Победный 45-й

                Еще немного, еще чуть-чуть,
                Последний бой - он трудный самый...

ЕЛАНЦЕВ ГРИГОРИЙ ПЕТРОВИЧ.
ИЗ ФРОНТОВОГО ДНЕВНИКА

На память внукам и детям посвящаю я свой горький труд!


Григорий Петрович Еланцев родился 19 ноября 1906 года, умер 17 декабря 1996 года в возрасте девяносто лет. Всю свою долгую жизнь, кроме военных лет, он прожил на одном месте - в селе Скоблино Юргамышского района Курганской области.
Его военный дневник написан от лица простого солдата, окончившего два класса церковно-приходской школы в селе Скоблино. Многие названия населенных пунктов, названия марок военной техники солдат записывал, как слышал, в тексте встречаются слова, присущие местному диалекту. Благодаря  щадящему редактированию материала воспоминаний фронтовика Осиповым Борисом Ивановичем, текст стал более понятным.
С женой Екатериной Аверьяновной Григорий Петрович достойно воспитали девятерых детей,  еще одна дочка умерла в детском возрасте
Солдат с риском для жизни вел свои краткие дневниковые записи всю войну с августа 1941 года и до возвращения домой из Берлина в октябре 1945 года.
Позднее с помощью  этих кратких записей он восстановил в памяти воспоминания и записал их. Дневник и рукописи и сейчас хранятся у нас, его внуков, как семейная реликвия.
Здесь приводится в сокращении материал Победного 1945 года.

