Бахрамов огонь

БАХРАМОВ   ОГОНЬ

Доктору Фаридуну Джунайди посвящаю

Быстро покончив с завтраком и с тревогой поглядывая на стенные часы, я стал укладывать учебники в сумку. Мама, как всегда помогая мне, укоризненно покачала головой.
«Сколько раз можно повторять! В школу надо готовиться загодя, еще с вечера. А тебе всё нипочём. Оттого и опаздываешь вечно. Вот  и вчера ты весь день вместе с Шерзодом пропадал на развалинах старой крепости. И чего вы ищите там?
Я только хмыкнул в ответ и перекинув сумку через плечо, заторопился в школу. Но не успел сделать и пару шагов, как в соседнем дворе раздался шум. Было слышно, как громыхнули вёдра о землю, вслед за этим раздался чей-то сдавленный крик.
- Что вы наделали, уважаемая? Вы же погасили священный огонь!
Я узнал голос постояльца наших соседей Нурбахша. Казалось, ещё немного и от досады он заплачет как ребёнок.
- Откуда  мне было знать?! - раздался в ответ виноватый женский голос. -   Я испугалась, как бы не случился пожар.
Несомненно, голос этот принадлежал тётушке Мархабо, нашей ближайшей соседке и матери моего одноклассника  Шерзода.
 Движимый любопытством, я подбежал в ограде, отделявшей наш дом от соседнего, и поднявшись на цыпочки, заглянул вовнутрь.
В глубине двора, возле небольшого флигеля я увидел тётю Мархабо с вёдрами в руках. Лицо её пылало, дыхание было прерывистым. Видимо, волнение, охватившее её, ещё не улеглось.
Напротив хозяйки, широко расставив ноги и согнувшись под вязанкой дров, с печально опущенной головой стоял человек средних лет. Это и был Нурбахш.
Из открытых дверей флигеля всё ещё несло гарью.
Я сразу смекнул, в чём дело. Ещё на прошлой неделе Нурбахш поведал нам с Шерзодом о том, что он соорудил в своей комнате домашний алтарь, в котором собирается развести свящённый огонь. Видимо, огонь он зажёг ещё ночью, а утром, когда пошёл за хворостом, и случилась эта оказия. Заметив отсвет огня через перегородку, тётя Мархабо рассудила по-своему и тут же залила пламя водой.
…Нурбахш появился в наших краях недавно. Высокий, худой, весь какой-то нескладный, по детски трогательно-беспомощный, он излучал добродушие и вместе с тем скрытое лукавство, придававшее ему неповторимое обаяние.
Тётушка Мархабо, добрая душа, согласилась сдавать пришельцу свой пустующий флигель.
Поговаривали, что Нурбахш учёный и под развалинами старой крепости на окраине нашего селения ищёт следы духовной жизни наших далёких предков. Правда это или нет, никто точно не знал. И всё же, Нурбахш каждый божий день выходил на околицу, бродил в одиночестве и почти ни с кем не общался. Вернувшись же домой, он, облачавшись в белые одежды, подолгу молился на понятном только ему языке. Но, несмотря на все странности и чудные манеры, тётушка Мархабо была довольна своим постояльцем. Тихий, непритязательный, от, хотя тётушка Мархабо и не требовала никакой мзды, исправно платил  за жильё, а  в свободное время помогал Шерзоду готовить уроки.
Однажды, когда мы возвращались из школы, Шерзод рассказал о том, что Нурбахш собирается в горы для сбора травы, из которой изготавливают хаому. Я спросил, что это такое и для чего она предназначена. Но Шерзод, как ни старался, не смог дать вразумительный  ответ. Видимо, он и сам до того ничего не слышал о хаоме.
Следовавший за нами двоюродный брат Шерзода Диловар, который в том году заканчивал школу  и был очень начитан, иронически заметил:
- Эх вы, неучи. Знайте же, что ваш Нурбахш последователь Зардушта1, или проще говоря, зороастриец. Этой   древней религии когда-то поклонялись и наши предки. Теперь же зороастрийцев у нас можно по пальцам пересчитать. А хаома, это священный напиток, который они употребляют перед совершением богослужения.
