так он сказал своей семье, навсегда уехав в глухие таёжные леса. Денис знал, что его жизнь никогда не станет прежней — он не сможет жить среди людей после всех пережитых ужасов и осознания огромной вины. Немало охотников и туристов видело его — хромающего, с длинной чёрной бородой спасителя…
Сборник историй
© Copyright: Кирилл Сызранцев, 2019
Свидетельство о публикации №219041701889
Свидетельство о публикации №219041701889
Рецензии