От отчаяния

Однажды отец спросил меня:
- Была ли у тебя ситуация, когда ребром стоял вопрос жизни и смерти?

Я зная к чему отец ведет свой разговор, сказал ему:
- Папа, если вы хотите мне рассказать о своем прошлом, то не томите, рассказывайте! Я же лично не был, но мои сослуживцы однажды попали в такую ситуацию.
- Интересно послушать, что же такое подобное могло сейчас произойти? - заинтересовался отец.
- Я буду краток. Я служил на Сахалине лейтенантом-инженером на пограничном сторожевом корабле. Ближе к осени в тех местах идет нерест лосося. И военные моряки, как и все заядлые рыбаки, любят браконьерить.

Сторожевая служба совершается обычно ночью, а днем наш корабль стоит на дрейфе. Так вот, командир корабля на шлюпке  отправил на берег в район речки, где нерестится лосось,  своего помощника и четырех матросов, чтобы они по очереди гребли на веслах, за лососевой рыбой.

Помощнику  он выдал автомат с полным рожком патронов, на всякий случай. Были случаи, что высаживались японские нарушители границы, вооруженные огнестрельным оружием. Кроме того в этом месте  Сахалина полно медведей.

Автомат дали не зря! Когда моряки набрали самок лосося, кеты или горбуши, для нас это не имело принципиального значения и стали возвращаться к шлюпке, то сзади услышали страшный рев.

Медведь пришел полакомиться рыбой на своем законном месте ловли и увидел браконьеров. Его негодованию не было предела. Он  бросился преследовать моряков.

Бежать было бесполезно. Медведь догнал бы всех и задрал. Что делать? Хорошо, что послали помощника командира в звании капитан-лейтинпнта. Он служил уже на Сахалине шестой год и не растерялся.

Он приказал морякам прыгать в шлюпку и отчаливать от берега, не дожидаясь его. Сам же вскинул автомат и занял положение для стрельбы стоя.

Медведь быстро бежал вслед за моряками. Дождавшись, пока медведь приблизится на 20 метров от него, помощник начал стрелять в открытую пасть. Медведь стремительно приближался, не смотря на стрельбу. И только в пяти метрах от него он упал замертво.

Моряки, отплыв от берега, наблюдали за драматической сценой. Когда помощник командира прибыл на корабль, то виски его были седыми.

Я представил себя на его месте. Наверное, я бы уже здесь с вами не разговаривал.
- Да, - сказал отец. - И у вас были  отчаянные случаи в жизни. Но мне пришлось встретиться со зверями в человеческом обличии. Это было не менее опасно,  чем вам морякам, - и отец начал свой рассказ о своем пребывании в лагере сталинского ГУЛАГа.

В самом начале войны осенью 1941 года, я отбывал наказание в исправительно-трудовой колонии под г. Хабаровском. Мы валили лес и расчищали площадку под Хабаровский аэропорт.

К нам в колонию стали поступать репрессированные из Камчатского полуострова и Приморского края.  Это были, жившие там с давних времен, японцы, корейцы и китайцы.

Они поступали партиями по 100 человек и более. Их расселяли в отдельные бараки.

Поступила также партия уголовников, у которых были большие сроки от 10 до 15 лет за убийства и тяжкие преступления.

Их распределили среди уже заселенных бараков  политическими заключенными.

Уголовники стали устанавливать в бараках свои порядки.  Они заняли самые теплые места в бараке – в центре, а тех, кто там раньше был, переместили ближе к выходу. Также начальство заменило всех бывших бригадиров на бригадиров «паханов».

С начала войны скудное питание, которым кормили заключенных, значительно ухудшилось. К зиме, вообще, перешли на хлеб и воду. Давали в сутки 500 граммов ржаного хлеба на человека при условии, что заключенный выполнял установленную норму дневной выработки.

Тем, кто не справлялся с производственным заданием, выдавали всего 300 граммов.
«Паханы» и окружавшие их «шестерки» на лесоповал не выходили. Они целыми днями играли в карты, курили,  пили чифирь и продукты, которыми их снабжали конвоиры.

Табак, чай и продукты уголовники покупали за деньги, которые им поступали из воровского общака.

Но этого им было мало. Бригадиры «паханы» стали искажать дневную отчетность. Тем заключенным, которые выполняли норму, они ставили не выполнение. Эти заключенные стали получать вместо положенных 500 граммов хлеба триста. Разницу они забирали себе.

Всех, кто возмущался таким положение дел, начальство сажало в карцер, а по выходу из него уголовники  избивали их, отбивая все внутренние органы. Через неделю-две такой заключенный умирал.

