Грязь

  Закрутилась маленькая карусель. Свет фонаря падает на движущиеся фигурки. На стене начинают проявляться причудливые тени. Одна из теней - официант. Он заскользил между столиков. Другая тень- музыка. Третье - ресторан. В ресторане монотонное жужжание французской речи и редкое позвякивание посуды. На небольшой сцене стоит мужчина во фраке. Он поет и шутит, обращаться к публике. Люди улыбаются, кивают. За одним из дальних столиков сидит мужчина в твидовом пальто. Он тоже довольно кивает головой и курит сигару. Его черная взъерошенная борода упирается в стол. Он пристально смотрит на артиста. А артист иногда нервно поглядывает на бородатого мужчину. Всё тает в табачном дыме…

  Вспышка, он вздрогнул. Яркий свет резанул глаза. Картины прошлого стали вставать передним как декорации из школьного спектакля. Также плохо нарисованные, но очень пестрые и сюрреалистичные. Вместе с ним вздрогнул пес, который мирно дремал рядом.
“Что произошло, человек?”-вопросительно стал вздергивать бровями пес.
-Ничего… Ничего, мой хороший…- прерывистым хриплым голосом ответил он и легонько погладил того по макушке.
  Его познабливало, возможно, это началась какая-то болезнь, а может  это дуло из многочисленных дыр в пальто. Неважно, что это было, эта неведомая прохлада, как скальпель, с болезненной тянущей болью расковыривала ворох прошлого. Жена огромной скалой нависла над ним, в руках маленькая дочь завывала как море во время шторма. Резко кольнуло сердце. Жена не унималась:
-Фр5ннвшш...Какого….Ты меня слышишь?..Сволочь!..Ггрощ89пш...
Подбежала старшая дочка:
-Папа-папа, смотри, я нарисовала Тишку!
-Умница, Маша… - он протянул руку, чтобы прикоснуться к дочке. Но  беспрерывно кричащая жена ударила по руке:
-Вгшща7р...Не трогай ее, пьянь, ухрюпище!...тркшеф…
  Он хотел было ответить, но что-то внутри оборвалась и гулко ухнуло куда-то вниз. Возможно, это было то, что она была права. То самый Тишка подошел и начал гладиться. “Вот единственная душа, которая меня действительно любит. Какой пушистый хвост, он такой мягкий. Если я потяну его за плюшевую лапу, он не обидится, потому что любит. У нас с ним много общего”- подумал он.
-Да, Тишка? - он потянулся, чтобы погладить, но кот извернулся и нежно боданул в ногу. Комната напоминала сцену. И не только из-за того, что жена все никак не могла закончить свой монолог переходящий толи в звериный вой, толи в “белый шум”. Просто так неуместно льющееся в окно солнце, больше напоминала прожектор, поставленный за декорации. Глаза беспричинно слезились, его продолжало знобить, то ли на самом деле, то ли в его воспоминаниях. Необходимо было срочно менять мизансцену. Вспышка, холодно, затемнение,  монтаж. И вот он уже на улице. Он шел, едва сменяя ноги,  которые сейчас были как подпорки. Казалось, всё его существо было вывернуто наружу. И всё, что когда-то было внутри, сейчас обдавалось беспощадным ветром. Этот фантомный холод вставал в резонанс с действительно теплой июльской погодой, превращаясь в легкую дрожь. Тогда ему казалось,  что он существует только в этот момент без прошлого, настоящего и будущего. Будущего, которое смотрело него сквозь мутное обшарпанное марьино стекло несбывшихся надежд. Что-то гадкое, ядовитое и колючие, случайно оказавшееся внутри бодро функционировало, заменяя кровь, заменяя хорошее настроение, заменяя его самого на обезличенный вектор,  который просто вел. Это было похоже на густую гумусную почву,  на грязь в которой роились черви и клопы. Казалось,  эта биомасса имеет собственный разум. Разум такой знакомый и такой близкий ему самому.
  Деревья аллеи - ближняя декорация, её проносят быстрее, затем дома, они чуть дальше- их несут медленней, даль неба- статичный фон. Обычно для статичного фона нанимают профессионального художника, такой работой можно полюбоваться. Можно, но в другой раз, сейчас не до этого, надо идти. Казалось, сцена меняет ход.  И вот он вроде бы идет, но остается на месте. Но где-то там, на верху,  будущее делает вздох и всё проваливается в более глубокий сон. Затемнение, становится не так зябко.

  Он не знал когда и почему он вновь провалится в воспоминания. Это как болезнь, как приступы эпилепсии. И в то же время, эти воспоминания для него как глоток свежего воздуха. Как бы ни было в них плохо, воспоминания хранили то, что давно оставило его. Это надежду. Слабую, едва уловимую, но всё-таки надежду.

  Квартира, кухня были нарисованы пастельными мелками на специальной затемненной художественной бумаге. Вероятно, от этого свет не был таким ярким, как в прошлый раз. Медленно и хаотично летел засвеченный тополиный пух. Казалось, художник нарисовал его уже белилами. Это придавало некоторый флер, некоторую сказочность обстановке. Посередине был небольшой стол, на нем скатерть, кружевная. Кружева размыты, но подразумеваются. Они сидят друг напротив друга. Он и жена. Он ест, жена нервно теребит край короткой скатерти. Она тоже не такая, как в прошлый раз. Движения отрывочны, как при высоком пинге и состоят из скетчей, подобна работам Модельяни. Передана грусть, нервозность и та самая надежда. Он нарисован лишь один раз, анимирована лишь рука. “Суп обалденный, ел бы и ел. Че ж она скажет? Ведь скажет же, чую… Знаю… Нет-нет-нет!...  Просто… Чувствую...Почему он заканчивается?... Я не хочу слушать…И не хочу слышать!”
-Ларри…
Как гром прозвучало ее обращение, как острый нож, разивший в сердце и даже глубже, в душу. Вот… Вот это место невозврата. Дрожь от места удара побежала волной сначала по нему, а затем по картине. Словно художник случайно задел рукавом стакан с водой и он пролился на работу.
-Ларри, так не может продолжаться… Я знаю, что ты хороший человек. Но к сожалению этого слишком мало. Я помню когда эти качества были первоочередными и даже возможно необходимыми. Сейчас это никому не нужное ребячество. Ты поступаешь очень эгоистично, зацикливаясь на собственном горе. Да, теперь ты уже не станешь великим актером, но это и не каждый может воплотить. А ты мог, просто так сложились обстоятельства. И тот огромный потенциал, который вложила природа, ты можешь направить не на саморазрушение, а на то что действительно нуждается в твоем присутствии. Пожалуйста, соберись и вспомни,  что жизнь не спектакль, и она продолжается за пределами сцены. Возможно, ты считаешь,  что этими словами я хочу обидеть тебя. И говорю это, как тебе кажется, чтобы лишний раз упрекнуть. Но это ерунда. Возможно,  тебе и кажется, что я уже не люблю тебя,  но это не так. Я люблю тебя… И того мне еще больнее. Мне ничего уже не надо и я не жду чуда. Я просто хочу, чтобы ты открыл глаза  и понял,  что одним добродетелем ты не заплатишь нашу квартиру,  за детей и просто хоть за какую-то жизнь.
  Повисла тягостная тишина. Только что нарисованная пастельными мелками картина стала превращаться в материальный грубый мир. Появились работники сцены и стали выносить мебель и стены. Застывший облик жены стал темнеть. Казалось видение пропадает, и он просыпается нервно смеясь, откуда-то сверху. Нарочно крепко зажмурившись он видит лишь темноту и слышит лишь голос жены и тот, свой, голос:
-И?.. Что? Всё? Что ты хочешь сказать? Я… Я не понимаю…
-Ларри… Клинт нашел замечательное место. Оно связано с театром...
-Клинт? Что ему надо? Какое место?
-Это театр кукол, старый особняк. Тебе нравятся такие здания…
-Причем здесь я? Клинт нашел…
-Он нашел его для тебя! Охранник,  смотритель, назови это как хочешь.  Ларри, прошу, не отказывайся раньше времени. Попробуй, хотя бы неделю, тебе понравится, у тебя все получится. Ради нас.
-Я…  Хорошо…
Дальше плач жены затухающий в темноте.

