Би-жутерия свободы 34

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 34
 
В своё время, проведя десять нескончаемых лет на московском ипподроме (по чистой случайности не названного в честь маршала Будённого) я, поражённый  лошадиной тягой к незатейливому человеку, изредка поглядывал на Клавиатуру.
Я был уверен, что заучив выражение «Аллах акбар», можно жить припеваючи в любой нефтедобывающей стране средней руки на благословенном Ближнем Востоке. Там горючие глицериновые слёзы не заливают живительной влагой в бак вместо бензина, а столичным еврейкам предпочитают каравансарайных арабок, разрешающих гладить себя по верблюжьей шерсти и одним и тем же ключиком открывать все четыре камеры любвеобильных сердец.
 Хотя на какое-то время умерщвлённая плоть сохраняет тенденцию изредка взыграть во мне, я осознаю, что вынужденный секс после семидесяти и пяти десятых доставляет минуту мучительного мычания безвременно вошедших мужчин, ищущих отдохновения под наркозом. Сказать откровенно, я с упоением впитывал позёмку воспоминаний женщины с косметической выделкой кожи, пребывавшей в состоянии душевного стриптиза и бравшей приступами жгучей мигрени мужчин в рубашках телесного наказания, отличающихся непрекращающимся здоровьем.
Долгие годы Клави безуспешно пыталась организовать авангардный травматологический центр по вправлению мозгов на шальные деньги толстосумчатых животных, уверенных, что в цирке наркоту подбрасывают на подкидной доске органы крайней безопасности, а излишние финансовые средства тратятся на восстановление святой справедливости, соответствующей её искреннему возмущению: «Просто спасу нету от больно учёных представителей великовозрастной цивилизации!»
Чем-то Клавиатура с её зеленоватыми светлячками  лучистых глаз и натянутоботоксным лицом смахивала на глянцевую обложку иллюстрированного журнала, на которой красотка, игравшая на скрипке, сидя на солдафоне, сине-жёлтым ногтем отскорлупывала разлитой румянец со щеки. Выпуклости её дородного тела удачно сочетались с наклонными плоскостями, оставшимися со времени, когда мини-юбки колокольчиками вошли в моду, а вышли на совсем молоденьких на обочину, гордившуюся сточностью канавы.
Но если внимательней посмотреть на коммуникабельную Клавиатуру в донельзя преувеличенную лупу, подумал я, эта дамочка с лицом апатичного аптекаря, потрёпанным ворохом мужчин, пошла бы далеко со всеми остановками, деля людей на созидателей и просителей у Всевышнего (лично я Бога ношу в себе, и он на это не жалуется, возможно из-за моего чистосердечного признания, что у меня бляшки на клапанах сердца).
Как это может ни показаться странным, что-то в разнобедренной Клави притягивало моё рассеянное внимание и я почувствовал родство душ, когда она прочла по памяти открытое письмо одному из самых заносчивых ведущих на радио, к которому не питала ни любви, ни уважения за нецензурируемые хамские высказывания. А его настоятельный призыв присылать по доллару особенно раздражал её. Как вы понимаете, не испытав горечи, сладкого не оценить первому в мире изобретшему измеритель силы необычайной воли. Если существуют любовные треугольники, то почему бы не быть трём сторонам одной медали? Я бы и сам сорил деньгами, да подбирать некому в выходной день, когда молодым побегом выскакиваю на улицу.
Ироническое стихотворение с бархатной подкладкой, изрядно пронизанное культивированным хамством наскоро нарубленного паштета из непристойных словечек и недвусмысленных намёков, нашло всеобщее признание в дымных клубах недобрых поэтов, уличённых в недержании книги-содержанки в руках. Оно исходило от на удивление привлекательного лица самого ведущего под медвежьей шапкой охраны Букингемского дворца «Поимей совесть, а не нас!»

Ну что вам стоит доллар подарить?!
И я, глядишь, миллионером стану.
Обет даю, что буду неустанно
час интервью затёртые крутить,
за свежачок хлам жуткий выдавая,
из тухлого подвальческого Рая,
дерьмом всех поливая, чистым слыть.

Мне от природы выдаден талант
на уши вешать по утрам спа-Гетти.
Я ни за что пред вами не в ответе.
Сидел в отказе – это было Там.
Я Здесь особый, несмотря что сальный,
а то, что ставлю гарбидж музыкальный,
так это дань местечку и лохам.

Не постесняюсь байку сообщить –
под ноль стригусь, и в спонсорах не рыжий,
окончив «рабский» труд, встаю на лыжи.
Нет снега? Шарику мозги крутить
пингпончатые в джиме продолжаю,
не в Йога-спа, как вам того желаю.
Я кровью греюсь, дабы не остыть.

Трещат помехи? Не иду на связь?
Подмоги нет, слышь, с пультом неполадки.
Но вывернусь – со мною взятки гладки,
не в карты сел играть. Над вами власть
творю и всех в виду имею,
приму звонок, а нет, зачту «емелю»,
и тем кормлюсь, нисколько не гнушась.

Я до глубины селезёнки был потрясён услышанным, доведенным до моего сознания вкрадчивым по ступенькам голоском. На мой неискушённый взгляд Клавиатура Ливановна Чепчик намного переплюнула патриотическую поэтессу Маргариту Алигер с её хлёстким письмом весомому в Европе популисту-писателю Илье Эренбургу, касающимся «Еврейского вопроса», который разворошил диктатор, инициировавший «Дело грачей».
Но совершенно неожиданной оказалась неадекватная реакция необычайно находчивого ведущего, который утверждал, что на ветру и он, понимаете, Абдулов, а непредвиденные судьбы вёртких злоумышленников перекрещиваются нью-поркскими стритами и авеню. Хваткий в броской рекламе, но не в доме с разноголосой в непомерных требованиях семьёй, где жена – не самое дешёвое устройство по эксплуатации, он положительно воспринял послание от своего малопривлекательного лица и немедленно отреагировал зачитанным в последующей передаче опусом, сдобрив его застрявшей от гордости за себя в горле слезой.

Как оправдать талант мой редкий –
его я выплеснул в канал.
Покинуть стан эфирной клетки,
которой двадцать лет отдал?

Опущенный рывком поднялся,
удары отразив под дых
нападок злобных вариаций
самодовольных и глухих.

Как лучше выбраться из  свалки
неутомимых наглецов,
безграмотных иль просто жалких,
увязших в макияже слов.

Просвета из звонков не видно,
мир микрофонный нелюдим.
Не совладавши с чувством ритма,
танцую джигу я один.

Вещаю на одном дыханьи,
предсказывая наперёд –
горстями бисера метанье
эффекта больше не даёт.

Где запропал соратник верный,
чтоб заблестела мысли грань?
С ним я б очистился от скверны,
не заходя в одну из бань.

Надеюсь, что в эфир прорвётся,
внеся на белых крыльях свет,
потомок Байрона, Гельмгольца...
                Ну а пока ответа нет.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #35)