Творцы

Тринадцатому нравилась его работа. Стоишь весь день под палящим солнцем окованный цепями, держишь в поднятых руках щерящийся шипами шар, глаза в пол, голову ни поднять, ни повернуть. Красота! Какая продуманная композиция, какое внимание к деталям! Автор постарался. Даже умудрился заказать у кого-то доставку мяса, чтобы оставлять лакомые кусочки для грифов на плечах Тринадцатого. Птицы прилетали регулярно и клевали угощение, царапая острыми когтями темные руки безмолвно стоявшего мужчины. Он не возражал. Ему нравилось наблюдать за этими огромными существами даже краем глаза. Они даже смешили его, подходя по земле и стараясь заглянуть в лицо. Он восхищался их перьями и много думал о полетах.

Вечером, после захода солнца, с него снимали цепи и забирали шипастый шар. Тогда он поднимал голову, смотрел на яркие звёзды в небе и шёл строить Башню Страданий — тринадцатый этаж, в честь которого и был назван. Ему нравилось трудиться — переносить на плечах огромные каменные блоки, смазывать их скрепляющим составом и устанавливать друг на друга. Работал он всегда холодной ночью при свете огня от факелов — днём жидкие материалы мгновенно засыхали от жары. Тринадцатый был только рад смене антуража. После целого дня вдумчивого разглядывания земли под ногами все вещи вокруг казались необыкновенными, а ночь только добавляла загадочных теней, пляшущих по стенам башни. Кроме того, на стройке трудились и другие рабочие. Четырнадцатая с этажа выше любила поразвлечься, устраивая соседу забавные происшествия. Вот так принесет Тринадцатый от самого основания башни на свой этаж каменный блок, установит его, куда надо, и снова идти вниз нужно. А тут Четырна из люка в потолке выглядывает и кричит: «Трин, лови валун!» И кидает сверху на товарища каменный блок. Тринадцатый руки-то вскинет, но поздно, его уже огромным грузом придавило. Лежит он под каменным блоком, барахтается, а Четырна звонким медным смехом заливается. И ей забавно, и ему груз далеко тащить не надо, с себя только скинуть. Другой раз он уже поставит бочку со скрепляющим составом, подкараулит соседку и откроет у неё под ногами крышку люка. Четырна с визгом упадет в строительную смесь, побулькает там, побьет руками-ногами хорошенько, до нужной консистенции материал доведет. Через полчаса её и вытащить можно, на прощание полбочки готового состава в бадью отлив за услуги. Автор на такие проказы только ухмылялся и называл провинившихся чужеземным словом: «чертенята». Трин подозревал, что это какие-то забавные существа, но не понимал, почему тогда никого не наказывают за веселье в Башне Страданий. Он слышал, что на других проектах за нарушение общего образа объекта жестоко карали. А поведение «чертенят» Автора вполне устраивало. Впрочем, ему виднее. Трин видел людей с других континентов, но никогда с ними не общался — по работе не положено. Автор же потратил многие годы, чтобы собрать материалы для двух грандиозных проектов. Башня отображала многообразие страданий, которые испытывали люди других Лучей. Тринадцатый и его коллеги не просто строили здание, а всем своим видом показывали, насколько мучителен процесс созидания. Если бы автор хотел, он бы возвел себе башню в одиночку за неделю. Работники же старательно трудились уже не один месяц, отстраивая этажи голыми руками без всяких лишних приспособлений. В дневные часы, когда работу останавливала иссушающая жара, Тринадцатый и остальные изображали различные страдания, стоя поодиночке или в группах. Уж что-что, а мучиться люди других Лучей умели! Трин один раз попытался пересчитать все возможные страдания, но быстро запутался. В его понимании, люди умели мучиться по любому поводу, и часто причины полностью противоречили друг другу. Обитатели других Лучей страдали от недостатка пищи и переедания, бездействия и обилия работы, одиночества и избытка внимания. Одинаково мучились они от холода, жары, сырости и сухого сезона. Любая интересная деятельность через пару десятков лет превращалась для них в настоящую пытку. Даже если им удавалось установить хрупкий мир на своих землях, сразу же находились те, кому отсутствие конфликтов казалось мучительным, и общество снова погружалось в борьбу, отчего и страдало. Трин знал, что, как только Башня будет возведена, он, вместе с остальными работниками, примется за строительство Дворца Удовольствий. Автор хотел наглядно противопоставить горести и радости людей других Лучей. По крайней мере, так он объяснил работникам. По мнению же Трина, новый проект будет той же Башней, только с другого ракурса. Стоило чуть менее резко или гротескно изобразить любое из страданий, и оно превращалось в удовольствие. Немного приглушили источник раздражения, и агония от громкого звука стала наслаждением от мелодии, а ужас перед открытым огнем сменился восторгом от фейерверков. Трин догадывался, что Автору отлично об этом известно, и смысл обоих экспозиций не совсем в противопоставлении. В целом, работники с удовольствием строили Башню Страданий, творчески изображали мучения, и всё шло как нельзя лучше. А потом на континент прибыли путешественники с других Лучей.