1945 год

7 февраля.
Выехали из города Познань.
Покидая последний НП, комбат, начальник разведки и несколько бойцов зашли в большое квадратное помещение. Здесь на стеллажах не в один ярус лежали отпечатанные на немецком языке военные карты, наверно, всей Европы.
Снова едем автострадой целой колонной полка. Навстречу нам идут пешком и едут на велосипедах люди, освобожденные из фашистской неволи, все больше мужчины.
Вдруг где-то заработал пулемет. Люди, освобожденные от фашистов, заметались по дороге, колонна стала. Перестал стрелять пулемет. Нам приказали сойти с дороги и идти искать пулемет. Мне удалось отойти метров на 10 от дороги – нас вернули обратно. Завели моторы, поехали. Стоит на дороге легковая машина, никого в ней нет, и никто к ней не подошел. Проехали. Сзади низко летел вражеский «ястребок». Опять разведчик – и опять ждали налета немцев.
Под вечер подъехали к лесу. Здесь была граница между Германией и Польшей. Стоят указатели дорог и прямоугольная дощечка с надписью: «Вот она, проклятая Германия!» Эти слова как нельзя лучше выражали гнев и ненависть к зачинщикам войны за варварское уничтожение наших людей, городов и сел, они звучали набатом к мщению и уничтожению фашизма и вливали новые силы даже в тех, кто устал от войны.
Ночевали в хуторе у богатого бауэра. Дом деревянный, новый. Женщины все попрятались. Такой большой дом – и один немец-хозяин! Нам дорого ночевать в помещении, в тепле.
Утром поехали по шоссе – часто пролетают немецкие самолеты-разведчики.
Проехали какой-то городок, остановились совсем ненадолго. Нас предупредили красноармейцы из другой части, что в городке фашисты убили коменданта городка и много случаев убийства наших солдат.
Оставили городок, свернули с дороги на поле с копнами. Вдали поля – сарай. Комбат приказал порыться в копнах: нет ли фашистов? Полезли огневики. Вдруг Ушаков кричит:
– Здесь немец!
Прибежали еще два красноармейца, вытащили немецкого солдата с пистолетом, отобрали пистолет, поколотили его маленько. Комбат приказал отвести его в штаб полка.
Ночевали в сарае. Утром до свету, потащили на огневые позиции пушки. Дорога была плохая: самая распутица, снег растаял. Пушки поставили в истоке глубокой балки. Балка сплошь заросла кустарником, впереди – долина, а затем бугор за бугром, городок Геритц и река Одер. С первого же дня кто-то стал обстреливать из пулемета огневые. Жертв не было, но и ходить было опасно. На косогоре, с километр от огневых, был березовый лесок – растянулся по косогору, а бугор был голый, за бугром, слева от дороги, стояли четыре наших зенитки.
Место для НП выбрали в городке Геритц.
Часто налетают самолеты противника. Маловато наших самолетов! Красноармейцы, прибывшие до нас, рассказывали, что когда они форсировали Одер по льду и занимали плацдарм, то самолеты противника летали весь день, и низко-низко, не давая нашим войскам ни днем, ни ночью покоя.
11 февраля.
НП в помещичьей усадьбе Эгер. Усадьба напоминает конезавод в Красном Уральце(В Курганской области). Кругом каменные стены и помещения для скота. В одном помещении лошади, в другом крупный рогатый скот, в третьем – овцы. За скотом ухаживает работник-немец. Посреди двора – две колонки для воды: одна – в каменной будке, другая – в ограде, летняя. Мы поселились сначала в будке, тут и ночевали. Зажили по-хозяйски. Каждый день молодой казак нам колол овечку. Сам заколет складным ножом, сам огоит и притащит – только варите и кушайте. Был у нас и запас консервов. Овец ели не мы одни – приезжали танкисты. Жили мы тут с неделю, и остались в пригоне одни ягнята.
Трофейные пушки, две штуки, без прицельных приспособлений, закреплены за нашим 3-м дивизионом. Установили их на правом берегу Одера и по очереди стреляли: сегодня 7-я батарея стреляет, завтра 8-я, послезавтра – 9-я. Стреляли много: снарядов было хоть пруд пруди – а толку мало: стреляли в воздух. Маленько левее, маленько правее, маленько пониже, маленько повыше. С передовой стали приходить жалобы, что кто-то по своим передовым стреляет. И вот приказ командования свыше: «Выдвинуть НП на передовую с пехотой».
Так же по очереди, стали дежурить комбаты со своими разведчиками и корректировать огонь.
За городком Геритц, на берегу Одера, стоял спичечный завод. Две огромные трубы высоко поднялись в воздух. Из городка шла дорога, мощенная камнем, миновала завод и упиралась в паромную переправу. Самолеты «Фокке-Вульф», забираясь за облака, часто обрушивали удары по переправе. Часть, в которой служил мой земляк Кармацких Капитон Константинович, взорвала, как немецкий ориентир, обе трубы завода. Потерь стало меньше: снаряды не точно по переправе ложились, а рассеивались.
15 февраля.
Тысячи снарядов из немецких трофейных пушек выпускали на голову врага наши огневики.
16 февраля.
Река Одер здесь ограждена дамбами. Высота их метров пять-шесть и ширина в вершине – метров восемь. Вода в водополье не разливалась по долинам и не затопляла жителей, живущих в долине.
Переправлялись через Одер на лодке из фанеры. Тянем свой провод поперек реки. Одной катушки мало – надо быстро соединить концы и хорошо изолировать провод. С трудом переплыли на левый берег, лодка ушла на правый берег за остальными людьми. Вот собрались все. Идти надо по дамбе вниз по течению. Впереди, метров за триста, рвутся снаряды: немец накрыл наших артиллеристов, везущих на лошадях 76-миллиметровые орудия. Под разрывами лошади ошарашились и не идут. По реке подплыла лодка – такая же, на какой переправлялись мы. Подошла к берегу, выпрыгнули красноармейцы, затащили лодку повыше, чтобы не уплыла, схватили из лодки по ящику со снарядами – и наверх дамбы. Кричит один солдат:
– Еланцев! Не признал? Я из Камагана. Я признал тебя.
Это был Щапин Николай Александрович.
– Как жив, Коля? – спрашиваю я.
– Да вот, видишь: немец обстреливал нас, сволочь, да перенес огонь на конников.
Тут комбат кричит:
– Не отставай, а то застрелю!
Так коротко обменялись словами с Николаем, и я побежал догонять своих, нагруженный телефонными катушками, как ишак.
Когда подошли к артиллеристам-конникам, немцы обстрел прекратили, и мы прошли спокойно.
НП батареи заняли на возвышенности, разрезанной балкой. По этой балке и связь тянули. Немец часто обстреливал возвышенность: тут было много наблюдательных пунктов и других частей. Часто перебивало осколками провода и приходилось бегать поправлять. Вот не стало связи с огневыми. Побежал. В балке нашел разрыв: прямое попадание мины. Связал, бегу дальше – на выходе из балки вижу: защита от осколков, похожая на соломенный щит для закрытия парников, но гораздо больше. Стали быстро рваться мины. Я бросился к щиту – тут два солдата с автоматами и телефонным аппаратом.
– Можно, ребята, у вас укрыться, пока идет обстрел?
– Нельзя! – говорит один. – Здесь особый отдел.
– Ну и что же? – вырвалось у меня. Второй говорит:
– Я сейчас его прикончу.
– Ну, че он тебе? – отвечает первый.
На опушке леса, выдавшегося на одной стороне балки, наши пулеметчики ведут огонь, а по ним бьет немец. Вот уж слышны стоны раненых, а минометчики все стреляют. Телефонист говорит в трубку:
– Береза, Береза, я Клен. У нас погода, у нас погода.
Думаю, это не наши люди. Побежал. Немец прекратил огонь. У возвышенности слева от моего пути было болото: кочка на кочке. На болоте стояли шестидюймовые гаубицы. Говорят, они сыграли большую роль при наступлении. Будучи сами прикрыты гребнем возвышенности, от огня противника, забрасывали за гору свои снаряды. Было много стреляных гильз. Дальше стояли зенитные пушки, и было много землянок. «Копай-город», называли солдаты. Прошло минут двадцать – я нашел порыв, устранил его и вернулся к истоку балки.
Противник часто обстреливал нашу возвышенность. Главное, бил туда, где были люди. Было ясно, что кто-то корректировал полет снарядов. Комбат приказал начальнику разведки прочесать окрестности возвышенности. Пошли два человека: угадали мы с Волковым. Походили в своем районе – никого не нашли.
– Давай, – говорю, – залезем на самую макушку.
– Могут наши же снять нас с макушки из пушки!
Все же зашли, приклоняясь. На вершине не было деревьев. Вид отсюда открывался чудесный. В сторону Одера лежала ровная долина, изрезанная водосточными канавами, сейчас наполненными водой. В сторону противника была равнина, где-то там передовая пехоты, если она была. Наша высота была просто берег Одера при разливе.
24 февраля.
Перешел на огневые позиции.
5 марта.
Какой покой на ОП против НП! Не стал обстреливать ОП пулемет. Авиация немцев минует нас.
8 марта.
Проезжаем через Одер. Прекрасная понтонная переправа у города Кюстрин. Даже не верится, что никто не беспокоит на переправе. Переезжали ночью, с вечера, и была хорошо видна переправа. Ехал я в тележке со снарядами и все подумывал, как бы не угадать в рай.
Пушки установили под тополями на макушке дамбы. Хобот орудия свешивался, а станина расшарашилась на дамбе. Но оставалась еще дорога – здесь проходили танки.
Началась новая жизнь. Метров на пятьдесят ниже по течению, тоже в дамбу, врубили свои землянки бойцы станции наведения. Они нас каждый раз предупреждали о приближении самолетов противника.
