Побег из Тартара. Глава 17. Взгляд со стороны

— Толечка, это было… невероятно! — Светка, счастливо улыбаясь, восторженно глядела на него с подушки. — Не ходи сегодня на работу!
Анатолий рухнул рядом с девушкой и чмокнул ее в нос.
— Не могу, зая моя, — выдохнул он. Возбуждение еще не покинуло его, рука тянулась к дерзко торчащим розовым соскам партнерши. — Главный меня на куски порвет, я же и так раньше времени в отпуск ухожу.
— А ты скажи, что заболел, — требовала Светлана.
— Не хочу я врать, — упрямился парень. Одной рукой он подпирал свою голову, примостившись на локте, а другая блуждала по телу девушки. — Сутки потерпи, зато потом три дня и три ночи будут нашими.
— Я буду скучать, — зайка капризно надула губки.
— А я уже скучаю!
— Я больше, — Светка захихикала: его рука позволяла себе всякие вольности, и девичья ладошка легонько шлепнула по пальцам.
В груди Анатолия вспыхнуло горячее облако знакомого пожара, дым от которого мгновенно затуманил всю голову. Он метнул взгляд на часы: ладно, обойдется без завтрака — не впервой. Оторваться от любимой было невозможно, а в такие моменты, когда времени катастрофически не хватало, секс становился особенно ретиво-необузданным и доставлял обоим острое наслаждение.
Ну вот, Светка заголосила так, что с нижнего этажа соседи раздраженно грохнули по батарее центрального отопления — еще бы, время шесть часов утра. Любовники тяжело дышали, глядя друг на друга и тихо хохотали.
— Ты накинулся на меня прямо, как жеребец стоялый! — притворно обиделась Светка, когда отдышалась.
— Но-но-но! — в свою очередь возмутился Анатолий. — Какой еще жеребец?! Разве ты не разглядела? Я — тигр!
— А может, олень? — насмешница округлила серьезные глаза.
— За оленя ответишь! — грозился Толик, начисто забыв про время. — Сейчас ты узнаешь, как дразнить диких хищников!
Он смял в объятиях подругу, но вероломная девушка, радостно смеясь, показала пальчиком на большие электронные часы.
— Опоздаешь, мой хомячок!
— Черт! Черт! — парень пружиной подскочил с постели и ринулся в ванную. До начала смены оставался какой-то паршивый час, а до больницы еще добраться надо.
Успеть бы хоть душ принять и зубы почистить, а двухдневная щетина теперь считается модной, так что можно сэкономить время на бритье.
— Толь, твоя мама вчера звонила.
Светка незаметно подкралась сзади и обняла, приникла к спине, полезла руками под полотенце, замотанное на бедрах, и Толик покрылся с головы до ног быстрыми мурашками.
— Свет, давай сейчас не надо, ладно? — пробурчал он как мог ртом, полным зубной пасты. — Чего она хотела?
— Ладно, — покладисто согласилась хитрая девушка и тут же неожиданно сдернула с него полотенце, нежно поцеловала ямку, где спина переходила в ягодицу. Анатолий дернулся и зарычал, отплевываясь пастой. — Спрашивала, сколько мы друзей наприглашали: надо же заказать визитки и кафе уже пора бронировать, — Легкие пальцы заскользили по влажной спине парня. — А мои родители нам подарят путевку на Бали. Через два дня после свадьбы полетим в медовый месяц! На десять дней!
— Ух ты! — восхищался Толик.
Наконец-то он оделся, надо выбегать, но Светка облепила его руками, прижавшись щекой уже к груди и парень в очередной раз умилился на ее маленькую фигурку.
— Поедешь к матери, одевайся теплее, слышишь?! Поняла? Там сегодня ураган обещают.
Светка кивнула и задрала подбородок, ожидая поцелуя. Ее губы были сладкими и маняще-влажными, Толик мысленно простонал.
— Не хочется отпускать тебя, — девушка еле оторвалась от жениха.
