Глава тридцать шестая. Трибунал

   Приятного чтения)


   Вельмол почти что знал где находиться и зачем. Он старался на давать волю эмоциям, когда двое стражников несли его под локти в клетку каземата из несгибаемых прутьев, а за ним и его соратников и преданных друзей. Все они были в наручниках и кандалах на ногах, к тому же с железными приспособлениями на лице, которые лишали дара речи. Ни только в голове чернобородого, но и у других была одна и та же мысль: это конец.

   Никто из власть имущих не стал бы церемониться в особенности с такими ярыми заговорщиками, как они. А выхода не было, приходилось ждать восемь часов до того момента, как их приведут на вынесение приговора.

   «Но где же Гапдумол?» – эта мысль не давала покоя молчаливому, угрюмому Вельмолу.

   Место последнего суда выглядело для измученной тяготами и боем Сури зловеще; огромные, до сводчатого потолка статуи новых богов возвышались над обширной залой, взирали на судимых грозно, без доли сочувствия.

   Стражники приковали их в самом центре зала суда, окруженных полукругом из возвышенных скамей, на которых восседали пожилые мужи, которым достойного вида не придавала даже лучшая одежда. Чуть поодаль, на постаменте с кожаным креслом восседал тучный, с двумя подбородками с глубокими морщинами судья. Все они взирали на чернобородого и остальных сверху вниз с презрением и долей насмешек. Некоторые перебрасывались шуточками между собой. В этой обширной комнате стоял нескончаемый старческий кашель, ропот приглушённых голосов.

   Вельмол безучастно глядел в окно, где шёл ливень с грозой. Он как будто бы не слышал тех проклятий, издёвок и ругательств, что сыпались на его команду этими советниками с гневно яростным голосом судьи, который первым начал речь.

   «Мы проиграли. Из-за меня». – только об этом Вельмол и думал всё время. Не в силах сказать последние слова из-за железного кляпа, он чувствовал тяжёлый груз – он подставил тех, кто в него верил и хуже быть уже не может. 

   – О-о-о, да! Наконец-то вас изловили! Я давно мечтал разобраться с вами перед самими божествами – так пусть же они созерцают на ваш немыслимый, нижайший позор! – вскричал судья, чуть приподнявшись руками за ручки на высоком кресле, но его старческие ноги еле выдержали эмоционального напряжения, и он чуть было не упал. После этого он сопел как пёс, не находя слов какой-то промежуток времени, но, ему подсказали что нужно сказать под данный момент.

   – Посметь посеять смуту в народе и поднять руку на великих мужей? Вы! Чтоб вас всех покарал проклятый Адишол! Доселе неслыханные обвинения! – закричал он ещё громче, до такой степени, что Сури вздрогнула от ужаса. Она знала куда отправляют заговорщиков. Наручники с кандалами и цепью бились друг об друга из-за её тряски – никто из соратников никак не мог её успокоить и подбодрить. Она нестерпимо хотела во что бы то ни стало, любыми возможными способами навсегда уйти из этого места. Ей было тяжело всё это слушать и терпеть.

   Судья не прекращал изводиться:
   – Перво-наперво: это измена государству и попытка переворота! Посягательство на жизнь самого импе... – он прервался, оглянулся в темноту коридора и энергично кивнул. – Это неважно... Подстрекательство глупцов в соучастии против короны! Шантаж и подкуп высокопоставленных личностей! Желание через королеву нейтралитета очернить деяния императора – неслыханно! Убийство многих мирных жителей, порча имущества, присвоение чужого имени! Да, Вельмол! Мы знаем кто ты! Ох, как замечательно. То есть ужасно! С помощью имени лорда Джутана ты также освободил Безымянного, подменил нескольких казначеев, купил рыбную фабрику на чужие деньги, и, что хуже всего, стал кормить этих... нижайших! Позор на весь твой род! Обыскав ваш притон, были найдены запретные книги с чертежами поместий и замков, а также будущие пакостные планы! Но не стоит забывать о мелочах!