***

  Яркий теплый, летний день. Сквозь кроны деревьев пробивается знойное солнце. Старая пешеходная улица большого города. По обе стороны стоят двух- трехэтажные купеческие дома. Людей практически нет. По центральной аллее бодрым шагом идет мужчина средних лет. Жмурясь от солнца, разглядывает фасады зданий. Одет весьма щеголисто, при этом несколько небрежно. Напоминает ребенка,  которому позволили надеть, то, что ему хочется. Наконец, подплыв к одной из дверей, повернулся лицом к аллеей. Какое-то мгновение покачался на каблуках и резко зашел внутрь.
-Вы кто? - спросила бабулечка, поправляя очки, оправа, которых, казалось, перевешивала саму старушку.
-Я здесь работаю!
-Я вас не знаю…
-Я вас тоже! Позовите мистера Клинта, я здесь первый день.
  В этот момент откуда-то из зала подлетел деловой мужчина в лиловом фраке.
-Боже, Ларри, ты пришел! -мужчина потряс своего приятеля за плечи,- отлично выглядишь! Ты большой молодец!
-Ну, вот не надо этого всего, Клинт, ты же знаешь, что я это не люблю… -нервно задергался плечами тот.
-Так,  проходи, это главная зала, за ней две центровых, там гардероб,- мистер Клинт стал оживленно проводить экскурсию, периодически радостно потрясывая друга за плечи.
  Наконец, они добрались до обшарпанной деревянной двери.
-А вот и твоя обитель!
-Это что? Здесь они ремонт не проводили?
-К сожалению, нет, бюджета хватило лишь на основные помещения. Но в этой каморке сохранился уют русского классицизма с нотками изящного модерна....
-А эта трещина в стене символизирует брешь в сознании народа или брешь в кармане театра? Так называемый уют моей каморки обязан уюту дворцов чиновьевчих рыл и лично рылу директора. Пойдем к нему в кабинет,  посмотрим, как у него уютно.
-Николай Сергеевич в отъезде…
-Ладно, к нему я загляну позже.
-Вот смотри, это буфет и шкафчик. Вот здесь удобно хранить книги. Вот радио. Винтажное зеркало. Телевизор, к сожалению, не работает…
-Что за обезжиренное молоко в моем шкафу?
-Ооо… -Клинт склонил голову,- до тебя здесь работал мистер Мутор, доброй души человек. Этот чудесный пенсионер следил за своим здоровьем. Но имел проблемы со слухом. И… В одной из его пробежек был сбит машиной…
-Еще одна жертва зож. Понятно.
-Ларри, побойся Бога! - Клинт недовольно замотал головой,- твой рабочий день начнется с девяти вечера. Зинаида Яковлевна передаст тебе ключи и подобные инструкции.

***

  Когда душа срывается в голос на крик. На неистовый звериный вой. Твое тело превращается в трубы. В лабиринты,  в тысячи, в мириады труб. Вывернутых, изломанных, завязанных узлом. В огромный, исполинских размеров многоголосый орган. Чей гул схож с роем пчел, но превосходящий гул сотен электростанций. Что намного больше, чем ты. Чем вся вселенная. И в то время как тончайшие стенки труб дрожат ты молчишь. Где на вопрос: “Всё ли у вас хорошо?”  Через мгновение выйдет лишь обессиленный вздох:
-У меня все отлично...

  Он вновь сидел на обочине. Надеясь провалиться в небытие своих воспоминаний. Что-то вязкое и сладкое было в его состоянии. Вероятно, от этого он был постоянно в чем-то липком. А в груди стучало и пульсировало черная дыра. Но сегодня было радостно. Даже Бася рядом радостно вилял хвостом.
-Тише- тише, старый плут!- пытался он утихомирить своего друга посаженным голосом.
Вдруг что-то холодное и страшное, подробно утренней дымке, скользнуло сквозь него. Стало светло и пусто. От того стало немного легче. Проступили слезы. Он крепко обнял пса, сжав в пальцах длинную шерсть. Сильно зажмурился, глазам стало щекотно. Белой каравеллой заскользили воспоминания.

  Пожалуй, запах- это самая, что не на есть настоящая машина времени.  И, чем он индивидуальней, тем лучше он консервирует события случившиеся при этом запахе. А аромат театра- это симфония из трех актов: трепетного ожидания,  детского восторга и последующего чарующего благоговения. О, этот флер, легкой вуалью преследующий с порога театра до порога дома. И да, это всё  запах. Аромат надушенных гостей, конфетный шлейф кулис и тот непередаваемые запах, которым обладают библиотеки, университеты и старые особняки- запах успокоительное мудрости. Именно они и создают эти три акта симфонии.

***

  Всё повторялось вновь и вновь, и тому не могло быть конца. Он наступал себе на пятки, он натыкался сам на себя, он попадал в ту же грязь, и в грязь оставленную собой. Растаптывал, размешивал и казалось сам становился этой же грязью,  до того момента пока вновь не натыкался на себя. Он шел не по кругу, он шел по спирали, которая медленно и методично, как болотная топь засасывала в кромешной дегтярный мрак. Мрак, который возник и существовал только для него. Мрак, который возник только от того, что обороты становились чаще, и он чаще стал видеть свою спину. И вот уже возникла очередь из бестелесных теней, что-то бормочущих, думающих как он, проживающих его жизнь. Мириада тех, кто впереди и тех кто после, стройным рядом идущие на дно. А он не по середине, не в конце. Он везде, он и есть все эти тени, он и есть эта спираль, он и есть этот мрак.