— Завтра утром, чтоб ждала меня вот на этом самом месте! — голос внезапно охрип и Анатолий поспешил выскочить за дверь — иначе точно не уйдет сегодня на работу.
Скорей бы! Скорей бы проходили эти сутки, эти последние недельки до свадьбы! Надо же, будущие теща с тестем как для них расстарались — десять дней беспробудного счастья на Бали!
Накинув на голову капюшон с меховой опушкой Анатолий поспешил на остановку общественного транспорта: пока на таком морозе прогреется мотор его Ауди пройдет хрен знает сколько времени, а его уже и так впритык. Опаздывать нежелательно. Должность медбрата — совсем не то, о чем он мечтал, но студенту-медику выбирать не приходится — все какие-то деньги, да оно и полезно окунуться, поплавать на глубине и увидеть изнутри жизнь клиники. На пятиминутку он влетел самым последним.
— Малахов, — тут же поймал его главврач. — Тебя сегодня ждут в хирургии, Задикян специально просил, так что отправляйся.
Четыре часа в процедурном кабинете, среди гипса, стерильных салфеток, бинтов, антисептических растворов и ранозаживляющих мазей пролетели незаметно, перед самым перерывом на обед дежурной медсестре Насте позвонили на пост:
— У вас Малахов? В приемном отделении Анна Васильевна одна осталась, пусть он там посидит, данные внесет, а то она не очень в компьютере… А в два часа придет Алевтина и сменит его!
Набивать данные в карты стационарных больных, по-старому — в истории болезней, распечатывать договоры на платное обслуживание тем, кто хочет подлечиться без полиса, заполнять листки учета вновь поступивших — есть ли что-нибудь в профессии медика скучнее, но в каждом занятии можно найти вдохновение — Анатолий черпал его полной ложкой и постарался избавить старушку Анну Васильевну от писанины. Сменщица пришла ровно в два часа: минута в минуту и Толика милостиво отпустили обедать. А у лифта снова задержали.
— Толя! Малахов! Ты на обед? Ой, как хорошо я тебя встретила. Слушай, будь другом, помоги растворы поставить в «горючку», а то наш Пашка с утра уже лыка не вяжет.
«Горючкой» называлась особая комната в больничной аптеке для хранения всяких лекарств и растворов, требующих низкой температуры хранения и обладающих горючими свойствами. В металлических опрокидывателях здесь стояли двадцатилитровые бутыли с формалином, глицерином, антисептическими растворами, на стеллажах громоздились коробки с ампулами, здесь же, но отдельно от остальных препаратов хранились рулоны резинотканной клеенки и пластиката, в отдельном отсеке с сейфовой дверью стояли опечатанные бутыли со спиртом.
Анатолий никому не отказывал в помощи, твердо определенных обязанностей у него, как у подрабатывающего студента пока не было, и, заступая на смену, он не знал, чем придется заниматься в следующий час — это не нравилось, но зато так быстрее познавались тонкости работы в больнице. Ничего, еще год учебы, диплом, а потом вместо интернатуры можно выбрать работу на каком-нибудь фельдшерском пункте или на скорой помощи, поднабраться опыта и попробовать свои силы в большой областной клинике или военном госпитале. Пока же нужно радоваться тому, что есть. В маленьких захолустных городах, таких, как этот, зарплаты небольшие, пышно процветает безработица, но в область не наездишься. Кусаются цены на бензин, да и времени жалко, к тому же там тоже не засыплют хрустящими купюрами, а проводить весь день в дороге ради лишней пары тысяч нет никакого смысла. Еще пару лет придется надеяться на родителей.
Толик вздохнул, но тут же засиял улыбкой, вспомнив Светкины глаза, спутанные волосы, две чудесные припухлости груди, эротическую ямочку пупка… Ох!.. Парень едва не уронил бутыль с зеленкой — вот дел бы натворил!
— Толечка, осторожно! — Ольга Евгеньевна, заведующая больничной аптекой, поддержала его ношу. — Ставь сюда! Ну все, спасибо тебе большое! Хороший ты мальчик, Толя, повезло Светлане твоей. Как она там?