   Судья и дальше продолжал вволю высказываться и орать, далее Вельмол не стал слушать, по крайней мере усиленно пытался этого не делать. Зато вот Рэномил слушал внимательно, и понял, что к ним привязали чужой груз преступлений, уж точно не совершённый никем из всех, даже новобранцами.

   Почти половина из всего вышесказанного была чистая клевета и хитрая выдумка высшего совета, вперемешку с ложью; вся команда это понимала, но не в силах была возразить никоим образом. В таком мрачном городе как Горбри и одного преступления вполне хватало на пожизненное заключение: оставался вопрос, зачем сыпать так много соли на рану?

   Ронэмил отчётливо чувствовал связь со своей девушкой, и от этого ей, также, как и ему, было больно. Ему подумалось о том, что её пытают, или же, быть может, настал тот самый срок, и чадо рвётся на свет. Он не участвовал в поддержке Катроны в необходимый момент, ему было мерзко на душе. Нестерпимо желалось вырваться из этих оков, перебить всех этих мудрёных пней и толстосумов, которые свысока взирали на них с презрением и чуть ли не плевались. Они были ему противны во всех отношениях, даже несмотря на их строение тучных тел и лиц, которые излишне ожирели.

   «К чему весь этот цирк?» – думалось угрюмому Ивралию.

   Но что поделать, такова жизнь власть имущих, возвышаться за счёт других – более низших и менее хитрых. Есть столько, сколько влезет, и то, что никогда не опробует простой смертный гражданин Горбри. Они, по-своему, старались в чём-то, как могли, обустроить эту столицу и позаботиться о вечной проблеме безработице, но это было очень сложно: в этом городе много народу живёт, на всех места никак не хватит.

   Конечно же верноподданные короны были далеко не чисты, особенно перед Адишолом. Каждый второй из них совершал разнообразные махинации с целью набить и без того забитые до предела карманы ещё большей суммой с помощью любой возможности; будь то занижение зарплат простых трудяг на фермах, усадьбах, рудниках и копях, что, ясное дело тем очень не нравилось, но они не могли пойти против короны, так как стражников в этой стране хватало, и переворот для неимущих приравнивался к бессмысленному самоубийству. Но Самоотверженные показали имущим то, что всё же люд простой способен объединиться и дать жёсткий отпор за десятилетия угнетения.

   Трудяги были совершенно простые и в чём-то даже слегка туповаты, но покорные и склонные к новым, выдуманным в парламенте переменам. Им не желалось чего-либо большего для жизни, чем то, что они имели на данный момент: по-своему они были счастливы. Люд был покорен, и потому слаб для радикального изменения своей жизни в другую, лучшую сторону. Поставить на карту всё-то малое что есть – вот чего они боялись. Горстка людей чувствовала, что их нагло обворовывали и недоплачивали почти половину из кровного заработанного. У некоторых, малость прозревших, не было чёткого плана действия, лишь злость на такую ситуацию толкала их на противозаконные действия. Они тоже, как и Вельмол чувствовали несправедливость, но не могли додуматься до чего-то большего, чем маленькие, бессмысленные пакости по отношению к зажиточным господам. Большинство из них из-за нищеты занимались разбоем фабрик короны, поставляющих продукты специально на стол верноподданным короны; разорением занимались особенно те, кто жил за пригородом, с простой и немудреной целью – хоть как-то прокормить многодетную семью, так как новые божества требовали больше рождённых детей. Таких при поимки либо вешали, либо отправляли к наблюдателям на перевоспитание, чтобы до них дошло, что всё в Горбри отлично и даже безупречно; не стоит по глупости рисковать лишний раз.

   А вот судья, проговорив весь вердикт за треть часа, был доволен собой и наконец-то, за всё время злобных речей и желчи успокоился, откинувшись на спинку удобного кресла.

   Все присяжные подтвердили его слова громогласным кличем, подписали нужную бумагу и вручили её, сидящему до сих пор в тени императору, который был живее всех живых на удивление Вельмола.

   «Что за ерунда?» – подумал он, злобно глядя на императора.

