Запретное слово

     В университете  вывесили объявление о наборе   в стройотряд в Югославию. В самую капиталистическую соцстрану? Да какие могут быть вопросы – мы с Толиком Беловым   тут же пошли  записываться.

    -Умеете вязать арматуру, работать с реперами? – спросил  парень, сидевший в бюро комсомола.

    -Конечно, - уверенно отрапортовали мы. Не боги же арматуру вяжут, а насчет реперов мы обязательно выясним. Заполнили анкету и пошли хвастать тем, что нас уже практически зачислили в стройотряд. Следом за нами записалось еще несколько наших однокурсников.

     После  летней сессии выяснилось, что  Югославия нам не светит, а ехать придется в Каршинскую степь прокладывать канал. Ну, типа  на ударную комсомольскую стройку. Мышеловка захлопнулась.

     …Месяц мы пахали под палящим каршинским солнцем, загорели дочерна. Работа изматывающая, вручную мешаешь бетон на металлическом листе и сбрасываешь его на дно канала, а затем лопатами раскидываешь по откосам и выравниваешь специальной доской.  С  8 до 12 работа, затем перерыв и опять за лопаты с 4 до 8 вечера. Днем, намочив водой простыни,  кемарили в тени при 40 градусах.  Что и говорить,  не благословенная югославская Адриатика, даже искупаться негде. Степь да степь кругом, никуда не денешься.

    Грело сердце, что должны заработать приличную сумму. Забетонировали  ведь  200 метров канала, глубиной 3  и с откосами по 5 метров. Попросили нашего прораба прикинуть на глазок сколько выйдет.  Наши 200 метров  плюс безводность и степные  поделили побригадно и  раскидали по людям с учетом ставки бетонщика 3 разряда…
Получилась весьма красивая сумма. Таких денег мы никогда не получали.

     Вначале августа привезли зарплату. Выдали по 20-25 рублей.  И все?

    «И вилы в небо вздеты! Тьма багрова»… Так, кажется, начинались народные бунты?  Кассир, который  приехал с деньгами из ПМК, испуганный нашим возмущением, только и мог сказать, чтобы мы сами ехали к начальству и выясняли,  почему заплатили так мало.

      Командир и его зам отказались  ехать. «Все расчеты проходят через штаб ССО, там в курсе наших дел.  Как заработали, так и заплатили. Не надо бузить. Начнем лишние вопросы задавать,  отчислят из универа…».

     Такая позиция нас не устраивала, да и работать за унизительную зарплату расхотелось. Работу решили  пока не останавливать, но первым делом поехать в ПМК и выяснить, почему нам так мало заплатили –  меньше  даже в сравнении со студенческой стипендией. На импровизированном  собрании выбрали  пятерых, имеющих трудовой стаж до учебы в университете. Каждый  из нас хотя бы что-то  понимал  в том, чем отличается бухгалтерия от игры в поддавки.

     В бухгалтерии ПМК нам показали  расчеты. Оформили почему-то студентов по первому разряду, а не третьему, как обещали перед началом работы, степные и безводные нам тоже  не полагались... Минус за питание и транспорт, обслуживающий нас. Все, что в остатке и есть наша зарплата.  Единственный возможный выход  из этой патовой ситуации - переделать договор с ПМК и задним числом внести  в него изменения. Помочь с этим мог только штаб ССО.  Он располагался в том же поселке.

     -Да, маловато вы наработали,- вздохнул замначштаба, которого мы оторвали от послеобеденного отдыха. – Я в калькуляции не силен, но вот к вечеру соберутся специалисты и все выясним.  Заодно разберемся, почему ваш командир подписал такой невыгодный договор.

     -Почему мы мало наработали?- возмутился Эдик Эбидаров. – У нас был план на  180 метров в июле, мы сделали 200. А договор типовой, он был подготовлен и завизирован вашим штабом. Вы и должны объяснить, почему  оформили по первому разряду, хотя говорили, что будем работать по ставке третьего. Тоже самое про  степные и безводные условия работы…

     -Все понятно.  Вы молодцы, что план перевыполнили. Оставьте документы из ПМК, будем разбираться...

     Когда мы вернулись и рассказали о результатах поездки,  практически все единогласно решили – бастуем пока  с нашей зарплатой не разберутся. Слух о нашей забастовке  уже к утру докатился до штаба  ССО. Приехала двое представителей, вместе с нами обмерили  забетонированный участок канала,  выслушали  претензии и заверили: «Скорее всего в ПМК ошиблись, продолжайте трудиться».

     -Работать начнем, когда вернут заработанное, - прервал  штабистов Витя Прохоров. -  Так, мужики?

     «Мужики» одобрительно загудели…

     -Собираетесь бастовать? Вы понимаете, что в СССР забастовки запрещены?  – взвился штабной, с  аккуратно подстриженной бородкой.- Вы даже не представляете, что с вами за это сделают…

     -Это вы назвали нашу попытку разобраться с зарплатой забастовкой, а мы просто временно прервали работу, нагоним за счет выходных, -попытался  я смягчить ситуацию. Пусть и формально, но  я все же числился комсоргом отряда.