— У матери, наверное, — пропыхтел, отдуваясь, Анатолий.
В столовой, быстро покидав в себя обед, он решил две минуты посидеть в ординаторской в хирургическом отделении, но успел только зайти в служебный лифт, чтобы подняться в хирургию, как столкнулся нос к носу с заведующей гинекологического отделения Татьяной Петровной Тиховой. Несмотря на такое простецкое имя, женщина вызывала у Анатолия чувство немого восхищения: всегда в хрустально-белом халате, всегда на каблуках, с прической, будто только что из дорогого салона — интересная лицом, со стройной и подтянутой фигурой, а между тем, она уже была на пенсии — Малахов это знал.
— Здравствуйте, Анатолий, — улыбнулась ему Тихова. — А я как раз просила Артема Аветисовича разрешить забрать Вас на часок. Нужно одну больную перевезти в третий корпус.
— Конечно, Татьяна Петровна.
Отказать этой женщине было невозможно, и перекур в ординаторской в то время, когда ей нужна помощь, казался непростительной и бездарной тратой драгоценного времени. Перевезти какую-то пациентку в третий корпус — нет проблем! Что скрывается за этой невинной фразой Малахов Толя уже знал — у пациентки съехала крыша. За все время своей работы он ни разу не был в том корпусе: область психиатрии абсолютно его не привлекала.
* * *
Девчонку на каталке плотно укутали целым ворохом одеял, она тяжело дышала под ними, словно только что пробежала стометровку, несмотря на холод на лбу выступили крошечные бисеринки пота. С Анатолия она не спускала глаз, отслеживая каждое его движение, и этот пронзительно-ястребиный безумный взгляд вдруг вызвал у него смутное предчувствие беды. Неотвратимой. Малахов толкал каталку и старался на девчонку не смотреть, а через несколько минут он и дышать постарался через раз — вокруг него плавало смрадное облако аромата тухлятины. Просто омерзительный запах! Толик закашлялся, и сбрендившая пациентка посмотрела в его сторону с лютой ненавистью (то ли на него, то ли мимо), даже заворочалась на своей каталке под кучей одеял, пытаясь высвободить зафиксированные руки. Броситься, что ли хочет? Понять бы причину ее ненависти. С такими больными Малахов в своей небогатой практике еще не сталкивался и, честно говоря, прекрасно обошелся бы без этих встреч, но профессиональное любопытство заставляло украдкой рассматривать девчонку: серый, землистый цвет лица, воспаленные красные веки, глаза провалились в глубину черных впадин, искусанные, потрескавшиеся сухие губы кровоточат. Заметив его интерес к ней, пациентка дернулась и громко простонала, Толику почудилось, что своим рыком она заглушает боль.
— Малахов, — резко окликнул его второй санитар, толкавший каталку рядом с ним по занесенной дорожке. — Не вздумай с ней заговорить!
Анатолий опустил глаза на дорогу и больше не обращал внимания на мерзкий запах и на скорбный обреченный взгляд.
Больную поместили в палату, вкололи снотворное, убрали ремни, заперли дверь. Толика потянул за рукав тот самый санитар Николай, крепкий здоровый парень, чуть постарше его самого.
— Пошли покурим, братишка.
Пронизывающий ветер мигом взъерошил волосы, забрался под куртки, и постарался затушить их сигареты — боролся с вредной привычкой двух циников-медиков доступным ему способом.
— Что, впервой с такими? — осведомился санитар, мотнув головой в сторону закрытых дверей.
— Угу. Из-за чего она съехала, не знаешь? — полюбопытствовал Толик.
— Нее! — санитар стряхнул пепел и снова затянулся. — Вроде изнасиловали, но я никогда не интересуюсь из-за чего они съезжают. И тебе не советую. Это работа и все.
Столбик пепла не удержался на кончике сигареты и разлетелся по ветру, смешавшись со снежинками.
— Ну бывай, — они пожали друг другу руки, и Николай скрылся за дверями.