   Тот вовсе не торопился ставить печать своим перстнем. Лицо Мистамина было бледным и одновременно томным. Этот человек был истинным добродетелям и гуманистом, никогда не делавшего поспешных выводов. Безусловно приговор был невероятен, даже громогласен. Чего, в самом деле, стоит поставить печать и забыть о проблеме? Он долго глядел на заключённых и бумагу, силясь особенно пристально распознать нечто определённое, скрытное в лице чернобородого, недовольным его правлением лидере сопротивление.

   Мистамин обладал короной, как и полагалось в то время – но из простого металла, чтобы не сильно выделяться среди народа.

   Император был богат, но не до крайностей. Всё что у него было, а именно; деньги, золото, серебряные рудники с драгоценностями, загородные дома – не повлияли на него негативно и корыстные мысли никогда за ним не замечались. Он видел и чувствовал разруху в Горбри, а его подданные совсем не торопились как-либо исправить это. От его приказов, неспешно выполняющихся, как будто бы не было толку. Он уж точно не желал увидеть при своём правлении окончательный упадок с крахом народа, как это почти ни случилось при властвовании первого императора. Мистамин по своей инициативе, через доверенных и высоко поставленных людей поддерживал огромную столицу как мог – наперекор высокопоставленным личностям Горбри. Он был один, а их же – множество.

   Мистамин вкладывал деньги на постройку первых школ, необходимых для простого, не умеющего даже читать законы и указы люда. Были сооружены места ночлега, где беднякам, неимущим и тяжелораненым после набегов выделялось место и уход. Он предоставлял им через посредников работы, и даже бесплатное жильё, выдавалась хоть какая-то сносная еда для семьянинов, да и даже для простых одиночек – тоже. Был какой-никакой кров, не под открытым небом – в скромных, но уютных жилищах в Бронзовом квартале, но, условие было таково: добывать руду в шахтах возле вулкана, – правда, из-за частых обвалов решались и нанимались на работы немногие. Впервые в истории и всём мире были воссозданы бесплатные лазареты, где принимали любого больного. Был дан указ на постройку бань, чтобы народ был относительно чист и не заболевал хворью, особенно в морозы. К большому удивлению и радости народа Горбри в городе были восстановлены цирки и театры, где люди могли отдохнуть и порадоваться невиданным фокусникам и приблизиться к дивному, чарующему актёрскому мастерству, как и к замечательным спектаклям; нужные и талантливые люди для этого нашлись быстро, как и сценарии к постановкам. На главных улицах теперь работали профессиональные музыканты для поднятия благого настроя среди населения. Были воздвигнуты разного вида и форм фонтаны, расположенные чуть ли не везде, тоже придававшие городу привлекательность. Мистамин поднимал нравственные устои и моральные ценности в людях, повышал их уровень интеллекта и жизнерадостность. Это получалось далеко не с каждым, но всё же император не желал после себя оставить очередную статую на главной площади, чтобы люди его помнили – нет. Для него было важно то, что происходило сейчас – и на это он делал упор.

   «Я хочу, чтобы было лучше, чем есть». – так часто говаривал он.

   А то, что последует после него – уже забота других: и он очень надеялся, что они тоже будут хоть приблизительно также стараться о благополучии народа. Но во всём этом не было резона, за действиями его давно уже следили и некоторым из приближённым не очень нравилась такое расточительство и такая благотворительность. Приближённые императора не могли оставить это на самотёк

   Давненько Мистамин не был в растерянности, но этот момент настал и он не знал как действовать. Все смотрели и ждали его окончательно действия – главной печати на документ. Казалось бы, приговор самый что ни на есть жесточайший, и неоспорим никак, даже им, но что-то, или кто-то внутри него твердил и назойливо шептал в разум:
   «Не делай этого».

   По его мнению, они сделали достаточного хитрого и подлого злорадства против короны – заслужив тем самым худшее для человека. Но с другой стороны, эти люди не знали и половины правды о том, что происходило на самом деле. Они всегда будут далеки от реальной истины.