Выше по течению была огромная переправа и лесок такой – с гектар величиной. На переправе у причала утонули два танка. У одного видать башню, у другого – только ствол.
Орудия дивизиона разместились в лесочке рядом с переправой, прямо в створе. НП от переправы метрах в трехстах. Горячую пищу ходим получать на кухню.
11 марта.
Не стало связи с НП. Ночь темная-претемная. Пошли по проводу. В районе зениток немец бросил мины – где-то осколком перебило провод. Нашли – я стал связывать, Савчук побежал вперед. Когда я догнал его, он говорит:
– Еланцев, что-то пузо болит.
Загнули гимнастерку – кровь. Рана неглубокая: прошило только шкуру. Осколков не нашли.
Отыскали порыв провода, устранили.
12 марта.
Со станции наведения нам кричат:
– Эй, артиллеристы, со стороны Берлина движутся 30 штук самолетов противника!
Посмотрели вверх – в самом деле, за облаками видны «Фокке-Вульфы». Не успели попрятаться – самолеты зашли с солнечной стороны и пикируют на нашу переправу. Часть самолетов бомбила другую такую же переправу. Отбомбились – улетели низом восвояси, без потерь.
Пришли мы получать обед – переправа разрушена. К вечеру кухня перебралась в какой-то двор и в несколько одноэтажных домиков. И очень правильно сделали. На следующий день от станции наведения опять кричат:
– Артиллеристы, со стороны Берлина движутся 30 немецких самолетов!
Переправы все были задымлены дымовыми шашками, и самолеты бомбили вслепую. Зато мы со своими пушками не были задымлены, и нам малость попало. К счастью, бомбы рвались в воде, и сильный зенитный огонь парализовал строй немцев. Сбито два самолета.
13 марта.
На передовой не спокойно. Атака танков и немецкой пехоты отбита.
Так и живем. Сменили НП: вышли вправо, ближе к автостраде на Берлин, за дорогой. Где-то проходом на Кюстрин.
Кюстрин, будучи частью за немцами, имел сообщение с «большой землей». Попытки выбить немцев из этого мешка не увенчались успехом. Вот туда-то и выдвинулся наш НП.
Связист Шинбетов где-то поймал кобылу-тяжеловоза и приехал на ней на огневые за продуктами. Все получил, только садиться на кобылу – из станции наведения кричат опять то же самое:
– Артиллеристы, со стороны Берлина движутся 30 самолетов противника.
Шинбетов соскочил с кобылы:
– Я пережду у вас налет.
– А кобылу куда? Она будет демаскировать нас!
Подбежали ребята – один держит кобылу, двое заталкивают Шинбетова на кобылу, и двое стегают кобылу. Кобыла не идет. А самолеты уже заворачиваются, вот-вот начнут пикировать. Кобыла хватила через дамбу и понесла. Все попрятались по землянкам. Кончилась бомбежка – Шинбетов говорит, уже с НП.
– Ну, Еланцев, как вынесла меня кобыла за дамбу – самолеты низко возле меня – жин-жин! Все повылазили из землянок.
Послали нас шесть человек, в городок Геритц. Переплыли мы на лодке. Искали шпионов. Никого не нашли. Такие рейды делали нередко.
Возвращаемся – на дороге стоят корпуса – четырехэтажные дома. Середина дома разрушена до земли, и груды камня лежат у подножья.
– Вот это бомба! – говорит один. Нет, это не бомба! Это наши зенитчики повредили самолет-снаряд, пущенный на переправу. Поврежденный, он заколесил и торкнулся в дом.
А вот и кирпичный завод. Здесь стояла часть Кармацких Капитона Константиновича. День клонился к вечеру. Зашли мы в какое-то помещение. Разведчик Воробьев сходил на кухню, попросил накормить своих друзей-разведчиков – так назвал он нас. Дали нам каши пшенной: супу уже не было. Подкрепились неплохо.
Паром на двух баржах из фанеры стоял у берега. Начали грузиться.
– Товарищи! – кричит старшина. – Помогите погрузить двуколку!
Быстро затолкнули на паром двуколку и лошадь. Бежит по дороге легковая, необычная. Не останавливаясь, у берега шлепнулась в воду – только брызги полетели. Подплыла к парому, подцепила его за трос и потащила. Отъехали метров 20 – средняя лодка затрещала: нашла на подводный камень. Паром стал, отцепили трос, стали снимать с парома людей по пять человек и вывозить обратно на берег. Отвезли вторую пятерку, погрузилась третья – облегченный паром сорвало течением с камня и понесло. Догнала нас амфибия, подцепила паром, подошла к причалу, посадила вывезенных людей – поехали. Дно лодки было пробито, и вода быстро прибывала. Заткнули дыру гимнастерками и брюками и благополучно переплыли Одер.
Днем немец доставлял самолеты-снаряды на переправы. Наши зенитки подбили один самолет. Заколесил и упал метров 300 от ОП.
Нарушена связь. Бежим с Савчуком. Вот она – причина порыва: огромная воронка, метра полтора глубиной и пятнадцать метров в диаметре. Устранили порыв. Дорого обошлось немцам наша нитка связи: затрачен самолет-снаряд!
21 марта.
В 7 часов утра – налет «Юнкерсов», 6 штук, на переправы. Днем эти самолеты немцы не пускают: их сбивают наши зенитчики и истребители.
Наши самолеты «Петляков-2», 30 штук, бомбили передний край противника.
Говорят, немец подбросил силенки.
22 марта.
Ночью много наших самолетов «У-2». Не дают покоя немцам.
23 марта.
Немцы три и четыре раза в день бомбили наши переправы, хотя переправы задымлялись дымовыми шашками.
После обеда я спустился с дамбы. Рядом в грязи утонули два наших танка – стоят бедолаги, ждут, когда их вытащат. Танкисты куда-то ушли.
У нас в кустах была оборудована уборная, а рядом выемка – земля взята на дамбу, в выемке вода. Сижу - «культурно отдыхаю». Летят наши самолеты бомбить передовую. Думаю: «Ну, дадут перцу немцу!» Тут, под наши самолеты с высоты пикируют немцы. Посыпали бомбы, полетели осколки камни-булыжники. Вспрыгнул я – некогда надевать штаны – упал, а бомбы сыплются! Думаю: надо ползти ближе к воде. Пополз – штаны вовсе с меня спали. Мне смешно – и не до смеху!
Кончилась бомбежка, заправился я и пошел на дамбу. Ребята тяжело переживали эту бомбежку. Рассказываю Володе Бутто о своем приключении – он махнул рукой.
– А ну тя!
Ночью немецкий самолет навешал на парашютах фонарей, и бомбит переправы всеми видами бомб.
24 марта.
Немцы бросают снаряды в Одер – шлепаются осколки в землянку.
26 марта.
Немец атакует. Бомбят немецкие самолеты, навешав фонарей.
27 марта.
Тише на фронте. По-кошачьи противно мяукают пролетающие снаряды. Ноет сердце. В землянке пишу письмо соседу Махнину Афанасию Петровичу – изливаю свою тоску. Солдатскую тоску.
28 марта.
Благополучно кончилась жизнь на дамбе реки Одер. Снова по Кюстринской переправе двинулись целым дивизионом по правой стороне Одера в направлении города Франкфурт-на-Одере.
Огневые выбраны у какого-то поселка, вернее помещичьего дома-усадьбы. Стоит баня с часами. Впереди, за Одером, город Франкфурт.
Вот как изменилось время, соотношение сил: когда ехали сюда днем, не прятались, и сейчас здесь не маскировались. В поселок солдаты не врывались, не грабили, как немцы.
Живем здесь спокойно. Авиация противника нас не беспокоит. Немцы за Одером. Расположения наших войск не видно – не то, что на главном направлении под Кюстрином.
3 апреля.
Ночью вдали множество прожекторов и вспышек от разрывов снарядов зениток. Говорят, это бомбят Берлин.
7 апреля.
Посевная в разгаре. Послали солдат со всего дивизиона человека по три, по пять прочесать местность. Пошли и мы по своему участку. Нигде никого нет. Смотрим: поле проехано конным плугом. И на земле видны зерна овса. Это наши войска закладывали гектар помощи немецкому населению. За Одером сеют немцы, тоже вручную.
По Фракфурту постреляли только один раз – по вокзалу. Стрелять по городу начальство не разрешило: немцы предупредили русских, что в городе много химических заводов, и за последствия обстрелов или бомбежек мы, мол, не отвечаем.
10 апреля.
Переехали с огневыми к городу Кюстрин. Проехав переправу свернули влево, километра на два от переправы. Здесь было людно, смеялись ребята. Тут и прожектористы, и понтонники, и огневые различных калибров, автомашины различных служб и назначений.
Нам с Бутто досталась земляночка с одним накатом из жердей, забросанных соломой и землей, но обширная – человек на десять.
Часто налетают самолеты противника на переправы. Наши зенитки лупят по фрицам, иногда сбивают. Заметно окрепла охрана воздуха. Прошло время для немцев летать безнаказанно.
14 апреля.
Днями немец пускает самолеты-снаряды на Кюстринскую переправу и все не может ее разрушить. Однажды под вечер появились «Фокке-Вульфы», бросили бомбы, улетели.
Появляются один за другим самолеты, доставляющие самолеты-снаряды. Примерно так выглядит картина. Обыкновенный «Фокке-Вульф», легкий бомбардировщик-истребитель, несет на своем горбу самолет, больше себя вдвое. Летят эти «верблюды», как мы их называем, тихо заходят в цель и пикируют с пологой траекторией. «Фокке-Вульф» пускает струю дыма и, как воробей, вывертывается, отделившись от самолета-снаряда, и кружит, пока не разорвется сам самолет-снаряд – фотографирует взрыв.
В этот вечер пустили немцы пять самолетов-снарядов по Кюстринской переправе, а переправа осталась цела.
