Б. Глава вторая. Главка 5

     В этот раз репетиция прошла на удивление спокойно, и даже Михаил Павлович, зорко следивший за процессом, почти не нашёл поводов для придирок. Аллегро агитато и аллегро модерато были сыграны едва ли не идеально. Но Полину во всё это время не оставляло какое-то смутное чувство беспокойства. Музыка не ложилась на душу, не захватывала всё её существо, как это бывало обычно. Что-то мешало, как мешает спокойно уснуть хлебная крошка, затерявшаяся между простынями. Время от времени, оторвавшись от скрипки, она встречалась глазами с Евстигнеевым. Он играл сегодня с каким-то особенным напором, даже страстью, и на лбу у него ясно виднелись капельки пота, блестевшие в свете люстр. Волосы его ещё более всклокочились и спутались; вид он имел почти безумный. Но взгляды, которые он то и дело бросал на неё в паузах, были тревожными и как будто о чём-то просящими. Это нервировало Полину и не позволяло ей отдаться прекрасному творению Листа в той мере, в которой она желала.
     – Ладно-ладно, – голос Михаила Павловича, гулкий и полновесный, разнёсся по зале. – На сегодня, пожалуй, хватит, господа. Могу вас поздравить – вы отлично поработали. Но не забывайте, что в понедельник нам предстоит последняя часть. Поэтому расслабляться не советую.
     Он скрестил свои холёные руки с отполированными ногтями на груди и погрузился в свои мысли, меж тем как музыканты с грохотом и шумом укладывали инструменты и поднимались с мест. Полина уже спустилась со сцены, когда к ней подошёл Марк.
     – Удивительное событие, – шепнул он, нагнувшись к её уху, – Павлович сегодня в хорошем настроении. Или мы и правда настолько хорошо играли?
     – Мне показалось… – тут она осеклась, решив, что не стоит говорить о своих ощущениях первой скрипке. – Мне показалось, что всё было хорошо.
     Марк хмыкнул.
     – Хорошо, говоришь? Ты сегодня лаконична.
     – Да, у меня сегодня не лучшее настроение. Извини.
     – Ничего, я понимаю, – он на секунду задержался в проходе, пропуская её вперёд. – Пожалуй, не буду докучать тебе своим обществом. Хорошего дня.
     – Спасибо, и тебе тоже! (Она чуть было не сказала “вам”.Сложно всё-таки привыкнуть).
     Петя ждал её у входа, искал глазами. Полине это не понравилось. Глупо они как-то договорились, не стоило встречаться тут, у всех на виду. Особенно ей не хотелось, чтобы их увидел Марк. Не потому, что он мог что-нибудь не то подумать или тем более сказать, всё-таки не такой он был человек. Просто Петя Евстигнеев – не тот спутник, который может поднять её в чьих-либо глазах. Уж слишком он… смешон, если говорить начистоту. И хотя Полина придавала небольшое значение мнению окружающих о себе, выглядеть смешной ей совсем не импонировало. Одно дело – насмешки Юлии, и совсем другое – недоумение остальных.
     Поэтому, с независимым видом пройдя мимо стоявшего столбом трубача, она бросила ему через плечо:
     – Встречаемся через пятнадцать минут возле памятника.
     “Памятником” в филармонии называли небольшой мраморный бюстик Мусоргского, который стоял в сквере позади здания. Место было тихое и чаще всего почти безлюдное. Однако Полина приняла дополнительные меры предосторожности: пошла своим обычным маршрутом в сторону дома, остановилась перед витриной магазина, сделав вид, что разглядывает выставленные там манекены, затем свернула на параллельную улицу и спустя некоторое время, когда все уже окончательно разошлись, вернулась на площадь перед филармонией. Внимательно осмотревшись и не увидев никого из знакомых, она медленно (чтобы Петя, не дай бог, не подумал, что она спешит на встречу с ним) прошла узким переулком в сквер.
     Евстигнеев был уже, конечно, там, и в нетерпении быстрыми шагами наматывал круги вокруг Мусоргского. Заметив её, он в начал в нетерпении махать руками.
“Да вижу я тебя, вижу”, – с досадой подумала Полина.
     Она подошла ближе. Петя, как нетрудно было заметить, находился в сильном, почти лихорадочном возбуждении.
     – Ну наконец-то, – выпалил он, чуть не схватив её за руку, но вовремя опомнившись. – Я уж думал, ты забыла.
     – Я же сказала: через пятнадцать минут, – строго заметила Полина, покоробленная подобной фамильярностью.
     – Да, я помню, но у меня нет часов, так что…
     – О чём ты хотел поговорить?
