Глава 6, в которой Борис Ильич медведя потчевал

Шаман осторожно отодвинул светлую занавеску и выглянул на улицу. За окном царила тьма, ничего больше не осталось. Вздохнув, Шаман отвернулся и медленно провел рукой по лицу. Тревожные мысли преследовали его, не давали покоя по ночам, назойливо проникали в сознание. Он отчаянно пытался что-то придумать, предпринять, но вместо идей находил только волнение. Каждое новое мгновение приближало неизбежный конец. И хотя Шаман знал, что он беспомощен, пока не наступит самый последний миг, ожидание, словно голодная змея, кровожадно обвивало его и нашептывало что-то обжигающе тревожное.

На тумбе одиноко стояла пустая рыжая кружка. Поддавшись какому-то порыву, Шаман подошел и взял ее в руку. Он прожил много разных событий, был свидетелем интриг, священных танцев, признаний в любви и, конечно, смертей. Воспоминания о самых важных моментах он сохранил в своих многочисленных сувенирах и опасался, что скоро его коллекцию ждет новое пополнение. Столько битв пройдено, столько выиграно, но эта… Эта — одна из самых сложных.
Легкие шаги оторвали Шамана от размышлений, и он с удивлением повернулся к двери.

Оттуда на него смотрела невысокая молодая девушка с темными волнистыми волосами
немного ниже плеч. Почему-то она напомнила Шаману звезду, упавшую с неба. Но все внимание привлекли ее глаза, большие почти черные, как у него самого, они выделялись на фоне бледной кожи. В них он прочел тревогу, такую же, какая съедала его. Однако причины этого чувства были у них разными.

«Я искала Диану, думала, она здесь, — стала оправдываться девушка, попутно разглядывая вещи Шамана. — Хотела передать, что Аспасия уехала вчера очень поздно ночью, и не решила ее будить».

Новость не понравилась Шаману, но он ничем не выдал своих эмоций, продолжая рассматривать гостью. Она держалась весьма скромно, хотя глаза ее с любопытством останавливались на каждом предмете в комнате. Потом она встретилась взглядом с Шаманом. И он узнал ее. Ну, конечно. Правда, он надеялся познакомиться с ней раньше, может быть, даже предупредить. Мысленно Шаман отругал себя за такие вольности, любое неосторожное движение могло привести к непоправимым последствиям, и он это знал. Но порой чувства было сложно игнорировать.

«Как вас зовут? — настороженно спросила девушка, сама же она медленно вошла в комнату и приблизилась к Шаману. — Вы не отсюда?»

Он молчал. К чему отвечать, если ответ уже известен им обоим?

«Вы здесь ради нее, — угадала девушка и тут же испуганно раскрыла глаза, — и вы это ощущаете. Я не знаю, как правильно сказать, не могу объяснить. Но вы знаете. Прошу, спасите меня! Спасите ее!»

Подойдя еще ближе, она взяла Шамана за руку и умоляюще посмотрела на него. Шаман почувствовал, как она слегка дрожит от переполнявшей ее тревоги, в глазах девушки мольба смешалась с волнением. Непроизнесенный вопрос заставил его медленно отвести взгляд в сторону и тяжело вздохнуть. Тогда она отпустила его и поднесла руки к губам, не переставая прерывисто дышать.

— Ого, вы уже познакомились!

В комнату зашла Диана, попеременно переводя взгляд с расстроенного Шамана на испуганную девушку, которая повернулась к ней и передала небольшую записку.

— Спасибо, — с улыбкой сказала Диана.

Девушка в ответ постаралась тоже улыбнуться, но вышло не очень убедительно. Она кивнула Диане, кинула долгий, пронзительный взгляд на Шамана, а затем поспешила покинуть комнату.