Мне было интересно посмотреть, как взрываются самолеты-снаряды. Пренебрегая смертью, вышел я из землянки в проход. Вот оторвался «Фокке-Вульф», самолет-снаряд летит на цель один, наши зенитки лупят со всех сторон. Стреляет и наша соседка, стоящая на горе за городом Геритц. Я узнаю ее по голосу и характеру стрельбы. Ее снаряды, не долетев до цели километра два, лопаются, осыпая осколками. Взрыв самолета-снаряда появился: черный клуб дыма с красными языками пламени, моментально исчезнувшими. Дым становится белым и высоко столбом поднимается к небу, расплывается вверху, как гриб. Если такой взрыв произойдет за 50 метров от переправы, то выбросит из воды даже сваи.
По ночам противник навешает ракет – и бомбит всеми видами бомб.
15 апреля.
Тишина. Ночь.
С вечера меня назначили идти с лопатой на передовую что-то копать. Комбат спрашивает Шунайлова:
– Кто назначен на передовую?
Шунайлов сказал:
– Еланцев.
Комбат приказал заменить кем-нибудь помоложе. Пошел Попруга. Скажу вперед, что Попруга пошел копать капонир для прожектора. Работа, надо сказать, не из легких, рассказывал Попруга. Копали 15 человек яму впереди нашей пехоты. Немцы беспощадно обстреливали из пулеметов. Работать в яме было безопасно, а вот отбрасывать землю под пулеметным обстрелом жутко. Так готовились прожектористы по большому участку фронта.
Для меня эта ночь была очень беспокойна. Немец иногда навешивал на парашюте фонарей и бомбил ракушками. На плацдарм прибывало много танков – они рвали мне связь. Вот идут в темноте танки один за одним, проходят мою линию и сосредотачиваются у дома. Идет танк, задрав орудие кверху – и, как нарочно, обрывает телефонные провода. Кричу идущим возле танка солдатам:
– Что вы делаете: собрали все провода!
Орудие неисправно, – говорит один. Заело.
Другой подошел и почти шепотом говорит:
– Не кричи, а то немец услышит – стрелять будет.
И так всю ночь бегали мы и исправляли свою линию.
16 апреля.
В четыре часа загремели наши пушки: началась артподготовка. Ночь была туманная, и передовая была в каком-то молочном мареве. Работу прожекторов мы не видели: все сливалось в молочном тумане. Низко летали наши «Ил-2» – мы узнавали их только по шуму моторов.
– Пошла наша пехота, – передают с передовой.
Немцы крепко сопротивляются, пускают в ход авиацию и самолеты-снаряды. Но наши войска продвигаются вперед.
17 апреля.
Ночь. Немецкий самолет навешал фонарей, бомбит мелкими бомбами. Одна из ракет, догорая, опустилась низко и поплыла, освещая проход нашей землянки. Техники было сосредоточено много, и немец мог без ошибки сбрасывать бомбы. Переправа была сохранена.
18 апреля.
Двинулись мы вперед, догоняя наши части. Едем по главной автостраде на Берлин. Очень много наших самолетов участвует в операции. Одни летят на бомбежку, другие возвращаются с бомбежки. По дороге большое движение: идет вперед техника. Мчатся обратно машины за боеприпасами. Много танков и самоходок. Ночью далеко на запад видно множество прожекторов. Навешены разноцветными пулями ракеты. Это бомбят Берлин. Когда мы доберемся до него?
Днем нас засыпал «ракушками» «Фоке-Вульф». Самолетов противника было мало, зато мишеней для них было много.
19 апреля.
ОП дивизиона в районе Зеелова. Местность открытая. Артиллеристы выставили свои пушки, как на показ, как на базаре, ничем не маскируя. Мне достался готовый окопчик. Я сижу в нем один, рядом – пушка. Огневики отошли подальше, сидят на ящиках. Вот начал стрелять противник со стороны Зеелова болванками. Сначала болванки подымали пыль далеко от нас, потом все ближе. Забеспокоились артиллеристы-конники. Постреляв с полчасика, орудие замолкло.
По дороге на Зеелов скопилось множество автомашин – создалась пробка с хвостом машин в три километра.
Наша автострада проходила под виадук железной дороги. Во время наступления наших войск немцы взорвали виадук и спустили на автостраду паровоз. Пока наши танки растаскивали и очищали дорогу, скопилось множество машин.
Наши самолеты летят беспрерывно. Вот появилось 5 штук «фокеров», один сбросил бомбу в скопление машин у дома. Загорелась машина, лопаются в кузове снаряды. От дороги побежали красноармейцы, стараясь отбежать подальше от мин.
Один по одному сбрасывали «ракушки» «фокеры» и уходили. Последний сбросил контейнер на наши огневые. У соседнего орудия на ящике от снарядов сидел лейтенант. Бойцы ему кричат:
– Уходите, товарищ лейтенант!
– Ну, нечего их бояться!
Все наблюдаем за бомбой. Вот она оторвалась от самолета, спустилась немного – последовал взрыв, открылись две створки контейнера. Содержимое вывалилось: полетели обрывки картона и килограммовые бомбы. И только лейтенант упал в окопчик - разорвалась у самого ящика килограммовая бомба, расщепив доски ящика.
– Ну, уцелел, товарищ лейтенант!
Почему наши истребители, шедшие на охране наших самолетов, не вступали в бой с «фокерами»? Было как-то обидно. Вот летит, возвращаясь с бомбежки, пятерка наших «Илов», их охраняют два «ястребка». В хвост «Илам» залетели два «фокера», сбили одного «Ила». Он повис, как на нитке, не кувыркаясь, плавно стал спускаться. За лесом последовал его взрыв.
К вечеру пробка автомашин стала ликвидироваться. Снялись с огневых и наши пушки. Проехали благополучно виадук. Нас встретили наши разведчики. Подошел Волков и говорит:
– Здесь, Гриша, немец постреливает. Вон вправо деревня – там немцы. Ходила пехота – их перестреляли немцы: огнем никто не поддерживал.
Колонна дивизиона стояла, свернув с дороги. Стало темнеть – двинулись проселочной дорогой в обход деревни. Ехали тихо-тихо. Ночь темная, навалилась как-то враз. Исчезла деревня и лес возле нее.
Вот реденько заработали автоматы, засвистели пули. Раздалась команда командира дивизиона.
- Стой!
Колонна стала. Огонь со стороны немцев усилился. Раздалась вторая команда:
- Разведка, вперед! Метров 50 не стрелять!
Побежал и я, хотя не разведчик. Залег. Впереди раздался треск, стало светло, зажглись, как свечки на колышках, ракеты. Они не взлетали в воздух, а горели внизу, образуя веревочку метров двести по опушке леса.
Скоро ракеты погасли: немцы оставили деревню. После ракетного света ночь показалась еще темнее. Двинулись дальше, повернув влево. Я думал, поедем во тьме всю ночь – и ошибся. Заполыхали по фронту ракеты, сделалось светло, как в месячную ночь. Дивизион разъединился побатарейно.
Подъехали к небольшому лесу, отцепили прицеп со снарядами, и старшина приказал мне сидеть в прицепе и ждать, когда за мной приедут. Двигались в неразведанной местности и боялись, что попадем в руки немцев или нашими же снарядами перебьют нас.
Сижу – страшно хочется спать. Нервы за эти три дня так напряжены: то и дело смотри, что лопнет голова.
Стало от ракет еще светлее. Гудит передовая. Слышны хлопки ручных гранат. Вот раздались два сильных взрыва, напоминающих взрыв самолета-снаряда. Вспышки показали направление взрывов. Где-то в этом направлении крупные заводы. Слышу, кричит старшина:
– Еланцев!
Отозвался ему.
– Сейчас подойдет трактор – поедем.
Трактор пришел минут через десять. Подцепили тележку, поехали.
20 апреля.
Ночью бомбит немец. Много самолетов – очевидно, и наши, и немецкие. Кажется, по всему фронту навешаны ракеты. Днем масса наших самолетов «Петляков-2».
21 апреля.
Наши войска идут вперед. Ежедневно движемся и мы. Огневые по левую сторону автострады: у дворца – наши, возле дороги – дивизион «Катюш». Впереди от нас – автомашины понтонников.
Налет «Фоке-Вульфов», 5 штук. Сбросили контейнеры на огневые «Катюш». Одна створка от контейнера упала за 15 метров от моего окопа. Подтащил ее на свой окопчик. Все ребята во дворце. Жаль, что не сходил, не посмотрел внутри. Одно орудие 150-миллиметровое кидает снаряды на дороге. Наши поставили регулировщиков с той и с другой стороны. Снаряды досыпались через пять минут, и все по одному месту. Регулировщики пропускали машины между взрывами. Пробок не образовалось, и жертв не было.
22 апреля.
Огневые у деревни. Впереди идет бой за деревню. Наши «Илы», 18 штук летят по фронту, а не по курсу на Берлин. Два самолета обстреляли огневые из крупнокалиберных пулеметов – пули ударяли в землю, как удар ломика. Ущерба не нанесли.
23 апреля.
Дождь. Взорвана немцами в нескольких местах железная дорога. Трактор-дизель «Сталинец» идет по огородам немцев.
Огневые около железной дороги, в поселке. Почему-то очень высокая насыпь. В двух местах взорвана насыпь до основания. Получились огромные выемки, а рельсы не взорвало, а поставило дугой, как две огромные арки.
Разместились в домах, укрылись от дождя, отдыхаем. Трактора поставлены возле каменных стен домов, в огородах.
24 апреля.
Едем по автостраде на Берлин. Роскошный парк. Видна четырехэтажная гостиница. Чьи-то пушки нашей системы ведут огонь по центру Берлина.
– Заряд полный, по фашистскому логову – огонь!
Сильные, режущие слух выстрелы кажутся музыкой, а слова команды – добрыми, ласковыми словами, сказанными от души. Так наболело сердце и ненависть к врагу, нанесшему человечеству столько бед!
Едем дальше. Вот и окраина БЕРЛИНА. Заехали в пригород. Большая площадь, кругом четырехэтажные дома. Справа – кладбище, огороженное штакетником. Возле кладбища, через улицу, стоит трехэтажный дом. На площади 76-миллиметровые орудия. Ребята встретили нас радостно:
– Нам немцы пройти не дают: стреляют из автоматов откуда-то из домов.
Около пушек вырыты окопчики для укрытия. Колонна стала на улице около дома – ни одного выстрела, немцы смолкли.