     Однако добиться прямого ответа от Пети было нелегко. Он в очередной раз осмотрелся, облизнул сухие губы кончиком языка, и тихо сказал:
     – Знаешь, мне не нравится тут. Слишком открытое место… Может, пойдём лучше куда-нибудь в помещение? Я знаю тут одно неплохое кафе неподалёку…
     “И всё-таки это свидание, – с разочарованием подумала Полина. – Ну уж нет, не такая я дура!”
     – В кафе я не пойду, – решительно отрезала она. – Я их не люблю… и вообще, ты же сказал, что хочешь поговорить без свидетелей? В кафе они обязательно будут. А здесь совсем безлюдно.
     Евстигнеев снова окинул взглядом дорожки, кусты, бюст Мусоргского и вздохнул.
     – Да, ты, наверное, права… Просто мне как-то некомфортно на открытом пространстве. Давай присядем?
     Они опустились на небольшую скамеечку рядом с памятником. “Интересно, как он будет выкручиваться из этой ситуации”, – с любопытством размышляла Полина.
Петя никак не мог найти себе места; он то и дело клал одну ногу на другую, затем менял их местами, ломал пальцы, ерошил себе волосы. Так прошло, наверное, минуты три, прежде чем он решился начать.
     – Понимаешь, Полина… – имя её он произнёс с придыханием, – мне нужно было с тобой посоветоваться.
     “Кажется, это всё-таки не свидание”, – подумала она и снова, как ни странно, испытала разочарование.
     – Посоветоваться? О чём же? И почему со мной?
     Трубач смутился и начал яростно накручивать прядь своих непослушных волос на палец.
     – Ты мне показалась… очень рассудительной и… доброй девушкой. Да и кроме тебя мне не к кому было бы обратиться.
     – Мы же едва знакомы! – удивилась она.
     – Да, конечно, но… мои родители живут в другом городе, я тут почти что один, и друзей нет совсем… В общем, ты показалась мне именно тем человеком, к которому стоит обратиться.
     – Ну хорошо, – Полина была слегка польщена подобным отзывом. – Так в чём всё-таки дело?
     Петя снова вздохнул и почесал за ухом.
     – Это очень трудно… трудно такое говорить. Ты ведь знаешь Павла? Ну, нашего контрабасиста Павла?
     Павел был надменным красавцем-блондином, знакомством с которым вряд ли кто из оркестра мог бы похвастаться. Известно о нём было очень немного.
     – Знаю, конечно, – пожала плечами Полина. – Ну то есть как знаю, заочно. Сам понимаешь, с ним особо не пообщаешься.
     – Да, это точно, – согласился трубач. – Так вот, дело касается как раз этого Павла… И это очень нелегко, – снова сказал он. – Всё-таки люди в оркестре – как одна семья, даже если они и не близки. Поэтому я и решил посоветоваться с тем, кто знает ситуацию… изнутри, так сказать.
     – Пожалуйста, ближе к делу! – взмолилась Полина.
     – Да-да, конечно, я сейчас. Вчера вечером… уже после репетиции – она ведь закончилась поздно – я гулял вдоль набережной канала. Знаешь, наверное, там ещё такой то ли парк, то ли сквер. И очень пустынное место, когда темно. Только несколько фонарей. Мне нравятся такие уединённые места… можно о многом подумать. Так вот, я шёл вдоль канала, когда услышал какой-то шум. Как будто чьи-то крики и ещё удары… глухие такие удары. Честно говоря, я почувствовал себя неуютно… Тёмная аллея, вокруг ни души – тут хочешь-не хочешь задумаешься. Потом я увидел группу людей… трёх человек, если точнее. Все высокие, одеты в тёмное, лиц было не различить, хотя свет падал прямо на них – стояли ко мне спиной. Расстояние… боюсь соврать, метров пятьдесят до них было, может, семьдесят. На земле перед ними… лежал какой-то человек. Они его били, били ногами и ещё чем-то вроде кувалд. Не знаю, это было… ужасно. При этом один – он, видимо, был главным, стоял чуть поодаль, а били двое других.
     – О господи! – вырвалось у Полины. – И что ты сделал?
     – Что я сделал? – трубач снова взъерошил волосы и опасливо оглянулся на здание Филармонии. – А что я мог сделать, скажи пожалуйста? Их было трое крепких… лбов, а я… не то чтобы тяжеловес. Да и ступор на меня какой-то совершенный напал. Такое ведь не каждый день видишь. Насколько можно было понять, избивали они какого-то кавказца или азиата.Потому что двое, которые били, выкрикивали “чурка” и “черномазый” и ещё всё такое в этом же роде. А тот, что стоял рядом… Он был с непокрытой головой, в отличие от своих… подельников, которые натянули шапки. И вот, когда я подошёл чуть поближе, его лицо стало видно… не слишком хорошо, но… мне показалось, что я его узнал. Это… это был Павел.