— Надеюсь, она не слишком тебя озадачила, — покосилась на него Диана, параллельно разворачивая записку. — Это Анима. Она очень милая и чем-то притягивает меня, хотя не могу объяснить, чем именно. Жаль, что она немая. Мы общаемся такими записками. Эх! Аспасия уехала и даже не попрощалась со мной! Надо было разбудить меня… После твоих историй, Шаман, я сплю, как убитая. Даже сны не снятся. Хотя я думала, будет наоборот: наслушаюсь тебя, а потом…

— А что обычно тебе снится? — не удержался Шаман, хоть и отлично знал ответ на этот вопрос.

Диана сразу же поникла и немного помолчала, прежде чем ответить. Спрятав записку в карман свободных серых штанов, она по привычке уселась в кресло:

— Знаешь, в последнее время, когда ты здесь, ничего. Но, когда тебя не было несколько дней, мне снился мой брат.

— Часто? — спросил Шаман, садясь как всегда на кровать.

Вместо ответа Диана кивнула и погрустнела. Пока Шаман разливал им по кружкам черный чай с малиной, Диана собралась с мыслями и рассказала:

— Мне снится наша квартира дома, его комната. Дениска играет у себя, а я хочу подойти и тоже поучаствовать. Но каждый раз он видит меня и начинает плакать. Это очень нехороший сон, и я часто просыпаюсь от него, поэтому так хорошо помню.
Шаман взял в руки теплую чашку и внимательно посмотрел на Диану:

— А вдруг это вещий сон?

— Я не верю в вещие сны, — тут же усмехнулась она и, сделав глоток чая, объяснила, — сны — это всего лишь результат работы мозга. Ночью он не отдыхает, и переваривает полученную за день информацию. А мы в это время наблюдаем всякие видения.

— А во что ты веришь? — спросил ее Шаман и задумчиво прищурился, — в силу молитвы и зажженной свечи? Или может быть, в силу монетки, брошенной в колодец на удачу?
От его внимания не ускользнуло, что Диана бросила взгляд на комод, где были разложены благовония, фигурки животных и связки сушеного можжевельника.

Снисходительный смешок сорвался с губ Дианы, она закусила губу, а потом, смело взглянув на Шамана, сказала:

— Я верю в силу нашей веры.

Теперь уже настала очередь Шамана усмехаться. Что и говорить, Диана попала в точку. Он не знал, сама ли она пришла к этой мысли или вдохновилась их последними беседами, но был рад услышать такой ответ. Хотя он был правдив ровно настолько, насколько ложен.

— Я жажду объяснений, — улыбаясь, пояснил Шаман и навострил уши.

— А разве не ясно? — в свою очередь удивилась Диана, приподняв брови. — Сила веры помогает священнику исцелять молитвой. Таблетка-пустышка способна вылечить болезнь, если больной верит в науку и прогресс. — Тут она прервалась и хитро улыбнулась, взглянув на вещи в комнате: аромолампу, старый лук, пыльный гобелен, маленькие пирамидки на комоде. — Вера в тотемы и магические предметы помогает шаманам переносить свое сознание, куда угодно.

Шаман не удержался и громко хмыкнул, скрывая за этим свое волнение:

— Ты поэтому меня так назвала?

Пару мгновений он ощущал на себе проницательный и немного плутовской взгляд Дианы. Она загадочно улыбалась, как будто знала какой-то секрет. Сердце Шамана пропустило один удар, но Диана вдруг расхохоталась и сказала:

— Нет, просто ты одеваешься странно.

Она не скрывала иронию в голосе, но ничего серьезного тоже не имела в виду. Шаман оценивающе закивал ей, признавая себя побежденным в одному ему известном споре. По его телу теплой волной разлилось чувство уюта и сладкой грусти. Теперь Диана напоминала ему самого себя еще больше, чем в начале разговора.

— То есть ты думаешь, — медленно протянул Шаман, — есть только мы и звездная пыль?