Видя, что мы слушаем его с разинутыми ртами, Диловар намеревался прочитать  нам целую лекцию о зороастризме. Но тут мимо нас, весело переговариваясь, прошли несколько девушек. Заметив среди них Парвин, первую красавицу нашей школы, Диловар смешался и долго смотрел ей вслед. Оглянувшись украдкой, она подарила ему ослепительную улыбку. Всем было известно о сердечной привязанности Диловара и Парвин, но что влюблённых ждёт впереди, трудно было предугадать. Их отцы уже много лет находились в кровной вражде.
- Слушай, - когда мы остались одни, сказал Шерзод.- Давай и мы завтра пойдём собирать траву для священного напитка. Нурбахш сам предложил это.
Я охотно согласился. На другое утро мы втроем, обогнув селение, свернули с большой дороги и по хорошо протоптанной тропе пошли в горы. С далёких вершин дул лёгкий ветерок, сбивая дневную жару. Вскоре мы оказались на зелёной поляне, обильно покрытой и ещё мокрой от росы разнотравьем. Нурбахш внимательно огляделся и, подойдя к невысокому кустообразному растению, молодые прутьевидные побеги которого имели тёмно-сизый оттенок, стал осторожно срезать с него листья.  Оказалось, эта эфедра, о чудодейственных свойствах которой я был наслышан и раньше. Именно из него люди в древности изготавливали хаому, напиток, который дарил силу и вдохновенье.
Утомившись, мы присели возле родничка. Нурбахш, дав нам возможность передохнуть, стал рассказывать о вещах, дотоле нам неизвестных. От него мы тогда узнали, что много столетий назад мудрый Господь Ахура-Маздо, ниспослав откровение пророку Зардушту - сыну Поурушаспы, из рода Спитама, открыл ему суть новой религии и поручил обратить людей в истинную веру. Зардушт учил, что для праведного человека в его изначальной борьбе со злым духом Ахриманом, обязательными являются три заповеди: Добрая мысль, Доброе слово и Доброе деяние.
- Никогда не забывайте, - говорил нам Нурбахш,- что оружием Зардушта против Ахримана считаются не только страстная вера его последователей в бессмертную религию маздаясны, но и неукоснительное соблюдение этих трёх всеобъемлющих и непреходящих заповедей.
Когда Нурбахш упоминал имя первого пророка и вероучителя, его удлинённое лицо с орлиным носом делалось мягче и выражало его беспредельную любовь к  Зардушту. В такие минуты голос его звучал глубоко и ровно, глаза излучали добрый свет. И тогда я впервые подумал о том, что имя Нурбахш очень соответствует его облику, поступкам и деяниям2.               
 Домой мы вернулись уставшими, но полными впечатлений и с каким-то радостным, незнакомым доселе чувством на душе.
Через пару дней мы опять совершили поход на окраину селения, туда, где находятся развалины древней крепости. По мнению Нурбахша, здесь когда-то находился храм, где горел священный огонь и люди ходили туда молиться.
Такие храмы были повсюду, в крупных городах и провинциях Ариёнвиджа3, а религиозными делами вершили мобеды-жрецы.
- То были славные, добрые времена, а самым великим и почитаемым считался огонь Бахрама,- с прежним вдохновением вводил нас в суть зороастрийского учения Нурбахш. - Он состоял из многих видов огня, но главным из них был тот, что образовывался от удара молнии по дереву. Бахрамов огонь - это символ праведности и бессмертия учения Зардушта, он даёт людям силу для победы над властью тьмы и злого духа Ахримана.
В тот день Нурбахш познакомил нас с Гатами – великими гимнами, сочинёнными Зардуштом. Я слушал и поражался тому, как пророк через возвышенное слово, через небесные песни выразил своё восприятие Бога. И тогда я понял, что Зардушт не только первый пророк, но и первый поэт на Земле.