  И вот настал первый вечер. Один на один со старым особняком. Он словно  попал в механизм музыкальной шкатулки в момент,  когда она не заведена. Всё замерло в предвкушении  чего-то сказочного. Закулисье чуда. Здесь начинается волшебство.
  Он проходил по просторным залам, и паркет приятно скрипел, сквозь полупрозрачные шторы на стены пролетали ажурные  лучи ночных фонарей. Висели картины маслом, карандашом, гравюры из металлографики. Портреты людей прошлого века, натюрморты, пейзажи старого города и просто автографы, написанные пером и поставленные за стекло. Проходя через множество комнат, заставленных разными непонятными предметами, сквозь залы с уютным диванчиками и пуфами, минуя анфилады дверей, он сам не заметил как вышел на сцену. Слегка оторопев, он поклонился пустому залу и сделал два шага за кулисы. Посмотрел одним глазом из-за кулис и вновь вышел, и вновь поклонился, и вновь вернулся назад. После, создал какое-то непонятное шабуршение за сценой, заржал как конь и спустя мгновение громко объявил:
-На сцене Большого Академического театра лауреат международных и российских премий, заслуженный артист РСФСР, обладатель 8 премий Оскар, 10 премий Эмми, 23 канских пальмовых ветвей,  56 золотых глобусов, 106 с половиной премий Кинотавр, 2000 премий Ника, Золотой маски и одного малерованого тазика непревзойденный, величайший актер современности, держите себя в руках,  Ларри Поршик!
  Немного повременил и вышел походкой павлина. Рукой сделал легкий жест, как бы успокаивая бурные овации пустого зала.
-Да-да, Дорогие мои, я знаю,  что некоторым из вас пришлось заложить квартиру или взять огромный кредит, чтобы хоть одним глазком взглянуть и погреться в лучах моего божественного таланта и красоты. Что ж, я заверяю вас, вы сделали верный выбор.
  После чего, шла долгая и нудная речь о том, как непризнанная звезда поднималась  на небосклон своей славы, начиная практически с ясель. Когда закончился автобиографический монолог, начался так называемый спектакль. Он то и дело заходил и выходил из-за кулис. Рассказывал отрывки из романов, травил байки, танцевал и казалось он исполнил на сцене всё что только можно и то чего нельзя. Каждый раз исчезая за кулисами он прикладывался к своей фляжке, а затем выходил еще более пафосно. В подскок, с пируэтами, посылая воздушные поцелуи, подмигивая. Наконец,  когда казалось его энтузиазм иссяк, он сел посередине сцены,  достал новую фляжку:
-Никуда не уходить, всем оставаться на своих местах,- сказал он пустому залу, - вас ждет вторая часть “Марлезонского балета”!
  Через какое это время,  он, шатаясь, вынес игрушечный стол. Усадил за него кукол, поклонился:
-Сказ из жизни одного актера!
-Вот это, - указал он на Петрушку, - главный наш герой. Непризнанный гений, которому необходимо всегда быть веселым, даже когда хочется плакать.
Он усадил Петрушку в центр стола и погладил.
Вот это-то его жена, - он поцеловал руку Рапунцель,- очень красивая,  но постоянно недовольная.
-Много лет,  с рождения, лицедейство- единственная вещь,  которой он овладел в совершенстве. Это искусство, но не ремесло!  Нет! Петрушка пел и жил. Это не суть жизни,  а жизнь!
Он усадил вокруг стола обезьянок, клоунов, льва, Буратино и еще несколько персонажей из менее известных спектаклей и стал изображать, что те смотрят на то, как Петрушка пляшет на столе!
-Люди видели и восхищались! Огонь вспыхивал в глазах смотрящих. И тот огонь заряжал Петрушку. И он жил.
Он убежал за сцену долго шабуршал, после довольно вскрякнул:
-О! То, что нужно!
Из-за кулис он вынес Карабаса Барбаса:
-И вот,  однажды, игра Петрушки покорила одного очень влиятельного и известного культурного деятеля, -он изобразил поклоны Карабаса.
- “Это невероятно! Я платить большие деньги, ты выступать! Мы завоюем этот мир! Очаровательно!” И вот оно- решил Петрушка- жизнь, о которой он так мечтал!
Он подскочил к Рапунцель. Рапунцель плакала:
-Ах, что за блажь, мой Дорогой,  опять твои танцульки. Куда мне глупой не понять всей глубины твоего мастерства! Ну что ж, ступай, я расскажу детям, какой великий у них отец!
-И с тех пор Петрушке рукоплескали лучшие дома Лондана и Парижа. Но так продлилось не долго. Его приятель  и покровитель  оказался не тем, за кого он себя выдавал.
Карабас Барабас подбежал к Петрушке, обмотал его бородой и как закряхтит:
-Ну целуй же меня,  целуй! Хоть до крови, хоть до боли…
-И стала ясно тут Петрушке и про вечный аромат духов, и про крема и напомаженость и макияж. И как зазвездюлит Карабасу…
Голова куклы от удара сделала несколько оборотов. Он сел посередине сцены,  горько глотнул из фляжки и занюхал рукавом.
-Тут и сказочке конец и начинается суровая реальность… Поскольку месть Барабасов не только омерзительная, но и чрезвычайно подлая. Их удар в спину ножом может источать яд до самой смерти. Понеслись дни, как сточная вода утекает в канализацию. Я стал… То есть Петрушка стал не нужен. Его нигде не принимали. Его талант не признавали. И он знал кого стоит винить в своих бедах. Но от этого не легче. Дни напролет Петрушка был дома, редко выбираясь наружу. Злой рок привел апатию, что как болото засасывала на дно. Только небольшое хобби- вырезание деревянных игрушек- приводило его к жизни… Приблизительной жизни! Поскольку, какая жизнь без сцены? Хотя и игрушки выходили не всегда. А что вы хотите? Рученьки-то у него вон... Деревянненькие. Не получилась  и главная деревянная скульптура. Вернее, сотворил он ее давно, но каждый день в ней проявлялась незаконченность… Такова судьба детищ-творений…
Семью Петрушки посещали друзья, вернее подруга Рапунцель Мальвина и ее муж Джозеф. Джозеф был предпринимателем и вечно хвалился поездками.
Он убежал за кулисы и вернулся с двумя куклами. Усадил их за стол и пристально посмотрел на них.
-Так, - схватил он “Джозефа”, - тебе не хватает  мушки!
Похлопал себя по карманам и снова убежал,  на этот раз дольше. Вернулся он с маркером и намалевал на лице куклы огроменную точку.
-Мы с моей Пусечкой ездили в Тайланд, - заговорил Джозеф тонким манерным голосом,- Ох уж эти аборигены. Вы не представляете себе…  Столы маленькие… Брошь в супе… Мы были удивлены, а потом смеялись…  И тут он выдает на немецком… Загар оказался соусом.
-Мы с моей Пусечкой решили заняться ведическими практиками… Вы знаете Шива сказал… Расширение душевного восприятия помогла найти Мориса, он оказывается уснул в поилке...Сон это продолжение мысли… Мы больше не потребляем мясо…
-Мы с моей Пусечкой решили построить дом за городом… Большой сад, в стиле Тайландских небогатых домов,  мы же не хотим выделяться… У ручья можно медитировать… Там могут найти приют все нуждающиеся… В сей антураж хорошо вписалась моя беседка в стиле русского классицизма…
-Да вы что?- вступила Мальвина,- А мой Петрушка тоже плотничает.
-Как интересно! Ларри, вы что-нибудь нам покажите? - спросила Рапунцель
-Нет, вы знаете, я еще не закончил…  Материал не очень податлив.
-Ох, да, дерево оно чувствует человека,  попробуете древесины хвойных пород- с видом знатока вступил “Джозеф”
-Спасибо,  но я разберусь как-нибудь сам…- ответил Петрушка.
-К тому же не каждому дано совладать с инструментами. Строительство и лицедейство- два разных мира… Мы однажды с Пусечкой…
-Да идите вы к черту со своей Пусечкой!- он кинул куклы Петрушку и “Джозефа”. Кровавая дымка заволокла глаза.  Он стал судорожно искать фляжку. Отпил. В глазах резко потемнело. Он рухнул на сцену как мешок с драпом.
То ли сон, то ли жестокая реальность,  разбудили его. Толпа кукол обступила с разных сторон. Множество маленьких ручек, копытц, лапок и клювов терзают его.
-Что за х… Ай!- в этот момент Щелкунчик цапнул его за плечо.
-Давайте его побьем!- кричали скоморохи с дубинками. Кукла судьи сняла с него туфлю и стала бить ей по колену, так что подпрыгивая парик. Мартышки хлопали заводными тарелками.
-Давайте скинем его со сцены!- захихикали клоуны.
-Давайте его покусаем! - проклацал Щелкунчик.
-А давайте! -прорычал плюшевый лев, показав свои мягкие клыки. Но даже они сейчас вызывали страх. Страх перед неведомым хаусом. Немного придя в себя, он попытался приподняться, но голова жутко  кружилась и поступала тошнота:
-Господа… Товарищи… Куклы… Клоуны и звери… Будьте людьми!
Они уже подняли и несли его, кто чем может, к краю сцены.
-Допрыгался!- басила голова Карабаса Барабаса,  которую нес “Джозеф”.
Но вдруг они остановились. Стал слышим благоговейный ропот:
-Борис… Борис идет!  Борис проснулся!
  Из-за кулис показалось вязаная кукла разноцветного… Бегемота. Вместо левого глаза у Бориса была пришита пуговица. И эта пуговица сейчас как-то не по-доброму смотрела на него.
-Ты мальчик Ларри? - спросил бегемот.
Тот опешил.
-Ты плохо себя вел, мальчик Ларри! -Борис топнул ногой и из него просыпался песок,- Знаешь,  что мы делаем с непослушными детками!
-Нет… - все больше сходя с ума ответил он.
 -Мучумба!- рявкнул Борис.
И вязаная кукла бегемота,  в которой было не больше полутора метра, стала зловеще надвигается на него. А вместе с ней и все остальные.
-Ларри! Ларри! - скандировали они, приближаясь свои руки, копыта, лапы и клювы, -Ларри! Ларри!
Тут дымка сновидения стала отходит на второй план и он услышал уже знакомый голос. Его за плечи тормошил Клинт:
-Ларри!  Ларри!  Какого черта здесь произошло?
-Я… -выдохнул он. Клинт недовольно помахал рукой:
-Боже, ты и здесь умудрился надраться! Всё, с этого дня я сам лично буду проверять наличие твоих нехороших запасов!
  Клинт суетливо собирал раскиданных по сцене кукол. Зинаида Яковлевна тоже старалась помочь. Иногда Клинт подбегал к лежащему другу пытаясь растормошить, но тот был похож на одну из кукол. Тот же стеклянный взгляд и тоже аморфное состояние.