Глубокий вздох Дианы не укрылся от его внимания, она собиралась с мыслями, а Шаман терпеливо пил чай. Он сам знал это давно, теперь же был уверен, понимает и Диана — всякий раз замолкая, они продолжали свою беседу на ином уровне, иным образом.

— Мы… звездная пыль… и что-то еще, что нам никогда не постичь. Мы не можем знать наверняка и только догадываемся о том, какой это формы, и есть ли у этого душа. Что есть разум, я не сомневаюсь.

Конечно, она была права, и Шаман кивнул Диане в ответ на ее мысли, а сам спросил:

— Значит, каждая религия верна по-своему?

— Значит, ни одна не верна, — поправила его Диана и победно усмехнулась, — даже атеизм. Слишком, пожалуй, самонадеянно.

— Это правда, — согласился Шаман и шутливо продолжил, — неси зачетку. Сдала.

Комнату тут же наполнил звонкий смех Дианы, она задорно взглянула Шамана, а он широко улыбнулся ей в ответ. Они еще немного поговорили, пока чай в кружках не закончился. И когда Шаман наливал новую порцию, Диана вперила в него внимательный взгляд, будто чего-то ожидая. Вот он сделал первый глоток и о чем-то глубоко задумался. Потом сделал второй, но выражение лица Дианы не менялось. Наконец Шаман не выдержал и настороженно спросил:

— Что?

— В смысле «что»? — насупилась Диана, хотя было понятно, что это напускное, — а как же история? Теперь ты должен рассказать мне необычную историю, как всегда делал.

— С какой-то стати? — немного поворчал Шаман и указал пальцем на Диану, — сегодня ты меня просвещала, тебе и рассказывать.

— Я мифов не знаю, — грустно сообщила она и поникла головой.

— Ну, мне же это не мешает, — пошутил Шаман и подмигнул Диане, поднявшей на него взгляд. — Возьми известные тебе образы и перескажи ими нашу беседу. Проще простого. Я верю в тебя.

Невольно Диана усмехнулась, снова услышав о вере. Шаман же отступать не собирался и преспокойно ожидал, когда она начнет. Наблюдая за тем, как Диана подгибает под себя ноги и перекидывает с плеча каштановые волосы, Шаман отметил, что она выглядит моложе своих лет. Еще не сошла со щек юношеская свежесть, мягкие губки еще не знали той коварной женской ухмылки, которая порабощает мужчин и покоряет страны. В зеленовато-карих глазах отражались все эмоции Дианы, она пока что не прятала их под томным взглядом с хищным блеском. И эта ее искренность, эта открытость нравилась Шаману, а в сочетании с живым умом и любопытством располагала к себе, вызывала неизбежную симпатию, даже уважение.

***

Однажды в маленькую деревню прибыл молодой священник по имени Борис Ильич. Отправился он сюда не по своему хотению, но по настоянию епископа, дабы в деревеньке за церковью присматривать, да сельскому старосте помогать. Борис Ильич, человек исполнительный и благочестивый, непременно туда решил поехать, ибо знакомо ему было не понаслышке, что в маленьких селениях не перевелись еще суеверия, и народ, хоть и крещеный, а от мрачных поверий не до конца образумился.

Поселили нового священника в большой, добротной избе, к его приезду отстроенной и в порядок приведенной. В помощь ему снарядили крепостных Митьку Селянинова и жену его, Агафью. Хозяйство у Бориса Ильича было небольшое, но все в порядке. Ему хватало, да и с соседями по случаю делился, за что быстро снискал почет. И все устраивалось ладно, даже и на службы народ ходил, молитвы учил и постился, как надобно. Вот только нет-нет, да и услышит Борис Ильич, что давеча мужики на мельнице с Водяным договаривались, а бабы оставляли домовому кружку молока парного прямо под красным уголком . И все-то ведь правильно делал Борис Ильич, но с привычками народными не мог совладать. Всё говорили ему, мол Господь на небе за нами смотрит, а на земле, куда ни глянь, все силушка иная водится, тут хошь не хошь, а есть она. И никуда-де от нее не деться.