Люди не так уж редко приезжали на огненный континент, чтобы приобрести искусно выполненные инструменты, оружие и произведения искусства. Местные мастера не признавали денег любого сорта, зато охотно обменивали свои работы на редкие материалы со всего мира. Во многих городах опытные торговцы открывали специальные лавки и магазины, где путешественники могли купить ценные минералы и сорта древесины для поездки на Восточный Луч. Обычно приезжали люди деловые, которых не заботили методы производства точного оборудования. Наведывались и повидавшие всё воины и деятели искусства, для которых мораль представляла собой относительную величину, применимую только в отдельных жанрах творчества. Остальные путешественники оседали в драконьих банях и гостиницах, так и не добираясь до опасных земель огненных народов. Люди просто бы не выжили на жарких территориях Мастеров и Авторов, питаясь жгучими блюдами, к которым вполне привыкло местное население. Вот поэтому появление Чужестранки всколыхнуло размеренную жизнь города в целом и Тринадцатого в частности.

Начиналось всё классически ранним утром. Трин только что отработал смену на стройке и шёл на площадь, чтобы снова стоять окованным цепями. По дороге он увидел чужестранную девушку, которая несла за плечами большую мешковатую торбу и оглядывалась по сторонам со смесью ужаса и восхищения в глазах. Когда она посмотрела на него, Тринадцатый улыбнулся и помахал рукой, вспомнив это традиционное приветствие чужестранцев. Затем он взял в руки шипастый шар, позволил обмотать себя цепями и склонил голову, приготовившись простоять так весь день. Шесть часов пролетели незаметно. Солнце палило как никогда сильно, поэтому запах от кусков мяса на плечах Тринадцатого быстро распространился по всей округе и привлек грифов. Птицы оказались в игривом настроении и начали отбирать угощение друг у друга. Один гриф вцепился когтями в плечи Трина, цапнул клювом кусок мяса и резко махал крыльями на сородичей, пытаясь отхватить себе побольше. Остальные птицы летали вокруг и пикировали, чтобы сбросить наглеца. Тринадцатого откровенно веселила их игра, но он сохранял мрачный и скорбный вид, не выходя из образа. Он видел только красноватую выжженную землю под ногами, смотрел на мелькающие тени крыльев и слышал возмущенный клекот. Слишком возмущенный, как ему показалось. Что-то явно пошло не так. Птицы раскричались и все поднялись в небо, даже наглец с куском мяса. Трин чуть было не поднял голову от удивления, но сдержался. А потом кто-то схватил его за плечи и попытался выпрямить.

