Меня не убьют в этой жизни - 23

13
   - Ты  часто  вспоминаешь  прошлое? -  спросила  Ольга.
   - Нет. Редко.  Некогда. А  если  вспоминаю,  то  в  основном  что-то  хорошее.  У  меня  плохая  память  на  плохое.  Если  только  это  плохое  совершил  не  я.  Свои  ошибки  вспоминаю  часто,  и  часто  болею  от  стыда,  о  них  помню,  только  вот  рассказывать  бы  не  хотел.
   - Да  и  не  надо.  Поехали?
   - Поехали.  На  чьей  машине  едем?
   - На  моей,  так  я  лучше  запоминаю  дорогу,  вдруг  мне  придется  ехать  одной.
   Ольга  вела  машину  плавно,  без  порывистых  движений,  без  рывков  во  время  переключения  передач  и  резкого  торможения  на  перекрестках.  Мне  нравится,  когда  автомобиль  не  дергают,  когда  он  движется  плавно,  словно  плывет,  когда  водитель  не  «в  машине»,  а  часть  ее.  Одна  ее  рука  лежала  на  руле,  а  вторая  на  колене.  Я  и  сам  так  вожу,  с  коленки  удобно  перебросить  руку  на  руль  или  на  рычаг  коробки  передач  в  случае  необходимости.  Но  все-же  спросил:
   - Почему  ты  не  кладешь  вторую  руку  на  руль?
   - Мне  так  удобнее, - ответила  она,  не  отрываясь  от  дороги.
   Через  пару  секунд  улыбнулась  и  добавила:
   - Может,  я  хочу  положить  ее  на  тебя!
   - Так  в  чем  дело?  Бросай  руль  и  клади  на  меня  обе!
   Она  засмеялась:
   - Как  скажешь!  Но  давай  немного  подождем  и  я  сделаю  это,  когда  приедем.
   - Надеюсь.  Хорошо,  что  мы  с  тобой  живем  не  в  древней  Греции.
   - Почему?
   - Из-за  Зевса.  Этот,  не  знающий   в  своих  желаниях  границ,  бог  преследовал  и  соблазнял  всех  красивых  женщин,  а  тебе  и  там  не  было  бы  равных.
   - Зря  ты  беспокоишься.  Где  Зевс  и  где  ты!  Он  так,  на  небольшой  горке  Олимп,  а ты  на  Эвересте!  Для  меня.
   Я  расцвел  большими  красными  хризантемами.  Говорят,  они  не  бывают  красными.  Неправда.  Во  мне  были.
    Компьютер  опять  не  обманул,  когда  мы  вышли  из  машины,  стал  накрапывать  дождь. Ольга  посмотрела  на  мой  газон,  уже  серебрившийся  от  первых  упавших  капель,  на  мои  деревья,  ей  понравилось.
    - У  тебя  действительно  сад.  Не  так  часто  для  наших  мест.  А  как  же  картошка,  репа  и  сельдерей?  Как  ты  живешь  без  них?
   - Трудно,  конечно,  иной  раз  сердце  так  и  защемит  в  тоске  по  сельдерею.   Но  я  ведь  человек  суровый,  поэтому  сожму  зубы  и  беззвучно  плачу,  чтоб  соседи  не  услышали  и  меня  не  пожалели.  Если  ты  тоже  полна  страданий  по  репе,  то  для  тебя  готов  на  все.  Прямо  сейчас,  возьму  лопату,  перекопаю  газон  и  посажу  на  твой  выбор,  хоть  свеклу,  хоть  морковку.  Будет  мало,  срублю  деревья  и  выдерну  пни,  не  привыкать.  Когда  получил  этот  участок,  здесь  был  настоящий  бурелом,  спиленные  деревья  и  торчащие  пни,  штук  сто,  не  меньше.  Что  было,  представить  невозможно,  но  бабушка  говорила  - глаза  пугают,  руки  делают. -  Все  убрал,  вычистил,  пни  выкорчевал,  никому  не  нужную  землю  превратил  в  сад.  Теперь  за  все  это  плачу  налоги,  не  очень  понимаю  за  что,  но  плачу.  Если  бы  эта  земля  оставалась  пустошью,  никто  бы  государству  ничего  не  платил,  а  за  то,  что  я  несколько  лет  надрывался  здесь  в  свободное  от  работы  время,  кто-то  посчитал,  что я  наживаюсь  и  должен  отдать  излишки  доходов  в  казну.  Не  один  я,  миллионы  людей  обустраивают  землю  и  сами  же  за  это  платят. Разве  это  не  абсурд?  Все  больше  брошенных  участков.  Скоро  останутся  одни  пенсионеры,  потом  они  умрут,  все  зарастет,  и  всем  станет  хорошо.