      Практически весь следующий день  мы протомились в неведении и от безделья. К вечеру приехал начальник штаба с присными на новенькой «Волге».  Ни слова не говоря,  они сразу же укрылись в комнате  командира отряда. Минут через 15 начали вызывать студентов по одному. В отряде было 4 бригады, две с русского, две с узбекского курсов обучения. С  последних  и начали. Они традиционно отличались большой дисциплиной и законопослушанием.

      Мы заволновались. Пока мы вместе – мы сила,   а по одному – легко сломают.
Выходившие были все как один понурые и отводили глаза в сторону. Отвечали односложно: «Я согласился работать, иначе, сказали, исключат из университета. А с нашей зарплатой пообещали  разобраться…»

      Две наши бригады собрались в кружок.

      -Струсим и пойдем на попятный или  будем бороться? – поставил вопрос ребром Эдик.

     -Сам-то как решил?

     -Мне западло прогибаться…

     -Мне тоже, - поддержал Толик Белов.- Я эту систему знаю, пообещают все уладить, а потом разведут руками –ничем не можем помочь.

     -Это все-таки не шутки – бастовать, - заосторожничал Шамиль Валиев. – Могут с универа погнать. Вопрос же так стоит.

     -Ты считаешь, Шамиль, что мы не правы, пытаясь выяснить почему нас надули с зарплатой? – вклинилась Света Алеева.

     -Правы-то, правы…

    -Ну а если правы, то не надо ничего бояться.

    -Тебе легко говорить, Света, у тебя отец замминистра МВД, а за меня некому будет вступиться, - вздохнула Тома Забралова.

     -Так ты уже взрослая, сама за себя должна вступаться! А мой отец здесь не причем. 

     -Надо все-таки разобраться с зарплатой, - неуверенно  протянул Шамиль.

     -Разве мы не пытались сделать? А теперь нас  хотят застращать отчислением и  заставить работать на тех же условиях, за ту же зарплату. С нашим штабом ничего не выяснишь. Надо  ехать в Ташкент и там искать помощи, -  закипятился Эдик.

     -Кто за?- Света предложила проголосовать..

     Из 12 человек лишь двое не подняли руку: Забралова и Тамара Жук.

     -Мы с Тамарой ходим парой, - грустно пошутил Белов.

     …Последним  на  допрос вызвали меня.

     -Тоже отказываешься работать, комсорг? – начальник штаба ухмыльнулся. – Призадумайся о том, что больше всех и с серьезными последствиями пострадаешь
именно ты.

     -Нас же обманули!  Почему вы это не хотите признать? Кого вы прикрываете?

     -А кто  сказал, что вас обманули? Другие отряды работают и никто не жалуется.

     -В ПМК мы узнали, что другие отряды получают  надбавки и оформлены по высоким разрядам.

     -Там большой процент тех, кто имеет трудовой стаж, они с естественных факультетов,  а вы гуманитарии…

     -Надеялись, что вы будете наши интересы защищать, а вы с порога  все доводы отметаете. Мы решили уехать. Будем вместе с ребятами обращаться в университетское бюро, в горком, напишем в «Комсомольскую правду»… Нас  должны поддержать.

     -Ну-ну, идеалист… Только узнают про вашу забастовку, вышвырнут с волчьим билетом.

     Приехав в Ташкент, мы сразу же отправились в  университет. В комбюро было пусто, сидел лишь  дежурный, который мало чем мог помочь. Но  наше коллективное письмо он все же зарегистрировал.  Пошли в ректорат.

      -Август, приемные экзамены, не до вас, - устало вздохнул замректора и засунул в ящик стола копию нашего письма. – Подождите до сентября, тогда и разберемся.

      В горком пока решили не ходить и не писать в «Комсомольскую правду».

      Практический весь август я промаялся в попытках понять, чем  вся эта ситуация разрешится для нас и конкретно для меня. Уверенность в благополучном исходе таяла с каждым днем.

       Черёд до нас дошел лишь в ноябре, после возвращения с хлопка. Собрали расширенное бюро,  на которое  пригласили комсоргов с других факультетов.  К такому многолюдному судилищу мы были не готовы. Сидели обескураженные, притихшие.

       Первым выступил  секретарь комбюро. Вкратце рассказали о нашем бунте, но так  ни разу не назвал его забастовкой,  больше говорил о дисциплине,  комсомольской инициативе и  ответственности…За ним взяли слово еще двое подготовленных ораторов.

       Затем поставили  вопрос  на голосование: кто за то, чтобы исключить следующих  студентов из комсомола и автоматически  отчислить  их с университета?  Назвали 7 фамилий. В списке не было Саши Чернова, он успел перевестись на другой факультет. Шамиль Валиев в последний момент смалодушничал и остался в отряде.  Первого сентября при встрече на него набросился  с кулаками Эдик , после этого Шамиль  перевелся на вечернее отделение.  Не было в списке и Алеевой.

        Мы переглянулись – неужели отец «отмазал» Светку? Значит, наша судьба уже  решена?...

       -У меня вопрос, - поднялась  Алеева со скамейки «подсудимых». – Почему меня нет в этом списке?

