Из раннего 2

     ALTER EGO

В самом себе поэт - он навсегда
запрограммированный будто,
злосчастье повседневного труда
живёт в пространстве неуютном.
без роскоши, в промозглости ночей,
в извечном состязаньи с темнотою.
Кому всё это нужно и зачем,
пока что не озвучено судьбою...

И каждый раз пришедший к нам рассвет
ответа не несёт, но вновь корпенье.
Пусть эгоист, кто сам в себе поэт,
кто самому себе лишь в услуженьи,
кто бедствием мирским в себе скорбя.
корпит во тьме ночной и в блеске лунном,
за трапезою спешной, изводя
бумагу в поиске безумном.

В труде ли долгом или в строчке
миг,
отчаянно-весёлый иль занудный,
насквозь пронзает вдруг рождённый стих,
умножив опыт многотрудный.
Но вот покинут самый лучший мир,
молчит перо и пожелтели строки,
вдруг старых откровений грянет пир,
став достоянием высоким.

            АБОРИГЕН

Дыханье гор меня пьянит,
яйлы, предгорий разнотравье,
и в Гималаи не манит,
Парижа ради не оставлю
я милой Ялты колорит,
да и годов уже немало.
и что мне до чужих орбит -
своих на зависть перевалов!
Обласкан крымскою зарёй,
прибоем скатан и оформлен,
сосновой пряною смолой,
кизИловою гроздью вскормлен.

Пусть соблазняет Мулен-Руж,
пускай нью-йоркские вертепы,
я есмь достойный Ялты муж
и на Монмартре быть нелепым,
отнюдь по жизни не готов -
я только здесь в своей стихии
и быта стольных городов
лишь угнетает аритмия.

Соблазнов же полно и здесь:
прекрасны девы, пусть не леди,
и разносолов выбор есть,
и вин ассортимент не беден.
И память - Божья из наград,
и Лиры приз, пускай и поздний,
и Чехова усталый взгляд,
застывший на аллее в бронзе.

И всё-таки, и всё ж, и всё ж -
туманят мозг шальные дали,
Париж увидеть невтерпёж,
того, что ввек мы не видали,..
От грёз нахлынувших очнусь
и вот я весь в стихии новой,
и вновь лирическая грусть
от Айя и до Меганома!

"от Айя и до Меганома" ( мыс Айя - мыс Меганом) - границы Южного Берега Крыма.

            Я НЕ ЗАБУДУ ЭТИ ДНИ

Я не забуду эти дни вовек:
Война. Аутка стала тише, строже.
Из прошлого я в двадцать первый век
войну б не взял(будь проклята!) и всё же...

Ярился солнца летнего накал,
с бабулей мы, коза на шлейке - Зойка,
смышлёным рано я во многом стал -
с рогатой дерезой справлялся бойко.

Днём бомбовозов не страшил прилёт,
шныряли мирно птахи спозаранку,
глядел стволами в небо пулемёт,
гундел губной гармошкой немец в танке.

Разросся Сад под каменной стеной,
дремал у Белой Дачи кедр над крышей,
и голос Марьи Павловны живой
я в сорок третьем в первый раз услышал.

Бабуля говорила что-то ей,
а Чехова бабуле отвечала,
и пух слетал под бризом с тополей,
и где-то здесь у лирики начало...