Своими чудными рассказами Нурбахш словно приглашал нас в глубину веков и мы незаметно для себя входили в него, взволнованные, умолкшие в предчувствии чего-то значительного и бесконечного. Перед нашим взором возникал озарённый необычным светом лик Зардушта, мы его ясно видели, чувствовали, в то же время он находился на отдалении. Но постепенно он стал приближаться к нам. Мы поняли его  приближение по тому, как изменилось вдруг наше отношение к людям, населяющим этот мир, ко всему, что нас окружало. Всё кругом наполнилось свежим дыханием жизни, мудростью и благодатью.
Умом и сердцем мы поднимались на такую высоту, где  неизменно царит божественное, необычайно  чистое и светлое.   
Чувство восторга перед бесконечной Вселенной, осознание тесной связи земных и космических явлений, долго не покидало нас.
Мы поняли, что если даже веками на землю не прольётся дождь, почва всё равно будет хранить память о живительной влаге, которую она когда-то впитала в себя.
Так незаметно текло время и не было дня, чтобы я и Шерзод не встречались с Нурбахшем. Как-то он показал нам своё скромное жилище. В глубине комнаты он соорудил небольшой  алтарь, где на кирпичном постаменте был установлен светильник. После того, как тётушка Мархабо по наивности залила алтарь водой, Нурбахш не решался больше разжигать огонь и заменил его светильником. На стене мы увидели иконописное изображение Ахура-Мазды в виде царя с распростёртыми крыльями, с солнечным диском вокруг головы и с тиарой, которую венчает шар со звездой. На особом месте находился зороастрийский календарь, на столе были аккуратно разложены книги и рукописи.
В другой раз мы застали Нурбахша за молитвой. Весь в белом, он босой сидел на овчине и шептал слова молитвы. Подле него лежали пучок веток и цветок розы. Через какое-то время Нурбахш встал и произнеся хвалу Богу, поднял голову и руку с пучком веток и цветком.  Исполнив  затем гимн из Авесты,- священной книги зороастрийцев, он поцеловал розу и бережно положил на землю. Не раз прикладывал Нурбахш руку к глазам и лбу, что означало величайшую любовь к Богу.
После встреч и бесед с Нурбахшем, я часто задумывался над его словами, его рассказы будоражили мысль и требовали ответа на возникающие вопросы. Одна из легенд, услышанных нами от Нурбахша, особенно запала мне в душу.
Ахура-Маздо распределил существование мира на четыре периода, по три тысячи лет каждый. В конце последнего явится спаситель Саошьянт, который считается сыном Зардушта и решит судьбу мира и человечества. Он победит Ахримана, после чего наступит очищение мира, а всё оставшееся затем обретёт жизнь вечную.
- Да будет вам известно, - полушёпотом закончил свой рассказ Нурбахш,- сын Зардушта уже родился и ходит по земле. Это значит, что тысячелетие Ахримана кончается, начинается тысячелетие Ахура-Мазды и мы воочию увидим блистательный лик Царя Победы и наступление благоденствия.
Мне всё время казалось, что слова и поступки Нурбахша вряд ли ещё кого интересуют, кроме нас с Шерзодом. Но, оказывается, я глубоко ошибался. За каждым шагом Нурбахша следило много глаз.
Однажды, когда я проходил по улице мимо бензоколонки, где шофёры заправляли машины, а хозяйки покупали керосин, меня остановил её владелец Назриходжа по прозвищу Керосинходжа.
- Слушай, о чём ты и Шерзод так часто толкуете с постояльцем? Уж не сбивает ли вас с толку этот зимми?1 
Что такое зимми, я тогда ещё не знал, но за Нурбахша я готов был стоять горой.
- Нурбахш учит нас, что только тот, у кого и мысли, и слова, и поступки благие, может считаться праведным человеком.
- Так-то оно так, - возразил Керосинходжа, - но кто знает, что на самом деле у этого Нурбахша в душе. Не думаю, чтобы дружба с зимми пошла вам на пользу.