Подошли два танка «Т-34». Постояли мы здесь не более одного часа – получили приказ двигаться дальше. Танки и пушки остались на площади. Колонна повернулась по площади и пошла, выполнять следующее задание.
Проехали несколько кварталов. Небольшая площадь, кругом опять четырехэтажные дома. Это тоже пригород Берлина, только больше населенный. Огневые дивизиона на площади. Мне достался деревянный блиндажик. Залез я туда с телефонным аппаратом. Установлены пушки, подается команда командира дивизиона:
– По фашистскому логову – заряд полный – и т.д. – огонь!
Здесь мы давали первый залп по центру Берлина!
От выстрела залпом мой блиндаж осел, засыпало песком телефонный аппарат. Выскочил Попруга из блиндажа, боясь, что задавит.
25 апреля.
Помогаем окружать Берлин. Дивизион занимает огневые у газоубежища. Это тоже пригород Берлина.
Побывал в немецком газоубежище, оно же и бомбоубежище. Помещение все забито немцами-гражданскими, большинство – женщины. Горит электросвет.
Принято известие по радио: «Берлин окружен советскими войсками».
Проезжая пригородом Берлина, видим: стоит на постаменте наш танк «Т-34». Какое-то гитлеровское изваяние сброшено с постамента. Идет молодая немка, улыбается, показывает рукой на танк. Красиво и гордо выглядит это сооружение, выражая силу и волю советского народа.
26 апреля.
ОП батареи в районе фанерных заводов. Пригород Берлина на берегу Шпрее. Много наших самолетов летит в центр Берлина. Сбросив бомбы, возвращаются обратным курсом. Не видать авиации противника.
Все ребята куда-то попрятались – на огневых я один, если не считать часовых. У меня маленький окопчик, можно в случае обстрела и прилечь.
Ходит оборванный мальчик годов четырнадцати, в фуфайке. Подозвал его к себе. Подошел Бутто Володя. Мальчик оказался поляк! Володя спросил его, как он попал в Берлин.
– Нас угнали немцы. Работал на хозяина-немца.
Наши самолеты – их много – над нами начинают пикировать и, пролетев на цель, сыплют бомбы.
27 апреля.
Переправа через реку Шпрее была устроена на резиновых понтонах и узкая – не так, как у Кюстрина. Подъезд к ней был лугом, и почва под колесами орудий так и проседала.
Проехали благополучно – не утонули. Едем городом. Мое место на прицепе, на снарядных ящиках.
Боишься каждого дома, каждого окна, из которого может быть пущен Фауст-патрон.
Повернули на длинную прямую улицу. Вот мост через водную преграду. Мост короткий, но широкий. Стоит танк «Иосиф Сталин» – наш тяжелый танк с орудием 120-миллиметрового калибра, рядом на метр вперед, стоит второй танк – такой же. Левая часть обоих пробита болванкой – зияют круглые дырки.
За мостом, впереди, метрах в ста пятидесяти, поперек улицы построена баррикада из строительных рельсов. Вкопаны, как копанцы, два рельса, положены всплошную строительные рельсы и завалены битым кирпичом, которого в Берлине превеликое множество.
Проехали мост – повернули вправо. Вот улица, по которой проходит метро Неукольн. В проход метро загнана пушка, как затычка. На углу следующей улицы стоит 76-миллиметровая короткоствольная, на деревянных колесах, пушка. Расчета не видно.
Вот и аэропорт Темпельхоф. Отсюда перед войной на своем самолете германский посол Риббентроп поднимался и летал в Москву для заключения договора о ненападении – с тем, чтобы вскоре нарушить его.
Навалы земли, высотой с телеграфный столб отгораживали аэропорт от дороги. Не доезжая до кладбища, выбрали мы наши последние огневые. К центру от аэропорта – котловина. Здесь был какой-то завод, и торчат три высоченных трубы. За дорогой пустырь, на нем навалены груды кирпича и черепицы, вывезенные при очистке улиц от развалин домов после бомбежки. Трупы немцев лежат на земле.
Наши «Илы-2» опускались и поднимались с аэродрома. На другой нашей стороне паслись коровы – большое стадо коров черно-бурой породы.
Нам с Бутто достался кролятник. Здесь мы поставили свой телефон и дежурим. Пушки стоят рядом.
Кухня дивизиона помещается во дворе домов, стоящих на опушке аэродрома. Ходить за обедом приходится метров семьсот. Питаемся хорошо. Иногда достаем трофейное питание.
Наши пушки постреливают. Над центром Берлина все время стоит дым. Сколько дней только наши самолет бомбят Берлин! Множество снарядов обрушивается и поддерживает пламя пожара в городе. Вот где получила настоящую работу наша 189-я тяжелая гаубичная Кингисеппско-Новгородская бригада разрушения!
Недалеко от нас, на опушке аэродрома, стоят пушки нашего собрата по оружию и формированию в городе Сарапул – 4-го гаубичного артиллерийского полка. Сейчас он получил, наверное, тоже новое название. Они тоже постреливают в центр города – выражают свою солидарность с нами!
Бутто где-то у ребят достает пиво, водку, даже спирт, консервы мясные, варенье. Рассказываю ему, как голодали на Волховском фронте.
28 апреля.
Наши пять «ястребков» патрулируют над городом.
Появился немецкий истребитель – очень быстроходный. Говорят, реактивный. Наши зенитки ударили по нему – снаряды рвались далеко от самолета и не могли причинить вреда.
Зенитки сбили появившийся над городом «Фоке-Вульф». Летчик вывалился из самолета и повис на парашюте. Длинный верзила, он болтался на стропах.Упал парашютист на площади, недалеко от наших огневых. Враз ожила площадь: отовсюду бежали красноармейцы. Посыпались на летчика удары. Он, обороняясь, кричит:
– Я русский, русский!
– А, ты русский, гад! На тебе еще!
Подошла автомашина. Люди из особого отдела забрали летчика и увезли. Наши огневики наблюдали это зрелище.
Вот заработало еще одно немецкое орудие – откуда-то слева от центра. Снаряды рвутся на аэродроме. Красноармейцы отгоняют коров к окраине аэродрома, самолеты продолжают садиться на аэродром.
У артиллеристов, стоящих на опушке аэродрома, поднялся крик, передаются команды. Много орудий открыли огонь по дерзкой пушке противника. Пушка замолчала. Мы вспомнили, как под Путками стреляли всем полком и заставили вражью пушку замолчать. Здесь стрелял, наверное, не один полк.
Ночью из центра Берлина поднялся двухмоторный самолет
– Гитлер полетел, – смеялись ребята.
1 мая.
С утра дежурил у телефона Бутто Володя. Едет на велосипеде Алешка Шишов, командир отделения тяги:
– Еланцев, поедем кататься по Берлину!
– У меня нет велосипеда.
– Вон, бери, поехали!
На дворе бросил велосипед один красноармеец. Я схватил автомат – и на дорогу. Взял велосипед, поехали.
– Мы с тобой сейчас, Еланцев, оккупанты, – бормочет Алешка.
Поехали улицей, где проходило метро. Каждый выход был завален: то машина, то танкетка прижимала дверь. Проехав с полкилометра, Алешка говорит:
– Поедем обратно, а то нас заберут патрули.
Повернули, едем обратно.
– Ну, хватит, поехали домой!
Вскоре ребята-огневики посылают меня за водой на кухню. Я взял автомат, два ведра, пошел. Повар говорит:
– Нет у меня воды, и откуда привозят, не знаю.
– Ну, скажи хоть, с какой стороны приезжают с водой!
– Вот оттуда,- повар указал на заводские трубы.
Побежал я в низину, в сторону завода. Бежит молодой солдат, тоже с ведром. Спрашиваю у него.
– А чего ее искать? Вон на заводе колонка.
Забежали на завод, парень – прямо к колонке, которая находилась в каменной будке. Кран был открыт, вода стекала на пол и стояла – чуть в сапоги не наливалась. Набрали воды, вышли. Рядом такая же будочка, но на замке. Парень стал:
– А что там?
Нашел железяку, сбил замок, открыл дверь – стоят бочки с пивом. Распечатали одну, поменьше (наливать легче), налили по ведру. Из другого ведра я выливать воду не стал: ребята пить хотят.
Стоит ящик, как улей, с корпусом, высокий, на таком же замке. Открыли – консервы мясные. Парень сейчас же схватил один мешок, стоявший на полу с эрзац-продуктами (сушеный укроп, петрушка, горошек), вытряхнул содержимое, склал консервы в мешок, сбросил прокладку из ящика – там коньяк и сироп. Склал ряд бутылок, поподнимал мешок.
– Хватит!
Я прошу одну бутылку сиропу. Он:
– Вон, бери!
Выбросили прокладку, и все повторилось сначала.
На огневые я принес полведра воды, ведро пива и бутылки с коньяком, сиропом и банки мясных консервов. Наперво дал Бутто две бутылки коньяка, две бутылки сиропа. Немного погодя прибегают ребята, просят:
– Еланцев, сходи еще за пивом!
Отказываюсь:
– Один не пойду.
Дали человека – пошли. Сбегали быстро.
Я заступил дежурить у телефона. Вскоре из штаба полка говорит наш комбат:
– Кто у телефона?
– Еланцев, – отвечаю я.
– Сейчас стрелять будем. Сейчас все будут стрелять.
Кричу:
– Расчеты к орудиям!
Идет политрук, повторяет:
– Расчеты к орудиям!
Передаю: прицел такой-то, угломер такой, заряд такой, по 10 снарядов на орудие.
– Огонь!
Подбежали наводчики. Огонь открыли с опозданием на одну минуту. Сделали по пять выстрелов – загорелся порох, сложенный в ворох, пламя высоко взметнулось в небо, мешочки разлетелись по сторонам и горели. Создалась высокая температура, и расчет первого орудия залег на землю.
Быстро сгорел порох. Второе орудие уже отстрелялось, а первое отстало: расчет пролежал, спасаясь от температуры сгоравшего пороха.
Снаряды нашего соседа – 4-го ГАП – были видны в полете со стороны наших огневых: черная болванка с очертанием носовой части снаряда. Наш снаряд виден был, если смотришь на него стоя в стороне от орудия.
