Голубиная книга природы. Эссе

               
Предаваться сибаритству в городских условиях, то есть жить праздно всю зиму в тепличных условиях , несмотря на то, что тебя таскает на прогулку  пес Жорка, опасно не только в физическом смысле, но и вымывает все остатки воли и духа. А они так необходимы для сопротивления вязкому разрушению, заполняющему весь твой организм и сознание.  Черт знает какая пошлая  среда, враждебная информация, образцы хищной и  дикой жизни обрушиваются на тебя грязевым потоком, и судорожно ищешь силы, чтобы куда-нибудь бежать и бежать. Невольно вспоминается знаменитый монолог чеховского героя, Ивана Ивановича Нюхина, у которого вырывались кусками из сердца  тяжелые откровения:

«…бежать от… всех этих пустяков и пошлостей... и остановиться где-нибудь далеко-далеко в поле и стоять деревом, столбом, огородным пугалом, под широким небом, и глядеть всю ночь, как над тобой стоит тихий, ясный месяц…».

Вчерашний украинский политический спектакль с лживым коленопреклонением героев  перед народом, нарочито завезенным на арену, говорит нам только о том, что ничего нет нового под нашей луной. И мы ничем не отличаемся от наших украинских братьев, если вспомнить беснующиеся толпы  и кровавые баррикады начала 90-х годов в России. Мы только немного постарели в своём безумстве, а они моложавы и еще более глупы, потому что не учитывают наш тяжкий опыт…

Убежав «от всех этих пустяков и пошлостей», блаженствую в деревне. Объятый теплотой апрельского дня, как маленький, жмусь к каждому своему деревцу.  Особенно к молодым березкам, посаженным прошлой весной вместе с женой на лужайке, за дощатым забором. Их не узнать: зимой березки не растут, но они кажутся мне выше того, что были осенью. Стоят будто девушки. Кроною румяны и стволами белы да стройны.

С террасы, приделанной к дому,  видны луга с желтоватой травой - вейником. Скомканный ветрами, полегший от снегов, вейник линялыми белёсыми коврами устилает  луг до самой речки Свапы.

Апрельский день растворяется в бесконечных клочьях синего дыма, в пряных запахах  зелени, пробивающейся   сквозь жухлую прошлогоднюю  осыпь, в легком  ветре, ласкающем молодые листочки на старых ракитах. Листочки похожи на крошечные зеленые  брызги.  Весь в зеленых брызгах и подлесок.  Он будит от спячки хмурые лесные чащи, окаймляющие луг.

А нынешней ночью над моей террасой вспыхнут пречистые звёзды.  Они будут насмешливо взирать с высоты, смыкаясь с далекими огнями города, на людскую суету и ласково улыбаться моей пустынной деревне, спрятанной в туманных просторах и миражах.

В ночи я буду стараться разглядеть, грустя, крайние дали Отчизны, стараясь записать в дневник, куда и от чего я успел ото  всех и всего убежать.
Но убежишь ли от самого себя?

Вечный простор, идущий с неба,  веет на меня неизъяснимым откровением. И на близких  людей, и на меня самого. Сможем ли мы утешить сердце смирением за свою вину, за чужую? Как прожить без унынья и стона, без сопротивления, когда недалеко Содом…

Я в деревне не смотрю телевизор. Простите за пафосное слово, но здесь ровно, без затей, катится жизнь, как тихая речка Свапа. И хорошо ничего не знать, кроме вот этой покойной, размеренной жизни. Завтра меня будет ждать сезонная работа на отдохнувшей за зиму земле. Она будет длиться и весной, и летом, и ранней осенью - от зари до зари. Воздух здесь будет чист, а по небу поплывут облака, из которых иногда  прольются ливни, проливни или тихие, сонные дожди. Сквозь  чуткий сон я услышу, к чему меня призовет мой сосед, сизый голубь, вяхирь, живущий в запущенном саду:
«Ты эттту книиигу вииидел?»  Голубь всплеснет крылами, и книга зашелестит  светлыми страницами перед моими глазами

Я мысленно обрадуюсь, что ТВ я оставлю врагам и тут, в деревне, стану   читать голубиную книгу природы, у которой нет  конца. Я буду рад, не зная, что творится плохого в мире людей.

 Зато голубиная книга природы подскажет мне: я должен сберечь то, что моё, не заёмное, - что свойственно только мне.