Политические заключенные от тяжкого труда на холоде и плохого питания стали умирать.

Отдельно хочу сказать  хорошие слова о японцах, корейцах и китайцах. Эти нации очень трудолюбивы. Они работали, не покладая рук. Мы все удивлялись, как ловко и быстро, они справлялись с работой и всегда перевыполняли установленные нормы.

Но от скудного питания и тяжелых условий труда через три месяца они стали умирать целыми бараками. На их место привозили новых заключенных.

Появление уголовников и их порядков в лагере привело к тому, что положение политических заключенных стало просто критическим. Они были обречены на медленное умирание. Нужно было что-то делать.

Я, понимая  безысходность положения, пошел жаловаться к начальнику колонии. Но тот меня даже не принял и меня на ночь отправили в карцер.

Уже была зима. Морозы доходили до 40 градусов. В карцере не было никаких полатей, только каменный пол и голые стены. Чтобы как-то согреться,  я ходил из угла в угол, размахивая руками. Когда я уставал, то садился в угол на корточки, облокачиваясь спиной о стену. Садиться на пол я боялся.

Всю ночь я не сомкнул глаз. А утром меня выгнали на лесоповал. Как я отработал смену, я уже не помню?  Только, когда мы шли в барак, я засыпал на ходу.

Но тут нас ожидала новая работа. «Пахан» бригадир заставил нас чистить снег вокруг барака и сбывать наледь.

Мне дали кирку и я стал долбить лед. И тут ко мне пришло отчаяние. До какой степени можно измываться над человеком? Мне стало все равно.

С киркой в руках я вошел в барак. «Пахан» с «шестерками» играли в карты в центре барака. Был слышен хохот и прибаутки «пахана».  Он постоянно выигрывал, так как «шестерки» ему подыгрывали. Проигравший должен был изображать петуха и кукарекать, или свинью и хрюкать.

Я, не говоря ни слова, подошел к веселой толпе уголовников. Затем занес кирку над головой и стал наносить удар ею по голове «пахана».

«Пахан» только сейчас заметил меня. Он стал подниматься и изменил положение своего тела.  Кирка прошла вскользь его головы, немного поцарапав кожу на виске.

Уголовник побледнел. Ко мне сразу подскочили «шестерки» и стали бить по почкам. Но «пахан» их остановил:
- Погодите! Не убивайте его! Нужно, чтобы «вор в законе» поговорил с ним.

Он тут же отправил «шестерку» в другой барак за «вором в законе». Заключенных, которые чистили снег снаружи барака, до выяснения дела со мною, в барак не пускали. Бедные люди вынуждены были ожидать на 40 градусном морозе.
 
Меня связали и бросили к ногам «пахана». Я успокоился, но мне было безразлично. Я только благодарил Бога, что не убил человека.

Наконец, пришел «вор в законе». Меня развязали и усадили напротив него. Всех своих сатрапов он отправил, чтобы они не слышали нашего разговора.

Он мягко попросил меня рассказать о себе все, начиная с рождения и до настоящего момента. Я, как на «вечном» суде,  рассказал о себе все, ничего не скрывая.

Он меня внимательно выслушал и ни разу не перебил. Затем он обратился ко мне:
- Володя! Я тебя услышал. Беспредельщиков ваших я уберу. Но ты мне должен пообещать, что больше не будешь так радикально решать вопросы. Нам трупы здесь не нужны. По законам военного времени тебя власти должны  расстрелять. Но я тебя не сдам им. Помолись за меня своему Богу. Ты ведь сам сейчас сказал, что много может молитва верующего».

«Вор в законе» что-то сказал «пахану» и вышел из барака. В тот же час заключенных впустили в барак. О том, что произошло, никто не узнал. Я помолился за того человека, который так странно поступил со мною.

В тот же вечер нашего «пахана» с его «шестерками» перевели в другой барак, а через несколько дней – в другой лагерь.

Новый бригадир уже не допускал искажения дневной отчетности, и угроза полного вымирания политических из-за заниженного пайка миновала.

Я находился на волосок от смерти, но мой Бог в очередной раз спас мне жизнь. Наверное, потому, что мне тогда было всего 22 года. Я не был женат и вы еще не появились на свет.

Мы шли по вечернему городу. Вокруг нас сновали взад и вперед люди. Был теплый летний вечер. На душе было светло и спокойно. Как хорошо, что миновали те времена, когда человеку каждое мгновение грозила смерть!

Я подумал, раз Бог спас жизнь моему отцу для того, чтобы я родился, значит, я должен сделать в этой жизни что-то важное. Это был 1984 год. Тогда я еще не знал ЧТО.