Как будто Рина приходила

После обеда пошел снег — густой и вязкий. Мир заваливало белой ватой. Рине не усиделось дома. Но не из-за снега. Какая-то новая, странная, будто бы и даже не ее мысль погнала ее на улицу.
Я должна уложить детей.
Каких детей? Чьих? Рина вздохнула и смирилась. Она уже сделала все уроки. Может, это какая-то фраза из фильма? Или стих? Может, задали что-то выучить, да она не помнит?
Она натянула куртку, закуталась в шарф и решила заесть свою неловкость чем-нибудь вкусненьким в супермаркете на перекрестке. Она давно это заметила. Если закусить чем-нибудь расслабляющим, типа шоколадки или снейка, делалось легче на душе. Жизнь становилась вполне терпимой. Это касалось всегро, что пока что происходило в ее жизни. Решало многие проблемы.
Снег валил так густо, что в двух шагах ничего не было видно. Она с восторгом ловила ртом снежинки, те были крупными и склеивались в стайки, как норовистые жучки-светлячки. Сумерки опускались на их маленький городок. На улицах было пусто, в воскресенье все сидели по домам. Припаркованные у обочины машины и деревья стояли, облепленные снегом, как будто нагруженные поклажей.
Пройдя несколько кварталов, таких же пустынных и заснеженных, как и тот, в котором она жила, на перекрестке Рина привычно повернула во двор, чтобы срезать дорогу к супермаркету.
Она шла, втянув шею и укутавшись в шарф, между домами, через узкий проулок. Снег уже прочно обосновался на ее ресницах, и теперь она смотрела на мир немного и его глазами. Это было непривычно и весело.
За пеленой снега она не заметила, как почти пришла. Но привычного прохода к супермаркету не было. А было что-то новое. Из сгущающихся снежных сумерек ей навстречу вынурныли очертания дома, белого и невесомого, с панорамными окнами в пол. Дом имел какую-то непривычную, странную геометрическую форму. Так у них в городке пока что не принято было строить. Рука сама собой легла на перила низкого кованного заборчика-ограды. Датчик слева мигнул приветливой зеленой лампочкой.
«Рина», - сообщил он искусственным голосом, и калитка открылась.
Словно завороженная, даже не оглянувшись, вошла Рина во двор, совершенно пустой и сплошь покрытый снегом. И пошла по тропинке к дому.
Входная прозрачная дверь разъехалась перед ней, едва она ступила на порог.
Рина оглянулась туда, откуда она только что пришла. Снег падал белой, пушистой струящейся стеной, как будто бы закрывал пути к отступлению.
«Я должна уложить детей».
Ну, вот опять эта странная мысль.
В проеме двери показались двое — мужчина в элегантном черном костюме и женщина, на ходу, подпрыгивающая и застегивающая ремешок от изящного сапожка.
- Рина, - досадливо воскликнула женщина, выпрямляясь и поправляя прическу. - Вы опоздали, как всегда. Мы приедем поздно. Пожалуйста, уложите детей. Надеюсь, ваши суставы получше. Расчет, как всегда.»
Рина похлопала снежными ресницами. Они начали потихоньку оттаивать, и вода потекла на щеки. Только теперь она поняла, что перед ней не реальные люди, а голограмма. Что-то типа послания, записки, что оставляют кому-то, когда уходят.
Она почему-то кивнула и шагнула сквозь эту голограмму на порог, в прихожую. Парочка растаяла.
«Я должна уложить детей, да»… Но почему именно я?
В прихожей она скинула куртку, шапку, шарф и ботинки. Еще одна дверь расступилась перед ней, и она вошла.
В доме было очень чисто. Тут и там на стенах под потолком мигали крохотные огоньки. Обстановка была очень странной — будто бы из фильма про космическое будущее, так ей по крайней мере показалось. Но Рина не успела как следует удивиться, со второго этажа начали скатываться дети.
Их было трое. Никто из них в школу еще не ходил. Старший назвал себя Вульфсоном.
- Мы играем, как будто бы Рина приходила, - сообщил он сверху.
И резво прыгнул с лестницы вниз.
Рина не сразу сообразила, что он сейчас расшибется, а сообразив, взвыла и бросилась навстречу, чтобы успеть поймать. Но лестница, мгновенно расправившись и разгладив ступеньки, превратилась в горку, и малыш съехал прямо в ее руки целый, невредимый и смеющийся.
Наверняка, этот дом ужасно умный, подумалось Рине. И безопасный, раз детей до ее прихода оставили одних.
Следом скатилась сестра. Она смешно болтала тоненькими ножками в маминых туфлях на шпильках. Губы измазаны помадой.
Младший, который едва умел говорить, долго не хотел ехать вниз, и Вульфсону пришлось его увещевать и пугать.
