Проходимец по трупам

      Что у него было? Его молодость, желание жить и быть лучше всех. Настолько лучше, что плевал на всех с высоты своего небольшого роста, напомаженный, с длинной чёрной, будто воронье крыло, чёлкой, свисающей почти к самому носу и закрывающей его голубые бесцветные глаза.

Никто не знал, насколько пусто в них было, в этих бездонных озёрах, на дне которых словно вязкий ил, затаилось зло, названное им обидой. Но он удачно скрывал своё нутро, называя себя кощунственно филантропом. Не любил людей почти с рождения, кроя матом всех и вся уже тогда, когда был ещё крайне мал.

Он сам так говорил, на сочувственно-понимающий вопрос, что же могло произойти в жизни человека, чтобы он так стал относиться к людям: «Лучше спросить, почему я так и не начал любить людей.»

    Но так не бывает. Рождённый младенец любит, не сознавая до конца, кто это, ту женщину, что дала ему жизнь и поддерживала её, доверчиво и ласково допустив своего ребёнка к груди, где гулко билось сердце матери, означающее всепоглощающую любовь к сыну или дочери.

Всё же что-то должно случиться, чтобы мир перевернулся с ног на голову, чтобы начать ненавидеть ту, что долгие девять месяцев бережно носила его под сердцем в своей утробе, боясь расплескать ещё не родившееся счастье.

      Да, маленькому Толе показалось, что его перестали любить с появлением младшего брата. Теперь этого, появившегося на свет младенца женщина, его мать, прижимала к груди и ласково шептала слова любви, оказывая поддержку ещё одной новой жизни, произведённой ею.

А Толя, эх, Толя, решил, что мир отвернулся от него окончательно и бесповоротно, попутав чёрное с белым, приняв добро за зло. Стал безбожно крыть матом, поделив свою жизнь на две половины, где в одной надевал маску хорошо воспитанного молодого человека, таким он себя представлял окружающим, а в другой – оставаясь тем, кем стал, загнанным озлобленным, но не филантропом, как ему казалось, а нечто проходимцем по трупам людей.

   Правда у него были исключения, или предпочтения, весьма своеобразного характера.

К примеру, Толя считал своим долгом отметить годовщину рождения Адольфа Гитлера. Этот не вхож был в его круг ненавидимых им сердец. Он, этот фюрер, как и его солдаты, что любили кошек и собак, считались Толей хорошими людьми. Он и сам безмерно, просто обожал особенно кошкообразные создания и потому каждый раз убеждённый в своей правоте всё повторял « Человек, любящий котиков, не может быть плохим.»

Разумеется, ведь у Адольфа Алоизовича тоже была любимая им собака породы овчарка, и он, как и Толя, очень любил животных, и даже некоторых представителей рода человеческого. Но почему-то при этом настолько ненавидел всех остальных, что считал себя в праве не только отлучить их от принадлежности к людям, но и уничтожить. Он даже, в отличие от 24-летнего юноши, очень любил свою мать, которой поставил памятник на могиле, и дату её смерти объявил «Днём матерей Германии», правда, лютой ненавистью ненавидел при этом отца. Вот такой парадокс произошёл в жизни злого гения, которого превозносил не только, конечно же, Толя. Таких поклонников талантов Гитлера было и есть достаточно много. Из категории малообразованных и бескультурных людей, которые порою, даже не виноваты в своей безграмотности. Но это не отменяет презрительного отношения к ним со стороны окружающих.

Но маленький мальчик, всё ненавидящий теперь уже не только свою мать, но и всех тех, кого встречал на своём пути, выросший в того юношу с чёрной чёлкой, закрывающей его синие безликие глаза, и придающей тем самым ему сходство с его кумиром, не хватало только маленьких усиков щёточкой под носом для полного воплощения известного всему миру ублюдка и преступника, продолжал, шаркая ножкой, представлять себя вежливым и культурным, позволяя себе при этом к людям, между ним и которыми лежала огромная временная пропасть, обращаться только по имени, думая, что местоимения «вы» вполне достаточно, чтобы сойти за того, кем себя именовал. А на поверку, являлся тем самым, пятилетним пацаном, с желанием каждый раз оставить за собой последнее слово, позабыв вспомнить, что давно уже 24 и быть дураком в этом возрасте стыдно.

      Но ему же не было стыдно, громко и изощрённо поносить матом весь мир, к которому он сам так удачно развернулся когда-то спиной, попутав зло и добро, назвав злого гения человеком, достойным уважения и памяти, оставив уже позади себя гору нравственных трупов, в попытках отомстить им за себя. Юному самовлюблённому созданию казалось, что ему феерически везёт, несмотря ни на что. А на самом деле, жизнь не тащила его по кочкам, не ударяла мордой об асфальт, она просто не давала ему возможности подняться оттуда, куда он упал, став мелким и мстительным, тем, совершенно необразованным индивидуумом, назвавшим себя филантропом, являясь на самом деле просто маленьким тупым уродцем, готовым идти дальше по трупам тех, кто когда-то привнёс его в этот мир, назвав своим сыном, не догадываясь о том нравственном уродстве, что расцвело в нём пышным цветом сейчас. Ведь мать Гитлера, тоже не знала, кого произвела на свет, кого подарила людям, которых он всё же ненавидел, являясь обожателем единственного человека, забыв или даже не зная о том, что для каждого представителя рода человеческого на земле, кто-то является таким же единственным и неповторимым.

      И вот такие толи, адольфы, к несчастью, уже в наше время наступившего двадцать первого века, с большей или меньшей степенью своей умственной изощрённости, лишённые начисто нравственного потенциала, оставаясь моральными слепцами и полностью глухими к окружающему их миру, месят своими отупевшими отяжелевшими ногами землю, породившую их, названную кем-то планетой, затерявшуюся где-то далеко в бескрайнем галактическом пространстве, между бесчисленных звёзд и комет, живых и мёртвых, оставивших о себе память и след в душах ещё живых и живущих людей, из которых кто-то пытается сделать мёртвых, идя по ним, словно по трупам, и не понимая при этом, что сами они уже давно мертвы, ну, или находятся за чертой, которую лучше никогда не преступать.

2015 г.
Марина Леванте