    Слушай,  что-то  странное  со  мной  сегодня,  с  утра  меня  ведет  куда-то  туда,  где  до  меня  никому  нет  дела.  Все,  больше  ни  слова.  Возвращаюсь  сюда  и  буду  только  здесь. Мы  с  тобой  и  мне  больше  ничего  не  надо.  Ну,  что?  Идти  за  лопатой?
   - Нет!  Мне  так  больше  нравится!  Дом  покажи.
   Мы  поднялись  на  крыльцо,  только  день  пока  действительно  как-то  не  заладился,  у  соседнего  дома  остановилась  машина.  Открылась  дверь  пассажира,  и  мощный  мат  разрушил  идиллическую  тишину,  безмятежного  до  этого  мира.  Это  соседка  журила  мужа  за  то,  что  он  остановился  в  метре  от  того  места,  которое  она  указала.  Она  не  виновата  в  том,  что  ей  приходится  разговаривать  так  громко,  могла  бы  тише  сказать,  но  муж  у  нее  был  глуховат,  поэтому  и  приходится  форсировать  децибелы.  Я  к  этому  привык,  а  вот  Ольга  посмотрела  на  меня  с  недоумением.  Пришлось  немного  пояснить.
   - Суббота.  То,  что  сегодня  здесь  будет  тихо,  ожидать не  следовало.  А  если  ты  о  богатстве  языка  соседки,  тоже  не  следует  удивляться.  Все-таки  дочь  полковника,  да  еще  с  высшим  экономическим  образованием,  может  позволить  себе  ласку  по  отношению  к  мужу.  К  тому  же  он  у  нее  глухой.  Давай,  чтоб  ты  больше  не  удивлялась,  расскажу  все  сразу.  Сейчас  они  переоденутся,  она  в  купальник,  купленный  еще  в  период  созревания,  а  он  в  трусы,  которые  будут  болтаться  под  его  огромным  животом.  Сразу  вынесут  на  улицу  радио,  и  оно  будет  орать  весь  день,  не  могут  они  работать,  не обогащаясь,  поп  культурой,  и  не  теряя  времени,  займутся  прополкой.  Часов  в  шесть,  утомленные  солнцем,  уедут  домой.  К  сожалению,  это  не  все,  сейчас  начнут  подъезжать  и  другие  соседи,  и  далеко  не  все  тихие  и  спокойные.  Есть  очень  веселые,  и  иногда  буйные.  Хорошие  такие  ребята.  Честно  говоря,  приглашая  тебя  сюда,  забыл  обо  всем  этом.  Привык,  ничего  не  вижу  и  не  слышу,  сам  по  себе,  делаю  то,  что  захочу.  Постарайся  не  обращать  внимания.  Давай,  несмотря  ни  на  что,  будем  вдвоем.  Они  ведь тоже  все  будут  сами  по  себе.
    Ну,  давай,  входи.
    Мы  вошли.  Обычный,  небольшой  летний  дом.  Не  для  того,  чтобы  в  нем  жить,  а  так,  укрыться  во  время  дождя   или  передохнуть  от  солнца,  в  жаркие  дни  здесь  прохладно,  и  воздух  легкий  от  деревянного  сруба.
      - Все  как  у  всех,  диван,  стол,  стеллажи  вдоль стен,  перегородок  нет,  не  люблю  малых  замкнутых  пространств. В  доме  я  мало  бываю,  больше  на  улице,  не  для  того сад,  чтобы  сидеть  в  доме.  А  зимой  обычно  приезжаю  по  субботам,  истопить  баню,  попариться.  Пойдем,  затопим ее.
     В  предбаннике  диван  и  столик.  Ольга  села  на  диван,  я  положил  в  печь  дрова,  разжег  их  газовой  горелкой.  Они  немного посопротивлялись,  но  постепенно  огонь  набрал  силу,  и  железная  труба  тихо  запела.  Сел  рядом  с  Ольгой  перед  раскрытой  дверцей.