  Вся судьба человека состоит из ряда случайных закономерностей. И зачастую, какая-то незначительная мелочь способна определить весь дальнейший ход этой закономерности. Порой большей ошибкой можно считать, то, что значимые вещи мы принимаем, как не значительные, а не значительные, как важные. Судьба, Бог, ангел-хранитель или любая другая высшая сила не заинтересована в том, чтобы мы были несчастливы или у нас что-то не складывалось. Ровно так же как и в обратном. Как бы в том не пытались нас убедить различные религии, культы и секты по повышению личностного роста. И смысл того,  что вся вселенная настроена на то,  чтобы помочь нам быть счастливыми, нацелен на то,  чтобы правильно настроить свой душевный “приемник”. Поскольку мысль строит линию судьбы. Ведь понимая это в обратном направлении или же осознав всю идею, можно превратить всё сущее в ад. В свой личный филиал ада.

  Резкими мазками рисуется динамичная картина. Краски трепыхаются, как разноцветные флажки во время карнавала. Всё подробно взорвавшемуся конфетти: веселый смех, пряный запах и мягкий обволакивающий воздух. Всё перемешивается и превращается внутри в забытую детскую радость. На небольшой городской площадке, напротив летнего кафе, выступает мужчина. Люди улыбаются и кивают. Иногда раздаются восхищенные возгласы на испанском. За одним из дальних столиков сидит мужчина в твидовом пальто. Он тоже довольно кивает и курит сигару. Его огромная борода опутала столик и подметала мостовую, как будто подкрадываясь к соседним столикам.
-Да-да, это мой, русский ивашка! Пляши!- он говорит на ломанном русском. Никто его не слышит или не хочет слышать.
  Артист не обращает внимания на бородача. Но делает это настолько явно, что этого нельзя не заметить.
  Всё тает в белесом цвете солнечных зайчиков и разноцветных флажков… .

  На следующий день он был крайне подавлен. Где-то в центре солнечного сплетения сильно ломило. С тем ужасно было где-то еще глубже. Из головы не выходил сон. Все эти звери, куклы… Невероятный сюр. И в то же время, весьма реалистичный. У него до сих пор болело плечо от укуса Щелкунчика. А этот бегемот…  Борис. Это надо же было в голове такому сгенерироваться! Возможно, Клинт прав, необходимо немного повременить с выпивкой. На работе. Не в начале дня. Только если настроение будет. Или станет плохо.
  Клинт действительно ожидал его в фойе театра. На нем был изумрудный пиджак, белоснежная сорочка и серьезный вид.
-Перед началом хочу, чтобы ты добровольно отдал всё, что у тебя есть!- надменно произнес распорядитель. На что его друг хмыкнул и посмотрел в сторону, в большей степени воспринимая это как очередную забаву. Он заранее заложил несколько фляжек и грелку. Клинт как искусный надсмотрщик нашел всё. На что его друг саркастично похлопал.
-Вам бы, сударь, в полиции Маями работать,  а не в театре прозябать. Такой талант пропадает…
-Так,  это я забираю с собой. Удачной ночи. Кукол не мучить,- серьезно ответил Клинт.
-Еще кто кого… - пробормотал тот.
  В этот раз в помещении театра было смрадно, душно и просто невыносимо. То что вчера казалось сказкой, сегодня выглядело как помойка никому ненужного барахла. Казалось, куклы зловеще смотрели из-за закрытых витрин. В их глазах читалось: “Мы всё помним, мы всё  знаем, ты только усни!”. Спать ему не хотелось. И не только по этому. Он быстрым шагом проследовал в каморку и закрылся там.
***

Казалось, ветер был всюду. Ветер был снаружи, ветер был внутри. Ветер свозил через него,  как через сито. Свозил через одежду, прорвался сквозь тело,  пронзал, как холодный клинок душу. Ветер проходил, оставляя завихрения внутри и перехватывая дыхание снаружи. Ему постоянно было зябко и неуютно, даже в жаркий солнечный день. Он был словно весь окутан мокрым колючим шарфом. Шарфом,  который не согревал, а лишь кусал его тело. Иногда возникало ощущение, что сам создает дикий пронзительный мороз. Как огромное черное солнце,  которое может лишь темнеть и поражать лучами холода.
  Сомнений не было. Он давно свихнулся. Но тогда… Тогда он этого еще не знал. Сейчас, стоя на мосту и вглядываясь в свое отражение, он как и тогда был загипнотизирован. Шесть лет назад он первый раз оказался на этом мосту. Как и почему его привели  сюда ноги. И ноги ли? Он не помнил своего пути. Но прекрасно помнил,  что предшествовало тому. Первый день на мосту,  оказался последним днем дома. Тогда,  волей случая он вернулся раньше домой. На работе проводили инвентаризацию, и Клинт сказал, что в его присутствии нет необходимости.
-Ларри, ступай домой. Я думаю, это может затянуться. В твоем присутствии нет необходимости. Давай, поторопись,  а то и на тебе номер поставят,- сказал Клинт,соскабливая с рукава лазурного пиджака застывшую  капельку краски.
  Когда он зашел в дом,  то почувствовал смрадный запах. Что-то храпело и хлюпало. Жутко закружилась голова. Нетвердым шагом он зашел в спальню. Бежевый исполинских размеров кальмар лежал на хозяйской кровати. Чудовище уже переломило пастель пополам и, сдерживая части, продолжало лежать… Или сидеть, с головоногими это сложно определить. Его длинные извивающиеся щупальцы расползлись по всей комнате. Они уже перевернули комод, столкнули вазу, перекосило картины и рамки. Жирная, слизкая макушке осьминога раскачивала люстру и давно оставила след на побеленном потолке. Глаза чудовища были как два колодца - в холодную темную бездну.
-Рапунцель!- он закричал обиженным голосом ребенка- Какого черта? Что за подстава! Мне даже собаку не разрешала заводить,  а у самой гребанный живой кальмар в спальне!
Осьминог недовольно заурчал, стал страшно дрожать и надул шар из соплей.
  Пошатываясь, он перешел в детскую. Там было тихо и спокойно. Царил легкий полумрак. Он подошел к колыбельную и осторожно поправил одеяльце. Под одеялом возникло небольшое движение и на мгновение возникла маленькая когтистая птичья лапка, которая осторожно потянуло одеяло обратно и исчезла. Он аккуратно стал приспускать одеяло. Показалась черная взлохмаченная макушка. Из-под одеяла вновь вылезла когтистая птичья лапка, которая потянув одеяльце на себя,  больно цапнул за руку. Он резко рванул одеяло и под ним оказался вороненок. Птенец в несколько раз превосходил размеры настоящего птенца,  но при этом, по внешнему виду,  можно было различить, что это была не взрослая птица. Вороненок громко стал каркать и клацать клювом, как огромными ножницами. Вдруг в детской все стало взрываться. Как небольшие хлопушки с перьями. То там, то здесь,  на месте хлопком возникали такие же птенцы. Все они начали галдеть, хлопать крыльями,  тыкать в макушку и громко каркать. Птенец из колыбели присоединился к ним:
-Карррр-карррр… Ларррри- Ларрррри… Брррысь… Каррррр-Каррррр…  Ларррри-Ларрри… Прррррочь-Прррррочь… .
  В дверях, как огромный ком слизи, показался осминог. Головоногое издало недовольный заутробный рев и схватило одного из воронят. Тот взвизгнул. Бедной птицей осьминог швырнул в человека. Глаза птенца, как огромные желтые блюца, стали дергаться, зрачок съузился в тончаюшую полоску. И рваным, дребезжащим, но уже затухающим голосом птица продолжала:
-Ларррри-Ларрри… Прррррочь-Прррррочь…
  Как выбрался из этого сумасшедшего дома он не помнил. Ровно как и не помнил, как оказался за 9км на том самом мосту. Тогда он и решил больше не возвращаться обратно. Его пугало сожительство с гиганским кальмаром и стаей птиц. Рассудок вернулся, когда взгляд был  утоплен в воде. Возможно, от этого он возвращался на мост,  когда ему становилось невыносимо тяжело. Проезжающие мимо машины создавали вибрацию, и его отражение исчезало в мутных волнах. Но уже через мгновение в тине грязных стоков вновь собирался знакомый образ. “Дерьмафеникс”. Так он всегда назвал себя, глядя в реку. И улыбался, радуясь своей находчивости. Дерьмофеникс улыбался в ответ.