То ли мы так привыкли к реву пушек, или пушки были рассредоточены по всему кольцу окружения – гром казался не таким страшным. Но какой же ад создался в центре города, где рвались тысячи снарядов!
Слухи о капитуляции Берлинского гарнизона.
2 мая.
Тихо. Порой пролетит немецкий бомбардировщик, но и по нему не стреляют зенитки.
Вечером 9-я батарея выехала в центр Берлина на прямую наводку.
Двигались темной ночью. Мое место – на прицепе, на ящиках со снарядами. Наш путь проходил в одном месте под железной дорогой. Думаю, спустит фриц гранату сверху – и крышка! А умирать так не хотелось: близился конец войны.
Вот и передовая. Это, стало быть, и есть центр Берлина. Вместо домов лежали груды камня. Все дымило, горело, шаяло – и постреливало из автоматов.
Остановились в улице уцелевших домов. Стоят наши танки. «Замаскированные!» – подумал я. Ходят красноармейцы. Спрашиваю:
– Крепко немец стреляет?
– Нет, – отвечают они. – Зато вчера наша авиация отбомбила нас. Танки завалило кирпичом, но они выдержали, а вот автомашины раздавило.
Два орудия нашей батареи были вытянуты на прямую наводку. Немного постреляли прямой наводкой по домам, уцелевшим от бомбежки.
Надвигался рассвет. Вот бежит солдат-украинец. Я его узнал: он был нашего дивизиона, такой черный, корявый парень.
– Ребята, наверно немцы сейчас будут капитулировать. Я сам видел, говорил он, – как немецкий генерал и наш майор встретились с белыми флагами!
И действительно, вскоре из-за угла по улице с переднего края появилась колонна немцев. Они были обезоружены, в шинелях, рюкзак на спине, противогаз, одеяло и плащ-палатка у каждого. Голова колонны прошла метров тридцать за мою тележку и остановилась. Хвост колонны был еще за углом. Немцев никто не конвоировал.
Колонну принимал молодой майор и с ним два автоматчика требовали у немцев пистолеты и карты. Пистолетов никто не отдал – не нашли, а план города был у каждого. Наши красноармейцы с автоматами стояли по всей улице. Немцы стояли повзводно.
Майор с автоматчиками ушли далеко: все забирали карты. С головы колонны зашли два автоматчика из стоявших на улице, и у каждого немца стали требовать:
– Ур! Ур! (Часы).
Один немец сердито сунул им часы. Колонна зашумела. Их начальник закричал:
– Комендант!
И автоматчиков наших забрали и вывели из колонны.
Совсем рассвело. Покрапывал мелкий дождь. Подошел старшина:
– Еланцев, сейчас подойдет трактор, я дам людей – поедете, заберете оставшиеся не расстрелянные снаряды.
Подошел трактор, подцепили тележку. Проехали два квартала – повернули вправо, в улицу, в тупик.
Открылось то, что я никогда не видел – глазам своим не верил. Здесь стояла мертвая боевая техника: танки, самоходки, полевые пушки – наши, немецкие. Побито, покорежено, обгорело. Вот, думаю, где была настоящая война!
Кое-как проехали туда, где лежали ящики со снарядами сбросали их в тележку, выехали на улицу, где стояла колонна немцев. Гражданские немцы рубили мясо убитых лошадей, галдели. Их было три группы.
Когда приехали туда, где стоит наша техника, пленных уже не было. Только смеялись наши ребята, что не больно мило было немцам, когда командовал майор – по национальности еврей!
И как горды были наши солдаты, видя перед собой обезоруженного ненавистного врага, принесшего столько лишений, горя и унесшего столько жизней наших товарищей!
Как говорится, дело сделано, можно и домой – с победой! Гордые, веселые бойцы возвращались с прямой наводки 2-го мая 1945 года.
Пушки поставили на окраину аэропорта Темпельгоф. Через дорогу стояли четырехэтажные дома, где жили немецкие летчики.
В тот же день организовали баню в полуразрушенном заводском складе. Нагрели воды в бочке без верхнего дна. Баня была холодная, так как одной стены совсем не было: снесена взрывом. Белье выбирали сами в немецком складе.
– Вышла амнистия, - смеялись бойцы. Раньше нам не давали брать вещи у немцев. А брать было чего! Что солдат принесет – выбрасывали совсем с мешком. Сейчас же что солдат приобрел, все мог увезти домой или выслать посылкой.
3 мая.
Зачитали приказ товарища Сталина о взятии Берлина. Батарея была выстроена во дворе дома, узком, как колодец.
4 мая.
Перебрались на окраину города, в район разрушенного авторемонтного завода. Для жилья приспособили умывальник. На дворе валялись железяки. Среди них нашли резиновые дубинки: немцы ими били работавших пленных. Набрали на заводе стекла, гвоздей, тесу, толя. Заменили изломанные тракторные тележки на более новые, с помощью распылителей покрасили их зеленой краской. Сквозь краску проглядывали старые названия владельца завода «Эрик».
6 мая.
Прощай, Берлин! Совершали марш по Берлину колонной дивизиона. Проехали улицу Герман-штрассе. Едем к центру. Улица Адальберт-штрассе. Местами разрушено метро. В одном из входов в метро загнано два немецких танка. Улица Адмирал-штрассе. Едем где-то недалеко от рейхстага. Комбат и двое красноармейцев бывали в рейхстаге, заходили в подземелье, где гитлеровцы отсиживались, как барсуки. А вот сейчас мы с ребятами не видим здания. Знаем твердо, что бункер от нашего пути влево. Вот и река Шпрее. Здесь она широкая, в дамбах. Вот так и хочется ей выплеснуться из берегов! В воде торчат затопленные пароходы. Другие стоят на якоре.
От центра на выезд из города едем по одному восстановленному мосту. Вдали по реке много мостов. На берегах четырехэтажные дома, из окон которых – чуть не из каждого – торчит белый флаг, знак капитуляции. Красота-то, какая – не насмотришься! И снова сердцами бойцов овладевает гордость за силу нашего оружия. Прощай, Берлин! Помни русского солдата! Может, будем друзьями.
Еду по мосту и не нагляжусь, забыл на короткое время страхи и лишения – пользуюсь преподнесенной красотой.
Длинная улица Пренцлау-аллее. Центр города разрушен полностью, в некоторых улицах проезжали по грудам камня. Разрушенные стены домов угрожали падающими сверху камнями: при проходе тракторов и пушек нет-нет, да и бухнет глыба.
Досталось и отдаленным частям города. Целые кварталы представляют собой развалины. Это работа наших союзников.
– Англичане, американцы бум-бум! – говорят немцы.
Проезжали возле какого-то завода. Сложенный штабелями лес. На бревешках сидят немолодые люди, большинство – женщины. Возле них ходит полицейский с дубинкой. Одна черная, противная баба указывает на нас пальцем, кричит:
– Эрик, Эрик!
Это она увидела закрашенную надпись на нашей тележке. Полицейский быстро повернулся к женщине, пригрозил своей дубинкой, и все как воды в рот набрали: замолчали.
7 мая.
Вправо от дороги Бренцлау-Берлин в редком сосновом бору строим землянки. Тес, толь, гвозди, стекло облегчили наш труд. Накатов на землянки не делали. От дождя сверху затянули брезентом. Хорошо в лесу! Как говорится, культурно отдыхаем, сил набираем. Под ногами густая трава: прошлогодняя и нынешняя зелень. Кипец. По лесу недалеко от нас расположились другие артиллерийские части.
6 мая мы выехали из Берлина, а сегодня Темпельгофским аэропортом уже командует английский генерал Монтгомери.
9 мая.
Праздник победы. Батарейный обед. По сто грамм. Все счастливы: вот и кончилась война!
– Может, скоро отпустят домой, – мечтаем с ребятами.
Под вечер множество ракет появилось над лесом. Начали и наши пучками пускать ракеты. Загорелась высохшая за день трава – стали тушить сырыми свежими ветками.
В сторону Берлина поднялась артиллерийская стрельба. Все небо покрылось дымками от разрывов.
– Салютуют, – говорят бойцы.
Но скоро зашлепали о землю осколки – и укрыться негде, и погибать так глупо нет охоты! Встать под сосну? Как-то стыдновато.
Стреляли не только зенитки – стреляли и полевые пушки, а может и союзники.
Все обошлось благополучно. Осколки скоро перестали шлепать о землю. Тишина восстановилась.
12 мая.
В лесу прожили пятидневку. Спокойно отдохнули. Разобрали землянки и поехали по дороге на Франкфурт.
13 мая.
Близ города Форстенвальде вновь в высоком лесу. Снова строим лагерь.
15 мая.
Ночевали в общей землянке. Самая бездельная пора! Бойцы меняют, не глядя, вещи, часами без механизма развлекаются.
21 мая.
Занятия по расписанию. Наше дело – телефон, кабель. Все побывали в боях, и кажется, учиться нечему.
25 мая.
Случай нападения немцев. Три немецких солдата задержаны были восемью нашими солдатами.
27 мая.
Первый послевоенный выходной. Использован до дна!
1 июня.
На политинформации гвардии майор объявил нам, что мы числимся в оккупационных войсках СССР в Германии.
13 июня.
Вызвали в штаб дивизиона солдат старших возрастов – по 1905 год рождения.
15 июня.
Подготовка к параду. Холодно. Провели в землянку электричество.
16 июня.
Смотрел и слушал концерт артистов 1-го Белорусского фронта. Вечером смотрели кинокартину «Учитель».
17 июня.
Парад. 29 дивизионов. Парад проходил в лесу, на опушке. Войска выстроены в колонны. Подана команда «смирно». С приветствием выступал генерал. Говорил, чтобы все были бдительны.
– Мы находимся во враждебной стране.
Кончился парад – разошлись по батареям
24 июня.
Набрал котелок черники.
3 июля.
Демобилизовали первую партию – по 1900 год рождения.
15 июля.
Физкультурный праздник.