   Грустно думая, он понимал:
   «Они хотели крайним злом добиться добра».

   Взоры верноподданных стали более увереннее, и ожесточённые взгляды взирали на него с выжиданием, нетерпением и подозрительностью. Он же начал впадать в смятения и не знал, как подобает поступить, дабы не сделать ошибку. Но, опять же, спасовать сейчас и не поставить печать, значило бы слабость в глазах этих людей.

   Император, слушавший приговор внимательно, взирающий свысока на виновников, чувствовал противоречивые эмоции. Он не заметил, как к нему направился с дальнего конца зала суда человек облачённый в белую мантию, который понял, что медлить больше нельзя.

   Дойдя до него, он шепнул:
   – Сделайте вид, что ставить печать и отдайте их в наше распоряжение. Доверьтесь ордену, мы не подведём.

   Император глянул в его разноцветные глаза из-подо лба, и не глядя со всей силы ударил печатью в стол так, что все услышали этот отзвук эхом. Судья злорадно расхохотался, даже захлопал в ладоши и презрительно начал что-то снова твердить всем заседающим, убеждая их в победоносности сегодняшнего дня.

   Человек в белом, аккуратно взял указ, некоторое время рассматривал его, затем показал раскрытый лист бумаги и в зале поднялся неподдельный восторг и ропот. Некоторые даже стоя начали аплодировать. Печати, которой не было, с такого расстояния увидеть никому из посторонних не разглядеть – на то и шёл расчёт наблюдателя.

   Он уверенным голосом провозгласил на весь зал полуправду:
   – Отведите заключённых в камеры. Завтра их ждёт бичевание и казнь через повешение перед народом. Пусть подождут и подумают о содеянном. – стража освободила от оков подсудимых и оттащила их, при смехе и злорадстве всех остальных к себе в камеры.

   Ронэмил не боялся смерти, ему просто желалось напоследок увидеться со своей любимой. Чувство неминуемости конца давило на него, злящегося, трясущегося в гневе. Сури же тосковала по сыну, чувствуя, что больше никогда его не увидит, что осело в её сердце тяжким грузом. 

   В тюрьме под зданием суда постоянно стояла гнетущая, звенящая тишина, прерываемая разве что еле слышными стонами заключённых из-за недоедания. Тот самый человек в белом шёл по коридору в сопровождении конвоя, который буквально нёс Вельмола и остальных. Наблюдатель крепко сжимал бумагу, подписанную многими, но на которой не было самого главного – печати. Желание его было лишь одно на данный момент: уничтожить данный документ, чтобы всё забылось, – а затем побеседовать один на один с ними. Но сейчас, в данный момент, он миновал множество тёмных камер и смотрел, как мерзко шаркали ноги этих людей, которых несли стражники – за ним тоже шли четверо, чтобы никто не сбежал.

   Хоть наблюдатель и был одним из весомых людей Горбри, но всё равно он придерживался определённых правил и порой не мог совершить простые действия, не вызвав подозрения окружающих. Сейчас же, завидев факела, что окружали весь этот коридор тюрьмы, наблюдатель понял, как избавиться от документа. Время в принципе-то терпело, а он же нет, понимая, насколько важна эта бумага, особенно если она попадёт не в те руки. За него всё это должны были делать другие люди, а не он сам, но дело слишком важное и он не решился доверить это низам.

   Он произнёс, своим стандартным, шипящим как у змеи голосом:
   – Вы знаете что делать. Мне надо закурить. – человек в белом остановился, мимо него прошли те, кто был сзади, и он отошёл как можно дальше, зайдя в маленький закуток возле камер у скромного окна.

   На него пялились люди, сломленные пытками, голодомором, недосыпаниями и мучениями с осознанием того, что они больше никогда не выберутся отсюда. Но он своё дело знал и не обращал на них внимание, таким как ему – неведомо было понятие жалости и сочувствия, его заботило только нынешнее задание и прямой приказ от Терата.