Малахов отбросил в сугроб окурок и направился к своему корпусу, где его ждал непосредственный начальник, Задикян Артем Аветисович — заведующий хирургическим отделением. Отчего-то последняя фраза санитара потрясла Малахова: «Это работа и все», а что есть их работа? Неужели, вот так равнодушно и брезгливо нужно относиться к больному, без жалости и сострадания? Механически выполнять свои обязанности, пусть даже ты пока и не врач, а всего лишь медбрат на подработке. Значит, получается на самих больных лучше не смотреть: их много, а он, Анатолий Малахов один. Приходя на смену, нужно заранее отрешиться от возникающих проблем, занимать себя делами, лишь бы день прошел поскорее — так, что ли?! Как это сказали в одном сериале про больницу: «У нас была бы отличная работа, но все портят больные». Нет, так выполнять свою работу Толик не хотел. Он представил себе Светку на месте этой девчонки и покрылся холодным потом. Что творится в последнее время в их маленьком провинциальном городишке? Какие-то террористы, говорят, взорвали центральную трассу, маньяки спокойно разгуливают среди бела дня, а его Светлана такая маленькая и слабая. Анатолий достал телефон.
— Свет, ты сейчас где? У матери? Вот там и сиди, не ходи никуда одна! Почему-почему? Потому что опасно. Завтра я заеду за тобой и объясню. Обещай! Нет, ничего у меня не случилось, просто пообещай!
Обеспокоенная таким звонком Светлана клятвенно заверила, что дождется его, все равно там ураган такой, что никуда выходить особо нет никакого желания, а если потребуется в магазин, то ее проводит Димка, старший брат, а он, Толечка, может не волноваться и работать спокойно.
Малахов трубку убрал, но на душе все равно было как-то муторно и тревожно.
* * * 
Остаток дня прошел в рутине: после вечерних перевязок его снова сослали в приемное отделение помогать гипсовать четырех подряд обратившихся больных. Толик не возражал, наоборот, радовался, что дают возможность оттачивать технику наложения гипсовых повязок, заодно размышлял о работе в бригаде скорой помощи, конечно не сейчас, а после диплома — те же самые сутки, но есть вероятность, что сразу примут на ставку врача, а не стажера: работа на скорой тяжелая и неблагодарная, людей там всегда не хватает, тогда как в клинике все места прочно заняты на ближайшее столетие, а значит, работать и работать ему медбратом на трех копейках. А если у них со Светкой пойдут дети?..
Снова он вспомнил полный ненависти взгляд той девчонки. Ввалившиеся глаза, искусанные губы, щеку, закрытую стерильной повязкой, но самое главное — ее взгляд. Толик готов был поклясться, что девчонка понимала все, что с ней происходит, может быть, даже лучше врачей. Естественно, всех мужчин, которые к ней прикасаются, она теперь ненавидела и уж точно, никому из них не доверяла. Снова поднялось в душе то самое тревожное и маетное чувство.
Анатолий отмыл руки от гипса, накинул куртку и вышел в больничный двор под бушующий ураган, затянулся сигаретой — табачный дым помогал слегка отодвинуть беспокойство на задний план. Да что это с ним такое? За полгода работы здесь он чего только не навидался, но никогда еще ему не было так вот муторно. Тот парень, Николай, был совершенно прав: это работа, и нельзя принимать ее так близко к сердцу, переживать за каждого пациента, как за собственного родственника не хватит никаких нервов, лучше поберечь свое здоровье и чувства для семьи. Девушку жалко — это да, но у нее, вероятно, есть родные, пусть они и переживают за нее. Малахов сделал последнюю затяжку, бросил окурок в урну, стряхнул с себя снег и вернулся в тепло. Надо завтра придумать какой-нибудь предлог и взглянуть еще раз на несчастную девчонку, как она там и почему, интересно, от нее такой запах, может, пошла инфекция? Запашок, как от разложения.
