Сулхан-Саба Орбелиани

           В позднесредневековой Грузии принадлежность к аристократическому, пусть даже самому захудалому феодальному роду всегда была предметом подчёркнутой гордости. К великому сожалению, князья и дворяне зачастую подчёркивали её немереным количеством поглощённого вина или в таком же соревновательном режиме поставляемым на анатолийские невольничьи рынки количеством отечественного живого товара. Три века назад работорговля процветала не только в Африке, правда, чудовищные её масштабы на Чёрном континенте превосходили рекордные показатели западногрузинских «белокостников»
        Восточную Грузию это губительное поветрие коснулось в гораздо меньшей степени. Как знать, может и потому, что в обозреваемый нами период с предельной добросовестностью исполнял свои обязанности верховный судья Нижнего Картли, мдиванбег Вахтанг Орбелиани. Долгие годы верой и правдой он служил фемиде при картлийском царском дворе своего тёзки Вахтанга 5-ого, попутно воспитывая многочисленное потомство: детей у верховного судьи было аж целых одиннадцать душ!
        Чем больше детей в семье, тем больше вероятность того, что кто-нибудь из них вырастет умным человеком и по прошествии правильно спланированной жизни прославит весь свой род. В семье нижнекартлийского мдиванбега так и случилось. История умалчивает, которым по счёту ребёнком родился Сулхан Орбелиани, но она же безоговорочно считает его первым среди равных наидостойнейших представителей этой древнегрузинской княжеской фамилии. Папа назвал мальчика красивым восточным именем, не предполагая, разумеется, что оно отчасти предопределит его  судьбу. Сулхан по-арабски означает «справедливый». И точно – вся жизнь Сулхана Орбелиани прошла под знаком стремления к справедливости. Он утверждал её во всех сферах своей обширной деятельности. В литературе – гуманистической сутью аллегорических новелл из поныне нами читаемой книги с многозначным заглавием «Мудрость вымысла»; в политике – неизменной приверженностью патриотизму; в дипломатии – умеренным рационализмом и простым человеческим мужеством.
        В 60 лет седобородый дедушка обычно сидит на печи и рассказывает внукам сказки про заморские страны. А седобородый Сулхан Орбелиани, принявший постриг и монашеское имя Саба, примерно в таком же возрасте отправился в заморские страны испрашивать помощь своему попавшему в персидский плен бывшему воспитаннику, низложенному картлийскому царю Вахтангу 6-ому. Мало того, что вассальный правитель задолжал персам приличную денежную сумму, так он ещё и категорически отказался омусульманиваться. Освободить царя Вахтанга персы обещали после выплаты долга. Заимодавцев у Грузии не имелось, но царскому посланнику Сулхану-Саба Орбелиани почему-то мнилось, что французский монарх Людовик 14-й ссудит на богоугодное дело 300 тысяч экю. Не безвозмездно, а в обмен на обращение грузин в католическую веру и предоставление французским негоциантам беспошлинного торгового коридора в Азию через территорию Грузии.
         Предлагаемый гешефт заманчивостью Людовика не прельстил. Приобщение народа с тринадцативековой традицией ортодоксального православия к иной христианской конфессии вызывало много вопросов, и всего один, но также безответный, касался перетока товаров по каналу Европа – Грузия – Азия: насколько свободно он мог осуществляться на территории персидского доминиона? Да и на кой ляд сытой, беспроблемной Франции надо было портить отношения с Персией ради какой-то едва различимой на глобусе страны, тем более – выплачивать чужие немаленькие кредиты?! Облегчить французскую казну на 300 тысяч экю Сулхан Орбелиани не сумел, хотя встреча с ним и привела в полный восторг хозяина Версальского дворца. Страдавший подагрой семидесятилетний Людовик начал было жаловаться на возраст, но изящный комплимент посланника из далёкой Грузии вмиг заставил его приосаниться: «Вы, Ваше величество, с такой грацией носите этот возраст, что каждому хотелось бы обладать им»! Не правда ли, тонкий образец дипломатического красноречия!  Вот она, мудрость вымысла в практической, к сожалению, не увенчавшейся успехом вариации.       
        Не менее красноречиво Сулхан-Саба Орбелиани изъяснялся с верховным иерархом Ватикана -   Климентом 11-м и римской знатью. Собственно, в книге путевых заметок «Путешествие в Европу» автор описал именно свои итальянские впечатления: порой восторженные, как после посещения сицилийского монастыря Сан-Базилио; порой горестные, как при встрече с пленниками-грузинами на острове Мальта. В первом случае Орбелиани наконец-то канонизировал свою принадлежность к монашескому ордену Святого Базилия, во втором – вновь устыдился падения нравов и торжества разбойничьей вседозволенности на своей неблагополучной родине. Без малого три года длилась заграничная одиссея грузинского дипломата. Программу пребывания Орбелиани в странах средиземноморской  Европы, чрезвычайно насыщенную встречами с влиятельными, а по большей части, с  маловлиятельными людьми, подытожил 1716 год.