   Аккуратно выглянув из-за угла, наблюдатель осведомился, что никто не подсматривает. Он поднёс к факелу твёрдую бумагу, которая никак не желала сжигаться. Чуть погодя огонь возобладал и победил, не торопясь сжигая бумагу.

   Как только она догорела и чёрный пепел осыпался на каменистый пол, человек в белом почувствовал небывалый спад тяжкого груза. Он чуть было не вышел из закутка, но остановился и зажёг самокрутку, чтобы всё выглядело правдоподобно. Выйдя в коридор, он заметил маленькую потасовку; самый высокий из заключённых пытался яростно вырваться, ему даже удалось ударить хорошенько одного из стражников лбом в нос, но его быстро скрутили остальные.

   Наконец их всех закрепили к кандалам у стены, наблюдатель же смотрел на них и выжидал момента, когда останется лишь один стражник, которого легко можно было уговорить уйти.

   – Ну, здравствуйте, Самоотверженные! И особенный привет тебе, лорд Джутан, а точнее Вельмол. – проговорил стражник, криво улыбаясь, вертя на пальце связку ключей. – Я не верил напарникам о твоём существовании, все-то они твердили то, что ты всего лишь тень Адишола! Нет, ну просто немыслимо то, откуда вы только берётесь! Кстати, удобно сидится-то? Кандалы нигде не жмут? А то если что сообщите, я дам клич и вас будут содержать более достойно! – он гоготал до тех пор, пока не увидел наблюдателя и самого императора.

   – Оставь нас, сейчас будет разговор государственной важности. Не смей даже попытаться подслушать. – проговорил Мистамин грозно. Стражник икнул, почтенно склонил голову, передал связку ключей и вприпрыжку удалился.

   – Представься. – проговорил, улыбаясь, человек в белой мантии.

   – Конечно. – император открыл замок и вошёл внутрь. – Благодарю за предоставленную возможность, уж слишком мне понравилась эта... кучка, и я не могу не обмолвится словечком перед уходом. Я, кстати, был на вашем месте ровно семьдесят с чем-то лет назад. Я знаю истину и то, что против короны невозможно пойти! Вы хоть знаете то, как обучают наблюдателей? Это даже не люди, а нечто... высшее. А их глава – верх всех мыслимых знаний. Старше даже меня, ах да, вы, скорее всего и не ведаете то, кто же я есть? – хихикнул он другим, прокуренным, замогильным голосом.

   Он поддел двумя руками лицо, и просто сорвал его. Перед ними, во мраке, стоял человек без носа, губ и лица. Что ужасало, так это голая красная плоть, срезанная каким-то умельцем. – Мой образ и есть причина тому, что я так часто отсутствовал. Две, нет, даже три роли одновременно.

   Безликий вышел на свет и посмотрел в маленькое окно, а затем, оглядев каждого, улыбаясь прошептал:
   – Наверное вы думаете что это – ужасно? Но нет, это – необходимая часть меня. Скажу по правде, мне сложно даже с самим собой. А сложность в том, что я сам ненормален и, понимая это – никак не могу измениться. Так и приходиться жить в неопределённости какой-то. – он слегка размял шею, потряс головой так, что кровь с лица попала на каждого из них. – Ой, простите. Что, убили Мистамина? Неплохо, но я перенял его лицо – и вместе с тем облик. Привет от Оросамила, друзья!

   Ронэмил со всей силы дёрнул цепями, от чего тому стало не по себе, отступив на шаг.

   – Не нервничай, всё уже окончено – гарантирую. Как же прекрасно и легко было поигрывать с вами – буквально с каждым. А ты, Сури, молодец, старалась только так аккуратно выведать из меня информацию для Вельмола. Мне тогда было даже слегка приятно кувыркаться, сплетаться и резвиться с тобой. Интересны были твои расспросы и попытки узнать меня настоящего. Я просто подыгрывал тебе, глупенькая, всё сказанное – продумано.

   – Ну а твои, Ронэмил, попытки нажать на меня были иногда почти что действенны. Однажды я даже почти поверил в то, что ты воткнёшь мне в рею свой кинжал. Но всё равно это было как в цирке или театре – малобюджетном, но с мастерским главным актёром. Надеюсь, ты понял что к чему.