   - Осенью  и  зимой  хорошо  сидеть  вот  так,  не  включая  свет,  смотреть  на  огонь.  Там  сумерки,  непогода,  снег,  а  здесь  тепло  и вот  эта  песня  огня.  В прошлом  году,  поздней  осенью, произошел  интересный  случай. Здесь,  как  обычно  было  хорошо,  уютно,  уже  давно  напарился,  помылся,  а  уходить  неохота. Когда  собрался,  открыл  дверь  на  улицу,  там  уже  ночь.  Вижу  на  темной  мерзлой  земле,  под  яблоней,  белое  круглое  пятно.  Не  сразу  понял,  что  это  заяц,  уже  белый,  а  снег  запоздал.  Конечно,  мне  захотелось  пошутить  над  ним,  взял  и  громко  хлопнул  в  ладоши,  звук  получился  громкий,  словно  выстрел.  Но  заяц  даже  ухом  не  повел.  Естественно,  я  обиделся  настоль  очевидную  демонстрацию  безразличия,  решил  пугать  его  по-настоящему,  шумно  пошел  к  яблоне.  Он  опять  не  подавал  ни  каких  признаков  беспокойства.  Я  подумал,  что  может  он  вообще  не  живой,  присел  на  корточки  и  протянул  руку,  чтобы  ощутить  его  холод. Рука  уже  почти  над  ним,  и  тут  он  подскочил  вверх  не  меньше  чем  на  метр.   От  неожиданности  я  тоже  подскочил,  и  никак  не  на  меньшую  высоту,  когда  приземлился,  заяц  уже  исчез.
   - Ну  и  кто  кого  напугал? -  засмеялась  Ольга.
   - Пожалуй,  у  него  получилось  лучше, -  согласился  я. – Пойду,  налью  воды  в  баки.
   Вышел,  протянул  шланг  через  окно  парилки,  наполнил  водой  все  емкости.  Поливая  из  шланга,  вымыл  полок  и  пол,  облил  потолок  и  стены,  баня  задышала  влажной  сосновой  чистой.  Снова  вернулся  к  Ольге.
   - Пойдем,  пока  топится,  посидим  на  веранде.
   Там  поставил  ей  кресло-качалку,  сам  сел  рядом  в  такое  же,  положил  руку  на  ее  колено.  Она  накрыла  ее  своей  ладонью,  мягко,  по-домашнему  улыбнулась.  Мы  вместе  и  мы  родные. 
    Теплый  дождь  почти  неслышно  шелестел  по  крыше.  Дым  приподнимался  над  баней   и  почти  сразу,  придавленный   дождем,  опускался  к  земле,  клубами  стелился  вдоль  нее  и  уходил  в  соседний  сад,  а  там  растворялся,  будто  его  и  не  было.  Было   необыкновенно  тихо,  наверное,  все  сидели  вот  так  и  любовались  дождем.
    - Недавно  шел  по  улице,  мне  навстречу  бежала  маленькая  девочка,  она  взмахивала  руками,  как  птица  крыльями,  представляла,  что  летит. Пожалуй,  не  представляла,  а  на  самом  деле  была  птицей  и  летала.  Мне  показалось,  что  эта  девочка  ты.  Думаю,  что  ты  также  летала  в  детстве. Летала?  Ты  была  счастливой  в  детстве?
  - Мое  детство  было  вырезано  из  жизни,  почти  до  семи  лет.  Было  ли  оно  в  это  время?  Не  знаю.  В  год  мне  сделали  прививку,  она  дала  осложнение,  мой  разум  закрылся.  Говорят,  что  меня  много  лечили,  я  не  помню.  Где-то  около  семи  я  начала  осознавать,  что  я  это  я.  В  первом  классе  училась  во  вспомогательной  школе.  Не  знаю,  как  случилось,  может  Мойры,  богини,  что  прядут  нити  нашей  судьбы,  сменили  пряжу,  но  постепенно,  сначала  на  минуты,  потом  на  часы  мир  стал  проявляться  во  мне  реальной  четкостью.  А  потом  и  совсем  я  как  будто  вышла  из  сна,  и  все,  что  раньше  словно  проходило  стороной,  оказывается,  копилось  во  мне.  Я  наконец  то  родилась,  сразу  семилетней.  Через  год  снова  пошла  в  первый  класс,  теперь  уже  обычной  школы. Там  было  трудно,  учителя  помнили,  откуда  я  пришла  и  все  одиннадцать  лет  пытались  доказать  мне,  что  я  здесь  случайно,  а  мне  все  эти  годы  надо  было  доказывать,  что  это  не  так. Меня  сторонились,  и  не  было  друзей. Иногда  отчаяние  было  так  беспредельно  тяжело,  что  страшно  было  выходить  на  балкон  нашего  седьмого  этажа.  Там  я  не  смотрела  вверх,  там  не  было  желания  взлететь,  там  было  желание  упасть. Если  бы  не  мама,  я  бы,  наверное,  так  и  сделала,  прыгнула  вниз.  Для  мамы  я  была  счастьем,  самым  большим  и  единственным  на  свете,  так  она  мне  говорила.  Для  нее  я  во  всем  была  «самая-самая»,  самая  умная,  самая  талантливая,  самая  красивая,  она  говорила  мне  об  этом  утром  перед  школой,  днем,  когда  я  из  нее  возвращалась,  вечером,  когда  сидела  рядом  со  мной  на  кровати  и  гладила  по  голове.  Она  отвела  меня  в  школу  хореографии,  там  я  почувствовала,  что  это  такое,  когда  в  тебе  звучит  музыка  и  легкость  полета.  Сама  учила  меня  рисовать,  учила  рисовать  свет.  Это  моя  мама.  Она  сотворила  меня.  Я  благодарна  ей  счастливые  дни  моего  детства.  Они  были.
