1. Сборы и отъезд

     СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).

     Часть третья: СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ!
    
                Того, что написал, - не переделаю
                Ни слова, не единой запятой
                Не переставлю - все как есть оставлю
                Как было в жизни грешной и святой.
                А. Межиров
 
     1. СБОРЫ И ОТЪЕЗД

     Мне так хотелось учиться, что если бы сказали: "Виктор, иди в Омск или Семипалатинск пешком, там тебя ожидает школа, я, не задумываясь, пошел бы. Правда, пешеход из меня был плохой, но желание учиться было так велико, что я не устоял бы перед этой соблазнительной возможностью.
     Полтысячи километров, расстояние в ту или другую сторону, размышлял я, вполне можно прошагать с котомкой за плечами и с батожком в руках за месяц, но самое большее за два, и я был бы у цели, но меня никто не звал, никто ничего не обещал.

     В то время много писали об американских рабочих Сакко и Ванцетти. Арестованные по ложному доносу и обвинению, как часто бывает в американском хваленом правосудии, они семь лет томились в тюрьме и были казнены на электрическом стуле. Перед казнью эти мужественные борцы за свободу несколько раз объявляли голодовку.
     Мои мысли так работали в то время: я бы тоже мог перенести многодневную голодовку, только бы после этого предоставили мне возможность учиться. Представлял я себя после голодовки обессиленным, почти неподвижным, худым, возле меня хлопочут, а я слабым голосом говорю: "Ничего, я еще не такое могу перенести".

     Сердце мое, как факел пылало благородной завистью. Наш председатель сельского Совета Федор Телепнев, который с нами, комсомольцами, часто делился своими переживаниями, говорил:
     - Устал я, ребята. Ох, как устал! Но ничего, осенью опять поеду на рабфак. Там отдохну. Хоть не так буду бегать, как здесь. Сиди себе за книгой, грызи гранит науки...

     Он опять будет учиться, а я сижу дома, и сколько еще просижу - неизвестно. И вот пришло письмо от старшего брата, он вызывает меня к себе, обещает устроить учиться. Радости сколько!
     Сборы были недолгими, как говорят, нищему собраться только подпоясаться. Мы жили настолько бедно, что в доме не было даже завалявшегося чемодана, и в местном кооперативе их не продавали, тогда  отец сказал:
     - Давай я сделаю тебе ящичек. Один день - и ящичек готов.
     - Нет, - ответил я. - Его красить надо, а в нашем кооперативе никакой краски нет. Даже олифы нет.
     - Раствором марганцовки пропитаем.
    
     Выручил муж моей двоюродной сестры Варвары - Семен Шарыгин, или как мы называли его Сенька Богомаз, недавно переехавший жить в избу Самоновых. Он был очень хозяйственным, деятельным мужиком, мог делать все, начиная от починки замка и до детской игрушки.
     - Постой-погоди! - воскликнул он и ударил себя ладонью по широкому лбу. - У меня есть баульчик, не большой и не маленький, как раз по тебе, только ручку приделать и крышку поправить немножко...

     Фанерный баульчик, желтой глянцевой окраски, похожий на большой огурец-семенник, был извлечен из темной кладовки, где он без надобности валялся какой уж год, выставлен на свет, обдут со всех сторон, протерт влажной тряпкой и вручен мне.
     - Главное, ежели его поставить на-попа, сесть можно, как на трон, вот таким манером, - нахваливал Сенька, продемонстрировать хотел, поставил баульчик на-попа, сел, но неудачно, баульчик, видимо, попал В ложбинку, Сенька сел на него и тут же упал.

     С этим баульчиком мне пришлось повозиться: из медной проволоки приладить нахлестку, очистить от ржавчины петлю, сделать новую ручку и посадить на шарниры крышку. Двоюродная сестра отыскала маленький навесной замочек. В этот баульчик вместилось все мое состояние: пара белья, полотенце, носки, мыло, зубная щетка, порошок.

     Сшили мне костюм, между прочим, это был первый костюм, который я надел на свои плечи. Шитье костюма у сельского портного и задержало мой отъезд на целых три недели, то бы я выехал с первым пароходы, а теперь выезжал в конце мая.
     Черное толстое сукно, почти в палец толщиной, покупала старшая сестра Татьяна в городе на свои деньги. Такое сукно в нашей кооперативной лавке не продавали. Помню, мать, щупая сукно и тщательно рассматривая его, говорила: "Надо же, такое дорогое - три рубля за аршин!" - "За метр", - поправляли ее. "Хоть и за метру - все равно дорого".

     Мать дала мне подушку, выбрала самую мягкую, из утиного пера, и стеганое одеяло на верблюжьей шерсти, почти еще новое, с зеленым верхом и коричневой подкладкой. Она сама мастерила его, разложив на столе, и черными нитками вышивая спирали. Отец отрезал кусок толстой кошмы, она шумела и потрескивала под острым сапожным ножом.
     - Когда выучишься и разбогатеешь, купишь себе перину, а это старье выбросишь, - сказал он, подавая мне лоскут.
     Я покраснел, как красная девица, ибо таких слов не ожидал от него. А мать сказала:
     - Теперя я сошью на него наволочку и будет хороший матрасец.
     На этом матраце я спал все студенческие годы, и даже после учебы, когда был холостяком.

     Провожали меня всей семьей, отец нес баул и сверток с постелью, сестренки сумку с продуктами и демисезонное пальто мышиного цвета, которое брат выслал мне еще зимой в посылке. Мать шла рядом со мной и делала мне наказы, как вести себя на людях, тем паче, что я ехал в город большой впервые, и что передать от ее имени брату.
     - Ты слушай его, сам-то нос шибко не задирай, молодой ещё да зеленый важничать.

     В этом она была неправа, я никогда и не перед кем носа не задирал. Зазнайства в себе я не замечал даже тогда, когда вырос. Наоборот, был слишком скромен, застенчив, впоследствии эти добрые качества принесли мне больше огорчений, чем утешений и радостей.
     - Он, Прокопий, делает все, чтобы помочь тебе.
     Вот это другой разговор, заботу его я постараюсь не забыть.

     *****

     Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/20/407