   Вряд ли это был человек, так как он снял кожу кисти, словно перчатку, и бросил ему в лицо. Все смотрели на это с долей ужаса и недопонимания.

   – О-хо-хо, Вельмол, лидер-оратор, попытка переворота, да? Вот подготовился бы ещё лишний год-другой, можно было бы действовать – но ты поддался эмоциям и действовал слишком опрометчиво. Я тоже был заговорщиком, и то логово, что удивительно, действительно было моим. Я действовал почти как ты, только пожертвовал большим, и всё равно не добился ровным счётом ничего. Ну и как тебе сидится вместе с остальными? Ты только подумай и осмотрись на то, скольких людей ты подставил. Из-за тебя-то в скором времени изловят остальных твоих приспешников, этих самозваных Самоотверженных... и участь их будет не лучше вашей. То, что твоему человеку удалось пробраться в покои императора – по истине невероятно, но, стало для меня самым настоящим шансом на вторую жизнь. Более я не буду взаперти дожидаться новых врагов короны. Теперь-то мне предстоит играть роль Мистамина, а что ждёт вас – меня особо не интересует. Надо было убить меня сразу, как только к вам я явился, а не пытаться добиться от меня заговорщической помощи и истинных намерений. Мне более нечего сказать такому как ты.

   Оросамил медленно ходил кругом, энергично жестикулируя в такт своих слов. Взяв паузу, прокашлявшись, он лукаво спросил: 
   – Ну чего вы так пялитесь? Я просто вымотался за все эти дни, вот и решил присесть на пол. Честное слово – надоело стоять.

   Оросамил продолжил речь чуть грустно, устало:
   – Раз уж вы завтра – трупы, то я поведаю то, с чем вам довелось иметь дело. Я тот, кто ненавидит своё прошлое, тело и руки. Меня невозможно вычислить, также и нет меня настоящего, то есть бывшего. Я очень рад тому, что избавился от своей личности с помощью вот таких вмешательств. Благодаря одному лекарю, который в первый раз получил от меня немалую сумму, я понял, что кожу, при желании, можно одевать так, что никто не узнает кто ты такой. Так и вышло, вы всё это время думали, что вот это лицо, – он указал на другое хитро-лисье лицо, – Настоящее. Идеально, как по мне. Но вот сыграл я, увы, не в полную силу. К сожалению, того и не требовалось. Словно актёр, использующий разные маскарады, мимику, речь, диалоги и тому подобное – также и я подстраивался под нужную ситуацию, выходя из трудностей победителем. Я не побоюсь и мне не претит замараться в любых смыслах, главное только победа. Но победа – это не про вас. Не стоило прятать важные документы туда же, где ты держал денежки, Вельмол. Мы оба с тобой знаем о тайнике в катакомбах. 

   Он подмигнул чернобородому и продолжил в другой, игриво-скорбной манере:
   – Малость жаль Экстэра. Ах милый, туповатый гуляка, жаль, что ему не познать того, что был даже момент, когда я хотел выпить с ним стаканчик для продолжения театра. Но он его не заслужил, да и слишком рано погиб – или умер. Мне абсолютно наплевать на его терзания и те самые россказни о ужасных моментах, которые навсегда отпечатались у него в памяти и даже мешают спать. Ах, забавный человечек; ясное дело он пил так много и часто лишь для того, чтобы побыстрее заснуть. Он был почти что не в состоянии находиться трезвым и терпеть муки реальности – ему была необходима одурманенная голова. Дрался он, между тем, из-за гнева прошлого, которое давило и заставляло проявлять агрессию – но, это очевидно. Но вы не подумайте, ха-ха, он не худший в команде. Он как раз-таки пожертвовал действительно многим. Но... – прервался Оросамил глядя на Сури. – Я тоже не идеал, хоть и на равных с Гапдумолом, но действительно худшая – это Сури.

   Оросамил вновь подмигнул ей и улыбнулся.