Ночью удалось покемарить пару часиков, в четыре часа утра в хирургию поступило еще трое — зимой это обычное дело — все три перелома: два сложных и один со смещением и частичным раздроблением кости. Задикян, который дежурил сегодня, разрешил Малахову присутствовать на операции. Потом пришлось помогать дежурной медсестре в приемном отделении. Сутки работы подходили к концу, но привезли на скорой двоих обмороженных, вслед за ними пришел мужчина с явными признаками гангрены на ноге, как дошел оставалось удивляться. Малахова попросили задержаться на часок — небольшая больница переполнена: город растет, население прибывает, а стационарное отделение как было одно на весь город и на окружающие его деревни, так и оставалось — в палатах ни одного свободного койкоместа, и в коридорах уже некуда класть. Смены процедурных медсестер увеличивались, и Анатолию пришлось помогать на утренних перевязках.
В десять позвонила обиженная Светка и пригрозила, что ждать его ей уже некогда: нужно забрать свадебное платье из салона, где его ушивали и укорачивали на ее щуплую фигурку, а потом она хочет с родителями доехать до рынка, пока у отца свободная машина.
— Понял, — Толик злился на себя, что не смог сразу отказать Задикяну и остался, да и медсестру Настю теперь не бросишь одну.
— Я вчера заказала тебе обалденные шорты и плавки по интернету, а себе купальник и парео! — звенела радостью невеста. — И еще браслетик! Толечка, а ты к обеду придешь? Мама обещала курицу в сметане и горчице, как ты любишь! Толечка, я тебя ужасно хочу, — добавила она в трубку приглушенным голосом.
От ее влажного горячего шепота Малахов ощутил, что сможет запросто сдвинуть любые горы, от состояния безысходной обреченности и следа не осталось. Он счастливо рассмеялся в трубку.
Три часа в процедурной пролетели как одно мгновение, наложив последнюю повязку и обработав руки антисептиком, Анатолий поспешил домой. В третий корпус к той девчонке он решил не ходить — придут же дурацкие мысли в голову! Там Светка изнывает от любви к нему, а он собрался к какой-то сумасшедшей. Ни к чему все это, и мысли о ней надо выбросить из головы: девчонке не повезло, но тут уж ничего не поделаешь.
Анатолий вышел из лифта и направился к дверям.
— Толя! Малахов! — от лестницы ему махала рукой медсестра из гинекологии Наташа, в одной руке у нее был файл с бумагами, в другой пакет.
Наташа спешила, и от этого ее полное тело находилось в волнительном движении: колыхалась большая грудь, качались из стороны в сторону крутые бедра, дрожал жировой запас на животе. Зрелище завораживало любую неискушенную мужскую особь, искушенные же особи только крякали, провожая медсестру масляными взглядами. Зная такую завлекательную особенность своего организма, Наташа предпочитала плавные движения и никогда не спешила, сегодня утром она нарушила правило.
— Ты домой? Отнеси историю в третий корпус и вот тут вещи тоже передай, — добавила она.
— Кроме меня что, некому отнести? — попытался возмутиться Анатолий. Его безотказность ему же боком и выходила.
— Ну кого послать, Зойку что ли? Ей бы полы помыть и не свалиться рядом с ведром, — Наташа вложила ему в руки пакет вместе с файлом. — Спасибо! Хороший ты мальчик, Толя, повезло твоей невесте! — она улыбнулась Анатолию и величаво поплыла к лифту.
Малахов растерянно посмотрел на пакеты. Вот не хотел идти, и на тебе! Светка с матерью, небось, уже вернулись с рынка, а его все еще нет. При мысли о Светлане в груди всколыхнулась жаркая волна и стремительно пронеслась вниз по животу, разгораясь там пожаром. Парень заторопился: занесет и сразу домой.
Мальчика нашли! Слава Богу, ему уже скоро двадцать семь!
* * *
— Чего так поздно принесли?! — ругался пожилой доктор-психиатр. — Уже десять раз звонили в гинекологию!
— Я не работаю в гинекологии, — остудил его Анатолий. — Медсестра попросила — я передал. До свидания.