Керосинходжа засопел и вроде шутливо погрозил пальцем. Вглядевшись в его скуластое лицо с тонкими бесцветными губами, я понял, что он был навеселе.
Вскоре после этого произошёл случай, неслыханный для нашего селения. Улучив час, когда в доме тётушки Мархабо не было никого, какие-то люди залезли во флигель, где жил Нурбахш, и устроил там настоящий погром. Со стены было содрано изображение Ахурамазды, алтарь разбит, разорванные книги и рукописи валялись на полу.
- Да что это такое? - узнав о случившемся и тотчас прибежав домой, причитала тётушка Мархабо.- Кому Нурбахш причинил хоть чуточку зла? И добрый, и набожный…
Не выдержав, тётушка Мархабо всхлипнула и робко взглянула на Нурбахша. Он, как убитый, стоял в стороне. На него жалко было смотреть. И без того сутулый, он под тяжестью навалившегося на него горя, совсем сгорбился.
Собравшиеся на улице сельчане понуро молчали. Они чувствовали себя неловко. Но были и такие, кто тихонько посмеивался в кулак и злословил по этому поводу. В это время из толпы раздался голос Керосинходжи.       
- Может ваш постоялец и вправду набожный, уважаемая  Мархабо, да только  вот какому Богу он поклоняется?
- А не всё ли равно, Бог-то один, - отозвалась тётушка Мархабо.
Ответа не последовало.
Многие полагали, что организатором погрома во флигеле  является не кто иной, как сам Керосинходжа. Но вслух об этом предпочитали не говорить. О мстительном и злобном характере этого человека было  известно всем. Да и стоит  ли из-за какого-то  безродного пришельца, к тому же исповедующего пусть и древнюю, но ставшую уже чужой религию, портить отношения с хозяином единственной в округе бензоколонки.
Только одна тётя Мархабо, не таясь, продолжала возмущаться и посылать проклятия вслед   Керосинходже.
- Откуда столько ненависти в человеке, - устав под конец, бросила она в сердцах.- Ни хлеба от него пшеничного, ни слова приличного.
Нурбахш тяжело переживал случившееся и два дня не выходил из дома. Когда наконец мы с ним встретились, он с горечью сказал:
- Люди, решившиеся на такое, являются пособниками Ахримана. Им никогда не перейти через мост Чинват.
Я уже знал, что душа, попав в загробный мир, должна перейти мост Чинват, доступный только самым благочестивым и праведным. Ибо, если через мост переходит праведник, то мост расширяется, а если грешник, то мост сужается и грешник падает в бездну.
Я согласно киваю головой, хотя в голове у меня роятся совершенно другие мысли. Будь моя воля, я уже теперь, не откладывая в долгий ящик, как следует наказал бы тех, кто позволил подобное глумление над самыми святыми чувствами человека.
Однажды, когда мы опять гуляли вокруг развалин старой крепости, Шерзод поведал  Нурбахшу о том,  в каком затруднительном положении оказался  Диловар. Он уже успел закончить школу и ему пришла повестка в армию. Парень он здоровый, головастый, и двухгодичная служба вряд ли была бы ему в тягость. Но он боялся другого - того, что за время отсутствия могут выдать замуж его любимую девушку. Правда, Парвин тоже в нем души не чает, но кто знает, как поведёт дело её строптивый родитель. Единственный  выход Диловар видел в том, чтобы как можно раньше брачными узами  связаться с Парвин. Но вот незадача, Парвин ещё не исполнилось  восемнадцать лет  и конечно же в ЗАГС-е им дадут от ворот поворот. Да и муллы, зная крутой нрав отца девушки, не решатся заключить никох – мусульманский брак.
Выслушав эту грустную историю, Нурбахш, подумав, сказал с улыбкой:
- Кажется, я им смогу помочь. Пригласите их завтра после полудня сюда, на развалины старой крепости.