   – Ой, кровь пошла, момент. – весь наряжённый как павлин, он мигом достал белый платок из бордового мундира и протёр лицо. Увидев, что платок слишком сильно покраснел, он не глядя отпустил его, продолжив:

   – Ничего не поделать, маленький дефект моего образа, но это пустяки и всё это того стоило. А если взять все минувшие события, то, хорошо сыграно, неправда ли? – расхохотался он. Каждый из команды злился, но они не могли промолвить и слова в ответ – и это ещё больше раздражало.

   – Так вот, Сури – перестаралась. Часто расспрашивала, заманивала и глупила: словом, всё было очевидно. Жаль, что тебе, девица, не понять того, что я обошёл и обхитрил многих девочек, девушек и женщин. Это означает то, что опыт у меня – достаточный. Ох, как же ты низка в моих глазах, даже несмотря на то, что ты простой человек. Вельмол, между тем, передайте старичку то, что придёт время, я соберусь с силами и отомщу за брата – убив его сестёр. Я найду их, обещаю.

   – Нам пора, крысолов. Пусть поразмыслят. Пошли, нам ещё лицо пришивать... А вам напоследок я скажу следующее: волей или неволей, но ваш соучастник, этот коротыш кудесник, так или иначе поделится с нами всеми таинствами.

   Уходя по длинному коридору, Оросамил грустно подметил:
   – Пора бы уже начать называть меня «Его величество». Это так, к слову.

-------------------------------------------------

   Спустя несколько часов тягостного размышления о своём будущем и о том, что же на данный момент они могут творить со стариком в пыточной, их навестил уже другой наблюдатель. Он был более высок, широкоплеч, мантия его была светло-голубой с мягким сиреневым оттенком.

   Зайдя в клетку, он прокашлялся, оглядел каждого и, кивнув, начал свою речь не спеша:
   – Должен признать, вы умело и находчиво избегали опасности, а когда выхода уже не было, в каждом из вас просыпался голодный, отчаянный зверь, не желающий сдаваться. Это похвально. Выжившие наёмники с наблюдателями доложили мне, что вы не раз находились на грани смерти, и всё равно перебарывали её, словно бы наперекор судьбе. Для вас это, видать, типичная жизненная ситуация. Совершить вашу казнь перед лицом всего города, и к тому же в назидание оставшейся кучке Самоотверженных – невыгодно для наших нанимателей. Ваших мелочных единомышленников мы и так переловим – с вами же управились. Совет... не путать с парламентом, решил на некоторое время повременить с вынесением приговора. И если, если вам удастся показать себя с лучшей стороны, то, быть может они сменят гнев на милость, и ваши выходки обойдутся вам службой нашему ордену. Убить императора и членов парламента – слишком очевидные намерения при попытке переворота. Так была совершена прошлая, а потому мы предохранились, как только выпытали из подставного казначея намёк на ваши будущие деяния. Вы будите служить исправно не потому что у нас в руках ваши судьбы, нет... Стоит нам только сжать кулак – и жизни всех ваших близких оборвутся медленно, со сладчайшими пытками, на которые вы будите взирать с мольбой, заклиная: «Остановитесь!» Нет таких людей, которые выдержали бы изощрённые пытки и смолчали самое сокровенное. Ваши родные у нас, мы знаем куда стоит давить. Обнадёжить? Они пока целы и даже невредимы. Ладно, перейдём, пожалуй, к делу.

   Человек в белом некоторое время переглядывался с ними, как бы ища в их глазах некий ответ. Он молчал, но опомнился, нащупал в кармане трубку, набил её засохшими травами и с помощью кремния зажёг с четырёх попыток. Всю камеру объял душистый, тонкий аромат горных подснежников.

