Сверчок. Коллежский секретарь. Гл. 6. Учитель сказ

                Сверчок
                Часть 2
                Коллежский секретарь
                6
                Учитель сказал…


.             Эпикурейская эстетика начинается с отрицания или, во всяком случае, с принижения всякого искусства (а заодно уже и всех наук и даже всего культурного воспитания). Эпикурейцы более новым способом конструировали возражение против представителей наук... полагая, что никакая наука не содействует совершенствованию в мудрости или что это есть, употребляя сравнение, некоторое прикрытие их собственного невежества.

                Учитель сказал:
«Благородный человек всегда более занят мудростью и дружбой: одна из них есть благо смертное, другая — бессмертное».

                Эпикур кажется недостаточно образованным, потому что причиной этого является то, что он отрицает всякую образованность, если она не помогает науке блаженной жизни.

                Учитель сказал:
«Люди обижают друг друга либо из ненависти, либо из зависти, либо из презрения; но мудрец с помощью разума становится выше этого. Раз достигнув мудрости, он уже не может впасть в противоположное состояние даже притворно. Он больше, чем другие, доступен страстям, но мудрости его они не препятствуют».

             Эпикурейцы определяли искусство как путь, осуществляющий для жизни пользу. Осуществляющий здесь значит создающий. Отрицание наук и искусств вело, следовательно, к тому, чтобы самую жизнь переделать в искусство.

                Учитель сказал:
«Во всех занятиях плод с трудом созревает по их окончании, а в философии познание и удовольствие бегут наперегонки. Наслаждение не следует за познанием, но познание и наслаждение существуют одновременно».
    
              Предохранительным средством от большой дикости и тупости было учение Эпикура о том, что поистине нетрудно писать тем, кто стремится к твердому применяемому критерию.

            Учитель сказал:
«Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и, наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно».

 Но сам эпикурейский критерий истины мешает тому, чтобы философ занимался писательством. И если только мудрец мог бы правильно говорить о музыке и поэзии, то эта мудрость сводится тут просто к бегству от всякого искусства.

               Учитель сказал:
 "Беги, добрейший, от всякого воспитания, поднявши мачты"

      Правда, нельзя сказать, чтобы художественное удовольствие отрицалось у эпикурейцев начисто. Как факт – оно пассивно допускалось. Но ему не придавалось ровно никакого значения, а чуть оно становилось больше, с ним начиналась борьба. Тем более отрицалась всякая наука об искусстве. Эпикур, с одной стороны, рисовал мудреца в одном своем сочинении как "любителя зрелищ" и всяких зрительных и слуховых впечатлений на Дионисийских праздниках, а с другой стороны, не давал места даже за пирушкой музыкальным вопросам и филологическим изысканиям критиков.   
Основной принцип эпикуреизма состоял в том, что на первый план выдвигалось ощущение, сообразное с природой; и если там мудрец получал удовлетворение от разумной целесообразности происходящего, то здесь – исключительно только от удовольствия, которое вызывается в нем этим происходящим. 

                Учитель сказал:
            «Боль есть величайшее из всех зол».

      Удовольствие (hedone), говорили эпикурейцы, есть цель (telos) для всего живого; и доказательством этого является то, что всякое живое существо с самых первых пор своего существования стремится к удовольствию и избегает страдания вполне естественным образом и независимо от рассуждения.

                Учитель сказал:
      «Всем желаниям следует предъявлять такой вопрос: что со мною будет, если исполнится то, чего я ищу вследствие желания, и если не исполнится?»

       Живое существо делает это, если оно еще не испорчено, когда судит от этом сама природа, нетронуто и чисто. Необходимо, чтобы сама же природа судила о том, что служит целям природы и что наоборот. Никаким рассуждением невозможно дойти до понимания и усвоения блага. Это дается чисто непосредственно, как предмет стремления или отвращения. Да и все примышления (epinoiai) происходят из внешних чувств, из непосредственных ощущений. Правда, все эти примышления как бы объединяются на почве некой врожденной способности и оказываются в этом смысле антиципациями, предвосхищениями (prolepseis), но это не мешает всему составу нашего знания быть исключительно чувственным. Антиципация есть как бы некое духовное схватывание действительного, или истинное мнение, или примышление, или отложившееся внутри всеобщее мышление, то есть память о том, что часто являлось извне, как если бы мы говорили: "это вот есть человек", потому что как только произнесено слово "человек", то тотчас же в связи с этим понятием возникает в нашем уме образ человека соответственно чувственному восприятию.

                Учитель сказал:
         «Кто не помнит о прошлом счастье, тот старик уже сегодня».

       Прекрасное, добродетель и т. п. заслуживает почитания только в случае, если это доставляет удовольствие, и если не доставляет, то с ним нужно проститься. Самой добродетели недостаточно для блаженной жизни, потому что блаженства достигает удовольствие, вытекающее из добродетели, а не сама добродетель. Из-за удовольствия принимаются и добродетели, а не ради самих себя, как и медицина используется ради здоровья.

                Учитель сказал:
     «Никакое наслаждение само по себе не есть зло; но средства достижения иных наслаждений доставляют куда больше хлопот, чем наслаждений».

         Если у человека отнять чувства, то не останется ничего!