   - Зря  я  тебя  спросил?
   - Нет.  Как  раз  наоборот. Раньше  я  никогда  не  проговаривала  этого,  и  быть  может,  не  осознавала  всей  цельности  того,  что  со  мной  было.  Все  было  по  отдельности,  а  теперь  вот  собралось.  Теперь  и  мне  все  понятно.  И  хорошо.
   - А  балет?
   - Балет!  Смотрю  на  мир  и  вижу,  кого-то  мучает,  всю  жизнь  преследует  удача,  а  к  кому-то  она  никогда  не  находит  дорогу.  Об  удаче  есть  притча  у  Шопенгауэра. Заплыл  рыбак  далеко  в  море,  а  когда  пришло  время  возвращаться,  навстречу  стал  дуть  сильный  ветер,  и,  как  не  налегал  рыбак  на  весла,  его  лодка  только  отдалялась  от  берега. Рыбак  положил  весла  и  отдался  на  волю  судьбы.  И  вдруг  вышло  солнце,  и  ветер  стих,  а  потом  и  вовсе  переменился  на  попутный,  тогда  рыбак  поставил  парус  и,  не  прилагая  никаких  усилий,  достиг  цели.  Это  удача.  Если  она  сопутствует,  то  достичь  цели  становится  гораздо  легче. Если  ее  нет,  то  к  цели  можно  не  приплыть  никогда.
    Я  часто  спрашиваю  себя – Где  же  ты,  мой  попутный  ветер? – вернее  спрашивала,  пока  не  встретила  тебя.
    Балет  был  моей  мечтой,  я  знала  все  балеты,  мое  сознание  пропадало,  когда  я  смотрела  их  на  сцене,  или  в  записи,  мысленно  я  была  там,  на  сцене  и  готова  была  танцевать  любую  партию. Пять  лет  я  училась  в  школе  хореографии,  и  это  было  единственное  место,  кроме  дома,  где  меня  хвалили.  Даже  не  хвалили,  заранее  гордились  моим  балетным  будущим.  Меня  видели  звездой.  Только  это  на  небе  их  много,  но  мало  на  земле.
   Весной,  после  занятий  в  студии,  все  еще  горячая,  я  шла  по  парку  домой  в  одних  колготках  и  туфлях.  Уже  тепло  и  до  дома  не  далеко.  Рядом  с  дорожкой  мальчишка  лет  пяти  ходил  по  льду  и  провалился.  Он  стоял  по  грудь  в  воде,  и  громко  ревел.  Не  мог  выбраться,  весенний  лед  крошился  у  него  под  ногами.  Я  забежала  в  воду,  взяла  его  на  руки,  вынесла  на  берег.  Испуганный  мальчишка,  не  сказал  мне  ничего, всхлипывая,  он  понуро пошел  домой.  Ночью,  от  ледяной  воды  поднялась  температура,  потом  заболели,  распухли  ноги,  несколько  дней  лежала,  не  могла  ходить.  Врач  потом  посоветовал  плавать  в  бассейне.  Мама  записала  меня  в  секцию.  Балет  закончился.  Не  судьба.
   - Не  расстраивайся. Все,  все  предопределено,  нет  случайностей.  Все,  что  происходит,  происходит  с  одной  целью,  заполнить  звено  в  цепи,  ведущей  к  будущему.  Это  был  наш  попутный  ветер.  Если  бы  ты  стала  балериной,  мы  бы  никогда  не  встретились  с  тобой.
   - Наверное,  да.  Всю  неделю  находилась  в  каком  то  оцепенении  и  страхе,  что  не  увижу  тебя.
   - И  я  ждал  тебя  каждый  день,  все  надеялся,  вдруг  ты  приедешь  раньше.