На другой день прибежав с Шерзодом в назначенное место, мы стали свидетелями удивительной картины. Среди развалин, в белом одеянии и в торжественной позе стоял Нурбахш. У ног его горел небольшой костёр. Рядом, склонив головы, стояли Диловар и Парвин.
На ней было новое шёлковое платье, поверх которого она надела голубой жакет, голова повязана белым платком, мочки ушей украшали серьги, а запястья - узорчатые браслеты. Лёгкий румянец на лице выдавал волнение, теснившее ей грудь.
Окинув их взглядом, Нурбахш обратился к ним со следующими словами:
- Во имя Бога милосердного и справедливого. Сегодня здесь на основании веры маздаясны, согласно зороастрийскому обряду, происходит церемония бракосочетания. Здесь нахожусь и я, - тот кто носит звание мобеда, и призываю в свидетели Бога, великого пророка, освящающих тех, кто вступает в брак. Я спрашиваю жениха и невесту, исповедующих единую веру, хотят ли они вступить в брак и назвать друг друга мужем и женой?
Диловар тут же дал утвердительный ответ, а Парвин, опустив глаза, замялась, но потом тоже решительно сказала: «Да».
Я заметил, что костёр стал угасать. Быстро собрав тлеющие поленья, я стал раздувать их. Через минуту пламя вспыхнуло с прежней силой.
В наступившей тишине вновь раздался голос Нурбахша:
- Помолимся и воздадим хвалу Богу всемогущему, который знает цену всем нам и Вселенной! Помните, что необходимо следовать заповедям пророка Зардушта!
Казалось, что словам Нурбахша, воплотившим высший смысл, доброту и согласие, внемлем не только мы, но и молчаливо возвышающиеся вдали голубые горы с вечными снегами на вершинах.
В эту минуту наш слух уловил тревожный гул, топот и прерывистые голоса.  Оглянувшись, мы увидели с полдюжины людей, направляющихся в нашу сторону. Я замер на месте, сердце моё усиленно забилось. Впереди, махая кулаком, бежал Керосинходжа. За ним, тяжело дыша, семенил отец Парвин. Лицо его было перекошено злобой.
Заметив его, Парвин испуганно вскрикнула и побежала прочь. Диловар хотел удержать её, но потом раздумал и остался на месте.
- Вот они, - заметив нас, крикнул Керосинходжа.- Хватайте зимми, а то он сбежит.
Толпа быстро окружила Нурбахша, а он продолжал стоять, не шелохнувшись. Ему туго связали руки и потащили в сторону селения. Мы пытались защитить его, но нас никто не хотел слушать.
- Ведите его к чайхане, - зычным  голосом приказал Керосинходжа.- Там мы ему вправим мозги. Дело это нехитрое. В него вселился див, которого нужно изгнать.
Вскоре толпа достигла чайханы, куда обычно стекался народ, если происходило что-то из ряда вон выходящее и нужно было держать совет. Я с тоской смотрел по сторонам, надеясь, что кто-то сейчас остановит вошедшую в раж кучку людей и заступится за Нурбахша. Но как назло в ту минуту там были только дружки и приспешники Керосинходжи, которые не смели перечить ему. Недолго думая, Нурбахша привязали к старому тутовнику, росшему рядом. Бледный, с блуждающим взглядом, он в ту минуту был похож на взлохмаченную птицу.   
Вперёд выступил Керосинходжа и смачно плюнул на пыльную землю.
- Проповеди Нурбахша только кажутся безобидными,- сказал он.- На самом деле они опаснее чумы.
Керосинходжа опять плюнул и, смерив презрительным взглядом Нурбахша, продолжал свою речь.
- Те, кто внемлют призывам зимми и потворствуют им, не гасят  огонь, который может спалить мир, а льют в него бензин.
Не мешкая, Керосинходжа снял с себя широкий ремень, накрутил на руку и, размахнувшись хватил Нурбахша по лицу. Нурбахш вскрикнул, весь сжался, но тут же поднял голову. На месте, где пришёлся удар, кожа покраснела и вздулась.