***

— Домовым еще кусочек черного хлеба оставляли, — вставил Шаман, но тут же чуть не опрокинул на себя чай. Он вздрогнул и схватил рукой маленькую подушку, которой Диана метко в него запустила. — За что?

— Я тебя не прерывала, — приподняв брови, подсказала Диана. — И вообще это моя первая история, так что помолчи и слушай.

— Ты похожа на сердитого цыпленка, — помимо воли хохотнул Шаман, но, увидев, что Диана готовит новую атаку другой подушкой, примирительно поднял руку и замолчал.

***

Борис Ильич и рад был поспорить, да вот повадилась и у него нечистая, прямо в горнице. Раз как-то разбудила его Агафья, сама плачет, слова не скажет, видно только: белая вся от страху и дрожит, как лист осиновый. Вышел тогда Борис Ильич в горницу, а там! В печке беломощёной одежка его церковная пылает не хуже дров просушенных. Бросился Борис Ильич к кадке с водой и окатил печку из ковша, огонь тут и затих, да только одежа вся уж негодная была. Наутро вся деревня прознала, что у священника кикимора злорадствует. А жители-то — сердобольные, приходили к Борису Ильичу и научали его, чего надобно сотворить, чтобы духа успокоить. Взволновался было Борис Ильич, особливо, когда печка его еще три ночи чудила. Спать не ложился, да только все едино — пылали рясы его и рубахи, чудом в печке появляясь.

Решил тогда Борис Ильич прогнать силу недобрую, да заодно и селянам показать, что слово Господне любую напасть отвадит, с любой бедой справится. Собрал священник у двора своего люд со всей деревни и долго обряд проводил: землю святой водой окроплял, громко молитвы зачитывал, крестным знаменем стены дома своего осенял. Бабы за спиной его перешептывались, мужики головами качали, но дослушали все, досмотрели, а после разошлись.

Отужинал в тот вечер Борис Ильич и спокойный спать завалился, да вот только сон его длился не долго. Проснулся посреди ночи священник от криков истошных. Выбежали к нему Митька и Агафья, подняли и потащили из дому, рыдать не переставая. Борис Ильич успел только углядеть, как вся горница его пылает лютым огнем, а меж языков алых мечется тень какая-то маленькая и горбатая. Сбежались на крики соседки и потушили пожар в доме. Бориса Ильича и крепостных его у себя на ночь оставили и наказали строго, ежели учует, что душат его во сне, пусть не робеет, а слово бранное во весь голос крикнет. Тогда и спокойно станет.

— Вот что, Батюшка, — обратился к нему по утру Митька, — по-вашему мы пробовали, не вышло-те. Теперича давайте по-нашему, по-старому. У нас нынче ярмарка у реки стоит, там видал я, кто-то медведя в клетке держит, народ развлекает. Вы мне серебряный-то накиньте, я его к нам приведу. Раз обойдет косолапый дом-то, да и выгонит проказницу. Тогда уж точно с лихом сладим!

Вздохнул Борис Ильич, да делать нечего, согласился. Пока мужики за медведем на ярмарку ходили, прошелся священник вокруг дома своего и задумался глубоко. Как же это так получается? Делал он все правильно, молитвы громко читал, крест широкий рукой выводил, да не помогло это делу ведь. Неужто скверна языческая могучая такая, неужто слова святого не боится? Нехорошо тогда стало Борису Ильичу, неспокойно. Но прервали думы его мужики.

Шли они к нему радостные, а позади на привязи вел один купец сибирский медведя мохнатого, откормленного. Рассказал купец, что спас животинку еще в детстве и у себя оставил из жалости. Так мишка у него и прижился как скотинка.

— Ну, — сказал купец, — где нечистая засела? Михал Михалыч мигом с нею расправится.