      -Разве нет? – притворно смутился секретарь бюро. – С вами  мы потом разберемся. А пока начнем голосование…

      -Я была и остаюсь  с ребятами заодно, поэтому не надо меня от них отделять.  Прошу немедленно включить  меня в список  для голосования. – Света отличалась на редкость строптивым характером.

      Пока в президиуме  комсомольские активисты перешептывались между собой, поднялась представительница, кажется, физфака – коротко стриженная  девушка в очках.

      -Я ничего не поняла из выступления нашего уважаемого секретаря, - голос у нее  оказался на удивление звонкий и твердый. К таким сразу начинают прислушиваться. – Нам предлагают наказать студентов, которые по непонятным причинам уехали из стройотряда. Почему уехали и почему их надо за это исключать из комсомола?  Наверное, был какой-то  серьезный повод. Прежде чем голосовать, мы должны их выслушать.  Среди них комсорг, пусть он и расскажет о сути конфликта.

       Я встал и направился к президиуму. Но остановился на полпути. Лучше от него держаться подальше. Поначалу  запинался,  а когда увидел, что основная масса слушает внимательно и  заинтересовано, особенно девушка в очках, голос мой окреп и я вспомнил все, что тысячи раз покручивал в своем мозгу, все доводы в защиту нашей забастовки. Сказал  о том, что  абсолютного неподготовленного и безынициативного командира отряда утвердили без совета с нами, из-за этого и все проблемы с  договором, который он заключил с ПМК. Кстати, интересно, почему его не пригласили на это совещание и не пытаются наказать? Говорил о штабе, который сразу же попытался  подавить нас, вместо того, чтобы разобраться;  об угрозах отчисления, лежащем на поверхности обмане… 

     -Вы так и не осознали свою вину, садитесь, - прервал меня секретарь (не помню  ни его фамилию, ни его лица). – Ставим  вопрос  на голосование.

     -Я против, пока мою фамилию не включат в список, - опять вскочила Света. Но ее уже никто не слушал. Сидевшие в зале активисты начали поднимать руки.

      Начался подсчет голосов. Больше половины было против нашего исключения.

      -Мы  тут не в игрушки играем, - взвился секретарь. – Многие из вас так и не поняли суть вопроса. Есть небольшая группа возомнивших невесть что  студентов, которые решили, что только они имеют право всех судить – и наш штаб, и руководство ПМК. И политику партии, которая поставила  актуальнейшую  задачу обводнить Каршинскую степь.  Десятки тысяч комсомольцев помогают партии решать эту задачу.  Перед нами по сути дезертиры,  они сбежали с ударной комсомольской стройки. А большая часть  отряда осталась и хорошо поработала. Выполнила свой комсомольский долг….

      Чем дольше говорил секретарь, тем ниже опускали глаза сидевшие в зале комсорги.

      Едва он замолчал, вскочил Эдик.

      -Здесь говорят, что мы дезертиры.  Мы – дезертиры? Которые построили 200 метров канала. За точно такую же работу местные рабочие получают в  среднем по 300 и больше рублей. А нам заплатили за месяц работы в 10 и более  раз меньше. Даже за месяц учебы нам государство платит стипендию почти вдвое больше. Мы ведь пришли в штаб за помощью, нас обнадежили, а потом устроили над нами судилище – вызывали по одному и  угрожали исключением с университета.  И надо признаться, многих этим напугали. (После этих слов сидевшие в зале начали переглядываться).

      Эдика постарались тоже прервать. Но поднимались другие ребята и каждый добавлял что-то от себя.

      Шум в зале нарастал. Секретарь пытался перекричать плотный гул от множество голосов, живо обсуждавших ситуацию с нашим отрядом, но это ему не удавалось.         Вновь поднялась   девушка с физфака.

     -Не надо нас  обвинять в идеологической незрелости, - начала она и при ее словах  зал вмиг затих, стало слышно, как стучит в ярости кулаком по столу секретарь. – Мы как раз понимаем, почему  из списка вычеркнута дочь замминистра и почему в этом зале избегают называть слово «забастовка», словно оно   запретное. А ведь по сути с этих забастовок началась Советская страна – рабочие  отчаянно боролись за свои права с помощью забастовок. Почему сейчас  это нельзя делать? И боятся этого? Надо было просто ребятам помочь, а не прикрывать обман с их заработком. Я против повторного голосования!

      После ее выступления с трудом удалось успокоить зал.  Секретарь все же продавил вопрос с повторным голосованием.  Хотя даже ему стало понятно, что обычно послушные активисты вынесут оправдательный вердикт.  Но надо было соблюсти формальное требование о принятых мерах:  решили объявить комсоргу выговор, а всех остальных поручить  взять  на поруки комсомольской ячейке  курса.

    …Вновь с девушкой с физфака я встретился на новогоднем  университетском балу. Встречали 1975 год. Она сидела  одна на диване и близоруко щурилась, разглядывая танцующие пары. Я пригласил ее на танец. Она оказалась на голову выше меня.  Мы оба рассмеялись,  когда представили как выглядит наша пара со стороны.  Звали ее  редким тогда именем Ангелина.