- Мама говорила, ты маешься со здоровьем, - безжалостно сказала девочка, уверенно глядя на Рину снизу вверх.
Рина удивилась — с чего бы это?
- Еще она говорила, что им не хотелось бы сейчас нанимать новую няню. Ты стоишь недорого, хотя и стала жуть какой неповоротливой. Все-таки возраст.
Рина оглядела свои руки, ноги — обычная она, ничего невероятного. Какой-такой возраст? Но тем не менее кое-что она уже стала подозревать и подмечать в себе.
Хотя бы это — почему она все меньше и меньше удивляется тому, что происходит.
- Вы поели? - деловито осведомилась она и попыталась вытереть младшему нос. Но тот ловко увернулся, разлегся на диване и уставился в небольшой игровой экранчик, где гонялись какие-то цветные мячики.
- Мы-то да, - хитро ответила девочка. - Но вот Топтыжка никак не уснет, если не получит своих вкусняшек, ты же знаешь.
Девочка принялась ходить туда-сюда по мигающей по краям ковровой дорожке в гостиной, так и не сняв маминых туфель, будто модель по подиуму.
- Что будем тогда делать? - девочка остановилась и, насупившись, уставилась на Рину. - Он так громко воет, а? Разве нам это надо?
Рина пожала плечами и осторожно присела рядом с Топтыжкой на диван. Тот отвернулся и отполз подальше в угол. Нелюдимый, хмурый сыч.
Ну, и ладно. Зато старший охотно плюхнулся рядом с ней.
- И давно ты Вульфсон? - поинтересовалась она.
- С 14.30 сегодня. И еще, знаешь, что?
Он наклонился к ней доверительно, совсем как взрослый. Будто бы шеф на совещании.
- ОПП.
- Чего? - рассмеялась Рина. - что это еще такое?
- Очень плохое поведение. А есть еще ООПП.
- А это что значит?
- Ну, ты вообще! - мальчик закатил глаза. -  Подумай сама. Это значит очень-очень плохое поведение.
И он фыркнул, разочарованный ее непонятливостью.
- А..., - не зная что сказать, согласилась Рина.
- Есть такой приют. Для ООПП. Очень-очень плохих песиков. А Вултьфсон у них вроде главного. То есть я. Я слежу за порядком. Очень, знаешь ли, непросто следить за порядком, когда все кругом ООПП. Но до сих пор я справлялся неплохо.
- Приют плохих песиков? И что же там у них творится?
- Ну..., - немного замялся мальчик. - как следует из названия, туда сдают тех, кто плохо себя ведет. Кто не кушает, как следует, или не хочет мыться после ужина. Или — того хуже — жует чужую одежду.
Он засмеялся, будто бы жевание чужой одежды было верхом ужасно неприличного поведения.
- Рина!
Девочка,закончив прохаживаться, остановилась напротив дивана и выставила ножку.
- Да, вкусняшка, - рассеянно согласилась Рина.
И, как будто бы зная, что делает, привычно направилась к блестящей полированной, горизонтальной поверхности в дальнем углу гостинной. Она приложила к ней ладонь.
- Рина, - механическим голосом согласилась поверхность, и дверца отъехала в сторону.
«Откуда я знаю, что делать? -  удивилась Рина самой себе, - ах, да какая разница, главное — она правильно сказала, мне надо уложить детей.»
Это же моя работа, разве нет?
За окнами между тем уже стало совсем темно.
Она раздала детям каждому по искрящемуся, шипучему леденцу. И тогда они соблаговолили подняться наверх, кое-как умыться, натянуть пижамы и забраться в постели.
Детская была просто огромной, одна на троих. На станах, изрисованные светом, плыли и катились облака, сияла луна и мерцали звездочки. У каждого из детей здесь был свой уголок, обставленный по-разному. Девочка отказалась смывать помаду, она заявила, что только так ей может присниться что-нибудь стоящее, то есть что-нибудь из мира высокой моды. А Топтыжка и вправду все равно немного противно повыл, прежде чем улечься. Но заснул он самый первый.
В детской повсюду мигали лампочки, по всем углам. Рина знала, что они все под чутким присмотром.
До какого-то возраста детям в таком, настолько умном доме еще нужная няня, но вот вопрос, когда ей сообщат, что… уже все? Рина отбросила эти мысли. Главное — успеть уложить детей. Успеть? Что это за странность пришла к ней и не дает покоя?
Девочка, засыпая, напевала под нос тихо что-то самой себе и отбивала пальчиком ритм на подушке.
«Какие вежливые, неконфликтные дети,» - подумалось Рине. И еще почему-то вспомнилось совсем уж нелепое и гордое. Еще бы, сколько сил она вложила, чтобы это стало так.
Теперь они самостоятельные, и даже умываются и одеваются сами. Вспомнилось… Хм… Стоит она недорого, это не главное, репутация важнее.