       Единоверной Европа была только для католика Орбелиани, но не для его православной Родины.  Обе они – и Родина, и Европа – скептически отнеслись к стараниям новообращённого монаха-базилианца отдать пол-Кавказа во власть католической церкви. Папа Римский разуверился в успехе предприятия еще до того, как неофит Саба вернулся к своим пенатам, где его весьма неприветливо встретило духовенство и совсем не по-дружески принял царский двор. Даже порфироносец Вахтанг, во имя благополучия которого и затевалась эта дипломатическая миссия, в общении с некогда боготворимым наставником был далёк от прежней учтивости, - то ли по наущению придворных интриганов, то ли вследствие собственной духовной нестойкости: трон-то он вернул всё-таки благодаря переходу в магометанство.
     Быть иноверцем, однако, Вахтангу вскорости надоело. Он вновь оправославился, вновь потерял трон, и окончательно отринув персидский патронат, отправился доживать свой царский век в Россию. Изгнанническую участь экс-правителя Картли разделил и Сулхан-Саба Орбелиани. Неприязнь между ними улетучилась, литературные интересы примирили и свели в общем труде над переводами персидской поэзии. Увы, ненадолго. В 1725 году Орбелиани тяжёло занедужил, мирно скончался и упокоился в ограде церкви подмосковного села Всехсвятское. Время скрыло его могилу под стенами каменного храма, позднее возведённого на этом месте грузинской царевной Дареджан. Он и поныне высится у метростанции «Сокол», так что почтить память своего великого земляка московским грузинам вовсе не обременительно: всего-то доехать до «Сокола» и затеплить в храме Всех Святых поминальную свечу. Нам, тбилисцам, тоже не противопоказано периодически возлагать букетики цветов к столичному памятнику Сулхану Орбелиани. С подачи скульптора Тите Сихарулидзе мудрый старец, когда-то иными, достаточно прозорливыми современниками  наречённый отцом всей Грузии, вот уже четвёртый десяток лет в рабочей задумчивости восседает в небольшом сквере на верхнесололакской улице Бесики.
    Улица имени самого Сулхана-Саба расположена кварталом ниже и замечательна тем, что в конце своём выходит к главной правительственной конторе страны. Кстати сказать, всесильным работникам этой конторы было бы нелишне часть сил потратить на приведение в надлежащий вид вышеупомянутого памятника. Как-никак его живой прототип был первым грузином, искавшим политическое благоденствие для своей страны не на юге и севере, а на западе евразийского континента. Попытка не удалась. Но хождение в Европу состоялось. Быть первопроходцем всегда трудно. Зато другим смельчакам по его следам идти легче. С той поры минуло ровно три сотни лет. Ждём!


Версаль. Болонки. Зеркала.
А до того – морские мили,
Семь футов проходных под килем
И бесприютного угла,
Которым родина была,
Исхоженные километры,
Молитва о попутном ветре,
Портовая ночная мгла.
И вот: почтение а ля,
А ля торжественный приём,
Французский королевский дом,
И выход солнца-короля,
Дежурный трёп о том, о сём,
Но не о главном, чтобы для
Страны иверов другом стать
И басурманов покарать…
Встаёт парижская заря,
В обратный путь уже пора
Послу грузинского двора,
Посланнику французской веры,
За что он дома был без меры
Гоним и недооценён
Единоверною Европой.
Пришлось к другим идти в холопы
На долговековой поклон.
Но память о морском вояже
Нас продолжает будоражить.
А что да как? А если вдруг
Удачным выдался бы трюк
Богоизбранника Сулхана.
И мы вошли бы в новый круг
Друзей. Без шаха и султана,
Без златоглавого Кремля,
Без грустного стиха Мухрана,
А только с тем, что я – не я,
И это вера не моя,
И эта пацха не моя,
И сам я растворился в оде
Рациональнейшей природе
Не моего житья-бытья…
Да всё случилось как случилось.
Никто Сулхана не корит.
Пусть миссия не получилась,
Но костью Грузия стоит
У этих, а теперь – у тех…
Непроходимой костью в горле.
Конфуз – у тех, у этих – смех.
Непонимание – у всех.
И только у Сулхана  - горе.