17 июля.
Оставили лагерь под Фюрстенвальде. Марш на машинах за реку Эльбу. Проехали город Торгау. В городе много разрушенных зданий. Хорошая асфальтированная дорога. Наряду с декоративными растениями дороги обсажены яблонями и сливами. Прекрасный урожай хлебов – лучше, чем под Фюрстенвальде.
Ночевали в лесу.
18 июля.
Проехали город Лейпциг. Стоим у двенадцатиэтажных домов, а через улицу разбомблен такой же дом, и груда кирпичей достигает четвертого этажа. Рядом с дорогой трамвайная линия. Москвичи сразу обратили внимание на трамвай:
– Вот, туды его мать: идет и не гремит! Не то что наш, московский.
Взорваны все мосты через Эльбу – наведены временные деревянные переправы. Разрушены заводские здания. Навстречу нам идут немцы с пожитками: тащат на тележках свой скарб, возвращаются домой.
Мало гражданских автомашин. На поле стоит жатка-сноповязалка, подорвавшаяся на мине во время работ.
Едем дальше. Население очень густое. Здесь как не было войны.Прибыли в город Гера. Виден взорванный завод.
27 июля.
Уехали домой вторая партия – по 1905 год рождения, сибиряки.
30 июля.
Начались занятия по расписанию
31 июля.
Уехали домой удмурты по 1905 год рождения.
3 августа.
Уехали домой жители Саратовской области по 1905 год рождения.
8 августа.
Обедали в общей столовой. Большой зал.
10 августа.
В кинотеатре города Гера «Метрополь» смотрел советский фильм «Крымская конференция трех великих держав».
11 августа.
Подготовка к параду на стадионе. Дождь.
12 августа.
Парад физкультурников. Дождь с утра. С двенадцати погода улучшилась. Свободные гуляют солдаты. Пивом хоть залейся. Побывал в цирке. Хорошо работают акробаты, слоны.
14 августа.
Прочесывание местности. Вышли из города Гера на деревни Дорна, Заллмнитц, Хермсдорф. Крепкие кулаческие хозяйства немцев. Хозяева держат работников по нескольку человек. Нашли одну русскую девушку – вернее, украинку. Работает у бургомистра деревни Хермсдорф. Спрашиваем, почему не вернулась на родину.
– Родных нет, а меня здесь не обижают.
Комбат попросил бургомистра организовать нам обед. Сели за стол. Дали нам по ломтику ржаного черного хлеба, по стакану молока и по ломтику сыра. И по одной бутылке на двоих.
Домой пошли группами по пять человек. Стоит поле маку. Подошли, полюбовались, поели. Полоса – гектара два. Зайдем на поле – маковки достают до подбородка. Мак чистый, крупные головки. Мак на полях встречали и еще.
Идем дальше – пашет ржище пахарь. Подошли, пошли рядом. Лошадей пара – здоровенные тяжеловозы. Плуг одноконный, сакковский., повернут предплужник, а впереди его нож. Пашет парень глубоко – не найдешь пожнивных остатков. Воробьев и говорит:
– Эх, давно я не пахивал! Подошел к пахарю: – Ну-ка, я пройду!
Работник-немец не понимает, боязливо смотрит на нас. Воробьев грубо оттолкнул пахаря, взялся за рогаль:
– А ну, родные!
Немец заревел: видимо боялся помещика. Воробьев прошел метров двадцать, крикнул немцу:
– На, не реви!
Немец схватился за рогаль плуга, радостно засмеялся.
15 августа.
Стали отпускать бойцов в краткосрочные отпуска домой.
19 августа.
Ходили в цирк на стадион.
20 августа.
Уехали домой жители Киевской области по 1905 год рождения.
23 августа.
Смотрели кинокартину «Кощей Бессмертный».
28 августа.
Ходили на проческу деревни Хермсдорф. Рассредоточились по два человека, и пошли лесом. Мне пары не хватило, пошел один. С автоматами наготове зашли в сосновый лес. И лесок казался небольшой – гектаров пять, а как он долог, мне показался одному! Чувство одиночества овладело мной. Папоротник густой, по пояс. Едва двигаюсь. Местами попадается плешина – зола: сожжена чаща от порубок.
Вышли из леса – в деревне разбились на пятерки. Ходили – просто слонялись. Подошли к большому двору, огороженному штакетником, стоим у воротец, обсуждаем, зачем такой большой двор и вдали дом. А дома, надо сказать, здесь все каменные, вернее кирпичной кладки. Из дома вышла женщина лет 35 спрашивает по-русски:
– Что вам угодно?
Воробьев спрашивает:
– Как вас зовут?
– Анна.
– Зачем у вас такой большой двор?
Женщина не ответила, ушла. Мы засмеялись:
– Ну, что, Коля, поговорил?
Идем улицей – стоят обветшалые дома. Вот этому дому двести  слишком лет, наверно: черепица сейчас позеленевшая, менялась несколько раз. Дома – большинство – двухэтажные, одноэтажные только старые – вот такие, как тот, которому двести лет.
Подошли к одному дому. Палисадник, как и у нас, штакетником огорожен. Растут две карликовые груши. Плодов на грушах – как игрушек на богато украшенной елке. Хозяин дома, лет сорока, сидит у окна на втором этаже, немка скрылась в глубине комнаты.
– Здравствуй, хозяин!
– Не ферштейн.
- Ну, черт с тобой, – говорят меж собой ребята. – Дай нам по паре груш!
– Найн, найн, не гуд.
– Сейчас попробуем.
Воробьев и Волков залезли в палисадник, нарвали пилотку груш. Хозяин скрылся в глубине комнаты. Раздали груши. Мне досталось две. Одна вкусная: спелая груша, как мед таяла во рту.
Обед нам по распоряжению бургомистра давала хозяйка, вдова погибшего на войне солдата. Немногим отличался он от первого, но вкуснее.
Это обычное, стандартное кулацкое хозяйство: двухэтажный дом, большой двор, посреди двора навозохранилище – яма с пологим заездом на бричке, бока выложены из серого крупного булыжника на цементе. Ворота большие, от ворот идет Г – образное строение скотного двора в нижнем этаже. Наверху живут работники. Лежит зерно, разобранные машины. Например, лежала у стены сенокосилка, фураж для скота. У ворот, в подвальном помещении – жижесборник, цементное сооружение: вся моча животных, а также вода от мытья полов в скотнике скатывается по этим желобам. Скот стоит круглый год на стойловом содержании. От Г – образного скотника метрах в десяти стоит, ну как бы сарай длинный. В подземной части устроено овощехранилище. Вход в него – пологая цементная лестница. Деревянные доски, и сводом выведен потолок. Все оштукатурено под стальной цвет. Топнешь ногой – все звенит. Дальше идет сарай. Сюда свозятся все снопы, убранные сноповязалками. Стоит сложная молотилка, а рядом треугольное помещение для электромотора с отверстием для ремня передачи с электромотора на молотилку. Обслуживает молотилку 7 человек. Зерно идет по сортам, а солома сразу прессуется и складируется в противоположный конец сарая. Где нет снопов.
После обеда меня послали стоять часовым у деревни, на дороге, и никого не выпускать из деревни. Дали мне пистолет, автомат остался с ребятами. Стою или похаживаю по дороге у деревни. Жарко, кругом ни души, все в деревне как вымерло.
Вот появилось трое ребятишек с коляской: двое тащили одного маленького (года три) мальчика. Поняли, сели. Я потащил коляску, ребятишки захохотали. Вот дорога идет под гору. Вылезайте, маячу им. Они плакать! Вылезли, стоят. Сел я в коляску, ребятишки со смехом стали толкать коляску – она поддалась их усилию и покатилась. Вылез – ребятишки пялят глаза, стоят. Подошли два мальчика лет двенадцати, один держит в руках апфель-кофе. Подал – я попробовал: вкус кофе, приятный вкус. Приходилось ли кому кушать такие яблоки и наслаждаться всеми качествами кофе?
Маленькие дети ушли, понемногу стали собираться такие, как эти двое. Гоню их, объясняя знаками – не понимают, стоят. Ушел от них метров на сто, сел под сливу, сижу. Вот сначала подошли те двое, а затем и остальные. Завели беседу через словарь русско-немецкий. Беседа не вязалась. Вот двое забрались на сливу. Дорога была обсажена сливами. Нарвали фуражку слив, слезли. Сидим кружком, едим. Они показывают, которые сливы вкуснее.
На дороге промелькнула машина – легковая, зеленая. Потом другая. Немного проехала, остановилась недалеко от нас. Из машины вышел человек невысокого роста, кричит:
– Эй, солдат, ты что тут делаешь?
Я вскочил – и бегом к машине. Встал по стойке смирно. Шофер стоя обращается к человеку:
– Товарищ генерал, водички надо добавить.
Я понял: человек этот – не просто человек в военном, а генерал! Взял под козырек и крикнул:
– Стою часовым, товарищ генерал!
– А зачем ты собрал эту нечисть?
- У меня дома пять человек детей. Скука, вот я и решил.
– Правда, товарищ генерал, – сказал шофер.
– Где ваше начальство?
Сказал им адрес – они уехали. Я ждал наказания, но его не последовало.
Из деревни идет трактор двухцилиндровый, тащит тележку с прицепом. В тележке навоз и человек десять женщин. Тракторист – мужчина. Остановил их. Хохотавшие женщины смолкли, тракторист спрыгнул с трактора, говорит:
– Я румын.