     – Да быть такого не может! – она сама удивилась силе, с которой произнесла столь несвойственную ей фразу.
     – Это самое и я подумал, – сокрушённо покачал головой Евстигнеев. – Но потом он что-то произнёс – что именно, было не разобрать, но голос – голос я узнал. За несколько часов до этого я слышал, как он говорил с Михаилом Павловичем, и это был тот же самый голос. Вот… так что, скорее всего, именно Павел… руководил всем этим.
     – Ты уверен? Ты абсолютно уверен? – приступила к нему Полина.
     Риторический вопрос! Разве может такой человек быть в чём-то уверен?
     – Н-нет, – протянул Петя, отводя глаза. – Если бы меня… попросили дать гарантию, я бы её не дал. Но, во всяком случае, он был очень похож на Павла, очень.
     – И что же случилось дальше? Они тебя не заметили?
     – Нет, я был в тени, когда впервые их увидел, а потом отступил с дорожки в кусты. Они ещё долго пинали… этого человека, или, может, мне показалось, что долго, а потом Павел… ну, то есть, их вожак… или командир… тьфу, не знаю, как сказать, в общем, он подал им знак, и они быстро-быстро ушли. Не побежали даже, просто быстрым шагом… А тот человек остался лежать.
     – И что же? – с возмущением спросила Полина. – Ты не помог ему? Не вызвал скорую?
     – Я… – Петя вдруг густо покраснел, став похожим на лохматый помидор черри. – Я просто не мог сдвинуться с места. Совершенно… остолбенел. Но там вскоре показались люди, они нашли его и вызвали скорую и полицию. Он пролежал… не больше нескольких минут, правда. Я бы непременно вызвал врачей, только… только у меня не было мобильника. У меня его, собственно, и вообще нет, поэтому… В общем, потом приехали врачи и полицейские, а я пошёл домой.
     – Пошёл домой? Петя, да неужели ты не понимаешь, что стал свидетелем преступления? Единственным свидетелем, скорее всего. Как же ты так просто пошёл домой?
     – Я знаю… но вот это меня и беспокоит. Понимаешь, мне никогда не приходилось бывать в полиции. Старался всегда держаться от них подальше. Даже не знаю, как это всё делается.
     – Делается всё самым простым образом, – её рассердила эта его беспомощность. – И чем скорее ты туда пойдёшь, тем лучше.
     – Верно, верно, но вот поэтому… я хотел попросить тебя, не сможешь ли ты пойти со мной?
     – То есть как это пойти с тобой? – от удивления Полина даже опешила. – Зачем?
     – Ну… ты же ведь тоже в оркестре, как и я, и Павел. Твои показания могут оказаться важными.
     – Показания? Какие ещё показания, Петя? Не я была вчера на канале и не я видела всю эту сцену. При чём тут вообще я?
     – Знаю, знаю, – он в очередной раз посмотрел вокруг с потерянным и несчастным видом. – Но… просто… мне не к кому больше обратиться.
     Он замолчал и отвернулся. У Полины возникло впечатление, что он сейчас расплачется.
     “Ну и влипла я в историю, – подумала она. – Вот уж о чём-о чём, а о роли мамочки никогда не мечтала. Но что же теперь делать? Сам он, пожалуй, и правда в полицию не пойдёт. Ситуация не из приятных, что уж тут говорить”.
     – Послушай, Петя, – сказала она как можно мягче и слегка потрясла его за плечо. – Тебе сейчас нужно успокоиться. Привести мысли в порядок и собраться с силами. Потому что времени терять нельзя. Если ты уверен…
     – Да в том-то и дело, что я не уверен! – воскликнул он и вдруг вскочил на ноги. – Не уверен, не могу быть уверен до конца! А там в полиции они начнут задавать разные вопросы, начнут путать… И выйдет, что вовсе не Павла я там видел, а кого-то вообще незнакомого. Вот поэтому мне и нужен кто-то, кто меня там поддержит и не позволит… запутаться. 
     Полина вздохнула. Она, конечно, понимала, что имелось в виду, и не могла не согласиться – идти в полицию Пете лучше было не одному. Но вот только почему ей выпала такая честь? Разве не мог бы он обратиться к Марку, или к Валентину Семёновичу, или, наконец, к самому Михаилу Павловичу (что было бы, пожалуй, самое верное)? Однако что толку об этом размышлять? Петя обратился именно к ней, и в подобной ситуации она не могла отказать.
     – Ну хорошо, – сказала она после непродолжительного раздумья. – Я пойду туда с тобой. Только давай сделаем это как можно скорее.