   Все, то есть сейчас и было тогда – две разные вещи. «Что же случилось?». «Меня лишили жизни! Перекрыли кислород! Лишили заработка!». Но лишившись всего этого, он понял для себя, насколько был глуп. Всё это: дом, образование, семья, дети. Всё это он ковал по чьему-то придуманному лекалу. Все это путы, которые управляют им и душат его. Нужно резать, но осторожно, медленно, чтобы вросшие они не оставили шрамов в душе от своего пребывания.

  “Нет! Нет,  этого не может быть!- размышлял он,- Какой к черту осьминог! Какие вороны! Бред! Я схожу с ума! Все значительно проще. Видимо, что возвращаясь домой, я предпочел прогуляться и изрядно надравшись уснул рядом с этим мостом. Все это видение, все это ложь!  Дурной сон! Но Боже, как реален!”  Голова была, как чугунок с монетами, её тянуло к земле. В фойе, как обычно, маячил распорядитель. Клинт добродушно помахал рукой. В ответ тот еще ниже опустил голову.
-Ларри, приятель, на тебе лица нет,  что случилось? -озобочено поинтересовался Клинт.
-Ничего,  видимо вчера я немного  выпил. Похоже?
-Что?
-Что? -бывший актер с удивлением обнаружил своего друга совершенно в другом месте.
-Ты знаешь, я давно привык к этому...-улыбнулся Клинт.
-Клинт, я кажется сошел с ума…-растерянно опустил голову, обхватив ее руками, пробормотал его друг.
-Ты всегда был ненормальным! Твое бесконечное пьянство сведет тебя в могилу. Если бы у тебя была хотя бы крупица разума,  то ты непременно сменял ее на еще одну бутыль.
-Что? К чему эти увещевания?
-Я ничего не говорил…
-Да ну? А не пей, ты ненормальный, Ларри, ты умрешь?
-Нет, нет,- засмеялся распорядитель ,-вероятно, это твой голос совести.
-Да ты издеваешься надо мной!
-Нет. Почему же? Я до сих пор считаю,  что у тебя есть совесть.- улыбаясь, ответил Клинт.
-Очень смешно…

  То как несчастный актер встретил Басю, может уложиться в несколько предложений. Старый пес с колтунами и большими подвижными бровями тоже был волею судеб выброшен на улицу. У них было много общего. Возможно по этому их первая встреча произошла весьма обыденно,  так словно они знавали друг друга добрый десяток лет. Дождь лупил, как из брандспойта. Казалось, тем самым пытаясь выбить людишек из-под всех возможных укрытие. Петрушка шел в стоптанных и промокших ботинках, подняв воротник пиджака. Глаза слезились и, возможно по этому, напоминало картину импрессиониста. Множество разноцветных мазков. Как ковер из пестрых лоскутков в деревне старого дома. В такие моменты глазам нужно верить в меньшей степени и в большей степени чувствовать  образно. А он уже давно не верил глазам. Переливающиеся в струе света фонаря, как в жемчужном граде, серое пятно практически не изменялось. Если бы не этот живой огонь внутри, что чувствовался за версту, то это пятно можно было принять за обычную урну. Но как говорится: “Рыбак рыбака…” Не сбавляя неспешного шага, он легонько дотронулся до мокрой макушки пса и сказал: “Пойдем…”. Голос его утонул в дожде,  но это было не важно. В фойе, как обычно, дежурил Клинт:
-Это что за лохматое существо… Радостно виляющее хвостом и облизывающее мне руку. Нет,  Ларри! Здесь ему не место. Где ты вообще его нашел?
-Это Бася- мой лучший друг! Друзей не оставляют на улице.
-Лучший друг? -со смехом стал всматриваться распорядитель в радостную мохнатую морду, -Ну а кто тогда тебе я?
Пес радостно затявкал.
-Вооо… Ты ему уже не нравишься. Ты, Клинт, всего лишь мой работодатель и фигляр!
-Ну знаешь, -Клинт поправил розовый галстук, -Этой псине здесь не место.
-Обратись к своему сердцу, дружище! Ведь я знаю, что за маской черствого театрального управителя кроется нежное и кроткое сердце, которое бы никогда не позволило оставить живую душу в такую непогоду.
Клинт осторожно глянул на пса,  тот продолжал радостно велять хвостом.
-Эх, Ларри, я не знаю,  что сейчас происходит в твоей жизни. Мне же видится невероятный кавардак. Возможно,  это новая ступень, которая вернет тебя в правильное русло, во что я искренне верю. А может и нет… Животными не место в театре, но учитывая твои обстоятельства… Так, Ларри, тебя я уже проверил. Пса не пустил. А сейчас я пойду…  А ты… Ты понимаешь…
  Он понял. А еще он понял, что не обязательно было проносить огненную
воду в момент проверки: можно оставлять схроны где-то поблизости, а за тем…
-Ай да пес!  Ай да сукин сын!- радостно завопил он, когда желтый зонт распорядителя исчез за пеленой дождя,- Мы с тобой таких дел наворотим!
  Бася радостно вилял хвостом и лаял. Конечно не знал чему радовался человек, но чему радоваться пес было ясно.

Дальше дни пролетели как иллюстрации к детской книжке. Наполненные светом и акварельными сгустками. За эти несколько дней он придумал еще несколько способов пронести огненную воду. Но желание пить не было. Сейчас он напоминал себе колокольчик. Он понимал, что это не на долго. Полый внутри, а снаружи наполненный звоном. Это тремуло, казалось, не отпускали даже во сне. Возможно, это из-за пса. Животные, а особенно собаки, хорошо улавливают настроение людей. Пусть то даже выдуманные. Этот взаимообмен положительными эмоциями и заставлял “звенеть”.