Я потребовал у него пропуск. Он понял, повернулся обратно, пошел к трактору и вскоре вернулся. Протянул мне бумажку: «Товарищ Еланцев, пропустите людей». И подпись комбата. Пропустил. Трактор прошел метров триста, свернул в поле, и женщины стали ровно расстилать навоз.
Пришли ребята, говорят:
– Пойдем, Еланцев, хватит стоять.
В хозяйстве шла работа. Вот подъехал работник на паре лошадей, с огромной бочкой, ручным насосом, накачал навозной жижи. Сзади бочки – кран, а под краном – железная вогнутая пластина. Струя жидкости, ударяясь о пластину, рассыпается по земле веером. Подошла бричка с выкопанной картошкой, стала у картофельной сортировки. Один человек крутит сортировку, другой засыпает, и картошка выходит по сортам, по крупности, в отдельные мешки – и тащат их в овощехранилище.
31 августа.
В кинотеатре «Капитоль» смотрели кинокартину «Иван Грозный».
Слухи о скорой демобилизации 1906-1910 годов рождения.
3 сентября.
Праздник победы над Японией.
На кухне не было дров, и чтобы не остаться голодными, выносили из казарм городка шифоньеры, стулья, столы. Все это было пищей для огня. Не было вешалок – вернее, их сожгли.
Заставили меня сверлить стену шлямбуром, чтобы вбить в отверстие дерево, а затем гвоздь. Кирпич был настолько прочен, что не поддавался долбежке. Так и бросили.
Живем спокойно. Дисциплина крепкая.
5 сентября.
Все ищем фашистов. Куда они девались? Все честные, трудолюбивые немцы! Сегодня на проческе рабочего поселка Корбуззен. Как солдату отличить честного немца от фашиста? Ну, остановили на улице немца, спросили паспорт. Подает он свою книжицу. Смотрим, и обидно становится: не знаем, что написано. Подадим ему паспорт, махнем рукой – и все.
Все же находили крупных нацистов – конечно с помощью местных жителей, немцев-антифашистов.
9 сентября.
Смотрели кинокартину «Свинарка и пастух». Отзывались о картине так:
– Часть фантазии, а больше горькой правды.
Картина произвела большое впечатление: напомнила родину, родной дом, семью.
По одному в город не пускают – только группами человек по пять: были случаи, что немцы убивали красноармейцев.
Однажды от нашей батареи был наряд в комендатуру города Гера. Сюда приходили с жалобами и слезами немцы, разрешали житейские вопросы. Дежурить здесь было нетрудно, и шли сюда бойцы с охотой, но дело было не в дежурстве. Обед сюда доставляли сами, то есть с котелками два человека ходили в город и приносили суп и кашу. По пути почти всегда заходили в загородные сады немцев.
 Пошли и мы с Шинбетовым. Он шел не впервые, знал порядок. Пошли искать, кому что нравится. Мне надо было помидоров и яблок, а ему – груш. Я быстро набрал, что надо, а он все искал грушу. Вдруг немец заорал на него. Шинбетов потряс автоматом – немец успокоился. Груш он все же нашел, но они были зеленые и невкусные. В остальном все обошлось благополучно.
18 сентября.
Телесный осмотр. Мой вес 66.4 кг, рост 169 см. Показатели ниже среднего. Когда-то я был тяжелее.
20 сентября.
Боевые стрельбы. Получил деньги снова как сержант, командир отделения.
1 октября.
Впервые вызвали в штаб дивизиона записать домашний адрес. Ну, думаю, скоро домой отпустят!
Дни кажутся долгими. Развлекаемся, кто как может. Есть в полку спортсмен – упражняется на велосипеде. Поставит табуретку, на нее поставит доску. Доска опускается другим концом, и велосипедист скатывается на землю. Нашлись охотники повторить этот номер, что казалось простым, а оказалось недоступным при выполнении: неопытный человек падал совсем с велосипедом, под дружный хохот зрителей. Солдат-спортсмен выполнил второй номер: езда на одном заднем колесе, а переднее оторвано от земли на полметра и выше. И опять нашлись охотники, и снова падали под смех красноармейцев.
5 октября.
Старшина взял мою красноармейскую книжку, объявил, что завтра уезжаем в 9 часов домой.
Прибывают к нам новое, молодое, пополнение из тех, что были угнаны немцами в неволю. Они снимают свое обмундирование и надевают красноармейскую форму.
6 октября.
Провожали меня сослуживцы: мой добрый друг Бутто Володя и Савчук. Быстро сбросали манатки в машину и поехали. Радостно билось сердце: начало пути к родному дому было положено!
Прибыли в штаб дивизии – город Цейц.
7 октября.
Проехали город Лейпциг. Город сильно разрушен. Издали вода выглядит выше земли: это озеро – искусственное, наливное.
Прибыли в запасной полк – в лесу на берегу канала Одер – Шпрее. Проехали в распределительный полк на станцию.
8 октября.
Погрузились в вагоны. Капитан обещал подарки, но в суматохе ничего подобного не было.
9 октября.
Проехали город Франкфурт-на-Одере. Здания вокзала и стеклянная крыша над перроном разрушены. Может, наши снаряды угодили сюда – кто знает: ведь мы дивизионом стреляли по вокзалу.
Подъезжая к Одеру, состав круто затормозил. Побежали выяснять причину. Оказалось, что состав был направлен по пути, рельсы которого упирались в воду. Отъехали назад, пока искали виновных. Нашли кого или нет, аллах его знает, – но мы поехали дальше.
10октября.
Стояли долго в Познани. Ребята бегали по магазинам. Тащили камеры от велосипедов. Побежал и я. По тому, откуда солдаты возвращаются с покупками, я нашел магазин. Продавцы говорили по-польски и не понимали меня. Я волновался, доказывал, что уйдет поезд – продавцы пожимали плечами. Подошла женщина:
– Я сейчас с ним разберусь. Пару камер? Плати 600 рублей.
Уплатил. Опомнился, что нет золотников, ниппелей. Кричу:
– Ниппеля!
Женщина вернулась, подала.
– Плати 30 рублей и не кричи. Здесь не в вашем кооперативе.
Бегу. Дорогу перегородил паровоз: поперек улицы, где нет рельсов, идет, пыхтит паровоз! Увидел прицепы на колесах резиновых – опомнился.
Город Познань сильно разрушен. Сейчас работают магазины. Хоть чайниками, но торгуют. Все дорого. Хлеба, сколько хотим, берем.
Вернусь к воспоминаниям о боевых действиях. Первая батарея нашей бригады заняла ОП около шоссе, по которому ехали на Познань. Город и дорога просматривались. Немцы здесь в черте города. Два тяжелых танка медленно движутся по шоссе от города. Огневики расчета сержанта Костерина заметили фашистов. Можно было стрелять, но надо было делать разворот орудия. Костерин не растерялся – сделали разворот.
– Бронебойным заряжай!
Ударили – танк остановился. Подбежали пехотинцы, докончили фашистскую гадину. Второй танк тоже был уничтожен. Расчет был представлен к правительственной награде. Командиру орудия Костерину было присвоено звание Героя Советского Союза.
11 октября.
По дороге на Варшаву много крестьянок-полячек продают хлеб, молоко, колбасу. Проехали город Лодзь. Безобразно долго стоим на станции. Медленно едем: боимся бандеровцев.
12 октября.
Проехали город Радом.
13 октября.
Проехали город Лугов.
14 октября.
Приехали в Брест-Литовск. Здесь ушел и не вернулся Герой Советского Союза Костерин. Больше мы его не видели. Что с ним произошло – не знаем.
16 октября.
Выехали из Бреста на Барановичи, на Лиду.
17 октября.
Проехали станцию Молодечно, город Полоцк.
18 октября.
Город Невель и город, Великие Луки. Не раз я его видел – правда, с железной дороги, когда мы в 1929 году из Витебска отправлялись в Тосненские лагеря. Великие Луки сильно пострадали от войны.
Выпал снег. Проехали станцию Бологое-2 и Бологое-1.
20 октября.
Проехали город Рыбинск. Обедали в знакомой столовой: здесь нас накормили, когда мы ехали на Волховский фронт.
Проехали город Ярославль.
21 октября.
Проехали города Данилов, Буй, реку Кострома.
22 октября.
Станция Котельнич. Город Киров. Здесь обедали в общевойсковой столовой.
23 октября.
Проехали город Молотов. Встретили нас на вокзале с музыкой. Пообедали в столовой. Хлеба здесь не купишь, и на столиках его нет.
24 октября.
Приехали в Свердловск. Выменял у солдата шинель. Дал ему денег в придачу – он и рад. Молоденький парнишечко, только что призван на службу.
25 октября.
Приехали на станцию Далматово.
Приехали в Курган, ночевали на вокзале. Встречали знакомых
26 октября.
Приехал в Юргамыш.
27 октября.
К вечеру добрались до дома (в с.СкоблиноЮргамышского района Курганской области). Радости не было конца.
Встают новые заботы – о семье. Положение не из легких: большая семья, нет хлеба.
–  Не горюй, – говорит Стенька (старшая дочь). – На картошке проживем!


НАГРАДЫ ЕЛАНЦЕВА ГРИГОРИЯ ПЕТРОВИЧА

Орден
Отечественной войны IIстепени

МЕДАЛИ

«За Отвагу»

"Медаль Жукова»

«За освобождение Варшавы»

«За взятие Берлина»

«За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг»

И  ряд памятных юбилейных медалей…

Материал подготовила внучка Еланцева Григория Петровича
- Иванова Людмила Юрьевна