Она на минутку заглянула в детскую ванную, чтобы проверить, что все чисто. В зеркале промелькнуло и вправду какое-то неприятное, старое, сморщенное  лицо. Но Рина не стала поднимать глаза, она побоялась это сделать.
Напоследок она подошла подоткнуть старшему одеялко, он все время ворочался.
- Сегодня в приют плохих песиков привезли еще одного, - доверительно сообщил он, глаза уже еле смотрят. - У него сломана лапка.
- Почему? - зевая, безо всякого интереса спросила Рина.
Скорее бы присесть. У нее к ночи и вправду заболели колени.
- Никто не знает, почему. Но он сильно не в себе. Все время просит есть.
- А не могут эти плохие песики пойти по своим домам? Почему их никто не заберет себе?
- Ты что? - удивился Вульфсон и даже, взбрыкнув, попытался выбраться из-под одеяла, но Рина не позволила. - Кто же их таких возьмет? Они же все почти поголовно ООПП. Ну, большинство. Так и написано у них на ошейниках. Мне приходится присматривать за ними. Иначе неизвестно что вообще в городе может случиться. Все, что угодно.
- Ну, хорошо, - Рина нетерпеливо похлопала по одеялу. - Будем надеяться, в будущем им повезет.
Дети заснули один за другим, довольно быстро. Сегодня обошлось без утомительных историй на ночь. Наверное, они слишком долго ждали ее и наигрались, каждый в свое.
Рина, сидя в мягком кресле в центре комнаты, чувствовала, как тоже медленно уплывает в сон. Это не было запрещено правилами, так что она привычно обмякла и расслабилась. Последними уплыли колени, которые все никак не хотели ее отпускать, она чувствовала тупую, ноющую боль, и это нервировало. Но вот наконец все окончательно поплыло в ее сознании куда-то, где реальность была совсем мягкой и податливой. Растворился дом, стенка за стенкой, лестница, пол, потолок, прихожая, детская, комнаты, в которые она никогда не заглядывала по условиям контракта… Растворились, превратившись в свет дети и их нереальные, фантастические игрушки из далекого будущего. Растворилась Рина, школьница старших классов, которая шла в супермаркет, чтобы заесть свою неизвестно откуда взявшуюся тревожную мысль, а попала вон куда...
Я должна уложить детей.
Как странно он сказал — мы играем, как будто бы Рина приходила…
Что это значит, интересно?
Разве она не вот она? Разве она сейчас не здесь, не с ними?

 ***
Ныли колени. Ничего не помогало — ни нанно-пилюли, ни традиционный восточный массаж. Она уже не в первый раз подумала, что пора ей завязывать с работой. В зеркало машины на нее глянули усталые, выцветающие глаза. Рина поправила короткую челку. Тщательно закрашиваемая седина все равно пробивалась кое-где, хорошо бы это брослалось в глаза только ей. Почти на съезде с моста она увидела (на встречной) их машину — родители ее воспитанников на ночь глядя отправились куда-то. Куда — это их дело. Хорошо бы они ее не заметили, уже не раз были разговоры о том, что она вечно опаздывает. Но она теперь жила по другую сторону реки, в новом, спальном районе, городок так разросся, жизнь в центре больше ей не по карману. Во сколько ни выйди, а пробками на мосту она повелевать не умеет. Что же тут поделаешь?
Все сильнее сгущались сумерки. Начал падать с неба противный, густой снег. Он лип к стеклу. Теперь почти ничего не было видно на дороге. Все меняется со временем, кроме того, что люди вечно куда-то торопятся, и несутся в поисках еще чего-то, что их якобы ждет там, за мостом. А не дома. Оставалось надеяться, что дети поужинали и набегались со своими современными игрушками. Ей просто нужно их растолкать по постелям и велеть успокоиться.
И вдруг совсем не так, как это бывает в фильмах-катастрофах, а нежно, мягко, ласково, как на американских горках, старый городской мост поплыл под ней. Мост трескался медленно, незаметно, словно таял лед на реке, что под ним.
И тогда Рина поняла.
Она не пришла.
Она не успела прийти, чтобы уложить детей. В этот раз нет.
И никто не пришел.
Мост медленно превращался в горку-катушку. Единственное, что она смогла сделать, прежде чем над ее головой схлопнулись пыльные бетонные скобки — это подумать.
Я должна уложить детей.
Эта мысль была такой понятной, уютной и спасительной, что за нее можно было вполне держаться, если закрыть глаза.
Много лет она только и делала это. Она очень хороша в этом. Она сфокусирована на этом. Это ее профессия. Она всю жизнь укладывала детей спать. Это ее профессиональная обязанность.
Мысль оказалась невероятно сильной, такой единственно надежной среди всего, что творилось…
Что только одна она и спаслась.
А уж что с ней потом было, с этой мыслью, Рина, право не знает.