   – Наверное вы слышали: в Горбри исчезают дети, и многие намекают именно на то, что это неспроста. Мудрецы выявили портрет злодея, но из-за того, что он, скорее всего, чрезвычайно богат, умён и находчив – никто не мог его разыскать никакими способами. Простых преступников, вы тому пример, не сложно разыскать, но с этим дело… иное. Мы приблизительно знаем его круг общения из-за доносчиков, но продвинуться с расследованием никак не могли. Так было некоторое время. Осведомитель прошёл проверку и не лгал за всё время доноса на него. Но даже под пытками он, к огромному сожалению, не осмелился назвать его истинное имя. В конце же концов он не выдержал и помер. Только по рисункам сбежавшей безмолвной девочки из заточения мы соотнесли пропажу и убийство детей, и тот факт, что за зверства происходят где-то за городом. Пройтись по списку богатеев было бы легко, если бы их было мало в Горбри, а их, увы, много.

   Человек в белом некоторое время молчал, походил из угла в угол и продолжил:
   – Почему именно вы? Как мне доложили, вы весьма способные, да и если говорить прямо – вас не жалко. Посланные на обыски поместий наёмники и члены культа Сумеречной звезды не вернулись также, как и несколько наблюдателей – а это уже недопустимая крайность... Вот вам и задание – разыскать и привести похитителя живым и относительно невредимым к нам. Я давно наблюдал за вами – ещё с самого начала всего этого... бессмысленного, но забавного со стороны предприятия. Я узрел, что у вас замечательно получается ладить друг с другом, хоть и не всегда всё было гладко. Всё равно вы – мой личный отряд по поимке этого преступника, либо же мертвецы, которые не справятся с таким гнилым и опасным человеком. Выбор за вами. Я зайду через день – думайте, и хорошенько. Скоро к вам приведут кудесника, небось заскучали... – всё это он проговорил уставшим, но напористым голосом.

   Наблюдатель напоследок посмотрел в лицо каждому, кивнул в пол и вышел, оставив за собой в голове каждого многие вопросы. Через несколько тягучих минут в камеру вошли тюремщики и сняли с них железные кляпы, не дающие промолвить слово. Они всё равно были подвешенные за руки и закреплённые за ноги крепко – деться было некуда.

   – Нужно соглашаться на всё что угодно и не думая! – выпалил Ивралий первым, не думая и особо не осмыслив то, что сказал этот таинственный человек. Ему просто хотелось жить, но ещё больше он жаждал отыскать свою дочь. Он надеялся, что она ещё жива.

   – Детей?.. – проговорила  Сури надломленным голосом. Ей было холодно от внутреннего ужаса, она совершенно не понимала почему именно дети должны страдать. Но она не хотела показывать свою заинтересованность в этом деле и просто согласилась с иноземцем.

   Внутренне её начало колотить от осознания положения тех детей, чья участь, как ей казалась, незавидна. Впервые за всё это время она захотела заплакать, но сдержалась и обратила это в гнев.

   – Гапдумол сообщал, что видел в своём видении нечто жестокое, бесчеловечное, как раз то, с кем связана моя дочь... Она ведь тоже ребёнок... Совпадение? – высказался Ивралий.

   – Я плевал на его хитроумные слова, лучше сдохнуть, чем кому-то и чему-то неизвестному необдуманно повиноваться! – твёрдо и громче всех отозвался Ронэмил. Но после этих слов в нём начали бороться противоречивые друг другу мысли обо всём случившимся. – Вельмол, что скажешь?

   – Знаете, вот пока мы всё это время молчали и выслушивали приговор, я понял одно и точно – после всего что было: бессмысленно и глупо впустую погибать. Нужно пойти на эту уступку и ухватиться за этот спасительный шанс судьбы. – чернобородый истинно желал вернуться любыми способами назад к Филити, детям, сёстрам. Ему желалось вновь вкусить ещё хоть раз аромат сирени, а не сгнить здесь. Также он хотел лучшего не только для себя, но и своих напарников. – Вы до сих пор верили в меня, так поверьте же снова – это будет только на благо нам. Быть может даже сможем выкрутится как-нибудь... – но, потаённо он прекрасно понимал, что от людей в белом никак не сбежать и не укрыться.


   Лебединский Вячеслав Игоревич.1992. 21.03.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите в мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)