-Я не понимаю, как ты можешь жрать это обезжиренное молоко!  Уже третья пошла. Хотя… Каждому свое.
Пес, возможно, что-то себе и думал, вздергивать бровями, но от миски не отрывался.
-Аааа… Старый плут, мистер Мутор, лучше пошел бы тебе в хозяева. Вам бы было о чем поговорить. “Сташэ, скажите, вам не кажется,  что в сегодняшнем...”- он оторвался, чтобы прочесть название обезжиренного молока,- Грроль… Грольдзен… Грольдзен! Охренеть, звучит как название дорогого виски… “Мюсье, скажите, вам не кажется,  что в сегодняшнем Грольдзен слишком много лактозы?- Нет-нет, Мюсье, это просто отсутствие жира придает пикантный вкус полей Прованса” А потом бы вы засмеялись и чокнулись рюмками старого доброго Грольдзена. Почему ты вообще со мной не разговариваешь?
Бася что-то недовольно тявкнул и продолжил трапезу.
-Воооот,- улыбнулся актер и глотнул молока… И тут же его выплюнул.

***
  Теперь, по прошествии шести лет, он не помнил событий этих дней. Поскольку,  в них не было ничего, что могло бы запомнится. Наша память устроена таким образом,  что запоминаются лишь вещи добро приправленные эмоциями. И за чистую отрицательными.  Положительные тоже имеют силу. Но другую природу, как вуаль ласково сна. Вроде и было это, но тает как пломбир в горячем кофе. Другое дело злость, обида, страх… Как разряд тока, идущий сквозь года внезапными и приглушенными автошоками. Ах,  да… Еще песенка из рекламы хорошо въедается в память и иже с ней подобная ерунда. Но эти дни ни к чему подобному не относились и от того не запомнились… Но было то, что он ясно помнил. События, которые завершили его присутствие в театре кукол…

***
-Ларри, - что-то проклацал совсем рядом, - Ларри?
Бася жалобно скулил и жался в угол. Он попытался приподнятся. Нос был заложен. Тело гудело, как расстроенный трамбон.
-Бася… Какого черта? Ты умеешь говорить?
-Это. Не. Бася.
Он приподнял помятую макушку. На кресле лежала кукла. Кажется это был Патрик. Маленький человечек облаченый в изумрудный пиджак и  такой же цилиндр. Святой,  широко почитаемый в Ирландии и северо- западных странах.
-Это. Я.
-Кукла? Опять?
-Я. Патрик.
-А я Ларри,- он взгромаздился на табурет,- очень приятно, ёк…
-Я. Знаю.
-Патрик, я сошел с ума?
-Вполне. Возможно.
-Куклы не умеют разговаривать. Бася,  скажи ему.
Пес недовольно скулил.
-Он. С. Тобой. Не. Разговаривает. Ты. Обидел. Его. Вчера.
-Что вчера было?
-Ты. Ударил. Его.
-За что?
-Бася. Пролил. Фляжку. Ты. Разбил. Грольдзен.
Он пристально посмотрел на куклу:
-Это что,  какой-то странный розыгрыш? Клинт подключил динамики и провел провода?
Он наклонился ближе к креслу и упал за него.
-Нет. Нас. Здесь. Трое. Я. Бася. И. Ты.
Еще не поднявшись, он нащупал  рукой лицо куклы и оперевшись на него поднялся. Новая попытка всмотрется. Нарисованные акриловые брови поменяли свое положение, придав кукле удивленный вид. Он с отчаянием шлепнулся на табурет.
-Нет… Такое явно не сделать. Я сошел с ума.
-Поздравляю.
-Было бы с чем…
-Возможно. Ты. Ошибаешься. Попробуй. Взглянуть. На. Это.  С. Другой. Стороны…
Он встал и заглянул за кресло,  поднял скрывающий плед, вниз кресла. -Я. Образно.
-Да понял я. Ты же марионетка, нужно проверить все варианты…
-Может. Быть. Ты. Единственный. Человек. Способный. Разговаривать. С. Куклами.
-Может… -ответил он, продолжая перебирать многочисленные тряпки, на которых сидела кукла.
-Шаманы. Ацтеков. Пили. Горькие. Травы. Чтобы. Разрушить. Тонкую. Грань. Между. Мирами.
-Ну и?.. -он приподнял куклу за подмышки, в поиске проводов.
-Ну. А. Ты. Для. Этого. Просто. Бухаешь.
-Восхитительное замечание… -бывший актер почесал затылок.
-Спасибо.
-Это ирония, тряпичная башка!
-У. Меня. Тоже. Я. Деревянный.
-Как тебя выключить?- он с силой надавил на нос Патрику.
-Честно. Это. Не. Приятно.
-Мне тебя слушать тоже удовольствия не много… Я только стал думать, что это просто кошмарный сон,- он осторожно потрогал плечо.
-Да. Петрович. Сильно. Цапнул.Тебя.
-Петрович? Кто?... Щелкунчик- Петрович?
-Да. По. Двум. Отцам.
-Что за?..
-Это. Не. То. О. Чем. Ты. Мог. Подумать. Мастер. Петр. Драников. И. Петр. Чайковский.
-Значит это всё правда? Бегемот этот… Борис.
-И. Да. И. Нет.
-Что ты мне мозги пудришь?
-Мы. Есть. Только. Здесь. -Патрик подвел застывшую руку к деревянном виску  и постучал,- Ровно. Как. И. Бася. И. Клим. И. Жена. И. Дети. Все. Мы. Сосуществуем. У. Тебя. В. Голове. И. Кто. Из. Нас. Реальней. Решать. Лишь. Тебе.
-Все знают, что куклы не умеют говорить…
-Ты. Эгоцентрик. С. Подавленным. Чувством. Агрессии. И. Ещё. Большим. Чувством. Вины. Они. Переполняют. Тебя. Но. Выразить. Их. Ты. Не. Можешь. Из. За. Страха. Такой. Силы. Способного. Убить. Тебя. Поэтому. Ты. Стараешься. Перенести. Свою. Боль. Обиду. И. Страх. На. Других. Не. Имеющих. Свое. Я. Таких. Как. Я.
-Ты, правда так считаешь?
-Я. Уверен.
-Значит, ничего этого нет? Значит всё не так уж плохо? Значит и я не так ужасен… Ведь это значит… Да… Я не негодяй… Я просто… Как ты сказал? Я просто несчастлив. Мне просто не повезло, ты прав! Я жертва обстоятельств? Я жертва… Я жертва!
-Жертва.-Жертва.
-Ты должен сказать это другим! Меня они всё равно не послушают!- бывший актер был крайне возбужден и радостен. Акриловая улыбка в лукавом радушии едва заметно поползла на маленьком лице куклы . Но Патрик ничего не ответил. Мужчина поднялся на вихляющие ноги:
-Сейчас… Ты должен… Они поймут!
  Он убежал, хлопнув дверью.