— Погоди, — доктор потер переносицу. — Ты же Малахов? Студент? Тут такое дело…
Малахов сообразил, что сейчас его снова припашут к работе.
— Не имеете права — я и так уже больше суток отработал!
Психиатр почему-то обрадовался такому заявлению.
— Всего-то больше суток?! Да в твоем возрасте я так спал — ночь через три! Сутки на дежурствах, потом днем на лекциях, а ночью гулять! Спать было некогда, и времени жалко на сон. А вы сейчас к тридцати годам обрастаете брюшком, запачкаться боитесь, считаетесь, кто больше сделал, кто больше отработал! Думаете не о больном, а о том сколько положат в карман родственники пациента! Без денег и пальцем не шевельнете! Заплатим, не волнуйся, за это полагаются сверхурочные! К тому же Задикян дал добро привлекать тебя — у него на тебя планы в дальнейшем. Отучишься, а местечко уже готово — мало кому так везет, а я вот, например, не считаю, что это хорошо — настоящий талант должен сам пробивать себе дорогу, а такие вот покровительства ему лишь вредят, но у Артема Аветисовича свое мнение.
— А крепостное право отменили в 1861 году! — сцепился с доктором вспыхнувший Анатолий. — Если я студент, то меня можно гонять по отделениям и затыкать мною все дырки? Очень мне везет! Мне осталось только детское освоить и гинекологию — везде я помогаю, даже в аптеке! А платят мне, между прочим, одну зарплату, а не три!
— Ну и что, а ты как думал в больнице работать?! Запомни, Малахов: врач должен знать многое о немногом и немногое о многом — слыхал такую поговорку? Это значит: ты должен будешь не только стать прекрасным узким специалистом и досконально знать свою область, но и уметь оказать любую первую помощь. Любую! разбираться в разных направлениях медицины, иметь представление о новейших разработках в самых разных ее аспектах. Врач — это очень объемная профессия, и ты придешь на постоянную работу уже как состоявшийся, опытный специалист! Или ты считаешь, тебе достаточно знать, как перебинтовать конечность, да и ладно? Так что, звонить Задикяну?
— Не надо, — покорился Анатолий, мысленно стиснув зубы. — Что нужно делать?
— Вот там переоденься. Коля, покажи человеку! — крикнул цепкий, как клещ психотерапевт. — Всего на полчаса и пойдешь домой. Одну больную накормим, вот эту, — он хлопнул ладонью по истории болезни.
* * *
Девчонка сопротивлялась им, двоим здоровым мужчинам. Принудительно питаться она категорически отказывалась и с назначением доктора была крайне не согласна. Она цеплялась за свою кровать и выла, слушать ее было жутко. Кресло с фиксаторами она отпихивала ногами, брыкалась и не давала себя посадить в него, извивалась всем телом, как змея. Сквозь громкие рыдания пробивались отчаянные всхлипы:
— Не надо! Вы не понимаете! Нельзя его кормить! Не хочууу!
Теплая фланелевая пижамка задралась до самых лопаток в пылу борьбы, открывая худенькое тело, все покрытое желтеющими синяками. Малахов дивился, с какой силой девчонка отстаивала свое право умереть от голода, и еще он понял, что никогда больше никому не позволит уговорить себя помогать проводить, какие-то бы ни было процедуры в этом корпусе. А если Задикян станет отсылать его в другие отделения придется пожаловаться главному врачу или позвонить в Городское Управление Здравоохранения, что заставляют исполнять не свои обязанности. Вообще, надо уже твердо поставить себя, чтобы не летели «Толя, помоги!» — у него и своя работа есть.
Девушка больше не выла, а превозмогая слезы, пыталась что-то втолковать им, своим мучителям. Анатолий прислушался, выделяя отдельные слова из общего бормотания этой несчастной:
— Нельзя кормить!.. Это монстр, он потом загрызет меня!.. Он ждет пищи, а никто его не видит!.. Мы все погибнем, и вы тоже погибнете!..