По площади прокатился крик боли. Тринадцатый откинул шипастый шар и как был в оковах побежал к оружейнику Адалану. Ворвавшись в мастерскую, он без лишних слов ткнул пальцем на ведро и бочку с холодной водой. Адалан, знавший Автора и не раз видевший на площади Трина, махнул подмастерью. Тот набрал воды и побежал вместе с Тринадцатым обратно на площадь. Там в тени одной из палаток лежала та самая чужестранная девушка, которой он улыбнулся утром. Оказывается, она несколько раз возвращалась на площадь, спрашивала у прохожих что-то про наказание и срок, а когда увидела птиц, отогнала их и схватилась руками за раскаленные на солнце плечи Тринадцатого. Подмастерье Адалана поставил ведро, быстро ухватил ослабевшую от болевого шока девушку и сунул её красные и опухающие кисти в воду. Они обменялись парой фраз на ломанном общем языке Юга. К Адалану часто заходили за оружием воины из далеких земель, поэтому он обучал своих работников чужестранной речи. Подмастерье правильно определил, что девушка приехала с Луча Земли. Пострадавшая кивнула на сумку и четко произнесла одно слово, видимо, какое-то название. По крайней мере, подмастерье сразу понял, о чем речь и принялся аккуратно перебирать вещи в торбе. Тринадцатый не понимал, что говорит чужестранка, но в её словах постоянно проскальзывали буквы «к», «р» и «л», из-за чего речь звучала очень переливисто, будто глиняная флейта. Даже учитывая, что сейчас девушка явно не стеснялась в выражениях из-за боли. Подмастерье, кажется, нашёл необходимое и вытащил из торбы банку с порошком горчичного цвета. Чужестранка кивнула головой на ведро с водой перед ней. Трин решил, что она просила найти средство от этих внезапно появившихся покраснений на руках. Подмастерье снял крышку и начал осторожно сыпать порошок в ведро. Вода сразу стала мутной, а девушка резко открыла рот и зашипела, как остывающий клинок в оружейной Адалана. Подмастерье замер, перестав сыпать порошок. Чужестранка склонила голову и глубоко вздохнула. Её лицо закрыли длинные высветленные солнцем волосы. Трин невольно оценил, насколько эстетически привлекательно выглядела сидящая девушка — как и большинство выходцев с Южных Лучей она была смуглой и мускулистой и носила одежду с нарисованными вручную узорами. Несмотря на боль, чужестранка сидела так, будто опустила ладони в воду только для того, чтобы попить. Отдышавшись, она подняла взгляд на ведро и вытащила руки. Они покрылись морщинками от воды, но в остальном снова выглядели вполне нормальными. Она на пробу согнула и разогнула пальцы и улыбнулась. Подмастерье поставил банку с порошком рядом с торбой и показал пальцем на ведро. Девушка сказала что-то в ответ и махнула рукой, показывая, что вода больше не понадобится. Работник Адалана кивнул, поднял ведро и ушел обратно в оружейную. Когда девушка обернулась к Тринадцатому, он уже снова стоял посреди площади с шипастым шаром в руках, будто и не двигался с места.

Остаток дня прошёл обычно и даже скучно. Грифы обратно не прилетали, Трина больше никто не двигал с места, и он вполне спокойно простоял до захода солнца. В конце дня с него как обычно сняли оковы, Тринадцатый отдал шипастый шар и пошел строить Башню. По пути он привычно смотрел, как появляются в небе звёзды и гуляют по ночным улицам мастера. Творческая жизнь города замирала лишь раз в году, когда на месяц приходили холода. В остальное время жители не спали ни днём ни ночью. По пути на стройку Трин почувствовал, что за ним следят. Это было очень странное ощущение — он привык находиться на виду, под взглядом сотен глаз за день, но сейчас его явно кто-то преследовал, не выделяясь из толпы. Трин начал сравнивать новое чувство с прежними, увлёкся и незаметно для себя дошёл до Башни. Там он повстречался с Четырной, и вместе с остальными работниками они пошли дружно страдать на стройке.

Следующий день на площади начался и продолжился одновременно обычно и непривычно. Тринадцатый стоял, грифы резвились на нём и вокруг, но постоянно возникало ощущение, что за ним наблюдают. Он не мог поднять голову и осмотреться, но чувствовал, как его рассматривают то с одной, то с другой стороны. Время шло, напряжение росло, даже грифы стали ругаться громче и более нервно прыгать с плеч мужчины на землю и взлетать обратно. К концу дня Тринадцатый оказался эмоционально измотан от ожидания, чего с ним ни разу не случалось за бессчетные часы стояния на площади. Внешне он, конечно же, это никак не показал — по работе не положено. Только этим вечером звёзды не манили его, а прохожие казались неприметными тенями в неверном свете факелов. Поэтому Трин шёл, просто глядя перед собой, чтобы никого случайно не сбить. На узкой базарной улице он заметил, что по левое плечо с ним идёт знакомая фигура в одежде с нарисованными узорами. Лицо девушка спрятала под капюшоном, но Тринадцатый слишком хорошо запомнил её. Чужестранка посмотрела из стороны в сторону, видимо опасаясь чужого внимания, но потом заговорила, глядя перед собой. Трин с удовольствием послушал журчащие переливы её голоса, но ничего не понял. А затем откуда-то из-под капюшона раздался слегка дребезжащий металлический голос:

— Привет! Извини, что доставила тебе проблем. Я тут походила, узнала, с вами нельзя разговаривать, вы всё равно не ответите, но это неправильно! Вас не должны так использовать. Вы — живые существа, сами решайте, что делать и как жить, а не только выполняйте приказы. Ты помог мне, привел помощь, когда я... эмм... сделала руки красными... — тут Трин понял, что дребезжал кулон-переводчик. Судя по некрасивому голосу говорливого украшения, Чужестранка сумела достать самую простую версию, наученную только передавать смысл повседневной речи. Сейчас переводчик смущенно хрипел, не зная, как описать ситуацию с руками — в общем языке Востока не было подходящего слова. Ситуацию спасла Чужестранка, произнеся что-то ещё. Переводчик радостно продолжил:

— Я тебе должна и хочу помочь, показать, что в мире есть гораздо больше, чем твоя работа. Тебе запретили говорить, но я могу провожать тебя от площади до стройки и рассказывать, где была. Я много путешествовала. Ты согласен? Просто улыбнись, если согласен, я видела, что вам хотя бы это можно.

Они почти дошли до конца улицы, впереди уже виднелась Башня. Трина уже явно ждала Четырна и другие рабочие. Он посмотрел вверх на свой тринадцатый этаж и улыбнулся. Они строят нечто грандиозное. Когда Трин опустил взгляд и обернулся, вокруг него ходили только мастера.

За работой на стройке Трин совсем позабыл о разговоре с Чужестранкой, но когда смена кончилась, воспоминания вернулись, а вместе с ними пришло и любопытство. Он почти бегом добрался от Башни до рыночных улиц, а там пошёл нарочито медленно, зная, что всё равно доберется до площади вовремя. Вскоре по левое плечо от него появилась знакомая фигура в расписном платье с капюшоном. Тринадцатый улыбнулся.

Следующие семь дней Чужестранка сопровождала Трина от площади до Башни и обратно и рассказывала о своих путешествиях. Как и все в её семье, она была добытчицей Новинок — исследовала неизученные земли, налаживала знакомства с другими народами и находила, выменивала или зарабатывала любые полезные вещи, умения и навыки, которые могли бы пригодиться в родном селении. Описывая свои достижения, Чужестранка доставала из торбы пачку сшитых шнуром записок и незаметно показывала зарисовки всего, что привлекало её внимание. Трин с интересом смотрел на картинки, сделанные углем и соком растений, слушал переливистую музыкальную речь и дребезжащие объяснения переводчика. Поначалу Тринадцатый смущался компании Чужестранки, но быстро привык к её присутствию. Она не заставляла его отвечать, а только делилась своими историями и впечатлениями. Трин полюбил каждодневные прогулки с Чужестранкой и ждал их с нетерпением. К его удивлению, строительство Башни и стояние на площади стали приносить ему мучение. Он понимал, что работа — это его жизнь, но истории Чужестранки делали эту жизнь несущественной. Он мучился, разрываясь между долгом и желанием, и не мог найти выхода. Так продолжалось семь дней.

А на восьмой день она ушла. Как обычно, они пробирались по узкой рыночной улице в окружении мастеров и не смотрели друг на друга. Однако в этот раз Чужестранка не говорила, а шла молча. Трин уже начал волноваться, видя, что они почти дошли до площади, но тут услышал мелодичный голос девушки, а за ним и хриплый дребезг:

— Мне пора возвращаться. Я уже добыла всё, что нужно. Мне очень повезло. Один мастер подарил много инструментов только за то, что я позировала для его статуи. Получилась почти точная копия, удивительно, как они так делают. Может быть, ты увидишь её когда-нибудь и вспомнишь обо мне. Не забывай, жизнь гораздо больше, чем тебе кажется. Надеюсь, ты поймешь это. Мне пора… Мой корабль скоро отплывает… Пора…

Они дошли до площади. Чужестранка осталась стоять в тени рыночных палаток. Трин вышел на середину площади, где его уже ждали подмастерья с цепями. Он взял в руки шипастый шар и оглянулся. Девушка так и стояла, укрыв голову капюшоном. Её глаза казались мокрыми. Трин удивился этому, погода стояла очень сухая, влаге неоткуда было взяться. Он улыбнулся Чужестранке и поднял шипастый шар над собой. Его начали обвязывать цепями. Трин успел увидеть, как Чужестранка улыбнулась ему в ответ и скрылась в толпе. Он опустил голову. Вскоре на запах мяса прилетели грифы.

Когда стемнело, и Тринадцатый пришёл на стройку, оказалось, Автор решил построить новый этаж Башни и уже назначил работницу. Сорок пятая не могла говорить, зато отлично пела, и голос её напоминал флейту, но уже не глиняную, а металлическую. Она строила этаж Сладостных Мучений.