Солнечно, всё будет солнечно, если добавить в воду желтую акварельную краску. Всё лучило. Дорога впереди была залита персиковыми отблесками заходящего солнца. Он шел домой, словно летел. Он с легкостью взлетел на свой этаж. Его даже не пугала встреча с осьминогом. Никакая дичь не была способна расстроить его сейчас. Ведь всё о чем говорил Патрик, когда-то приходило на ум ему самому. И даже если она этого не поймет, он был рад, что понял это сам и попытался донести это до других.
  Он позвонил, никто не ответил. Он постучал, но безрезультатно. Конечно, сейчас же рабочий день! Надо немного подождать.
  Он вышел из парадной. Было светло и достаточно тепло. Но чувствовалось, что еще полчаса и солнце скроется и станет холодно темно. Воздух был прян. Запах опавших и подожженных листьев бударажил. Пахло землей. Пахло асфальтом. Казалось, всё пахло. Так пахло заходящее время.
  Наконец, со стороны старого сквера показалась знакомая фигура. Такая хрупкая. Она несла пакеты. Её прекрасное и бледное, как талый снег, лицо  выглядело измученным и усталым. Какая-то мысль заставляла хмурить брови и периодически ускальзывала от нее, оставляя пространный и растерянный взгляд. Он подскочил и схватил жену за запястье той руки, в которой были пакет и сумка. Женщина резко отдернула ее. Казалось, бедняжке потребовалась целая вечность, чтобы понять, что происходить. Но минуло всего несколько мгновений, за которые ее лицо, пережило всю палитру возможных эмоций. Всё закончилось тем, в ее глазах проступили слезы и она попыталась прикоснуться своими ладонями к его щекам:
-Ларри… Как? Куда ты ушел?
  Но бывший актер ничего не заметил. Он схватил ее за ту же руку:
-Ты же знаешь, я не люблю всего этого. Пойдем, ты должна услышать Патрика…
-Куда это? Зачем?
-Дом кукол…
-Представление? Сейчас? Что за ерунда.
-Да нет… Какое представление! Хотя да…  Ну пойдем уже…
-Ларри, я не могу так. Нужно забрать Машу из садика. Предупредить осьминожку, чтобы укладывало спать Таню без меня, что я задержусь…
-Ну вот ты опять! У меня не восемь щупалец, от того, возможно,  не такой хороший нянь. Неужели ты не можешь просто сходить со мной в театр?
-Ах, Ларри… Я же не отказываюсь. Мы  пойдем, но мне необходимо всё это сделать.
-Нужно-делай!
  Рапунцель подняла пакет и сумку, упавшие на сухой асфальт и прокурсировала в сторону дома, он поплелся следом. В дом заходить не стал, слишком жива была память о головоногом и воронятах. На улице стало прохладно и сумеречно.
  Ему показалось, что прошла целая вечность до момента, когда в двери парадной показались жена с дочкой.
-Папа-папа!..
-Да-да, пойдемте скорей!
  Как назло встали трамваи. Благо Дом Кукол был не так далеко. Он шел как ледокол, на прицепе вел жену, взявшую его под руку. Маленькая дочка, как маленький спутник бегала вокруг них, подбирая красивые опавшие листья в свой букетик. «Сейчас Патрик им всё объяснит. Всё будет как прежде. Всё будет хорошо!»
-Ларри, куда же ты пропал, где ты был всё это время?- спросила жена.
-В доме… Кукол… Ты же меня сама отправила…
-А на что мы идем? На Щелкунчика?
  Он нервно дернул плечом:
-Нет!
-Может на Винни Пух и все-все-все?
  Он отрицательно покачал головой:
-На Ирландские монологи…
-Ну что ж…На Ирландские, так на ирландские… Куда ты так бежишь?
  В Доме Кукол и правда что-то намечалось. Было много народу. Были и дети и взрослые. Куклы были выставлены в фае. Окинув взором всё пространства, он как хищная птица засек Патрика. Пробираясь сквозь скопища людей, он провел жену и дочку к кукле:
-Ну, знакомьтесь, это Патрик!
-Пивет, Патрик!- сказала Маша
-Патрик сейчас расскажет вам, всё как есть на самом деле!- актер по привычке говорил громогласно и уже обратил внимание близь стоящих. С некоторым опасением в первые ряды прокрался Клинт.





-Ну, давай, не позорь меня, на нас смотрят- в полголоса произнес актер. Послышался смех из собирающегося народа. Клинт расслабившись и улыбнувшись сложил руки.
-Сейчас он стесняется…-актер достал его из-за витрины, - ну давай, хоть пол словечка.
Актер поднес к уху куклу и стал прислушиваться. В этот момент Клинт проскрипел:
-Отпусти меня, добрый молодец, я исполню три твоих желания.
  Опять послышался смех. Актер нахмурил брови:
-Патрик, мы знаем, что это сказал старый дурак-распорядитель…
-Ну так! Хватит!- недовольно разминая шею сказал Клинт,- устроил понимаешь балаган…
  Распорядитель подошел и взял актера за  плечи, актер резко развернулся и заехал Клинту в нос, того поймала толпа.
-Я не люблю, когда меня трогают,- процедил актер сквозь зубы. У распорядителя потекла кровь, сливаясь с малиновым пиджаком:
-Да ты очумел!
-Ларри, Боже мой! Что ты делаешь?- в страхе заговорила жена и осторожно стала подходить.. Когда она стала слишком близко, Петрушка дал ей пощечину, своей размотанной тряпичной рукой.
-Мама!- крикнула Маша. Актер очумевшими глазами смотрел на жену:
-Молчи, молчи… Молчи! Я прав! Ты вообще не видишь что ли, что я стараюсь для нас! Сейчас, ты должна понять!
  Где-то у входа показалось бурное движение. Это пробиралась охрана. Актер все понял. Схватил игрушку и скрылся в своей каморке.
  -Что же ты молчишь? Говори, сука! Ну?- дрожь волнами ходила по его телу. Непреодолимое желание швырнуть,  что есть силы Патрика об стену, останавливала жалость и боль. На лице куклы застыла улыбка. Кукла висела в мертвой хватка артиста обмякшим деревянным трупиком.
-Ну?- он завыл, упал на колени и зарыдал прижал к лицу Патрика, -почему… Почему ты молчишь? Ты живой! Я не сошел с ума!
-Ах ты,  дьявольское отродье!- он поднес зажигалку к зеленому фраку. Щелкнул, с третьего раза зажглось. Глаза его заблестели,- Может быть, огонь тебя пробудит. Теперь тебе больно? Доволен?
  Пламя быстро взялось за сухую ткань. Человек усмехнулся и отпил из фляжки. Несколько мгновений он заворожено смотрел, как масляное лицо Патрика охватывает огонь. Но резко, как от удара тока опомнился и скинул маленький пиджачок и стал тушить:
-Что же это ты со мной делаешь, маленький!
  Послышался стук в дверь:
-Открывай, мерзавец!
-Патрик, скажи им, скажи… -он повел рукой в сторону вздрагивающей двери, показывая кому нужно сказать. Кукла улыбалась обгоревшим лицом. Актер в бессилье упал и с силой тал биться головой о тумбу.
-Ну. Хватит.- донеслось откуда-то сверху. Патрик был нахмурен:
-Ты. Знаешь. Почему. Я. Молчу. Посмотри. Посмотри. Налево.
  Там стояло старое зеркало. Всё было так же, как и здесь. Тот же бардак, бутылки Грольдзена, он сидевший на полу, Патрик полуобгоревший на кресле. Вздымающаяся дверь. Но чувствовалась сокрытая, пугающая тайна, которая была на поверхноти. И вдруг его взгляд остановился на своем отражении. Волна холода прошлась по телу. На него глядело его же лицо. Оно было растянуто в дьяволской улыбке, в то время как актер был жутко напуган и улыбаться точно не мог. Губы в отражении с не сходящей улыбкой  прошептали:
-Ты. Знаешь.Почему…

  Вспышка, он вздрогнул. Резкий свет резанул глаза. Всё было как всегда. Лампочки вывески “Цирк” так же переливались всеми цветами радуги. Он кутался в старое пальто. Пес жался к нему. В сумке, что лежала чуть поодаль, возникло небольшое движение. Через мгновение вновь с большим усилием. Мужчина открыл сумку. Там лежала кукла - Патрик. Небольшими размерами и большой активностью Патрик напоминал младенца. Кукла потянулась, что-то хрустнуло, размяла каждый пальчик, почесала рыжую бороду, достала из своего малинового пиджака маленькую фляжку и сделала несколько глотков. Патрик присел, продрал глаза и стал молча наблюдать. Мгновение спустя его маленькие деревянные, но очень подвижные ручки стали хватать прохожих за пряжки и шнурки. Но продходящие мимо не обращали внимания. В какой-то момент кто-то бросил три монеты. Патрик повернулся на мужчину. Того знобило. У куклы на максимум опустилась челюсть, изображая невероятный шок.
-Нет,  ты это видел?
Маленькая кукла выпрыгнула из сумки,  схватила камень и кинула в сторону прохожего.
-Вы только посмотрите на него!- Парик взвел руки вверх,  а потом обращаясь к бродяге:- А ты что сидишь?
  Мужчину как поразило током: он вскочил и и заорал на прохожего:
-Я!.. Да ты знаешь кто я, шельма? Я- Ларри Поршик! Человек с двумя высшими образованиями! Актер с большой буквы! Я знаю в совершенстве пять языков и сопутствующие им! Я объездил всю Европу! Тридцать рублей… Тридцать серебряников… Знаешь что? Засунь их себе… - кричал он, но прохожего давно уже небыло. Патрик топтался рядом в луже. Сложно было сказать, кто за кем зеркально повторял движение. Но вскоре, кукла взобралась на актера и стала дергать его за волосы, рот и глаза. Выглядело это жутко, словно марионетка и кукла поменялись местами. Наконец, когда бродяга успокоился, Патрик стал науськивать:
-Актер? Какой же ты актер? Актер без сцены!
-И что ты предлагаешь?
  Кукла маленькими ручками развернула его голову в сторону вывески: «Цирк».