У Толика слегка захолодела спина, он вопросительно взглянул на санитара, закреплявшего голову девчонки в крепежах кресла. Николай на предостережения пациентки не реагировал, а поймав взгляд помощника, недовольно заявил:
— Ты еще и не то здесь можешь услышать. Все, она готова, можно начинать.
Чувствуя себя палачом в застенках Гестапо, Малахов подступил к девушке с зондом: сопротивляться она не могла, и ему удалось легко продвинуть тонкую трубку в пищевод, скрупулезно соблюдая технику введения зонда. Анатолий старался не замечать наполняющий палату запах тухлятины и гари, однако, в этом душном облаке невозможно было нормально дышать. Он уже хотел попросить санитара приоткрыть форточку, хоть это и не положено по правилам, но вонь внезапно исчезла. Санитар протянул ему пакет с питательной смесью и шприц Жанэ.
— Побудешь? Мне надо к другому больному. Тебя потому и пригласили, что у нас сегодня запланировано полно всего, а из санитаров я один.
— Ладно, — коротко согласился Малахов. Можно подумать, у него был выбор.
— Я скажу Петренко, что ты все четко сделал.
— Скажи, — согласился Толик.
Замок мягко защелкнулся за спиной. Питание прошло спокойно, девчонка не дергалась, он даже смог собрать в специальный шприц остатки питательной смеси из пакета и впрыснуть в зонд, затем залил таким же способом теплой воды и аккуратно извлек зонд на лоток. Девчонка стойко выдержала процедуру, она часто дышала и сканировала палату совершенно диким взглядом.
— Чувствуете? Это он! — сообщила безумная пациентка Анатолию. — Пришел проверить своего детеныша!
Она обвисла безвольной тряпочкой на руках Анатолия, когда он высвобождал ее из-под крепежей кресла и помогал снова лечь. Девчонка еле слышно стонала и кривилась, Малахов с удивлением и тревогой увидел, как расширяется зрачок, словно закапали специальные капли для исследования глазного дна — пациентка испытывала боль и терпела ее, не кричала, только часто дышала и пыталась скрючить свое тело в какой-то узел. Вероятно, доза этой питательной смеси оказалась для нее слишком большой — заболел желудок. Нужно сообщить на пост. Амбре из запахов тухлятины, крови и гари поднялось в палате тошнотворным облаком, и Малахов поспешил уйти.
— Сейчас позову врача, — Анатолий повернулся к двери и наткнулся на огромную фигуру странного мужчины.
Секунду назад в палате никого не было, в этом Малахов готов был поклясться, как за Николаем закрывалась дверь он видел и слышал, откуда же появился этот туманный великан? Больше всего он напоминал персонаж одного из виртуальных миров, которых великое множество в компьютерных играх: разбуженными змеями клубились длинные волосы, развевались просторные одежды, а ведь в палате накрепко закрыты все окна — зима, да и не положено по правилам, во всяком случае, никаких сквозняков тут не было. На плечах мужчины скалились маленькие черепа, соединенные между собой в зловещее ожерелье.
Вся кровь, в мгновение заполнившаяся адреналином, ударила Анатолию в голову: перед ним стоял враг!
Вспыхнувший в глазницах великана огонь проник прямо через кожу и мышцы к сердцу, прожигая в нем две сквозные дыры. Малахов закричал, но вместо голоса изо рта хлынула горячая солоновато-горькая жидкость, легкие захлебнулись вскипевшей плеврой, бронхи и трахеи забились кровавыми сгустками. В умирающем мозгу промелькнула мысль, что, наверное, зря Светка потратилась ему на шорты. В уши ворвался крик той девчонки: хриплый, надрывный, отчаянно-безудержный.
«Что ж она так орет-то?» — не успел додумать Анатолий.
Его мертвое тело свалилось рядом с кроватью…

Глава 18. Западня
Ира Соловьева покосилась на темную макушку, лежащую рядом, и тихонько выползла из-под одеяла, стараясь не разбудить Женьку.