Вошел купец с медведем в горницу, а Борис Ильич и мужики любопытные на крыльце остались, да через дверь открытую подглядывали. Косматый Михал Михалыч от гари и дерева жженного фыркал громко и неспешно по горнице расхаживал. Как вдруг зарычал, да так могуче, что мужики перепуганные с крыльца-то отступили, а Борис Ильич за купца испугался, мало ли косолапый проголодался. Михал Михалыч снова рыкнул, головой косматой повертел в стороны, да у самой у печки встал.

И тут из подшёрстка  гул послышался и крик женский напуганный. Вылетела в то же мгновенье оттуда та самая горбатая, сухая старушка. Дрогнул Борис Ильич и обернулся, вот только никто боле кикимору не видел, все на мишку уставились. Михал Михалыч шагнул к старухе, рыкнул ей прямо в длинный, крючковатый нос и только лапу занес над ней, как той и след простыл. Услышал Борис Ильич ее крик и ругательства странные, да только все тише и тише ворчание становилось, пока совсем не затихло. Мишка потоптался еще по горнице, да рычать-то перестал, видно прогнал нечистую.

Не скупился Борис Ильич на серебро, угостил купца и обедом званым, и Михал Михалыча отблагодарил, да только всю трапезу сидел пригорюнившись. Заметил это купец и сказал ему:

— Ты, батюшка, не боись, не вернется к тебе больше кикимора. Мишка мой уж не раз таких гонял, они ж его как огня боятся.

— Верю я мишке твоему, — кивнул Борис Ильич и потише добавил, — мишка твой поверней молитв моих оказался.

Хмыкнул тогда купец и ответил:

— Ты не серчай, батюшка. Мы — народ верующий и Боженьке нашему молимся. Да ведь земля русская ишь огромная какая, силушки на ней разные водются, силы старинные. До Владимира Ясна Солнышка, до Ольги, бабки его, обитали тут и никуда не пропали. И так нам верится: и в Христа верится, и в них. До Христа они тута жили и после Него останутся. Помяни слово мое: будет народ и Рожество справлять, будет и Мару на Масленницу сжигать.

Запомнил его слова Борис Ильич и поуспокоился. И вел он службы, и читал Библию, но всякий раз в уме держал: ежели повадится сила нечистая, надобно слово бранное крикнуть, да поуверенней, погромче.

***

— Ты похож на довольного кота, — рассмеялась Диана, глядя на Шамана, а тот все время ее рассказа улыбался и прикрывал глаза от удовольствия.

— Колоритная вышла история, — заметил он и поднял кружку с чаем, как тост, — сама придумала?

— Нет, — замялась Диана и пояснила, — моя бабушка, она жила в России до эмиграции, рассказывала похожую историю, когда я была совсем маленькой.

Шаман одобрительно кивнул и попросил у Дианы разрешения пересказывать эту историю при случае. Она, конечно, согласилась. Поговорив еще немного о русских мифах и культуре, они попрощались. Диана вышла из комнаты Шамана, он же подождал немного, а потом и сам вышел в коридор. Лампы горели совсем тускло, в хостеле никого не было. Какое-то наитие на секунду охватило Шамана, и он повернул голову. Чуть поодаль у лестницы стояла Анима, она посмотрела на Шамана и смахнула со щеки слезинку. Он хотел подойти к ней и утешить, но понимал, что все пустое и напрасное.

Взглянув на него последний раз, Анима приоткрыла губы в немом прощании и растворилась в воздухе, оставив след легкой дымки и еле заметный запах можжевельника. Тогда Шаман вернулся к себе в комнату, сел на кресло и, вдыхая густой запах благовоний из аромолампы, погрузился в транс. Он шел на свет мимо образов, что проплывали рядом с ним и сквозь него. Каждый шаг отдалял Шамана от Дианы и в то же время приближал к ней. Перед ним мелькнуло снова грустное лицо Анимы, и в следующий миг он очнулся, открыв глаза.