История репатриации ч. 2 предыстория

           1993 год      
               
                ДАЧА


            Нагруженные под завязку мы с сыном возвращаемся с дачи. Он только что пришел из армии и пытается включиться в новую жизнь.
   
            В рюкзаках и сумках у нас позвякивают бутылки «Московской».  Товар для обмена. Денежные отношения  в стране закончилась, наступила эра продуктово-товарных. Или бартерных, что одно и то же.  Водка в этих отношениях, и ежику понятно, занимает самое почетное место.

            В глухой деревне, где находится наша дача, людей не много, да и домов тоже. Ходить на работу в колхоз не надо, потому что колхоза вроде бы и нет. Точно никто не знает. 

            Школу 4-х летку закрыли, поскольку не наскребли нужного количества школьников. Церкви нет, трактира тоже. Их упразднили давно, сразу после революции.  Говорят, что до революции у въезда в деревню, был даже полосатый шлагбаум с будкой и охранником. 

             Клуб закрыли недавно за полной ненадобностью. На двери библиотеки висит огромный замок и вылинявшее расписание часов работы.
   
             Зато есть магазин, где можно купить хлеб, конфеты, сигареты, консервы. Иногда «выбрасывают» вареную колбасу. Тогда в магазине скапливается народ.

             Мы эту колбасу перестали есть, как только увидели, что наша прожорливая такса отвернулась от нее.

              Народ в деревне занят тем, что гонит самогон и пьет. В перерывах занимается домашним хозяйством. Излишки продуктов везут в город и продают. Излишки – это толстый бело-розовый шмат сала, желтоватое сливочное масло с проступившими капельками сыворотки, крынки с густой сметаной. Все настоящее, пахнущее деревней. Получают за это купоны, идут в магазин, покупают хлеб и вареную колбасу…. Оставшиеся деньги аккуратно заворачивают в носовой платок – на черный день.

              Завтра эти отложенные деньги превратятся в бумажки. Точно так же, как и многолетние накопления с грошовой пенсии моей мамы. Деревенским и пожилым людям трудно перестраиваться, а новое принять, да еще такое - легче умереть.

               Мы с сыном немного понимали, что происходит, поэтому выбросили из рюкзаков и сумок картошку с яблоками и набили их до отвала бутылками водки.
      
               Очереди за водкой не было, и понятно, почему. Деревня плавала в парах самогона, в каждом хозяйстве был маленький заводик.  (Еще один пример, как не надо планировать снабжение).

               Первый бартер состоялся уже в городе на подходе к дому. Наш путь лежал через строительную площадку. К пыльной стенке вагончика, где у строителей обычно проходят планерки и сабантуи, кто-то прислонил большую написанную маслом картину. Мы остановились. Среди битых кирпичей, застывших кусков цемента и засохшей грязи жила зимняя ночь. Нас обдало свежим запахом мороза. В лицо ударил снежный вихрь, закружил и понес к мерцающему огоньку, туда вдаль, к черным  деревьям.   

               Мы бросились в вагончик. У входа стоял заваленный остатками еды стол и пара табуреток, напротив – кровать, над ней - клеенчатый коврик с белыми лебедями и ультрамариновым озером. На кровати сидел мужчина в грязной майке.
   
               Договориться было легко, бутылка "Московской", и картина - наша.
 
               - Может, возьмете еще коврик? - спросил мужчина.  И добавил заискивающе,  - всего две бутылки.

                Мы не взяли, решили, что предложенный обмен не равноценный. Потом пожалели. Такие коврики со временем стали раритетом, за них платили большие деньги.

                Это со временем. А пока у нас купоны - часть нашей новой жизни. Мы входим в нее постепенно, нащупывая безопасные места. Деваться все равно некуда. Сын бултыхнулся в нее сразу. С головой, прямо из армии, советской армии. Идет в магазин, а там хлеб – 100 000 купонов. Пошел завтра, а тот же хлеб уже 200 000. Ровно половина месячной зарплаты инженера НИИ.

                Зарплата, которую выдают купонами раз в две недели, или даже раз в неделю теряет всякий смысл. Производство чего-либо, будь это трактор или моток пряжи, приносит только убыток. 

                Зато выгодно торговать. Купить кроссовки за 100 000, а затем поехать в Донецк и продать за 400 000. Или, джинсы. Купить в Польше, продать на Украине. Или свитера. Купить в Индии – продать в России
   
                Или продать машиностроительные станки. Если ты директор завода. Что еще там есть на заводе?  Много чего, и все продается.  Сначала ободрать его до нитки, а потом купить по дешевке заводик, где работало 7 тысяч человек. То есть, приватизировать.

                Сын остановился на джинсах и сказал, что наелся на всю жизнь

                Поступил в экономическую академию – еще одна характерная деталь новой жизни. Частное учебное заведение. Поскольку частное, то не поскупились, дали шикарное имя - академия. Поучился несколько месяцев и бросил. Я даже не очень расспрашивала почему, и так ясно.   

                Поэтому, как только зашла речь об Израиле, он тут же встрепенулся и полетел в ОВИР…

                Рывок был таким сильным, что ему удалось пробить железобетонную стену и получить разрешение.  Он начал готовиться к отъезду.
   
                Остальная моя семья со мной во главе сможет уехать в лучшем случае через год. Поэтому мы продолжаем жить, как и раньше, но нашу темную и небезопасную жизнь, которая называется перестройка, уже освещают лучи звезды. Звезды Давида.


                Продолжение следует. Перестройка в школе

                http://www.proza.ru/2019/04/21/532