Гл. 12 1700 километров по заснеженным окраинам Алт

         1700 километров по заснеженным окраинам Алтая. Путевые заметки.
                Публицистика.
Картинка Двенадцатая: … Неторопливая…
       В громадном и пустом доме царило ощущение домашнего уюта и тепла. Казалось это странным. Полутёмные помещения с едва светящимися энергосберегающими лампадками, длинный коридор с множеством разветвлений на клетушки, кухня-столовая с развешанными под потолком   сушащимся постельным бельём. Мрачно. Мрачно, но тихо уютно и тепло.
       На старенькую газовую плиту, из моего далёкого детства поставил чайник, вспомнив забытый алгоритм манипуляций с кранами зажёг комфорки. И вот уже уютно зашипел, зашкворчал он, попыхивая парком. На соседней комфорке, на сковородочке, аппетитно попахивая лучком, румянилась нарезанная тонкими пластиками подмороженная свиная грудинка, а в серебряную тридцатиграммовую посудинку налита божественная хреновуха на медку.
        Уютно и спокойно. Спокойно может от того, что внутреннее напряжение, преследовавшее меня весь неблизкий путь ушло вместе с последними километрами нелёгкой дороги. Или от того, что десятки лет мечтая увидеть озеро Мостовое и порыбачить на нем, осознаю, что мечта становится явью.
       А уютно может потому, что устал от бесконечного калейдоскопа праздника, мельтешащих лиц и просто захотелось побыть одному ...Совсем одному.
      Вышел на крыльцо, вдохнул полной грудью морозный воздух. Голова пошла кругом от обилия кислорода. Стоял на крылечке и широко улыбался чему-то своему, глядя в бездонную высь.
      Небо вызвездило- значит и день завтрашний, да и последующие деньки обещают солнечную погоду!
       В машине было тоже тихо. Гай, видать умаявшись дальней дорогой, посапывал на заднем сиденье среди вороха меховушек и не услышал скрипа деревянного крылечка под ногами хозяина.
       Слегка озябнув заторопился в тепло. Стопочка имбирной пришлась кстати. Спать не хотелось и оставалось только предаваться мечтам и воспоминаниям…
        С мечтами было как-то напутано в моём возрасте – давно не мечталось, а вот воспоминаниями… воспоминаний хоть пруд –пруди. Взять хотя бы ту, давнюю встречу с хозяином сегодняшнего приюта.
        Давно это было, ох и давно! Но в память запало, видать навечно, осталось обидой на непонятно на что и на кого, просто обидой.
       Хотя на что обижаться - то? Познакомились почти случайно – приятель, с которым зиму шестого года нового века провели вместе, отстреливая волков на грани Тигирецкого заповедника, откликнувшись на моё приглашение добыть медведя на берлоге, привёз с собой и этого паренька.
       Компания в глухой таёжной деревушки подсобралась большая – на «берлоге» никто из нас ещё не бывал, да и услуги проводников – местных охотников тех, что покажут лесную квартиру со спящим мишкой, дорого стоят – одному не потянуть. Лицензия на отстрел стоит копейку, а вот остальное, остальное на рубль тянет.
      Некрасивая та охота получилась…постыдная.
      Обширная берлога в скальниках оказалось была занята не одним медведем, а целой группой годовалых стокилограммовиков во главе с «тёткой», что под осень собирает подросших медвежат по тайге. Тех, что мамки из дома гонят, собираясь заводить новое потомство.
       Ну, а закон охотничий, как и воровской жесток: вскрыл берлогу – добирай всех. Четверых и угондобили.
       По темноте добрались в деревеньку. Пока суть, да дело – лошадей распрягли, машины подогнали – совсем стемнело.
       Принялись делить трофеи на пятерых охотников– на всю честную компанию. Додик (так звали приглашённого), с пареньком как-то сторонкой жмутся, домой собираются, прощаться задумали – дорога в семьсот верст не близкая. Долю свою вроде как забрали.
        Окоротил, попросил не торопиться, как нюхом причуял неладное.
        Раскидали с сумин мясо, то что смогли за раз вывести – маловато как-то мяса показалось, шкуры взялись раскладывать: две шкуры в наличии, а двух-то и нет. Кинулись за желчью – той, что на вес золота, да от ста болезней – нет желчи.
        Сразу с вопросом к отъезжающим:
        – Где?
        Молчат – воды в рот набрали. Скомандовал разгрузить их машину. Нашлись и четыре желчи и половина привезённого мяса и шкуры.
       Разложили на пять частей и взялись делить как принято: старшой пальцем тычет в кучу и спрашивает:
– Кому? А тот, кого назначили угадывать отвернулся – называет имя обладателя.
     Остались наши приятели только с одной шкурой и мяса забрали, как причитается.
      – А желчь, – спросите? Желчь я скомандовал местным мужикам в довесок к штуке баксов за «купленную» берлогу, в качестве чаевых приложить.
    Надувшись – обидевшись уехали приятели.
     А на что обижаться? На то, что за руку поймали, когда попытались добычу присвоить? А чем хуже другие, те, кому ничего не досталось бы?
     Мог и я – организатор, со своими хлопотами с «носом» остаться, больно уж не везёт мне ни в картах, ни жребий тянуть – хоть руки отрубай. А так – получилось «по справедливости».
      Кто там из них кого подбил на пакость одному богу известно, но потерялись приятели из вида на долгие годы, до сегодняшнего денёчка.
      Настроение как-то незаметно сошло на ноль – тяжело разочаровываться в людях, особенно в тех, с кем из одной чашки шулём* хлебал, а потом он к тебе и в карман залез и в душу плюнул.