7. Горячее лето

     СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).

     Часть третья: СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ!

     7. ГОРЯЧЕЕ ЛЕТО

     Из дому мне не высылали денег. Отцу самому жилось трудно. Рыбалка не приносила ему доходов. Да и помощников не было, с кем бы он мог промышлять. Мы, сыновья, уехали учиться, старшая дочь работала в совхозе. Он оставался с одними иждивенцами. Да годы его ушли, не было тех силенок, что раньше.

     Пока я учился на курсах по подготовке в техникумы, мы жили с братом на его стипендию. Иногда он подрабатывал на физической работе - на выгрузке и погрузке барж и вагонов. Приходил домой измотанный до последней степени. Пахло от него крепким потом, как от рабочей лошади, он брал полотенце, мыло, чистые трусы и шел на Иртыш купаться. И я с ним. Помню однажды он сказал:
     - Мы с тобой, Виктор, имеем право тратить в день один рубль, не больше, а меньше - пожалуйста, хоть полтинник. Тогда на сэкономленные деньги можем ходить в кино, покупать мороженое. Да пора тебе заводить новые ботинки.

     По утрам мы пили чай с серым хлебом и сахаром, обедать ходили в столовую, брали на каждого по два блюда - первое и второе мясное, не считая компот или кисель на третье, это обходилось нам не более шести гривен. Изредка позволяли себе выпить по кружке жигулевского пива, которое сперва мне не нравилось, было слишком горькое, потом привык. На вечер брали кефир или молоко.

     В тот год лето стояло жаркое, несмотря на частые дожди с грозами, на улицах города дышать было нечем. Пыль, зелени мало, булыжные мостовые горячие. Небо голое, ни одного облака, сверху жжет горячее сибирское солнце.

     На курсах мы занимались по восемь часов, четыре предмета в день проходили, иногда занятия начинались с утра, но больше всего с обеда. Лекции, лекции, лекции. Пишем, задачи решаем, теоремы доказываем. До одурения напичкивали нас занятиями. Ребята выходили на перемену бледные, пошатываясь от переутомления. Тогда в ходу было крылатое выражение "грызи гранит науки".
     - Пока перегрызешь его, зубов не останется, - шутили курсанты.

     Мне было вдвойне тяжело. Придя с занятий, я добросовестно перечитывал, а иногда и переписывал, конспекты, взятые у товарищей по тем темам, которые они уже прошли. Мне надо было догонять их, и я порой засиживался до двух часов ночи. Над столом во флигиле ярко горела электрическая лампочка, бросая свет только на мои тетради. Брат и Карпо сладко похрапывали, а я грыз гранит науки так, что искры от зубов отскакивали. И догрыз: из носу у меня кровь ручьями хлынула. Если лежу на спине - ничего, как только встану - снова кровь. Сколько раз неожиданно прямо на улице обливался кровью, рубаху на груди испачкаю, носовой платок хоть выжми.
     - Что с вами, молодой человек? - останавливались прохожие. - Может скорую помощь вызвать?
     - Спасибо, не надо.

     Пошел к врачу, он что-то выписал мне, но настойчиво советовал больше бывать на свежем воздухе, обтираться холодной водой, усиленно питаться и, если можно, временно прекратить занятия. Где там, это было равносильно самоубийству! Не ходить на курсы я не мог, затем и приехал, чтобы учиться.
     Свободного времени совершенно не оставалось, и все-таки я прочитал "Тихий Дон", подсунул его мне Карпо, лукаво подмигивая карим глазом:
     - Не пожалеешь, - таинственно шепнул он. - Тута гарно про одного парубка и одну дивчину пиша вин.

     Большого формата Роман-газета была уже порядком потрепана, развалилась на отдельные листы, но читать еще можно было.
     Роман произвел на меня сильное впечатление, особенно покоряли ярко очерченные образы героев, сочный язык, краткость изложения. Брат любил литературу и разбирался в ней, он успел прочитать многих классиков, знал современных писателей.Однажды он рассказал мне об Антоне Сорокине, об его некоторых чудоковатых выходках и сожалел, что он умер.
     - Когда?
     - Да вот недавно. Кажется, в марте. Между прочим, он был родом из Павлодара. Отец его купец. Я слышал в Павлодаре фамилию Сорокиных, они торговали, свои магазины имели...

     Вскоре к брату пришел Михаил Самонов. За те годы, что мы не виделись, он вырос, возмужал и стал очень походить на цыгана, такой же нос с горбинкой, черные горячие глаза, сизые губы и волосы как смоль. Курил он папироса за папиросой и когда затягивался дымом, издавал громкий звук ртом. Достав из кармана пиджака тетрадь в синей обложке, он сказал:
     - Я прочитаю вам рассказ, не возражаете, ребята?
     - Валяй, - одобрил Карпо. - Это ты сам написал? Вот, ядрено корень, скоро писателем станешь?
     - Не мешай, Карпо. Лучше займись брюками, отутюжь их как следует. Вечером пойдем в сад.