  Всё  было замазано углем. Черный дегтярный мрак. Картина одного цвета, одного чувства. И в этой непроглядной тьме, кажется,  что-то есть. Что-то большое и ужасное. Актер стоит на небольшом постаменте. В окружении черных волн. Они повсюду. Одна трепещущая огромная борода, за которой не видно ни солнца,  ни неба.                Всё на какое-то мгновение замирает и сквозь черные плотные, как снопы сена, волосы начинается медленно струится едкий  табачный дым. Еще спустя мгновение, из этого места появляются большие  губы. Они бардово-сиренивые от алкоголя и соли. За ними огромный крючковатый нос. Из которого, как из паровозной трубы, начинают бить столбы  дыма. Губы начинают смеяться. Показываются редкие желтые зубы. На поверхность бороды выскакивают крошки, одной которой можно перебить брошку актера.  Губы говорят раскатистым басистым голосом с акцентом: “Пляши, русский ивашка, пляши!”. Борода начинает оплетать запястья и ноги. Борода превращается в путы, которые с болью врезается под кожу. Борода дергает поочередно конечности актера. Густая кровь пропитывает сорочку. Чтобы облегчить боль, он вторит движениям бороды. И вот актер уже, как марионетка. Кажется, что истязания длятся вечность. И когда, наконец, последнии силы оставили Петрушку, борода медленно стала опутывать шею. Волосы сплетаются в косичку-уздечку и душат актера. Он медленно погружается в тьму, которой был окутан.

Я не знаю почему и что заставляло меня пялится на эту картину. Совершенно точно не ее выскохудожественное исполнение. Складывалось ощущение,  что ее нарисовал недоучка. Или это было из жанра, что именуем как наив. Это когда человек не имеет художественного образования, но зато обладает большим желанием рисовать. Да и я был не из тех,  кто способен по долгу может стоять и наслаждаться мастерством художественного таланта. Это было нечто иного плана. Картина словно гипнотезировала меня. Просыпался ли я ночью или просто походил мимо, картина словно смотрела на меня, взывала к чему-то. Казалось еще чуть-чуть и она заговорит.
  Непонятно зачем и для чего эту картину повесили здесь, в больнице. Она совершенно не вписывалась в подборку пейзажей. Такое ощущение, нарисованная наспех. Бесполезная и не нужная вещь.
  На картине была изображена арена цирка. В центре стоял мужчина. Одежда его была очень нелепой. Как у оборванца с пестрыми и разноразмерными заплатками. Словно, он был бездомным и старался подчеркнуть свою обездоленость. На первый взгляд можно было подумать,  что это старик. Длинная с проседью окладистая борода, морщины. Руки… Такие измученные, с крючковатыми пальцами руки. Но он был молод. Его глаза. Казалось, весь магнетизм картины шел из этих глаз. Глаза его были молоды, полны слез и какой-то непреодолимой горечи. Они тянули как в омут, как в водоворот…
  Мужчина набегу жонглировал. Вернее пытался. Мячики летели в разные стороны. И это неудивительно, ведь смотрел он не на них,  а прямо в душу тому, кто смотрит на картину. И даже как бы куда-то за… Мячик,  что был ближе к земле,  пыталась перехватить небольшая лохматая собака. Вероятно,  она выбежала вслед за своим хозяином. Через плечо у мужчины весела сумка. Из сумки валились карты, исписанный листки бумаги и связаны в одно разноцветные платки. С краю торчала кукла,  которая напоминала маленького жителя Ирландии. Изумрудный фрак и цилиндр, аккуратно вырезанная маленькая трубка и нарисованная борода без усов. У куклы были подняты руки,  словно она говорила: “Поприветствуйте, на арене цирка дрессированный человек!”
  Зрителей было видно плохо. Они были изображены как одна общая терракотовая масса. Были различимы лишь некоторые силуэты, но и те тоже постепенно растворялись в общем фоне. Отчетливо же были видны улыбки. Они словно были подсвечены. Хищные,  как шакалий оскал. Они словно радовались неудачам выступающего, тем самым терзая его подобно стервятникам над уже испустившей дух плотью.
  На заднем плане были изображены люди. Вероятно,  охранники или смотрители, бросившеся в погоню за мужчиной. Они были далеко, на значительном расстоянии. Всего пара мазков…
  В углу карины была подпись: “Ларри Басье, 1936г.”. Возможно это имя художника,  а может быть и персонажа. Кем он был и какую жизнь он прожил,  мне было неизвестно. Просто в моей голове возникла эта история, и она многое проясняла. Возникла она так же легко, как приходят мысли выпить кружку кофею, когда наступает утро или засунуть палец в пасть зевающему коту. Пожалуй,  истинное мастерство любого художника, как я стал думать в последствии, не в его способности дотошно передать информацию, которую мы можем увидеть или услышать извне, а в том, как он способен, даже малыми средствами, приоткрыть дверь в самих себя. Любое творческое начало происходит не в материальном мире, а внутри нас. И потому искусство - это ключ к душе каждого,  как отправная ступень познания своего внутреннего мира. И оттого насколько искусно изготовлен этот ключ, зависит то, как далеко мы можем зайти в познания себя. Ведь все происходящее с нами берет начало из нас и заканчивается тогда, когда заканчиваемся мы.
  Заслуживает ли этот человек картины и этой истории? Я думаю да. Любая душа- великая ценность. Неискупленная душа тем более заслуживает внимания. Всё зло лишь от большого несчастья. А счастье не средство, а добрая связь, отношение между собой и всем.



Удивительное существо- человек. В представлении вселенной незримая песчинка. Его время ничтожно коротко,  силы его до смешного незначительны и всё его проявление в безграничном и хаотичном пространстве невероятно мало. Какая-то неведомая божественная сила вольно плавающая в этом пространстве или даже являющее собой это пространство решила создать человека. Для чего и зачем? Для выполнения каких-то небожественных дел, как раба? Или ради забавы,  как куклу, чтобы устраивать спектакли? Или чтобы в очередной раз подчеркнуть свое превосходство, ведь кто узнает, что Бог есть Бог, когда нет подопечных. Но огромная сила, то ли по неведению, а  то ли и специально, сделала одну очень очевидную вещь. А именно- выбрало в качестве материала единственное, что имело- свой божественный дух, его малую часть. Как брызги океана, выброшенные в промозглую реальность, в мимолетный полет обращаются в ледяные крупицы. Кто-то в прекрасные кристаллы, а кто-то отмороженные кривульки.  Все зависит от структуры. От того,  как приняла маленькая капелька холодную среду. Но это не имеет значения, это лишь видимость. В конечном счете они вернутся в океан, чтобы обогатить его каждый своим опытом. И именно на момент короткого полета в капле есть не только память обо всём океане, но чуть больше. И это и есть то, что делает малую  частицу более значимой, чем в том частью чего она является.