- Так изгоняют дива, если он вселился в человека,- процедил сквозь зубы Керосинходжа и замахнулся вторично.
Но тут рука его повисла в воздухе. Перехватив ремень и стиснув пальцы так, что хрустнули суставы, возле него стоял Диловар.
- Если ты не прекратишь самосуд,- прошептал он,- то я сейчас же пойду к прокурору.
Глаза у Керосинходжи налились кровью, на скулах заиграли желваки.
- И ещё, - повысив голов, продолжал Диловар.- Думаешь, я не знаю, как ты сбываешь разбавленный бензин?
После этих слов  Керосинходжа изменился в лице. Он стал медленно разжимать пальцы, опуская ремень.
- Ты чего это, парень? – примирительно сказал он.- Я же хотел как лучше, чтобы  порядок был. А то ведь знаешь, - кивая в сторону Нурбахша, добавил он с издевкой, - одна паршивая овца может всё стадо испоганить.
- Каждый человек сам отвечает за свои поступки, - всё также тяжело дыша, ответил Диловар. - Не зря говорят: барана вешают за свою ногу, а козла за свою.
Не обращая больше внимания  на них, мы с Шерзодом кинулись к Нурбахшу и тут развязали его.
Толпа молча расступилась. Под пристальным взглядом десятков глаз Нурбахш, ежась, словно он сильно озяб, зашагал прочь. Мы с Шерзодом побежали за ним. Но не успели мы сделать и полсотни шагов, как за нашей спиной раздался громовой хохот.
Казалось, смеялись все, - убелённые сединой мужи и едва оперившиеся юнцы, бородатые и безусые, толстые и худые. Смех душил и разбирал этих уверенных в своём моральном превосходстве и непогрешимости людей, как если бы они увидели что-то уморительно смешное.
Нурбахш сильно пошатнулся, будто его обдало мощной волной, но затем выпрямился и уверенным шагом пошёл дальше. На губах его появилась слабая улыбка. Он словно хотел сказать: «Смеётесь? Ну что ж… Вы вольны унизить меня, можете  уничтожить. Но знайте – я возрожусь, я воскресну в моей вере».
Спустя несколько дней после этого случая Нурбахш решил навсегда уйти из нашего селения. Он быстро собрал свои нехитрые пожитки, обвязался набедренным нитяным платком - кушти, помолился и последний раз окинул взглядом дом, который его приютил.
- Куда же вы теперь? - участливо спросила его тётя Мархабо.
- Я пойду на запад, - с улыбкой ответил Нурбахш, - в Персеполь. Там находится храм «Кааба Зардушта». Я давно собирался посетить его.
Мы с Шерзодом пошли провожать Нурбахша. Ощущения безысходного одиночества, которое чувствовалось в нём последнее время, не было. Наоборот, его глаза вновь излучали благоговейную любовь к людям, ко всему миру. Когда мы дошли до развалин старой крепости, Нурбахш остановился. Дальше дорога вела в город, откуда в своё время пришёл к нам в селение Нурбахш.
- Возвращайтесь, - сказал он, всё так же улыбаясь.- Где бы вы ни находились, никогда не забывайте о главных заповедях великого  Зардушта. И тогда в ваших сердцах будет вечно гореть огонь Бахрама.
Помолчав, он добавил:
- И ещё помните, что наступает тысячелетие Ахура-Мазды… Прощайте, друзья!
На трассе, обычно заполненной урчанием моторов и скрипом повозок, было пустынно. Окутанные сизой дымкой тумана, у горизонта в величавом безмолвии застыли недоступные пики гор. Высоко над ними клубились  белые облака, похожие на огромные сугробы снега.
Нурбахш, освещённый пробивающимися из поднебесья лучами солнца, зашагал по пыльной дороге, нисколько не сомневаясь, что рано или поздно она всё равно приведёт его к заветной цели.
Мы долго глядели ему вслед и вдруг меня озарила мысль, что это и есть сын Зардушта, который явился, чтобы спасти мир.