     Самонов читал быстро, проглатывая концы некоторых слов. Рассказ назывался "Старик", в нем действительно шла речь шла о старике, который, как мне запомнилось, одним уцелевшим зубом грыз румяное яблоко, и лицо его, по описанию автора, тоже походило на яблоко, только печеное и сморщенное, а вот содержание рассказа решительно не запомнил. Рассказ одобрили и тут же посоветовали:
     - Ты, Мишка, про стариков не пиши, лучше про молодежь и любовь пиши.

     Он отшутился:
     - Люблю старичков описывать, они мне более симпатичны, чем молодые, и мудры.
     - Но твой старичок не блещет умом. Заспорили. Самонов взял лежавшую на столе местную газету.
     - Друзья, пойдемте завтра на собрание писателей - предложил он. - Вот объявление. Говорят, Березовский приехал сюда.
     - Да, я видел его в книжном магазине, - подтвердил брат.
     - Прокопий, ты что - знаком с ним? - съехидничал Карпо и готов был разразиться смехом, но брат серьезно добавил:
     - Первый раз видел. Но когда он ушел, продавец сказал:
"Это писатель Феоктист Березовский".
     - Счастливый ты, уже живого писателя видел.
     - Вот и пойдем, - сказал Самонов, закуривая новую папиросу, а старую заминая в пепельнице.

     В тот день мне посчастливилось увидеть Березовского на Любинском проспекте. Навстречу нам шел высокий полный мужчина с крупным розовым лицом, в белом костюме. Брат толкнул меня в бок и тихо сказал: "Смотри, Березовский". Он прошел мимо и свернул направо, в магазин.

     Местные писатели собрались в маленьком доме на берегу Оми, вероятно, это был клуб или красный уголок редакции окружной газеты "Рабочий путь". Пришло человек пятнадцать-двадцать, все буднично одеты, не походили на писателей, скорее на рядовых служащих или рабочих, один только молодой поэт Забелин выделялся новым костюмом орехового цвета, белоснежной сорочкой и модным галстуком, завязанным крупным узлом, русые волосы были уложены волнами. Мы сели ближе к выходу. Когда он проходил мимо нас, шурша шелковым прорезиненным плащом, на нас пахнуло духами.

     Собрание прошло довольно вяло, без споров. Читались стихи, причем без обсуждения, выйдет автор к столу, прочтет свои два-три стиха и сядет на место, за ним выходит другой. Проза совсем не читалась. С кратким анализом выступил Забелин. Обеими руками он держался за спинку стула венского и когда говорил часто смотрел в потолок и встряхивал своими волнистыми волосами. Слушать его было скучно... Ждали Березовского, однако, он не пришел.
     - На такие собрания и ходить не стоит, - заключил брат.

     Михаил Самонов приходил к нам несколько раз, но к себе ни разу не пригласил. А вот однажды встретившийся мне Иван Михайлович, его отец, сразу пригласил. Он шел по улице, накрывшись капюшоном плаща от дождя, в одной руке нес лопату с пустым ведром за спиною, в другой - рабочие сапоги, а сам босой шлепал по лужам. Узнав меня, он очень удивился, что я здесь, в таком большом городе, вдали от дома. Сын его, Михаил, видимо, не сказал ему о моем приезде. Встретив меня, старик очень обрадовался и первым протянул руку.
     - Молодчина, молодчина! - воскликнул он. - Я всегда говорил своей Настеньке: вот из Вити Орлова выйдет толк, ежели он продолжит учиться. Хорошо сделал, что приехал. Заходи, Витя, всегда будем рады.

     И я пошел к ним уже после поступления в техникум. Они жили где-то на Северных линиях, на самой окраине города, где росла короткая трава и паслись гуси. На автобусе доехал до завода "Красный пахарь", а там пошагал пешком.
     Видимо, от отца или брата Настя уже знала о моем приезде, но никак не ожидала, что я заявлюсь, и очень смутилась, когда я переступил порог. Жили они в деревянном доме и, как мне показалось, очень тесном для их семьи: все комнаты были забиты мебелью. Мать поставила самовар, отца и братьев не было дома, и мы пили чай втроем. Мать все расспрашивала про Ермак, как там живут наши и соседи.

     Настя смеялась и говорила:
     - Мама, он в Омске живет уже полгода, откуда знает как там живут?
     - Но не столько же, как мы. Вам тут нравится? Когда кончите учиться, домой поедете. Конечно, в деревне лучше.
     - Мама, почему в деревню? Может человек в городе останется.
     - Конечно, конечно. У нас там все свое было.

     Потом Настя пошла провожать меня. Она была в такой же короткой черной юбке и белой кофте, как раньше ходила. Выросла за эти годы, пополнела, похорошела и все так же улыбалась, прищуривая карие миндалевидные глаза. Настроение у нее было отличное, но я почувствовал, что уже отвык от нее.

     *****

     Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/20/979