Целитель

Он проснулся и лежал на спине, не шевелясь. Боли, которая долгое время мучила, не было, и ему в это трудно было поверить. Он не двигался, боясь, что боль вернется, а он так не хотел этого! В доме было тихо. Солнце заглядывало в окно, и в душе становилось светлее, уютней. «Жена ушла, наверное, в магазин», - подумал он. Вначале он пошевелил пальцами ног. Боли не было. Сделал движение ступнями - тоже. Он осторожно, с опаской согнул правую, а затем и левую ногу и всё ждал: вот сейчас пронзит, и искры из глаз, хоть прикуривай. Нет. Нет боли! Он осторожно спустил ноги на пол. Нет! Потянулся за махоркой и спичками. Любил он это курево. Оно успокаивало и отвлекало в его положении. Хотел закурить, но передумал. Взял клюшку и, ещё не веря в произошедшее, прошёлся по избе. Вернулся за куревом и вышел во двор, присел на лавку у крыльца, где он часто сидел, размышляя, в хорошую погоду. Цветастый петух покосился на него вначале одним, потом другим глазом, взмахнул крыльями и запел.
До этого жена помогала ему выйти из дома и, усаживая, говорила: «Крикнешь, помогу зайти в избу». Он закурил и начал вспоминать, что произошло вчера:
Сосед, Женька, бывает у него такое, получка, што ли, калым ли. Загудел, одним словом, и к вечеру так наклюкался, мозги у него, точно, поплыли. Начал своих учить. А моя меня ко двору, к завалинке вывела. Так. Это я хорошо помню. Помню, ребятишки выбежали соседские. Малость погодя шум, крик, жена Женькина выбежала и в сад. За ней Женька с ружьём. Редко с ним такое. Или жена его уж очень достала, или был самогон шиферный. А чтоб стрелять, отродясь не было. А тут на тебе. Палить начал. Помню, я его, дурак, успокаивать стал. Раньше вроде слушался, а это зарядил, целит и орёт: «Тебе какого надо? Пристрелю». Тут я плохо помню, моя-то говорит, вскочил я и через изгородь в сад, а он, стервец, в меня, правда по верху, шмальнул. Я-то через другую изгородь, в другой сад, в чью-то баньку, и закрылся. Там она меня потом и нашла. Принесла клюшку. Спрашивает: «Ну, как ты? Пошли домой. Женька вроде угомонился, уснул. Идти-то можешь?» Я за клюшку, а спина-то не болит, а сколько мучился! Идём - не болит, я своей говорю: завтра с утра в магазин. Возьми литровку, мы с Женькой это дело отметим. Меня ведь где только не лечили а он, стервец, в один миг!
Размышления прервала вошедшая во двор жена:
- Как ты?
- Нормально. Как новенький. Вот стервец! Принесла? Давай, пойду. Да закусить дай.
Когда Сан Саныч пришёл к Женьке, тот ещё спал, лежа поперёк кровати, умаянный бурным днём.
- Вставай, давай отметим.
- Ты чо припёрся? Чо надо-то? Чо отметим? А мои где? А клюшка у тебя где?
 - Давай выпьем. Целитель...
 - Кто?
 - Целитель. Ну это кто исцеляет, лечит, как врач. Давай.
 - Ну а я-то ково вылечил?
 - Ково? Меня!
 - Брось, да ну!
 - Сам же видишь, без клюшки я. Давай выпьем, и я всё расскажу по порядку. Не помнишь, небось, ни хрена?
 Прошло недели три. У Женькиного дома остановилась машина. Вышел человек в милицейской форме, и ещё кто-то сидел в машине. Женька, сметая всё на пути, ринулся в сад. Ко двору вышла его жена и долго беседовала с приехавшими, размахивая и показывая что-то руками. Потом машина уехала, и она пошла искать Женьку в сад, но не могла найти. Звала, но он не откликался. Она направилась было уже домой. И вдруг за спиной - она даже вздрогнула - чей-то испуганный голос: «Кто там? Зачем?»
 Она оглянулась, но ничего не увидела, кроме копны сена, а когда присмотрелась, разглядела среди травы несчастные Женькины глаза:
 - К кому приехали?
 - К кому, к тебе.
 - Чо, забирать? Да?
 - Нет.
 - А чо?
 - Лечиться. Исцелитель!..