Башка - Ба-буш-ка

     – Ну-к, скочь в вагон! - скомандовала Башка, а в следующую минуту, мысленно перекрестившись, еле слышно добавила:

     – Куды крестьяне, туды и обезьяне.

          Толпа, противиться которой, дело неблагодарное, а телу опасное, внесла их в вагон, разбросав, при этом, друг от друга. Надо сказать, что метро для Башки было столичной Кунсткамерой, иными словами, кабинетом диковинных редкостей, окаменелостей и анатомических аномалий. Чего стоили одни только тоннели! Даже в час пик, будучи отрезанными друг от друга, Башка, хоть и с немного выпученными от удивления глазами, зорко наблюдала за Юлькой через тоннели, проделанные в оттопыренных ушах впереди стоящего молодого человека. Юлька, «курва така», весело подмигивала ей, давая понять, мол, в тесноте, да не в обиде, зато визуальный контакт имеется.

     – Треклятая война заломала, - обливалась горькими слезами душа Башки от немого сострадания к пареньку. Ей, конечно, было невдомёк, как пуля-дура могла покалечить два уха так ровненько и симметрично. А дома, узнав от Юльки «шо цэ такэ», брезгливо сплюнула:

     - Эх, взаправду мамка моя балакала: в пальте, с соплёй на вороте, а туды-ж! Какого рожна ему ещэ надо? Мир вездэ, радуйтэсь! А вы…

          На очередной остановке народу в вагоне поубавилось. Стало легче дышать, освободились места, и Башка с Юлькой присели.

     – Юльк, а чой-то за хворь така с дивками в вагоне?
    
          Юлька обвела взглядом пассажиров и, не понимая, что могло так взволновать Башку, удивленно пожала плечами.

     – Ты шо нэ бачишь? У всих губы гузкой. Ну-к, глянь-кось на менэ. Нэ…, нэма в тоби того, хоть и кулёма ты шалопутная, - и со всей своей нерастраченной любовью, ласково, но по-крестьянски неуклюже, Башка обняла Юльку за плечи, сдавливая до хруста в костях.
 
          Рядом сидел чистенько одетый, презентабельного вида худощавый мужчина, которого во сне кидало из стороны в сторону: то полежит на плече сидящего слева молодого человека, то приземлится на мягкое широкой кости плечо Башки.  Соревнуясь в силе голоса с дамой, объявлявшей остановки, мужчина вдруг смачно захрапел, иногда сладостно причмокивая в ухо Башки. Не выдержав такой интимности, она решительно, как знамя победы, водрузила его голову в воротничок рубашки:

      – Шоб тоби пусто було, зенки залил, храпоидол! И так вся взмокла, як мышь под метлой.   

          Вошедший в вагон очередной колоритный персонаж, который запросто составил бы конкуренцию самому редкому экспонату музея, отвлек внимание Башки. Голова мужчины недолго покоилась в горловине рубашки - она опрокинулась вниз, рот самопроизвольно раскрылся, явив миру слюну, которая, постепенно удлиняясь, начала мерно раскачиваться в такт движению поезда, гипнотизируя сидящих напротив пассажиров. Мужчина как-то обмяк, как надувной матрац с дырочкой, и под воздействием силы всемирного тяготения медленно, но неуклонно начал приближаться к полу вагона. И, хотя до последнего оставалась мизерная надежда,  что невидимая пружина, в конце концов, выпрямит тело, на очередной остановке прогнозируемая встреча с полом всё-таки состоялась. Люди, как от холеры, метнулись в стороны. На лицах пассажиров, до этого события ничего не выражающих, появилась целая палитра эмоций: веселые смешки, удивление, страх, омерзение, презрение, а некоторые, как каменные изваяния острова Пасха, так и остались в своем первозданно-скучающем состоянии.
         
          Башка была строгая и справедливая, но в то же время сердобольная, поэтому вслед за глухим ударом тела о пол пассажиры услышали раскатистое, как гром во время грозы:

     – Сто чортив тоби в рёбра! Не було печали, купила баба порося!

          Затем, недолго думая, она вручила беременной внучке свою сумку, поднялась, мозолистыми руками властно поддела его подмышки и вирра..., как машинист башенного крана, с лёгкостью усадила жертву земного притяжения на место. Стоявшая рядом расфуфыренная женщина, вот уже пол часа дурманящая весь вагон чересчур сладким запахом дешёвых духов, просипела:

     – Таскается со всякими алкашами! 

          Резко повернувшись и окинув пристальным взглядом ту, которая воткнула ей в спину эту колкую фразу, Башка медленно произнесла:

     – Вумная, як вутка, тилько вотруби нэ жрэшь! Нэ тоби, попугай, человека судить! Можэ горэ у нэго, а ты.. Эх, тихо бздишь, да вонько нюхать!

          Башка всегда звучала на редкость убедительно, поэтому, видимо, рискуя потерять свой шиньон, женщина предпочла ретироваться. Сев на своё место и глядя на так и не пришедшее в сознание тело, Башка жалостливо промолвила:

     – Ну, шо ты мэчэшься, блохастик, як бздя по штанях?

          Властной рукой она положила его голову к себе на плечо, тем самым, взяв его под свой патронаж.